Страница:
В одном послевоенном фильме это хорошо показано в песне:
Со стороны противника заговорили пулеметы, автоматы, винтовки. Одновременно боковым зрением вижу, что все, кто полз за нами, бросились бежать. Мы с Балабановым прижались к земле. Лихорадочно ищу выход из создавшегося положения.
— Я ранен — сказал Балобанов.
— Куда?
— В руку, щеку, бок!
— Бежать можешь?
— Могу
— Приготовься!
. Запал в гранате и, приподнявшись, швыряю ее в немцев. Граната еще в воздухе, кричу:
— Беги!
Мы бросились бежать. Шансов выбраться живыми у нас, практически, не было. Граната взрывается через 5, 5 секунд после броска. Моя граната перелетела через траншею и немцы спрятались, чтобы не получить осколки в затылок Стрельба их на эти секунды прекратилась. Если учесть, что пехотинец бежит 3 метра в секунду, то мы могли пробежать за это время 15 метров. и оказались бы в 35 метрах от немецкой траншеи, так как в момент взрыва мы были, примерно, в 20 метрах от нее..
Осветительными ракетами можно осветить местность на расстояние 100 метров и нам предстояло бежать по хорошо освещенной местности 60 —70 метров. На преодоление этого расстояния нам потребуется 20 секунд. При скорострельности фрицев из винтовки 6 секунд на выстрел, каждый из них может подстрелить нас три раза. Но в то время нам было не до расчетов.
Во время этого бега, вдруг почувствовалась необычайная легкость. Казалось, что тело мое невесомо, а ноги почти не касаются земли. Видимо, открылось второе дыхание, как говорят в народе, а если быть более точным, в кровь поступила большая порция адреналина, который является мощным источником энергии. В это время в голове промелькнула мысль, а ведь А В Суворов был прав, когда в своей книге «Наука побеждать» высказал великую мудрость: — «Тяжело в учении — легко в бою!» Ведь так все и получилось!
Объясняю. Как уже сообщалось после призыва на военную службу, меня направили в военное училище. Командир нашего взвода лейтенант Власов был кадровым военным. Занятия с ним были невероятно трудными. Едва взвод выходил из стен училища, как он подавал команду: «В руку!»" Это означало, что винтовки с левого плеча брались в правую руку. Затем следовала команда: «Бегом марш!»
В первый день мы пробежали один квартал (училище находилось в центре города) и ужас, как устали. На следующий день мы пробежали уже два квартала. И снова невероятно устали. С каждым днем эти пробежки все удлинялись и удлинялись. Через два месяца мы пробегали уже 10 —15 километров, а еще через два —20 —25 километров, причем последние 5 километров в противогазах. Закончив такую пробежку, или бросок по военной терминологии, мы из противогаза выливали пот, примерно стакан, и падали на землю совершенно обессилившие..
Вот поэтому, эта пробежка с Балобановым, совершенно не утомила меня. Было такое ощущение, что совершена небольшая прогулка. Позднее, вспоминая эту пробежку, у меня сложилось твердое убеждение, что это был мировой рекорд по скорости бега. Ведь нас подгонял страх быть убитым.
Нам бежать пришлось не по дорожке стадиона, а по полю боя. На моем пути оказалась воронка от снаряда, в которую мое бренное тело спикировало. Перевернувшись через голову, почувствовал себя на противоположной стороне воронки. Какая — то неведомая сила швырнула меня вон из этой злополучной воронки и бег продолжался далее с той же скоростью..
Замечаю, что Балобанов стал бежать не так быстро, как в начале, а потом и вовсе перешел на шаг. Было ясно, что он обессилил от потери крови. И вот наступил момент, когда он остановился, оперся на винтовку и, сказал:
— Больше я не могу идти. Мои силы иссякли. Стрелять лежа могу. Ты дальше иди один. Если немцы выслали за нами погоню, я прикрою твой отход огнем. Ну, что ты на меня уставился? Ты дойдешь до роты! Ты целенький, а моя песенка спета! Придешь в роту, скажи ребятам, чтобы они, забрали меня..
Помолчав мгновение он сказал, что скорее всего это будет уже не он, а его труп.
— Нет! Ты, вскоре, потеряешь сознание и, в темноте мы тебя не найдем. Будем добираться вместе. Обопрись на мое плечо!
Как мы дошли до нашей траншеи — это целая эпопея. Но дошли! Бойцы в траншее приняли Балобанова. Сажусь на дно траншеи и не верю себе, что мы, все — таки, дошли. Ощупываю себя и убеждаюсь.что цел и невредим. Усиленно дышу! Слышу, ротный кричит по телефону: — «Повозку подгоняйте к траншеи, да побыстрей! У меня раненный!»
Слышу, как бойцы переговариваются между собой и удивляются, как мы вывернулись из того положения. Ведь шансов на спасение не было совсем. Слышу Звйцев говорит: : — «Беляев пришел. Балобана приволок, Балобан — то потерял сознательность! Крови из него много вышло!» Снова и снова ощупываю себя и убеждаюсь, что целый, живой! Так неудачно закончилась эта разведка!.
Командир роты собрал вокруг себя группу захвата Не оказалась лейтенанта Колюшенко и рядового Коломицина.. Начался, как говорят в авиации, «разбор полетов»
По мнению ротного, после того, как Балабанов подорвался на мине, надо было бросится в немецкую траншею и захватить языка. Что помешало этому? Бегство группы! Началось выяснение, кто побежал первым?
— Кто, кто. побежал первым? — орал ротный, злобно сверкая глазами. Стоявшие вокруг него бойцы кипели от негодования: — «Найти этого подлюгу и к дереву!» На войне из — за отсутствия стенки, людей для расстрела привязывали к дереву
Больше всех кипятился Пигольдин, который полз за мной и первым бросился бежать. Посмотрел на него и ахнул — лицо искажено праведным гневом. Глаза? Да, что там глаза! Это были не глаза, а бенгальские огни, источавшие искры ненависти к трусу. Руки судорожно сжаты в кулаки, которыми он потрясал в негодовании «К дереву, к дереву труса!» — орал он громче всех.
Ротный начал нас опрашивать: — «Ты видел, кто побежал первым?» — с таким вопросом он обращался к каждому. Все вдруг присмирели и, опустив очи долу, отвечали, что нет, не видели. Дошла очередь до меня. Чувствую его пронизывающий взгляд. Под этим взглядом сжимаюсь в комочек и втягиваю голову в плечи. Что делать? — извечный русский вопрос. Кто виноват? — тоже самое.
— А ты? Чего голову опустил? Говори!
— Я ведь полз впереди всех и смотрел вперед. При всем желании не мог видеть, что делается за мной, — отвечаю, а про себя думаю — скажешь, а потом будешь лежать с дыркой в спине. Вот похоронная команда удивится! «Смотри! Лежит головой к немцам, а дырка в спине! Не иначе, кто — то из своих его шлепнул! Может в Особый отдел сообщить? А? — скажет один» «Ты, что, дурак, что ли? На допросы затаскают!» — скажет другой — закапаем и все дела!"
Пока шла эта «разборка полетов» начало светать. Солнце взошло, у нас в тылу и немного левее, если смотреть на противника.
Командир роты подозвал меня к себе: — «Не вернулись двое. Лейтенант Колюшенко ранен тяжело, Коломицин — легко. Он решил остаться рядом с командиром. Они где —то здесь на этом поле. Ты уже два раза пересек его с саперами и с группой захвата. Значит тебе и карты в руки. Поползай, поищи этих двоих!» «Куда ползти — то? — спрашиваю ротного — ведь оба раза я был там ночью. А, сейчас, сколько не смотри, все пшеница и пшеница! Искать их на этом поле все равно, что иголку в стоге сена!»
Ротный высунулся по пояс из траншеи и сказал мне, указывая на поле: — «Смотри! Видишь там треугольник?» Напряженно таращу глаза на это золотистое поле и не вижу никакого треугольника. Сознаться, что не вижу то, на что указывает ротный, не посмел и, невнятно пролепетал: — «Да, вижу!» «Вот и ползи туда! Они лежат где —то там, тише воды ниже травы, чтобы их не сцапали фрицы. Ты время от времени их окликай, да прислушивайся, не ответят ли тебе. А теперь марш!»
Вываливаюсь из траншеи и думаю про себя — ничего себе! Иди туда не знаю куда! Сказка, да и только!
Однако разлеживаться нельзя. Приказ надо выполнять! Лежу на земле, раздвинув ноги, и думаю, как сориентироваться, чтобы вернуться обратно. Через левое плечо вижу, что Солнце шлет свои лучи вдоль моей левой ноги. Значит, когда буду возвращаться, оно должно мне светить в правый висок. Солнце, конечно, переместится по небосводу немного, но направление удастся выдержать. На перемещение дневного светила можно внести поправку. Живы будем — не умрем! А теперь вперед!
Полз довольно долго — минут пятнадцать или двадцать. Подаю голос: — «Колюшенко, Коломицин!», а в ответ тишина, как в песне В Высоцкого «Это он не вернулся из боя».
Ползу влево, вправо, Ничего! Нет отзыва на мой зов. Значит надо подползти поближе к немцам. Они могут быть там. Несколько минут ползу в направлении противника. И опять: — «Колюшенко, Коломицин!» Тишина! Может слишком тихо зову их? Надо позвать громче. Повышаю голос и тут слышу стрельбу с немецкой стороны. Вот, тебе раз! Меня обнаружили и ведут огонь. Пули ложатся все ближе и ближе. Поднимают фонтанчики земли, то справа, то слева. Это был второй расстрел меня фрицами. О первом расстреле упоминалось ранее.
Что делать? Назад в свою траншею! Выполняю этот маневр и стараюсь ползти, как можно быстрее. Не тут — то было! Пули упрямо отыскивают меня в этой пшенице! И вдруг соображаю! Когда ползу, колосья колышутся и выдают мое движение. Значит надо притвориться убитым и не шевелиться. Но тут новая опасность замаячила перед моим мысленным взором. Вдруг, немцы захотят найти мой труп и поползут ко мне? Или поползут справа и слева от меня, чтобы отрезать от своих и взять в плен! Чтобы там не было, но не надо шевелиться. И тут замечаю, что немцы поливают пулями пшеницу в стороне от меня. Вот так! Они потеряли направление и теперь палят наугад!
Сейчас они напряженно вглядываются, надеясь увидеть движение колосьев. Значит надо ждать. Французы говорят. «Выигрывает тот, кто умеет ждать!» Не надо торопиться, Идет игра со смертью и мне надо выиграть. Ставка жизнь!
Ну, слава Богу! Стрельба прекратилась, но спешить не надо. Буду выжидать!
Лежу неподвижно довольно долго — минут 15 или 20, а потом вперед, нет назад в свою траншею.
Предстаю перед светлыми очами командира роты. Сразу вопрос:
— Ну, что? Нашел?
— Нет, только попал под огонь фрицев!.
— Мы это наблюдали! Думали не вернешься. Огонь фрицы вели — не приведи господь оказаться под таким огнем. Уцелел и хорошо! Отправляйся на свое место!"
Прихожу на свое место, снимаю каску, достаю из карманов две гранаты Ф-! или , как их называли «лимонки», ставлю у стены траншеи автомат и обессиленный плюхаюсь на дно траншеи.
До самой темноты лежу неподвижно. Голову сверлит мысль — вернулся, вернулся, а ведь был на волосок от смерти
С наступлением темноты появился обед. На передовой питание осуществляется 2 раза: Сразу, как стемнеет и перед рассветом. В светлое время суток приходится обходиться пятью кусочками сахара, которые выдаются ежедневно.
Горячая пища доставляется в зеленном термосе объемом, примерно, ведро. Этот термос имеет овальную форму и переносится на спине на ремнях, как вещмешок Хлеб доставляется буханками тоже в вещмешке. За пищей отправляются два человека: старшина и писарь. Были такие случаи, когда в хлебе обнаруживали пулю.
Для еды все вылезают из траншеи и садятся в кружок. Однажды, мы обедали таким образом, как вдруг на небе вспыхивает осветительная ракета. Мы все ложимся и прижимаемся к земле. Вот ракета погасла и, все снова принимаются за еду. Вдруг, Петров кричит: «Братцы! Пуля!» и вынимает изо рта немецкую пулю, которая застряла в хлебе. Обед мы доели и снова по местам. Вот и все! Война сплошные приключения!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПЕРЕПРАВА
Здесь боев не было. Довольно часто на нашем пути встречались совершенно не тронутые войной деревни. Мы проходили их, не останавливаясь.
В одной деревне на крылечке стояла дряхлая старушка. Выйдя из строя, подхожу к ней.
— У вас, наверное, плохо с хлебом?
— А с чего нам было бы хорошо? — вопросом на вопрос ответила старушка. Тон, которым сказала это старушка, был немного вызывающем. Это меня удивило..
— У меня в вещмешке есть хлеб. Могу его вам отдать!
Бурной радости старушка не проявила. На ее лице угадывалось, скорее, безразличие. Развязываю вещмешок и отдаю ей две краюхи хлеба. Она приняла хлеб и скупо поблагодарила. Это для меня было непонятно. С началом войны в тылу было очень голодно. Там это вызвало бы радость, а здесь безразличие. Непонятно, почему!
Старушка, указывая взглядом на двух парней, проходивших мимо, сказала: — «Сволочи в золоте ходят!» Спрашиваю: — «А, почему?» После этого вопроса взглянул на ее лицо. Даже обомлел. Столько ненависти было на ее лице. Хотел повторить свой вопрос, но куда там. Она скрылась в избе, с шумом захлопнув за собой дверь.
Теперь надо догонять свою роту. Это не так просто, как кажется на первый взгляд! Колонна тоже движется. Недаром народная мудрость учит, что последнее дело ждать, да догонять.
Гуляеву, который шел рядом, рассказываю об этой старушке и о двух парнях. На мой недоуменный вопрос, как все это понимать, он сказал, что эти парни, видимо, партизаны.
Помолчав немного, он сказал, что во время войны власти нет и самое выгодное дело объявить себя партизаном. Это дает возможность заходить в деревни, незанятые немцами, и требовать у жителей продукты питания, одежду и все, что надо для жизни. Если добром не отдают, то можно применить и силу. Ну, а сражаться с немцами необязательно. Вот это и вызывает жгучую ненависть жителей к этим, так называемым партизанам.
На мой вопрос, откуда он все это знает, Гуляев улыбнулся и сказал, что земля слухами полниться. Уже после краха социализма было опубликовано в печати, что крупное партизанское соединение совершило большой марш по тылам противника, но ни разу не вступило с ним в бой.
Колонна втягивается в другую деревушку. Вдоль улицы деревья и на каждом повешенный. Читатель, наверное, уже убедился, что у меня очень развито любопытство. До всего есть дело!
Снова выхожу из строя. Рассматриваю каждого повешенного. Их восемь человек всех возрастов: дети, старики, люди среднего возраста. А вот и местный житель — старичок с ноготок. Разговорились. На мой вопрос, кто их повесил, старик с удивлением посмотрел на меня и сказал, что это дело немцев. На мой вопрос, что же они сделали, что фрицы с ними так жестоко расправились, старик рассказал следующее..
Это еврейская семья. Они шли по лесу, надеясь попасть на территорию, контролируемую нашими войсками, но сбились с пути. К своей радости, они встретили мужика, который ехал, по лесной дороге на подводе. Евреи показали мужику золотой портсигар, пообещали отдать его, если он привезет их на территорию, занятую нашими войсками. Мужик согласился. Все уселись на телегу и приехали в эту деревеньку к домику, в котором располагалась немецкая комендатура. Когда фрицы узнали, куда эти евреи направлялись, то их участь была решена.
Один фриц принес восемь веревок и, телега поехала, останавливаясь под деревьями, на которые и вешали этих людей. Вот такую грустную историю поведал мне местный житель.
На меня произвел большое впечатление строгий порядок обеспечения наших войск водой. Как только мы входили в деревню, сразу же появлялось специальное воинское подразделение, которое выставляло часовых у всех источников воды. Обычно, такими источниками были колодцы. Затем проверялась вода — не отравлена ли она. Только после этого разрешалось брать воду из одного колодца, вода в котором была проверена. К другим колодцам часовые и близко не подпускали
Посты у всех колодцев, были круглосуточными. Войска приходили, уходили, а часовой всегда был на своем посту. Этот очень жесткий порядок гарантировал полную безопасность нашим войскам в обеспечении водой.
Мы были в поле зрения противника. Однажды мы в этом убедились. Как всегда входим в деревню, а часовые у колодцев уже тут, как тут. Колодец, из которого разрешили брать воду, был оснащен журавлем. Это длинная жердь, покачивающаяся на опоре. На длинном конце привязано ведро, а на коротком — груз.
Все бросились к колодцу. В походе всегда хочется пить. Журавель заработал. Вверх — вниз, вверх — вниз. Видимо, немцы засекли эти движения журавля и открыли по колодцу артиллерийский огонь из орудий крупного калибра. Пока шла пристрелка: перелет — недолет, мы спокойно набирали воду. Однако, как только фрицы определили прицел, снаряды стали рваться недалеко от колодца. Пришлось срочно, как говорится, сматывать удочки.
Мы отбежали от колодца на довольно большое расстояние. Оглядываюсь и вижу, что часовой остался у колодца. Только залег. Вот такая дисциплина была у охраны источников воды!
Следующая деревня. Об этой деревне правильнее говорить в пошедшем времени, так как деревня полностью сожжена. Фрицы только, что оставили ее Кругом торчали печные трубы, но, если сойти с дороги и приблизится к такой трубе, можно увидеть догорающие бревна.. Мы быстро наловчились использовать их
Поставишь на эти бревна котелок с водой — одна минута и чай готов. Конечно, это был не чай, а горячая вода. Непонятно, почему ее мы называли чаем. В то время мы и не думали, что вода закипает на несчастье людей, оставшихся без крова, а иногда, сгоревших вместе с избой.
Так вот и двигался наш полк от одной деревни к другой, от одной трагедии к другой. Впрочем, вся война это одна большая трагедия. На привалах всегда завязывались беседы. Иначе можно было умереть от скуки. И вот во время такой беседы Зайцев спросил меня о том, что это везде серп и молот? На звездочках на фуражках, на знаменах, да кругом. Куда не глянешь везде серп и молот. Для чего это?
Этот вопрос меня обрадовал. Чувствую свое превосходство над стариком. Ведь нам еще в первом классе рассказали об этом. Значит, был прав Великий, который сказал: — «Учись мой сын! Наука сокращает опыт быстротекущей жизни!» Чувствую, себя и ростом повыше. Плечи развернул! Смерил старика презрительным взглядом. Медленно, с чувством собственного достоинства, начал свое поучение. Рассказываю, что это символ союза рабочих и крестьян. Молот — орудие труда рабочего. Даже, песню про молот, сложили.
Настырный Зайцев, с невинным выражением лица, спрашивает — для чего нужен этот союз? В царское время серпа и молота не было, этого союза тоже не было, а люди жили и неплохо.
Вздохнув всей грудью, объясняю, что рабочие поставляют в деревню трактора, плуги и многое другое. Крестьяне поставляют в город продукты питания.
— Дааа! — протянул Зайцев, — а у нас в деревне говорили — серп и молот — смерть и голод! Вот так — то сынок!
Во время этого разговора, впервые почувствовал, что старик не так прост, как можно подумать при первом разговоре с ним. Он все отлично знает и в душе, посмеивается надо мной. Ну и пусть в душе смеется надо мною! А человек он хороший.
На привалах Пигольдин всегда садился рядом со своим командиром отделения Молчановым. Было видно, что он все время что — то втолковывает отделенному.
Через некоторое время выяснилось, что эти длинные разговоры преследовали определенную, корыстную, цель. Выявилось это так. Просматривая нашу дивизионную газету и с удивлением увидел сообщение о том, что боец Пигольдин награжден медалью «За отвагу.» Далее сообщалось, что он прошлой ночью, якобы, подполз к немецким позициям и открыл огонь. В результате у противника есть убитые и раненные.
Подхожу к командиру роты, с газетой в руках и, спрашиваю его об этой награде Пигольдина. Ротный с безразличным видом рассказал, что представление к награде Пигольдина, написал сержант Молчанов. А он подписал это представление и отправил его вверх по команде. И все дела!
Мне совершенно точно известно, что Пигольдин никуда не ползал, а в ту ночь спал недалеко от меня. Улучив момент, когда Молчанов был один, спрашиваю его об этом. Тяжело вздохнув, Молчанов мне рассказал, что он устал от домогательств Пигльдина на эту тему: — «Пусть получит этот металлический кружочек. Черт с ним!» — мрачно сказал Молчанов. Выяснилось, что ротный тоже намекнул Молчанову о необходимости награждения Пигольдина.
— А старшему лейтенанту это зачем? — задаю недоуменный вопрос.
— Одна это шайка — лейка! Ты лучше в это дело не вмешивайся. Так тебе будет спокойнее!
Эту мою активность заметил Пигольдин. Состоялся нелицеприятный разговор и, мне пришлось выслушать его угрозы.
Забегая вперед, скажу, что он свое обещание выполнил, а как, читатель узнает позже.
Однако, жизнь идет своим чередом, наше наступление продолжается.
Однажды на одном из привалов появился ефрейтер явно среднеазиатской внешности. Подхожу к нему и спрашиваю — не новичок ли он в нашей роте?
В ответ услышал, что он пулеметчик Сатимов Олимжан. Узбек.
Мне очень понравился этот ефрейтер своей открытостью и простотой в обращении с товарищами по оружию.
Наш марш продолжался.
На одном из привалов ко мне подсел Гуляев. Разговорились. Он стал убеждать меня, что на войне царит сплошная несправедливость. Вот он, Гуляев, из костей и кожи, а на него обрушивается шквал свистящего, визжащего, воющего металла. Это же не справедливо! Значит — мир устроен неправильно! А как сделать, чтобы он был устроен правильно?
— На первый взгляд, ты прав, но давай подумаем. — отвечаю ему.. Эти кусочки металла посылает на нас человек. Мы тоже посылаем в его сторону металл. Получается, что у человека руки стали длинней Они достают противника на большом расстоянии. Значит живым, а следовательно, победителем, будет тот, кто лучше владеет оружием или у кого оружие лучше. Думаю, что это справедливо."
После некоторого раздумья, Гуляев со мной согласился. О чем вы тут шепчетесь? — спросил, подошедший к нам, Пошивалов
— Да так! Вспоминаем мирные времена, свой родной дом, родных.
— Это интересно! Продолжайте в том же духе, а я пойду, посижу вон там — сказал он и ушел.
Надо заметить, что каждый из моих друзей имел узкую специализацию. Гуляев — для разговора на сложные темы: о добре и зле, о мироздании и все в таком духе. Погибший в огне Витька Ордынцев своими остротами помогал разрядиться от внутреннего напряжения. Он давал отдых психике…
Зайцев — разговоры о Боге, о жестокостях социализма и тому подобное. Пошивалов — сплошная лирика.
Во время одного из переходов, который совершала рота, я заметил, что Гуляев очень хочет со мной поговорить. И такой случай в скором времени представился. На следующем привале он подсел ко мне и начался разговор, как всегда на злободневную в то время тему.
— Как ты думаешь, чем закончится эта война? — задал он мне вопрос.
— Ясное дело чем! Мы победим!
— А почему ты думаешь так — не унимался мой собеседник.
— Видишь ли, имеется закон, который гласит: — «В конечном итоге всегда торжествует справедливость.»
— Где это ты прочитал об этом законе? Я такого не слышал.
— Нигде не прочитал. Сам его открыл.
— Ха, ха! Скажи мне, автор этого закона, разве в случае с твоим отцом восторжествовала справедливость? Или торжествовала справедливость, когда раскулачивали трудолюбивых крестьян — «кулаков?» А, может быть, справедливость торжествовала, когда шли массовые аресты в 37 — 39 годах? Отвечай!
— Я же сказал — в конечном итоге. В случае с моим отцом и во всех остальных, что ты перечислил, еще не наступил конец. Давай, как в геометрии, попробуем доказать этот закон. Предлагаю доказательство вести «от противного», как в школе доказывались некоторые теоремы по геометрии..
Допустим, что этого закона нет. Тогда человечество давно бы уже прекратило существование. Рабовладельческий строй в древнем Риме канул в вечность. А почему? Да потому, что это был несправедливый строй! То же самое можно сказать о крепостном праве в России. А теперь перейдем к Германии. Она подмяла под себя почти всю Европу. Это несправедливо и, найдет свой конец. Вот так — то, дорогой, Гуляев!
Не знаю, был ли автор слов этой песни на фронте, но сказано точно — это забыть нельзя. Но в отношении слов, «как догоревшая звезда» каждому ясно, что это не соответствует действительности. Догоревшая звезда движется по небосводу с космической скоростью в отличие от осветительной ракеты, спускающейся на парашюте.
Светилась, падая, ракета,
Как догоревшая звезда.
Кто хоть однажды видел это
Тот не забудет никогда!
Тот не забудет, не забудет
Атаки яростные те
У неизвестного поселка,
На безымянной высоте...
Со стороны противника заговорили пулеметы, автоматы, винтовки. Одновременно боковым зрением вижу, что все, кто полз за нами, бросились бежать. Мы с Балабановым прижались к земле. Лихорадочно ищу выход из создавшегося положения.
— Я ранен — сказал Балобанов.
— Куда?
— В руку, щеку, бок!
— Бежать можешь?
— Могу
— Приготовься!
. Запал в гранате и, приподнявшись, швыряю ее в немцев. Граната еще в воздухе, кричу:
— Беги!
Мы бросились бежать. Шансов выбраться живыми у нас, практически, не было. Граната взрывается через 5, 5 секунд после броска. Моя граната перелетела через траншею и немцы спрятались, чтобы не получить осколки в затылок Стрельба их на эти секунды прекратилась. Если учесть, что пехотинец бежит 3 метра в секунду, то мы могли пробежать за это время 15 метров. и оказались бы в 35 метрах от немецкой траншеи, так как в момент взрыва мы были, примерно, в 20 метрах от нее..
Осветительными ракетами можно осветить местность на расстояние 100 метров и нам предстояло бежать по хорошо освещенной местности 60 —70 метров. На преодоление этого расстояния нам потребуется 20 секунд. При скорострельности фрицев из винтовки 6 секунд на выстрел, каждый из них может подстрелить нас три раза. Но в то время нам было не до расчетов.
Во время этого бега, вдруг почувствовалась необычайная легкость. Казалось, что тело мое невесомо, а ноги почти не касаются земли. Видимо, открылось второе дыхание, как говорят в народе, а если быть более точным, в кровь поступила большая порция адреналина, который является мощным источником энергии. В это время в голове промелькнула мысль, а ведь А В Суворов был прав, когда в своей книге «Наука побеждать» высказал великую мудрость: — «Тяжело в учении — легко в бою!» Ведь так все и получилось!
Объясняю. Как уже сообщалось после призыва на военную службу, меня направили в военное училище. Командир нашего взвода лейтенант Власов был кадровым военным. Занятия с ним были невероятно трудными. Едва взвод выходил из стен училища, как он подавал команду: «В руку!»" Это означало, что винтовки с левого плеча брались в правую руку. Затем следовала команда: «Бегом марш!»
В первый день мы пробежали один квартал (училище находилось в центре города) и ужас, как устали. На следующий день мы пробежали уже два квартала. И снова невероятно устали. С каждым днем эти пробежки все удлинялись и удлинялись. Через два месяца мы пробегали уже 10 —15 километров, а еще через два —20 —25 километров, причем последние 5 километров в противогазах. Закончив такую пробежку, или бросок по военной терминологии, мы из противогаза выливали пот, примерно стакан, и падали на землю совершенно обессилившие..
Вот поэтому, эта пробежка с Балобановым, совершенно не утомила меня. Было такое ощущение, что совершена небольшая прогулка. Позднее, вспоминая эту пробежку, у меня сложилось твердое убеждение, что это был мировой рекорд по скорости бега. Ведь нас подгонял страх быть убитым.
Нам бежать пришлось не по дорожке стадиона, а по полю боя. На моем пути оказалась воронка от снаряда, в которую мое бренное тело спикировало. Перевернувшись через голову, почувствовал себя на противоположной стороне воронки. Какая — то неведомая сила швырнула меня вон из этой злополучной воронки и бег продолжался далее с той же скоростью..
Замечаю, что Балобанов стал бежать не так быстро, как в начале, а потом и вовсе перешел на шаг. Было ясно, что он обессилил от потери крови. И вот наступил момент, когда он остановился, оперся на винтовку и, сказал:
— Больше я не могу идти. Мои силы иссякли. Стрелять лежа могу. Ты дальше иди один. Если немцы выслали за нами погоню, я прикрою твой отход огнем. Ну, что ты на меня уставился? Ты дойдешь до роты! Ты целенький, а моя песенка спета! Придешь в роту, скажи ребятам, чтобы они, забрали меня..
Помолчав мгновение он сказал, что скорее всего это будет уже не он, а его труп.
— Нет! Ты, вскоре, потеряешь сознание и, в темноте мы тебя не найдем. Будем добираться вместе. Обопрись на мое плечо!
Как мы дошли до нашей траншеи — это целая эпопея. Но дошли! Бойцы в траншее приняли Балобанова. Сажусь на дно траншеи и не верю себе, что мы, все — таки, дошли. Ощупываю себя и убеждаюсь.что цел и невредим. Усиленно дышу! Слышу, ротный кричит по телефону: — «Повозку подгоняйте к траншеи, да побыстрей! У меня раненный!»
Слышу, как бойцы переговариваются между собой и удивляются, как мы вывернулись из того положения. Ведь шансов на спасение не было совсем. Слышу Звйцев говорит: : — «Беляев пришел. Балобана приволок, Балобан — то потерял сознательность! Крови из него много вышло!» Снова и снова ощупываю себя и убеждаюсь, что целый, живой! Так неудачно закончилась эта разведка!.
Командир роты собрал вокруг себя группу захвата Не оказалась лейтенанта Колюшенко и рядового Коломицина.. Начался, как говорят в авиации, «разбор полетов»
По мнению ротного, после того, как Балабанов подорвался на мине, надо было бросится в немецкую траншею и захватить языка. Что помешало этому? Бегство группы! Началось выяснение, кто побежал первым?
— Кто, кто. побежал первым? — орал ротный, злобно сверкая глазами. Стоявшие вокруг него бойцы кипели от негодования: — «Найти этого подлюгу и к дереву!» На войне из — за отсутствия стенки, людей для расстрела привязывали к дереву
Больше всех кипятился Пигольдин, который полз за мной и первым бросился бежать. Посмотрел на него и ахнул — лицо искажено праведным гневом. Глаза? Да, что там глаза! Это были не глаза, а бенгальские огни, источавшие искры ненависти к трусу. Руки судорожно сжаты в кулаки, которыми он потрясал в негодовании «К дереву, к дереву труса!» — орал он громче всех.
Ротный начал нас опрашивать: — «Ты видел, кто побежал первым?» — с таким вопросом он обращался к каждому. Все вдруг присмирели и, опустив очи долу, отвечали, что нет, не видели. Дошла очередь до меня. Чувствую его пронизывающий взгляд. Под этим взглядом сжимаюсь в комочек и втягиваю голову в плечи. Что делать? — извечный русский вопрос. Кто виноват? — тоже самое.
— А ты? Чего голову опустил? Говори!
— Я ведь полз впереди всех и смотрел вперед. При всем желании не мог видеть, что делается за мной, — отвечаю, а про себя думаю — скажешь, а потом будешь лежать с дыркой в спине. Вот похоронная команда удивится! «Смотри! Лежит головой к немцам, а дырка в спине! Не иначе, кто — то из своих его шлепнул! Может в Особый отдел сообщить? А? — скажет один» «Ты, что, дурак, что ли? На допросы затаскают!» — скажет другой — закапаем и все дела!"
Пока шла эта «разборка полетов» начало светать. Солнце взошло, у нас в тылу и немного левее, если смотреть на противника.
Командир роты подозвал меня к себе: — «Не вернулись двое. Лейтенант Колюшенко ранен тяжело, Коломицин — легко. Он решил остаться рядом с командиром. Они где —то здесь на этом поле. Ты уже два раза пересек его с саперами и с группой захвата. Значит тебе и карты в руки. Поползай, поищи этих двоих!» «Куда ползти — то? — спрашиваю ротного — ведь оба раза я был там ночью. А, сейчас, сколько не смотри, все пшеница и пшеница! Искать их на этом поле все равно, что иголку в стоге сена!»
Ротный высунулся по пояс из траншеи и сказал мне, указывая на поле: — «Смотри! Видишь там треугольник?» Напряженно таращу глаза на это золотистое поле и не вижу никакого треугольника. Сознаться, что не вижу то, на что указывает ротный, не посмел и, невнятно пролепетал: — «Да, вижу!» «Вот и ползи туда! Они лежат где —то там, тише воды ниже травы, чтобы их не сцапали фрицы. Ты время от времени их окликай, да прислушивайся, не ответят ли тебе. А теперь марш!»
Вываливаюсь из траншеи и думаю про себя — ничего себе! Иди туда не знаю куда! Сказка, да и только!
Однако разлеживаться нельзя. Приказ надо выполнять! Лежу на земле, раздвинув ноги, и думаю, как сориентироваться, чтобы вернуться обратно. Через левое плечо вижу, что Солнце шлет свои лучи вдоль моей левой ноги. Значит, когда буду возвращаться, оно должно мне светить в правый висок. Солнце, конечно, переместится по небосводу немного, но направление удастся выдержать. На перемещение дневного светила можно внести поправку. Живы будем — не умрем! А теперь вперед!
Полз довольно долго — минут пятнадцать или двадцать. Подаю голос: — «Колюшенко, Коломицин!», а в ответ тишина, как в песне В Высоцкого «Это он не вернулся из боя».
Ползу влево, вправо, Ничего! Нет отзыва на мой зов. Значит надо подползти поближе к немцам. Они могут быть там. Несколько минут ползу в направлении противника. И опять: — «Колюшенко, Коломицин!» Тишина! Может слишком тихо зову их? Надо позвать громче. Повышаю голос и тут слышу стрельбу с немецкой стороны. Вот, тебе раз! Меня обнаружили и ведут огонь. Пули ложатся все ближе и ближе. Поднимают фонтанчики земли, то справа, то слева. Это был второй расстрел меня фрицами. О первом расстреле упоминалось ранее.
Что делать? Назад в свою траншею! Выполняю этот маневр и стараюсь ползти, как можно быстрее. Не тут — то было! Пули упрямо отыскивают меня в этой пшенице! И вдруг соображаю! Когда ползу, колосья колышутся и выдают мое движение. Значит надо притвориться убитым и не шевелиться. Но тут новая опасность замаячила перед моим мысленным взором. Вдруг, немцы захотят найти мой труп и поползут ко мне? Или поползут справа и слева от меня, чтобы отрезать от своих и взять в плен! Чтобы там не было, но не надо шевелиться. И тут замечаю, что немцы поливают пулями пшеницу в стороне от меня. Вот так! Они потеряли направление и теперь палят наугад!
Сейчас они напряженно вглядываются, надеясь увидеть движение колосьев. Значит надо ждать. Французы говорят. «Выигрывает тот, кто умеет ждать!» Не надо торопиться, Идет игра со смертью и мне надо выиграть. Ставка жизнь!
Ну, слава Богу! Стрельба прекратилась, но спешить не надо. Буду выжидать!
Лежу неподвижно довольно долго — минут 15 или 20, а потом вперед, нет назад в свою траншею.
Предстаю перед светлыми очами командира роты. Сразу вопрос:
— Ну, что? Нашел?
— Нет, только попал под огонь фрицев!.
— Мы это наблюдали! Думали не вернешься. Огонь фрицы вели — не приведи господь оказаться под таким огнем. Уцелел и хорошо! Отправляйся на свое место!"
Прихожу на свое место, снимаю каску, достаю из карманов две гранаты Ф-! или , как их называли «лимонки», ставлю у стены траншеи автомат и обессиленный плюхаюсь на дно траншеи.
До самой темноты лежу неподвижно. Голову сверлит мысль — вернулся, вернулся, а ведь был на волосок от смерти
С наступлением темноты появился обед. На передовой питание осуществляется 2 раза: Сразу, как стемнеет и перед рассветом. В светлое время суток приходится обходиться пятью кусочками сахара, которые выдаются ежедневно.
Горячая пища доставляется в зеленном термосе объемом, примерно, ведро. Этот термос имеет овальную форму и переносится на спине на ремнях, как вещмешок Хлеб доставляется буханками тоже в вещмешке. За пищей отправляются два человека: старшина и писарь. Были такие случаи, когда в хлебе обнаруживали пулю.
Для еды все вылезают из траншеи и садятся в кружок. Однажды, мы обедали таким образом, как вдруг на небе вспыхивает осветительная ракета. Мы все ложимся и прижимаемся к земле. Вот ракета погасла и, все снова принимаются за еду. Вдруг, Петров кричит: «Братцы! Пуля!» и вынимает изо рта немецкую пулю, которая застряла в хлебе. Обед мы доели и снова по местам. Вот и все! Война сплошные приключения!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПЕРЕПРАВА
Колонна за колонной шла пехота,
Орудия и медленный обоз.
Готовые в сражения любые,
Безропотной решимости полны
Идут солдаты Родины — святые
Чернорабочие войны.
(Михаил Дудин «Дорога гвардии»)
Немцы отошли на новые позиции и наш полк, построившись в походную колонну, двинулся на запад. Стрелковые, пулеметные и минометные роты, батареи противотанковых орудий, полковая артиллерия, кухни, обоз. Бесконечная серая лента двигалась и, казалось, что этой ленте не будет конца. Начало этой ленты скрывалось далеко впереди за горизонтом, а конец ее тоже не был виден.
… через реку в брод. Хлещут пули, он нырнул!
Он нырнул! Ранен был и стал в реке тонуть.
Тонуть — тонул! Не утонул! Не утонул!
(Слова из песни.)
Здесь боев не было. Довольно часто на нашем пути встречались совершенно не тронутые войной деревни. Мы проходили их, не останавливаясь.
В одной деревне на крылечке стояла дряхлая старушка. Выйдя из строя, подхожу к ней.
— У вас, наверное, плохо с хлебом?
— А с чего нам было бы хорошо? — вопросом на вопрос ответила старушка. Тон, которым сказала это старушка, был немного вызывающем. Это меня удивило..
— У меня в вещмешке есть хлеб. Могу его вам отдать!
Бурной радости старушка не проявила. На ее лице угадывалось, скорее, безразличие. Развязываю вещмешок и отдаю ей две краюхи хлеба. Она приняла хлеб и скупо поблагодарила. Это для меня было непонятно. С началом войны в тылу было очень голодно. Там это вызвало бы радость, а здесь безразличие. Непонятно, почему!
Старушка, указывая взглядом на двух парней, проходивших мимо, сказала: — «Сволочи в золоте ходят!» Спрашиваю: — «А, почему?» После этого вопроса взглянул на ее лицо. Даже обомлел. Столько ненависти было на ее лице. Хотел повторить свой вопрос, но куда там. Она скрылась в избе, с шумом захлопнув за собой дверь.
Теперь надо догонять свою роту. Это не так просто, как кажется на первый взгляд! Колонна тоже движется. Недаром народная мудрость учит, что последнее дело ждать, да догонять.
Гуляеву, который шел рядом, рассказываю об этой старушке и о двух парнях. На мой недоуменный вопрос, как все это понимать, он сказал, что эти парни, видимо, партизаны.
Помолчав немного, он сказал, что во время войны власти нет и самое выгодное дело объявить себя партизаном. Это дает возможность заходить в деревни, незанятые немцами, и требовать у жителей продукты питания, одежду и все, что надо для жизни. Если добром не отдают, то можно применить и силу. Ну, а сражаться с немцами необязательно. Вот это и вызывает жгучую ненависть жителей к этим, так называемым партизанам.
На мой вопрос, откуда он все это знает, Гуляев улыбнулся и сказал, что земля слухами полниться. Уже после краха социализма было опубликовано в печати, что крупное партизанское соединение совершило большой марш по тылам противника, но ни разу не вступило с ним в бой.
Колонна втягивается в другую деревушку. Вдоль улицы деревья и на каждом повешенный. Читатель, наверное, уже убедился, что у меня очень развито любопытство. До всего есть дело!
Снова выхожу из строя. Рассматриваю каждого повешенного. Их восемь человек всех возрастов: дети, старики, люди среднего возраста. А вот и местный житель — старичок с ноготок. Разговорились. На мой вопрос, кто их повесил, старик с удивлением посмотрел на меня и сказал, что это дело немцев. На мой вопрос, что же они сделали, что фрицы с ними так жестоко расправились, старик рассказал следующее..
Это еврейская семья. Они шли по лесу, надеясь попасть на территорию, контролируемую нашими войсками, но сбились с пути. К своей радости, они встретили мужика, который ехал, по лесной дороге на подводе. Евреи показали мужику золотой портсигар, пообещали отдать его, если он привезет их на территорию, занятую нашими войсками. Мужик согласился. Все уселись на телегу и приехали в эту деревеньку к домику, в котором располагалась немецкая комендатура. Когда фрицы узнали, куда эти евреи направлялись, то их участь была решена.
Один фриц принес восемь веревок и, телега поехала, останавливаясь под деревьями, на которые и вешали этих людей. Вот такую грустную историю поведал мне местный житель.
На меня произвел большое впечатление строгий порядок обеспечения наших войск водой. Как только мы входили в деревню, сразу же появлялось специальное воинское подразделение, которое выставляло часовых у всех источников воды. Обычно, такими источниками были колодцы. Затем проверялась вода — не отравлена ли она. Только после этого разрешалось брать воду из одного колодца, вода в котором была проверена. К другим колодцам часовые и близко не подпускали
Посты у всех колодцев, были круглосуточными. Войска приходили, уходили, а часовой всегда был на своем посту. Этот очень жесткий порядок гарантировал полную безопасность нашим войскам в обеспечении водой.
Мы были в поле зрения противника. Однажды мы в этом убедились. Как всегда входим в деревню, а часовые у колодцев уже тут, как тут. Колодец, из которого разрешили брать воду, был оснащен журавлем. Это длинная жердь, покачивающаяся на опоре. На длинном конце привязано ведро, а на коротком — груз.
Все бросились к колодцу. В походе всегда хочется пить. Журавель заработал. Вверх — вниз, вверх — вниз. Видимо, немцы засекли эти движения журавля и открыли по колодцу артиллерийский огонь из орудий крупного калибра. Пока шла пристрелка: перелет — недолет, мы спокойно набирали воду. Однако, как только фрицы определили прицел, снаряды стали рваться недалеко от колодца. Пришлось срочно, как говорится, сматывать удочки.
Мы отбежали от колодца на довольно большое расстояние. Оглядываюсь и вижу, что часовой остался у колодца. Только залег. Вот такая дисциплина была у охраны источников воды!
Следующая деревня. Об этой деревне правильнее говорить в пошедшем времени, так как деревня полностью сожжена. Фрицы только, что оставили ее Кругом торчали печные трубы, но, если сойти с дороги и приблизится к такой трубе, можно увидеть догорающие бревна.. Мы быстро наловчились использовать их
Поставишь на эти бревна котелок с водой — одна минута и чай готов. Конечно, это был не чай, а горячая вода. Непонятно, почему ее мы называли чаем. В то время мы и не думали, что вода закипает на несчастье людей, оставшихся без крова, а иногда, сгоревших вместе с избой.
Так вот и двигался наш полк от одной деревни к другой, от одной трагедии к другой. Впрочем, вся война это одна большая трагедия. На привалах всегда завязывались беседы. Иначе можно было умереть от скуки. И вот во время такой беседы Зайцев спросил меня о том, что это везде серп и молот? На звездочках на фуражках, на знаменах, да кругом. Куда не глянешь везде серп и молот. Для чего это?
Этот вопрос меня обрадовал. Чувствую свое превосходство над стариком. Ведь нам еще в первом классе рассказали об этом. Значит, был прав Великий, который сказал: — «Учись мой сын! Наука сокращает опыт быстротекущей жизни!» Чувствую, себя и ростом повыше. Плечи развернул! Смерил старика презрительным взглядом. Медленно, с чувством собственного достоинства, начал свое поучение. Рассказываю, что это символ союза рабочих и крестьян. Молот — орудие труда рабочего. Даже, песню про молот, сложили.
Ну, а серп! Это орудие труда крестьянина. Им жнут хлеб. То, что эти орудия труда перекрещены, означает союз рабочих и крестьян.
Мы кузнецы и дух наш молод
Куем мы к счастию ключи
Вэдымайся выше наш тяжкий молот
В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи!..
Настырный Зайцев, с невинным выражением лица, спрашивает — для чего нужен этот союз? В царское время серпа и молота не было, этого союза тоже не было, а люди жили и неплохо.
Вздохнув всей грудью, объясняю, что рабочие поставляют в деревню трактора, плуги и многое другое. Крестьяне поставляют в город продукты питания.
— Дааа! — протянул Зайцев, — а у нас в деревне говорили — серп и молот — смерть и голод! Вот так — то сынок!
Во время этого разговора, впервые почувствовал, что старик не так прост, как можно подумать при первом разговоре с ним. Он все отлично знает и в душе, посмеивается надо мной. Ну и пусть в душе смеется надо мною! А человек он хороший.
На привалах Пигольдин всегда садился рядом со своим командиром отделения Молчановым. Было видно, что он все время что — то втолковывает отделенному.
Через некоторое время выяснилось, что эти длинные разговоры преследовали определенную, корыстную, цель. Выявилось это так. Просматривая нашу дивизионную газету и с удивлением увидел сообщение о том, что боец Пигольдин награжден медалью «За отвагу.» Далее сообщалось, что он прошлой ночью, якобы, подполз к немецким позициям и открыл огонь. В результате у противника есть убитые и раненные.
Подхожу к командиру роты, с газетой в руках и, спрашиваю его об этой награде Пигольдина. Ротный с безразличным видом рассказал, что представление к награде Пигольдина, написал сержант Молчанов. А он подписал это представление и отправил его вверх по команде. И все дела!
Мне совершенно точно известно, что Пигольдин никуда не ползал, а в ту ночь спал недалеко от меня. Улучив момент, когда Молчанов был один, спрашиваю его об этом. Тяжело вздохнув, Молчанов мне рассказал, что он устал от домогательств Пигльдина на эту тему: — «Пусть получит этот металлический кружочек. Черт с ним!» — мрачно сказал Молчанов. Выяснилось, что ротный тоже намекнул Молчанову о необходимости награждения Пигольдина.
— А старшему лейтенанту это зачем? — задаю недоуменный вопрос.
— Одна это шайка — лейка! Ты лучше в это дело не вмешивайся. Так тебе будет спокойнее!
Эту мою активность заметил Пигольдин. Состоялся нелицеприятный разговор и, мне пришлось выслушать его угрозы.
Забегая вперед, скажу, что он свое обещание выполнил, а как, читатель узнает позже.
Однако, жизнь идет своим чередом, наше наступление продолжается.
Однажды на одном из привалов появился ефрейтер явно среднеазиатской внешности. Подхожу к нему и спрашиваю — не новичок ли он в нашей роте?
В ответ услышал, что он пулеметчик Сатимов Олимжан. Узбек.
Мне очень понравился этот ефрейтер своей открытостью и простотой в обращении с товарищами по оружию.
Наш марш продолжался.
На одном из привалов ко мне подсел Гуляев. Разговорились. Он стал убеждать меня, что на войне царит сплошная несправедливость. Вот он, Гуляев, из костей и кожи, а на него обрушивается шквал свистящего, визжащего, воющего металла. Это же не справедливо! Значит — мир устроен неправильно! А как сделать, чтобы он был устроен правильно?
— На первый взгляд, ты прав, но давай подумаем. — отвечаю ему.. Эти кусочки металла посылает на нас человек. Мы тоже посылаем в его сторону металл. Получается, что у человека руки стали длинней Они достают противника на большом расстоянии. Значит живым, а следовательно, победителем, будет тот, кто лучше владеет оружием или у кого оружие лучше. Думаю, что это справедливо."
После некоторого раздумья, Гуляев со мной согласился. О чем вы тут шепчетесь? — спросил, подошедший к нам, Пошивалов
— Да так! Вспоминаем мирные времена, свой родной дом, родных.
— Это интересно! Продолжайте в том же духе, а я пойду, посижу вон там — сказал он и ушел.
Надо заметить, что каждый из моих друзей имел узкую специализацию. Гуляев — для разговора на сложные темы: о добре и зле, о мироздании и все в таком духе. Погибший в огне Витька Ордынцев своими остротами помогал разрядиться от внутреннего напряжения. Он давал отдых психике…
Зайцев — разговоры о Боге, о жестокостях социализма и тому подобное. Пошивалов — сплошная лирика.
Во время одного из переходов, который совершала рота, я заметил, что Гуляев очень хочет со мной поговорить. И такой случай в скором времени представился. На следующем привале он подсел ко мне и начался разговор, как всегда на злободневную в то время тему.
— Как ты думаешь, чем закончится эта война? — задал он мне вопрос.
— Ясное дело чем! Мы победим!
— А почему ты думаешь так — не унимался мой собеседник.
— Видишь ли, имеется закон, который гласит: — «В конечном итоге всегда торжествует справедливость.»
— Где это ты прочитал об этом законе? Я такого не слышал.
— Нигде не прочитал. Сам его открыл.
— Ха, ха! Скажи мне, автор этого закона, разве в случае с твоим отцом восторжествовала справедливость? Или торжествовала справедливость, когда раскулачивали трудолюбивых крестьян — «кулаков?» А, может быть, справедливость торжествовала, когда шли массовые аресты в 37 — 39 годах? Отвечай!
— Я же сказал — в конечном итоге. В случае с моим отцом и во всех остальных, что ты перечислил, еще не наступил конец. Давай, как в геометрии, попробуем доказать этот закон. Предлагаю доказательство вести «от противного», как в школе доказывались некоторые теоремы по геометрии..
Допустим, что этого закона нет. Тогда человечество давно бы уже прекратило существование. Рабовладельческий строй в древнем Риме канул в вечность. А почему? Да потому, что это был несправедливый строй! То же самое можно сказать о крепостном праве в России. А теперь перейдем к Германии. Она подмяла под себя почти всю Европу. Это несправедливо и, найдет свой конец. Вот так — то, дорогой, Гуляев!