Страница:
— В чем дело? — спрашиваю, стараясь не показывать свой страх и унять дрожь в коленях.
— Ты умышленно завел нас в болото, чтобы погубить!
— Хватит болтать! — закричал боец Хаджиханов — кончай его!
Несколько слов о Хаджиханове. Этот боец — уроженец одной среднеазиатской республики. В нашей роте он был рядовым. Это был мой антипод. Автор этих строк был высоким худощавым — он маленьким коренастым. В отличие от меня рыжего, он был черным, как вороново крыло. У меня кожа белая, у него коричневая. У меня ноги прямые, у него калачиком. Видимо эти отличия и определили его отрицательное отношение ко мне. Он меня недолюбливал, мое отношение к нему было нейтральным..
Но продолжим наше повествование.
Залязгали затворы, загоняя патроны в патронники винтовок. У каждого палец на спусковом крючке Бойцы изготовились к стрельбе. Это конец! Что делать? Решение нашлось мгновенно.
— Вы не только не кончите меня, но в случае, если нас обнаружат немцы и, завяжется бой, будете прикрывать меня своими телами. Ни одна пуля не должна задеть меня. Ведь только я один видел карту и знаю местность. Без меня все погибните!
Стволы винтовок опустились.
— Оружие на предохранитель! За мной шагом марш!
Слышу характерный звук, это бойцы ставили на предохранитель свое оружие
Надо двигаться, а куда? Положение хуже не придумаешь!
С трудом сориентировался: Шагаю левее — глубже, правее — вроде бы лучше. Мои рассуждения были такими.
Мы идем по направлению к немцам. Ручей впадает в болото справа, значит надо идти правее. Так и делаю. Вскоре почувствовал, что уровень воды снижается, потом под ногами земля стала зыбкой. Еще немного и, мы уже двигались по сухой местности.
Мы прошли довольно большое расстояние и уперлись в эскарп. Эскарпы сооружаются на склонах местности — часть земли убирается с таким расчетом, чтобы образовался вертикальный уступ, непреодолимый для танков.
Стало ясно, что позиции немцев находятся очень близко Известно, что на войне все инженерные сооружения всегда охраняются. Это означало, что где-то недалеко, должен быть часовой. Мы двинулись вдоль эскарпа, прижимаясь к стене и, стараясь не шуметь. Вскоре во тьме появился силуэт часового. Он сидел на каком — то возвышении, на пне или валуне. В темноте и не разглядишь. Мы прижались спинами к эскарпу. Передаю по цепочке.
— Хаджиханова , ко мне!.
И сразу же пошла команда :
— Хаджиханов в голову колонны! Когда он приблизился ко мне, говорю ему тихо на одном дыхании :
— Видишь фрица!
— Да!
— Подойди и прикладом по голове! Только не сильно, если прикончишь его, ротный из нас кишмиш сделает. Но и слабо нельзя. Он поднимет крик, оживет немецкий передний край, боя не миновать. В этом бою мы все погибнем
Это задание во всех случаях делало Хаджиханова виноватым. Если он ударит прикладом очень сильно, то убъет фрица, а если очень слабо, то возникнет шум, из — за которого в бою погибнет несколько человек из нашей группы, а то и вся группа…
Хаджиханов беззвучно приблизился к часовому. Вижу только силуэты. Вот он взмахнул винтовкой, глухой удар и немец на земле. Мы подбежали к нему, наклоняюсь, беру его руку — пульс прощупывается. Коломицын и Петров взвалили его на плечи и, мы двинулись назад к своему переднему краю. Через некоторое время слышу у себя за спиной.
— Направляющий, стой!
Остановились. Из темноты вышел Балобанов и тихо сказал:
.-Если он придет в себя и поднимет крик, то нам придется принять бой. Ведь немецкий передний край совсем близко!
— Заткнуть ему рот! — приказываю Балобанову.
Мы двинулись дальше. Через некоторое время опять раздалось:
— Направляющий стой!
Мы остановились. Из темноты опять вышел Балобанов.:
— Надо проверить живой ли он!
Беру руку пленного и чувствую — пульса нет. Вот так раз! Ничего хуже не придумаешь! Положение безвыходное. Осталось только одно — срезать у него погоны, Иначе не доказать ротному, что пленный все-таки был.
Двинулись к своим позициям. Только писать легко! «Двинулись!» Идти было очень тяжело. Мы были не только мокрыми. Шаровары были заполнена болотной жижей. Вода просочилась сквозь ткань, а густая масса скопилась в шароварах. Ноги никак не могли сомкнуться — мешал ком грязи между ног. Да и штанины были заполнены грязью.. Идти приходилось, раздвинув ноги в стороны.
Уходить надо было быстро. Немцы в любой момент могли обнаружить исчезновение часового и пуститься за нами в погоню, Казалось выход нашелся. — расстегнуть ширинку и пригоршнями вытаскивать эту массу. Однако, в этом случае движение также замедлялось. С великим трудом дошли до ручья. А вот и рощица, которая была на карте. Значит направление движения правильное. Перешли ручей и мы уже в расположении роты
Короткий доклад ротному. Об инциденте на болоте ни слова.
— Группу повел через болото, там уж наверняка нет немецких постов — выкручиваюсь из положения..
— Молодец! — сказал ротный — где же пленный?
— Хаджиханову было приказано оглушить фрица прикладом по голове. Не убивать, а только оглушить. Он перестарался в результате — труп. Вот погоны. фрица.
— Хаджиханов! Ты, что не понял, что тебе было приказано?
— Сначала все было хорошо — фриц был живой. Потом он сдох.
Командир роты, как взбесился. Лицо стало красным. Это первый признак, что он зол. Набросившись на Хаджиханова, он заорал:
— Да я тебя за такие дела под трибунал! Операцию сорвал! Да, ты знаешь, на фронте за это полагается пуля в лоб! Смотри у меня, не будешь точно выполнять приказаний — худо тебе будет!
— Я буду стараться такого не повторять!
— Все по местам! — приказал ротный.
Ночь была холодной, но все же пришлось снять с себя гимнастерку и шаровары, а также нижнее белье. Выгреб отовсюду жижу. Пучком травы очистил все от грязи, отжал и разложил на траве. Дрожа от холода, завернулся в шинель и стал ждать, когда все это не то чтобы высохло, но хотя бы проветривалось. Тут появился ротный.
— Это что такое?
— Так ведь все мокрое. Пусть немного проветрится!
— Отставить это безобразие! Вдруг немцы, что будешь делать в голом виде?
— Отстреливаться — промямлил я.
— А ты знаешь, что голый человек в темноте светится?
Это заявление ротного поразило меня до глубины души. Это надо проверить! Встаю в полный рост и распахиваю шинель. Перед моим взором предстал долговязый костлявый юноша Единственное, что удалось увидеть, так это живот да ноги. Никакого свечения не было.
— А чему светится то? Кругом живот да ноги! Может, светятся эти, как их, женщины или девушки?
Ротный погрузился в глубокую задумчивость, видимо, вспоминая, светились ли его знакомые женщины или нет. Наконец он тряхнул головой, как бы прогоняя нахлынувшие на него воспоминания. Осмотрев меня критически с головы до ног, сказал:
Мм, да! Светиться тут действительно нечему! А ты, что со мной пререкаешься? Как положено по уставу? Командир роты сказал светится. Подчиненный должен отвечать — «есть светится», а при наличии головного убора взять под козырек! Выполняй устав!
— Есть, светится!
— Вот так — то будет лучше! Немедленно одеться!
Ротный ушел, ворча по дороге: «Ух, уж мне эти, грамматеи!»
Пришлось все мокрое одеть на себя. Стало совсем холодно — зуб на зуб не попадает.
Но это были цветочки, а ягодки были впереди.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. КРЫСИНАЯ АТАКА
Вечерело. Внимательно рассматриваю поле, по которому нам предстояло двигаться для выполнения поставленной задачи. Смотрю и думаю, ох и тяжкая эта задача! Хуже не придумаешь!
Осень наступала красивая и холодная. Хлеб давно созрел и перезрел, но его никто не убирает. Идут бои и местное население прячется. А, может быть оно перебито фрицами. И такое бывало.
Вот добро — то пропадает! Сколько людей можно было бы накормить этим хлебом! А ведь там, в тылу, люди голодают! Но, что поделаешь? Война не мать родная. Все перевернула кверху дном, всю жизнь исковеркала, миллионы людей погубила, еще больше сделала инвалидами. Вспомнились слова поэта.
Поэзия, поэзия, как ты прекрасна! Как звучны, образны поэтические строки! Эх, вот бы сейчас почитать стихи Пушкина или Лермонтова! Но нет, не до поэзии, когда идешь по трупам, когда воют снаряды и свистят пули.
Меня очень поражало на войне стремление бойцов ко всему прекрасному, к лирике. Вот пример. У Пошивалова. были записаны слова песни: Приведу отрывок из нее.
Бойцы старательно переписывали строки этой песни и было видно, как шевелятся их губы, напевая ее У нескольких бойцов на листках из ученических тетрадей в клетку или в линейку в кармане гимнастерки появились слова этой песни.
Потом один пожилой боец обратился к Пошивалову с просьбой: — «Сынок! Слова эти за душу берут! Я не шибко грамотный могу писать только печатными буквами и очень медленно. Так ты сделай доброе дело. Перепиши эту песню. Бумагу я тебе дам!» «Отчего же не переписать? Это я запросто!» — ответил Пошивалов.
Откуда? Откуда у людей такая тяга к лирике, к прекрасному? Вокруг смерть косит людей, обезображенные, объеденные крысами трупы. Казалось бы, , эти люди, с обожженными лицами, в грязном прожженным обмундировании, должны утратить все человеческое, превратиться в роботов, способных только с нечеловеческим криком: — Ура — идти с оружием наперевес на врага! А им давай розу на грудь и цветочницу Анюту! Вот уж, поистине, человеческая психика непостижима! В чем причина живучести в них человеческих чувств? Сколько не думал, а ответа на эти вопросы не нашел!
Может быть то, что наши люди в этих нечеловеческих условиях, остаются людьми и обеспечит нашу победу. Мы не озверели, как немцы! Человек всегда победит зверя! Очевидно, что не количество и качество танков, самолетов, артиллерийских орудий решает исход войны. А тогда, что же? Человек! Ведь он ведет огонь из орудий! Он сидит за штурвалом самолета, управляет грозным танком! Значит, он решает исход войны.
Это было второе мое открытие с начала войны. А, что же было первым открытием? Для ответа на этот вопрос следует вернуться на два года назад к самому началу войны.
Было это в конце июня 1941 года или в начале июле этого года Мне тогда было 15 лет. В областном городе — Уфе, за тысячи километров от фронта, однажды, увидел, что по улице бегут люди всех возрастов. Там были и мужчины, и женщины, и дети. Повинуясь стадному инстинкту, примкнул к бегущим. Но мысль о том, куда они бегут, зачем бегут, не оставляла меня.
Поравнявшись с каким-то мужиком, задаю эти вопросы. Но он, вместо ответа, сказал: — Отстань! Добежав до улицы, которая вела от железнодорожного вокзала к центру города, все остановились и стали слоняться по улице, изнывая от безделья.
На углу улицы был небольшой продуктовый магазинчик с очень ограниченным ассортиментом товаров. В нашем городе с началом финской войны исчезли почти все продукты. Хлеб выдавали по спискам, которые были в магазинах из расчета 500 грамм на человека. Наша семья из четырех человек получала 2 кг хлеба в день В то время хлеб был весовой. И продавщица долго взвешивала отрезала, добавляла довески.
После окончания финской войны положение существенно не улучшилось, а с конца июня 1941 года совсем стало плохим..
В этот раз в магазине были только конфеты, которые назывались «ландрин».(это фамилия европейского кондитера, который первым начал производить такие конфеты).Точнее сказать это были маленькие разноцветные, покрытые сахарным песком, леденцы. Замечаю, что, некоторые из прибежавших, заходят в этот магазин и покупают небольшие кулечки этого ландрина. В то время люди были бедными и даже такие дешевые конфеты покупали крошечными кулечками.
И вдруг, раздались возгласы: — «Едут! Едут!»
От вокзала к нам приближалась бесконечная вереница автобусов. Когда первый автобус оказался передо мной, вижу, что там сидят забинтованные люди. Это везли раненных бойцов с фронта. В каждом автобусе находилась медсестра. В некоторых автобусах на носилках лежали тоже забинтованные люди. Наверное, тяжело раненные.
Потом началось то, что до сих пор вызывает слезы на моих глазах. Люди подбегали к автобусам и, каждый старался передать раненным кулечки с конфетами. Так вот для чего они покупали этот ландрин! Это было трогательно до слез.
Медсестры на ходу автобуса, открывали двери и, смахивая слезы с лица, брали эти гостинцы Тогда впервые мне стало ясно, что такой народ победить никто не сможет. Это и было моим первым открытием! Даже сейчас, набирая на мониторе этот текст, не могу сдержать слез. Видимо, моя нервная система совсем расшаталась!
Однако надо возвратиться к нашему повествованию.
На войне всегда недоставало сна. На передовой, по ночам, спать вообще всем запрещалось Днем — половина личного состава могла спать, а вторая половина — вести наблюдение за полем, которое простиралось перед нашей траншеей — нейтральной полосой.
В нашем отделении осталось два человека, хотя по штату должно быть девять. При такой численности только один мог спать, а второй был наблюдателем.
Задача наблюдателей во — время засечь опасные действия противника, например, приближение его к нашей передовой. Высовываться из траншеи можно на 3 или 4 секунды, если твоя голова над бруствером будет торчать более этого времени, то тебя обязательно подстрелит вражеский снайпер. Более того, нельзя дважды высовываться из одного и того же места. Снайпер держит под прицелом это место. Поэтому наблюдение, это непрерывная беготня по траншее
В походе со сном было еще хуже. Более трех часов в сутки спать не давали. Бойцы буквально засыпали на ходу. Можно было наблюдать такую картину. Идет колонна. Вдруг один боец выходит из строя и, некоторое время движется рядом с колонной, постепенно удаляясь от нее. Вот он дошел до придорожной канавы, споткнулся и уже неподвижно лежит. К нему подбегают и видят, что он крепко спит. Растолкать такого и поставить в колонну очень трудно! Но надо! Мы это делали!
Самым большим счастьем считалось, уцепится за какую — либо повозку. Счастливчики, которым это удавалось, хорошо высыпались на ходу.
Но в то время мы были не в походной колонне, а в траншее на передовой. Ответственность за безопасность, лежала на подразделении, которое находилось в этой траншее. Видимо поэтому, наш ротный разрешил поспать. Но выполнить его разрешение и уснуть было невозможно
Едва завернулся в шинель, как почувствовал, что по мне бегают крысы. Их на передовой великое множество. В наступлении их никто не видит, так как они питаются убитыми. Они быстро нагуливают вес и обзаводятся многочисленным потомством. Другое дело в обороне — убитых нет. Остается только бегать по спящим, пытаясь убедиться можно ли этими людьми перекусить.
В начале у меня было твердое убеждение, что смогу победить их в рукопашной схватке. Ведь они такие маленькие, просто крохи по сравнению со мной. В один момент всех их прикончу прикладом!..
Вспомнил сказку, в которой сапожник одним ударом убивает семь мух, которые сидели на куске его хлеба с вареньем. Этот свой героический поступок он записал на поясе. Надпись гласила: — «Одним махом семерых убиваю.!» Затем он отправляется по городам и весям и, эта надпись открывает ему все двери, обеспечивает почет и уважение окружающих.. «Вот — думал я — одним махом тоже, как тот герой, убью семь крыс, а остальные в ужасе разбегутся!» Но не тут — то было! Едва хватал автомат, как они с невероятной скоростью исчезали..
Снова делаю вид, что сплю, а сам краем глаза наблюдаю за этими ненавистными тварями. Вижу, в углу траншеи собралось 7 или 8 крыс. Они, о чем — то, совещаются, касаясь головами друг друга. Одна крыса, а может быть крыс, стоит на половину туловища впереди остальных. В один момент соображаю, что это их предводитель. Вот он поворачивает голову к своим подчиненным. «Ага, он держит речь!. Скорее всего, он как киевский князь Святослав перед битвой при крепости Доростол, говорит им — „Пойдем же братия, а я пойду впереди и, ежели паду, то промыслите собою!“ Нет! Крыс, наверное не так кончил свою речь, а скорее всего словам: —»Разбегайтесь в разные стороны, да побыстрее. Иначе вас ждет гибель!"
Интересно, о чем переговариваются другие крысы? Скорее всего, одна крыса говорит другой:
— Интересно, это человек или человечина?
— Какая разница! Перед нами ком вкусной и здоровой пищи! — говорит вторая
— Э, милая! Да, я вижу, ты совсем неопытная. Мне, однажды, довелось полакомиться человечиной. Это невозможно забыть! Нежнейший жир — сам тает во рту! А человек? Кожа да кости!
— В без рыбьи и рак рыба, —мрачно ответила ей. неопытная крыса.
Пока, размышляю таким образом, крысиный предводитель, махнув лапой на все опасности, с невероятной скоростью бросается на меня. Бежит по всему моему бренному телу. С криком: — «Я вас, гады!» — взмахиваю автоматом, но их уже и след простыл, Затем все повторяется в той же последовательности.
В отчаянии думаю: — Ну какого черта им нужно? Ведь убедились, что перед ними не мертвец, а живой! Зачем же еще и еще раз проверять. Утихомирились бы! Пошли бы поискали человека, который крепко спит. Им бы и перекусили!
Эта битва с крысами продолжалась всю ночь. Она была мною проиграна! Уснуть даже на одну минуту, не удалось. Когда старшина пробегал по траншее и, кричал: — «Подъем!» — мне не хватило сил не то, что встать, но даже сесть.
Темпы продвижения пехоты в то время, были низкими. С тяжкими боями отвоевывалась каждая пядь земли. Поэтому крысы успевали за нами, а наиболее сообразительные и ленивые устраивались в повозках или кузовах грузовиков. Наблюдая за ними, пришел к твердому убеждению, что по численности они существенно превосходили, и нас, и немцев вместе взятых.
После войны в печати было опубликовано, что при благоприятных условиях крысы размножаются настолько быстро, что за короткое время могут покрыть всю сушу. Условий более благоприятных, чем война, для крыс не придумаешь.
Бойцы шутили, что вот войдем в Германию вместе с крысами, а потом после победы, сядем на поезда и домой, а этих тварей оставим немцам. Пусть помучаются!
Следующий день прошел спокойно, а когда стемнело, ко мне прибежал старшина и сообщил, что меня вызывает ротный. Явиться к нему надо в каске и с оружием. Сразу стало ясно, что ожидает меня какое — то опасное дело.
Подхожу к ротному и вижу около него двух саперов с огромными ножницами. Один из них мне был известен по училищу. Его фамилия была Бискровный. Наверное, это был украинец. У них подобные фамилии очень распространены. Когда офицеры — «покупатели» разбирали нас он попросился в саперы.
Поздоровался с ним. Командир роты сказал, что мне и Петрову, стаявшему рядом, поручается прикрывать саперов, пока они будут делать проход в проволочном заграждении. Чтобы мы при возвращении не сбились с пути, он будет стрелять вертикально вверх трассирующими пулями.
Когда мы вышли из траншеи и двинулись к немецкому переднему краю, поинтересовался у Бискровного, как ему служится в саперах? Он рассказал, что до сих пор они строили землянки для командира полка и на передовой он впервые. Видно было, что он напуган этим поручением. Ничего не говорю в ответ, а про себя подумал — вот бы тебя в стрелковую роту, да чуть ли не каждую ночь ходить на немцев!
Вскоре мы увидели немецкое проволочное заграждение и залегли. Говорю саперам: «Ползите и выполняйте приказ, который вы получили. Если вас обнаружат немцы, мы прикроем ваш отход огнем. Вы отойдете в тыл метров на сто и откроите огонь, чтобы отвлечь противника и дать нам возможность присоединиться к вам. Дальше отходить будем вместе» Говорю, а сам думаю, что они в панике побегут, а нас бросят. Было видно, что они шли и дрожали от страха.
Саперы уползли, а через некоторое время вернулись и сказали, что проход готов. Когда делается проход в проволочном заграждении, саперы перерезают проволоку у одного из столбов с обеих сторон столба. Перерезанную проволоку разводят в стороны. Если расстояние между столбами 3 метра, то ширина прохода получается 6 метров. Спрашиваю Бискровного, помнит ли он это требование Устава инженерных войск. Ведь нас так учили в училище. Убедился, что все в порядке и нам оставалось только одно — возвращаться в роту.
Когда мы встали и пошли к нашим позициям, то с удивлением увидели, что трассирующие пули летят вертикально вверх не там, где была рота, а далеко в стороне, намного левее. Мы растерялись, тут, что — то, не так. Говорю им, что нужно идти туда, откуда нам подается сигнал. Но все воспротивились. Они доказывали мне, что мы уйдем далеко в сторону. Но сломить меня было невозможно и, мы двинулись в том направлении, где виднелись огненные трассы Педантизм и чувство дисциплины, свойственные мне, сыграли свою отрицательную роль и в этот раз.
Мы все больше и больше убеждались в том, что уходим от своей роты. Все решили, что надо свернуть в сторону наших позиций, не доходя до сигнальщика, что мы и сделали. Только через десять лет мне стало известно, что мы, таким образом, сохранили свои жизни.
Вот перед нами траншея, но она пустая. Мы пошли по траншеи в сторону нашей роты, временами переходя на бег. Это совершенно невероятное событие крепко врезалось в мою память Никак не могли мы понять, кому понадобилось уводить нас в сторону и какова в этом роль ротного. Было ясно, что мы теряем драгоценное ночное время. Если наша разведка выйдет слишком поздно, то рассвет может начаться при выполнении задания. Это приведет к гибели всех участников операции. Позднее были и другие подобные случаи.
Когда мы подошли к командиру роты, спрашиваю его, кто подавал нам неверный сигнал? Ротный не ответил. Он, как изваяние, смотрел в одну точку и молчал. Это меня еще более удивило.
Командир роты приказал группе захвата проникнуть через этот проход на передовую противника и захватить языка.
— Ты — обратился он ко мне — знаешь, где проход и покажешь его группе захвата..Командование группой поручаю тебе —обратился он к командиру взвода лейтенанту Колюшенко.
И вот группа захвата двинулась к немецким позициям. Когда мы подошли к проходу в проволочном, заграждении была подана команда — ложись. Вся группа залегла.
— Ты — обратился ко мне тихим голосом Колюшенко, — и рядовой Балабанов ползите впереди и ощупывайте землю перед собой на всю ширину рук. Немцы, как правило, минируют полосу от проволочного заграждения до своей траншеи. Ощупыванием земли вы обеспечите беспрепятственное продвижение группы захвата. Вперед!
Ничего себе, мы с Балобановым подорвемся на минах, чтобы обеспечить проход группе захвата! Опять, как в шахматной партии — жертвуешь пешку и выигрываешь партию. Детское увлечение шахматами позволило мне сделать такой прогноз, который к счастью не сбылся. Быть такой пешкой мне показалось обидным, но делать нечего. На фронте приказы полагается выполнять, а не рассуждать. И мы с Балобановым поползли, к немецкой траншеи.
Соображаю, что, если буду ощупывать землю на всю ширину рук, то обязательно подорвусь на мине. Вероятность гибели во столько же раз более, во сколько ширина раздвинутых рук больше ширины туловища. Но также сообразил, что мои руки видны в темноте из — за своей белизны и, , если их не разводить, то это заметят. Тогда мне придется худо. Выход нашелся быстро, Руки буду разводить, но ими не надо касаться земли. Мины в таких условиях ставят, обычно, нажимного действия и, если не касаться земли, риск подорваться на мине уменьшится.
Балабанов полз левее меня в нескольких метрах. Скорее всего, он не додумался до моей хитрости и, добросовестно ощупывал землю. Мы проползли несколько метров. Оглядываюсь и вижу, что вся группа захвата ползет за нами. Вдруг там, где полз Балабанов, сверкнуло ослепительно — желтое пламя и прогремел взрыв. Балабанов плюхнулся на землю плашмя. В то же мгновение ожил немецкий передний край. В небо взлетели осветительные ракеты. На войне их называли «свечами». Взлетев сравнительно высоко, они ярко вспыхивали, освещая на земле круг диаметром, примерно, 30 —40 метров. Затем они медленно опускались на землю. Видимо, они были на парашютах. Одновременно взлетает несколько ракет, что делало фронт освещения таким, каким он нужен противнику
— Ты умышленно завел нас в болото, чтобы погубить!
— Хватит болтать! — закричал боец Хаджиханов — кончай его!
Несколько слов о Хаджиханове. Этот боец — уроженец одной среднеазиатской республики. В нашей роте он был рядовым. Это был мой антипод. Автор этих строк был высоким худощавым — он маленьким коренастым. В отличие от меня рыжего, он был черным, как вороново крыло. У меня кожа белая, у него коричневая. У меня ноги прямые, у него калачиком. Видимо эти отличия и определили его отрицательное отношение ко мне. Он меня недолюбливал, мое отношение к нему было нейтральным..
Но продолжим наше повествование.
Залязгали затворы, загоняя патроны в патронники винтовок. У каждого палец на спусковом крючке Бойцы изготовились к стрельбе. Это конец! Что делать? Решение нашлось мгновенно.
— Вы не только не кончите меня, но в случае, если нас обнаружат немцы и, завяжется бой, будете прикрывать меня своими телами. Ни одна пуля не должна задеть меня. Ведь только я один видел карту и знаю местность. Без меня все погибните!
Стволы винтовок опустились.
— Оружие на предохранитель! За мной шагом марш!
Слышу характерный звук, это бойцы ставили на предохранитель свое оружие
Надо двигаться, а куда? Положение хуже не придумаешь!
С трудом сориентировался: Шагаю левее — глубже, правее — вроде бы лучше. Мои рассуждения были такими.
Мы идем по направлению к немцам. Ручей впадает в болото справа, значит надо идти правее. Так и делаю. Вскоре почувствовал, что уровень воды снижается, потом под ногами земля стала зыбкой. Еще немного и, мы уже двигались по сухой местности.
Мы прошли довольно большое расстояние и уперлись в эскарп. Эскарпы сооружаются на склонах местности — часть земли убирается с таким расчетом, чтобы образовался вертикальный уступ, непреодолимый для танков.
Стало ясно, что позиции немцев находятся очень близко Известно, что на войне все инженерные сооружения всегда охраняются. Это означало, что где-то недалеко, должен быть часовой. Мы двинулись вдоль эскарпа, прижимаясь к стене и, стараясь не шуметь. Вскоре во тьме появился силуэт часового. Он сидел на каком — то возвышении, на пне или валуне. В темноте и не разглядишь. Мы прижались спинами к эскарпу. Передаю по цепочке.
— Хаджиханова , ко мне!.
И сразу же пошла команда :
— Хаджиханов в голову колонны! Когда он приблизился ко мне, говорю ему тихо на одном дыхании :
— Видишь фрица!
— Да!
— Подойди и прикладом по голове! Только не сильно, если прикончишь его, ротный из нас кишмиш сделает. Но и слабо нельзя. Он поднимет крик, оживет немецкий передний край, боя не миновать. В этом бою мы все погибнем
Это задание во всех случаях делало Хаджиханова виноватым. Если он ударит прикладом очень сильно, то убъет фрица, а если очень слабо, то возникнет шум, из — за которого в бою погибнет несколько человек из нашей группы, а то и вся группа…
Хаджиханов беззвучно приблизился к часовому. Вижу только силуэты. Вот он взмахнул винтовкой, глухой удар и немец на земле. Мы подбежали к нему, наклоняюсь, беру его руку — пульс прощупывается. Коломицын и Петров взвалили его на плечи и, мы двинулись назад к своему переднему краю. Через некоторое время слышу у себя за спиной.
— Направляющий, стой!
Остановились. Из темноты вышел Балобанов и тихо сказал:
.-Если он придет в себя и поднимет крик, то нам придется принять бой. Ведь немецкий передний край совсем близко!
— Заткнуть ему рот! — приказываю Балобанову.
Мы двинулись дальше. Через некоторое время опять раздалось:
— Направляющий стой!
Мы остановились. Из темноты опять вышел Балобанов.:
— Надо проверить живой ли он!
Беру руку пленного и чувствую — пульса нет. Вот так раз! Ничего хуже не придумаешь! Положение безвыходное. Осталось только одно — срезать у него погоны, Иначе не доказать ротному, что пленный все-таки был.
Двинулись к своим позициям. Только писать легко! «Двинулись!» Идти было очень тяжело. Мы были не только мокрыми. Шаровары были заполнена болотной жижей. Вода просочилась сквозь ткань, а густая масса скопилась в шароварах. Ноги никак не могли сомкнуться — мешал ком грязи между ног. Да и штанины были заполнены грязью.. Идти приходилось, раздвинув ноги в стороны.
Уходить надо было быстро. Немцы в любой момент могли обнаружить исчезновение часового и пуститься за нами в погоню, Казалось выход нашелся. — расстегнуть ширинку и пригоршнями вытаскивать эту массу. Однако, в этом случае движение также замедлялось. С великим трудом дошли до ручья. А вот и рощица, которая была на карте. Значит направление движения правильное. Перешли ручей и мы уже в расположении роты
Короткий доклад ротному. Об инциденте на болоте ни слова.
— Группу повел через болото, там уж наверняка нет немецких постов — выкручиваюсь из положения..
— Молодец! — сказал ротный — где же пленный?
— Хаджиханову было приказано оглушить фрица прикладом по голове. Не убивать, а только оглушить. Он перестарался в результате — труп. Вот погоны. фрица.
— Хаджиханов! Ты, что не понял, что тебе было приказано?
— Сначала все было хорошо — фриц был живой. Потом он сдох.
Командир роты, как взбесился. Лицо стало красным. Это первый признак, что он зол. Набросившись на Хаджиханова, он заорал:
— Да я тебя за такие дела под трибунал! Операцию сорвал! Да, ты знаешь, на фронте за это полагается пуля в лоб! Смотри у меня, не будешь точно выполнять приказаний — худо тебе будет!
— Я буду стараться такого не повторять!
— Все по местам! — приказал ротный.
Ночь была холодной, но все же пришлось снять с себя гимнастерку и шаровары, а также нижнее белье. Выгреб отовсюду жижу. Пучком травы очистил все от грязи, отжал и разложил на траве. Дрожа от холода, завернулся в шинель и стал ждать, когда все это не то чтобы высохло, но хотя бы проветривалось. Тут появился ротный.
— Это что такое?
— Так ведь все мокрое. Пусть немного проветрится!
— Отставить это безобразие! Вдруг немцы, что будешь делать в голом виде?
— Отстреливаться — промямлил я.
— А ты знаешь, что голый человек в темноте светится?
Это заявление ротного поразило меня до глубины души. Это надо проверить! Встаю в полный рост и распахиваю шинель. Перед моим взором предстал долговязый костлявый юноша Единственное, что удалось увидеть, так это живот да ноги. Никакого свечения не было.
— А чему светится то? Кругом живот да ноги! Может, светятся эти, как их, женщины или девушки?
Ротный погрузился в глубокую задумчивость, видимо, вспоминая, светились ли его знакомые женщины или нет. Наконец он тряхнул головой, как бы прогоняя нахлынувшие на него воспоминания. Осмотрев меня критически с головы до ног, сказал:
Мм, да! Светиться тут действительно нечему! А ты, что со мной пререкаешься? Как положено по уставу? Командир роты сказал светится. Подчиненный должен отвечать — «есть светится», а при наличии головного убора взять под козырек! Выполняй устав!
— Есть, светится!
— Вот так — то будет лучше! Немедленно одеться!
Ротный ушел, ворча по дороге: «Ух, уж мне эти, грамматеи!»
Пришлось все мокрое одеть на себя. Стало совсем холодно — зуб на зуб не попадает.
Но это были цветочки, а ягодки были впереди.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. КРЫСИНАЯ АТАКА
Сам погибай, а товарища выручай.
(А.В. Суворов "Наука побеждать.)
После неудачной попытки захватить языка, когда мы шли через болото, тактика была изменена. Нашу роту перевели на другой участок передовой. Там уже было подразделение нашего батальона и, мы расположились среди этих бойцов.
Чтобы дружбу обнаружить
Есть три способа у нас:
Не желать разлуки с другом,
Быть с ним вместе это раз.
Во — вторых, дарить от сердца
Без раздумий и прикрас
В — третьих, ринуться на помощь
Издалека в трудный час.
(Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре.»)
Вечерело. Внимательно рассматриваю поле, по которому нам предстояло двигаться для выполнения поставленной задачи. Смотрю и думаю, ох и тяжкая эта задача! Хуже не придумаешь!
Осень наступала красивая и холодная. Хлеб давно созрел и перезрел, но его никто не убирает. Идут бои и местное население прячется. А, может быть оно перебито фрицами. И такое бывало.
Вот добро — то пропадает! Сколько людей можно было бы накормить этим хлебом! А ведь там, в тылу, люди голодают! Но, что поделаешь? Война не мать родная. Все перевернула кверху дном, всю жизнь исковеркала, миллионы людей погубила, еще больше сделала инвалидами. Вспомнились слова поэта.
Кто же написал эти гневные строки? Вспоминал. вспоминал и вдруг озарило. Да это же Полежаев! А может быть не он?
Да будет проклят, нечестивый,
Кто первый извлек меч войны
На те блаженные страны,
Где жил народ миролюбивый
Поэзия, поэзия, как ты прекрасна! Как звучны, образны поэтические строки! Эх, вот бы сейчас почитать стихи Пушкина или Лермонтова! Но нет, не до поэзии, когда идешь по трупам, когда воют снаряды и свистят пули.
Меня очень поражало на войне стремление бойцов ко всему прекрасному, к лирике. Вот пример. У Пошивалова. были записаны слова песни: Приведу отрывок из нее.
Так вот, эта песня произвела колоссальное впечатление на всех бойцов. Вокруг Пошивалова, исполнившего эту песню, толпились обросшие бойцы в прожженном замызганном обмундировании... Когда Пошивалов кончил петь, к нему обратились сразу несколько человек с просьбой — дай переписать!.
Придите на цветы взглянуть
Всего одна минута.
Приколет розу вам на грудь
Цветочница Анюта.
Там, где цветы, всегда любовь
И в этом нет сомнений.
Цветы прекрасней всяких слов
Нежнее объяснений.
Дальше не помню.
Бойцы старательно переписывали строки этой песни и было видно, как шевелятся их губы, напевая ее У нескольких бойцов на листках из ученических тетрадей в клетку или в линейку в кармане гимнастерки появились слова этой песни.
Потом один пожилой боец обратился к Пошивалову с просьбой: — «Сынок! Слова эти за душу берут! Я не шибко грамотный могу писать только печатными буквами и очень медленно. Так ты сделай доброе дело. Перепиши эту песню. Бумагу я тебе дам!» «Отчего же не переписать? Это я запросто!» — ответил Пошивалов.
Откуда? Откуда у людей такая тяга к лирике, к прекрасному? Вокруг смерть косит людей, обезображенные, объеденные крысами трупы. Казалось бы, , эти люди, с обожженными лицами, в грязном прожженным обмундировании, должны утратить все человеческое, превратиться в роботов, способных только с нечеловеческим криком: — Ура — идти с оружием наперевес на врага! А им давай розу на грудь и цветочницу Анюту! Вот уж, поистине, человеческая психика непостижима! В чем причина живучести в них человеческих чувств? Сколько не думал, а ответа на эти вопросы не нашел!
Может быть то, что наши люди в этих нечеловеческих условиях, остаются людьми и обеспечит нашу победу. Мы не озверели, как немцы! Человек всегда победит зверя! Очевидно, что не количество и качество танков, самолетов, артиллерийских орудий решает исход войны. А тогда, что же? Человек! Ведь он ведет огонь из орудий! Он сидит за штурвалом самолета, управляет грозным танком! Значит, он решает исход войны.
Это было второе мое открытие с начала войны. А, что же было первым открытием? Для ответа на этот вопрос следует вернуться на два года назад к самому началу войны.
Было это в конце июня 1941 года или в начале июле этого года Мне тогда было 15 лет. В областном городе — Уфе, за тысячи километров от фронта, однажды, увидел, что по улице бегут люди всех возрастов. Там были и мужчины, и женщины, и дети. Повинуясь стадному инстинкту, примкнул к бегущим. Но мысль о том, куда они бегут, зачем бегут, не оставляла меня.
Поравнявшись с каким-то мужиком, задаю эти вопросы. Но он, вместо ответа, сказал: — Отстань! Добежав до улицы, которая вела от железнодорожного вокзала к центру города, все остановились и стали слоняться по улице, изнывая от безделья.
На углу улицы был небольшой продуктовый магазинчик с очень ограниченным ассортиментом товаров. В нашем городе с началом финской войны исчезли почти все продукты. Хлеб выдавали по спискам, которые были в магазинах из расчета 500 грамм на человека. Наша семья из четырех человек получала 2 кг хлеба в день В то время хлеб был весовой. И продавщица долго взвешивала отрезала, добавляла довески.
После окончания финской войны положение существенно не улучшилось, а с конца июня 1941 года совсем стало плохим..
В этот раз в магазине были только конфеты, которые назывались «ландрин».(это фамилия европейского кондитера, который первым начал производить такие конфеты).Точнее сказать это были маленькие разноцветные, покрытые сахарным песком, леденцы. Замечаю, что, некоторые из прибежавших, заходят в этот магазин и покупают небольшие кулечки этого ландрина. В то время люди были бедными и даже такие дешевые конфеты покупали крошечными кулечками.
И вдруг, раздались возгласы: — «Едут! Едут!»
От вокзала к нам приближалась бесконечная вереница автобусов. Когда первый автобус оказался передо мной, вижу, что там сидят забинтованные люди. Это везли раненных бойцов с фронта. В каждом автобусе находилась медсестра. В некоторых автобусах на носилках лежали тоже забинтованные люди. Наверное, тяжело раненные.
Потом началось то, что до сих пор вызывает слезы на моих глазах. Люди подбегали к автобусам и, каждый старался передать раненным кулечки с конфетами. Так вот для чего они покупали этот ландрин! Это было трогательно до слез.
Медсестры на ходу автобуса, открывали двери и, смахивая слезы с лица, брали эти гостинцы Тогда впервые мне стало ясно, что такой народ победить никто не сможет. Это и было моим первым открытием! Даже сейчас, набирая на мониторе этот текст, не могу сдержать слез. Видимо, моя нервная система совсем расшаталась!
Однако надо возвратиться к нашему повествованию.
На войне всегда недоставало сна. На передовой, по ночам, спать вообще всем запрещалось Днем — половина личного состава могла спать, а вторая половина — вести наблюдение за полем, которое простиралось перед нашей траншеей — нейтральной полосой.
В нашем отделении осталось два человека, хотя по штату должно быть девять. При такой численности только один мог спать, а второй был наблюдателем.
Задача наблюдателей во — время засечь опасные действия противника, например, приближение его к нашей передовой. Высовываться из траншеи можно на 3 или 4 секунды, если твоя голова над бруствером будет торчать более этого времени, то тебя обязательно подстрелит вражеский снайпер. Более того, нельзя дважды высовываться из одного и того же места. Снайпер держит под прицелом это место. Поэтому наблюдение, это непрерывная беготня по траншее
В походе со сном было еще хуже. Более трех часов в сутки спать не давали. Бойцы буквально засыпали на ходу. Можно было наблюдать такую картину. Идет колонна. Вдруг один боец выходит из строя и, некоторое время движется рядом с колонной, постепенно удаляясь от нее. Вот он дошел до придорожной канавы, споткнулся и уже неподвижно лежит. К нему подбегают и видят, что он крепко спит. Растолкать такого и поставить в колонну очень трудно! Но надо! Мы это делали!
Самым большим счастьем считалось, уцепится за какую — либо повозку. Счастливчики, которым это удавалось, хорошо высыпались на ходу.
Но в то время мы были не в походной колонне, а в траншее на передовой. Ответственность за безопасность, лежала на подразделении, которое находилось в этой траншее. Видимо поэтому, наш ротный разрешил поспать. Но выполнить его разрешение и уснуть было невозможно
Едва завернулся в шинель, как почувствовал, что по мне бегают крысы. Их на передовой великое множество. В наступлении их никто не видит, так как они питаются убитыми. Они быстро нагуливают вес и обзаводятся многочисленным потомством. Другое дело в обороне — убитых нет. Остается только бегать по спящим, пытаясь убедиться можно ли этими людьми перекусить.
В начале у меня было твердое убеждение, что смогу победить их в рукопашной схватке. Ведь они такие маленькие, просто крохи по сравнению со мной. В один момент всех их прикончу прикладом!..
Вспомнил сказку, в которой сапожник одним ударом убивает семь мух, которые сидели на куске его хлеба с вареньем. Этот свой героический поступок он записал на поясе. Надпись гласила: — «Одним махом семерых убиваю.!» Затем он отправляется по городам и весям и, эта надпись открывает ему все двери, обеспечивает почет и уважение окружающих.. «Вот — думал я — одним махом тоже, как тот герой, убью семь крыс, а остальные в ужасе разбегутся!» Но не тут — то было! Едва хватал автомат, как они с невероятной скоростью исчезали..
Снова делаю вид, что сплю, а сам краем глаза наблюдаю за этими ненавистными тварями. Вижу, в углу траншеи собралось 7 или 8 крыс. Они, о чем — то, совещаются, касаясь головами друг друга. Одна крыса, а может быть крыс, стоит на половину туловища впереди остальных. В один момент соображаю, что это их предводитель. Вот он поворачивает голову к своим подчиненным. «Ага, он держит речь!. Скорее всего, он как киевский князь Святослав перед битвой при крепости Доростол, говорит им — „Пойдем же братия, а я пойду впереди и, ежели паду, то промыслите собою!“ Нет! Крыс, наверное не так кончил свою речь, а скорее всего словам: —»Разбегайтесь в разные стороны, да побыстрее. Иначе вас ждет гибель!"
Интересно, о чем переговариваются другие крысы? Скорее всего, одна крыса говорит другой:
— Интересно, это человек или человечина?
— Какая разница! Перед нами ком вкусной и здоровой пищи! — говорит вторая
— Э, милая! Да, я вижу, ты совсем неопытная. Мне, однажды, довелось полакомиться человечиной. Это невозможно забыть! Нежнейший жир — сам тает во рту! А человек? Кожа да кости!
— В без рыбьи и рак рыба, —мрачно ответила ей. неопытная крыса.
Пока, размышляю таким образом, крысиный предводитель, махнув лапой на все опасности, с невероятной скоростью бросается на меня. Бежит по всему моему бренному телу. С криком: — «Я вас, гады!» — взмахиваю автоматом, но их уже и след простыл, Затем все повторяется в той же последовательности.
В отчаянии думаю: — Ну какого черта им нужно? Ведь убедились, что перед ними не мертвец, а живой! Зачем же еще и еще раз проверять. Утихомирились бы! Пошли бы поискали человека, который крепко спит. Им бы и перекусили!
Эта битва с крысами продолжалась всю ночь. Она была мною проиграна! Уснуть даже на одну минуту, не удалось. Когда старшина пробегал по траншее и, кричал: — «Подъем!» — мне не хватило сил не то, что встать, но даже сесть.
Темпы продвижения пехоты в то время, были низкими. С тяжкими боями отвоевывалась каждая пядь земли. Поэтому крысы успевали за нами, а наиболее сообразительные и ленивые устраивались в повозках или кузовах грузовиков. Наблюдая за ними, пришел к твердому убеждению, что по численности они существенно превосходили, и нас, и немцев вместе взятых.
После войны в печати было опубликовано, что при благоприятных условиях крысы размножаются настолько быстро, что за короткое время могут покрыть всю сушу. Условий более благоприятных, чем война, для крыс не придумаешь.
Бойцы шутили, что вот войдем в Германию вместе с крысами, а потом после победы, сядем на поезда и домой, а этих тварей оставим немцам. Пусть помучаются!
Следующий день прошел спокойно, а когда стемнело, ко мне прибежал старшина и сообщил, что меня вызывает ротный. Явиться к нему надо в каске и с оружием. Сразу стало ясно, что ожидает меня какое — то опасное дело.
Подхожу к ротному и вижу около него двух саперов с огромными ножницами. Один из них мне был известен по училищу. Его фамилия была Бискровный. Наверное, это был украинец. У них подобные фамилии очень распространены. Когда офицеры — «покупатели» разбирали нас он попросился в саперы.
Поздоровался с ним. Командир роты сказал, что мне и Петрову, стаявшему рядом, поручается прикрывать саперов, пока они будут делать проход в проволочном заграждении. Чтобы мы при возвращении не сбились с пути, он будет стрелять вертикально вверх трассирующими пулями.
Когда мы вышли из траншеи и двинулись к немецкому переднему краю, поинтересовался у Бискровного, как ему служится в саперах? Он рассказал, что до сих пор они строили землянки для командира полка и на передовой он впервые. Видно было, что он напуган этим поручением. Ничего не говорю в ответ, а про себя подумал — вот бы тебя в стрелковую роту, да чуть ли не каждую ночь ходить на немцев!
Вскоре мы увидели немецкое проволочное заграждение и залегли. Говорю саперам: «Ползите и выполняйте приказ, который вы получили. Если вас обнаружат немцы, мы прикроем ваш отход огнем. Вы отойдете в тыл метров на сто и откроите огонь, чтобы отвлечь противника и дать нам возможность присоединиться к вам. Дальше отходить будем вместе» Говорю, а сам думаю, что они в панике побегут, а нас бросят. Было видно, что они шли и дрожали от страха.
Саперы уползли, а через некоторое время вернулись и сказали, что проход готов. Когда делается проход в проволочном заграждении, саперы перерезают проволоку у одного из столбов с обеих сторон столба. Перерезанную проволоку разводят в стороны. Если расстояние между столбами 3 метра, то ширина прохода получается 6 метров. Спрашиваю Бискровного, помнит ли он это требование Устава инженерных войск. Ведь нас так учили в училище. Убедился, что все в порядке и нам оставалось только одно — возвращаться в роту.
Когда мы встали и пошли к нашим позициям, то с удивлением увидели, что трассирующие пули летят вертикально вверх не там, где была рота, а далеко в стороне, намного левее. Мы растерялись, тут, что — то, не так. Говорю им, что нужно идти туда, откуда нам подается сигнал. Но все воспротивились. Они доказывали мне, что мы уйдем далеко в сторону. Но сломить меня было невозможно и, мы двинулись в том направлении, где виднелись огненные трассы Педантизм и чувство дисциплины, свойственные мне, сыграли свою отрицательную роль и в этот раз.
Мы все больше и больше убеждались в том, что уходим от своей роты. Все решили, что надо свернуть в сторону наших позиций, не доходя до сигнальщика, что мы и сделали. Только через десять лет мне стало известно, что мы, таким образом, сохранили свои жизни.
Вот перед нами траншея, но она пустая. Мы пошли по траншеи в сторону нашей роты, временами переходя на бег. Это совершенно невероятное событие крепко врезалось в мою память Никак не могли мы понять, кому понадобилось уводить нас в сторону и какова в этом роль ротного. Было ясно, что мы теряем драгоценное ночное время. Если наша разведка выйдет слишком поздно, то рассвет может начаться при выполнении задания. Это приведет к гибели всех участников операции. Позднее были и другие подобные случаи.
Когда мы подошли к командиру роты, спрашиваю его, кто подавал нам неверный сигнал? Ротный не ответил. Он, как изваяние, смотрел в одну точку и молчал. Это меня еще более удивило.
Командир роты приказал группе захвата проникнуть через этот проход на передовую противника и захватить языка.
— Ты — обратился он ко мне — знаешь, где проход и покажешь его группе захвата..Командование группой поручаю тебе —обратился он к командиру взвода лейтенанту Колюшенко.
И вот группа захвата двинулась к немецким позициям. Когда мы подошли к проходу в проволочном, заграждении была подана команда — ложись. Вся группа залегла.
— Ты — обратился ко мне тихим голосом Колюшенко, — и рядовой Балабанов ползите впереди и ощупывайте землю перед собой на всю ширину рук. Немцы, как правило, минируют полосу от проволочного заграждения до своей траншеи. Ощупыванием земли вы обеспечите беспрепятственное продвижение группы захвата. Вперед!
Ничего себе, мы с Балобановым подорвемся на минах, чтобы обеспечить проход группе захвата! Опять, как в шахматной партии — жертвуешь пешку и выигрываешь партию. Детское увлечение шахматами позволило мне сделать такой прогноз, который к счастью не сбылся. Быть такой пешкой мне показалось обидным, но делать нечего. На фронте приказы полагается выполнять, а не рассуждать. И мы с Балобановым поползли, к немецкой траншеи.
Соображаю, что, если буду ощупывать землю на всю ширину рук, то обязательно подорвусь на мине. Вероятность гибели во столько же раз более, во сколько ширина раздвинутых рук больше ширины туловища. Но также сообразил, что мои руки видны в темноте из — за своей белизны и, , если их не разводить, то это заметят. Тогда мне придется худо. Выход нашелся быстро, Руки буду разводить, но ими не надо касаться земли. Мины в таких условиях ставят, обычно, нажимного действия и, если не касаться земли, риск подорваться на мине уменьшится.
Балабанов полз левее меня в нескольких метрах. Скорее всего, он не додумался до моей хитрости и, добросовестно ощупывал землю. Мы проползли несколько метров. Оглядываюсь и вижу, что вся группа захвата ползет за нами. Вдруг там, где полз Балабанов, сверкнуло ослепительно — желтое пламя и прогремел взрыв. Балабанов плюхнулся на землю плашмя. В то же мгновение ожил немецкий передний край. В небо взлетели осветительные ракеты. На войне их называли «свечами». Взлетев сравнительно высоко, они ярко вспыхивали, освещая на земле круг диаметром, примерно, 30 —40 метров. Затем они медленно опускались на землю. Видимо, они были на парашютах. Одновременно взлетает несколько ракет, что делало фронт освещения таким, каким он нужен противнику