Страница:
вернемся и вернемся ли вообще, я не знал. Бесцельно бродя по улицам города,
где прошла вся моя жизнь, я пытался представить себе, что может произойти с
нашей группой дальше. Несмотря на все то невероятное, что произошло за
последние месяцы, мое сердце не было свободно от сомнений. Главный вопрос -
кто такой Тоша - оставался для меня без ответа. Был ли он большим духовным
мастером или просто человеком силы, превратившим нас в подопытных кроликов,
- в этом я так до конца и не разобрался. Безусловно, он знал и мог
несоизмеримо больше нас всех, но достаточно ли этого для того, чтобы
безоговорочно вручать ему свои жизни? Имел ли он на нас право?
Впрочем, подобные понятия, так же, как и модальные глаголы, имели к
личности начальника самое отдаленное отношение. Тоша во всем
руководствовался Дисой, и каждый его следующий шаг был непредсказуем... У
меня не было ответа на мучившие меня вопросы, слишком мало прошло еще
времени. И, однако же, я был счастлив, что мы уезжаем. Неизвестность
будущего окрыляла меня, и я чувствовал, что мое путешествие в невероятное
только начинается. Настроение в нашей команде было таким же. Всем казалось,
что мы только-только начали жить.
Прогулка привела меня на Невский, в Катькин садик. Усевшись на
скамейку, я заметил странного вида старуху. Одета она была до такой степени
эксцентрично, что было ясно, что она безумна. На ней было какое-то
невероятное платье девятнадцатого века, на голове - шляпка с цветами и седые
взбитые букли. На голых ногах старухи были клоунские туфли.
Приблизившись к огромной статуе Екатерины I в центре сада, бабуся сняла
туфли, босиком взошла на газон перед пьедесталом, встала на колени и стала
молиться. После этого она сошла с газона, обулась и принялась обходить
стоявшие по периметру сада скамейки. День был весенним и воскресным, на
скамейках сидело много народа. Старуха подходила к каждому из сидящих,
проделывала какую-то манипуляцию и затем переходила к следующему человеку.
Таким образом, все сидевшие на скамейках люди оказались как бы в
очереди. Когда старуха приблизилась ко мне, я заметил в ее руках мешочек.
Бабка внимательно посмотрела на меня, достала из мешочка камешек, кинула его
мне через плечо и тихо сказала: "Будет, все будет". Затем перешла к
следующей скамейке.
Когда я вернулся на квартиру, дверь открыла Неля, и по ее лицу я понял,
что произошло что-то неладное. "Тошу арестовали", - сказала она, и голос ее
задрожал. Выяснилось, что во время моей прогулки на Петра Лаврова подъехала
черная "Волга", и двое сотрудников госбезопасности довольно вежливо
попросили Тошу проехать с ними. Это еще не означало ареста, Тошу могли
просто взять на беседу. Так оно и оказалось. К вечеру он вернулся, уставший
и бледный, и сказал, что ему предложили работу. Мы застыли в ожидании его
следующей фразы, но Тоша более не распространялся. "Нужно уезжать", -
коротко заключил он. На следующий день мы уехали в Армению.
Есть молитва от скудости, когда молящийся просит Господа исполнить его
желание. Есть молитва благодарственная, когда желание исполнено. Обе эти
молитвы на желаниях основаны, ими движутся и их умножают. Но есть еще один
способ общения с безначальным Отцом - когда от Господа ничего не нужно. И
такое общение происходит в молчании.
Дорога заняла три дня. Когда поезд пересек грузино-армянскую границу,
путь пошел среди гор, в весеннем цвету. Ошалев от разворачивающейся перед
нами красоты, мы высовывали головы в окна и не могли надышаться напоенным
южными ароматами воздухом. Сумрачный Петербург растаял где-то далеко позади.
Билеты у нас были до Еревана, но мы хотели сойти с поезда раньше.
Осталось только выяснить, где. Тоша взглянул на висящее в коридоре
расписание и сказал, что ему нравится название станции Ахтала. Никто не
возражал, поскольку все, что мы видели вокруг, было в равной степени
прекрасно и удивительно. Последний вечер в поезде мы провели довольно
весело, обсуждая пущенный кем-то слух, будто Тоша собирается принести одного
из нас в жертву богам, и для этого нам придется тянуть жребий.
С поезда сошли ранним утром. Всего нас было тринадцать человек - восемь
мужчин, четверо женщин и пятилетняя Анна. Станция Ахтала была расположенной
в долине, с обеих сторон которой ввысь уходили покрытые лесом горы. Воздух
был напитан запахами цветов, из леса доносилось пение птиц. Мы не могли
поверить своим глазам, таким контрастом все это было по сравнению с
сумрачными питерскими болотами!
Пройдя несколько километров по дороге, возглавлявший наш караван Тоша
свернул на едва приметную тропинку, ведущую в горы. Тропинка скоро
кончилась, но шеф упорно продолжал лезть вверх, пока, наконец, изрядно
выбившись из сил, мы не достигли уступа, где решено было разбить первый
лагерь. Поблизости бежал ручей. На небольшой площадке поставили вплотную
друг к другу палатки, развели костер, приготовили еду и чай. Это был
настоящий пир! Потом растянулись на своих спальных мешках и долго лежали,
глядя сквозь цветущие горные деревья в небо. Незаметно наступила ночь, а нам
все не хотелось уходить в палатки от звездного неба, журчащего ручья,
пьянящего аромата цветов и потрескивающего костра.
Только здесь мы почувствовали, насколько устали за последние месяцы от
хождения по лезвию Дисы и какого нервного напряжения нам все это стоило.
Наконец, костер потух, мы забрались в палатки и уснули мертвым сном.
Наутро Тоша и Джон отправились налегке на разведку - искать место для
постоянного лагеря. Через несколько часов они вернулись и сказали, что нашли
место, лучше не придумаешь. Переезжать было решено на следующий день.
Наступила наша вторая ночь в горах. Все вокруг было так же мирно и спокойно,
и мы начинали втягиваться в совершенно новый для нас, естественный ритм
жизни.
Все мы - дети города и никогда, за исключением Тоши и Джона, не жили
среди дикой природы. Поток, между тем, продолжал идти на нас, но восприятие
его в горах было иным, чем в городе. Мы чувствовали, что вся природа здесь
насыщена той же таинственной энергией, которая в городе воспринималась как
отдельный, узко направленный луч. В Ленинграде поток был более жестким и
сконцентрированным, он отгораживал и защищал нас от растаскивающих и
агрессивных городских полей. Здесь же, в армянских горных лесах, защищаться
и противопоставлять было некому и незачем, поэтому поток изменил свое
качество - он стал мягким, бархатно-легким, смешиваясь с энергиями природы и
растворяясь в них.
Найденное Тошей и Джоном место действительно оказалось замечательным -
поляна у подножья холма на опушке леса, на которой стояли развалины старой
овчарни. Внизу несся кристально чистый горный поток, а с поляны открывался
вид на далекую снежную горную цепь. Крыши у кошары не было, ее каменные
стены выглядели, как маленький форт. Мы расчистили пространство внутри от
кустов и крапивы и поставили там палатки. Снаружи их было незаметно, стены
овчарни служили для лагеря идеальным укрытием.
Наша горная крепость была уже почти готова для обитания, как вдруг небо
потемнело и разразилась снежная буря. Среди цветущей весны это казалось
невероятным. Позже мы узнали, что последний раз снежный буран в этих местах
в начале апреля был сто лет назад. Что и говорить, повезло! Не то в шутку,
не то всерьез кто-то предложил совершить обряд жертвоприношения, чтобы
умилостивить местных природных духов. Тут-то мы и вспомнили о распущенном в
поезде слухе! Тоша оставался невозмутимым и слуха не опровергал, а, скорее,
наоборот, делал вид, что идея кровавой жертвы ему по душе.
Тем временем, мокрый снег все усиливался, и мы совершенно промокли.
Джон как-то умудрился разжечь костер. Тоша сказал, что каждый из нас должен
пожертвовать огню что-нибудь из личных вещей. Мы полезли в рюкзаки в поисках
жертвы богам. Неля вылила в костер флакончик духов, отчего пламя взвилось
вверх синим цветом. После этого пятеро из нас поднялись на вершину холма, и,
сомкнув энергетический круг, начали громко петь защитную мантру ИМ.
Никакого немедленного результата, тем не менее, не последовало.
Напротив, вместе со снегом пошел еще и дождь, и у нас зуб на зуб не попадал.
Минут через десять или пятнадцать небо, однако, стало потихоньку
расчищаться, потом проглянуло солнце, и через полчаса от бури не осталось и
следа - лазурное небо над головой и мутные потоки с холма. Мы уселись вокруг
костра на мокрые еще бревна и принялись сушиться, прихлебывая дымящийся чай.
Когда-то Джон рассказал историю о бурятском ламе, которого держали в
тридцатые годы в колхозе за его умение делать погоду. Он не предсказывал, а
именно вызывал то, что было нужно для урожая, - дождь или солнце. Тысячи
буддийских лам в те годы были расстреляны или сгнили в лагерях, а этому
ламе, можно сказать, крупно повезло. Я не поверил тогда Джону, но теперь
вынужден был признать, что на погоду действительно можно воздействовать
силой ума.
Я спросил Тошу, в чем смысл жертвоприношений.
-- В высшем смысле - это урок, - ответил он, помешивая угли в костре. -
Вроде бы ерунда - сжечь какую-то мелочь в костре. Но на самом деле -
маленький шажок на пути к последнему человеческому жертвоприношению перед
достижением Освобождения, принесению в жертву своего "я". После этого пути
назад нет. Это последняя жертва, окончательная и бесповоротная, но принести
ее сразу невозможно. Нужны многие жизни, чтобы постепенно научиться отдавать
все больше и больше, пока, наконец, не сможешь отдать все.
Ну, а в практическом смысле, мы просто умилостивили местных природных
духов, которых потревожило наше групповое поле. Они к этому не привыкли. Во
время ритуала и чтения мантры мы выделили достаточно энергии, чтобы
задобрить духов, и тогда они разогнали тучи.
Выходит, мы их просто накормили?
Именно так.
Тоша, а мы не могли просто дать им энергии без ритуала? - спросила
Неля.
Могли, но в человеческом подсознании существуют определенные схемы,
которые нарабатывались долгое время, и их гораздо проще задействовать через
ритуал, чем создавать новые.
Джон сказал:
-- Я где-то читал о глобальной пищевой цепочке: растения питаются
минералами, животные - растениями, человек поедает животных, ангелы и демоны
питаются людьми, и всех, в результате, пожирает Бог.
Тоша рассмеялся:
-- Значит, все пожирает все и, в свою очередь, пожирается всем же, так?
Веселая картина получается.
Неужели правда все всех жрут? - в ужасе спросила Неля.
В принципе - да, - отозвался Тоша. - Смерть в нашем мире повсюду - на
земле, в воздухе, под водой. Но это только полдела, - жизнь постоянно
воспроизводит саму себя. Дух создает себе все новые и новые тела для
обитания.
Что касается непрерывного процесса пожирания, то существует техника
медитации, заключающаяся в пожирании мира: твое сознание поглощает все, что
находится в его поле, - боль и удовольствие, мысли и эмоции, Бога и Сатану,
жизнь и смерть. В конце концов, ты пожираешь само сознание со всеми его
объектами.
И что же остается? - спросил я.
Остается твое "я".
Но разве "я" и сознание - не одно и то же?
Нет. Сознание - всего лишь атрибут "я".
Но что же тогда такое "я"?
Здесь-то собака и порылась, как говорил один мой знакомый. Когда ты
задаешься этим вопросом всерьез, появляется шанс выяснить, что же ты такое
на самом деле.
Это не ответ.
Ответа на этот вопрос не существует, поскольку он лежит за пределами
сознания.
Значит, сознание - это не все, что есть? Существует что-то за его
пределами?
Да, существует то, что порождает сознание.
Я хотел еще что-то спросить, но Джон перебил меня:
-- Если есть техника пожирания мира, должна быть и противоположная -
его отрыгивания.
-- Есть, - отозвался Тоша. - Но только не отрыгивания. Некоторые
тантрические школы считают, что наше сознание проецирует окружающий мир
через глаза. В отличие от европейской физики, это учение утверждает, что мы
видим предметы не за счет отраженного от них света, а наоборот - наши глаза
излучают свет и проецируют вселенную точно так же, как работает
кинопроектор.
Тоша помолчал, потом добавил:
Способов работы с сознанием существует бесконечное множество, и все они
были созданы с единственной целью: понять природу собственного "я" и то, как
устроен мир.
Как же устроен мир? - спросил кто-то.
Хороший вопрос, - сказал Тоша. - Что бы я ни сказал по этому поводу, в
вашем понимании это ничего не изменит. Существует бесчисленное количество
способов объяснения мира, но он все равно отличается от любого своего
описания. Как все есть на самом деле - неописуемо по определению. Суть
вселенной не ухватить мыслью и не выразить словом. Ее можно пережить только
сердцем.
Но если все необъяснимо и непостижимо, какой тогда смысл во всем нашем
учении? - спросил Сережа, держа руки над огнем.
В постепенном продвижении, - терпеливо продолжал объяснять Тоша. -
Вместо рассуждений об этой чудовищной "глобальной пищевой цепочке" не лучше
ли разобраться, на чем основан Путь. Учитель отдает себя своим ученикам, они
же приносят в жертву себя. Это добровольное самопожертвование, так? У
учеников тоже есть люди, которым они служат, - их пациенты, например, или
те, кого они любят. Есть один вид служения. Учитель, с другой стороны,
работает не только для учеников, но и для парампары или иерархии восходящего
сознания, к которой он принадлежит. Те, кто ответствен за учителя, тоже
имеют учителей и защитников, и эта цепочка уходит в бесконечность, поскольку
нет предела эволюции сознания.
- Кто отвечает за развитие эволюции на Земле? - спросил я.
Христос.
А за что отвечает Будда?
Гаутамы Будды здесь нет. Он ушел.
Растворился в нирване?
Будда учил, что в действительности он никогда не приходил. В
относительном смысле он оставил учение, создал общину и исчез. Поэтому
молиться Будде бессмысленно. Молитва - это меч Христа. Иисус взял на себя
немыслимую по человеческим понятиям ответственность.
Неля спросила:
Значит, Христос ответствен за каждого человека на земле?
Только за тех, кто верит в Него и следует Его путем, - уточнил Тоша. -
Цепь взаимных самопожертвований, о которой я говорил, ведет к взаимной
ответственности. Скажем, я отвечаю за нашу команду. Вы отвечаете за тех
людей, кто идет за вами, за ваших детей, пациентов и так далее. И в тот
момент, когда вы протягиваете кому-то руку помощи, вас поддерживают. Таков
закон.
То, что нам дан поток, - свидетельство этого закона. Цепь взаимного
самопожертвования и ответственности - русло, по которому он течет. В этом
смысле иерархия сил Света - структура довольно хрупкая, поскольку она
основана на добровольном служении, а не на принуждении. Если хотя бы одно
звено цепи выпадает, поток не может течь дальше. Например, если человек
попадается на силу и его эго раздувается, поток, не имея возможности быть
переданным дальше, иссякает...
Сережа вдруг встал и показал на дальний склон:
-- Смотрите.
Мы обернулись и различили несколько пасущихся на опушке коров.
Деревня должна быть неподалеку, - заключил Тоша.
На следующее утро Тоша и я отправились на поиски деревни, чтобы
закупить продуктов. Жизнь на природе восстановила нормальный жизненный ритм,
и теперь мы вставали с восходом солнца. От кошары шла лесная тропа, мы пошли
по ней с пустыми рюкзаками за спиной.
По дороге я спросил Тошу, существует ли какая-то специальная медитация
при ходьбе. Он сказал, что самое простое - увязать ритм дыхания с
количеством шагов. На пять шагов - вдох, на следующие пять - выдох, затем
увеличивать количество шагов на выдохе. Подышав так какое-то время, я
неожиданно впал в воинствующий материализм. Я знал за собой эту черту -
становиться иногда циничным и недоверчивым, но ничего не мог с этим
поделать.
-- А что, если материалисты правы, и единственная реальность - это
материальный мир вокруг нас? - начал я. - А все эти энергии, астральные
миры, иерархии, прошлые жизни - всего лишь наши галлюцинации, и мы просто
выдаем желаемое за действительное? Что, если после смерти ничего нет -
только пустота и чернота?
Тоша с явным удовольствием слушал мои излияния. Наконец, он сказал:
-- Мне нравится в тебе то, что ты - Фома неверующий, и тебе нужно все
пощупать и потрогать, чтобы убедиться, что это так. Если материалисты правы
и после смерти ничего нет, то никакой возможности проверить это не
существует - оттуда еще никто не возвращался. Ты просто распадаешься на
молекулы, и в результате - пустота и чернота. И только в том случае, если
там что-то есть, у тебя есть шанс это выяснить. Таким образом, как обстоит
дело, можно выяснить, лишь пока ты жив, так?
Я вынужден был согласиться с его логикой, но веры это мне ничуть не
прибавило. Мы шли уже два часа. Тропа спустилась вниз и петляла по дну
ущелья, пока, наконец, не уткнулась в камнепад. Путь преграждал огромный
валун, обойти его было невозможно, для этого потребовались бы веревки и
другое оборудование. Делать нечего, нужно поворачивать назад и искать другую
дорогу. Но у Тоши, как будто, было что-то другое на уме. Он снял рюкзак,
подошел к преграде и стал внимательно исследовать камень, трогая валун
руками и чуть ли не нюхая его. Я с удивлением наблюдал за ним. Изучение
камня продолжалось минут десять, после чего Тоша ткнул его рукой, и
произошло невероятное - огромный валун развалился на куски, как карточный
домик. Эхо рассыпавшихся камней прокатилось по ущелью.
Я вспотел от страха. Мои ноги стали ватными, и я сел на землю. Никогда
еще Тоша не демонстрировал ничего подобного. Мы были совершенно одни в этом
ущелье, и впервые мне стало рядом с ним жутко. Кто был этот человек?
-- Как ты это сделал? - спросил я слабым голосом. Тоша невозмутимо
ответил:
-- У всего есть своя слабая точка. Если ее найти, тогда достаточно
щелчка, чтобы предмет рассыпался на части. При условии, конечно, что ты
используешь свою энергию.
Я вздохнул. Мне все же гораздо легче было иметь дело с Тошиной
рациональной стороной. Он продолжил объяснение.
-- Физические предметы не такие плотные и твердые, как кажутся. Форма и
структура каждой вещи основана на энергетических линиях, имеющих вид сетки.
Эти линии напоминают светящиеся волокна, интенсивность свечения которых
различна. Слабые линии структуры темнее, сильные - светлее. Конечно, лучше
видеть эти линии, но даже если ты просто чувствуешь их, этого уже
достаточно, чтобы воздействовать на предмет энергетически. Таким образом,
вся штука заключалась в том, - Тоша кивнул в сторону россыпи камней, - чтобы
найти пересечение двух самых темных линий, которое и было самой слабой
точкой этого камня, ну, а потом просто ткнуть в нее пальцем, одновременно
послав небольшой импульс.
По мере того, как голова моя заработала, страх улетучился. Я спросил:
Насколько я понимаю, эта сетка трехмерная?
Да, что-то вроде кристаллической решетки.
-- Ты ищешь слабую точку на поверхности этой решетки или внутри ее?
Если ты видишь сетку, там нет "внутри" или "снаружи", она ведь
существует в другом измерении. Наше трехмерное пространство как бы "надето"
на это измерение или, можно сказать, разворачивается из него, но само это
измерение не трехмерно. Все эти пространства вложены одно в другое, как
матрешки, и конца и края им не видно. Вход в каждое из последующих измерений
дает власть над предыдущим.
Ты хочешь сказать, что если видишь следующее пространство, то в этом
можешь проходить сквозь стены?
Не просто видишь, а можешь взаимодействовать с ним.
Стало быть, чтобы пройти сквозь стену, ты должен проскользнуть сквозь
слабую линию сетки, как бы протиснуться в щель между мирами, так?
Тоша кивнул:
Что-то вроде этого.
Ну, так что же ты не прошел сквозь камень? - решил я поддеть шефа.
Тогда, я думаю, тебя пришлось бы откачивать, - отпарировал он.
Возразить на это было нечего. Нагнувшись, я подобрал небольшой плоский
булыжник и стал вертеть его в руках. Камень был холодный и твердый, как
обычно.
Где же эти линии? Я ничего не вижу, - сказал я, бессмысленно тыкая
камень со всех сторон. Тоша усмехнулся:
Немного практики. Еще десять тысяч ведер, и ключик у нас в кармане.
Вдруг мне показалось, что я нащупал место на камне, которое было, как
будто, чуть-чуть мягче остальной части поверхности.
Попробуй другой угол. Имеет значение, под каким углом входишь, -
посоветовал Тоша, испытующе взглянув на меня. Я повернул пальцы под другим
углом и неожиданно, как будто движимая чем-то помимо моей воли, ладонь вошла
в камень, как если бы это был кусок масла. С легким треском булыжник
раскололся на две части. Не веря своим глазам, я смотрел на два обломка,
упавших на землю.
Браво! - воскликнул Тоша. - Далеко пойдете, молодой человек.
Я пробормотал:
Там, наверное, была трещина.
Возможно, - согласился начальник, надевая рюкзак. Мы тронулись в путь,
и остаток дороги прошагали в молчании.
Деревня была расположена на холмах и выглядела совсем не так, как
русские поселения. Вместо одной широкой главной улицы, улочки, состоявшие из
одноэтажных каменных домиков, теснились вкривь и вкось, то сбегая вниз, то
поднимаясь вдоль глухих глиняных заборов наверх. Людей было не видно,
выяснить, где находится магазин, было не у кого. Наконец, я заметил кучку
играющих ребятишек и решил спросить у них. Но ни один из них не знал ни
слова по-русски. В этот момент откуда-то появился невысокого роста армянин с
черными усиками, в пиджаке и сапогах, и приветливо обратился к нам с сильным
акцентом: "Здравствуйте. Откуда вы?"
Его звали Мартын, он оказался председателем колхоза. Деревня называлась
Цахкошат. Мартын привел нас домой, и мы впервые испытали на себе кавказское
гостеприимство. Жена хозяина согрела воды, чтобы мы могли согреть и вымыть
ноги. Это было очень кстати, поскольку наши ноги были мокрые от снега, еще
не растаявшего после бури. Домочадцы побросали свои дела, и вся жизнь дома
завертелась вокруг нас, как будто мы были давно ожидаемыми и желанными
гостями. Накрыли на стол, который оказался абсолютно вегетарианским, - с
обилием зелени, неподражаемым деревенским сыром, с тонким, как газетный
лист, лавашем и прочими неизвестными нам вкусностями Перед нами поставили по
полной тарелке мацони, Мартын открыл бутылку знаменитого армянского коньяка,
были приглашены несколько соседей, и начались тосты. Отказаться от выпивки в
этой ситуации было невозможно, и нам пришлось немного пострадать. Боже мой,
за кого мы только ни пили, разве только не за мою бабушку, блуждающую где-то
в тупиках метрополитена.
Я был поражен, насколько это деревенское застолье отличалось от
городского мира, в котором я вырос Можно прожить всю жизнь в многоэтажном
доме, не зная имен собственных соседей по площадке. Здесь же мы попали на
праздник, устроенный в нашу честь совершенно незнакомыми нам людьми. Мартын
сказал, что корни кавказского гостеприимства лежат в том пастушеском образе
жизни, который веками вели горцы. Кочуя со стадом, пастухи месяцами не
видели посторонних людей, и гостя принимали, как бога.
После нескончаемого застолья наши рюкзаки были нагружены вкуснейшими
вещами домашнего изготовления, платить за которые нам не разрешили. Семья
Мартына и гости вышли за ворота и долго махали нам вслед.
Если бы мы только знали, что через восемь лет, после
армяно-азербайджанской войны, от Цахкошата не останется камня на камне!
По пути назад я спросил Тошу, что он думает о практике дзэнского коана.
Он ответил: - Коаны работают только на японском языке и созданы для
дальневосточного менталитета. На работу с коаном может уйти много лет, для
этого нужно быть монахом, иметь посвящение и наставника. Та
парадоксальность, изысканность и кажущаяся легкость, которые привлекают
западного человека, не имеют ничего общего с подлинной работой над коаном.
На самом деле - это очень тяжелый труд.
Есть история о дзэнском монахе, которому была дана современная версия
древнего коана. Старый коан звучит так: "Останови взбесившегося несущегося
на тебя коня". Монаху был дан такой вариант: "Останови скорый поезд, идущий
из Токио". В течение десяти лет он медитировал на этом коане и, наконец, в
один прекрасный день пришел на железнодорожные пути и бросился под этот
самый поезд.
Он погиб?
Раздавило, как муху.
Сказать на это мне было нечего, и мы продолжали шагать молча. Через
какое-то время Тоша возобновил разговор.
-- Тебе не нужно больше никаких специальных техник или методов. Того,
что я вам уже дал, вполне достаточно. Теперь все дело за практикой. Имей в
виду, что самая изощренная техника не будет работать, если связь с потоком
нарушена. С другой стороны, поток входит в тело по своей воле и ни в каких
практиках и техниках не нуждается. Это нам нужны костыли для того, чтобы
восстановить утраченную связь. Я спросил:
Так не лучше ли забыть все, чему ты нас учил?
Это было бы неплохо, - согласился Тоша. - Только я сомневаюсь, что вы
сумеете это сделать, все-таки нагрузил я вас изрядно. Практика - это игра,
где прошла вся моя жизнь, я пытался представить себе, что может произойти с
нашей группой дальше. Несмотря на все то невероятное, что произошло за
последние месяцы, мое сердце не было свободно от сомнений. Главный вопрос -
кто такой Тоша - оставался для меня без ответа. Был ли он большим духовным
мастером или просто человеком силы, превратившим нас в подопытных кроликов,
- в этом я так до конца и не разобрался. Безусловно, он знал и мог
несоизмеримо больше нас всех, но достаточно ли этого для того, чтобы
безоговорочно вручать ему свои жизни? Имел ли он на нас право?
Впрочем, подобные понятия, так же, как и модальные глаголы, имели к
личности начальника самое отдаленное отношение. Тоша во всем
руководствовался Дисой, и каждый его следующий шаг был непредсказуем... У
меня не было ответа на мучившие меня вопросы, слишком мало прошло еще
времени. И, однако же, я был счастлив, что мы уезжаем. Неизвестность
будущего окрыляла меня, и я чувствовал, что мое путешествие в невероятное
только начинается. Настроение в нашей команде было таким же. Всем казалось,
что мы только-только начали жить.
Прогулка привела меня на Невский, в Катькин садик. Усевшись на
скамейку, я заметил странного вида старуху. Одета она была до такой степени
эксцентрично, что было ясно, что она безумна. На ней было какое-то
невероятное платье девятнадцатого века, на голове - шляпка с цветами и седые
взбитые букли. На голых ногах старухи были клоунские туфли.
Приблизившись к огромной статуе Екатерины I в центре сада, бабуся сняла
туфли, босиком взошла на газон перед пьедесталом, встала на колени и стала
молиться. После этого она сошла с газона, обулась и принялась обходить
стоявшие по периметру сада скамейки. День был весенним и воскресным, на
скамейках сидело много народа. Старуха подходила к каждому из сидящих,
проделывала какую-то манипуляцию и затем переходила к следующему человеку.
Таким образом, все сидевшие на скамейках люди оказались как бы в
очереди. Когда старуха приблизилась ко мне, я заметил в ее руках мешочек.
Бабка внимательно посмотрела на меня, достала из мешочка камешек, кинула его
мне через плечо и тихо сказала: "Будет, все будет". Затем перешла к
следующей скамейке.
Когда я вернулся на квартиру, дверь открыла Неля, и по ее лицу я понял,
что произошло что-то неладное. "Тошу арестовали", - сказала она, и голос ее
задрожал. Выяснилось, что во время моей прогулки на Петра Лаврова подъехала
черная "Волга", и двое сотрудников госбезопасности довольно вежливо
попросили Тошу проехать с ними. Это еще не означало ареста, Тошу могли
просто взять на беседу. Так оно и оказалось. К вечеру он вернулся, уставший
и бледный, и сказал, что ему предложили работу. Мы застыли в ожидании его
следующей фразы, но Тоша более не распространялся. "Нужно уезжать", -
коротко заключил он. На следующий день мы уехали в Армению.
Есть молитва от скудости, когда молящийся просит Господа исполнить его
желание. Есть молитва благодарственная, когда желание исполнено. Обе эти
молитвы на желаниях основаны, ими движутся и их умножают. Но есть еще один
способ общения с безначальным Отцом - когда от Господа ничего не нужно. И
такое общение происходит в молчании.
Дорога заняла три дня. Когда поезд пересек грузино-армянскую границу,
путь пошел среди гор, в весеннем цвету. Ошалев от разворачивающейся перед
нами красоты, мы высовывали головы в окна и не могли надышаться напоенным
южными ароматами воздухом. Сумрачный Петербург растаял где-то далеко позади.
Билеты у нас были до Еревана, но мы хотели сойти с поезда раньше.
Осталось только выяснить, где. Тоша взглянул на висящее в коридоре
расписание и сказал, что ему нравится название станции Ахтала. Никто не
возражал, поскольку все, что мы видели вокруг, было в равной степени
прекрасно и удивительно. Последний вечер в поезде мы провели довольно
весело, обсуждая пущенный кем-то слух, будто Тоша собирается принести одного
из нас в жертву богам, и для этого нам придется тянуть жребий.
С поезда сошли ранним утром. Всего нас было тринадцать человек - восемь
мужчин, четверо женщин и пятилетняя Анна. Станция Ахтала была расположенной
в долине, с обеих сторон которой ввысь уходили покрытые лесом горы. Воздух
был напитан запахами цветов, из леса доносилось пение птиц. Мы не могли
поверить своим глазам, таким контрастом все это было по сравнению с
сумрачными питерскими болотами!
Пройдя несколько километров по дороге, возглавлявший наш караван Тоша
свернул на едва приметную тропинку, ведущую в горы. Тропинка скоро
кончилась, но шеф упорно продолжал лезть вверх, пока, наконец, изрядно
выбившись из сил, мы не достигли уступа, где решено было разбить первый
лагерь. Поблизости бежал ручей. На небольшой площадке поставили вплотную
друг к другу палатки, развели костер, приготовили еду и чай. Это был
настоящий пир! Потом растянулись на своих спальных мешках и долго лежали,
глядя сквозь цветущие горные деревья в небо. Незаметно наступила ночь, а нам
все не хотелось уходить в палатки от звездного неба, журчащего ручья,
пьянящего аромата цветов и потрескивающего костра.
Только здесь мы почувствовали, насколько устали за последние месяцы от
хождения по лезвию Дисы и какого нервного напряжения нам все это стоило.
Наконец, костер потух, мы забрались в палатки и уснули мертвым сном.
Наутро Тоша и Джон отправились налегке на разведку - искать место для
постоянного лагеря. Через несколько часов они вернулись и сказали, что нашли
место, лучше не придумаешь. Переезжать было решено на следующий день.
Наступила наша вторая ночь в горах. Все вокруг было так же мирно и спокойно,
и мы начинали втягиваться в совершенно новый для нас, естественный ритм
жизни.
Все мы - дети города и никогда, за исключением Тоши и Джона, не жили
среди дикой природы. Поток, между тем, продолжал идти на нас, но восприятие
его в горах было иным, чем в городе. Мы чувствовали, что вся природа здесь
насыщена той же таинственной энергией, которая в городе воспринималась как
отдельный, узко направленный луч. В Ленинграде поток был более жестким и
сконцентрированным, он отгораживал и защищал нас от растаскивающих и
агрессивных городских полей. Здесь же, в армянских горных лесах, защищаться
и противопоставлять было некому и незачем, поэтому поток изменил свое
качество - он стал мягким, бархатно-легким, смешиваясь с энергиями природы и
растворяясь в них.
Найденное Тошей и Джоном место действительно оказалось замечательным -
поляна у подножья холма на опушке леса, на которой стояли развалины старой
овчарни. Внизу несся кристально чистый горный поток, а с поляны открывался
вид на далекую снежную горную цепь. Крыши у кошары не было, ее каменные
стены выглядели, как маленький форт. Мы расчистили пространство внутри от
кустов и крапивы и поставили там палатки. Снаружи их было незаметно, стены
овчарни служили для лагеря идеальным укрытием.
Наша горная крепость была уже почти готова для обитания, как вдруг небо
потемнело и разразилась снежная буря. Среди цветущей весны это казалось
невероятным. Позже мы узнали, что последний раз снежный буран в этих местах
в начале апреля был сто лет назад. Что и говорить, повезло! Не то в шутку,
не то всерьез кто-то предложил совершить обряд жертвоприношения, чтобы
умилостивить местных природных духов. Тут-то мы и вспомнили о распущенном в
поезде слухе! Тоша оставался невозмутимым и слуха не опровергал, а, скорее,
наоборот, делал вид, что идея кровавой жертвы ему по душе.
Тем временем, мокрый снег все усиливался, и мы совершенно промокли.
Джон как-то умудрился разжечь костер. Тоша сказал, что каждый из нас должен
пожертвовать огню что-нибудь из личных вещей. Мы полезли в рюкзаки в поисках
жертвы богам. Неля вылила в костер флакончик духов, отчего пламя взвилось
вверх синим цветом. После этого пятеро из нас поднялись на вершину холма, и,
сомкнув энергетический круг, начали громко петь защитную мантру ИМ.
Никакого немедленного результата, тем не менее, не последовало.
Напротив, вместе со снегом пошел еще и дождь, и у нас зуб на зуб не попадал.
Минут через десять или пятнадцать небо, однако, стало потихоньку
расчищаться, потом проглянуло солнце, и через полчаса от бури не осталось и
следа - лазурное небо над головой и мутные потоки с холма. Мы уселись вокруг
костра на мокрые еще бревна и принялись сушиться, прихлебывая дымящийся чай.
Когда-то Джон рассказал историю о бурятском ламе, которого держали в
тридцатые годы в колхозе за его умение делать погоду. Он не предсказывал, а
именно вызывал то, что было нужно для урожая, - дождь или солнце. Тысячи
буддийских лам в те годы были расстреляны или сгнили в лагерях, а этому
ламе, можно сказать, крупно повезло. Я не поверил тогда Джону, но теперь
вынужден был признать, что на погоду действительно можно воздействовать
силой ума.
Я спросил Тошу, в чем смысл жертвоприношений.
-- В высшем смысле - это урок, - ответил он, помешивая угли в костре. -
Вроде бы ерунда - сжечь какую-то мелочь в костре. Но на самом деле -
маленький шажок на пути к последнему человеческому жертвоприношению перед
достижением Освобождения, принесению в жертву своего "я". После этого пути
назад нет. Это последняя жертва, окончательная и бесповоротная, но принести
ее сразу невозможно. Нужны многие жизни, чтобы постепенно научиться отдавать
все больше и больше, пока, наконец, не сможешь отдать все.
Ну, а в практическом смысле, мы просто умилостивили местных природных
духов, которых потревожило наше групповое поле. Они к этому не привыкли. Во
время ритуала и чтения мантры мы выделили достаточно энергии, чтобы
задобрить духов, и тогда они разогнали тучи.
Выходит, мы их просто накормили?
Именно так.
Тоша, а мы не могли просто дать им энергии без ритуала? - спросила
Неля.
Могли, но в человеческом подсознании существуют определенные схемы,
которые нарабатывались долгое время, и их гораздо проще задействовать через
ритуал, чем создавать новые.
Джон сказал:
-- Я где-то читал о глобальной пищевой цепочке: растения питаются
минералами, животные - растениями, человек поедает животных, ангелы и демоны
питаются людьми, и всех, в результате, пожирает Бог.
Тоша рассмеялся:
-- Значит, все пожирает все и, в свою очередь, пожирается всем же, так?
Веселая картина получается.
Неужели правда все всех жрут? - в ужасе спросила Неля.
В принципе - да, - отозвался Тоша. - Смерть в нашем мире повсюду - на
земле, в воздухе, под водой. Но это только полдела, - жизнь постоянно
воспроизводит саму себя. Дух создает себе все новые и новые тела для
обитания.
Что касается непрерывного процесса пожирания, то существует техника
медитации, заключающаяся в пожирании мира: твое сознание поглощает все, что
находится в его поле, - боль и удовольствие, мысли и эмоции, Бога и Сатану,
жизнь и смерть. В конце концов, ты пожираешь само сознание со всеми его
объектами.
И что же остается? - спросил я.
Остается твое "я".
Но разве "я" и сознание - не одно и то же?
Нет. Сознание - всего лишь атрибут "я".
Но что же тогда такое "я"?
Здесь-то собака и порылась, как говорил один мой знакомый. Когда ты
задаешься этим вопросом всерьез, появляется шанс выяснить, что же ты такое
на самом деле.
Это не ответ.
Ответа на этот вопрос не существует, поскольку он лежит за пределами
сознания.
Значит, сознание - это не все, что есть? Существует что-то за его
пределами?
Да, существует то, что порождает сознание.
Я хотел еще что-то спросить, но Джон перебил меня:
-- Если есть техника пожирания мира, должна быть и противоположная -
его отрыгивания.
-- Есть, - отозвался Тоша. - Но только не отрыгивания. Некоторые
тантрические школы считают, что наше сознание проецирует окружающий мир
через глаза. В отличие от европейской физики, это учение утверждает, что мы
видим предметы не за счет отраженного от них света, а наоборот - наши глаза
излучают свет и проецируют вселенную точно так же, как работает
кинопроектор.
Тоша помолчал, потом добавил:
Способов работы с сознанием существует бесконечное множество, и все они
были созданы с единственной целью: понять природу собственного "я" и то, как
устроен мир.
Как же устроен мир? - спросил кто-то.
Хороший вопрос, - сказал Тоша. - Что бы я ни сказал по этому поводу, в
вашем понимании это ничего не изменит. Существует бесчисленное количество
способов объяснения мира, но он все равно отличается от любого своего
описания. Как все есть на самом деле - неописуемо по определению. Суть
вселенной не ухватить мыслью и не выразить словом. Ее можно пережить только
сердцем.
Но если все необъяснимо и непостижимо, какой тогда смысл во всем нашем
учении? - спросил Сережа, держа руки над огнем.
В постепенном продвижении, - терпеливо продолжал объяснять Тоша. -
Вместо рассуждений об этой чудовищной "глобальной пищевой цепочке" не лучше
ли разобраться, на чем основан Путь. Учитель отдает себя своим ученикам, они
же приносят в жертву себя. Это добровольное самопожертвование, так? У
учеников тоже есть люди, которым они служат, - их пациенты, например, или
те, кого они любят. Есть один вид служения. Учитель, с другой стороны,
работает не только для учеников, но и для парампары или иерархии восходящего
сознания, к которой он принадлежит. Те, кто ответствен за учителя, тоже
имеют учителей и защитников, и эта цепочка уходит в бесконечность, поскольку
нет предела эволюции сознания.
- Кто отвечает за развитие эволюции на Земле? - спросил я.
Христос.
А за что отвечает Будда?
Гаутамы Будды здесь нет. Он ушел.
Растворился в нирване?
Будда учил, что в действительности он никогда не приходил. В
относительном смысле он оставил учение, создал общину и исчез. Поэтому
молиться Будде бессмысленно. Молитва - это меч Христа. Иисус взял на себя
немыслимую по человеческим понятиям ответственность.
Неля спросила:
Значит, Христос ответствен за каждого человека на земле?
Только за тех, кто верит в Него и следует Его путем, - уточнил Тоша. -
Цепь взаимных самопожертвований, о которой я говорил, ведет к взаимной
ответственности. Скажем, я отвечаю за нашу команду. Вы отвечаете за тех
людей, кто идет за вами, за ваших детей, пациентов и так далее. И в тот
момент, когда вы протягиваете кому-то руку помощи, вас поддерживают. Таков
закон.
То, что нам дан поток, - свидетельство этого закона. Цепь взаимного
самопожертвования и ответственности - русло, по которому он течет. В этом
смысле иерархия сил Света - структура довольно хрупкая, поскольку она
основана на добровольном служении, а не на принуждении. Если хотя бы одно
звено цепи выпадает, поток не может течь дальше. Например, если человек
попадается на силу и его эго раздувается, поток, не имея возможности быть
переданным дальше, иссякает...
Сережа вдруг встал и показал на дальний склон:
-- Смотрите.
Мы обернулись и различили несколько пасущихся на опушке коров.
Деревня должна быть неподалеку, - заключил Тоша.
На следующее утро Тоша и я отправились на поиски деревни, чтобы
закупить продуктов. Жизнь на природе восстановила нормальный жизненный ритм,
и теперь мы вставали с восходом солнца. От кошары шла лесная тропа, мы пошли
по ней с пустыми рюкзаками за спиной.
По дороге я спросил Тошу, существует ли какая-то специальная медитация
при ходьбе. Он сказал, что самое простое - увязать ритм дыхания с
количеством шагов. На пять шагов - вдох, на следующие пять - выдох, затем
увеличивать количество шагов на выдохе. Подышав так какое-то время, я
неожиданно впал в воинствующий материализм. Я знал за собой эту черту -
становиться иногда циничным и недоверчивым, но ничего не мог с этим
поделать.
-- А что, если материалисты правы, и единственная реальность - это
материальный мир вокруг нас? - начал я. - А все эти энергии, астральные
миры, иерархии, прошлые жизни - всего лишь наши галлюцинации, и мы просто
выдаем желаемое за действительное? Что, если после смерти ничего нет -
только пустота и чернота?
Тоша с явным удовольствием слушал мои излияния. Наконец, он сказал:
-- Мне нравится в тебе то, что ты - Фома неверующий, и тебе нужно все
пощупать и потрогать, чтобы убедиться, что это так. Если материалисты правы
и после смерти ничего нет, то никакой возможности проверить это не
существует - оттуда еще никто не возвращался. Ты просто распадаешься на
молекулы, и в результате - пустота и чернота. И только в том случае, если
там что-то есть, у тебя есть шанс это выяснить. Таким образом, как обстоит
дело, можно выяснить, лишь пока ты жив, так?
Я вынужден был согласиться с его логикой, но веры это мне ничуть не
прибавило. Мы шли уже два часа. Тропа спустилась вниз и петляла по дну
ущелья, пока, наконец, не уткнулась в камнепад. Путь преграждал огромный
валун, обойти его было невозможно, для этого потребовались бы веревки и
другое оборудование. Делать нечего, нужно поворачивать назад и искать другую
дорогу. Но у Тоши, как будто, было что-то другое на уме. Он снял рюкзак,
подошел к преграде и стал внимательно исследовать камень, трогая валун
руками и чуть ли не нюхая его. Я с удивлением наблюдал за ним. Изучение
камня продолжалось минут десять, после чего Тоша ткнул его рукой, и
произошло невероятное - огромный валун развалился на куски, как карточный
домик. Эхо рассыпавшихся камней прокатилось по ущелью.
Я вспотел от страха. Мои ноги стали ватными, и я сел на землю. Никогда
еще Тоша не демонстрировал ничего подобного. Мы были совершенно одни в этом
ущелье, и впервые мне стало рядом с ним жутко. Кто был этот человек?
-- Как ты это сделал? - спросил я слабым голосом. Тоша невозмутимо
ответил:
-- У всего есть своя слабая точка. Если ее найти, тогда достаточно
щелчка, чтобы предмет рассыпался на части. При условии, конечно, что ты
используешь свою энергию.
Я вздохнул. Мне все же гораздо легче было иметь дело с Тошиной
рациональной стороной. Он продолжил объяснение.
-- Физические предметы не такие плотные и твердые, как кажутся. Форма и
структура каждой вещи основана на энергетических линиях, имеющих вид сетки.
Эти линии напоминают светящиеся волокна, интенсивность свечения которых
различна. Слабые линии структуры темнее, сильные - светлее. Конечно, лучше
видеть эти линии, но даже если ты просто чувствуешь их, этого уже
достаточно, чтобы воздействовать на предмет энергетически. Таким образом,
вся штука заключалась в том, - Тоша кивнул в сторону россыпи камней, - чтобы
найти пересечение двух самых темных линий, которое и было самой слабой
точкой этого камня, ну, а потом просто ткнуть в нее пальцем, одновременно
послав небольшой импульс.
По мере того, как голова моя заработала, страх улетучился. Я спросил:
Насколько я понимаю, эта сетка трехмерная?
Да, что-то вроде кристаллической решетки.
-- Ты ищешь слабую точку на поверхности этой решетки или внутри ее?
Если ты видишь сетку, там нет "внутри" или "снаружи", она ведь
существует в другом измерении. Наше трехмерное пространство как бы "надето"
на это измерение или, можно сказать, разворачивается из него, но само это
измерение не трехмерно. Все эти пространства вложены одно в другое, как
матрешки, и конца и края им не видно. Вход в каждое из последующих измерений
дает власть над предыдущим.
Ты хочешь сказать, что если видишь следующее пространство, то в этом
можешь проходить сквозь стены?
Не просто видишь, а можешь взаимодействовать с ним.
Стало быть, чтобы пройти сквозь стену, ты должен проскользнуть сквозь
слабую линию сетки, как бы протиснуться в щель между мирами, так?
Тоша кивнул:
Что-то вроде этого.
Ну, так что же ты не прошел сквозь камень? - решил я поддеть шефа.
Тогда, я думаю, тебя пришлось бы откачивать, - отпарировал он.
Возразить на это было нечего. Нагнувшись, я подобрал небольшой плоский
булыжник и стал вертеть его в руках. Камень был холодный и твердый, как
обычно.
Где же эти линии? Я ничего не вижу, - сказал я, бессмысленно тыкая
камень со всех сторон. Тоша усмехнулся:
Немного практики. Еще десять тысяч ведер, и ключик у нас в кармане.
Вдруг мне показалось, что я нащупал место на камне, которое было, как
будто, чуть-чуть мягче остальной части поверхности.
Попробуй другой угол. Имеет значение, под каким углом входишь, -
посоветовал Тоша, испытующе взглянув на меня. Я повернул пальцы под другим
углом и неожиданно, как будто движимая чем-то помимо моей воли, ладонь вошла
в камень, как если бы это был кусок масла. С легким треском булыжник
раскололся на две части. Не веря своим глазам, я смотрел на два обломка,
упавших на землю.
Браво! - воскликнул Тоша. - Далеко пойдете, молодой человек.
Я пробормотал:
Там, наверное, была трещина.
Возможно, - согласился начальник, надевая рюкзак. Мы тронулись в путь,
и остаток дороги прошагали в молчании.
Деревня была расположена на холмах и выглядела совсем не так, как
русские поселения. Вместо одной широкой главной улицы, улочки, состоявшие из
одноэтажных каменных домиков, теснились вкривь и вкось, то сбегая вниз, то
поднимаясь вдоль глухих глиняных заборов наверх. Людей было не видно,
выяснить, где находится магазин, было не у кого. Наконец, я заметил кучку
играющих ребятишек и решил спросить у них. Но ни один из них не знал ни
слова по-русски. В этот момент откуда-то появился невысокого роста армянин с
черными усиками, в пиджаке и сапогах, и приветливо обратился к нам с сильным
акцентом: "Здравствуйте. Откуда вы?"
Его звали Мартын, он оказался председателем колхоза. Деревня называлась
Цахкошат. Мартын привел нас домой, и мы впервые испытали на себе кавказское
гостеприимство. Жена хозяина согрела воды, чтобы мы могли согреть и вымыть
ноги. Это было очень кстати, поскольку наши ноги были мокрые от снега, еще
не растаявшего после бури. Домочадцы побросали свои дела, и вся жизнь дома
завертелась вокруг нас, как будто мы были давно ожидаемыми и желанными
гостями. Накрыли на стол, который оказался абсолютно вегетарианским, - с
обилием зелени, неподражаемым деревенским сыром, с тонким, как газетный
лист, лавашем и прочими неизвестными нам вкусностями Перед нами поставили по
полной тарелке мацони, Мартын открыл бутылку знаменитого армянского коньяка,
были приглашены несколько соседей, и начались тосты. Отказаться от выпивки в
этой ситуации было невозможно, и нам пришлось немного пострадать. Боже мой,
за кого мы только ни пили, разве только не за мою бабушку, блуждающую где-то
в тупиках метрополитена.
Я был поражен, насколько это деревенское застолье отличалось от
городского мира, в котором я вырос Можно прожить всю жизнь в многоэтажном
доме, не зная имен собственных соседей по площадке. Здесь же мы попали на
праздник, устроенный в нашу честь совершенно незнакомыми нам людьми. Мартын
сказал, что корни кавказского гостеприимства лежат в том пастушеском образе
жизни, который веками вели горцы. Кочуя со стадом, пастухи месяцами не
видели посторонних людей, и гостя принимали, как бога.
После нескончаемого застолья наши рюкзаки были нагружены вкуснейшими
вещами домашнего изготовления, платить за которые нам не разрешили. Семья
Мартына и гости вышли за ворота и долго махали нам вслед.
Если бы мы только знали, что через восемь лет, после
армяно-азербайджанской войны, от Цахкошата не останется камня на камне!
По пути назад я спросил Тошу, что он думает о практике дзэнского коана.
Он ответил: - Коаны работают только на японском языке и созданы для
дальневосточного менталитета. На работу с коаном может уйти много лет, для
этого нужно быть монахом, иметь посвящение и наставника. Та
парадоксальность, изысканность и кажущаяся легкость, которые привлекают
западного человека, не имеют ничего общего с подлинной работой над коаном.
На самом деле - это очень тяжелый труд.
Есть история о дзэнском монахе, которому была дана современная версия
древнего коана. Старый коан звучит так: "Останови взбесившегося несущегося
на тебя коня". Монаху был дан такой вариант: "Останови скорый поезд, идущий
из Токио". В течение десяти лет он медитировал на этом коане и, наконец, в
один прекрасный день пришел на железнодорожные пути и бросился под этот
самый поезд.
Он погиб?
Раздавило, как муху.
Сказать на это мне было нечего, и мы продолжали шагать молча. Через
какое-то время Тоша возобновил разговор.
-- Тебе не нужно больше никаких специальных техник или методов. Того,
что я вам уже дал, вполне достаточно. Теперь все дело за практикой. Имей в
виду, что самая изощренная техника не будет работать, если связь с потоком
нарушена. С другой стороны, поток входит в тело по своей воле и ни в каких
практиках и техниках не нуждается. Это нам нужны костыли для того, чтобы
восстановить утраченную связь. Я спросил:
Так не лучше ли забыть все, чему ты нас учил?
Это было бы неплохо, - согласился Тоша. - Только я сомневаюсь, что вы
сумеете это сделать, все-таки нагрузил я вас изрядно. Практика - это игра,