- Пошли, - сказал Марсель, обнимая за плечи племянника.Лилиан складывала подушки, собирала разбросанную одежду и полотенца.
- Марсель, я так испугалась, - воскликнула девушка, - когда один из солдат зашел в конюшню!
- Лилиан, не стоит беспокоиться, я сделал себе очень глубокую нору. А солдаты короля ленивы, они проявляют прыть только тогда, когда им что-то надо стащить или когда видят такую привлекательную девушку, как ты. Правда, тогда их
Прыть направляется в другую сторону.
Лилиан вспыхнула.
- Марсель, зачем ты говоришь гадости!
- Да нет, племянница, я говорю правду.
- Тащите этот сундук наверх! - строго приказала мадам Абинье и мужчины, кряхтя, поволокли тяжеленный дубовый сундук, окованный железными полосами, на второй этаж.
Все более холодными становились дни. По утрам густой туман стлался над долинами и холмов не было видно из окон дома Абинье. Иногда по целым дням шел мелкий однообразный дождь.
Но ни туман, ни дождь, ни пронзительный холодный ветер не могли остановить Филиппа. Он натягивал на плечи тяжелый кожаный плащ, седлал свою лошадь и каждое утро отправлялся из дому к ручью. И каждый раз его сердце сжималось, каждый
Раз ему казалось, что Констанция будет ждать его в условленном месте.
Но день проходил за днем, а Констанция так и не появлялась у ручья. Об этом говорило кольцо с жемчужиной. Оно висело на сучке и тускло поблескивало. Это было единственное яркое пятно в мрачном сером пейзаже, ведь листьев на деревьях уже не было, они, потемнев от дождей и тумана, лежали на земле.
Филипп садился на мокрый камень и пристально смотрел на сверкающий перстень, думая о Констанции.
<Где же она? Почему не приходит? Может, она забыла обо мне, вычеркнула из своей памяти? Нет, этого не может быть, ведь не может же она забыть все, что с нами здесь было! Может быть, с ней что-то случилось? Может, она заболела и сейчас нуждается в помощи, а жестокие Реньяры даже не хотят помочь девушке?>
Но он тут же одергивал себя, понимая, что смотрит на старого Гильома Реньяра и на его сыновей своими глазами и примеряет к ним свои отношения.
<А ведь, как говорила Констанция, все Реньяры жалеют и любят ее. Может быть, действительно, она больна?>
И он вспомнил, как в прошлом году поздней осенью простыла и лежала в бреду Лилиан. Вспомнил, как она металась по подушкам, просила пить, вспомнил ее горячие руки, растрепанные волосы, вспомнил озабоченное лицо матери с застывшими слезами на глазах. Целую неделю Лилиан пролежала тогда, почти не приходя в сознание. Она бредила, шептала какие-то имена, кому-то клялась в верности.
Мать сидела у изголовья ее кровати, потупив взор, и гладила дочь по щекам, а время от времени клала на ее горячий лоб мокрое полотенце.Филипп входил в комнату сестры, несколько минут стоял, чувствуя, что ничем не может помочь своей сестре.Но Лилиан вскоре поправилась, и в доме Абинье все пошло своим чередом. По утрам Лилиан готовила завтрак, мать занималась рукоделием, штопала белье. Служанка убиралась в комнатах, а Филипп занимался хозяйством...
Дождь монотонно барабанил по шляпе, по плащу. Голые черные ветки подрагивали и с них осыпались крупные капли.
Филипп протянул руку и прикоснулся к перстню. Он был холоден и влажен.
- Ну, что же не идет твоя хозяйка? Я же так хочу ее увидеть, сжать ее тонкие пальцы в своих ладонях, хочу признаться ей в своей любви. А если бы руки Констанции замерзли, я бы сжал их в своих ладонях, поднес ко рту и жарко дышал на них. Но она не идет... Может быть, она действительно меня не любит и я ей безразличен? Тогда почему она меня поцеловала?>
И Филипп облизывал пересохшие губы и до хруста сжимал кулаки.Пора было уезжать, но он каждый раз медлил, не находя в себе силы подняться с мокрого холодного камня. Он подолгу смотрел на воду, но сейчас она уже не радовала его взор. Желтые и красные листья проплывали по ручью как бесцельно прожитые дни. На душе становилось больно, сердце сжималось, кровь стучала в висках.И он вновь продолжал произносить имя, как будто оно было каким-то магическим заклинанием и могло заставить Констанцию прийти-к ручью, бросив все, что удерживало ее в доме.
Откуда было знать Филиппу Абинье, что старый Гильом Реньяр, его заклятый враг, занемог и постоянно требует к себе Констанцию, которая не может отойти от него ни на шаг. С самого утра и до позднего вечера Констанция проводила возле своего опекуна. Тот наотрез отказался ложиться в постель и с трудом сидел в кресле возле жарко пылающего камина. У него постоянно мерзли руки, и хоть комната была жарко натоплена, все равно его тело пронизывал озноб.
- Прикрой окно, - просил старый Реньяр, обращаясь к Констанции.
Та смотрела на плотно закрытые рамы и, не решаясь возразить старику, подходила к ним и делала вид, что закрывает окно.
- Ну вот, теперь стало теплее, - вздрагивал старик и протягивал озябшие руки к огню.
Констанции иногда казалось, что он подставляет их слишком близко и его полупрозрачные старческие руки чуть ли не лижут языки пламени. Тогда она подходила к Гильому и пыталась занять его каким-нибудь разговором.
На какое-то время старик отвлекался, на его бескровных губах даже появлялась улыбка, а седая голова мелко тряслась от смеха. И тогда старик начинал вспоминать что-нибудь из своей жизни. Он рассказывал, как воевал с соседями и почему-то самые страшные истории, в которых рекой лилась кровь и гибли люди, казались Констанции в рассказах Гильома смешными. А еще он любил
Рассказывать о том, сколько денег потратил на то, чтобы подкупать судей и солдат.
И в самом деле, когда Гильом рассказывал, то становилось ясно - не так уж страшен этот старик, хотя и жесток. Куда страшнее люди, за деньги продававшие свою совесть и честь, которые, находясь на службе у короля, соблазнялись на подкуп и решали дела в пользу Реньяров.
Гильом ничего не скрывал от Констанции. Он чувствовал, что смерть его близка и поэтому хотел быть откровенным до конца. Но все-таки, он никак не находил в себе сил рассказать тайну происхождения Констанции. Он даже сам боялся
Вспоминать о том корабле, подожженном его сыном, и о том сундучке, окованном медными пластинками, в котором находился пакет, запечатанный королевской печатью, и книга со страницами, испещренными записями и колонками цифр.
И еще об одном происшествии старался не вспоминать старый Гильом Реньяр. Он так и не рассказал Констанции о той ночи, когда принял своего сына Виктора за призрака мертвого короля. Хоть эта история и была не столько страшной, сколько
Смешной.
Сердце Констанции радостно билось, когда Гильом заводил туманный разговор о том, что, мол, было бы неплохо помириться с соседями. Правда, он не знал, как это сделать, но уже само появление такой мысли в голове жестокого старика, не могло не радовать девушку.
- Мы все время враждовали со всеми, - говорил Гильом, - мы гибли сами и убивали других. Может, все-таки, стоит остановиться, стоит прекратить эту бессмысленную вражду? Ведь все равно, воюй мы еще хоть сто лет, мы не сможем вернуть ни земель, ни богатства.
Но странное дело, лишь только стоило старику завести этот разговор, как чуткое ухо Констанции улавливало пьяные крики Виктора, Клода, Жака и их приспешников, пирующих внизу.
Они уже совсем распустились, зная, что отец немощен и вот-вот покинет этот свет. Она понимала, что старик не сможет их убедить остановить вражду. Виктор вел себя в имении как полный хозяин,лишь для виду ссылаясь на указания отца. А братья покорно выполняли все его просьбы и приказы, не находя в себе силы
Противиться.
Вечно пьяные приспешники, которые неизвестно откуда брались в доме Реньяров, словно какая-то злая невидимая сила толкала их сюда, совсем распоясались. Они напоминали свору голодных псов, и стоило Виктору только крикнуть, что кто-то ему не нравится, как те сразу же хватались за оружие и жгли
Дома в окрестных селениях. Среди ночи гремели выстрелы, слышался конский топот.
А судья Молербо словно исчез. Его карета не показывалась, а солдаты бездействовали, проводя жизнь в кутежах и карточных играх, не показывая носа дальше селения.
Сиживая со стариком и слушая его в пол-уха, Констанция то и дело поглядывала в окно на далекие холмы, за которыми протекал ручей, окутанный туманом. Но она знала, что не пройдет и часа, как старик хватится ее и поднимет всех на ноги. И поэтому как ни хотелось Констанции увидеть Филиппа, посидеть с ним в укромном месте, полюбоваться его подарком, она никак не могла этого сделать.
Поэтому она встречалась со своим возлюбленным только в мечтах, только во сне.Да и старый Гильом вроде бы почувствовал, что что-то изменилось в поведении Констанции...
Однажды сердце Филиппа не выдержало. Он просидел до сумерек у ручья, до предела измотав свою душу воспоминаниями, и с сердцем, полным горестных пред
Чувствий, решился. Он окончательно уверил себя в том, что с Констанцией что-то случилось, ведь не могла же она две недели избегать встречи с ним. И вместе того, чтобы поехать домой, в сумерках он двинулся к дому Реньяров. Его сердце бешено колотилось, но он твердо решил во что бы то ни стало увидеть свою возлюбленную.
Наконец, он поднялся на холм и оказался среди развалин замка. Он приник к бойнице и посмотрел вниз. Поместье Реньяров было видно как на ладони. По двору слонялись пьяные вооруженные люди, кони были навязаны у самого крыльца, сновала прислуга, разнося бутылки с вином.
И вдруг Филипп увидел свою возлюбленную. Его сердце дрогнуло.
- Слава богу, - прошептал он, - она жива, с ней все в порядке.Он едва удержал себя, чтобы не броситься вниз, чтобы не закричать:
- Констанция, я здесь, иди сюда, я люблю тебя!
Но он прекрасно понимал, что никто не обрадуется его появлению, кроме самой Констанции, и то он в этом уже начал сомневаться.Но желание увидеться и поговорить с девушкой было сильнее страха. Поэтому он решил дождаться ночи и, проникнув к дому, подойти к ее окну и поговорить.
Долго не унимался пьяный кутеж, долго слышались крики и шальные выстрелы. Испуганно ржали лошади. Филиппу Абинье повезло. Он смог увидеть в окне нижнего этажа Констанцию и смог догадаться, что это ее комната.
<Там! Там живет Констанция!>
Она сидела перед невидимым Филиппу зеркалом и примеряла свое украшение. Она поворачивала голову то вправо, то влево, то отбрасывала волосы с плеч, то приподнимала их над головой.
Филипп, прячась за деревьями, подбирался к дому все ближе и ближе. Камни потрескивали под его ногами.
<Только бы не залаяли псы! Только бы не бросились на меня! Ведь тогда придется убегать, и я не смогу увидеть Констанцию!>
А это было для него самым страшным.Но постепенно в доме становилось все тише и тише. Пьяные песни смолкли, и люди Реньяров разбрелись, кто куда.
Филипп подошел к окну, взобрался на цоколь, сложенный из дикого камня, и кончиками пальцев негромко постучал в стекло.Констанция испуганно вздрогнула и взглянула на окно. По стеклу бежали струи дождя, как бы смывая силуэт того, кто находился за ним. Но девушка догадалась, кто находился на улице, ее сердце тоже радостно вздрогнуло.
<Да это же Филипп! Боже, боже, почему он здесь? Зачем он сюда пришел? Ведь его же здесь могут схватить, убить!>
Она подбежала к окну и подняла раму. Холодный воздух ворвался в ее комнату.
- Филипп, Филипп! - зашептала Констанция.
- Я здесь, - послышался голос парня, и его лицо появилось в окне.
- Зачем ты сюда пришел, ведь тебя могут схватить?! Ты сошел с ума!
- Я хотел тебя увидеть, Констанция, поэтому я здесь.
- Я не могла прийти, заболел Гильом Реньяр и он постоянно требует, чтобы я была рядом с ним.
- Но я же не знал этого, я думал, что с тобой, Констанция, что-то случилось.
- Да что со мной могло случиться? Я день и ночь думаю о тебе, Филипп!
- И я, - ответил парень, - думаю только о тебе.
А в это время одному из головорезов сделалось плохо. Он огляделся и понял, где находится - он сидел прямо возле входных дверей. Свежий воздух долетал до него с улицы. Он тяжело поднялся, помотал головой и, ощупывая стены, двинулся к выходу.
Наконец, он оказался на крыльце и огляделся. Его мутило, и уцепившись руками за поручни, он раскачивался из стороны в сторону, бормоча проклятья.
Констанция и Филипп не слышали ни его громкого бормотанья - ничего. Они всецело были заняты собой. Они смотрели друг на друга в глаза, и Филипп сжимал в своей ладони пальцы девушки.
Филипп попытался привлечь Констанцию к себе и задел ставню. Та с ужасным скрипом качнулась и ударилась о стену.Пьяный наемник тупо уставился в темноту. И только тут, на фоне светлой стены, он различил мужской силуэт в мокром черном плаще.
- Эге, - сам себе сказал бандит, - кто-то лезет к кузине Виктора.Но соваться сам он побоялся.
- Нет, лучше пойду разбужу Виктора, он поймает и оторвет голову нахалу. То-то будет веселье, а то в последнее время что-то скучно жить стали Реньяры.
Пьяный, пошатываясь, стараясь не шуметь, пробрался в дом и отыскал спящего за столом в кресле Виктора.
Он робко потряс его за плечо. Тот уставился на своего собутыльника.
- Тебе чего?
- Тише! - приставил бандит палец к губам. - Там к твоей кузине какой-то нахал лезет в окно.
- Ты что, бредишь?! Тебе почудилось, напился, так спал бы, - Виктор попытался вновь положить голову на руки.
- Да нет же, я тебе точно говорю! - по-пьяному настойчиво уговаривал Виктора собутыльник. - Они целуются, я это сам видел.
Еще в то, что кто-то захотел забраться в спальню к Констанции Виктор мог поверить, но в то, что его кузина могла с кем-то целоваться, было совсем невероятно.
Виктор решил наказать нахала, отважившегося разбудить его.
- Мерзавец, если ты ошибся, я вылью тебе в горло полбочки вина, и ты захлебнешься.
- Да точно, Виктор, ведь я же трезв, - еле стоя на ногах, шептал бандит.
Виктор вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок.
- Пошли! - махнул он рукой.
Стараясь не шуметь, мужчины вышли на крыльцо. Сперва Виктор протер глаза, не желая верить увиденному, и тут же мгновенно отрезвел.
- Я же тебе говорил! - прошептал бандит и схватился за перила.
- Заткнись! - зло прошептал Виктор. Но даже это резкое слово не согнало с губ бандита довольной улыбки.
- Буди людей, - взял за шиворот своего собутыльника Виктор и пристально заглянул ему в глаза, - только тихо.
Хмель и с того как рукой сняло. Он понял, что дело принимает серьезный оборот и стал красться в дом.
Виктор, держась в тени деревьев, стараясь не попадать в пятна лунного света, двинулся вокруг дома. Когда он выбрался к углу, то увидел на крыльце несколько своих людей, притаившихся за балюстрадой.
<Ну все, можно начинать>.Виктор резко рванулся из-за угла и прижал ствол пистолета к спине Филиппа Абинье.
- Ну что, парень, - зло проговорил он.
- Виктор, не стреляй! - с мольбой в голосе проговорила Констанция.
Филипп Абинье понял, что деваться некуда.
- Слезай! - приказал ему Виктор. Тут же подбежали осмелевшие приспешники, заломили Филиппу Абинье руки и оттащили его от окна. Констанция испуганно кричала:
- Пустите его! Пустите, он ни в чем не виноват!
- Уйди! - мрачно сказал Виктор и захлопнул ставни.
- Кто это такой, посвети ему в лицо! - обратился он к одному из бандитов.
Но ему показалось, что тот действует слишком медленно. Он схватил фонарь сам и направил желтый свет в лицо Филиппу.Радостная улыбка появилась на лице Виктора Реньяра.
- О, да это сам Филипп Абинье решил наведаться к нам в гости! Но, наверное, он заблудился где-то по дороге и поэтому приехал так поздно. Наверное, ты хотел встретиться со мной, но перепутал окна и попал к моей кузине?
Наемники громко хохотали, глядя на беспомощного Филиппа. А что он мог сделать против дюжины вооруженных людей? Тем более, его руки были связаны за спиной. Дерзить Виктору он тоже не хотел, потому что чувствовал себя виноватым из-за того, что проник тайком в дом своих врагов и не имел права рассчитывать на пощаду. Он сам знал, на что шел, направляясь к Констанции.
- Что тебе, Филипп, понравится больше, выбирай - или я пущу тебе пулю в лоб или вздерну на этом клене?
- Не надо... - единственное, что смог сказать Филипп.
- Ах, ты боишься умереть, боишься смерти?
- Нет, не боюсь! - громко сказал Филипп Абинье, он не столько боялся за себя и свою жизнь, сколько за Констанцию. Он понимал, что она сейчас, прильнув к щели ставни, следит за всем, что происходит во дворе, слышит каждое слово.
- Так ты, значит, не боишься смерти?
- Нет, не боюсь, Виктор.
- Хотя, к чему мне спешить? - задумался Виктор и, откинув со лба мокрые пряди спутанных волос, потряс головой. - Освобождать тебя никто не приедет, а расправиться с тобой я смогу завтра, тем более, мне очень хочется посмотреть, как ты будешь корчиться, как еще на одного врага нашего рода станет меньше. Твоя мамочка, наверное, будет убиваться и горько рыдать и вновь начнет обвинять
Нас, что мы снова убили кого-то из Абинье, причем абсолютно невиновного, - фиглярствуя, заговорил Виктор.
Хмель понемногу возвращался к нему и туманил взор.
- И все будут говорить, что мы тебя убили на твоей земле, ворвались в твой дом, а ты, Филипп, ни о чем не подозревал, вел себя мирно... И надо же было такому случиться! Какие эти Реньяры кровожадные мерзавцы! Как им нравится убивать невинных людей! Это они по ночам лезут в чужие дома, зарятся на чужое добро, крадут, сбивают с истинного пути чужих девушек...
- Хватит! - сказал Филипп.
- Ах, тебе не нравится такой разговор! Ну конечно же, ты честный человек, а я, - Виктор ткнул себя пистолетом в грудь, - вор, мошенник и мой дядя - мятежник, которого разыскивают по всей округе королевские солдаты и сам судья Молербо. Заприте этого вора и мерзавца в сарай!
Двое бандитов схватили Филиппа и волоком потащили к пристройке с зарешеченными окнами. Один из бандитов открыл тяжелую дверь, а второй пинком втолкнул в темную сырую комнатенку пленника. С писком разбежались крысы, и Филипп упал на мокрую истлевшую солому.
<Как же я так оплошал! - подумал Филипп. - Да и мать с сестрой будут волноваться, не будут всю ночь спать, а будут думать, куда же я запропастился. А Марсель, чего доброго, возьмет свою кожаную сумку с пистолетами и отправится на поиски. И если он погибнет, я этого себе никогда не прощу!>
Филипп прислонился к шершавой скользкой стене, проклиная то мгновение, когда ему пришла в голову мысль поехать к дому Реньяров.
<Каково же сейчас Констанции? - подумал Филипп и тут же в голосе мелькнула другая мысль. - Мой конь, он скорее всего вернется домой и будет жалобно ржать посреди двора. Мать, сестра и Марсель выйдут во двор, увидят его и испугаются. Ужасно! Я попал в страшный переплет и навряд ли смогу из него выбраться, навряд ли мне кто-нибудь поможет>.
Филипп смотрел на мокрые прутья решетки и пытался развязать сыромятные ремни, которые стягивали его запястья. Но те еще больнее впивались в его кожу, и Филипп бросил это бессмысленное занятие.
Филипп Абинье затих, смирившись со своим положением.А мерзкие крысы совсем обнаглели. Они совершенно спокойно сновали у его ног, поблескивая глазами. Он слышал их писк, ощущал прикосновение их когтистых лапок. Одна из крыс, осмелев, принялась грызть его сапог.
И тогда Филипп яростно ударил ногой. Мерзкое животное шмякнулось о стену, истошно запищало и по углам сразу же раздался омерзительный шорох, от которого даже волосы зашевелились на голове у Филиппа.
- Да эти твари меня к утру могут сожрать! И он, опираясь спиной о скользкую стену, поднялся на ноги, подошел к маленькому, забранному решеткой
Окну и стал пристально смотреть на одинокую, едва различимую звездочку. Она то исчезала, прячась в белесых ватных облаках, то вновь вспыхивала, как бы даря пленнику луч надежды и говоря: <Не все так плохо, как ты думаешь, парень>.
И от этого мерцающего света, единственного среди кромешной тьмы, Филиппу становилось легче, будто он был путешественником, а эта звезда подсказывала ему путь, выводя на верную дорогу. Он слышал, как где-то рядом, за стеной, грызутся огромные псы, сражаясь за кость, слышал, как тревожно ржут лошади, как ветер,
Вдруг налетевший неизвестно откуда, хлопает ставнями и воет в ветвях облетевшего клена, на котором, возможно, завтра поутру он будет висеть как маятник остановившихся часов.
ГЛАВА 11
Старый Гильом Реньяр слышал шум во дворе своего дома. Но он никак не мог понять, что там происходит. До него долетали обрывки фраз, хохот, пьяные выкрики.
Он набрал полную грудь воздуха и позвал слугу. Но тот куда-то запропастился и долго не появлялся. Реньяр вновь закричал - и вновь никто не появился. Тогда старик схватил крючковатую палку и принялся колотить ею по столу. Посуда, стоящая на столе, дребезжала, подскакивала, чашка с отваром из трав опрокинулась, и старик смотрел, как ручеек стекает со стола и капли падают на пол.
- Дьявол! Куда эти все бездельники и мерзавцы подевались? Так можно умереть и никто не услышит.
И он бросил свою толстую крючковатую палку в дверь. Раздался грохот, дверь немного приоткрылась, и Гильом закричал из последних сил:
- Ко мне! Ко мне, мерзавцы! Всех накажу, головы поснимаю с плеч!
В дверном проеме появился заспанный слуга. Его лицо было перекошено от страха, а свеча в руке дрожала. Огонек колебался, отбрасывая причудливые тени на стены.
- Ты что, оглох, мерзавец?
Старик неистовствовал. В уголках рта появилась пена. Волосы старого Реньяра были всклокочены, седые пряди растрепались, и весь его вид был ужасен. Он с трудом приподнялся, подсунув подушку под спину, и уселся на кровати. Он напоминал хищную птицу, готовую броситься на добычу.
Но слуга прекрасно понимал, старик беспомощен.
- Слушаю вас, господин, что случилось?
- Что за шум во дворе моего дома?
- Шум? Какой шум? - пьяный слуга недоуменно осмотрелся по сторонам.
- Ты что, мерзавец, не слыхал, как во дворе кричали? Так ты бережешь мое добро? Быстро позови ко мне кого-нибудь из сыновей!
Слуга послушно закивал, оставил огарок свечи на столике у кровати старика и бросился выполнять приказание. Он спустился в комнату на первом этаже, где спал Жак и принялся опасливо тормошить молодого господина.
- Тебе чего? - взревел Жак, протирая заспанные глаза и с трудом поднимая отяжелевшие от вина веки.
- Отец зовет.
- Черт побери, что ему понадобилось среди ночи! Ведь я к нему заходил вечером.
- Не знаю, не знаю, господин, я не виноват, он совсем разбушевался. Злится, кричит...
- Ладно, сейчас поднимусь. Жак накинул на плечи халат и чертыхаясь, нещадно бранясь, поднялся в комнату старика.
Тот сразу же принялся грозить своему сыну пальцем.
- Что за шум был во дворе?
- А-а, - заулыбался Жак, - я хотел тебе сказать, но подумал, что ты спишь и решил не беспокоить до утра.
- Да я вообще не могу уснуть, когда кто-нибудь кричит, а в последнее время в моем доме только и слышны пьяные крики и брань. Пользуетесь, что я не могу до вас добраться.
- Успокойся, отец, - сказал Жак и сел на край кровати.
- Ну так что там, рассказывай поскорее! Жак засмеялся. Ведь он прекрасно знал, как старый Реньяр относится к Констанции. И Жак понимал, что если он обо всем расскажет, может начаться скандал, который не кончится до утра и уже никто тогда в этом доме не сможет уснуть. Ведь Жак прекрасно знал неистовый нрав своего отца.
- Ну, так что там? Говори быстрее, что ты тянешь!
- Как бы тебе сказать, отец, помягче, чтобы не обидеть... - начал Жак.
Но старик схватил его за рукав и дернул.
- Говори как есть, ничего не скрывай! Что-нибудь с Констанцией?
- Да, отец, с Констанцией.
- Так что же ты молчишь, ей плохо, что-нибудь случилось?
- Да нет, ей хорошо, она у себя в комнате.
- Тогда в чем дело?
- У нее появился кавалер.
- Что? - взревел старик, брызгая слюной. - И кто же он?
- Если я тебе скажу, ты, наверное, будешь злиться.
- Говори! Говори! - рявкнул старик.
- Это Филипп Абинье.
- Что? - как бы не поверив своим ушам, переспросил старый Реньяр.
- Филипп Абинье, отец.
- Так ведь он еще мальчишка!
- Да не, отец, ты просто давно его видел.
- Где он?
- Мы связали его и бросили в пристройку.
- А что Констанция?
- Так я же тебе говорю, отец, она сидит в своей комнате и рыдает.
- Рыдает? Это еще почему?
- Мы поймали Абинье, когда он лез к ней в окно.
- Как он посмел пробраться в мой дом?
- Да, отец, в смелости ему не откажешь. Я давно подозревал, что с Констанцией что-то не так. И вот сейчас мы смогли убедиться.
- Мне кажется, Жак, ты что-то врешь и не договариваешь. Быть может, он просто хотел пробраться в наш дом и убить меня?
- Да нет, отец, он лез в окно Констанции, она сама подняла раму.
- Я тебе не верю, - пробурчал Гильом Реньяр, - позови Констанцию, я хочу поговорить с ней, ведь она мне никогда не станет врать.
- Как хочешь, отец, - сказал Жак и поднялся с кровати.
Но старый Гильом его остановил.
- Жак, не надо беспокоить Констанцию, завтра утром во всем разберемся, пусть спит. Жак пожал плечами и застыл в двери.
- Иди, иди, я хочу отдохнуть, - махнул рукой отец. И Жаку ничего не оставалось, как покинуть комнату отца. Он спустился вниз, сопровождаемый слугой, и увидел Клода, который тут же поднялся от стола и направился к брату.
- Чего он тебя вызывал?
- Да ну его, - махнул рукой Жак, - спрашивал, что случилось, кого поймали...
- Марсель, я так испугалась, - воскликнула девушка, - когда один из солдат зашел в конюшню!
- Лилиан, не стоит беспокоиться, я сделал себе очень глубокую нору. А солдаты короля ленивы, они проявляют прыть только тогда, когда им что-то надо стащить или когда видят такую привлекательную девушку, как ты. Правда, тогда их
Прыть направляется в другую сторону.
Лилиан вспыхнула.
- Марсель, зачем ты говоришь гадости!
- Да нет, племянница, я говорю правду.
- Тащите этот сундук наверх! - строго приказала мадам Абинье и мужчины, кряхтя, поволокли тяжеленный дубовый сундук, окованный железными полосами, на второй этаж.
Все более холодными становились дни. По утрам густой туман стлался над долинами и холмов не было видно из окон дома Абинье. Иногда по целым дням шел мелкий однообразный дождь.
Но ни туман, ни дождь, ни пронзительный холодный ветер не могли остановить Филиппа. Он натягивал на плечи тяжелый кожаный плащ, седлал свою лошадь и каждое утро отправлялся из дому к ручью. И каждый раз его сердце сжималось, каждый
Раз ему казалось, что Констанция будет ждать его в условленном месте.
Но день проходил за днем, а Констанция так и не появлялась у ручья. Об этом говорило кольцо с жемчужиной. Оно висело на сучке и тускло поблескивало. Это было единственное яркое пятно в мрачном сером пейзаже, ведь листьев на деревьях уже не было, они, потемнев от дождей и тумана, лежали на земле.
Филипп садился на мокрый камень и пристально смотрел на сверкающий перстень, думая о Констанции.
<Где же она? Почему не приходит? Может, она забыла обо мне, вычеркнула из своей памяти? Нет, этого не может быть, ведь не может же она забыть все, что с нами здесь было! Может быть, с ней что-то случилось? Может, она заболела и сейчас нуждается в помощи, а жестокие Реньяры даже не хотят помочь девушке?>
Но он тут же одергивал себя, понимая, что смотрит на старого Гильома Реньяра и на его сыновей своими глазами и примеряет к ним свои отношения.
<А ведь, как говорила Констанция, все Реньяры жалеют и любят ее. Может быть, действительно, она больна?>
И он вспомнил, как в прошлом году поздней осенью простыла и лежала в бреду Лилиан. Вспомнил, как она металась по подушкам, просила пить, вспомнил ее горячие руки, растрепанные волосы, вспомнил озабоченное лицо матери с застывшими слезами на глазах. Целую неделю Лилиан пролежала тогда, почти не приходя в сознание. Она бредила, шептала какие-то имена, кому-то клялась в верности.
Мать сидела у изголовья ее кровати, потупив взор, и гладила дочь по щекам, а время от времени клала на ее горячий лоб мокрое полотенце.Филипп входил в комнату сестры, несколько минут стоял, чувствуя, что ничем не может помочь своей сестре.Но Лилиан вскоре поправилась, и в доме Абинье все пошло своим чередом. По утрам Лилиан готовила завтрак, мать занималась рукоделием, штопала белье. Служанка убиралась в комнатах, а Филипп занимался хозяйством...
Дождь монотонно барабанил по шляпе, по плащу. Голые черные ветки подрагивали и с них осыпались крупные капли.
Филипп протянул руку и прикоснулся к перстню. Он был холоден и влажен.
- Ну, что же не идет твоя хозяйка? Я же так хочу ее увидеть, сжать ее тонкие пальцы в своих ладонях, хочу признаться ей в своей любви. А если бы руки Констанции замерзли, я бы сжал их в своих ладонях, поднес ко рту и жарко дышал на них. Но она не идет... Может быть, она действительно меня не любит и я ей безразличен? Тогда почему она меня поцеловала?>
И Филипп облизывал пересохшие губы и до хруста сжимал кулаки.Пора было уезжать, но он каждый раз медлил, не находя в себе силы подняться с мокрого холодного камня. Он подолгу смотрел на воду, но сейчас она уже не радовала его взор. Желтые и красные листья проплывали по ручью как бесцельно прожитые дни. На душе становилось больно, сердце сжималось, кровь стучала в висках.И он вновь продолжал произносить имя, как будто оно было каким-то магическим заклинанием и могло заставить Констанцию прийти-к ручью, бросив все, что удерживало ее в доме.
Откуда было знать Филиппу Абинье, что старый Гильом Реньяр, его заклятый враг, занемог и постоянно требует к себе Констанцию, которая не может отойти от него ни на шаг. С самого утра и до позднего вечера Констанция проводила возле своего опекуна. Тот наотрез отказался ложиться в постель и с трудом сидел в кресле возле жарко пылающего камина. У него постоянно мерзли руки, и хоть комната была жарко натоплена, все равно его тело пронизывал озноб.
- Прикрой окно, - просил старый Реньяр, обращаясь к Констанции.
Та смотрела на плотно закрытые рамы и, не решаясь возразить старику, подходила к ним и делала вид, что закрывает окно.
- Ну вот, теперь стало теплее, - вздрагивал старик и протягивал озябшие руки к огню.
Констанции иногда казалось, что он подставляет их слишком близко и его полупрозрачные старческие руки чуть ли не лижут языки пламени. Тогда она подходила к Гильому и пыталась занять его каким-нибудь разговором.
На какое-то время старик отвлекался, на его бескровных губах даже появлялась улыбка, а седая голова мелко тряслась от смеха. И тогда старик начинал вспоминать что-нибудь из своей жизни. Он рассказывал, как воевал с соседями и почему-то самые страшные истории, в которых рекой лилась кровь и гибли люди, казались Констанции в рассказах Гильома смешными. А еще он любил
Рассказывать о том, сколько денег потратил на то, чтобы подкупать судей и солдат.
И в самом деле, когда Гильом рассказывал, то становилось ясно - не так уж страшен этот старик, хотя и жесток. Куда страшнее люди, за деньги продававшие свою совесть и честь, которые, находясь на службе у короля, соблазнялись на подкуп и решали дела в пользу Реньяров.
Гильом ничего не скрывал от Констанции. Он чувствовал, что смерть его близка и поэтому хотел быть откровенным до конца. Но все-таки, он никак не находил в себе сил рассказать тайну происхождения Констанции. Он даже сам боялся
Вспоминать о том корабле, подожженном его сыном, и о том сундучке, окованном медными пластинками, в котором находился пакет, запечатанный королевской печатью, и книга со страницами, испещренными записями и колонками цифр.
И еще об одном происшествии старался не вспоминать старый Гильом Реньяр. Он так и не рассказал Констанции о той ночи, когда принял своего сына Виктора за призрака мертвого короля. Хоть эта история и была не столько страшной, сколько
Смешной.
Сердце Констанции радостно билось, когда Гильом заводил туманный разговор о том, что, мол, было бы неплохо помириться с соседями. Правда, он не знал, как это сделать, но уже само появление такой мысли в голове жестокого старика, не могло не радовать девушку.
- Мы все время враждовали со всеми, - говорил Гильом, - мы гибли сами и убивали других. Может, все-таки, стоит остановиться, стоит прекратить эту бессмысленную вражду? Ведь все равно, воюй мы еще хоть сто лет, мы не сможем вернуть ни земель, ни богатства.
Но странное дело, лишь только стоило старику завести этот разговор, как чуткое ухо Констанции улавливало пьяные крики Виктора, Клода, Жака и их приспешников, пирующих внизу.
Они уже совсем распустились, зная, что отец немощен и вот-вот покинет этот свет. Она понимала, что старик не сможет их убедить остановить вражду. Виктор вел себя в имении как полный хозяин,лишь для виду ссылаясь на указания отца. А братья покорно выполняли все его просьбы и приказы, не находя в себе силы
Противиться.
Вечно пьяные приспешники, которые неизвестно откуда брались в доме Реньяров, словно какая-то злая невидимая сила толкала их сюда, совсем распоясались. Они напоминали свору голодных псов, и стоило Виктору только крикнуть, что кто-то ему не нравится, как те сразу же хватались за оружие и жгли
Дома в окрестных селениях. Среди ночи гремели выстрелы, слышался конский топот.
А судья Молербо словно исчез. Его карета не показывалась, а солдаты бездействовали, проводя жизнь в кутежах и карточных играх, не показывая носа дальше селения.
Сиживая со стариком и слушая его в пол-уха, Констанция то и дело поглядывала в окно на далекие холмы, за которыми протекал ручей, окутанный туманом. Но она знала, что не пройдет и часа, как старик хватится ее и поднимет всех на ноги. И поэтому как ни хотелось Констанции увидеть Филиппа, посидеть с ним в укромном месте, полюбоваться его подарком, она никак не могла этого сделать.
Поэтому она встречалась со своим возлюбленным только в мечтах, только во сне.Да и старый Гильом вроде бы почувствовал, что что-то изменилось в поведении Констанции...
Однажды сердце Филиппа не выдержало. Он просидел до сумерек у ручья, до предела измотав свою душу воспоминаниями, и с сердцем, полным горестных пред
Чувствий, решился. Он окончательно уверил себя в том, что с Констанцией что-то случилось, ведь не могла же она две недели избегать встречи с ним. И вместе того, чтобы поехать домой, в сумерках он двинулся к дому Реньяров. Его сердце бешено колотилось, но он твердо решил во что бы то ни стало увидеть свою возлюбленную.
Наконец, он поднялся на холм и оказался среди развалин замка. Он приник к бойнице и посмотрел вниз. Поместье Реньяров было видно как на ладони. По двору слонялись пьяные вооруженные люди, кони были навязаны у самого крыльца, сновала прислуга, разнося бутылки с вином.
И вдруг Филипп увидел свою возлюбленную. Его сердце дрогнуло.
- Слава богу, - прошептал он, - она жива, с ней все в порядке.Он едва удержал себя, чтобы не броситься вниз, чтобы не закричать:
- Констанция, я здесь, иди сюда, я люблю тебя!
Но он прекрасно понимал, что никто не обрадуется его появлению, кроме самой Констанции, и то он в этом уже начал сомневаться.Но желание увидеться и поговорить с девушкой было сильнее страха. Поэтому он решил дождаться ночи и, проникнув к дому, подойти к ее окну и поговорить.
Долго не унимался пьяный кутеж, долго слышались крики и шальные выстрелы. Испуганно ржали лошади. Филиппу Абинье повезло. Он смог увидеть в окне нижнего этажа Констанцию и смог догадаться, что это ее комната.
<Там! Там живет Констанция!>
Она сидела перед невидимым Филиппу зеркалом и примеряла свое украшение. Она поворачивала голову то вправо, то влево, то отбрасывала волосы с плеч, то приподнимала их над головой.
Филипп, прячась за деревьями, подбирался к дому все ближе и ближе. Камни потрескивали под его ногами.
<Только бы не залаяли псы! Только бы не бросились на меня! Ведь тогда придется убегать, и я не смогу увидеть Констанцию!>
А это было для него самым страшным.Но постепенно в доме становилось все тише и тише. Пьяные песни смолкли, и люди Реньяров разбрелись, кто куда.
Филипп подошел к окну, взобрался на цоколь, сложенный из дикого камня, и кончиками пальцев негромко постучал в стекло.Констанция испуганно вздрогнула и взглянула на окно. По стеклу бежали струи дождя, как бы смывая силуэт того, кто находился за ним. Но девушка догадалась, кто находился на улице, ее сердце тоже радостно вздрогнуло.
<Да это же Филипп! Боже, боже, почему он здесь? Зачем он сюда пришел? Ведь его же здесь могут схватить, убить!>
Она подбежала к окну и подняла раму. Холодный воздух ворвался в ее комнату.
- Филипп, Филипп! - зашептала Констанция.
- Я здесь, - послышался голос парня, и его лицо появилось в окне.
- Зачем ты сюда пришел, ведь тебя могут схватить?! Ты сошел с ума!
- Я хотел тебя увидеть, Констанция, поэтому я здесь.
- Я не могла прийти, заболел Гильом Реньяр и он постоянно требует, чтобы я была рядом с ним.
- Но я же не знал этого, я думал, что с тобой, Констанция, что-то случилось.
- Да что со мной могло случиться? Я день и ночь думаю о тебе, Филипп!
- И я, - ответил парень, - думаю только о тебе.
А в это время одному из головорезов сделалось плохо. Он огляделся и понял, где находится - он сидел прямо возле входных дверей. Свежий воздух долетал до него с улицы. Он тяжело поднялся, помотал головой и, ощупывая стены, двинулся к выходу.
Наконец, он оказался на крыльце и огляделся. Его мутило, и уцепившись руками за поручни, он раскачивался из стороны в сторону, бормоча проклятья.
Констанция и Филипп не слышали ни его громкого бормотанья - ничего. Они всецело были заняты собой. Они смотрели друг на друга в глаза, и Филипп сжимал в своей ладони пальцы девушки.
Филипп попытался привлечь Констанцию к себе и задел ставню. Та с ужасным скрипом качнулась и ударилась о стену.Пьяный наемник тупо уставился в темноту. И только тут, на фоне светлой стены, он различил мужской силуэт в мокром черном плаще.
- Эге, - сам себе сказал бандит, - кто-то лезет к кузине Виктора.Но соваться сам он побоялся.
- Нет, лучше пойду разбужу Виктора, он поймает и оторвет голову нахалу. То-то будет веселье, а то в последнее время что-то скучно жить стали Реньяры.
Пьяный, пошатываясь, стараясь не шуметь, пробрался в дом и отыскал спящего за столом в кресле Виктора.
Он робко потряс его за плечо. Тот уставился на своего собутыльника.
- Тебе чего?
- Тише! - приставил бандит палец к губам. - Там к твоей кузине какой-то нахал лезет в окно.
- Ты что, бредишь?! Тебе почудилось, напился, так спал бы, - Виктор попытался вновь положить голову на руки.
- Да нет же, я тебе точно говорю! - по-пьяному настойчиво уговаривал Виктора собутыльник. - Они целуются, я это сам видел.
Еще в то, что кто-то захотел забраться в спальню к Констанции Виктор мог поверить, но в то, что его кузина могла с кем-то целоваться, было совсем невероятно.
Виктор решил наказать нахала, отважившегося разбудить его.
- Мерзавец, если ты ошибся, я вылью тебе в горло полбочки вина, и ты захлебнешься.
- Да точно, Виктор, ведь я же трезв, - еле стоя на ногах, шептал бандит.
Виктор вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок.
- Пошли! - махнул он рукой.
Стараясь не шуметь, мужчины вышли на крыльцо. Сперва Виктор протер глаза, не желая верить увиденному, и тут же мгновенно отрезвел.
- Я же тебе говорил! - прошептал бандит и схватился за перила.
- Заткнись! - зло прошептал Виктор. Но даже это резкое слово не согнало с губ бандита довольной улыбки.
- Буди людей, - взял за шиворот своего собутыльника Виктор и пристально заглянул ему в глаза, - только тихо.
Хмель и с того как рукой сняло. Он понял, что дело принимает серьезный оборот и стал красться в дом.
Виктор, держась в тени деревьев, стараясь не попадать в пятна лунного света, двинулся вокруг дома. Когда он выбрался к углу, то увидел на крыльце несколько своих людей, притаившихся за балюстрадой.
<Ну все, можно начинать>.Виктор резко рванулся из-за угла и прижал ствол пистолета к спине Филиппа Абинье.
- Ну что, парень, - зло проговорил он.
- Виктор, не стреляй! - с мольбой в голосе проговорила Констанция.
Филипп Абинье понял, что деваться некуда.
- Слезай! - приказал ему Виктор. Тут же подбежали осмелевшие приспешники, заломили Филиппу Абинье руки и оттащили его от окна. Констанция испуганно кричала:
- Пустите его! Пустите, он ни в чем не виноват!
- Уйди! - мрачно сказал Виктор и захлопнул ставни.
- Кто это такой, посвети ему в лицо! - обратился он к одному из бандитов.
Но ему показалось, что тот действует слишком медленно. Он схватил фонарь сам и направил желтый свет в лицо Филиппу.Радостная улыбка появилась на лице Виктора Реньяра.
- О, да это сам Филипп Абинье решил наведаться к нам в гости! Но, наверное, он заблудился где-то по дороге и поэтому приехал так поздно. Наверное, ты хотел встретиться со мной, но перепутал окна и попал к моей кузине?
Наемники громко хохотали, глядя на беспомощного Филиппа. А что он мог сделать против дюжины вооруженных людей? Тем более, его руки были связаны за спиной. Дерзить Виктору он тоже не хотел, потому что чувствовал себя виноватым из-за того, что проник тайком в дом своих врагов и не имел права рассчитывать на пощаду. Он сам знал, на что шел, направляясь к Констанции.
- Что тебе, Филипп, понравится больше, выбирай - или я пущу тебе пулю в лоб или вздерну на этом клене?
- Не надо... - единственное, что смог сказать Филипп.
- Ах, ты боишься умереть, боишься смерти?
- Нет, не боюсь! - громко сказал Филипп Абинье, он не столько боялся за себя и свою жизнь, сколько за Констанцию. Он понимал, что она сейчас, прильнув к щели ставни, следит за всем, что происходит во дворе, слышит каждое слово.
- Так ты, значит, не боишься смерти?
- Нет, не боюсь, Виктор.
- Хотя, к чему мне спешить? - задумался Виктор и, откинув со лба мокрые пряди спутанных волос, потряс головой. - Освобождать тебя никто не приедет, а расправиться с тобой я смогу завтра, тем более, мне очень хочется посмотреть, как ты будешь корчиться, как еще на одного врага нашего рода станет меньше. Твоя мамочка, наверное, будет убиваться и горько рыдать и вновь начнет обвинять
Нас, что мы снова убили кого-то из Абинье, причем абсолютно невиновного, - фиглярствуя, заговорил Виктор.
Хмель понемногу возвращался к нему и туманил взор.
- И все будут говорить, что мы тебя убили на твоей земле, ворвались в твой дом, а ты, Филипп, ни о чем не подозревал, вел себя мирно... И надо же было такому случиться! Какие эти Реньяры кровожадные мерзавцы! Как им нравится убивать невинных людей! Это они по ночам лезут в чужие дома, зарятся на чужое добро, крадут, сбивают с истинного пути чужих девушек...
- Хватит! - сказал Филипп.
- Ах, тебе не нравится такой разговор! Ну конечно же, ты честный человек, а я, - Виктор ткнул себя пистолетом в грудь, - вор, мошенник и мой дядя - мятежник, которого разыскивают по всей округе королевские солдаты и сам судья Молербо. Заприте этого вора и мерзавца в сарай!
Двое бандитов схватили Филиппа и волоком потащили к пристройке с зарешеченными окнами. Один из бандитов открыл тяжелую дверь, а второй пинком втолкнул в темную сырую комнатенку пленника. С писком разбежались крысы, и Филипп упал на мокрую истлевшую солому.
<Как же я так оплошал! - подумал Филипп. - Да и мать с сестрой будут волноваться, не будут всю ночь спать, а будут думать, куда же я запропастился. А Марсель, чего доброго, возьмет свою кожаную сумку с пистолетами и отправится на поиски. И если он погибнет, я этого себе никогда не прощу!>
Филипп прислонился к шершавой скользкой стене, проклиная то мгновение, когда ему пришла в голову мысль поехать к дому Реньяров.
<Каково же сейчас Констанции? - подумал Филипп и тут же в голосе мелькнула другая мысль. - Мой конь, он скорее всего вернется домой и будет жалобно ржать посреди двора. Мать, сестра и Марсель выйдут во двор, увидят его и испугаются. Ужасно! Я попал в страшный переплет и навряд ли смогу из него выбраться, навряд ли мне кто-нибудь поможет>.
Филипп смотрел на мокрые прутья решетки и пытался развязать сыромятные ремни, которые стягивали его запястья. Но те еще больнее впивались в его кожу, и Филипп бросил это бессмысленное занятие.
Филипп Абинье затих, смирившись со своим положением.А мерзкие крысы совсем обнаглели. Они совершенно спокойно сновали у его ног, поблескивая глазами. Он слышал их писк, ощущал прикосновение их когтистых лапок. Одна из крыс, осмелев, принялась грызть его сапог.
И тогда Филипп яростно ударил ногой. Мерзкое животное шмякнулось о стену, истошно запищало и по углам сразу же раздался омерзительный шорох, от которого даже волосы зашевелились на голове у Филиппа.
- Да эти твари меня к утру могут сожрать! И он, опираясь спиной о скользкую стену, поднялся на ноги, подошел к маленькому, забранному решеткой
Окну и стал пристально смотреть на одинокую, едва различимую звездочку. Она то исчезала, прячась в белесых ватных облаках, то вновь вспыхивала, как бы даря пленнику луч надежды и говоря: <Не все так плохо, как ты думаешь, парень>.
И от этого мерцающего света, единственного среди кромешной тьмы, Филиппу становилось легче, будто он был путешественником, а эта звезда подсказывала ему путь, выводя на верную дорогу. Он слышал, как где-то рядом, за стеной, грызутся огромные псы, сражаясь за кость, слышал, как тревожно ржут лошади, как ветер,
Вдруг налетевший неизвестно откуда, хлопает ставнями и воет в ветвях облетевшего клена, на котором, возможно, завтра поутру он будет висеть как маятник остановившихся часов.
ГЛАВА 11
Старый Гильом Реньяр слышал шум во дворе своего дома. Но он никак не мог понять, что там происходит. До него долетали обрывки фраз, хохот, пьяные выкрики.
Он набрал полную грудь воздуха и позвал слугу. Но тот куда-то запропастился и долго не появлялся. Реньяр вновь закричал - и вновь никто не появился. Тогда старик схватил крючковатую палку и принялся колотить ею по столу. Посуда, стоящая на столе, дребезжала, подскакивала, чашка с отваром из трав опрокинулась, и старик смотрел, как ручеек стекает со стола и капли падают на пол.
- Дьявол! Куда эти все бездельники и мерзавцы подевались? Так можно умереть и никто не услышит.
И он бросил свою толстую крючковатую палку в дверь. Раздался грохот, дверь немного приоткрылась, и Гильом закричал из последних сил:
- Ко мне! Ко мне, мерзавцы! Всех накажу, головы поснимаю с плеч!
В дверном проеме появился заспанный слуга. Его лицо было перекошено от страха, а свеча в руке дрожала. Огонек колебался, отбрасывая причудливые тени на стены.
- Ты что, оглох, мерзавец?
Старик неистовствовал. В уголках рта появилась пена. Волосы старого Реньяра были всклокочены, седые пряди растрепались, и весь его вид был ужасен. Он с трудом приподнялся, подсунув подушку под спину, и уселся на кровати. Он напоминал хищную птицу, готовую броситься на добычу.
Но слуга прекрасно понимал, старик беспомощен.
- Слушаю вас, господин, что случилось?
- Что за шум во дворе моего дома?
- Шум? Какой шум? - пьяный слуга недоуменно осмотрелся по сторонам.
- Ты что, мерзавец, не слыхал, как во дворе кричали? Так ты бережешь мое добро? Быстро позови ко мне кого-нибудь из сыновей!
Слуга послушно закивал, оставил огарок свечи на столике у кровати старика и бросился выполнять приказание. Он спустился в комнату на первом этаже, где спал Жак и принялся опасливо тормошить молодого господина.
- Тебе чего? - взревел Жак, протирая заспанные глаза и с трудом поднимая отяжелевшие от вина веки.
- Отец зовет.
- Черт побери, что ему понадобилось среди ночи! Ведь я к нему заходил вечером.
- Не знаю, не знаю, господин, я не виноват, он совсем разбушевался. Злится, кричит...
- Ладно, сейчас поднимусь. Жак накинул на плечи халат и чертыхаясь, нещадно бранясь, поднялся в комнату старика.
Тот сразу же принялся грозить своему сыну пальцем.
- Что за шум был во дворе?
- А-а, - заулыбался Жак, - я хотел тебе сказать, но подумал, что ты спишь и решил не беспокоить до утра.
- Да я вообще не могу уснуть, когда кто-нибудь кричит, а в последнее время в моем доме только и слышны пьяные крики и брань. Пользуетесь, что я не могу до вас добраться.
- Успокойся, отец, - сказал Жак и сел на край кровати.
- Ну так что там, рассказывай поскорее! Жак засмеялся. Ведь он прекрасно знал, как старый Реньяр относится к Констанции. И Жак понимал, что если он обо всем расскажет, может начаться скандал, который не кончится до утра и уже никто тогда в этом доме не сможет уснуть. Ведь Жак прекрасно знал неистовый нрав своего отца.
- Ну, так что там? Говори быстрее, что ты тянешь!
- Как бы тебе сказать, отец, помягче, чтобы не обидеть... - начал Жак.
Но старик схватил его за рукав и дернул.
- Говори как есть, ничего не скрывай! Что-нибудь с Констанцией?
- Да, отец, с Констанцией.
- Так что же ты молчишь, ей плохо, что-нибудь случилось?
- Да нет, ей хорошо, она у себя в комнате.
- Тогда в чем дело?
- У нее появился кавалер.
- Что? - взревел старик, брызгая слюной. - И кто же он?
- Если я тебе скажу, ты, наверное, будешь злиться.
- Говори! Говори! - рявкнул старик.
- Это Филипп Абинье.
- Что? - как бы не поверив своим ушам, переспросил старый Реньяр.
- Филипп Абинье, отец.
- Так ведь он еще мальчишка!
- Да не, отец, ты просто давно его видел.
- Где он?
- Мы связали его и бросили в пристройку.
- А что Констанция?
- Так я же тебе говорю, отец, она сидит в своей комнате и рыдает.
- Рыдает? Это еще почему?
- Мы поймали Абинье, когда он лез к ней в окно.
- Как он посмел пробраться в мой дом?
- Да, отец, в смелости ему не откажешь. Я давно подозревал, что с Констанцией что-то не так. И вот сейчас мы смогли убедиться.
- Мне кажется, Жак, ты что-то врешь и не договариваешь. Быть может, он просто хотел пробраться в наш дом и убить меня?
- Да нет, отец, он лез в окно Констанции, она сама подняла раму.
- Я тебе не верю, - пробурчал Гильом Реньяр, - позови Констанцию, я хочу поговорить с ней, ведь она мне никогда не станет врать.
- Как хочешь, отец, - сказал Жак и поднялся с кровати.
Но старый Гильом его остановил.
- Жак, не надо беспокоить Констанцию, завтра утром во всем разберемся, пусть спит. Жак пожал плечами и застыл в двери.
- Иди, иди, я хочу отдохнуть, - махнул рукой отец. И Жаку ничего не оставалось, как покинуть комнату отца. Он спустился вниз, сопровождаемый слугой, и увидел Клода, который тут же поднялся от стола и направился к брату.
- Чего он тебя вызывал?
- Да ну его, - махнул рукой Жак, - спрашивал, что случилось, кого поймали...