Бенцони Жюльетта. Констанция. Книга вторая

   — Нет, не этого.
   — Так чем я могу быть тебе полезен?
   — Ты один, Анри, можешь помочь мне. Виконт Лабрюйер задумался.
   — Ты предложишь мне сейчас, Констанция, вызвать его на дуэль и заколоть шпагой.
   — Нет, — рассмеялась мадемуазель Аламбер, — ты мне нужен живым, Анри, живым и невредимым.
   — Тогда я тебя не понимаю, Констанция.
   — Неужели ты не хочешь помешать свадьбе?
   — Нет, я даже мечтаю, чтобы он женился именно на Колетте.
   — Но ты не слишком догадлив, Анри, хотя можешь мне помочь.
   Виконт отвернул простынь и сел рядом с Констанцией.
   А мадемуазель Аламбер, прикрыв глаза, сказала:
   — Да, бедная Колетта, она так напоминает мне мою юность, когда мне было всего пятнадцать лет, такая же невинная, такая же наивная…
   На губах Анри появилась улыбка.
   Ты обманываешь себя, Констанция, ты была совсем другой.
   — Нет, в душе я всегда оставалась наивной и невинной. Да, онаневинна и чиста, — сказала Констанция и прикрыла глаза рукой, словно бы плакала.
   Анри с подозрением смотрел на нее, искренна она или притворяется.
   — Да, я уже заинтригован, — сказал он, — слушаю и почти что согласен на твое предложение.
   Рука тут же исчезла с глаз Констанции, она повернулась к своему другу.
   — Не знаю, как тебе и сказать, Анри…
   — Ну что ж, если ты не будешь со мной откровенна, я не смогу выполнить твою просьбу.
   — Я хочу, чтобы ты сделал с ней это… Анри, уже обо всем догадавшийся, решил немного позлить Констанцию.
   — Что, это?
   — Я хочу, чтобы ты лишил ее девственности. — Но ведь Эмиль мой друг!
   — Я тоже твоя подруга, и я хочу, чтобы шевалье де Мориво не завладел ее невинностью. Его нужно наказать, ты согласен со мной, Анри?
   Виконт задумался. В общем-то Констанция была права, Эмиль поступил подло, не посоветовавшись со своей любовницей о предстоящей женитьбе.
   Констанция, заметив, что Анри колеблется, подалась вперед, словно так молодой человек мог лучше ее расслышать.
   — Ты понял, Анри, он не должен получить ее невинность, и я хочу, Анри, чтобы ты наставил ему рога еще до его женитьбы.
   — Да, ты коварная женщина, — виконт смотрел на Констанцию так, словно видел ее совершенно в ином свете, — я не думал, что ты способна на такое. Или может быть, ты любишь его?
   — Нет, я его ненавижу.
   — И все равно я не могу понять тебя. Неужели ты, чудовище, бросаешь мне в руки эту маленькую девочку лишь для того, чтобы отомстить Эмилю? И честно говоря, Констанция, я не вижу в этом большой необходимости. Зачем я должен делать это, почему?
   — А все те соблазненные тобой девушки, почему ты завладел ими?
   — Я их любил, — отвечал Анри.
   — Но ты же хотел завладеть и моей подопечной, — Констанция начинала злиться, Анри явно хотел от нее чего-то потребовать взамен.
   — Тогда ты меня попросила вычеркнуть ее из своего сердца, и яэто покорно сделал. И ты сама виновата в том, что сейчас у меня нетжелания заниматься ею.
   Констанция опустилась на подушку и поплотнее обтянула подол платья на ногах так, чтобы даже ее розовые пальчики не торчали наружу. Единственным выходом было позлить Анри.
   — Неужели ты решил отойти в сторону, решил покончить с любовью?
   — А что в этом странного! — воскликнул Анри. — Париж больше меня не привлекает, ведь здесь такой чудесный воздух, так весело щебечут птицы. Согласись, Констанция, в Париже не слышно голосов птиц.
   — Ах, птицы, — сказала Констанция, — конечно же, как я забыла. И какую же птичку ты собираешься поймать на этот раз?
   — О, она чудесна, обязательно поймешь, кто она, когда все гости рассядутся за столом.
   — Но ты все-таки поедешь со мной в Париж?
   — Подумаю. Предложение твое довольно соблазнительно, но онопотребует от меня больших усилий.
   — Анри, о чем ты говоришь? Когда это соблазнить женщину было для тебя огромным трудом?
   — Я старею, Констанция, — развел руками Анри, — тебе тоже не удалось удержать Эмиля.
   — Перестань говорить об этом, — зло сверкнув глазами, воскликнула мадемуазель Аламбер.
   — По-моему, ты сама первая завела об этом разговор. Я, живя тут, в провинции, совсем забыл обо всех вас. Меня теперь занимает совсем другое. Я созерцаю небо, деревья, спокойную воду…
   — И в промежутках между созерцаниями, конечно же, охотишься за птицами.
   — Нет, за одной птичкой, Констанция, она великолепна.
   — И конечно же, замужем.
   — Для меня это не препятствие, даже вселяет в душу некоторую тревогу. Ведь представь себе, муж может оказаться ревнивым и попытается проткнуть меня шпагой. Умереть за любовь, Констанция, что может быть прекраснее!
   — Ты плохо кончишь, если не откажешься от замужних женщин.
   — Я ничего не могу с собой поделать, — признался Анри, — если я влюбился в женщину, то не отступлюсь от нее до тех пор, пока она не будет принадлежать мне.
   — Неужели ты забыл, Анри, как тебе пришлось отступиться от меня?
   — Ты, Констанция, другое дело, ты единственная, кто попытался убить меня прежде, чем я стану твоим. И к тому же я не теряю надежды завладеть твоим телом.
   — Уж не это ли условие ты хочешь мне выставить взамен за услугу?
   — Я еще подумаю, заниматься ли мне твоей воспитанницей или продолжить охоту на птиц.
   — Ну я прошу тебя, Анри, — взмолилась Констанция, — я не могу допустить, чтобы эта бедная девочка досталась невинной в руки этому чудовищу. Она должна сперва узнать настоящую любовь, почувствовать нежность, ведь ты умеешь это делать, Анри.
   — Ты так говоришь, Констанция, словно желаешь ей добра.
   — А я и желаю.
   — Мне не очень верится в это. Ты ослеплена ненавистью. Я подумаю до вечера, все зависит от поведения моей птички. Если она сегодня же попадет в мои силки — то я поеду с тобой в Париж.

ГЛАВА 12

   Когда стемнело и гонг возвестил о начале ужина, все собрались в гостиной дома графини Лабрюйер.
   Констанция Аламбер, сославшись на отсутствие аппетита, не селак столу, а обосновалась возле клавесина и пока все ели горячее, онавысоким голосом услаждала слух собравшихся.
   Сновали лакеи, разносились кушанья, а Констанции и в самом деле не хотелось есть. Она была настолько взволнованна, что совершенно забыла о потребности в еде и питье. Но когда она закончила петь очередную песню, она ощутила жажду.
   — Я передумала, — сказала Констанция, подсаживаясь к столу. — Немного фруктов и бокал легкого вина вполне меня устроят.
   Графиня Лабрюйер, сидевшая во главе стола, склонила набок голову.
   — Люди всегда поступают подобным образом, только жаль, мадемуазель Аламбер, что вы не попробовали тушеное мясо, оно было великолепным.
   — Я с удовольствием бы приняла участие в пиршестве, но, простите, у меня совсем нет аппетита.
   — Вас что-то беспокоит, дорогая? Наверное, вы влюблены.
   Констанция улыбнулась.
   — Нет, мадам Лабрюйер, здесь нет того, кому бы я желала отдатьсвое сердце.
   — Но может быть, его взяли силой?
   — Нет, я достаточно хорошо умею защищаться, — и Констанция отправила в рот маленький кусочек персика, а потом запила его вином.
   Виконт Лабрюйер сидел и старательно расправлял на коленях салфетку. Напротив него сидела Мадлен Ламартин и отрезала маленьким ножиком от большого яблока ломтик за ломтиком.
   — О чем вы говорили, — поинтересовалась Констанция, — в то время, как я пела? Виконт так громко смеялся, что я, право, заинтересовалась.
   Женщины, сидевшие за столом, переглянулись.
   — Мы не говорили, рассказывал виконт.
   — О чем же?
   Констанция рассматривала серебряную вилку, украшенную фамильным гербом семейства Лабрюйер. Старая графиня немного смутилась.
   — Он рассказывал о том, как вы впервые попали в Париж.
   — Не очень-то любезно, — возмутилась Констанция, — обсуждать женщину у нее за спиной. Но виконту я могу простить все, — она склонила голову, и Анри ответил ей улыбкой.
   — Прости, дорогая Констанция, но я не имел в виду тебя обидеть. В самом деле, смешно было наблюдать, как ты по-варварски орудовала ножом и вилкой.
   — Но теперь-то у вас больше нет сомнений на мой счет?
   — О, Констанция, вы великолепны!
   — Но если уж пришлось обсуждать меня, — сказала мадемуазель Аламбер, — то может быть, есть смысл сменить тему?
   — Делайте, что хотите, — попросила ее старая графиня. — Мне уже, честно признаться, порядком наскучил мой внук. Он говорит только о женщинах.
   — А вы уверены, мадам Лабрюйер, что я собираюсь говорить о мужчинах?
   — О ком же еще может завести разговор столь хорошенькая женщина?
   Маркиз Лагранж сидел отдельно от своей жены. Та с трудом помещалась в изящном кресле из-за своей полноты. Но она чувствовала себя вполне раскрепощенно. Она неторопливо поглощала персик за персиком, не обращая внимания на всех.Несмотря на пышное тело, она была чрезвычайно красива. Есть такой тип женщин, которые красивы не чертами лица, а лишь мимолетноуловленным выражением. Ее улыбка заставляла улыбнуться в ответ каждого, глаза лучились какой-то неприкрытой хитростью. И это, как ни странно, располагало к ней собеседников.
   Ветер ударил в распахнутое окно, и язычки свечей в высоких канделябрах качнулись, на мгновение сместив тени.
   «Словно бы мир покачнулся»— подумала Констанция, но тут же дворецкий опустил раму и все встало на свои места.
   — Так я обещала сменить тему и хотела бы кое о чем спросить мадам Ламартин.
   Констанция наизусть знала все любимые фразы виконта Лабрюйера и хотела немного позлить его. Ведь мадемуазель Аламбер ухе прекрасно сориентировалась, кто же является избранницей сердца виконта.
   Женщин за столом сидело всего четверо, старая графиня отпадалапо двум причинам: во — первых, она была бабушкой виконта, а во-вторых, слишком стара. Насчет себя Констанция не сомневалась, а вотвыбрать между мадам Лагранж и мадам Ламартин было не сложно.
   Она знала, виконту больше нравятся стройные худые женщины, ион не так-то легко воспламеняется, завидев толстушек. К тому же, рядом с маркизой Лагранж сидел ее муж, и вид его был довольно суров.
   Почтенный маркиз обладал густой седоватой шевелюрой, одутловатым лицом и по тому, как он пил большими глотками вино, было понятно, он человек решительный.
   Конечно же, очередной жертвой виконта должна была стать Мадлен Ламартин.
   Итак, Констанция решила, что пришел ее черед позлить Анри.
   — Вы любите своего мужа? — спросила она у Мадлен.Та тут же вспыхнула, ведь вопрос точь — в-точь повторял сказанное сегодня на пруду виконтом Лабрюйером.
   «Ах, вот оно что, — подумала женщина, — значит не мне одной он задает подобные вопросы. Скорее всего, весь Париж знает их наизусть, во всяком случае, женская половина».
   Но вопрос был задан и требовал ответа. Констанция ждала.Маркиза Лагранж негромко рассмеялась, позабавленная замешательством Мадлен. Та беспомощно озиралась, ища у кого — нибудь поддержки.
   Но маркиз отвел взгляд, старая графиня была поглощена созерцанием косточки персика у себя на тарелке. Виконт небрежно покачивал рукой, облокотившись на спинку пустого кресла рядом с собой.
   Констанция, ободряюще улыбнувшись, снова спросила:
   — Так, вы любите своего мужа, мадам? Немного помолчав, Мадлен Ламартин ответила:
   — Да.
   Чем вызвала новый приступ смеха у маркизы Лагранж. Муж строго посмотрел на свою жену, но от этого она расхохоталась еще пуще. Прикрыв рот рукой, она попросила прощения.
   — Извините меня, но нельзя же задавать вслух такие очевидные вопросы.
   — Почему очевидные?! — изумилась Констанция, — ведь ее мужа нет рядом, и мадам Ламартин может отвечать вполне искренне.
   — Очень любите? — поинтересовалась в свою очередь маркиза.
   Бестактный вопрос привел Мадлен в возмущение.
   — Конечно же, очень люблю.
   Даже тогда, когда его нет рядом? — изумилась Констанция.
   — Конечно же, а как иначе?
   — Но вы хотели бы, чтобы ваш муж оказался рядом с вами, мадам? — настаивала на своем Констанция, словно ей доставило бы огромное удовольствие услышать из уст Мадлен, что та не любит своего мужа.
   Виконт Лабрюйер лукаво улыбался, следя за тем, как Констанцияненавязчиво издевается над его новой избранницей. Ему хотелось заступиться за нее, но виконт понимал, что еще не настало время.Констанция должна была распалиться и допустить какую-нибудь ошибку в поведении, и вот тогда Анри ее заметит и не преминет указать остальным.
   Но Констанция Аламбер чувствовала себя настолько уверенно, что виконт не сдержался:
   — Простите, мадемуазель, но я думаю, Мадлен слишком серьезно относится к этому делу, я имею в виду супружество. А ваши вопросы слишком легкомысленны и думаю, Констанция, вам сперва следовало бы выйти самой замуж, а уж потом учить остальных.
   Мадлен с благодарностью посмотрела на виконта, Констанция зло поджала губы, ведь здесь не всем было известно, почему она до сих пор не замужем. Но, как всегда водится в светских кругах, на помощь Констанции поспешила маркиза Лагранж.
   — Я, например, — она приложила вилку к груди так, что Мадлен испугалась, не проткнет ли маркиза себе шею, — не вижу ничего странного в том, что женщина одна. Во всяком случае, меня это не пугает.
   — Ну как же, — улыбнулся виконт, — если женщина одна — это совсем другое дело, чем если она замужем.
   — А вот я не боюсь своего мужа, — сказала маркиза, глядя в глаза месье Лагранжу, — я его абсолютно не боюсь, потому что я вольна. И какая разница, замужем я или нет, если у меня есть право выбора.
   Все посмотрели на маркиза. Тот даже не дрогнул, выслушав подобное от своей жены. Он старательно прожевал ягоду винограда и отложил вилку в сторону.
   — Не боитесь? — изумилась Констанция. — А мне показалось, у вас с маркизом немного другие отношения.
   — Она меня абсолютно не боится, — абсолютно искренне признался маркиз, правда, придав своему тону немного шутливый оттенок.
   — Но как же, если женщина утверждает, что она вольна в своем выборе, у вас должны возникнуть какие-то опасения на ее счет, — вставила графиня Лабрюйер.
   — Нет, — засмеялась маркиза, — опасения могут возникнуть только у меня. Мой муж знает, я разборчива, а он не всегда проявляет хороший вкус.
   — Я не совсем понял, что вы хотели сказать, маркиза? Вы вольныв своем выборе и не делаете его или же допускаете возможность измены?
   — Неужели не понятно, я конечно же верна своему мужу] — воскликнула маркиза и маркиз Лагранж одобрительно посмотрел на нее.
   — Но это только в том случае, — предупредительно поднял палец Анри, — если муж рядом с вами. А если вы одна, маркиза, что тогда?
   — Извините, виконт, — проговорила Мадлен Ламартин, — но мне кажется, вы абсолютно не понимаете женщин. Вы не разбираетесь в ихдуше, не можете посмотреть на мир их глазами. То, что вам кажетсяпрекрасным, кажется нам уродливым — и наоборот.
   — Я не согласен с вами, Мадлен, — Анри отставил недопитый бокал. — Женское тело всегда прекрасно, независимо от того, смотритна него мужчина или женщина. Это совершенство, созданное природой, поэтому его красота не подлежит обсуждению. Но мы немного отклонились от темы, — напомнил он, — вы не ответили на мой прямо поставленный вопрос, маркиза: так вы готовы изменить мужу, если окажетесь одна и вам представится великолепный случай для этого? Ну, допустим, никто не узнает об измене.
   — Даже муж? — с улыбкой спросила маркиза.
   — Ну конечно, в первую очередь он.
   — Это волнует меня меньше всего, — беспечно махнула рукой маркиза Лагранж. — Я думаю, каждая женщина способна себе позволить маленькое приключение, особенно я. И самое главное для меня условие — чтобы никто раньше, чем я сама, не успел рассказать мужу об этом. Ведь если я признаюсь, он обязательно простит меня. Один раскаявшийся грешник дороже двух праведников, не так ли написано в святом писании?
   — Я бы не переносила так смело слова писания на столь щекотливую область человеческих отношений, — воскликнула Констанция.
   — Так что главное для меня, чтобы муж обо всем узнал только измоих уст, — маркиза громко засмеялась, а Мадлен с удивлением смотрела на эту полную женщину, чье лицо, до этого привлекательное, вдруг сделалось безобразным.
   Складки ее тела ходили волнами от смеха. Маркиза внезапно смолкла и вновь улыбнулась. Вместо оскала хохота всем предстала очаровательная улыбка.
   — Не верьте мне, а вы не верьте в первую очередь, — обратиласьона к Мадлен. — Я всего лишь шучу, а вы уж было подумали, я такая распутная?
   Шутливая поначалу беседа принимала философский оборот и вряд ли кто из беседующих знал точный ответ на поставленный вопрос. В самом деле, одно, когда говоришь, что верна своему мужу, сидя рядом с ним, а другое — представить себе, что ты осталась одна и никто не узнает об измене. К тому же, если предложение исходило бы от столь очаровательного молодого человека как Анри.
   — По-моему, мы все говорим немножко не то, что думаем. Но все равно, я, будучи абсолютно искренней, возьмусь утверждать, что любовь женщины — это прежде всего, верность и правдивость.
   Мадлен говорила так убежденно, что можно было подумать, она и в самом деле так думает.
   Маркиз подмигнул виконту. Тот сразу же бросил:
   — А по-моему, женщина и верность — это понятия несовместимые. Во всяком случае, мне до сих пор не доводилось встречать ни одной женщины, способной сохранять верность своему мужу или возлюбленному. Ведь так, мадемуазель Аламбер? — он кивнул Констанции.
   Той хоть и не приятно было это замечание, но она была вынуждена с ним согласиться.
   — Да, виконт, но, конечно же, я не имею в виду себя. Все рассмеялись, с такой непосредственностью было сделано последнее добавление. Но всех удивил виконт Лабрюйер.Он добавил:
   — И все-таки я верю в женскую верность, верю в любовь, пусть это и покажется некоторым из вас странным. Возможно, нет человека более убежденного в истинном существовании любви.
   — Может быть, вы все-таки, виконт, объясните свою позицию? Я что-то не до конца понимаю вас, — сказала Констанция.
   — Хорошо, я уточню. Я верю в очарование, с этим уж никто не сможет поспорить.
   Мадлен, смеясь, опустила голову и, взяв в свои тонкие пальцы ножку бокала, повертела его. Искристое вино переливалось, отражая огоньки свечей.
   — Ну вот и договорились, — рассмеялась Констанция, — слишком серьезно вы говорите о таких легкомысленных вещах, виконт. Сперва вы утверждаете, что любви не существует, а потом клянетесь, чтоединственный верите в нее.
   По-моему, виконт искренен, — тихо проговорила Мадлен.
   — А по-моему, некоторые сидящие за столом не совсем понимают, о чем идет разговор. Нужно знать виконта не один год, чтобы не верить его словам.
   — А вы давно знакомы с ним? — Мадлен глянула на Констанцию, пытаясь определить, к ней ли обращен вопрос.
   Это вновь позабавило маркизу, и она подавилась очередной порцией смеха, сделав вид, что закашлялась, слишком резво отпив глоток из бокала.
   — Не будьте так строги, — наконец-то придя в себя, сказала маркиза. Так вы утверждаете, виконт, что верите в очарование?
   — Да, женщины ангелы, — сказал Анри, складывая салфетку пополам. ^
   — Ангелы, — рассмеялась Констанция, — вы, наверное, представляете себе женщин только в постели, а в хизни они не очень-то считаются с чужими чувствами.
   Маркиз отложил прибор и отодвинул тарелку.
   — Вы это правильно заметили, мадемуазель Аламбер, женщина в постели — всегда ангел, а вот самый кроткий мужчина может стать сущим дьяволом, — и не дожидаясь, пока засмеются остальные, сам задорно захохотал, чем привел в немалое замешательство старую графиню.
   — А я с вами не соглашусь, — не очень-то уверенно сказала Мадлен.
   — Я, может, не правильно выразил свою мысль, я ни в коем случае не хотел вас обидеть. Но дело в том, что мужчины, просыпаясь по утрам, часто обнаруживают, что обнимают самую обыкновенную женщину, а ведь ночью они были уверены, что к ним снизошел ангел.
   — А вы согласны с маркизом? — Констанция требовательно посмотрела на виконта. Тот пожал плечами.
   — Иногда и мне случалось испытывать подобное, правда, не часто. Обычно я покидаю своих возлюбленных еще до рассвета, когда они спят. Но могу сказать одно — я верю в любовь.
   — Вы уверены в этом?! — изумилась маркиза Лагранж.
   — Абсолютно.
   — Я сомневаюсь.
   — Но, с одной стороны, я верю, что люблю, а с другой — знаю, что 9то не так. Вера и сомнение питают меня — и это жизнь.
   — По-моему, виконт, — улыбнулась Констанция, — вы верите в одно, когда находитесь здесь, в деревне, и совсем другое, когда находитесь в Париже.
   Мадлен чувствовала, как пылают ее щеки, она избегала смотреть на виконта.
   «Почему они так измываются надо мной? — думала женщина. — Или же я просто не привыкла к светским беседам и такие вопросы в норме? Но ведь здесь никто не говорил подобных вещей, пока не приехала мадемуазель Аламбер. Она красива и видно по ее лицу, что благородство — ее суть. Но откуда такая злоба, такое желание унизить?»
   И тут Констанция привела ее в ужас своим следующим вопросом.
   — Виконт, скажите пожалуйста, если бы у вас был выбор…
   — Выбор это всегда хорошо, — вставил Анри.
   — Так вот, если бы вы имели возможность выбора: с кем из женщин, сидящих здесь за столом, вы захотели провести ночь?
   — Это чисто умозрительный вопрос или он имеет под собой реальную почву?
   — Вы говорите, виконт, так, будто постель уже застлана.
   — У вас, мадемуазель Аламбер, довольно изощренное любопытство. Я должен подумать, — и виконт принялся по очереди бесстыдно рассматривать сидевших за столом дам. Он скользнул взглядом по глубокому вырезу платья Констанции, потом перевел взгляд на Мадлен. Та, не зная куда деть руки, теребила край скатерти. А затем пристально и с улыбкой посмотрел на маркизу Лагранж.
   Он даже открыл рот, чтобы произнести имя, как маркиз предупредительно поднял руку:
   — Нет-нет, мадемуазель Аламбер, вы не правильно поставили вопрос, во всяком случае, я бы поставил его по-другому.
   — И как?
   — Что поделаешь, я эгоист, мадемуазель Аламбер, и во всем ищу свою выгоду. Если виконт назовет имя, то женщина все равно не сможет прийти к нему сама, а так я буду знать, стоит ли мне оставлять дверь в спальню на ночь приоткрытой.
   — Так что вы хотели спросить?
   — Я думаю, дамы должны назвать мужчину, с кем бы они хотели провести ночь. Я не говорю сегодняшнюю, — улыбнулся маркиз, прикладывая руку к сердцу.
   Мадлен сосредоточенно смотрела в тарелку. Маркиза с улыбкой на лице перекладывала приборы, а Констанция пошла ни хитрость:
   — Я, — произнесла она и тут же все посмотрели на нее, — я удивляюсь, неужели все дамы так и будут молчать?
   Маркиз расхохотался.
   — Вы хитры, мадемуазель Аламбер. Ну что ж, в таком случае, начнем с моей жены.
   — Меня этот вопрос не касается, я уже говорила о верности и немогу несколько раз за вечер менять свои убеждения. А вы, мадемуазель Аламбер, с кем бы хотели провести ночь?
   — Этот вопрос тоже не в мой адрес, — улыбнулась мадемуазель Аламбер, — все знают, что я равнодушна к мужчинам.
   — Это правда, — подтвердил виконт. — Сколько я не добиваюсь ее благосклонности — и все впустую.
   — Значит, остаетесь вы, — улыбнулась Констанция.
   Мадлен вскинула голову и посмотрела на старую графиню. На лице той выражалось сожаление, словно она извинялась за своего внука, посмевшего затронуть столь щекотливую тему. Хотя обвиняла она его в этом лишь по инерции, потому что настоящей виновницей была Констанция. Ведь это она предложила сменить тему и затеяла этот скользкий разговор.
   — Я не смогу ответить на этот вопрос, — наконец-то нашлась Мадлен Ламартин.
   Все рассуждения присутствовавших за столом свелись на нет.
   — Я в обиде, — проговорил виконт, — никто не желает скрасить мое одиночество и никто не желает быть искренним.
   — Вы забыли, — послышался голос старой графини, — что есть еще и я, — она засмеялась дряблым старушечьим смехом, — и единственное, что мне остается, чтобы спасти положение, так это сказать: я бы не отказалась провести ночь с таким красавцем, как виконт. Положение было спасено, все рассмеялись. А Анри, приподняв бокал, кивнул своей бабушке:
   — Вы, мадам, спасли мою репутацию. Теперь никто не сможет утверждать в Париже, что за столом не нашлось женщины, согласившейся провести со мной ночь. Я обязан вам по гроб жизни.
   — Можешь клясться, все равно я умру раньше тебя и мне не придется удостовериться в том, что ты обманул меня.
   Виконт поднялся из-за стола и склонился к Мадлен.
   — Позвольте поцеловать вашу руку. Вы, мадам, были так милы весь этот вечер, что я восхищен вами.
   Смущенная Мадлен подала руку для поцелуя, и виконт немного дольше, чем того требовали приличия, задержал в своей ладони ее руку. Женщина почувствовала, как ее тело прошибает озноб, как похолодели кончики пальцев. Ей хотелось отдернуть руку, но все смотрели на нее и на Анри.
   — Вы смущены? — спросил виконт.
   — Ничуть, — качнула головой Мадлен.
   — Вы были храбры, когда мы донимали вас дурацкими вопросами, и я благодарен вам за откровенность.
   — Да-да, — Констанция тоже поднялась, — простите, мадам Ламартин, мою навязчивость, но мы же в своем кругу и можем иногда пооткровенничать. Лучше знать правду о других, а хотеть — не значит еще сделать.
   — В самом деле, мне было непросто, — призналась Мадлен.
   Маркиз Лагранж обратился к старой графине.