Однако объяснение с взбалмошной принцессой стало трудным делом. Едва Жиль открыл рот и высказал несколько слов по этому поводу, она, вся горя, накинулась на него, крича и не опасаясь быть услышанной, что он только и помышляет о том, чтобы уехать в Прадеру, что все слухи - это лишь предлог.
   - Кто сможет узнать, что мы встречаемся здесь ночью? Лишь одна Фьяметта в курсе, но она скорее умрет, чем выдаст меня.
   - Во всяком случае, так долго продолжаться не может. Вы же не можете провести всю жизнь в постели, притворяясь больной.
   - Я в ней буду оставаться сколько угодно. Не понимаю, почему отказываться от такого права?
   - Король может найти это странным, что при своей болезни вы так великолепно выглядите.
   - Я беременна и имею право на причуды.
   - Хорошо, что вы вспомнили об этом. В вашем состоянии, сударыня, было бы лучше, если бы вы избегали некоторых изнурительных упражнений.
   При свете зажженной ею свечи, поскольку было затруднительно объясняться в полной темноте, он внезапно увидел слезы в ее глазах и понял, что сделал ей больно.
   - Тебе ли ставить в упрек страстность наших ласк, - прошептала она с трудом. - Я полагала, что это тебе доставляет такое же удовольствие, что и мне.
   Чтобы утешить ее, он улыбнулся, привлек ее к себе и поцеловал ее распущенные светлые волосы.
   - Не в этом дело. Надо, чтобы ты поняла, что ты не такая, как все другие женщины. Ты же будущая королева Испании, и у короля есть глаза.
   - Это несносный старик, святоша. Он полагает, что осудил бы себя на вечное проклятие, если бы не оставался по-глупому верен своей жене, скончавшейся более двадцати лет назад! - взорвалась Мария-Луиза. - Если бы он не отказывался от удовольствий, которых, впрочем, он смертельно жаждет, то он бы был более снисходителен по отношению к другим. Он не преследовал бы их с такой жестокостью. Он мстит себе своей непоколебимостью.
   - Несомненно. Но если слепцы на площади начинают говорить о нас, это означает, что ты в опасности. Ты должна быть осторожной, это относится не только к тебе, но и к ребенку, которого ты вынашиваешь. Во-первых, тебе следует возобновить твои обычные занятия, например, твое присутствие на празднике Сан-Исидоро. Твое отсутствие на религиозной церемонии не может пройти незамеченным.
   - Я знаю. Но что будет с нами, с нашими сладостными встречами?
   - Мы найдем способ, - сказал Жиль без особой уверенности.
   Но она уже ни о чем не думала, вцепившись в него, как влюбленная кошка, мечтая о новых ласках. Он попытался остановить ее.
   - Уже поздно. Надо возвращаться.
   - Нет, еще нет. Я буду такой несчастной. Возьми меня.., всего один раз. Ах да, я принесла тебе подарок. Едва о нем не забыла.
   Она побежала босая к куче одежды, валявшейся на полу у двери, прибежав, бросилась к нему в объятия. Что-то проскользнуло в руку Жиля, он запротестовал:
   - Я не хочу никаких подарков, особенно таких ценных! - воскликнул он, когда слабый свет свечи вырвал из темноты сияние великолепного изумруда, вставленного в перстень.
   - А почему бы мне не сделать тебе ценного подарка! То, что ты мне даешь, для меня бесценно.
   - Вот потому я тебе это и даю. А этот перстень...
   Как будто ты мне платишь.
   - Не будь таким глупым. Изумруд - это талисман. Он такой же зеленый, как надежда, зеленый, как весна. Один старик ученый сказал мне однажды, что древние египтяне полагали, что это камень любовников. И потом, ты приехал в Испанию за состоянием. Позволь мне начать с этого камня. И не оскорбляй меня своим отказом.
   Надо было принять подарок. К тому же Жиль испытывал новое чувство, более чистое. До сих пор он думал, что был для принцессы всего лишь инструментом для удовольствий, а чувства мало ее интересовали. Эта драгоценность открыла для него что-то нежное, сердечную теплоту, которая, может быть, и не была любовью, но была очень на нее похожа. Он нежно поцеловал руку, только что вручившую ему поистине королевский подарок.
   - Этого, моя королева, я никогда не забуду.
   Последовавшее за этим объятие дало почувствовать теплоту его признательности, а когда Мария-Луиза вырвалась от него и убежала во дворец, он более не испытывал чувства облегчения, как это было раньше. Это было схоже с тем чувством, которое он испытал в первый вечер: будущая королева Испании безнадежно искала своего счастья. И только один Бог знал, какую власть смог бы извлечь у нее какой-либо ловкий человек, когда она возложит на себя корону. Не надо было долго жить при дворе, чтобы понять, что наследный принц Карл был всего лишь толстым туповатым простаком, миролюбивым и легковерным до глупости, находящимся в постоянном блаженном восхищении своей женой. Настоящим королем будет Мария-Луиза. Но кто будет повелителем Марии-Луизы?
   - Да защитит Господь Испанию, - прошептал он сам себе, заворачивая перстень в платок с приятным чувством, будто он прижимает к себе старые камни замка Лаюнондэ.
   Он почувствовал успокоение в сердце и в душе.
   Похождение, случившееся с ним, начинало заботить его, но теперь, кажется, оно заканчивается само собой без криков и без мук, а когда он много позже вспомнит о нем, то это воспоминание будет лишено горечи.
   Часы где-то пробили три часа. Давно уже следовало бы вернуться и отдохнуть. Жиль тихонько вышел из павильона, закрыл за собой дверь, сделал несколько шагов вдоль реки, вдыхая полной грудью свежий ночной воздух, напоенный ароматами.
   Какая-то ночная птица прокричала совсем рядом с ним. Тотчас же из-за кустов выскочило множество людей в масках и набросилось на молодого человека. Они связали его с такой ловкостью и быстротой, что он даже не успел выхватить шпагу.
   После того как его скрутили по рукам и ногам, какой-то гигант, весь в черном, взвалил его к себе на плечи и понес по дорожке, ведущей вдоль берега до площадки, усаженной зонтиковыми соснами, ступеньки с нее спускались к самой реке.
   Несмотря на неудобство, пленнику удалось различить посреди площадки силуэт человека, который, казалось, их ожидал.., и кого-то ему напомнил. Властный голос произнес:
   - Сделано?
   - Сделано, сир. Мы несем его, - ответил кто-то.
   - Отлично! Кладите сюда!
   Несший Жиля опустил его на землю без всяких церемоний, но не это усилило беспокойство Жиля. Если уж сам король потрудился устроить эту засаду, то любовник неосторожной Марии-Луизы пропал.
   Лежа на холодном мраморном парапете. Жиль увидел короля, приближавшегося к нему на кривых ногах своей смешной ковыляющей походкой старого кавалериста. Смертельная тоска сжала сердце Жиля. Если бы у него были свободны руки, то он обязательно осенил бы себя крестным знамением, поскольку никогда еще не видел он человека, столь напоминавшего самого дьявола.
   Этот опущенный до подбородка нос, искаженный гримасой рот, мертвенные глаза, сгорбленная спина - все делало внешность Карла III безобразной и одновременно сатанинской. Позади него появилась черная монашеская сутана. Король какое-то мгновенье смотрел на длинный сверток, брошенный к его ногам, затем, покачав головой, сказал:
   - Выньте ему кляп изо рта, чтобы отец Иоаким смог выслушать его исповедь. Затем вы снова его вставите и выполните то, что я приказал.
   Приказание было мгновенно исполнено. Король уже повернулся, чтобы уйти, но передумал и снова повернулся к пленнику:
   - Я сожалею, мальчик мой, что обязан вас казнить, но если я не сделаю этого, то все гвардейцы по очереди познают мою невестку.
   Жиль яростно запротестовал:
   - Это не казнь, сир, это убийство. Казнь совершается при свете дня, на площади перед всем народом. Только тогда она служит примером другим. Совершите надо мной мученическую казнь, но перед всеми.
   - Казнь - это то, что я приказываю. Кроме того, вы вынуждены будете согласиться со мной, что если бы вас повели на эшафот, то следовало бы возвести на него также и репутацию вашей любовницы, не считаясь и с репутацией ее супруга. Главное, чтобы эта женщина в страхе держалась бы спокойно. А когда найдут ваш труп, она испугается и как умная женщина сразу поймет, кем нанесен этот удар.
   Смерть приближалась слишком быстро, чтобы Турнемин не предпринял бы каких-то попыток, чтобы ее задержать.
   - Я француз, сир, я офицер короля Людовика Шестнадцатого. Я вам не принадлежу, и вы не имеете права...
   - Я имею полное право. Вы сами признали это право в тот день, когда подписали ваше обязательство служить мне. Вы отлично сознавали, что в обмен на мое золото я получал полное право на вашу кровь, вплоть до последней капли. Я признаю и понимаю, что гораздо почетнее умереть со славой на поле боя, чем быть утопленным, как крыса, в реке, пусть даже и принадлежащей королю. Следовало об этом думать до того, как наставлять рога принцу Астурийскому. Вы можете утешиться тем, что в некотором смысле ваша смерть послужит короне Испании. Прощайте. Да будет к вам милосердным Господь наш. Исполняйте свой долг, отец мой!
   Он стремительно удалился. Взбешенный Жиль извивался в путах.
   - Если вы хотите сгладить свое преступление, то убейте меня своими руками. Ведь палачи могут повторить ваши слова о сыне и о невестке.
   Карл III обернулся на мгновение и пожал плечами;
   - Они немы, и я позаботился о том, чтобы они никогда не смогли об этом написать. Умрите в мире и спокойствии.
   В следующее мгновение ночной мрак поглотил его. Монах, это был отец Иоаким Элета, исповедник короля, встал на колени перед осужденным, приказав остальным удалиться.
   Сладкий елейный голос, полный ложного сочувствия, вызвал лишь вспышку бешенства у Жиля.
   - Идите к черту. Мне не нужно отпущение грехов от соучастника убийцы, чтобы предстать перед Господом. Убейте меня, вы ведь за этим пришли сюда, но оставьте меня в покое.
   - Вы отказываетесь от исповеди? - с притворным испугом промолвил монах таким приторным тоном, что Жиль воскликнул:
   - Во всяком случае, не перед вами! Чтобы вы повторили все вашему хозяину!
   - Тайна исповеди священна, вы это знаете.
   - Это зависит от исповедника.
   Отец Иоаким поднялся, посмотрел на осужденного с высоты своего роста, перекрестился.
   - Господь да смилостивится над вами. Действительно, вы приехали из страны, где богомерзкие мысли распространяются со скоростью ветра.
   Умрите же в грехе, ибо этого вы возжелали сами.
   Он сделал знак немым слугам и отошел на несколько шагов. Палачи подошли, один взял связанного за ноги, другой за плечи, затем они спустились к самой воде. Короткое раскачивание, и с громким всплеском связанное тело погрузилось в черные воды реки Таж. Перед тем как погрузиться в волны. Жиль набрал полные легкие воздуха.
   Он пытался произнести первые слова какой-нибудь молитвы, но в голову ему пришла лишь странная мысль об изумруде, запрятанном в поясе.
   Стало быть, изумруд не спасет его, и замок Лаюнондэ, и старый Жоэль Готье напрасно будут ждать его...
   Погружаясь в глубь реки с открытыми глазами, он видел лишь мрак преисподней. Вода была прохладна, но это было его последним приятным ощущением. Сапоги неумолимо наполнялись водой и тянули его ко дну. Скоро он почувствовал, что его легкие вот-вот разорвутся. Биение крови отдавалось в висках. Воздух стремился вырваться с последним выдохом.
   Из последних сил он выдохнул через нос, ведь рот был заткнут кляпом, и вода сразу устремилась в ноздри. Остальные беспорядочные эпизоды жизни быстро проходили в его мозгу. Он задыхался. Смерть подступала. Вода, которая всегда была его другом, стала теперь ее причиной.
   Тело извивалось в последних конвульсиях и.., сознание покинуло его.
   Когда он вновь пришел в себя, то сперва подумал, что он уже в аду. Было темно, какой-то демон, с которого ручьями стекала вода, обеими руками нажимал ему на грудь, как будто хотел выдавить ребра.
   Болезненный стон - и его вырвало. Демон испустил радостный возглас.
   - Уже поправляйся. - Это был Понго, переворачивавший его на спину, чтобы выгнать всю воду.
   Жиль осознал, что он лежит на траве на берегу реки, неподалеку от ступенек и.., что он по-прежнему жив. Сапог и мундира на нем не было, и он дрожал от холода.
   - Понго, - простонал он, клацая зубами, - как ты сумел это сделать? Каким чудом ты здесь оказался?
   - Понго не послушался тебя. Он был с тобой все ночи. Великий Дух сказал ему, что ты в опасности, что эта женщина принесет тебе горе.
   Турнемин снова почувствовал ласковую шелковистость травы, постепенно восстанавливалось дыхание, сердце стало биться ровнее. Мысленно он благодарил Бога за то, что тот отвел от него смерть, с которой он еще никогда не сталкивался так близко. Тогда, когда он вытащил Понго из разлившейся от дождей реки Делавэр, это оказалось самым лучшим делом его жизни.
   - Я ничего не соображаю, - прошептал он. - Что будем делать?
   - Конечно, бежать. Бежать, пока ночь. Все верят твоя смерть. Твой знает, куда пойти?
   - Меня не то беспокоит. Франсиско де Гойя сумеет меня спрятать или барон де Баз, если я сумею его найти. А может, семья Кабаррус. К счастью, у меня много друзей. Но я не хочу бежать без Мерлина, а он в конюшне. Не хочу оставлять его здесь.
   - Понго подумал и об этом. Он его приведет.
   Но тебе надо уйти отсюда. Видишь, - он показал на другой берег реки, там, около дороги в город, деревья и кустарники. Ты спрячешься там и подождешь меня.
   Действительно, дорога в Мадрид шла по противоположному берегу реки. Там не было ни шлагбаумов, ни патрулей. Полагали, что широкая река надежно защищает королевский парк.
   - Лучше пересечь реку вплавь. У тебя достаточно сил?
   Жиль засмеялся.
   - Если бы я сейчас сказал, что умираю от желания искупаться, ты бы, конечно, не поверил. Будь спокоен, все будет хорошо. Благодаря тебе я не только жив, но уже в нормальном состоянии. Я никогда не забуду того, что ты сделал для меня, - сказал Жиль, кладя руку на плечо индейца. Тот крепко сжал ее. Длинные заячьи зубы его заблестели в улыбке.
   - Ты спас Понго когда-то из реки Делавэр.
   Теперь Понго спас тебя из испанской реки. Все в порядке, и Понго доволен.
   Оставшись один. Жиль потянулся, чтобы проверить гибкость мышц. Затем он завернул свой мокрый мундир и вложил в сапоги, чуть было не ставшие главной причиной его смерти, несколько придорожных камней и собрался бросить все это в реку, чтобы не оставлять улик, как вдруг вспомнил о подарке Марии-Луизы. К счастью, изумруд был на месте, за поясом. Мысленно он поблагодарил эту женщину. Она, конечно, будет оплакивать его, пока заменит кем-то другим. Затем он решительно погрузился в черную воду и направился к другому берегу. Без особого труда переплыв реку, вышел на берег и перевел дыхание.
   Место было пустынным, тихим. Вдруг охрипший голос петуха нарушил эту тишину. Приближалось утро. Жиль направился к кустарникам, которые показал ему Понго. Его босые ноги не страдали от неровностей дороги. Со времени пребывания в Америке на его ступнях образовался толстый мозолистый слой и, подобно индейцам, он свободно мог обходиться без всякой обуви.
   Небо уже забелело на востоке, когда послышался лошадиный топот. На своей лошади появился Понго, державший Мерлина за повод. К задней луке седла был приторочен плащ. Этот незаменимый Понго сумел даже проникнуть в квартиру Жиля, чтобы взять там оружие и вещи. В порыве благодарности Жиль обнял Понго.
   - Ты поистине мой добрый гений, Понго. Я не знаю, что бы я делал без тебя. Теперь по коням.
   Уже наступает утро.
   Вскочив в седло. Жиль почувствовал прилив необыкновенной радости. Уже давно он не был так счастлив. Оттого, что он просто жив. После смерти в Испании ему оставалось одно: воскреснуть во Франции.
   Конечно, он совсем не будет сожалеть о своем пребывании на этой выжженной земле, еще более дикой и суровой, чем его родная Бретань. Любовь Марии-Луизы стала для него обузой, а в глубине сердца всегда сохранялась ностальгическая грусть по Франции. Оставался там и его долг, двойной долг: его служба у короля Людовика и долг перед Жюдит. После каждого любовного приключения с другой женщиной им овладевали горестные и одновременно сладкие воспоминания, хранившиеся в самой глубине его сердца. Жюдит! С самого приезда в Испанию он не получил о ней ни малейшего известия. Действительно ли занимались ее поисками прево Парижа и лейтенант полиции или напрасно обнадежили его? Жиль достаточно себя знал. Он никогда не смог бы вынести этого молчания, этого полного неведения в течение многих месяцев, даже.., если бы он и отдался минутному увлечению той самой незнакомой прекрасной махой.
   - Ты никогда не познаешь сладость ее поцелуев, - напевал он, тогда как легкие копыта Мерлина взбивали желтую пыль. - Ночь проведем у Пако, надо предупредить Жана де База, чтобы он не считал меня мертвым и не присвоил слишком рано мои деньги, - и мы в пути к нежной Франции. Пора в цивилизованный мир.
   После часа скачки, согревшей застывшие от холода мышцы спасенного от смерти, они остановились у какого-то полуразрушенного сарая, возвышавшегося неподалеку от дороги, чтобы Жиль смог одеться. Солнце и ветер почти высушили его рубаху и штаны. Он натянул куртку из серого сукна, мягкие замшевые сапоги. Затем, широко улыбаясь, обратился к Понго:
   - Я умираю с голода. Не знаю, вяжется ли это с моим положением усопшего, но я готов сейчас жевать даже камни. У тебя ничего нет в сумках?
   - Ничего. Не было времени приготовить.
   - Тогда надо разыскать какой-нибудь трактир. Там всегда можно найти хлеб, лук, вино. Мертвого меня никто не будет искать.
   Несмотря на эту уверенность, они со свойственной людям, которых преследуют, осторожностью перебрались через узкий римский мост и увидели вдалеке трактир, возле которого стояла карета.
   Это была не какая-то карета, приспособленная к этой разбитой дороге, которая пышно называлась Камино Реал (королевской). Это был также не тот тяжелый дилижанс, куда загружалась смиренная публика, не скрипучая повозка, в которой могли поместиться всего лишь шесть пассажиров, не кабриолет ремесленника. Нет. Это был пышный экипаж, и мог он принадлежать лишь кому-то из испанских грандов, как то, впрочем, и возвещали сложные гербы, изображенные на его дверях.
   Понго положил руку на плечо своего хозяина, удерживая его, а другой указал ему на карету, черная лакировка и блестящая медная отделка которой, слегка припорошенные пылью, все же ярко блестели под лучами солнца. Жиль тоже ее увидел.
   - Моя казнь была тайной. Я недавно в Испании, чтобы знать всех и чтобы меня знали. А потом, я слишком голоден.
   Под любопытными взглядами целой толпы лакеев и охранников в красных, расшитых золотом ливреях, окружавших карету, он привязал лошадь к коновязи и устремился к входу в трактир.
   У самой двери он остановился, пораженный: на пороге появилась женщина, та самая прекрасная маха, образ которой так часто являлся в его воспоминаниях. Прекрасная маха, его единственное сожаление, когда он покинет Испанию.
   Это была и она, и в то же время не совсем она.
   Ее костюм совсем не соответствовал женщинам ее положения. Амазонка из плотного матового шелка, такого же глубокого красного цвета, как и губы, спускалась грациозными складками с тонкой талии. Восхитительные кружева пенились вокруг запястий и в вырезах одежды. На темной массе уложенных по последней парижской моде волос высилась большая красная шляпа, украшенная громадным белым пером. Руки были затянуты в белые перчатки. Одной рукой она придерживала длинный шлейф платья. На другой сверкал один-единственный перстень, но перстень сказочный. Такой же сказочно красивый рубин украшал шею красавицы, подрагивая при движении на тонкой золотой цепочке.
   Два взгляда встретились. Пораженный в самое сердце. Жиль забыл о голоде, усталости, своем стремлении быстрее достичь Мадрида. Красота этой женщины заслонила от него всю вселенную, весь этот выжженный солнцем пейзаж с редкими деревьями, покривившимися от зимних ветров Кастилии, с немногочисленными горбящимися крестьянами в лохмотьях.
   Улыбка обнажила красивые зубы и зажгла черные глаза.
   - Что за случай привел вас сюда, сударь? - прошептала молодая красавица на безупречном французском, но с легким поющим акцентом.
   Догадываясь, что эта женщина совсем не та, за кого он принимал ее вначале, Жиль отступил на шаг, уступая ей дорогу и приветствуя ее глубоким поклоном.
   - Счастливая случайность, сударыня, мне предоставлена возможность вновь вас увидеть, на что я уже больше не надеялся.
   Ее развлекло такое приветствие, и она похлопала по юбке тонким сложенным веером.
   - Вы теперь придерживаетесь церемоний, шевалье. Во время нашей последней встречи в Карабаншеле, мне кажется, вы называли меня "моя красотка" и говорили со мной на "ты".
   - Махи обычно любят, чтобы с ними говорили на их языке. Там вы были одной из них.
   - А сегодня кто же я?
   - Не знаю. Вероятнее всего, знатная дама, поскольку ваш экипаж слишком соответствует вашему туалету, но я вас не видел при королевском дворе. Тем не менее, вы самая прекрасная женщина Испании.
   Улыбка заиграла ярче.
   - Женщина, которая не умеет оценить комплимента, либо глупа, либо притворяется. Но почему вы говорите, что не надеялись больше на встречу?
   - Потому что я уезжаю, сударыня. Я покидаю Испанию.
   Красивые черные брови поднялись в немом вопросе.
   - Вы уезжаете из Испании? В то время, как благоволение к вам достигло такой высоты? Как это странно!
   - С вершины легко упасть в пропасть. Я должен вернуться во Францию, сударыня. Чем быстрее это произойдет, тем будет лучше для меня.
   Вы не представляете, какое это будет для меня сожаление, что...
   Но она уже его больше не слушала. Она перевела взгляд на появившуюся точку на горизонте и смотрела туда со все возраставшим беспокойством. Удивленный Жиль тоже посмотрел туда и увидел двух всадников, мчавшихся, как пушечные ядра. Они проскакали по каменистому склону и по узкому римскому мосту. Он сразу же узнал их. Это были люди из королевской полиции.
   Они проскочили мост и спешились недалеко от трактира перед большим сухим деревом. Один из них вынул из притороченной к седлу сумы бумажный свиток и принялся его разворачивать.
   Рука женщины нервно тронула руку Жиля.
   - Входите в трактир! - приказала она. - Он сейчас пуст.
   - Именно это я и хотел сделать, но...
   - Хватит разговоров, шевалье. Делайте то, что я вам говорю. Если вы голодны, скажите трактирщику Педро, чтобы он вас накормил. У него есть приличная ветчина. Но ни под каким предлогом не выходите оттуда. Ну, быстрее. Возьмите, конечно, и вашего слугу. И ждите меня.
   Жиль подчинился, не возражая, и прошел в полутьму трактира. Он успел увидеть, как один из королевских полицейских собрал народ при помощи небольшого барабана, а другой готовился читать свиток.
   Внутри услышать что-либо было совершенно невозможно. В одном углу задымленного зала старуха, присевшая на корточки, чистила грязный котел, в другом мальчик колол дрова для очага.
   Какой-то человек с недовольным лицом, опоясанный грязной клеенкой, с большим ножом на поясе возник прямо из-под ног Жиля. Он, должно быть, поднимался из погреба.
   - Что вам нужно, призрак? - грубо спросил он.
   - Есть! Пить!
   - У меня ничего нет. Идите своей дорогой.
   Репутация испанских трактиров была известна Турнемину. Он знал, что, если хочешь найти там некоторые удобства, надо все приносить с собой. Как правило, там можно было найти хлеб, лук, иногда помидоры, из которых делали салат с маслом.
   - Не очень-то вы приветливы для трактирщика, - проговорил Жиль, поигрывая эфесом шпаги. - Дама, которая только что вышла отсюда, говорила мне о ветчине.
   - Дама... Тогда прошу прощенья, сеньор. Сейчас я вас обслужу.
   Он сразу превратился в саму любезность, вытер тряпкой колченогий стол, откуда-то, как по волшебству, появился большой кусок едва початой ветчины, совсем не черствые лепешки, традиционный салат из помидоров с луком и оливковым маслом и вино, не слишком отдававшее уксусом. Жиль был слишком голоден, чтобы оценить это необыкновенное превращение трактирщика. Они с Понго уселись за стол и принялись за еду.
   Скоро появилась красавица-незнакомка. Она явно была озабочена. Жиль отставил свой стакан и встал. По жесту ее руки в белой перчатке трактирщик мгновенно вышел.
   - Быстро заканчивайте свою трапезу, шевалье.
   Я вас увезу с собой. К тому же мне нечего больше делать в Аранхуэсе.
   - Вы увезете меня с собой? Но, извините меня, я ничего не понимаю.
   - У нас совсем нет времени на объяснение. А в Мадриде у вас будет его достаточно, чтобы вы смогли мне рассказать о всех ваших приключениях. Знайте одно: вас ищут. За вашу голову назначена плата, и королевские полицейские объявляют об этом на всех дорогах Испании.
   - Но это же невозможно! Как ищут? Я был брошен в реку по приказу короля на его глазах.
   Все полагают, что я мертв.
   - "Приказ всем, кто встретит француза по имени Жиль де Турнемин де Лаюнондэ, лейтенанта гвардии Его Величества святейшего Карла Третьего, осужденного на смерть правосудием Его Величества, но избежавшего казни, схватить и отдать властям", - процитировала женщина и добавила: