Страница:
– Чего он говорит? – нетерпеливо спросил Андрей Константинович. – Кто он такой?
– Венецианский торговец Марко Лечче. Их корабль затонул час назад.
– Ладно, если хочет, мы его подбросим до Сиракузы, но на большее пусть не рассчитывает.
– Wir werden Sie bis zu Syrakus anffihren[16], – перевел Денис.
– Ihnen werde ich sehr dankbar sein![17] – с жаром воскликнул Марко и потерял сознание.
– Где там эти близняшки? – вознегодовал Волков-старший. – Пора «Дело врачей» заводить! Костя, ну-ка бегом сюда младшую маму!
Сын сорвался с места и исчез – только звездочки блеснули на погонах. Денис Булдаков принялся вытаскивать потерявшего сознание Марко из спасательного круга с белой надписью «Orion», а полковник молча помогал ему. Вдвоем им удалось перетащить неожиданно тяжелое тело венецианского купца в кормовую рубку и уложить на жесткую кушетку. Вскоре прибежала запыхавшаяся Настя.
– Я думала, мой муж отдыхает в каюте командирской, а он тут... Ну-ка, ну-ка! Невредно его было бы на камбуз...
– Куда?! – в один голос воскликнули капитан с полковником. – Может, в лазарет?
– А я куда сказала? – Настя еще не привыкла к морским терминам, поэтому ляпы допускала сплошь и рядом. К счастью, подошла Дуня и окинула больного цепким знахарским взглядом.
– Андрей, прикажи истуканам, чтобы отнесли его в лазарет. Пока он со смеху не помер. Настя! Дашь ему, как очнется, пустырника настойки граммов сто пятьдесят, и пусть отдыхает. Я вечером его осмотрю.
«Истуканами» Евдокия называла Ревенантов. Сколько ей ни объясняли, она ни в какую не соглашалась считать их обычными людьми. «Зомби», «Навьи», «Умруны», «Мавки» – как она их только не обзывала.
Мужчин она к себе вообще не подпускала вот уже десять лет. Со смертью Володи что-то надломилось в ее душе, и она уже больше не была такой сорвиголовой, как раньше. Ратибор боялся, чтобы она не ушла в монастырь, о чем неоднократно с ней разговаривал и отговаривал. Но она только и сказала: «Тятя, мне плохо, а не тошно!» – и на полгода ушла в лес – к деду.
Старый волхв постарался снабдить внучку хотя бы необходимым набором знаний из арсенала травника – он охотнее возился с Романом. Семилетнего правнука дед обучал всерьез и со всем прилежанием, говоря, что в мальчугане дремлют могучие силы, которые стоит только разбудить и направить в нужное русло. Хотя малыш ему и не был правнуком по крови, ибо приходился сыном Андрею и Анжеле, но старый Боримир твердил что-то про неземные связи и прочую в таких случаях сообщаемую ерунду. В живописи вилами по воде колдуны и знахари не имеют себе равных.
Два Ревенанта с носилками забрали Марко и унесли в лазарет. Анастасия ушла следом, Евдокия осталась вдвоем с Андреем. Капитан Булдаков помчался в кают-компанию сообщать последние новости.
– Ну, как тебе Авдотья, новый мир? – спросил свояченицу полковник, приобняв за плечи.
– Ох, Андрюша, ты полагаешь, что нас уже возможно чем-нибудь удивить? Столько всего навидалась за эти десять лет, что и удивляться разучилась. Разве что негра из сказок вживую не видала...
– Попросить капитана пристать к берегу? Там добра этого...
– Перестань! – Она мягко взяла его за руку. – Я ведь не это имела в виду. Андрей, скажи, зачем нам это нужно? Зачем лезть к чужим людям, учить их жить, исполнять наши желания, зачем? Может, их собственный мир не настолько плох, чтобы его переделывать!
Андрей Константинович глянул в строгие глаза.
– Не тебе объяснять концепцию разумной жизни. Борьба противоположностей: черное – белое, плохое – хорошее, кислое – сладкое.
– Умное – глупое! – продолжила Дуня. – И что?
Волков отвел глаза.
– Есть такое понятие, Дуняша, – энтропия системы. Своеобразный показатель вероятности пребывания системы в данном состоянии. Понимаешь?
– Я изучала начала физики. Какие-то там термодинамические процессы...
– Термином «энтропия» пользуются не только физики. Так вот. Система «Земля-Унтерзонне-Гея» сейчас находится в весьма неуравновешенном состоянии.
– Почему? – перебила Дуня его непроизвольным возгласом.
– Ты не была на Земле. Там хреново. Слишком много насилия и несправедливости. Хранитель говорит, что от Земли в Космос идет мощное излучение темной энергии, привлекающее соответствующие формы жизни. За последнее тысячелетие этот район галактики стал нестабилен. Становятся возможными различные катаклизмы и прочие проявления нестабильности.
– А мы при чем? Нас ведь отправили сюда!
– Погоди, не перебивай. Насколько я понял, хотя мне и не сказали, наше появление у вас – своего рода клизма...
– Ну уж сказанул!
– Да, клизма! Хранитель признал, что Унтерзонне является нейтралью – золотой серединой, где темного и светлого поровну...
Дуня внезапно шлепнула себя по лбу.
– Ты хочешь сказать, что мы должны превратить Гею в некий плацдарм для светлых сил!
Лицо Андрея просияло.
– Именно. Естественно, мне прямо так не сказали, но задача ясна.
– Погоди! Если у вас на Земле – Ад, у нас – Чистилище, то мы должны на Гее построить Рай?
– Э, нет! Мои предки тоже строили Рай, но получилось нечто иное. Мы должны компенсировать темную энергию Земли. Это вроде как батарейка: если есть минус, то должен быть и плюс. Без противоположного полюса не будет тока!
– То есть жизни? – неуверенно предположила Евдокия.
– Совершенно верно! Примитивно, но понятно! Кухарка не может хорошо управлять государством, если у нее на кухне бардак! А у нас вроде как есть опыт Унтерзонне. Хранитель хотел быть уверен, что его представитель в горячке не наломает дров... Ну и хитрая же лиса! Знал, кого посылать.
Дуня обрадовалась за Андрея и ласково поцеловала его в щеку. Тот неожиданно смутился этим проявлением сестринской любви и пробормотал:
– Хорошая ты баба Евдокия, да замуж тебя не за кого выдать!
– Дурень ты, Андрей, хоть и начальник. – Женщина фыркнула, повернулась и побежала вдоль по палубе.
– Ты куда? – крикнул ей вслед полковник, но ему никто не ответил. Тогда он хлебнул из своей плоской фляжки глоток коньяку и отправился на мостик, где одноглазый Нельсон огорченно крутил верньеры настройки радиоприемника.
– Адмирал, – произнес Андрей Константинович, – «Маяк» появится еще не скоро...
– Да я, гере командующий, на предмет погоды интересовался.
Волков моментально вспомнил, для чего Попов в конце девятнадцатого века придумал радио.
– И как? – тут же спросил он.
– Воздух пропитан электричеством, – емко ответил капитан, – словно мы в обмотке гигантского трансформатора. Сейчас вдарит.
Волков пожал плечами.
– Я читал, что на Индийском океане грозы – явление нередкое. – Нельсон криво ухмыльнулся.
– Гере командующий, за свою до и послежизненную карьеру я видел такое, что меня трудно удивить, но поверьте моему опыту – это не простой шторм. Налицо изменение энтропии, о которой вы не так давно упоминали. Незначительное изменение, но менее крепкой, чем «Орион», посудине уже бы пришел конец. Мы своим появлением вызвали сильные возмущения в экосистеме.
– И как вы считаете, капитан, долго ли это будет продолжаться? – Досада на лице полковника превратила его лицо в нечто забавное. Нельсон невольно усмехнулся.
– Я в первый раз на крейсере прохожу сквозь Портал. Могу высказать только предположение, что нужно врубать «Самый полный» и уносить отсюда ноги...
– Тогда, черт возьми, капитан, действуйте!
Одноглазый Ревенант Первой статьи отдал честь и врубил телеграф на «Самый полный». «Орион», обладающий огромной инертностью, задрожал всем корпусом и неуловимо принялся наращивать скорость. Вот лаг показал тридцать узлов... тридцать три... тридцать шесть... тридцать девять!
– Прошу вас, гере командующий, распорядиться, чтобы никто не выходил на палубу! – прокричал Нельсон через шум резонирующей обшивки. – Через десять минут я врублю форсаж!
Послышался гнусавый свисток боцманской дудки – команда занимала места согласно боевому расчету. Ход на форсаже со скоростью пятьдесят пять узлов приравнивался к готовности номер один. Полковник кивнул головой и вышел на палубу. Ураганный ветер едва не свалил его с ног. Один из Ревенантов, обвязанный фалом, помог ему добраться до входа на нижнюю палубу и тотчас поспешил обратно.
Внизу было гораздо тише. Ветра, естественно, не было тоже. Оправив мундир, Андрей Константинович вошел в кают-компанию. Все были в сборе, кроме Анастасии, которая находилась в лазарете и ухаживала за неожиданным гостем. По переговорному устройству полковник связался с главной рубкой и проинформировал капитана, что по палубе никто не шляется и его люди все на месте.
– В течение сегодняшнего дня пределы нижней палубы покидать запрещается! – закончив разговор с Нельсоном, изрек Волков. – «Мерседес» уходит от погони.
– Что такое, командир? – всполошился Шура Лютиков. Он испуганно подскочил к иллюминатору и вгляделся в туманный и облачный горизонт.
– За нами гонится Великий Кракен, – пошутил командир. – Нептун готов отдать зверюшку в хорошие руки, благо с морды не капает, ест все и особенно любит прапорщиков.
Лютиков нервно засмеялся.
– Вы все шутите! – нежно сказал он фразу, часто извлекаемую никудышными подчиненными. – А на самом деле?
– А на самом деле при скорости сто километров в час вам на палубе делать нечего. Лютикова запрет не касается – если его и сдует с крейсера, акулы хорошо поужинают. Отряд же потери бойца не заметит.
Шура обиделся, достал из кармана детскую игрушку «Тетрис» и принялся наяривать. В самом уютном углу кают-компании, где стоял камин, уселся Кеша Симонов и бренчал на гитаре для благодарных слушателей песенку про то, как «Снег кружится». Его слушали человек восемь. Остальные, услыхав, что «кина не будет», разбрелись по своим каютам.
На юге, в помещении лазарета, сестры милосердия колдовали над несчастным Марко. Анастасия, в плотно обтягивающих упругий зад джинсах, ставила венецианцу капельницу. Евдокия скептически смотрела, как восставший духом Марко пялится на сестренкины прелести, а затем заявила:
– По-моему, больной идет на поправку – рефлексы в норме. – Она обратила внимание Анастасии на стоящее зонтиком одеяло. Настя прыснула и заалелась.
– Скромнее одеваться надо, – продолжала свою мысль Дуня, – я читала, что в это время считалось модным оголять верхнюю часть туловища, а нижнюю прикрывать юбками. И не дай бог кому хоть увидеть даже пятку!
– Как у меня, кстати, с пятками, – хмыкнула Настя, закрепив пластырем иглу, – сексуальные?
– Mein Gott! Ich wahrscheinlich im Paradies![18] – внезапно произнес Марко и сделал попытку ухватить Настю за зад.
– Beruhige sich. Nicht jenes wirst Du in die Holle geraten![19] – шлепнула его по лапам госпожа Волкова. – Касторки ему дать, что ли...
– Ich bitte die Verzeihungen, wollte nicht kranken[20], – взмолился бедолага и убрал руки под одеяло, не скрывавшее его грязных мыслей.
– Пойдем, Авдотья, – фыркнула Настя, – пусть гусю шею точит.
– Чего? – не поняла сестра. Та ей прошептала на ушко. Дуня стала пунцовой.
– Ауфидерзейн, калека! – сказала она, закрывая дверь лазарета.
Под вечер выбрались из области низкого давления, где свирепствовал жестокий шторм. Нельсон сдал вахту второму штурману и выпил рюмку коньяка за очередной адмиральский час.
– Если все будет хорошо, – сказал он, – через два дня будем в Сиракузах. Не нравится, честно говоря, ваше решение, гере командующий...
– Какое? – уточнил Волков. Он закусывал коньяк лимоном без сахара, поэтому слегка морщился.
– Что нам делать в Сиракузах? Выбросили бы его в Стамбуле – лишних хлопот не было бы! Не все ли равно ему, откуда до Венеции добираться?
– Есть разница, – возразил полковник. – Так ему по Италии топать, а так, как предлагаете вы, через пол-Европы.
– Сколько там той Европы! – презрительно сплюнул Нельсон. – Тем более что по Апеннинам не всякий в это время решался путешествовать: разбойники, отсутствие приличных дорог, войны за чужое наследство. А из Стамбула до Венецианской республики добраться гораздо проще.
Полковник сунул в рот еще дольку лимона и, кривясь от наслаждения, кивнул:
– Что ж, я не против. Можем его и до Москвы подбросить. Нам не в падлу.
Спасенному объявили командирскую волю. Вопреки ожиданиям, он с большим энтузиазмом согласился отправиться в далекую и дикую Московию. Проницательный Шура Лютиков, чуя в венецианце родственную душу, рискнул предположить, что в Венеции его ждут кредиторы, которые ему не очень обрадуются.
– О да! – перевела Рената Локтева. – Бриг был снаряжен в долг, за счет его дядюшки. Причем у Марко нет сомнений, что его дядюшка посадит племянника в долговую яму, ибо с потерей брига наш приятель обанкротился.
– Гут! – кивнул командир. – Спроси его, не желает ли он поработать на нас. Судя по его плутовским глазкам, он прилично может сводить дебет-кредит. Причем так прилично, что сам внакладе не останется. Решено – пусть учит русский
Глава 14. Гея. 1698.
– Венецианский торговец Марко Лечче. Их корабль затонул час назад.
– Ладно, если хочет, мы его подбросим до Сиракузы, но на большее пусть не рассчитывает.
– Wir werden Sie bis zu Syrakus anffihren[16], – перевел Денис.
– Ihnen werde ich sehr dankbar sein![17] – с жаром воскликнул Марко и потерял сознание.
– Где там эти близняшки? – вознегодовал Волков-старший. – Пора «Дело врачей» заводить! Костя, ну-ка бегом сюда младшую маму!
Сын сорвался с места и исчез – только звездочки блеснули на погонах. Денис Булдаков принялся вытаскивать потерявшего сознание Марко из спасательного круга с белой надписью «Orion», а полковник молча помогал ему. Вдвоем им удалось перетащить неожиданно тяжелое тело венецианского купца в кормовую рубку и уложить на жесткую кушетку. Вскоре прибежала запыхавшаяся Настя.
– Я думала, мой муж отдыхает в каюте командирской, а он тут... Ну-ка, ну-ка! Невредно его было бы на камбуз...
– Куда?! – в один голос воскликнули капитан с полковником. – Может, в лазарет?
– А я куда сказала? – Настя еще не привыкла к морским терминам, поэтому ляпы допускала сплошь и рядом. К счастью, подошла Дуня и окинула больного цепким знахарским взглядом.
– Андрей, прикажи истуканам, чтобы отнесли его в лазарет. Пока он со смеху не помер. Настя! Дашь ему, как очнется, пустырника настойки граммов сто пятьдесят, и пусть отдыхает. Я вечером его осмотрю.
«Истуканами» Евдокия называла Ревенантов. Сколько ей ни объясняли, она ни в какую не соглашалась считать их обычными людьми. «Зомби», «Навьи», «Умруны», «Мавки» – как она их только не обзывала.
Мужчин она к себе вообще не подпускала вот уже десять лет. Со смертью Володи что-то надломилось в ее душе, и она уже больше не была такой сорвиголовой, как раньше. Ратибор боялся, чтобы она не ушла в монастырь, о чем неоднократно с ней разговаривал и отговаривал. Но она только и сказала: «Тятя, мне плохо, а не тошно!» – и на полгода ушла в лес – к деду.
Старый волхв постарался снабдить внучку хотя бы необходимым набором знаний из арсенала травника – он охотнее возился с Романом. Семилетнего правнука дед обучал всерьез и со всем прилежанием, говоря, что в мальчугане дремлют могучие силы, которые стоит только разбудить и направить в нужное русло. Хотя малыш ему и не был правнуком по крови, ибо приходился сыном Андрею и Анжеле, но старый Боримир твердил что-то про неземные связи и прочую в таких случаях сообщаемую ерунду. В живописи вилами по воде колдуны и знахари не имеют себе равных.
Два Ревенанта с носилками забрали Марко и унесли в лазарет. Анастасия ушла следом, Евдокия осталась вдвоем с Андреем. Капитан Булдаков помчался в кают-компанию сообщать последние новости.
– Ну, как тебе Авдотья, новый мир? – спросил свояченицу полковник, приобняв за плечи.
– Ох, Андрюша, ты полагаешь, что нас уже возможно чем-нибудь удивить? Столько всего навидалась за эти десять лет, что и удивляться разучилась. Разве что негра из сказок вживую не видала...
– Попросить капитана пристать к берегу? Там добра этого...
– Перестань! – Она мягко взяла его за руку. – Я ведь не это имела в виду. Андрей, скажи, зачем нам это нужно? Зачем лезть к чужим людям, учить их жить, исполнять наши желания, зачем? Может, их собственный мир не настолько плох, чтобы его переделывать!
Андрей Константинович глянул в строгие глаза.
– Не тебе объяснять концепцию разумной жизни. Борьба противоположностей: черное – белое, плохое – хорошее, кислое – сладкое.
– Умное – глупое! – продолжила Дуня. – И что?
Волков отвел глаза.
– Есть такое понятие, Дуняша, – энтропия системы. Своеобразный показатель вероятности пребывания системы в данном состоянии. Понимаешь?
– Я изучала начала физики. Какие-то там термодинамические процессы...
– Термином «энтропия» пользуются не только физики. Так вот. Система «Земля-Унтерзонне-Гея» сейчас находится в весьма неуравновешенном состоянии.
– Почему? – перебила Дуня его непроизвольным возгласом.
– Ты не была на Земле. Там хреново. Слишком много насилия и несправедливости. Хранитель говорит, что от Земли в Космос идет мощное излучение темной энергии, привлекающее соответствующие формы жизни. За последнее тысячелетие этот район галактики стал нестабилен. Становятся возможными различные катаклизмы и прочие проявления нестабильности.
– А мы при чем? Нас ведь отправили сюда!
– Погоди, не перебивай. Насколько я понял, хотя мне и не сказали, наше появление у вас – своего рода клизма...
– Ну уж сказанул!
– Да, клизма! Хранитель признал, что Унтерзонне является нейтралью – золотой серединой, где темного и светлого поровну...
Дуня внезапно шлепнула себя по лбу.
– Ты хочешь сказать, что мы должны превратить Гею в некий плацдарм для светлых сил!
Лицо Андрея просияло.
– Именно. Естественно, мне прямо так не сказали, но задача ясна.
– Погоди! Если у вас на Земле – Ад, у нас – Чистилище, то мы должны на Гее построить Рай?
– Э, нет! Мои предки тоже строили Рай, но получилось нечто иное. Мы должны компенсировать темную энергию Земли. Это вроде как батарейка: если есть минус, то должен быть и плюс. Без противоположного полюса не будет тока!
– То есть жизни? – неуверенно предположила Евдокия.
– Совершенно верно! Примитивно, но понятно! Кухарка не может хорошо управлять государством, если у нее на кухне бардак! А у нас вроде как есть опыт Унтерзонне. Хранитель хотел быть уверен, что его представитель в горячке не наломает дров... Ну и хитрая же лиса! Знал, кого посылать.
Дуня обрадовалась за Андрея и ласково поцеловала его в щеку. Тот неожиданно смутился этим проявлением сестринской любви и пробормотал:
– Хорошая ты баба Евдокия, да замуж тебя не за кого выдать!
– Дурень ты, Андрей, хоть и начальник. – Женщина фыркнула, повернулась и побежала вдоль по палубе.
– Ты куда? – крикнул ей вслед полковник, но ему никто не ответил. Тогда он хлебнул из своей плоской фляжки глоток коньяку и отправился на мостик, где одноглазый Нельсон огорченно крутил верньеры настройки радиоприемника.
– Адмирал, – произнес Андрей Константинович, – «Маяк» появится еще не скоро...
– Да я, гере командующий, на предмет погоды интересовался.
Волков моментально вспомнил, для чего Попов в конце девятнадцатого века придумал радио.
– И как? – тут же спросил он.
– Воздух пропитан электричеством, – емко ответил капитан, – словно мы в обмотке гигантского трансформатора. Сейчас вдарит.
Волков пожал плечами.
– Я читал, что на Индийском океане грозы – явление нередкое. – Нельсон криво ухмыльнулся.
– Гере командующий, за свою до и послежизненную карьеру я видел такое, что меня трудно удивить, но поверьте моему опыту – это не простой шторм. Налицо изменение энтропии, о которой вы не так давно упоминали. Незначительное изменение, но менее крепкой, чем «Орион», посудине уже бы пришел конец. Мы своим появлением вызвали сильные возмущения в экосистеме.
– И как вы считаете, капитан, долго ли это будет продолжаться? – Досада на лице полковника превратила его лицо в нечто забавное. Нельсон невольно усмехнулся.
– Я в первый раз на крейсере прохожу сквозь Портал. Могу высказать только предположение, что нужно врубать «Самый полный» и уносить отсюда ноги...
– Тогда, черт возьми, капитан, действуйте!
Одноглазый Ревенант Первой статьи отдал честь и врубил телеграф на «Самый полный». «Орион», обладающий огромной инертностью, задрожал всем корпусом и неуловимо принялся наращивать скорость. Вот лаг показал тридцать узлов... тридцать три... тридцать шесть... тридцать девять!
– Прошу вас, гере командующий, распорядиться, чтобы никто не выходил на палубу! – прокричал Нельсон через шум резонирующей обшивки. – Через десять минут я врублю форсаж!
Послышался гнусавый свисток боцманской дудки – команда занимала места согласно боевому расчету. Ход на форсаже со скоростью пятьдесят пять узлов приравнивался к готовности номер один. Полковник кивнул головой и вышел на палубу. Ураганный ветер едва не свалил его с ног. Один из Ревенантов, обвязанный фалом, помог ему добраться до входа на нижнюю палубу и тотчас поспешил обратно.
Внизу было гораздо тише. Ветра, естественно, не было тоже. Оправив мундир, Андрей Константинович вошел в кают-компанию. Все были в сборе, кроме Анастасии, которая находилась в лазарете и ухаживала за неожиданным гостем. По переговорному устройству полковник связался с главной рубкой и проинформировал капитана, что по палубе никто не шляется и его люди все на месте.
– В течение сегодняшнего дня пределы нижней палубы покидать запрещается! – закончив разговор с Нельсоном, изрек Волков. – «Мерседес» уходит от погони.
– Что такое, командир? – всполошился Шура Лютиков. Он испуганно подскочил к иллюминатору и вгляделся в туманный и облачный горизонт.
– За нами гонится Великий Кракен, – пошутил командир. – Нептун готов отдать зверюшку в хорошие руки, благо с морды не капает, ест все и особенно любит прапорщиков.
Лютиков нервно засмеялся.
– Вы все шутите! – нежно сказал он фразу, часто извлекаемую никудышными подчиненными. – А на самом деле?
– А на самом деле при скорости сто километров в час вам на палубе делать нечего. Лютикова запрет не касается – если его и сдует с крейсера, акулы хорошо поужинают. Отряд же потери бойца не заметит.
Шура обиделся, достал из кармана детскую игрушку «Тетрис» и принялся наяривать. В самом уютном углу кают-компании, где стоял камин, уселся Кеша Симонов и бренчал на гитаре для благодарных слушателей песенку про то, как «Снег кружится». Его слушали человек восемь. Остальные, услыхав, что «кина не будет», разбрелись по своим каютам.
На юге, в помещении лазарета, сестры милосердия колдовали над несчастным Марко. Анастасия, в плотно обтягивающих упругий зад джинсах, ставила венецианцу капельницу. Евдокия скептически смотрела, как восставший духом Марко пялится на сестренкины прелести, а затем заявила:
– По-моему, больной идет на поправку – рефлексы в норме. – Она обратила внимание Анастасии на стоящее зонтиком одеяло. Настя прыснула и заалелась.
– Скромнее одеваться надо, – продолжала свою мысль Дуня, – я читала, что в это время считалось модным оголять верхнюю часть туловища, а нижнюю прикрывать юбками. И не дай бог кому хоть увидеть даже пятку!
– Как у меня, кстати, с пятками, – хмыкнула Настя, закрепив пластырем иглу, – сексуальные?
– Mein Gott! Ich wahrscheinlich im Paradies![18] – внезапно произнес Марко и сделал попытку ухватить Настю за зад.
– Beruhige sich. Nicht jenes wirst Du in die Holle geraten![19] – шлепнула его по лапам госпожа Волкова. – Касторки ему дать, что ли...
– Ich bitte die Verzeihungen, wollte nicht kranken[20], – взмолился бедолага и убрал руки под одеяло, не скрывавшее его грязных мыслей.
– Пойдем, Авдотья, – фыркнула Настя, – пусть гусю шею точит.
– Чего? – не поняла сестра. Та ей прошептала на ушко. Дуня стала пунцовой.
– Ауфидерзейн, калека! – сказала она, закрывая дверь лазарета.
Под вечер выбрались из области низкого давления, где свирепствовал жестокий шторм. Нельсон сдал вахту второму штурману и выпил рюмку коньяка за очередной адмиральский час.
– Если все будет хорошо, – сказал он, – через два дня будем в Сиракузах. Не нравится, честно говоря, ваше решение, гере командующий...
– Какое? – уточнил Волков. Он закусывал коньяк лимоном без сахара, поэтому слегка морщился.
– Что нам делать в Сиракузах? Выбросили бы его в Стамбуле – лишних хлопот не было бы! Не все ли равно ему, откуда до Венеции добираться?
– Есть разница, – возразил полковник. – Так ему по Италии топать, а так, как предлагаете вы, через пол-Европы.
– Сколько там той Европы! – презрительно сплюнул Нельсон. – Тем более что по Апеннинам не всякий в это время решался путешествовать: разбойники, отсутствие приличных дорог, войны за чужое наследство. А из Стамбула до Венецианской республики добраться гораздо проще.
Полковник сунул в рот еще дольку лимона и, кривясь от наслаждения, кивнул:
– Что ж, я не против. Можем его и до Москвы подбросить. Нам не в падлу.
Спасенному объявили командирскую волю. Вопреки ожиданиям, он с большим энтузиазмом согласился отправиться в далекую и дикую Московию. Проницательный Шура Лютиков, чуя в венецианце родственную душу, рискнул предположить, что в Венеции его ждут кредиторы, которые ему не очень обрадуются.
– О да! – перевела Рената Локтева. – Бриг был снаряжен в долг, за счет его дядюшки. Причем у Марко нет сомнений, что его дядюшка посадит племянника в долговую яму, ибо с потерей брига наш приятель обанкротился.
– Гут! – кивнул командир. – Спроси его, не желает ли он поработать на нас. Судя по его плутовским глазкам, он прилично может сводить дебет-кредит. Причем так прилично, что сам внакладе не останется. Решено – пусть учит русский
Глава 14. Гея. 1698.
От Царьграда до Нечерноземья
Часть 1
В Эгейском море наткнулись на лесбосских пиратов, взявших на абордаж турецкую фелюку. Носовой помпой отогнали наглых смуглокожих корсаров и на буксире довели фелюку до турецкого берега. Старый мусульманин-шкипер со слезами на глазах благодарил Волкова и Нельсона, а затем пригласил их в гости. Поотнекивавшись для приличия, Андрей Константинович с семьей и Шура Лютиков сели в мотобот и побывали у турка дома.
Хозяин лично прислуживал гостям, а пришедшие в гости соседи десятки раз выслушивали историю старого Исмаила о чудесном избавлении от плена и вероятного рабства. Не верящим в его правдивую историю он с гордостью демонстрировал «Орион», по-хозяйски расположившийся в Измирском заливе в десяти кабельтовых от берега. Несмотря на языковой барьер, гости хорошо отдохнули. Впрочем, Шура успел о чем-то договориться с одним из «беев», зашедших к Исмаилу на огонек. Свои механические часы он променял на дивной работы жемчужное ожерелье. Ошалевший «бей» долго не верил, что в такой маленький корпус можно заключить устройство, размером со среднюю репу.
– Фуфло не впариваю, – таинственно сказал Шура, пожимая турку руку, – а «камушки» найдем, кому подарить.
Дорогих гостей Исмаил угощал фирменным блюдом супруги «Имам баилди» – нечто вроде слоеного пирога из баклажан и мяса со специями, а затем все вместе пили турецкий «мокко» с твердой брынзой вприкуску. Долго уговаривали Исмаила, дабы пригласил к столу жену, но Исмаил делал вид, будто ничего не понимает.
– У, мавр чертов! – выругалась Анжела. – Собственник, твою мать! Баба не человек, по-твоему?
Лоснящаяся рожа хозяина расплылась от умиления, но жена так и не показалась.
Пользуясь случаем, уточнили дату – 29 июля 1698 года (по европейскому календарю). Сдвиг по времени прошел правильно. Не обошлось вначале без курьеза. Хозяин сообщил, что ныне год одна тысяча семьдесят шестой. Гости были страшно удивлены. К счастью, графиня де Лавинье вспомнила, что у мусульман отсчет лет ведется с переселения Магомета из Мекки в Медину (622 г. н.э.).
Когда уже собирались возвращаться на «Орион» и были отбиты бесчисленные поклоны, прискакал пристав от Измирского паши. Пятясь и кланяясь, он что-то залопотал, умоляюще прижимая руки к груди. Но не склонный к общению на языке жестов, полковник лишь пожал плечами и запрыгнул в бот.
– Может, помощь нужна человеку была, – жалостно посмотрела на мужа Анастасия, – а ты так...
– Не забывай, дорогуша, что турки – основные противники России, – предупредительным тоном произнесла Анжела. – Может, им «Орион» торговать захотелось... С пиратами мы помогли разобраться, а дальше пусть сами.
Обогнув Бабу, «Орион» подошел к проливу Дарданеллы, вернее, к его земному аналогу. Пролив этот, шириной от полутора до тридцати, имел сто двадцать километров в длину. Крейсеру понадобилось два часа, чтобы пройти пролив и не потопить ни одного судна.
– Ну и кишка! – крутил головой со смешным видом полковник. – Суэц пошире был!
– Вы еще не видели Босфора! – хмыкнул Нельсон. – Есть там места, где ширина достигает всего половину мили.
– А как само Мраморное море? – спросил Андрей Константинович.
– Меньше Ладожского озера, – еще раз хмыкнул одноглазый капитан, – будь моя воля, я бы его даже к морям и не причислял. Сделал бы Черноморский пролив, и вся недолга! Этак и Неву проливом обозвать можно. Она, кстати, короче, чем Дарданеллы.
«Добрый обрин, дай пожрать!» – пробормотал себе под нос детскую считалочку Волков, пересчитывая в такт ступеньки трапа.
На палубе было многолюдно: Шура Лютиков валялся на надувном матрасе и подставлял щедрому солнцу свое жирное тело глупого пингвина; рядом с ним примостилась компания молодых офицеров. Они потягивали холодное пиво и рассматривали в полевые бинокли турецкий берег. Неподалеку женское население, облаченное поголовно в бикини, мазало друг дружку кремом для загара. Семеро нимф иногда оказывались в поле зрения биноклей, но берег тут же брал свое.
– Шатаемся по мирам, как алкаши по гостям! – заметил Олег Локтев. – Боюсь, как бы не вошло в привычку. Господа, вы заметили, что здесь мы стали дышать реже? Организм перестраивается под новые условия.
– Не годится офицерам дышать через раз! – воскликнул Денис Булдаков. – Скоро Сочи! Дышать необходимо глубже.
– Стамбул скоро, а не Сочи! – наставительно перебил его Олег. – Господа, приготовьтесь! Вам предстоит увидеть его неповторимые минареты и услышать вой муэдзинов, призывающий мусульман преклонить колени...
– Муэззинов! – поправил Костя Волков.
– Арабский знаешь, да? – с интонацией типичного «урюка» прогнусил Локтев. – Хоть мандаринов! На все воля Аллаха, кроме которого нет иного бога. Правда, остались Иисус, Шива, Вишну, Сварог, Кришна, Рама, Кром, Будда, Зевс, Юпитер и кто-то там еще...
– Богохульник! – За спиной Локтева возник полковник. —В чем перед тобой провинились Аллах и Муххамед – пророк его? Кто виноват, что повышенная кислотность желудка сделала тебя брюзгой?
– У меня нормальная кислотность! – отчаянно защищался Олег. – Уничижение окружающего мира помогает мне в решении некоторых задач.
– Каких именно, – полюбопытствовал Андрей Константинович, – совершенствование спряжений неправильных латинских глаголов?
И веселая пикировка продолжалась. В женском коллективе, наоборот, царили восхищение и умиротворенность. Графиня де Лавинье задремала в шезлонге, прикрыв глаза очками «от Енота». Евдокия стояла у борта, упершись руками в леер, и предоставила воздушному потоку трепать ее светлые волосы. Настя читала «Анастасию» Бушкова и временами заливалась звонким смехом.
Инга решала стратегическую головоломку – налицо были все признаки очередной беременности: ломило грудь, наблюдалась небольшая тошнота, иногда потягивало в животе. Смена партнера ничего не изменила.
Мара с Анжелой играли в рэндзю – азиатский вариант шашек. Мара проигрывала и сердилась.
Одна Рената занималась делом. Послюнив палец, она пыталась способом древних мореплавателей определить направление ветра. Но, поскольку скорость крейсера была около тридцати пяти узлов, ветер дул в одном направлении – с носа на корму. Вскоре она прекратила это занятие, убедившись, что бриз весьма устойчив.
На палубе играла музыка. Ушлый Ростислав нашел диск с записями японца Китаро и теперь наслаждался психоделией по полной программе. В руках у него была неизменная розетка с фисташковым мороженым, а рядом на столике стоял бокал с безалкогольным коктейлем «Прекрасная Дэви».
«Орион» выходил из Босфора. Стоящий на мостике Нельсон ворчал:
– Уж лучше бы дождь, честное слово! Люди как будто никогда не видали ракетного крейсера! А если бы сюда «Адмирал Кузнецов» зарулил? Куда ты прешь на своей фелюке? «Орион» не долбленка с мотором «Ветерок» – он мгновенно останавливаться не умеет! Боцман! Двух матросов с помпой на нос! Водометом отгонять наглецов!
Выйдя в открытое море, он приказал увеличить скорость до пятидесяти узлов. Оставляя за флагом рыбацкие суда и купеческие шхуны, крейсер взял курс на северо-восток – к Керченскому проливу. По счастью, Черное море еще не превратилось в курортную зону – торговые и промысловые корабли курсировали вдоль берегов. За те четыреста миль, что им предстояло преодолеть, встретиться в открытом море могли только военные суда. Но поскольку флот на Черном море был лишь у Турции, то вряд ли повстречался бы и он. Турецкие корабли были сосредоточены в районе Мраморного моря: несколько десятков их стояли на рейде Царьграда, создавая дополнительный психологический бонус к вящей славе султана. Также по нескольку военных судов были приписаны к южным портам: Измиру, Анталье, Медине. На побережье Черного моря лишь в Зонгулдаке стояло пару фрегатов, да несколько галер охраняли спокойствие Муртазы-паши в Керчи.
Мимо Константинополя-Царьграда «Орион» прошел ранним утром, когда город еще сладко спал. Сияя рождественскою елкой, крейсер двадцатиузловым ходом прошел Босфор, умудрившись только однажды потопить шаланду какого-то раннего рыбака. Незадачливый рыбарь успел вовремя дать деру, и его пронзительные вопли еще долго были слышны в темноте.
– К ночи будем на Керчинском рейде, гере командующий, – доложил Нельсон, когда Андрей Константинович утром заглянул на капитанский мостик.
Не совсем проснувшийся полковник лишь кивнул головой. У него случился приступ утренней депрессии – состояние, когда он не совсем понимал, где он и зачем. Выйдя на верхнюю палубу, он вооружился тридцатикратным биноклем фирмы «Карл Цейс Иена» и принялся обозревать горизонт,
– Пиратов каких бы бог послал! – вздохнул он, не найдя на море решительно ничего, кроме небольшой стайки дельфинов, что резвились кабельтовых в пяти справа по борту. – Что наша жизнь – игра!
Сказав эту шекспировскую фразу, он сошел на нижнюю палубу и спросил у собравшихся там коллег:
– Может, нам праздник Нептуна устроить? Муторно что-то...
Шевенко хрюкнул.
– Командир, праздник Нептуна устраивается при переходе через экватор. Мы даже и не рядом. Почему вы не вспомнили о нем, когда мы были у берегов Сомали?
– Владимир Иванович, от берегов Сомали, если вы помните, мы драпали со скоростью сорок верст в час!
– Узлов, – тактично поправил старший прапорщик командира. – Сдается мне, что настроение ваше обусловлено недостатком алкоголя в крови. Возьмите выходной и нажритесь как следует.
– Вы думаете? – искоса посмотрел на него Волков.
– Я уверен. В моей жизни был период, когда почти три месяца мне нельзя было употреблять спиртное. И что вы думаете? На шестую неделю меня стали донимать головные боли, начала пошаливать спина, появилась сонливость и раздражительность!
Волков грустно улыбнулся, а затем сказал:
– Пьешь – сердце болит, не пьешь – душа болит, просит стресса. Возможно, господин мичман, вы и правы. Есть у меня бутылка хорошего коньяку – прощальный презент Людовика. Милости прошу в мою каюту. До изумления напиваться нам никак, но в меру пошалим.
Первого августа керченский паша Муртаза проснулся в сильном волнении. С некоторых пор ему стало плохо почивать. Вот и сегодня снилось, будто бежит он по длинному темному коридору в нужной чулан, но никак не может добежать до заветной, двери. А боль внизу живота становится все сильнее...
Он подскочил со своего ложа и беспокойно ощупал тончайший шелк простыней. Хвала Аллаху! Воспользовавшись ночной вазой, паша подошел к стрельчатому окну, вдохнул глоток свежего воздуха и только тогда открыл глаза. Мышцы живота свело судорогой, и живот резко выпустил скопившиеся за ночь в нем газы.
Не более чем в полумиле от берега в дрейфе лежал громадный корабль, своими громадными очертаниями напоминающий Ноев ковчег. Утренняя дымка размывала контуры судна, но так или иначе, размеры его превосходили любое воображение. Нервно суча ногами, Муртаза-паша потянулся за подзорной трубой. Прикосновение к холодной меди немного успокоило, но это спокойствие мигом улетучилось, как только навел трубу на неизвестное судно.
Окрашенный в небесно-голубой цвет, неизвестный корабль достигал пятиста локтей в длину и ста локтей в высоту. В то время как самый большой линкор турецкого флота – восьмидесятипушечный трехпалубный «Осман» был в длину «всего лишь» сто двадцать локтей.
Паша продолжал осматривать неизвестный корабль, несмотря на то, что в дверь покоев постучали. Недовольно буркнув «входи», Муртаза-паша навел трубу на надстройку, где на гюйс-штоке висел незнакомый флаг – белое полотнище с голубым диагональным крестом. Паша был не в курсе, но самое интересное болталось на гафеле – семь сигнальных флажков: Фокстрот, Юниформ, Чарли, Кило, Янки, Оска и еще раз Юниформ.
Служи бы Муртаза-паша каким-нибудь старпомом годочков на триста позднее, тотчас приказал бы бить прямой наводкой по противному дредноуту изо всех береговых батарей. Ведь приветствие подлого Нельсона читалось просто: «Fuck you». Нужно сказать, что приветствие сие Нельсон поднял с ведома Волкова – которому Османская Империя набила оскомину в далекие школьные годы.
Хозяин лично прислуживал гостям, а пришедшие в гости соседи десятки раз выслушивали историю старого Исмаила о чудесном избавлении от плена и вероятного рабства. Не верящим в его правдивую историю он с гордостью демонстрировал «Орион», по-хозяйски расположившийся в Измирском заливе в десяти кабельтовых от берега. Несмотря на языковой барьер, гости хорошо отдохнули. Впрочем, Шура успел о чем-то договориться с одним из «беев», зашедших к Исмаилу на огонек. Свои механические часы он променял на дивной работы жемчужное ожерелье. Ошалевший «бей» долго не верил, что в такой маленький корпус можно заключить устройство, размером со среднюю репу.
– Фуфло не впариваю, – таинственно сказал Шура, пожимая турку руку, – а «камушки» найдем, кому подарить.
Дорогих гостей Исмаил угощал фирменным блюдом супруги «Имам баилди» – нечто вроде слоеного пирога из баклажан и мяса со специями, а затем все вместе пили турецкий «мокко» с твердой брынзой вприкуску. Долго уговаривали Исмаила, дабы пригласил к столу жену, но Исмаил делал вид, будто ничего не понимает.
– У, мавр чертов! – выругалась Анжела. – Собственник, твою мать! Баба не человек, по-твоему?
Лоснящаяся рожа хозяина расплылась от умиления, но жена так и не показалась.
Пользуясь случаем, уточнили дату – 29 июля 1698 года (по европейскому календарю). Сдвиг по времени прошел правильно. Не обошлось вначале без курьеза. Хозяин сообщил, что ныне год одна тысяча семьдесят шестой. Гости были страшно удивлены. К счастью, графиня де Лавинье вспомнила, что у мусульман отсчет лет ведется с переселения Магомета из Мекки в Медину (622 г. н.э.).
Когда уже собирались возвращаться на «Орион» и были отбиты бесчисленные поклоны, прискакал пристав от Измирского паши. Пятясь и кланяясь, он что-то залопотал, умоляюще прижимая руки к груди. Но не склонный к общению на языке жестов, полковник лишь пожал плечами и запрыгнул в бот.
– Может, помощь нужна человеку была, – жалостно посмотрела на мужа Анастасия, – а ты так...
– Не забывай, дорогуша, что турки – основные противники России, – предупредительным тоном произнесла Анжела. – Может, им «Орион» торговать захотелось... С пиратами мы помогли разобраться, а дальше пусть сами.
Обогнув Бабу, «Орион» подошел к проливу Дарданеллы, вернее, к его земному аналогу. Пролив этот, шириной от полутора до тридцати, имел сто двадцать километров в длину. Крейсеру понадобилось два часа, чтобы пройти пролив и не потопить ни одного судна.
– Ну и кишка! – крутил головой со смешным видом полковник. – Суэц пошире был!
– Вы еще не видели Босфора! – хмыкнул Нельсон. – Есть там места, где ширина достигает всего половину мили.
– А как само Мраморное море? – спросил Андрей Константинович.
– Меньше Ладожского озера, – еще раз хмыкнул одноглазый капитан, – будь моя воля, я бы его даже к морям и не причислял. Сделал бы Черноморский пролив, и вся недолга! Этак и Неву проливом обозвать можно. Она, кстати, короче, чем Дарданеллы.
«Добрый обрин, дай пожрать!» – пробормотал себе под нос детскую считалочку Волков, пересчитывая в такт ступеньки трапа.
На палубе было многолюдно: Шура Лютиков валялся на надувном матрасе и подставлял щедрому солнцу свое жирное тело глупого пингвина; рядом с ним примостилась компания молодых офицеров. Они потягивали холодное пиво и рассматривали в полевые бинокли турецкий берег. Неподалеку женское население, облаченное поголовно в бикини, мазало друг дружку кремом для загара. Семеро нимф иногда оказывались в поле зрения биноклей, но берег тут же брал свое.
– Шатаемся по мирам, как алкаши по гостям! – заметил Олег Локтев. – Боюсь, как бы не вошло в привычку. Господа, вы заметили, что здесь мы стали дышать реже? Организм перестраивается под новые условия.
– Не годится офицерам дышать через раз! – воскликнул Денис Булдаков. – Скоро Сочи! Дышать необходимо глубже.
– Стамбул скоро, а не Сочи! – наставительно перебил его Олег. – Господа, приготовьтесь! Вам предстоит увидеть его неповторимые минареты и услышать вой муэдзинов, призывающий мусульман преклонить колени...
– Муэззинов! – поправил Костя Волков.
– Арабский знаешь, да? – с интонацией типичного «урюка» прогнусил Локтев. – Хоть мандаринов! На все воля Аллаха, кроме которого нет иного бога. Правда, остались Иисус, Шива, Вишну, Сварог, Кришна, Рама, Кром, Будда, Зевс, Юпитер и кто-то там еще...
– Богохульник! – За спиной Локтева возник полковник. —В чем перед тобой провинились Аллах и Муххамед – пророк его? Кто виноват, что повышенная кислотность желудка сделала тебя брюзгой?
– У меня нормальная кислотность! – отчаянно защищался Олег. – Уничижение окружающего мира помогает мне в решении некоторых задач.
– Каких именно, – полюбопытствовал Андрей Константинович, – совершенствование спряжений неправильных латинских глаголов?
И веселая пикировка продолжалась. В женском коллективе, наоборот, царили восхищение и умиротворенность. Графиня де Лавинье задремала в шезлонге, прикрыв глаза очками «от Енота». Евдокия стояла у борта, упершись руками в леер, и предоставила воздушному потоку трепать ее светлые волосы. Настя читала «Анастасию» Бушкова и временами заливалась звонким смехом.
Инга решала стратегическую головоломку – налицо были все признаки очередной беременности: ломило грудь, наблюдалась небольшая тошнота, иногда потягивало в животе. Смена партнера ничего не изменила.
Мара с Анжелой играли в рэндзю – азиатский вариант шашек. Мара проигрывала и сердилась.
Одна Рената занималась делом. Послюнив палец, она пыталась способом древних мореплавателей определить направление ветра. Но, поскольку скорость крейсера была около тридцати пяти узлов, ветер дул в одном направлении – с носа на корму. Вскоре она прекратила это занятие, убедившись, что бриз весьма устойчив.
На палубе играла музыка. Ушлый Ростислав нашел диск с записями японца Китаро и теперь наслаждался психоделией по полной программе. В руках у него была неизменная розетка с фисташковым мороженым, а рядом на столике стоял бокал с безалкогольным коктейлем «Прекрасная Дэви».
«Орион» выходил из Босфора. Стоящий на мостике Нельсон ворчал:
– Уж лучше бы дождь, честное слово! Люди как будто никогда не видали ракетного крейсера! А если бы сюда «Адмирал Кузнецов» зарулил? Куда ты прешь на своей фелюке? «Орион» не долбленка с мотором «Ветерок» – он мгновенно останавливаться не умеет! Боцман! Двух матросов с помпой на нос! Водометом отгонять наглецов!
Выйдя в открытое море, он приказал увеличить скорость до пятидесяти узлов. Оставляя за флагом рыбацкие суда и купеческие шхуны, крейсер взял курс на северо-восток – к Керченскому проливу. По счастью, Черное море еще не превратилось в курортную зону – торговые и промысловые корабли курсировали вдоль берегов. За те четыреста миль, что им предстояло преодолеть, встретиться в открытом море могли только военные суда. Но поскольку флот на Черном море был лишь у Турции, то вряд ли повстречался бы и он. Турецкие корабли были сосредоточены в районе Мраморного моря: несколько десятков их стояли на рейде Царьграда, создавая дополнительный психологический бонус к вящей славе султана. Также по нескольку военных судов были приписаны к южным портам: Измиру, Анталье, Медине. На побережье Черного моря лишь в Зонгулдаке стояло пару фрегатов, да несколько галер охраняли спокойствие Муртазы-паши в Керчи.
Мимо Константинополя-Царьграда «Орион» прошел ранним утром, когда город еще сладко спал. Сияя рождественскою елкой, крейсер двадцатиузловым ходом прошел Босфор, умудрившись только однажды потопить шаланду какого-то раннего рыбака. Незадачливый рыбарь успел вовремя дать деру, и его пронзительные вопли еще долго были слышны в темноте.
– К ночи будем на Керчинском рейде, гере командующий, – доложил Нельсон, когда Андрей Константинович утром заглянул на капитанский мостик.
Не совсем проснувшийся полковник лишь кивнул головой. У него случился приступ утренней депрессии – состояние, когда он не совсем понимал, где он и зачем. Выйдя на верхнюю палубу, он вооружился тридцатикратным биноклем фирмы «Карл Цейс Иена» и принялся обозревать горизонт,
– Пиратов каких бы бог послал! – вздохнул он, не найдя на море решительно ничего, кроме небольшой стайки дельфинов, что резвились кабельтовых в пяти справа по борту. – Что наша жизнь – игра!
Сказав эту шекспировскую фразу, он сошел на нижнюю палубу и спросил у собравшихся там коллег:
– Может, нам праздник Нептуна устроить? Муторно что-то...
Шевенко хрюкнул.
– Командир, праздник Нептуна устраивается при переходе через экватор. Мы даже и не рядом. Почему вы не вспомнили о нем, когда мы были у берегов Сомали?
– Владимир Иванович, от берегов Сомали, если вы помните, мы драпали со скоростью сорок верст в час!
– Узлов, – тактично поправил старший прапорщик командира. – Сдается мне, что настроение ваше обусловлено недостатком алкоголя в крови. Возьмите выходной и нажритесь как следует.
– Вы думаете? – искоса посмотрел на него Волков.
– Я уверен. В моей жизни был период, когда почти три месяца мне нельзя было употреблять спиртное. И что вы думаете? На шестую неделю меня стали донимать головные боли, начала пошаливать спина, появилась сонливость и раздражительность!
Волков грустно улыбнулся, а затем сказал:
– Пьешь – сердце болит, не пьешь – душа болит, просит стресса. Возможно, господин мичман, вы и правы. Есть у меня бутылка хорошего коньяку – прощальный презент Людовика. Милости прошу в мою каюту. До изумления напиваться нам никак, но в меру пошалим.
Первого августа керченский паша Муртаза проснулся в сильном волнении. С некоторых пор ему стало плохо почивать. Вот и сегодня снилось, будто бежит он по длинному темному коридору в нужной чулан, но никак не может добежать до заветной, двери. А боль внизу живота становится все сильнее...
Он подскочил со своего ложа и беспокойно ощупал тончайший шелк простыней. Хвала Аллаху! Воспользовавшись ночной вазой, паша подошел к стрельчатому окну, вдохнул глоток свежего воздуха и только тогда открыл глаза. Мышцы живота свело судорогой, и живот резко выпустил скопившиеся за ночь в нем газы.
Не более чем в полумиле от берега в дрейфе лежал громадный корабль, своими громадными очертаниями напоминающий Ноев ковчег. Утренняя дымка размывала контуры судна, но так или иначе, размеры его превосходили любое воображение. Нервно суча ногами, Муртаза-паша потянулся за подзорной трубой. Прикосновение к холодной меди немного успокоило, но это спокойствие мигом улетучилось, как только навел трубу на неизвестное судно.
Окрашенный в небесно-голубой цвет, неизвестный корабль достигал пятиста локтей в длину и ста локтей в высоту. В то время как самый большой линкор турецкого флота – восьмидесятипушечный трехпалубный «Осман» был в длину «всего лишь» сто двадцать локтей.
Паша продолжал осматривать неизвестный корабль, несмотря на то, что в дверь покоев постучали. Недовольно буркнув «входи», Муртаза-паша навел трубу на надстройку, где на гюйс-штоке висел незнакомый флаг – белое полотнище с голубым диагональным крестом. Паша был не в курсе, но самое интересное болталось на гафеле – семь сигнальных флажков: Фокстрот, Юниформ, Чарли, Кило, Янки, Оска и еще раз Юниформ.
Служи бы Муртаза-паша каким-нибудь старпомом годочков на триста позднее, тотчас приказал бы бить прямой наводкой по противному дредноуту изо всех береговых батарей. Ведь приветствие подлого Нельсона читалось просто: «Fuck you». Нужно сказать, что приветствие сие Нельсон поднял с ведома Волкова – которому Османская Империя набила оскомину в далекие школьные годы.