Беразинский Дмитрий. Путь, исполненный отваги

   – Хорошо! – сказала Анастасия.
   Вынув из сумки массажку, она расчесала сальные патлы царевны на прямой пробор и скрепила их сзади заколками. Спереди на голову Софье надели обруч, мягко охвативший голову и зафиксировавший пряди волос. Пока Настя возилась с волосами, Анжела быстро подвела карандашом брови, накрасила губы и припудрила бледное царевнино лицо.
   – Сойдет, – заявила она, – нам только до Кусково доехать.
   – Идемте, Софья Алексеевна, – сказала Настя, – нам нужно торопиться.
   – Простоволосой? – ужаснулась царевна.
   – Так надо, – успокаивающим тоном произнесла Анжела, – иначе охрана заподозрит неладное. А так – приехали заморские люди в странных нарядах, отстояли службу и уехали! Пожертвовали на ремонт собора немалые деньги – желанные гости.
   Царевна, понурясь, вышла из ризницы.
   – Это уже кое-что, – облегченно выдохнул полковник, – поспешим.
   У ворот монастыря их ждала карета, запряженная шестеркой гнедых лошадей. Слуга раскрыл дверцы, подождал, пока все рассядутся, закрыл дверцы и, вспрыгивая на запятки, крикнул кучеру:
   – Пошел!
   Карета быстро покатилась по ухабистой пыльной дороге. Два рейтара-швейцарца, стоящие на карауле, посмотрели вслед карете скучающими взглядами и перекинулись парой фраз на французском языке:
   – Стефан, по-моему приезжали две женщины, – произнес один, стуча древком алебарды по каменному крыльцу.
   – Да? – равнодушно произнес Стефан. – А по-моему, три.
   И сплюнув в пыль, оперся о стену. Первый рейтар посмотрел на хмурящееся небо, и мысли о странных посетителях покинули его. Приближалась гроза, быть может, последняя гроза в этом году, в преддверии которой сразу смолкли птицы и наступила гнетущая тишина. Из-за Воробьевых гор на город наползала черная тень – синоптики будущего сказали бы, что идет грозовой фронт.
   – Ну, сейчас начнется! – пробормотал стражник. – Стефан, пошли в караулку. Нам два часа осталось – хоть посидим.
   Карета въехала в Москву через Серпуховские ворота и, не сбавляя хода, понеслась по узким улочкам. Двое суток засевшие в усадьбе младшего брата Бориса Петровича Шереметева «пришельцы» изучали план Москвы, города с почти двухсоттысячным населением, подъезды, расположение ворот. У полковника плюс ко всему оказалась карта аж одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года издания, по которой он пытался вычислить те девять ворот, через которые можно было попасть в город. Выяснилось, что половина названий не соответствует истине (видимо, сменились в XVIII—XIX веках), а карта Москвы двадцатого века – полная фантасмагория.
   Втроем-вчетвером, приодевшись в местную одежу и прикидываясь средним сословием (где-то на уровне суконной сотни), бродили по Москве и зарисовывали на бумагу все, что видели. Стараясь, чтобы в них не признали топографов, естественно. У Олега Локтева умудрились срезать с пояса кошелек, в котором не было ничего, кроме пузырька с сероводородом. Если уж блефовать, то блефовать до конца. Пусть как следует вору продует сопло.
   «Мурена» припарковалась в старом пруду, где прежний хозяин когда-то разводил карасей и сазанов. На ней остались дежурить четыре Ревенанта вместе с Лейфом Эриксоном. Семь Ревенантов шатались по усадьбе, злобно зыркая по сторонам и вызывая своим присутствием панический страх у челяди.
   На второй день к вечеру Волков с Каманиным начертили план-карту города, а на третий с утра заявились в монастырь. Карета была куплена заранее у опального боярина из рода Хованских. Боярин сидел сиднем девятый год в своей вотчине, не решаясь попадаться на глаза Нарышкиным. Карету отдал дешево и сам предложил лошадиного барышника.
   Проскочив Москву, карета проехала в приземистые Мясницкие ворота и, переехав мост через Яузу, помчалась к Кускову, до которого было не более шести верст. Дорога была адская, как и все в этом мире; рытвины сменяли ухабы, за ухабами следовали колдобины размером с выгребную яму, колдобины сменялись колеями, из которых выехал бы редкий вездеход. Кстати, трясясь по этим дорогам, полковник подумал, что пару вездеходов у Хранителя выпросить бы следовало. Это был бы самый уместный транспорт для данной эпохи.
   Усадьба среднестатистического русского дворянина выглядела так: пару гектаров землицы, огражденные двухметровым забором. Там, где усадьба подступала к лесу, забор сменялся частоколом. Сверху забор был вымазан дегтем, смолой и коровьим дерьмом. Ворота были только одни, но зато крепкие – дубовые или ясеневые. Ворота обязательно с крышей, чтобы под частыми дождями не начали гнить.
   Карета остановилась у дубовых ворот, для крепости окованных полосами железа. Рядом – такая же калитка с окошком на уровне лица, предназначенного для «досмотру и опознания», а также сказать, что «нынче не подаем». Чуть ниже окошечка тяжелое кольцо – далекий предок дверного звонка. Вывалившийся из кареты Волков взялся за кольцо и пару раз сильно стукнул им о дубовую калитку, явно наслаждаясь звуком. Окошечко отворилось и тотчас же закрылось – сторож узнал своих. Послышался скрип и лязг отодвигаемых запоров, наконец два дюжих холопа шустро отвели половинки ворот в стороны.
   Карета въехала во двор и остановилась у крыльца.
   – Вот и приехали, – сказал Ростислав.
   Один из холопов открыл дверцы кареты, и Каманин буквально выпихнул свое могучее тело из кареты.
   – Прошу вас, Софья Алексеевна! – произнес он, подавая царевне руку. Софья, опираясь о его мужественную ладонь, с трудом устояла на ногах, выйдя из кареты – все тело охватила странная слабость и томление.
   К счастью, подоспевший Андрей Константинович подхватил ее под левую руку, не давая упасть, а Настя с Анжелой вышли из кареты сами, увидев, что мужчинам не до правил хорошего тона.
   – Сейчас, – забормотала Софья, – плохо что-то...
   С высокого крыльца сбежал Денис Булдаков, держа в руке резной стульчик. Он быстро подскочил к ним и поставил стул на землю.
   – Прошу вас, садитесь пожалуйста. – Софья без сил опустилась на стул и прикрыла глаза.
   – Я сейчас! – крикнула Настя и побежала в хоромы.
   Мужчины и Анжела хлопотали возле сомлевшей царевны.
   – Кремень-баба, – одобрительно сказал Ростислав, – всю дорогу и в монастыре держалась, и только здесь расслабилась.
   Софья бессильно подняла голову и посмотрела на того, кто осмелился так дерзко похвалить ее.
   – Даже и не обидно, – прошептала она, – за столь сомнительный кумплимент.
   В это время с крыльца спрыгнула Настя. В руках она держала медицинскую сумку, с которой не разлучалась никогда. На ходу достав из нее валокордин и нашатырный спирт, она крикнула:
   – Эй! Воды кто-нибудь принесите, живо!
   Один из холопов, открывавших ворота, бегом бросился к колодцу. Тем временем Настя привела царевну в чувство при помощи нашатыря, а затем, когда холоп вернулся с ковшиком воды, накапала в пластиковый стаканчик валокордина, разбавила водой и непререкаемым тоном заставила Софью Алексеевну все это выпить. Завершила сеанс лечения традиционная валерьянка.
   – Порядок! – произнесла Анастасия, когда царевна поблагодарила ее. – А теперь, Софья Алексеевна, вам необходимо отдохнуть. Пару часиков. А затем – баня!
   Слегка поддерживая свою царственную пациентку под руку, она отвела ее наверх – в специально отведенные для высокой гостьи покои. Во дворе челядинцы убрали стул, затворили ворота, распрягли лошадей, а карету закатили под навес. Вот-вот должна была разразиться гроза. Мамки с визгом гонялись за карапузами, копошившимися на заднем дворе, конюхи загоняли в конюшни лошадей, управитель проверял запасы воды в бочках на случай пожара.
   Как ни устала Софья Алексеевна, все же больше двух часов она проспать не смогла. Душу терзали сомнения и тревога. В какую авантюру она будет втянута на этот раз? Стоит ли вообще рисковать, когда тебе сорок один год – возраст почти старческий. Сохранилась она все-таки неплохо для этих лет, но еще немного времени и морщины с сединою превратят некогда красивое лицо в уродливую маску.
   Внезапно вспомнила о Василии Голицыне, единственном мужчине, который для нее что-то значил. Из писем, тайно переданных ей, она знала, что Василия Васильевича сослали вместе с семьей в Каргополь, небольшой городишко чуть севернее Вологды. Как он теперь?
   Годы пронеслись незаметно. Ей уже сорок один, а Василию – пятьдесят пять. Небось уже совсем седой и старый...
   Скрипнула дверь опочивальне. Тихонько вошла Анастасия, держа в руках темно-зеленый летник из бумазеи. Стоя спиной к царевне, она аккуратно положила его на стол и вышла из опочивальни. Софья заворочалась на кровати. Какой там сон! Дверь снова скрипнула, и Настя внесла на вытянутых руках кремовую юбку. Разложив ее на столе рядом с летником, она повернулась к кровати. Обнаружив, что гостья не спит, женщина испуганно прикрыла рот рукой.
   – Простите, Софья Алексеевна, – сказала она, – я вас нечаянно разбудила.
   – Я не спала, – возразила Софья, – скажите, когда можно будет помыться в бане? За девять лет толком ни разу и не помылась.
   – Я сейчас узнаю, – ответила Настя и вышла. Софья опять откинулась на подушки.
   Поздним вечером, после того как царевна всласть напарилась и сенные девушки отмыли добела ее истосковавшееся по бане тело, после того как Анжела с Ингой привели в порядок ее волосы и лицо, после того как царевну облачили в подобающий наряд... после была встреча в трапезной, своего рода «тайная вечеря».
   На ужине присутствовали и некоторые доверенные лица, составлявшие тайную оппозицию молодому царю. За передовые взгляды и не слишком преклонный возраст их пригласили на встречу с царевной Софьей. Хранитель предоставил полковнику целый альманах, где были расписаны дворяне и служилый люд конца семнадцатого века. Перед тем как приступить непосредственно к трапезе, Софья изъявила желание познакомиться с присутствующими, из которых она имела удовольствие лично знать лишь князя Алексея Одоевского.
   Не слишком хорошо знавший российский бомонд, полковник попросил Алексея Никитича представить царевне своих коллег. Тут же Софья Алексеевна, красивая и нарядная, попросила слова.
   – Бояре! Я не совсем ясно представляю цель моего похищения из монастыря, ровно как не имею чести знать людей меня похитивших. Давайте же познакомимся, пока я не умерла от любопытства!
   Князь Одоевский, старший сын покойного дипломата Никиты Одоевского, одернул на себе немецкое платье и откашлялся.
   – Позвольте вам представить князя Глинского Юрия Васильевича, из рода Глинских, что в родстве с Рюриковичами. Князь не слишком жалует царскую службу и проводит свои дни в ученых трудах.
   Одетый в русское платье князь поклонился поясным поклоном и проговорил:
   – Весьма приятно, государыня, в этот смутный час лицезреть вас!
   Софья благосклонно склонила голову и улыбкой приветствовала опального князя. Князю недавно исполнилось двадцать девять лет. Он знал несколько западных языков и прослушал курс права в Венеции пять лет тому назад. Будучи славянофилом он не признавал немецкого и итальянского платья, носил аккуратно подстриженную бородку и имел вид аккуратный и почтенный.
   Следующим представили невысокого мужчину с обритым лицом и в парике – князя Барятинского Олега Данииловича. Сей князь был самым младшим из заговорщиков – ему было всего двадцать четыре года. Он только недавно вернулся из Голландии, где три года изучал математику, фортификацию и химию. Вернувшись в Россию, он обнаружил, что со смертью отца стал князем и обладателем полусотни деревушек. Не успев еще толком осознать всю тяжесть свалившегося ему на плечи груза, Олег Даниилович через верного человека был приглашен на эту встречу, от которой ожидал многого. Если бы не ожидал, то не пошел бы...
   Боярин Басманов Петр Данилович, тридцатичетырехлетний мужчина в самом расцвете сил, махнул царевне поклон и радостно заявил:
   – Моя жизнь принадлежит вам, государыня! Я с вами до конца.
   Софья искренне рассмеялась и ответила:
   – Погодите, боярин, я давно уже не «государыня», но все равно рада с вами познакомиться.
   Басманов служил в рейтарском полку и имел чин майора. Он хоть сейчас готов был вскочить на коня и ради любимой государыни пройтись саблей по рожам Нарышкиных. Но помимо излишней горячности он обладал и трезвым, ясным умом. Майор принципиально брился, но носил перешитое по собственной выкройке платье: укороченный кафтан и широкие, почти казацкие, шаровары.
   И последним, согласно чину, представили думного дьяка. Иванова, сына убитого стрельцами в тысяча шестьсот восемьдесят втором году дьяка Лариона Иванова. Игорю Ларионовичу было тридцать семь лет, он был среднего телосложения. Одевался в традиционную одежду для служилого люда – темно-бордовый немецкий кафтан с медными пуговками. Борода лопатой, за обшлагом рукава два гусиных пера. На груди амулетом болтается чернильница на цепочке. Издалека посмотришь, не то поп с кадилом, не то Кирилл к Мефодию прет на тезоименитство.
   – Очень рада, – повторила Софья Алексеевна и повернулась к Волкову: – А вы, мои спасители?
   Волков слегка поклонился и представился:
   – Граф Волков Андрей Константинович, полковник мобильной пехоты, командир Лазурного Корпуса. – Полковник насладился выражением крайнего удивления на лице царевны и князьев, а затем пояснил: – Четыре с половиной тысячи солдат, преданных, как янычары, и сильных, как вепри. Разрешите, Софья Алексеевна, представить моих соратников?
   – Пожалуйста! – живо кивнула головой царевна. Изумление на ее лице росло.
   – Графиня Волкова Анжела Александровна, – представил он Анжелу, – биолог, специалист по естественным наукам.
   – Графиня Волкова Анастасия Ратиборовна, – представил он Настю, – наш лекарь.
   У присутствующих вытянулись лица. Софья Алексеевна не удержалась от изумленного возгласа:
   – А кто из двух графиней ваша жена?
   – Обе! – широко улыбнулся Андрей Константинович. – Как-нибудь расскажу вам, Софья Алексеевна, эту занятную историю. И вы все поймете. А сейчас у нас слишком мало времени...
   – Но позвольте, граф! – воскликнула Софья. – Вы представляете, что начнется, когда бояре узнают, что у вас две жены? Да меня упрячут обратно в монастырь, но на этот раз в Соловецкий!
   – Софья Алексеевна, – возразил полковник, – боярам ведь можно и сказать, что я не православной веры, что по сути и верно. Дайте мне ответ на простой вопрос: вы хотите назад в монастырь?
   Софья Алексеевна не привыкла, чтобы с ней разговаривали в таком тоне. Поэтому она сперва опешила, но быстро взяла себя в руки и отрицательно помотала головой. Полковник, видимо, тоже понял, что не следует ломать царевну при всех, и поспешил извиниться:
   – Я прошу прощения за свой тон, но у нас важные дела, требующие немедленного обсуждения. А мы мусолим вопросы, время для решения которых найдется в любой день после того, как мы вернем вам трон.
   Лицо царевны озарилось радостью. Все-таки ее догадки оказались верны – ей предложат встать во главе Руси! Правильно сказал этот странный полковник, время для личных отношений можно найти и потом. Она милостиво разрешила:
   – Продолжайте, граф. Кто этот очень высокий и сильный мужчина, с которым вы меня похитили из монастыря?
   – Профессор физико-математических наук Каманин Ростислав Алексеевич.
   – Прохвессор с такой статью? – удивилась царевна. – О боже, не верю! Господь ошибся!
   Ростик отвесил поклон.
   – И тем не менее, Софья Алексеевна, это так.
   – Очень рада, прохвессор! – Глаза царевны пошли туманной поволокой. Она, бедная, за девять лет совершенно отвыкла от мужчин. Но Софья быстро справилась с собой. Бесовские мысли могут и подождать.
   А полковник продолжал:
   – Мой сын, виконт Волков Константин Андреевич. Старший лейтенант мобильной пехоты.
   – Приравнивается к чину поручика, – пояснил Костя, сняв фуражку и поклонившись.
   Глаза царевны оценивающе посмотрели на Константина и метнулись в сторону двух графинь. Моментально определив, кто из них приходится матерью молодого человека, она улыбнулась Анжеле:
   – У вас чудесный сын, графиня!
   – Благодарю вас, Софья Алексеевна, – склонила голову женщина.
   – Графиня де Лаваль, – представил Волков еще одну женщину, – бакалавр истории и магистр химии.
   – Граф, вы не устаете меня поражать! – охнула царевна. —Женщина-бакалавр! С ума сойти!
   – Я надеюсь, Софья Алексеевна, вы ничего не имеете против женской образованности? – холодно спросила Татьяна.
   Софья поняла, что едва не обидела эту женщину, в которой безошибочно угадала умницу и стерву.
   – Бог с вами, милая! – перекрестилась она. – Не забывайте, что я сама женщина. Причем тоже науки изучавшая.
   Волков чертыхнулся про себя и быстро представил Дениса с Кешей. Софья немного рассеянно приветствовала парней, а затем предложила приступать к трапезе. Ее очень беспокоило, как бы не забыть имена, звания и регалии представленных ей сегодня людей. Чуть попозже она решила обратиться к полковнику, чтобы наедине еще раз прокрутить события сегодняшнего вечера. Царица должна знать своих приближенных.
   Когда с ужином было покончено и слуги убрали со стола, полковник кивнул Денису. Тот отослал всех лишних из гостиной и плотно прикрыл все двери. Затем молча кивнул Волкову.
   – Итак, – начал полковник, – мы здесь собрались для того, чтобы обсудить попытку государственного переворота. Поясняю подробнее. Пока Петр Алексеевич в отъезде, мы захватим власть и поставим во главе Русского государства того, кто должен быть им по праву. Софья Алексеевна, вы согласны взять на себя эту отнюдь не легкую обязанность?
   Царевна зарделась. Выждав полуминутную паузу, она медленно кивнула.
   – Я согласна, – сказала она, – но я не совсем точно представляю, граф, ваши интересы. Почему вы взялись мне помогать?
   Полковник тяжелым взглядом обвел представителей семнадцатого века.
   – Цель у нас только одна, – наконец ответил он, – благосостояние России и ее народа. Того народа, о котором многие вспоминают в последнюю очередь, если вспоминают вообще. Того народа, что с именем царя идет в бой и умирает за цели, не понятные не только ему, но порой и самому царю. Того народа, который кормит и поит всех нас. Поверьте, если будет сыт крестьянин, то будем сыты и мы – довольными людьми легче управлять. Желания мои тоже просты. Я не хочу, чтобы в самой богатой стране мира жили самые нищие люди на Земле.
   Но за один день несчастных счастливыми не сделаешь. Можно дать бедняку мешок золота, но в девяти случаях из десяти он его спустит в ближайшей корчме. Я о чем говорю... Необходима система реформ, неуклонно и год за годом меняющая быт простого народа, меняющая наш с вами быт, меняющая мировоззрение, неумолимо убивающая в человеке того зверя, что алкает хлеба и зрелищ, причем алкает на халяву.
   Взгляните хотя бы на Москву. Это город пьянства и порока. По улицам не пройти от нищих, калек, юродивых, татей и попрошаек.. Попы, забыв про свои обязанности, уподобились оным и проводят свое время в разврате и непристойности. Верхушка духовенства заботится только о своем кармане и устраивании личных дел. Они еще имеют наглость величать Москву «Третьим Римом». Бред сумасшедшего! Москва сейчас представляет вторую «Содом и Гоморру». Давеча об этом упоминал и патриарх Иоанн. Коснулся мельком. Хм!
   Образование и культура находятся в зачаточном состоянии. И не из-за недостатка средств, а в основном из-за воровства. Страна в агонии, и этого не видит только слепец.
   Полковник еще раз обвел взглядом притихших собеседников.
   – Вас здесь собрали, потому что вы являетесь людьми с широким кругозором и самыми передовыми взглядами и потому что у вас болит душа за Русь – некогда великую и могучую. Чувствуете ли вы в себе силы, чтобы одолеть нашу лень и невежество? Поймите, мы никому не нужны в этом мире, кроме нас самих.
   Так вот, задача минимум – доказать, что мы нужны самим себе!
   После преамбулы полковника наступила гнетущая тишина. Не каждый день тычут носом в собственное дерьмо и при этом интересуются ощущениями. Князь Одоевский мрачно перебирал четки. Князь Глинский в лучших традициях сайентологии щипал правой рукою левую. Лафайет Хаббард еще не родился, но пример Ростислава доказал, что он будет прав. Думный дьяк Иванов грустно кивал головой, в ответ на каждый пункт обвинения.
   Софья хотела возразить, сказать что-то резкое, чтобы отчитать этого наглеца, появившегося неизвестно откуда и подвергшего критике социально-политические основы России. Но, взглянув на остальных, увидела в их глазах мрачное согласие с бесцеремонным графом. Покорно вздохнув, спросила только:
   – Когда?
   – Завтра! – быстро ответил Андрей Константинович. – Через две недели заявится ваш братец, и придется рубить слишком много голов. У нас есть две недели на то, чтобы народ шкурой почувствовал, насколько ваше правление лучше для него.
   – Хорошо, граф! Завтра так завтра. Но я должна с вами переговорить с глазу на глаз.
   – К вашим услугам, Софья Алексеевна. Господа, время позднее, необходимо отдохнуть перед завтрашним днем. Поэтому предлагаю устраиваться на отдых. Вас разбудят с первыми петухами.
   Собравшиеся медленно поднялись из-за столов и медленно разбрелись по опочивальням, чтобы в одиночестве провести бессонную ночь и тысячу раз подумать над безумным своим решением.
   Сенная девица принесла кувшин испанского вина и, поставив его на стол, удалилась. Волков наполнил бокалы и произнес тост:
   – Софья Алексеевна, давайте выпьем за доверие, без которого плодотворной работы не бывает. Поверьте, мы не ищем корыстных целей и наград, мы просто желаем добра России и проживающим на ее землях. Возможно, в это трудно поверить, но вы уж попытайтесь. А ваш брат в безудержном стремлении своем и невежестве способен натворить таких дел, что волосы на затылке встают дыбом.
   – Это я и сама знаю! – вздохнула Софья. – Он уже натворил.
   – Это еще цветочки, – произнес полковник, пригубив вина. Царевна тоже попробовала и, распознав букет, улыбнулась.
   Малага, мое любимое. Вы знали? Конечно, знали! Если вы уж все на свете знаете, граф, то скажите, когда я умру? Нет, молчите! Когда умрет Петр?
   – Через двадцать семь лет.
   – Ого! От чего?
   – Точно неизвестно. То ли от незалеченного сифилиса, то ли от простатита. После него российскую историю так перекроят, что разобраться в ней не смогут и многие поколения потомков. Анархия и хаос охватят страну на три с половиной столетия. Кто вообще допустил этого безумца к власти?
   Софья еще раз вздохнула. Вспомнила дворцовый переворот девятилетней давности, еще раз прокрутила его в голове.
   – Результат грызни двух древних родов. Наш более богатый и гордый, их – менее богатый, но более подлый. Закономерный конец – кровь. Власть пьянит куда сильнее самого крепкого вина. Человек, опьяненный властью, способен на многие поступки.
   Отпив вина, она пристально взглянула на собеседника.
   – Граф, а вам разве никогда не хотелось править?
   – Боже упаси! – ужаснулся Андрей Константинович. – У нас есть такая поговорка: «Политика – это искусство отмывания в грязной воде». Я не хочу умываться грязной водой. Ваше здоровье!
   – Граф, я не буду спрашивать, откуда вы свалились на наши головы, но неужели вы верите в успех задуманного? Я за эти годы, признаться, отчаялась...
   – Софья Алексеевна, у нас есть для этого желание, возможность и силы для осуществления. Три решающих фактора в таком деле – это немало. Понимаю, что не ко времени, но поговорим о назначениях в случае успеха – это для нас очень важно. Если вам так удобнее, можете считать, что именно ради этого мы и заварили всю эту кашу...
   – Продолжайте, прошу вас. – Царевна смаковала вино. Огоньки свечей отражались от хрустального бокала и светлыми пятнышками освещали ее лицо. Она грустно улыбалась.
   – Я порекомендую вам профессора Каманина на должность Первого министра. Ручаюсь, что не раз пожалеете об этом, но в том хаосе, который сейчас царит в стране, способен разобраться только он.
   – Посмотрим, дорогой граф, посмотрим, – проворковала Софья, – а вы не боитесь, что я не оправдаю ваших надежд. Я – девица капризная и взбалмошная, тем более уже в возрасте. А ну, как начну чудить на троне?
   Полковник допил вино и пристально посмотрел на нее.
   – У нас есть лекарство от вашего возраста, – медленно произнес он, глядя ей в глаза, – проверенное. Но мы должны сначала убедиться, что вы подходите.
   – Кому, вам? – прошептала она, отставив бокал.
   «Попалась!» – кричало все внутри ее. Дьявол знает, чем соблазнить женщину. «Господи, помоги!» – мысленно звала она Всевышнего, искала его помощи. Все еще красивое лицо ее исказила судорога.
   – Я согласна, – прохрипела она, – налейте мне еще вина!
   Выпив целый фужер залпом, Софья взяла со стола салфетку и утерла со лба пот.
   Волков с жалостью наблюдал за ней. Бедняга! Тяжело христианину поверить в бескорыстие, хотя Библия исписана вдоль и поперек словами о нем! Трудно верующему уразуметь, что еретик благочестивее его. Невозможно священнику осознать величину собственного греха! Держа в уме десять заповедей, каждый ищет возможность их обойти, и найдя, засыпает с чистой совестью – он натянул Господа! Он объегорил старика! А если что, так всегда можно покаяться. Знакомый поп недорого отпустит грехи и благословит на новые.