Страница:
В мемуарах, вышедших в 1950 году, Мойзиш рассказывает, как однажды, проведя в фотолаборатории над проявлением полученных от «Цицерона» пленок целую ночь, он обнаружил, что в его руках находятся протоколы Каирской и Тегеранской конференций. Вспоминает об этом в своей книге, опубликованной несколько позже, и Э. Базна. Он пишет, что из документов, сфотографированных им для немцев, можно было «распознать намерения англичан, американцев и русских».
Занимавший во время войны пост германского посла в Турции фон Папен писал:
Не обогатился на этой операции и сам «Цицерон»: 300 тысяч фунтов стерлингов, которыми с ним расплатились гитлеровцы, оказались фальшивыми.
Проблема Турции
Именинный пирог
Занимавший во время войны пост германского посла в Турции фон Папен писал:
«Информация „Цицерона“ была весьма ценной по двум причинам. Резюме решений, принятых на Тегеранской конференции, были направлены английскому послу. Это раскрыло намерения союзников, касающиеся политического статуса Германии после ее поражения, и показало нам, каковы были разногласия между ними. Но еще большая важность его информации состояла прежде всего в том, что он представил в наше распоряжение точные сведения об оперативных планах противника».Впрочем, судя по всему, нацистские главари не использовали в полной мере эту бесценную информацию. С одной стороны, они продолжали сомневаться: не подкинуты ли им эти документы англичанами в целях дезинформации. С другой, – понимая значение информации, полученной от «Цицерона», они боялись расширять круг лиц, знавших о ней, из опасения раскрыть источник. Поэтому руководство вермахта, по-видимому, никак не использовало эти документы в своих оперативных разработках, а возможно, и вообще не знало о них. Так или иначе, осуществленное на рассвете б июня 1944 г. англо-американское вторжение в Нормандии было для немецкого командования полной неожиданностью.
Не обогатился на этой операции и сам «Цицерон»: 300 тысяч фунтов стерлингов, которыми с ним расплатились гитлеровцы, оказались фальшивыми.
Проблема Турции
Вопрос о том, как побудить Турцию вступить в войну на стороне союзников, был поднят Черчиллем на первом же пленарном заседании Тегеранской конференции 28 ноября.
По мнению британского премьера, вступление Турции в войну позволило бы открыть коммуникации через Дарданеллы и Босфор и направить снабжение в Советский Союз через Черное море. Можно было бы также использовать турецкие аэродромы для борьбы против общего врага.
– До настоящего времени; – продолжал Черчилль, – англичане и американцы смогли отправить в северные порты России лишь четыре конвоя. Мешает то, что нет достаточного количества военных кораблей, чтобы эскортировать эти караваны грузовых судов с военными материалами. Но в случае открытия пути через Черное море можно будет регулярно осуществлять поставки в южные русские порты. Мы думаем выделить не более двух-трех дивизий для операций в районе Турции в случае вступления ее в войну, не считая военно-воздушных сил, которые мы также выделяем при этом….
Сталин в этот момент прервал Черчилля и заметил, что конвои, о которых идет речь, пришли без потерь, не встретив на своем пути врага…
Черчилль пропустил мимо ушей это замечание и выдвинул ряд вопросов, которые, по его мнению, следует рассмотреть в связи с проблемой Турции:
– Каким образом мы сможем заставить Турцию вступить в войну? Что она должна делать? Должна ли она напасть на Болгарию и объявить войну Германии? Должна ли она предпринять наступательные операции или же она должна продвигаться во Фракию? Какова была бы позиция русских в отношении болгар, которые все еще помнят, что Россия освободила их от турок? Какое влияние оказало бы это на румын, которые уже сейчас ищут путей для выхода из войны? Как это повлияло бы на Венгрию? Не будет ли результатом всего этого то, что среди многих стран произойдут большие политические перемены?
Обрушив на присутствовавших эти вопросы, Черчилль сделал многозначительную паузу, обвел всех взглядом, пожевал губами и закончил свое выступление так:
– Все это – вопросы, по которым наши русские друзья имеют, конечно, свою точку зрения.
После этого обсуждались некоторые другие проблемы, а к Турции вернулись несколько позже, когда Сталин, в свою очередь, спросил Черчилля:
– Если Турция вступит в войну, то что предполагается предпринять в этом случае?
– Я могу сказать, – ответил Черчилль, – что не более двух или трех дивизий потребовалось бы для того, чтобы занять острова вдоль западного побережья Турции. Тогда суда с поставками могли бы идти в Турцию и в Черное море. Но первое, что мы сделаем, – отправим туркам 20 эскадрилий и несколько полков противовоздушной обороны. Это не принесет ущерба другим операциям.
Выслушав это объяснение, глава Советского правительства высказал сомнение насчет перспектив привлечения Турции на сторону союзников.
– Она не вступит в войну, какое бы давление мы на нее ни оказали, – сказал Сталин. – Это мое мнение.
– Мы понимаем это так, – уточнил Черчилль, – что Советское правительство весьма заинтересовано в том, чтобы заставить Турцию вступить в войну. Конечно, нам, может быть, не удастся заставить ее сделать это, но мы должны предпринять все возможное в этом отношении.
– Да, мы должны попытаться заставить Турцию вступить в войну, – согласился Сталин. – Было бы хорошо, если бы Турция вступила в войну.
Британский премьер спросил, не следует ли передать вопрос о Турции на рассмотрение военных специалистов? Сталин возразил:
– Это и политический и военный вопрос, – сказал он. – Турция является союзницей Великобритании и находится в дружественных отношениях с Советским Союзом и Соединенными Штатами. Надо, чтобы Турция больше не вела игры с нами и Германией.
После этого слово взял Рузвельт, который до того не высказывал позиции США в отношении проблемы Турции.
– Конечно, – сказал он, – я за то, чтобы заставить Турцию вступить в войну, но будь я на месте турецкого президента, я запросил бы за это такую цену, что ее можно было бы оплатить, лишь нанеся ущерб операции «Оверлорд».
Сталин на это заметил, что надо все же попытаться заставить Турцию воевать, поскольку у нее много дивизий, которые бездействуют.
На состоявшемся 29 ноября совещании военных экспертов вопрос о Турции был также затронут. Английский генерал Брук, докладывая о военной ситуации, как она представлялась англичанам и американцам, отметил, что даже если отбросить политические соображения, то с чисто военной точки зрения вступление Турции в войну было бы очень желательным и дало бы союзникам большие преимущества. Это открыло бы морские коммуникации через Дарданеллы и имело бы большое значение в смысле возможного выхода из войны Румынии и Болгарии. Кроме того, англичане и американцы могли бы установить контакт с Советским Союзом через Черное море и осуществлять этим путем поставки, в Россию. Наконец, создание в Турции авиабаз союзников дало бы возможность осуществлять налеты на важные объекты немцев, в частности на необходимые немцам нефтяные источники Румынии.
Сокращение маршрута при перевозке грузов через Черное море высвободило бы часть тоннажа. Для открытия пути в Черное море достаточно было бы захватить несколько островов вдоль турецкого побережья, начиная с острова Родос. Это, по мнению Брука, не будет трудной операцией и не повлечет за собой использование больших сил. Далее британский генерал пояснил, что в Средиземном море англичане имеют специальные десантные баржи, которые можно было бы использовать для этих операций. В соответствии с основной линией, занятой Черчиллем, Брук подчеркнул, что для осуществления этого плана нужно было бы только отложить операцию «Оверлорд».
Видя, что советская сторона проявила заинтересованность в скорейшем вступлении Турции в войну, англичане попытались обусловить решение и этого вопроса оттяжкой вторжения в Северную Францию. Естественно, что советский представитель на совещании военных экспертов маршал Ворошилов решительно выступил против такого варианта.
На втором пленарном заседании участники конференции вновь вернулись к вопросу о Турции. Черчилль сказал, что Англия, являясь союзницей Турции, берет на себя ответственность за то, чтобы убедить или заставить Анкару вступить в войну еще до рождества.
– Если президент, – продолжал Черчилль, – пожелает к нам присоединиться или захочет взять на себя руководящую роль, то для нас, англичан, это будет приемлемо. Но мы будем нуждаться и в помощи со стороны маршала Сталина. От имени британского правительства я могу сказать, что оно готово предупредить Турцию о том, что, если она не примет предложения о вступлении в войну, это может иметь серьезные последствия для Турции и отразиться на ее правах в отношении Босфора и Дарданелл.
Английский премьер, напомнил, что ранее он поставил несколько вопросов, являющихся главным образом политическими. В частности, он хотел бы знать, что думает Советское правительство по поводу Болгарии? Расположено ли оно, в случае если Турция объявит войну Германии, а Болгария нападет на Турцию, заявить болгарам, что оно будет считать их страну своим врагом? Это, по мнению Черчилля, оказало бы огромное воздействие на Болгарию.
Английский премьер предложил, чтобы британский и советский министры иностранных дел, а также представитель президента Соединенных Штатов изучили этот и другие политические вопросы и представили рекомендации, как заставить Турцию вступить в войну и каковы могут быть результаты этого.
Соображения, высказанные британским премьером, не вызвали особой дискуссии и были приняты к сведению. К турецкой теме вернулись только в последний день конференции, 1 декабря, во время завтрака, в котором приняли участие главы делегаций и их помощники.
Когда все сели за стол и обменялись несколькими замечаниями общего характера, Гарри Гопкинс сказал, что хотел бы высказать кое-какие мысли по поводу турецкой проблемы. Вопрос о приглашении Турции вступить в войну, заметил он, связан с вопросом о том, какую поддержку Турция может получить от Великобритании и Соединенных Штатов. Кроме того, необходимо координировать вступление Турции в войну с общей стратегией союзников.
– Другими словами, – вмешался Рузвельт, – Иненю спросит нас, поддержим ли мы Турцию. Я думаю, что этот вопрос необходимо разобрать.
Советский представитель напомнил, что Черчилль обещал предоставить для помощи Турции 20–30 эскадрилий и две-три дивизии.
Английский премьер, который на одном из предыдущих заседаний действительно говорил о выделении двух-трех дивизий в случае вступления в войну Турции, теперь почему-то стал отказываться.
– Мы не давали согласия в отношении двух-трех дивизий, – возразил он. – У нас в Египте имеется 17 эскадрилий, которые не используются в настоящее время англо-американским командованием. Эти эскадрильи в случае вступления Турции в войну послужили бы целям ее обороны. Кроме того, Англия дала согласие на предоставление Турции трех полков противовоздушной обороны. Вот все, что было обещано Турции англичанами. Англичане не обещали Турции войск. У турок имеется 50 дивизий, они хорошие бойцы, но у них нет современного вооружения. Что касается двух-трех дивизий, о которых говорит маршал Сталин, то британское правительство выделило эти дивизии для овладения Эгейскими островами в случае вступления Турции в войну, а не для помощи Турции.
Черчилль замолчал и стал шарить в кармане жилета. Достав сигару, он аккуратно обрезал ее и приготовился закурить, когда Рузвельт обратился к нему со словами:
– Не правда ли, операция против Родоса потребует большого количества десантных средств?
– Эта операция потребует десантных средств не больше того количества, которое находится в Средиземном море, – ответил британский премьер.
– Мое затруднение состоит в том, – продолжал Рузвельт, – что американский штаб еще не изучил вопроса о количестве десантных судов, необходимых для операции в Италии, подготовки «Оверлорда» в Англии и действий в Индийском океане. Поэтому я должен быть осторожен в отношении обещаний Турции. Я боюсь, как бы эти обещания не помешали выполнению нашего вчерашнего соглашения, – многозначительно заключил Рузвельт, имея в виду согласованное накануне решение о сроках высадки в Северной и Южной Франции.
Видя, что дальнейшее обсуждение проблемы Турции может привести к новым нежелательным спорам вокруг «Оверлорда», а возможно, и к попыткам снова пересмотреть дату его осуществления, Сталин предложил прекратить дискуссию.
– Я думаю, что с этим вопросом покончено, – сказал он.
Однако Черчилль то ли не расслышал, то ли не захотел расслышать это предложение и вновь пустился в рассуждения насчет британских обещаний Турции. Он заявил, что Англия не предлагала ничего такого, чего она не могла бы дать.
– Может быть, американцы добавят что-нибудь к этому количеству? – спросил Черчилль. – Мы обещали предоставить туркам части ПВО, но мы не обещали им никаких войск, так как у нас их нет. Что касается десантных средств, то они потребуются в марте, но я полагаю, что мы можем их найти в период между занятием Рима и началом «Оверлорда».
– Я хочу посоветоваться с военными, – сказал Рузвельт. – Я надеюсь, что Черчилль прав, но мои советники говорят, что возможны трудности в использовании десантных судов в период между занятием Рима и началом «Оверлорда». Они полагают, что совершенно необходимо иметь к 1 апреля десантные суда, которые будут использованы в операции «Оверлорд».
– А я не вижу затруднений, – отпарировал Черчилль. – Но мы пока никаких предложений Турции не делали, и я не знаю, примет ли их Иненю. Он должен быть в Каире и познакомиться там с положением дел. Я могу предоставить туркам 20 эскадрилий. Никаких войск я туркам не дам. Кроме того, я думаю, что войска им и не требуются. Однако все дело в том, что я не уверен, приедет ли Иненю в Каир.
– Не захворает ли Иненю? – спросил иронически Сталин.
– Легко может захворать, – подхватил Черчилль. – Если Иненю не согласится поехать в Каир для встречи со мной и президентом, то я готов поехать к нему на крейсере в Адану. Иненю приедет туда, и я нарисую ему неприятную картину, которая предстанет перед турками, если они не согласятся вступить в войну, и приятную картину в противоположном случае. Я сообщу вам потом о результатах своих бесед с Иненю.
В разговор вновь вмешался Гопкинс. Он сказал, что, поскольку вопрос о поддержке Турции в войне не обсуждался американскими военными, вряд ли целесообразно приглашать Иненю в Каир, пока военные не изучили этот вопрос.
– Следовательно, – перебил его Сталин, – Гопкинс предлагает не приглашать Иненю?
– Я не предлагаю не приглашать Иненю, – возразил Гопкинс, – но подчеркиваю, что предварительно было бы полезно получить сведения о той помощи, которую мы можем оказать туркам.
Черчилль поддержал Гопкинса, заявив, что союзники должны договориться о возможной помощи туркам. На это Рузвельт заметил, что он согласен с предложением Черчилля о предоставлении для целей обороны Турции 20 эскадрилий, а также некоторого количества бомбардировщиков.
– Мы предлагаем Турции, – повторил Черчилль, – ограниченное прикрытие с воздуха и ПВО. Сейчас зима, и вторжение немцев в Турцию невероятно. Мы предполагаем продолжить снабжение Турции вооружением. Турция получает главным образом американское вооружение. Но главное в том, что в настоящее время мы можем предложить Турции неоценимую возможность принять приглашение Советского правительства участвовать в мирной конференции.
На вопрос советского представителя о том, какого вооружения не хватает Турции, английский премьер ответил, что у турок имеются винтовки, неплохая артиллерия, но у них нет противотанковой артиллерии, нет авиации и нет танков. Мы, продолжал Черчилль, организовали в Турции военные школы, но турки их плохо посещают. У них нет опыта в обращении с радиоаппаратурой. Но турки – хорошие бойцы.
– Вполне возможно, что если турки дадут аэродромы союзникам, – как бы размышляя вслух, сказал Сталин, – то Болгария не нападет на Турцию, а немцы будут ждать нападения Турции. Турция не нападет на немцев, а будет с ними находиться просто в состоянии войны. Но зато союзники получат от Турции аэродромы и порты. Если бы события приняли такой оборот, то это было бы тоже неплохо.
– Я говорил туркам, – вставил Иден, – что они могут предоставить авиабазы союзникам не воюя, ибо Германия не нападет на Турцию. Мой турецкий коллега Нуман Менеменджиоглу не хотел согласиться с моей точкой зрения. Он сказал, что Германия будет решительно реагировать и что Турция предпочла бы вступить в войну по своей доброй воле, а не быть в нее втянутой.
– Это правильно, – сказал Черчилль. – Когда вы просите Турцию растянуть свой нейтралитет путем предоставления нам авиабаз, то турки отвечают, что предпочитают серьезную войну, когда же вы говорите туркам о вступлении в серьезную войну, они отвечают, что у них нет для этого вооружения. Если турки ответят нам на наше предложение отрицательно, то мы должны изложить им серьезные соображения. Мы должны им сказать, что они не будут в этом случае участвовать в мирной конференции. Что касается Англии, то мы скажем, что нас не интересуют дела турок. Кроме того, мы прекратим снабжение Турции вооружением.
– Я хочу, – заметил Иден, – уточнить требования, которые мы должны предъявить Турции в Каире. Я понимаю, что мы должны требовать от турок вступления в войну против Германии.
– Именно против Германии, – подтвердил Сталин, делая характерный жест указательным пальцем правой руки…
Турецкий вопрос еще раз вскользь упоминался на дневном пленарном заседании конференции за круглым столом. Черчилль внес предложение о переброске в Черное море нескольких британских подводных лодок в помощь советскому морскому флоту. При этом он заметил, что если Турция побоится вступить в войну, но согласится растянуть свой нейтралитет, то, может быть она позволит пропустить несколько подводных лодок через Босфор и Дарданеллы в Черное море, а также корабли для снабжения этих лодок. Одновременно Черчилль подчеркнул, что Англия не имеет в Черном море ни интересов, ни притязаний.
Сталин довольно сухо ответил, что советская сторона будет благодарна за всякую помощь, но от углубления в эту тему уклонился. Желая закончить дискуссию, он спросил:
– Вопрос исчерпан?
– Да, – ответил Черчилль.
На этом обсуждение турецкой проблемы закончилось.
Через несколько дней турецкий президент Исмет Иненю прилетел в Каир. 4–6 декабря там происходили беседы между ним, Черчиллем и Рузвельтом. Встреча эта не дала практических результатов. Турция продолжала уклоняться от вступления в войну против нацистской Германии и воздерживалась от любых шагов, которые могли бы вызвать неудовольствие Гитлера, Только тогда, когда победа антигитлеровской коалиции отчетливо определилась, в Анкаре решили, что пора действовать.
2 августа 1944 г., то есть спустя почти два месяца после открытия второго фронта в Северной Франции, турецкое правительство заявило о разрыве дипломатических и экономических отношений с Германией. Любопытно, что все это время англичане и американцы, несмотря на данное Черчиллем в Тегеране обязательство прекратить всякие дела с Турцией, если она откажется вступить в войну, продолжали снабжать ее оружием. Были все основания полагать, что Черчилль, который все еще рассчитывал опередить Красную Армию на Балканах, в действительности не очень был заинтересован в «преждевременном» вступлении Турции в войну. Он полагал, что ее миллионная армия сможет пригодиться ему позднее для операций на Балканах.
Но этим планам не суждено было свершиться. Советские войска быстро продвигались на запад, и турецкие политики стали опасаться, что могут прийти к шапочному разбору. 23 февраля 1945 г. Турция наконец объявила войну Германии и Японии. К тому времени уже были освобождены Болгария, Румыния, Югославия, и фронт отодвинулся от турецких границ на тысячу километров. Турецкой армии уже негде было войти в соприкосновение с врагом на европейском театре. Тем более ничего не стоило Турции объявить войну Японии.
Бывший в то время министром иностранных дел Турции Хасан Сака, мотивируя в меджлисе решение своего правительства о вступлении в войну, откровенно заявил, что, как его известил английский посол, объявление Турцией войны до 1 марта 1945 г. позволит турецкому правительству участвовать в Сан-Франциско в первой конференции Объединенных Наций.
По мнению британского премьера, вступление Турции в войну позволило бы открыть коммуникации через Дарданеллы и Босфор и направить снабжение в Советский Союз через Черное море. Можно было бы также использовать турецкие аэродромы для борьбы против общего врага.
– До настоящего времени; – продолжал Черчилль, – англичане и американцы смогли отправить в северные порты России лишь четыре конвоя. Мешает то, что нет достаточного количества военных кораблей, чтобы эскортировать эти караваны грузовых судов с военными материалами. Но в случае открытия пути через Черное море можно будет регулярно осуществлять поставки в южные русские порты. Мы думаем выделить не более двух-трех дивизий для операций в районе Турции в случае вступления ее в войну, не считая военно-воздушных сил, которые мы также выделяем при этом….
Сталин в этот момент прервал Черчилля и заметил, что конвои, о которых идет речь, пришли без потерь, не встретив на своем пути врага…
Черчилль пропустил мимо ушей это замечание и выдвинул ряд вопросов, которые, по его мнению, следует рассмотреть в связи с проблемой Турции:
– Каким образом мы сможем заставить Турцию вступить в войну? Что она должна делать? Должна ли она напасть на Болгарию и объявить войну Германии? Должна ли она предпринять наступательные операции или же она должна продвигаться во Фракию? Какова была бы позиция русских в отношении болгар, которые все еще помнят, что Россия освободила их от турок? Какое влияние оказало бы это на румын, которые уже сейчас ищут путей для выхода из войны? Как это повлияло бы на Венгрию? Не будет ли результатом всего этого то, что среди многих стран произойдут большие политические перемены?
Обрушив на присутствовавших эти вопросы, Черчилль сделал многозначительную паузу, обвел всех взглядом, пожевал губами и закончил свое выступление так:
– Все это – вопросы, по которым наши русские друзья имеют, конечно, свою точку зрения.
После этого обсуждались некоторые другие проблемы, а к Турции вернулись несколько позже, когда Сталин, в свою очередь, спросил Черчилля:
– Если Турция вступит в войну, то что предполагается предпринять в этом случае?
– Я могу сказать, – ответил Черчилль, – что не более двух или трех дивизий потребовалось бы для того, чтобы занять острова вдоль западного побережья Турции. Тогда суда с поставками могли бы идти в Турцию и в Черное море. Но первое, что мы сделаем, – отправим туркам 20 эскадрилий и несколько полков противовоздушной обороны. Это не принесет ущерба другим операциям.
Выслушав это объяснение, глава Советского правительства высказал сомнение насчет перспектив привлечения Турции на сторону союзников.
– Она не вступит в войну, какое бы давление мы на нее ни оказали, – сказал Сталин. – Это мое мнение.
– Мы понимаем это так, – уточнил Черчилль, – что Советское правительство весьма заинтересовано в том, чтобы заставить Турцию вступить в войну. Конечно, нам, может быть, не удастся заставить ее сделать это, но мы должны предпринять все возможное в этом отношении.
– Да, мы должны попытаться заставить Турцию вступить в войну, – согласился Сталин. – Было бы хорошо, если бы Турция вступила в войну.
Британский премьер спросил, не следует ли передать вопрос о Турции на рассмотрение военных специалистов? Сталин возразил:
– Это и политический и военный вопрос, – сказал он. – Турция является союзницей Великобритании и находится в дружественных отношениях с Советским Союзом и Соединенными Штатами. Надо, чтобы Турция больше не вела игры с нами и Германией.
После этого слово взял Рузвельт, который до того не высказывал позиции США в отношении проблемы Турции.
– Конечно, – сказал он, – я за то, чтобы заставить Турцию вступить в войну, но будь я на месте турецкого президента, я запросил бы за это такую цену, что ее можно было бы оплатить, лишь нанеся ущерб операции «Оверлорд».
Сталин на это заметил, что надо все же попытаться заставить Турцию воевать, поскольку у нее много дивизий, которые бездействуют.
На состоявшемся 29 ноября совещании военных экспертов вопрос о Турции был также затронут. Английский генерал Брук, докладывая о военной ситуации, как она представлялась англичанам и американцам, отметил, что даже если отбросить политические соображения, то с чисто военной точки зрения вступление Турции в войну было бы очень желательным и дало бы союзникам большие преимущества. Это открыло бы морские коммуникации через Дарданеллы и имело бы большое значение в смысле возможного выхода из войны Румынии и Болгарии. Кроме того, англичане и американцы могли бы установить контакт с Советским Союзом через Черное море и осуществлять этим путем поставки, в Россию. Наконец, создание в Турции авиабаз союзников дало бы возможность осуществлять налеты на важные объекты немцев, в частности на необходимые немцам нефтяные источники Румынии.
Сокращение маршрута при перевозке грузов через Черное море высвободило бы часть тоннажа. Для открытия пути в Черное море достаточно было бы захватить несколько островов вдоль турецкого побережья, начиная с острова Родос. Это, по мнению Брука, не будет трудной операцией и не повлечет за собой использование больших сил. Далее британский генерал пояснил, что в Средиземном море англичане имеют специальные десантные баржи, которые можно было бы использовать для этих операций. В соответствии с основной линией, занятой Черчиллем, Брук подчеркнул, что для осуществления этого плана нужно было бы только отложить операцию «Оверлорд».
Видя, что советская сторона проявила заинтересованность в скорейшем вступлении Турции в войну, англичане попытались обусловить решение и этого вопроса оттяжкой вторжения в Северную Францию. Естественно, что советский представитель на совещании военных экспертов маршал Ворошилов решительно выступил против такого варианта.
На втором пленарном заседании участники конференции вновь вернулись к вопросу о Турции. Черчилль сказал, что Англия, являясь союзницей Турции, берет на себя ответственность за то, чтобы убедить или заставить Анкару вступить в войну еще до рождества.
– Если президент, – продолжал Черчилль, – пожелает к нам присоединиться или захочет взять на себя руководящую роль, то для нас, англичан, это будет приемлемо. Но мы будем нуждаться и в помощи со стороны маршала Сталина. От имени британского правительства я могу сказать, что оно готово предупредить Турцию о том, что, если она не примет предложения о вступлении в войну, это может иметь серьезные последствия для Турции и отразиться на ее правах в отношении Босфора и Дарданелл.
Английский премьер, напомнил, что ранее он поставил несколько вопросов, являющихся главным образом политическими. В частности, он хотел бы знать, что думает Советское правительство по поводу Болгарии? Расположено ли оно, в случае если Турция объявит войну Германии, а Болгария нападет на Турцию, заявить болгарам, что оно будет считать их страну своим врагом? Это, по мнению Черчилля, оказало бы огромное воздействие на Болгарию.
Английский премьер предложил, чтобы британский и советский министры иностранных дел, а также представитель президента Соединенных Штатов изучили этот и другие политические вопросы и представили рекомендации, как заставить Турцию вступить в войну и каковы могут быть результаты этого.
Соображения, высказанные британским премьером, не вызвали особой дискуссии и были приняты к сведению. К турецкой теме вернулись только в последний день конференции, 1 декабря, во время завтрака, в котором приняли участие главы делегаций и их помощники.
Когда все сели за стол и обменялись несколькими замечаниями общего характера, Гарри Гопкинс сказал, что хотел бы высказать кое-какие мысли по поводу турецкой проблемы. Вопрос о приглашении Турции вступить в войну, заметил он, связан с вопросом о том, какую поддержку Турция может получить от Великобритании и Соединенных Штатов. Кроме того, необходимо координировать вступление Турции в войну с общей стратегией союзников.
– Другими словами, – вмешался Рузвельт, – Иненю спросит нас, поддержим ли мы Турцию. Я думаю, что этот вопрос необходимо разобрать.
Советский представитель напомнил, что Черчилль обещал предоставить для помощи Турции 20–30 эскадрилий и две-три дивизии.
Английский премьер, который на одном из предыдущих заседаний действительно говорил о выделении двух-трех дивизий в случае вступления в войну Турции, теперь почему-то стал отказываться.
– Мы не давали согласия в отношении двух-трех дивизий, – возразил он. – У нас в Египте имеется 17 эскадрилий, которые не используются в настоящее время англо-американским командованием. Эти эскадрильи в случае вступления Турции в войну послужили бы целям ее обороны. Кроме того, Англия дала согласие на предоставление Турции трех полков противовоздушной обороны. Вот все, что было обещано Турции англичанами. Англичане не обещали Турции войск. У турок имеется 50 дивизий, они хорошие бойцы, но у них нет современного вооружения. Что касается двух-трех дивизий, о которых говорит маршал Сталин, то британское правительство выделило эти дивизии для овладения Эгейскими островами в случае вступления Турции в войну, а не для помощи Турции.
Черчилль замолчал и стал шарить в кармане жилета. Достав сигару, он аккуратно обрезал ее и приготовился закурить, когда Рузвельт обратился к нему со словами:
– Не правда ли, операция против Родоса потребует большого количества десантных средств?
– Эта операция потребует десантных средств не больше того количества, которое находится в Средиземном море, – ответил британский премьер.
– Мое затруднение состоит в том, – продолжал Рузвельт, – что американский штаб еще не изучил вопроса о количестве десантных судов, необходимых для операции в Италии, подготовки «Оверлорда» в Англии и действий в Индийском океане. Поэтому я должен быть осторожен в отношении обещаний Турции. Я боюсь, как бы эти обещания не помешали выполнению нашего вчерашнего соглашения, – многозначительно заключил Рузвельт, имея в виду согласованное накануне решение о сроках высадки в Северной и Южной Франции.
Видя, что дальнейшее обсуждение проблемы Турции может привести к новым нежелательным спорам вокруг «Оверлорда», а возможно, и к попыткам снова пересмотреть дату его осуществления, Сталин предложил прекратить дискуссию.
– Я думаю, что с этим вопросом покончено, – сказал он.
Однако Черчилль то ли не расслышал, то ли не захотел расслышать это предложение и вновь пустился в рассуждения насчет британских обещаний Турции. Он заявил, что Англия не предлагала ничего такого, чего она не могла бы дать.
– Может быть, американцы добавят что-нибудь к этому количеству? – спросил Черчилль. – Мы обещали предоставить туркам части ПВО, но мы не обещали им никаких войск, так как у нас их нет. Что касается десантных средств, то они потребуются в марте, но я полагаю, что мы можем их найти в период между занятием Рима и началом «Оверлорда».
– Я хочу посоветоваться с военными, – сказал Рузвельт. – Я надеюсь, что Черчилль прав, но мои советники говорят, что возможны трудности в использовании десантных судов в период между занятием Рима и началом «Оверлорда». Они полагают, что совершенно необходимо иметь к 1 апреля десантные суда, которые будут использованы в операции «Оверлорд».
– А я не вижу затруднений, – отпарировал Черчилль. – Но мы пока никаких предложений Турции не делали, и я не знаю, примет ли их Иненю. Он должен быть в Каире и познакомиться там с положением дел. Я могу предоставить туркам 20 эскадрилий. Никаких войск я туркам не дам. Кроме того, я думаю, что войска им и не требуются. Однако все дело в том, что я не уверен, приедет ли Иненю в Каир.
– Не захворает ли Иненю? – спросил иронически Сталин.
– Легко может захворать, – подхватил Черчилль. – Если Иненю не согласится поехать в Каир для встречи со мной и президентом, то я готов поехать к нему на крейсере в Адану. Иненю приедет туда, и я нарисую ему неприятную картину, которая предстанет перед турками, если они не согласятся вступить в войну, и приятную картину в противоположном случае. Я сообщу вам потом о результатах своих бесед с Иненю.
В разговор вновь вмешался Гопкинс. Он сказал, что, поскольку вопрос о поддержке Турции в войне не обсуждался американскими военными, вряд ли целесообразно приглашать Иненю в Каир, пока военные не изучили этот вопрос.
– Следовательно, – перебил его Сталин, – Гопкинс предлагает не приглашать Иненю?
– Я не предлагаю не приглашать Иненю, – возразил Гопкинс, – но подчеркиваю, что предварительно было бы полезно получить сведения о той помощи, которую мы можем оказать туркам.
Черчилль поддержал Гопкинса, заявив, что союзники должны договориться о возможной помощи туркам. На это Рузвельт заметил, что он согласен с предложением Черчилля о предоставлении для целей обороны Турции 20 эскадрилий, а также некоторого количества бомбардировщиков.
– Мы предлагаем Турции, – повторил Черчилль, – ограниченное прикрытие с воздуха и ПВО. Сейчас зима, и вторжение немцев в Турцию невероятно. Мы предполагаем продолжить снабжение Турции вооружением. Турция получает главным образом американское вооружение. Но главное в том, что в настоящее время мы можем предложить Турции неоценимую возможность принять приглашение Советского правительства участвовать в мирной конференции.
На вопрос советского представителя о том, какого вооружения не хватает Турции, английский премьер ответил, что у турок имеются винтовки, неплохая артиллерия, но у них нет противотанковой артиллерии, нет авиации и нет танков. Мы, продолжал Черчилль, организовали в Турции военные школы, но турки их плохо посещают. У них нет опыта в обращении с радиоаппаратурой. Но турки – хорошие бойцы.
– Вполне возможно, что если турки дадут аэродромы союзникам, – как бы размышляя вслух, сказал Сталин, – то Болгария не нападет на Турцию, а немцы будут ждать нападения Турции. Турция не нападет на немцев, а будет с ними находиться просто в состоянии войны. Но зато союзники получат от Турции аэродромы и порты. Если бы события приняли такой оборот, то это было бы тоже неплохо.
– Я говорил туркам, – вставил Иден, – что они могут предоставить авиабазы союзникам не воюя, ибо Германия не нападет на Турцию. Мой турецкий коллега Нуман Менеменджиоглу не хотел согласиться с моей точкой зрения. Он сказал, что Германия будет решительно реагировать и что Турция предпочла бы вступить в войну по своей доброй воле, а не быть в нее втянутой.
– Это правильно, – сказал Черчилль. – Когда вы просите Турцию растянуть свой нейтралитет путем предоставления нам авиабаз, то турки отвечают, что предпочитают серьезную войну, когда же вы говорите туркам о вступлении в серьезную войну, они отвечают, что у них нет для этого вооружения. Если турки ответят нам на наше предложение отрицательно, то мы должны изложить им серьезные соображения. Мы должны им сказать, что они не будут в этом случае участвовать в мирной конференции. Что касается Англии, то мы скажем, что нас не интересуют дела турок. Кроме того, мы прекратим снабжение Турции вооружением.
– Я хочу, – заметил Иден, – уточнить требования, которые мы должны предъявить Турции в Каире. Я понимаю, что мы должны требовать от турок вступления в войну против Германии.
– Именно против Германии, – подтвердил Сталин, делая характерный жест указательным пальцем правой руки…
Турецкий вопрос еще раз вскользь упоминался на дневном пленарном заседании конференции за круглым столом. Черчилль внес предложение о переброске в Черное море нескольких британских подводных лодок в помощь советскому морскому флоту. При этом он заметил, что если Турция побоится вступить в войну, но согласится растянуть свой нейтралитет, то, может быть она позволит пропустить несколько подводных лодок через Босфор и Дарданеллы в Черное море, а также корабли для снабжения этих лодок. Одновременно Черчилль подчеркнул, что Англия не имеет в Черном море ни интересов, ни притязаний.
Сталин довольно сухо ответил, что советская сторона будет благодарна за всякую помощь, но от углубления в эту тему уклонился. Желая закончить дискуссию, он спросил:
– Вопрос исчерпан?
– Да, – ответил Черчилль.
На этом обсуждение турецкой проблемы закончилось.
Через несколько дней турецкий президент Исмет Иненю прилетел в Каир. 4–6 декабря там происходили беседы между ним, Черчиллем и Рузвельтом. Встреча эта не дала практических результатов. Турция продолжала уклоняться от вступления в войну против нацистской Германии и воздерживалась от любых шагов, которые могли бы вызвать неудовольствие Гитлера, Только тогда, когда победа антигитлеровской коалиции отчетливо определилась, в Анкаре решили, что пора действовать.
2 августа 1944 г., то есть спустя почти два месяца после открытия второго фронта в Северной Франции, турецкое правительство заявило о разрыве дипломатических и экономических отношений с Германией. Любопытно, что все это время англичане и американцы, несмотря на данное Черчиллем в Тегеране обязательство прекратить всякие дела с Турцией, если она откажется вступить в войну, продолжали снабжать ее оружием. Были все основания полагать, что Черчилль, который все еще рассчитывал опередить Красную Армию на Балканах, в действительности не очень был заинтересован в «преждевременном» вступлении Турции в войну. Он полагал, что ее миллионная армия сможет пригодиться ему позднее для операций на Балканах.
Но этим планам не суждено было свершиться. Советские войска быстро продвигались на запад, и турецкие политики стали опасаться, что могут прийти к шапочному разбору. 23 февраля 1945 г. Турция наконец объявила войну Германии и Японии. К тому времени уже были освобождены Болгария, Румыния, Югославия, и фронт отодвинулся от турецких границ на тысячу километров. Турецкой армии уже негде было войти в соприкосновение с врагом на европейском театре. Тем более ничего не стоило Турции объявить войну Японии.
Бывший в то время министром иностранных дел Турции Хасан Сака, мотивируя в меджлисе решение своего правительства о вступлении в войну, откровенно заявил, что, как его известил английский посол, объявление Турцией войны до 1 марта 1945 г. позволит турецкому правительству участвовать в Сан-Франциско в первой конференции Объединенных Наций.
Именинный пирог
На торжественный прием, устроенный вечером 30 ноября в английском посольстве по случаю дня рождения Черчилля – ему в этот день исполнилось 69 лет, – гости стали собираться в начале девятого. Сталин был в парадной маршальской форме. Вместе с ним пришли Молотов и Ворошилов. Приветствуя Черчилля, Сталин преподнес ему каракулевую шапку и большую фарфоровую скульптурную группу на сюжет русских народных сказок. Рузвельт явился во фраке. В руках он держал свои именинные подарки: старинную персидскую чашу и исфаганский коврик.
Гости входили через парадную дверь, по обе стороны которой безмолвно застыли бородатые индийские солдаты в огромных тюрбанах.
День был жаркий, но к вечеру из старинного парка потянуло приятной свежестью. К нашему приходу в гостиной уже собралось блестящее общество: военные щеголяли в расшитых золотом мундирах, дипломаты во фраках соперничали с ними яркостью белоснежных манишек. Единственной дамой в этой компании была дочь Черчилля – Сара Черчилль-Оливер. Она стояла рядом с сияющим именинником, и подобно тому как на арене цирка партнерша артиста особенно вдохновенно раскланивается на адресованные ему аплодисменты, так Сара отвечала на приветствия и поздравления, с которыми гости подходили к Черчиллю. Впрочем, и сам виновник торжества весело улыбался и бодро дымил своей сигарой.
Вскоре все перешли из гостиной в столовую, где стояли длинные столы, заставленные всевозможными яствами. На главном столе возвышался огромный именинный пирог с 69 зажженными свечами.
Произнеся первый тост, Сталин сказал:
– За моего боевого друга Черчилля!..
Сталин подошел к имениннику, чокнулся с ним, обнял за плечо, пожал руку. А когда все осушили бокалы, он с теми же словами обратился к президенту Соединенных Штатов:
– За моего боевого друга Рузвельта!..
Повторилась та же процедура чокания и рукопожатий. Черчилль решил не отставать, но несколько дифференцировал свое обращение. Он провозгласил:
– За могущественного Сталина! За моего друга – президента Рузвельта!..
После этого Рузвельт, обращаясь к Черчиллю и Сталину, сказал:
– За наше единство в войне и мире!..
Черчиллю понравился русский обычай произносить тосты, американцы поддержали его в этом. В итоге большую часть времени гости провели стоя, так как тосты следовали один за другим, а после каждой речи все поднимались со своих мест. К тому же Черчилль перенял манеру Сталина подходить к каждому, за кого провозглашался тост, и чокаться с ним. Так оба они с бокалами в руках неторопливо разгуливали по комнате. Настроение у всех было приподнятое. В зале стало жарко и шумно.
В тосты, какими бы тривиальными они ни были, каждый из участников встречи, казалось, вкладывал свой особый смысл.
Так же, как и в рабочем зале конференции, Рузвельт и здесь счел нужным напомнить о послевоенном мире, о важности сохранения единства и сотрудничества великих держав не только сейчас, но и в будущем. Здесь, за именинным столом Черчилля, казалось, что задачи борьбы и победы над общим врагом, которые привели этих людей в разгар жесточайшей войны в иранскую столицу, как бы создали новую атмосферу в отношениях между ними и между их странами. В этом зале как бы собралась одна большая семья, которая всегда будет вместе. Но это ощущение длилось недолго. Его нарушил начальник генерального штаба Англии генерал Алан Брук.
Дав знать, что хочет произнести тост – обычно каждый в таком случае постукивал ножом по бокалу, – Брук поднялся с места и стал рассуждать о том, кто больше из союзников пострадал в этой войне. Он заявил, что наибольшие жертвы понесли англичане, что их потери превышают потери любого другого народа, что Англия дольше и больше, других сражалась и больше сделала для победы.
В зале наступила неловкая тишина. Большинство, конечно, почувствовало бестактность выступления генерала Брука. Ведь все знали – основная масса гитлеровских войск прикована к советско-германскому фронту, а Красная Армия ценой невероятных жертв и усилий шаг за шагом освобождает от оккупантов советскую территорию, превращенную гитлеровцами в сплошное пепелище. Сталин помрачнел. Он тут же поднялся и окинул всех суровым взглядом. Казалось, сейчас разразится буря. Но он, взяв себя в руки, спокойно произнес:
– Я хочу сказать о том, что, по мнению советской стороны, сделали для победы президент Рузвельт и Соединенные Штаты Америки. В этой войне главное – машины. Соединенные Штаты доказали, что они могут производить от 8 до 10 тысяч самолетов в месяц. Англия производит ежемесячно 3 тысячи самолетов, главным образом тяжелых бомбардировщиков. Следовательно, Соединенные Штаты – страна машин. Эти машины, полученные по ленд-лизу, помогают нам выиграть войну. За это я и хочу поднять свой тост…
Гости входили через парадную дверь, по обе стороны которой безмолвно застыли бородатые индийские солдаты в огромных тюрбанах.
День был жаркий, но к вечеру из старинного парка потянуло приятной свежестью. К нашему приходу в гостиной уже собралось блестящее общество: военные щеголяли в расшитых золотом мундирах, дипломаты во фраках соперничали с ними яркостью белоснежных манишек. Единственной дамой в этой компании была дочь Черчилля – Сара Черчилль-Оливер. Она стояла рядом с сияющим именинником, и подобно тому как на арене цирка партнерша артиста особенно вдохновенно раскланивается на адресованные ему аплодисменты, так Сара отвечала на приветствия и поздравления, с которыми гости подходили к Черчиллю. Впрочем, и сам виновник торжества весело улыбался и бодро дымил своей сигарой.
Вскоре все перешли из гостиной в столовую, где стояли длинные столы, заставленные всевозможными яствами. На главном столе возвышался огромный именинный пирог с 69 зажженными свечами.
Произнеся первый тост, Сталин сказал:
– За моего боевого друга Черчилля!..
Сталин подошел к имениннику, чокнулся с ним, обнял за плечо, пожал руку. А когда все осушили бокалы, он с теми же словами обратился к президенту Соединенных Штатов:
– За моего боевого друга Рузвельта!..
Повторилась та же процедура чокания и рукопожатий. Черчилль решил не отставать, но несколько дифференцировал свое обращение. Он провозгласил:
– За могущественного Сталина! За моего друга – президента Рузвельта!..
После этого Рузвельт, обращаясь к Черчиллю и Сталину, сказал:
– За наше единство в войне и мире!..
Черчиллю понравился русский обычай произносить тосты, американцы поддержали его в этом. В итоге большую часть времени гости провели стоя, так как тосты следовали один за другим, а после каждой речи все поднимались со своих мест. К тому же Черчилль перенял манеру Сталина подходить к каждому, за кого провозглашался тост, и чокаться с ним. Так оба они с бокалами в руках неторопливо разгуливали по комнате. Настроение у всех было приподнятое. В зале стало жарко и шумно.
В тосты, какими бы тривиальными они ни были, каждый из участников встречи, казалось, вкладывал свой особый смысл.
Так же, как и в рабочем зале конференции, Рузвельт и здесь счел нужным напомнить о послевоенном мире, о важности сохранения единства и сотрудничества великих держав не только сейчас, но и в будущем. Здесь, за именинным столом Черчилля, казалось, что задачи борьбы и победы над общим врагом, которые привели этих людей в разгар жесточайшей войны в иранскую столицу, как бы создали новую атмосферу в отношениях между ними и между их странами. В этом зале как бы собралась одна большая семья, которая всегда будет вместе. Но это ощущение длилось недолго. Его нарушил начальник генерального штаба Англии генерал Алан Брук.
Дав знать, что хочет произнести тост – обычно каждый в таком случае постукивал ножом по бокалу, – Брук поднялся с места и стал рассуждать о том, кто больше из союзников пострадал в этой войне. Он заявил, что наибольшие жертвы понесли англичане, что их потери превышают потери любого другого народа, что Англия дольше и больше, других сражалась и больше сделала для победы.
В зале наступила неловкая тишина. Большинство, конечно, почувствовало бестактность выступления генерала Брука. Ведь все знали – основная масса гитлеровских войск прикована к советско-германскому фронту, а Красная Армия ценой невероятных жертв и усилий шаг за шагом освобождает от оккупантов советскую территорию, превращенную гитлеровцами в сплошное пепелище. Сталин помрачнел. Он тут же поднялся и окинул всех суровым взглядом. Казалось, сейчас разразится буря. Но он, взяв себя в руки, спокойно произнес:
– Я хочу сказать о том, что, по мнению советской стороны, сделали для победы президент Рузвельт и Соединенные Штаты Америки. В этой войне главное – машины. Соединенные Штаты доказали, что они могут производить от 8 до 10 тысяч самолетов в месяц. Англия производит ежемесячно 3 тысячи самолетов, главным образом тяжелых бомбардировщиков. Следовательно, Соединенные Штаты – страна машин. Эти машины, полученные по ленд-лизу, помогают нам выиграть войну. За это я и хочу поднять свой тост…