Беркеши Андраш. Агент № 13

   — Это вам рассказал Меннель?
   — Нет, это я прочел в одном из его донесений, которое поступило ко мне для оценки информации.
   — Какие же богатства имеются в виду? — спросил Кара.
   — Точно не могу сказать. Драгоценные камни, украшения, золотые монеты, валюта — в частности большое количество долларов и английских фунтов и кто знает, что там еще. Словом, богатству этому и цены нет. Фашист спрятал всю добычу на вилле у любовницы. Пообещал ей, что, как только кончится война, он возвратится, заберет с собою и ценности и саму даму и они начнут новую жизнь где-нибудь в Южной Америке. Но офицер исчез, а дама все эти годы боялась прикоснуться к спрятанным сокровищам.
   — Боялась чего?
   — Это могла бы объяснить только она сама. Итак, драгоценности спрятаны в Венгрии. Но Меннель условился с той женщиной, что он сам приедет в Венгрию, вывезет клад за границу, а следом за ним и она с дочерью отправятся с туристской группой куда-нибудь на Запад и там попросят политического убежища. После этого они продадут сокровища и вырученные деньги поделят пополам с Меннелем, а точнее, с «Ганзой». Мне кажется, что смерть Меннеля тоже каким-то образом связана с этим кладом.
   — Может быть, — согласился Кара. — Хотя возникает новый вопрос. Если Меннеля убили из корыстных побуждений, почему убийцы оставили при нем деньги?
   — Вот именно. Значит, вы не предполагаете, что это было убийство с целью ограбления? — подхватил Хубер.
   — Кроме Меннеля, знал еще кто-нибудь о спрятанных сокровищах?
   — Жених дочери той женщины. Он тоже отдыхал вместе с ними в Италии и там познакомился с Меннелем.
   — А что вы знаете об этой женщине?
   — К сожалению, очень немного, — сказал Хубер. — В справке ее имя не называлось. Только кличка: Сильвия. Меннель тоже не сказал мне, кто она. Знаю только, что ее муж погиб во время войны. Любовницей немецкого офицера она стала, уже будучи вдовой. Так что ж, господин полковник, может быть, пойдем взглянем на машину?
   — С удовольствием, — согласился Кара, но и не подумал подняться с места. Ему хотелось еще порасспросить этого господина из фирмы «Ганза».
   — Если вам нужна машина Меннеля, я охотно предоставлю ее в ваше распоряжение, — добавил Хубер. — Я не собираюсь забирать ее с собой. Можете изучать ее, сколько вам заблагорассудится.
   — А у вас не будет из-за этого неприятностей? Я на месте вашего шефа настаивал бы на возвращении машины.
   Хубер многозначительно усмехнулся.
   — Все правильно, но я не обязан знать, что в ней спрятан потайной радиопередатчик. Когда Браун посылал меня сюда подписать договор, он ни словом не обмолвился о секретной миссии Меннеля. Доложу ему, что машина сгорела. Вы дадите мне официальную справку об этом, и господин Браун окончательно успокоится. Дело в том, что в автомобиле имеется еще одно специальное устройство, с помощью которого машину можно уничтожить за несколько минут. Установлено оно исключительно для того, чтобы секретный передатчик не попал к вам в руки. В прошлом году на польской границе таможенники пожелали обыскать точно такую же машину. Наш агент включил разрушающее устройство, и машина на глазах у всех обратилась в пепел.
   — Благодарю, — сказал Кара, поднимаясь. — Хотя с удовольствием задал бы вам еще несколько вопросов. Но, увы, связан данным вам словом.
   Хубер, сделав несколько шагов, остановился на пороге.
   — О, я понимаю вас, полковник! — воскликнул он. — Будь я на вашем месте, я тоже о многом порасспросил бы Отто Хубера. Но признаюсь, если бы Виктор Меннель был жив, этот наш разговор, возможно, и не состоялся бы. Мне ведь еще предстоит перебороть самого себя. Поверьте, господин полковник, это нелегко — решиться на предательство живых людей, на выдачу их в руки ваших органов госбезопасности. А потом всю жизнь мучиться мыслью о том, что благодаря тебе господин «Икс» или «Игрек» томится за решеткой.
   — Понимаю, — кивнул полковник. — Вам не хочется быть предателем в собственных глазах. Что ж, я не принуждаю вас к этому. Я и так уже получил от вас весьма важную информацию.
   Кара достал из бумажника визитную карточку и протянул ее Хуберу.
   — Возьмите. Здесь указан и номер моего телефона. На случай, если вам захочется срочно поговорить со мной.
   Хубер убрал карточку в карман.
   Когда они шли в гараж, Кара вдруг спросил:
   — Если ваш шеф не информировал вас о задании Меннеля, означает ли это, что он отказался от мысли завладеть кладом?
   — Едва ли, — щурясь от яркого солнца, возразил Хубер. — Скорее это означает, что он послал или пошлет в Венгрию кого-то еще, не посвящая в это дело меня. Вопрос только — кого? Кстати, совсем не обязательно, чтобы его человек приезжал сюда из-за границы. Он вполне может быть и местным…
 
 
   Бланка чувствовала себя уже лучше. Она приняла теплую ванну, выпила лекарство. Пульс был нормальным. Казмер, войдя в комнату, обрадовался, увидев, что мать пришла в себя.
   — Тебе лучше, мама?
   — Намного. Но, в общем, ты был прав: надо мне ложиться в больницу. Я только боюсь…
   — Не бойся, мамочка, — остановил ее Казмер. — Поверь, у тебя нет ничего серьезного. Ты просто устала, расшалились нервы. — Он взял руку матери и поднес ее к губам. — Ты, наверное, слишком близко приняла к сердцу мой отъезд? Четыре года, это тебя испугало, да?
   Мать не отвечала. Казмер сдвинул брови. «Значит, она все еще не примирилась с мыслью, что я надолго уеду», — подумал он и принялся успокаивать мать.
   — Конечно, четыре года — не четыре месяца, но если учесть, что каждое лето я на полтора месяца буду приезжать к тебе, то мое отсутствие не покажется таким уж долгим. Мама, — промолвил он тихо, — я не хочу причинять тебе огорчений. Если разлука так тяжела для тебя, я сегодня же напишу профессору, что отказываюсь от поездки…
   — Нет, Казмер! Упаси бог! Я понимаю, что значит для тебя эта поездка. Мне просто нужно привыкнуть к мысли, что тебя некоторое Бремя не будет рядом со мной… — Она встала. — Ты поезжай… Поезжай, сынок… Самое главное для меня — это твое будущее.
   Казмер поцеловал мать и спросил, не хочет ли она немного пройтись, спуститься к озеру, к отелю.
   — Могу угостить тебя мороженым! — улыбнувшись, сказал он.
   — Охотно. Может быть, прогулка пойдет мне на пользу.
   Они шли неторопливой походкой. Улица в эти послеобеденные часы была тиха и пустынна.
   Вскоре мать и сын оставили платановую аллею и повернули направо, на узкую тропинку, замысловатыми петлями сбегавшую между густых и тенистых кустарников к озеру.
   Они уже почти подошли к шоссе, обвившему темной лентой озеро, когда Бланка нарушила наконец молчание, спросив, что произошло после того, как ее отвели наверх, в спальню.
   — Я немного поцапался с дядей Матэ, — признался Казмер, после чего ему пришлось рассказать все, как было. По лицу матери Казмер видел, что она внимательно слушает его рассказ о Хубере, о полковнике Каре, который не понравился инженеру своей подозрительностью.
   — Он сказал, что и тебя подозревает? — сразу же спросила мать.
   — Прямо нет. Но начал сбивать всякими вопросами и вопросиками. Устроили они мне с Оскаром перекрестный допрос.
   — Ты действительно подрался с Меннелем? — спросила Казмера мать и села на скамейку в тени на площадке для детских игр. — И не рассказал мне об этом?
   — Я думал, Меннель сам прибежит к тебе с жалобой.
   — Нет, Меннель ни словом не обмолвился об этом случае. Как это произошло?
   Казмер с явной неохотой рассказал.
   — Скажи, Казмер, что ты хочешь от этой девицы? — помолчав, спросила Бланка, задумчиво глядя на сверкающее зеркало воды.
   Казмера всегда возмущала эта манера матери называть Илонку не иначе, как «девица» или «эта девица». Поэтому он и сейчас недовольно переспросил:
   — Какую «девицу» ты имеешь в виду?
   Бланка, зная характер сына и почувствовав, что дело может кончиться ссорой, решила перевести разговор на другую тему.
   — Ладно, не будем спорить. Об одном тебя прошу, сынок, не ссорься с Матэ. Он этого не заслужил. Ты еще не знаешь, что он для тебя сделал. Поверь мне: он так тебя любит, что, если нужно, отдаст за тебя жизнь.
   — За меня? — Казмер удивленно посмотрел на мать. — Почему дяде Матэ нужно жертвовать за меня жизнью?
   — Не нужно. Сейчас не нужно. И мне кажется, не придется вообще. Я это к примеру сказала, чтобы ты понял, как сильно он тебя любит.
   — Ничего не понимаю. Впрочем, это не важно. Ты же хорошо знаешь, что я не только уважаю дядю Матэ, но и люблю его. Но если бы ты слышала его разговор с Хубером, ты бы тоже ахнула.
   — Матэ — вежливый человек. Он такой с детства. Соседи в нем души не чаяли. Матэ настолько добр, что, кажется, даже в убийце готов искать что-то человеческое. Вот и с Хубером он тоже учтив. Не понимаю, почему тебе это не понравилось?
   — Возможно, ты и права, — сказал Казмер, поднимаясь. — Пойдем, мама.
   — Между прочим, что представляет собой этот Хубер? — спросила Бланка.
   — Производит впечатление образованного человека. Не понимаю только, зачем ему понадобилось рандеву с полковником? С глазу на глаз!
   — С Карой?
   Бланка шла медленно, опустив голову, она словно искала что-то у себя под ногами, на черном, плотно укатанном асфальте.
   В баре гостиницы они встретили Шалго. Он сидел на своем привычном месте, в углу у окна, и курил сигару. Перед ним лежал исписанный лист бумаги, и старик настолько был погружен в чтение, что даже не заметил появления Казмера и Бланки. Потягивая вино из бокала, он не отрывал глаз от бумаги.
   — Не помешаем? — осведомился Казмер, подойдя вплотную. Шалго приветливо взглянул на них, сложил бумагу вдвое и, улыбнувшись, ответил:
   — Ну что вы! — И тут же спросил: — Как вы себя чувствуете, Бланка?
   — При виде вас, Оскар, меня всегда мутит, — сказала Бланка, присаживаясь рядом. — Вы опять выглядите так, будто только что опрокинули на себя пепельницу. Бедная Лиза! Не понимаю, и что ее только привязывает к такому неряхе!
   Шалго осмотрел себя, стряхнул сигарный пепел с брюк и с плутоватой усмешкой возразил:
   — Лиза любит меня за мою душу. За мою ангельски чистую душу.
   Казмер посмеялся шутливой пикировке и попросил подбежавшего официанта принести две порции мороженого.
   — Погоди, Янчи, заодно получи с меня, — сказал Шалго.
   — Уж не я ли спугнула вас, Оскар? — спросила Бланка.
   — Ну что вы! Я уже давно хотел рассчитаться. — Шалго положил деньги на стол, и официант, поблагодарив за чаевые, удалился.
   — Домой? — спросил Казмер, закуривая.
   — Скажу — не поверишь! Иду грести!
   — В такое пекло? — удивилась Бланка. — Да вы изжаритесь, Оскар!
   — Выполняю предписание врача, — сообщил Шалго. — В день три километра энергичной гребли. А то я слегка ожирел. Между прочим, знаете, Бланка, я ведь в молодости был очень стройным парнем. Не верите?
   — Нет, почему же? — сказала художница и попыталась представить себе его молодым и стройным. Но тут принесли мороженое, и Шалго откланялся. Выйдя из отеля, он постоял немного перед входом, прищурившись, покосился одним глазом на солнце и только после этого водрузил на голову свою видавшую виды соломенную шляпу. Затем вперевалку, как ленивый сытый гусак, заковылял по улице в сторону поселкового совета.
   Там его уже ожидали Фельмери и майор Балинт.
   — Что нового, молодой человек? — спросил Шалго у лейтенанта. — Разговаривали с Домбаи?
   — Разговаривал, — ответил Фельмери и протянул толстяку конверт. — Вот, товарищ Домбаи прислал на ваш запрос. Пока, говорит, немного, но к вечеру обещал подослать «продолжение».
   Шалго вскрыл конверт и внимательно просмотрел полученное сообщение. Фельмери пробовал в это время прочесть что-либо на его лице, но оно было бесстрастным и непроницаемым.
   — Ну, что, старина, есть там что-нибудь полезное? — фамильярно полюбопытствовал Балинт, подмигнув Фельмери.
   — Не много, но посошок есть. Будет на что опереться, — погружая конверт в карман полотняных брюк, скупо заключил Шалго. Только теперь он сел в обшарпанное кресло и пухлой ладонью отер пот со лба.
   — Есть у тебя под рукой толковый парень? — спросил он майора, стоявшего у раскрытого окна и наблюдавшего за тем, как во дворе соседнего дома ребятишки играли в футбол.
   — Смотря для чего, — садясь на подоконник и закуривая, неопределенно проговорил Балинт.
   — В Фюреде работает инженер из будапештского строительно-отделочного управления, Геза Салаи. Руководит внутренней отделкой ночного бара «Венгерское море». Надо бы, чтобы кто-то присмотрелся к этому молодому инженеру. Но человек нужен такой, чтобы хорошо знал местную обстановку.
   — А чем интересен этот твой Салаи? — задал вопрос майор, которому не нравилось, что старик Шалго говорит с ним, как с каким-нибудь начинающим помощником оперуполномоченного.
   — Салаи, Салаи, — повторил Шалго. — Пока я знаю о нем лишь то, что он находится в связи с кузиной Виктора Меннеля.
   — С этой самой… Беатой Кюрти?
   — Точно. Кстати, как там наши «влюбленные»?
   — Ведем наблюдение, — ответил майор. — Девица еще не выходила из комнаты. А ее приятель Тибор Сюч с утра уже посетил кафе, где принял порцию коньяка, побеседовал с Берти, после чего проследовал на пляж, где имел долгий разговор с Адамом Рустемом.
   — Это уже интересно, — закивав головой, отметил Шалго и даже причмокнул от удовольствия. — Очень интересно. Хорошо бы выяснить: знали они друг друга и раньше или только сейчас познакомились?
   Балинт, пустив в окно синее облачко дыма, засмеялся и спросил:
   — Для решения нашего ребуса какой вариант более благоприятен?
   — Если бы оказалось, что они старые знакомые.
   — Тогда можете радоваться, папаша Шалго: работники наружного наблюдения доложили, что «объекты приветствовали друг друга как старые знакомые».
   Балинт встал, потянулся.
   — В Фюред поеду я сам. — Он посмотрел на часы. — Вернусь в полдевятого. Вы не поедете со мной, товарищ Фельмери?
   — Я даже не знаю, — заколебался лейтенант, но тут же вспомнил, что в девять вечера из Будапешта им будет звонить Домбаи, а до тех пор нужно лично проследить, чтобы виллу Шалго переключили на прямую телефонную связь с Будапештом. Поэтому он уже твердо сказал: — Нет, не смогу.
   — Лейтенанта хотел бы забрать с собой я, — заметил Шалго.
   Они вместе спустились к озеру, к лодочной станции. Шалго шел неторопливой ковыляющей походкой, и лейтенанту все время приходилось сдерживать шаг, приноравливаясь к этому непривычно медленному передвижению по раскаленной, пышущей, как печь, улице. А старый Шалго хотя и проклинал жару, но не спешил, не забывая то и дело здороваться со знакомыми. Фельмери очень удивило, что старика так хорошо знали в поселке.
   — Ну, что удалось узнать у девушки? — спросил толстяк, отдуваясь, когда они свернули в аллею, ведущую на пляж.
   — А вы-то откуда пронюхали, что я был с нею? — удивился Фельмери. — Я ведь еще даже полковнику не успел об этом доложить.
   Шалго повернулся к лейтенанту и долгим взглядом посмотрел на него.
   — Так знайте же, мой мальчик, что, когда мне нужно что-то узнать, я поворачиваюсь лицом на юго-запад, беру в руки свой старый армейский бинокль и терпеливо осматриваю весь пляж. А нет меня — то же самое делает по моей просьбе моя дражайшая половина. Так что пока я с Беатой беседовал в отеле, Лиза любовалась видами на Балатон. И, разумеется, совершенно случайно увидела и вас — возле трех плакучих ив. Ну, так что вам поведала Илонка?
   Пришлось лейтенанту Фельмери рассказывать о своей беседе с девушкой.
   — Я не думаю, что Меннеля убил Казмер Табори, — подвел он итог своему рассказу, — но мне неясно, почему Илонка так защищает инженера и где они оба могли быть в ту ночь? Есть у меня, правда, одно предположение, что девушка эта нравится Казмеру Табори.
   — Это уж точно! — подтвердил Шалго. — Выстрел в десятку.
   — Ну, девушку я не знаю. Но могу предположить, что в ту ночь она была у Меннеля. За это говорит вот что: инженер Табори под вечер уехал в Будапешт. Илонка же, как удалось установить группе майора Балинта, в девять вечера ушла из дому и возвратилась только на рассвете, около четырех-пяти утра. Так по крайней мере сказал ее дедушка. Допустим, что инженер возвратился двадцатого не в десять утра, а часа на три раньше, скажем, в семь. И от кого-нибудь узнал, что Илонка провела ночь у Меннеля. Инженер пришел в ярость и убил его.
   — Где? — спросил Шалго. Они стояли перед длинным рядом лотков и киосков около базара.
   — Это еще нужно сообразить. Стоп, есть! Меннель жил у Табори. Когда утром он отправился на пляж, Казмер незаметно пошел следом за ним. Выехал на озеро на другой лодке, прикончил соперника и возвратился.
   — Гм, гм, — пробурчал себе под нос старик. — Версия неубедительная. И труднодоказуемая.
   — Давайте кое-что уточним, — предложил Фельмери. — Вы все же лучше меня знаете их обоих.
   — Присядем-ка на минутку, сынок, — сказал Шалго, кивнув на скамейку, стоявшую в тени. — А то из меня уже и дух вон. Так что ты говоришь?
   — Можно ли предположить, что Илонка пошла на такое?.. Ну, словом, чтобы она приняла предложение Меннеля?
   — В наши дни трудно в этом смысле ручаться за кого-то.
   — И второе, — продолжал лейтенант. — Можно ли себе представить, что Казмер Табори способен убить человека?
   — Можно, — решительно отвечал Шалго. — Казмер отличный специалист в своей области, но он страшно необуздан. В детстве не было дня, чтобы он с кем-нибудь не подрался. Очень чувствителен к обидам. К сожалению, слишком рано, еще в школьную пору, ему «открыли глаза», что он детдомовец, подкидыш. Вскоре об этом узнали и его одноклассники, стали дразнить. Кого-то он стукнул. Его отколотили. Тогда он начал заниматься дзюдо. Не ради спортивных лавров, а для самообороны, чтобы уметь постоять за себя. Но и до сих пор он легковозбудим и обидчив. Слишком много в его сердце горечи.
   — А в каких отношениях он с Илонкой? Мне кажется, они небезразличны друг другу.
   — На этот вопрос я затрудняюсь ответить, — задумчиво произнес старый детектив. — А что говорила вам Илонка о своих родителях?
   — До них мы еще не добрались, — сказал Фельмери и с любопытством посмотрел на Шалго.
   — Илонка ведь тоже сирота, — продолжал тот. — В пятьдесят шестом ее отец и мать покончили с собой. Иштван Худак был военным прокурором. Были у него дела, за которые в смутное время мятежа кое-кто хотел с ним рассчитаться. Приходили искать его к нему домой, Худак дверь не открыл. А потом взял пистолет и сначала застрелил жену, а потом пустил себе пулю в лоб. Может, и девочку ждала та же участь. Но, к счастью, ее в тот час не оказалось дома. Надо сказать, что у Табори с Худаками были весьма плохие отношения. Покойный Худак причинил им в свое время много неприятностей. Даже вел против них дело и самолично допрашивал профессора и Бланку. Дело это, правда, прекратили. Только для Бланки Табори с той поры упоминание о Худаках — что красный платок для бодливого быка. Если она и терпит еще, что Казмер разговаривает с Илонкой, то о чем-то более серьезном и слышать не хочет. Казмер это, конечно, понимает и, уважая и любя свою мать, не хочет причинять ей огорчения. Он вообще не любитель осложнений. И это тоже против вашей гипотезы, — заключил Шалго и посмотрел на лейтенанта.
   — Почему против?
   — На это я отвечу позднее, — тяжело поднимаясь со скамейки, сказал старик. Он пошел по усыпанной гравием дорожке к входу на пляж. Фельмери — следом за ним.
   В воротах за небольшим столиком восседал кассир пляжа — Адам Рустем. Это был пожилой худощавый человечек со скуластым лицом и глубоко посаженными темными глазами, над которыми нависали густые черные брови. Зато все остальное у него было белое: волосы, рубашка, полотняные штаны, кеды, халат.
   — Как идут дела, профессор? — спросил Шалго, подавая руку Рустему.
   — Не жалуемся, — отвечал тот, подозрительно косясь на Фельмери. — Сегодня наплыв особенно велик. Соблаговолите окунуться в прохладу вод, ваша милость?
   — Упаси бог, — сказал Шалго. — Вот разрешите представить вам лейтенанта Фельмери, который очень хочет взглянуть на ту самую лодку номер семь, на которой Меннель ездил в последний раз кататься.
   — Она на лодочной станции. Без разрешения майора мы ее никому не выдаем, — сообщил Рустем.
   — Ясно. Никому, кроме нас, — уточнил Шалго. Он достал сигару, предложил закурить и Рустему. — А скажите, профессор, вы были здесь в то утро, когда Меннель отправился на прогулку?
   — Конечно. Я, прошу покорно, еще ни разу за всю свою жизнь не опаздывал на работу. Я сам и лодку выдал господину Меннелю. Абонемент у него был от бюро обслуживания. Бедняга! Да будет милостив к нему господь. Приятный, приветливый был человек. Я проводил господина Меннеля к причалу. По дороге мы с ним немного поговорили. Он все моей семьей интересовался.
   — На пляже уже много народу было в это время?
   — А никого. У меня только несколько человек из проживающих в отеле плавают обычно по утрам, с шести до полвосьмого. А господин Меннель отчалил около восьми.
   — Вы хотите сказать, что в это время вы были только с ним вдвоем на причале? — с недоверием глядя на тщедушного смотрителя пляжа, уточнил Шалго.
   — Да, только вдвоем и были. Господин Меннель и я. Перерыв, так сказать, у нас в это время на пляже. Гости отеля как раз завтракают, а посторонние еще не приходят, рано. В полдевятого появляются первые купальщики.
   — И никого из посторонних вы не видели?
   — Ни души. Да вы что, не верите мне? Но я говорю сущую правду!
   — Не обижайтесь, старина, — проговорил Шалго, заставив себя улыбнуться. — Да уж больно невероятно все это. И Казмера Табори вы не видели?
   — Нет, утром рано не видел, он пришел позднее, ближе к обеду.
   — Что ж, и на том спасибо, профессор, — поблагодарил Шалго Рустема и напрямик по выгоревшей траве газона заковылял вслед за Фельмери к причалам. В знойной духоте гул голосов, висевший над пляжем, был еще невыносимее, чем обычно.
   — Вот это и было мое второе возражение, — догнав лейтенанта, сказал Шалго. — Казмер Табори не выезжал на лодке следом за Меннелем. Маловероятно и то, что убийство совершилось у него в доме. Как-то по-другому все это происходило.
   Они сели в лодку. Сразу же нашлось несколько зевак. Кое-кто хихикал, глядя на странных гребцов. Лейтенанту Фельмери, тут же догадавшемуся, над чем смеются люди, стало не по себе: он, наверное, и сам за живот схватился бы при виде таких, как они, чудаков, залезших в лодку в жарищу одетыми, словно для прогулки по городу. Не долго думая, он сбросил с себя все лишнее и сразу почувствовал облегчение. А вот старого Шалго не смущали, как видно, насмешки: он преспокойно покуривал сигару и весело посматривал на лейтенанта.
   — Готов? Ну, тогда бог в помощь! Вперед! — скомандовал он, взглянув на часы. — Ровно восемь. Понятно? Так что весла в руки и пошел на полную мощь! Направление буду указывать я.
   Фельмери приналег на весла, и лодка проворно заскользила по озерной глади.
   Наконец показались три одинокие ивы. Серповидный мысок еле заметно выдавался из зеленовато-бурых зарослей камыша.
   — Возьмите чуть левее, — сказал Шалго гребцу.
   И Фельмери с таким усердием поспешил исполнить команду, навалясь на правое весло, что чуть не опрокинул лодку. Шалго же сидел на корме и, повернувшись всем корпусом, пытался отыскать взглядом среди строений на берегу белый фасад виллы Табори. Густо покрытый зеленеющими садами склон холма был сейчас безлюден.
   — Стоп! — скомандовал Шалго лейтенанту. Тот опустил в воду весла, зачерпнул пригоршню воды, намочил лицо и грудь и, достав из кармана брюк сигареты, закурил. Только сейчас он заметил маленький красный буек, прыгавший на волне рядом с бортом лодки.
   — Здесь и была обнаружена лодка, — сказал Шалго. — В сорока минутах хорошего хода на веслах от пристани. Значит, Меннель прибыл сюда в восемь сорок пять. Согласно акту судебно-медицинской экспертизы, смерть его наступила в промежутке между восемью двадцатью и восемью пятьюдесятью утра. Если мы примем эту констатацию медиков за истину — а у нас нет причины ее не принять, — то выходит, что Меннеля убили не здесь.
   — А где же?
   — Этого я не знаю. Но не здесь, — твердо сказал Шалго.
   — А если кто-то его тут уже дожидался?
   — Разве найдется дурак, способный назначить тут встречу?
   — Почему дурак? Скажем, Меннель хотел с кем-то встретиться, и этот кто-то ждал его здесь, на катере. В конце концов все зависит от того, как организовать дело.
   — Пожалуй, ты прав, — согласился Шалго, переходя опять на «ты». — Ты выиграл. Но эта версия одновременно доказывает полную непричастность к делу Казмера. Хотя я, честно говоря, не верю в такую комбинацию. А знаешь что? Берись-ка опять за весла и в том же темпе греби в сторону мыса.
   — Засекли время?
   — Да.
   Фельмери развернул лодку и взмахнул веслами.
   — Ну? — тяжело дыша, спросил он, когда лодка ткнулась носом в берег.
   — Тридцать семь минут. Н-да, это уже что-то. Погоди закуривать. Греби вдоль камышей.
   До трех одиноких ив они шли еще минут десять.
   — Причаливаем, — сказал старик. — Перекур! Итак, из сорока пяти вычтем тридцать семь — получаем восемь. Плюс десять — будет восемнадцать. То есть в восемь восемнадцать Меннель без труда мог быть здесь. Именно здесь, потому что только в этом месте он мог причалить к берегу никем не замеченный.