Frances Hodgson Burnett 1849--1924
Little Lord Fauntleroy 1886
Демурова Н. М., 1992 г. Перевод
Вступительная статья Н, Демуровой
ПРЕДИСЛОВИЕ
Одно из самых светлых и добрых впечатлений людей старшего поколения --
небольшая книжка англо-американской писательницы Фрэнсис Ходгсон
Бернетт "Маленький лорд Фаунтлерой", выходившая у нас и под названием
"Маленький лорд", и "Приключения маленького лорда". Автору этих строк
довелось читать ее в далекие довоенные годы. И по сей день помнится
то теплое, радостное чувство, с каким бралась в руки эта книжка с
рассыпающимися листками, как бережно передавалась друзьям и как
прояснялись лица тех, кто говорил о ней.
В России "Маленький лорд Фаунтлерой" стал известен уже через два года
после выхода в свет в Соединенных Штатах. В 1888 году журнал "Родник"
опубликовал перевод, на котором не было, как это нередко случалось в
те дни, имени переводчика, зато было помечено: "под редакцией Е.
Сысоевой" (Екатерина Сысоева и Алексей Альмединген издавали журнал и
приложения к нему). Не прошло и года, как этот перевод вышел
роскошным, большого формата томом в красочной обложке. Его выпустил
петербургский книгоиздатель А. Ф. Девриен. Это было, так сказать,
подарочное издание, выдержавшее впоследствии не одно воспроизведение.
Затем переводы -- и все разные! -- посыпались как из рога изобилия. Где
только не издавали "Маленького лорда*! В Петербурге, Москве, Киеве, в
издательствах И. Д. Сытина, М. О. Вольфа, Е. В. Лавровой и Н. Л.
Попова, В. И. Гусинского... Каждый издатель выбирал своего
переводчика (или переводчик издателя), но все воспроизводили -- лучше
или хуже -- иллюстрации Реджинальда Берча.
Переводы были выполнены для своего времени вполне "удовлетворительно"
(так оценивали их рецензенты), хотя в некоторых и чувствовалась
спешка. Современному читателю, впрочем, странными покажутся и
транслитерация имен (маленький лорд у одного переводчика именуется
"Кедрик", а у другого "Цедрик", а сама писательница становится
Франциской), и передача английских реалий, особенно тех, что касаются
отношений землевладельца-лендлорда с его арендаторами, и
сентиментальность, нередко переходящая в слезливость. Но пуще всего
удивляет вольность обращения с текстом: переводчик то пропускает
целые абзацы, то передает их в нескольких словах, то весьма
произвольно трактует смысл. Впрочем, удивляться мы не должны.
Переводчики конца прошлого века (да и первой четверти нашего века
тоже) считали такие вольности вполне правомерными. В соответствии с
установками того времени они нередко не переводили, а пересказывали
текст, попутно исправляя, сокращая или поясняя его, руководствуясь
собственными представлениями о том, какой должна быть книжка.
На некоторые частные недостатки появлявшихся переводов "Маленького
лорда Фаунтлероя" указывали рецензенты. "Перевод вполне
удовлетворителен, -- замечал один из них по поводу работы М. и Е.
Соломиных, вышедшей в издании О. Поповой. -- К сожалению, переводчик,
придерживаясь оригинала, заменил местоимение "ты" английским "вы",
которое странно звучит для русского уха". Скажем сразу, что никакие
недостатки перевода не помешали русскому читателю полюбить
"Маленького лорда". Причина тому кроется в самом характере
литературного дара писательницы, верно подмеченном русской критикой.
Вот что писала в обзоре творчества Фрэнсис Ходгсон Бернетт
В.Абрамова в 1913 году: "Она обладает характерной литературной
физиономией, ценным качеством, благодаря которому ее невозможно
смешать с каким-либо другим автором. Бернетт горячо и нежно любит
лиц, ею описываемых. К своим героям она совершенно не может отнестись
объективно, беспристрастно. Это ее дети, если не плоть от плоти, то
дух от духа. Она в них живет, и оттого, верно, ее произведения
читаются с таким увлечением, от них трудно оторваться... Впечатление
художественности, получается, от непринужденной легкости языка, от
живости диалогов и от умения в немногих словах изобразить описываемое
лицо или местность". А С. Долгов в предисловии к переводу, вышедшему
в издательстве Сытина, отмечает: "По некоторым чертам своим талант
госпожи Бернет (sic!), завоевавшей себе лестную репутацию в Америке,
напоминает Диккенса, который героями своих крупнейших и лучших
романов брал тоже детей или подростков. Но мы по опыту знаем, что от
этого романы его нисколько не теряют интереса и для нас, взрослых, а,
напротив, приобретают еще особую прелесть".
В начале века появились на русском языке и некоторые другие
произведения писательницы -- роман "Дикая", повесть "Сара Кру", "В
запертой комнате", "Маленькая подвижница" и другие. Все они быстро
раскупались и имели успех, -- но для российского читателя Бернетт
оставалась создательницей "Маленького лорда".
Октябрь положил конец переизданиям "Фаунтлероя". В 1918 году он еще
вышел в последний раз в товариществе И. Кнебель -- в старом
правописании, с ятем, фитой и пр. -- но на том все и кончилось. В
течение семидесяти трех последующих лет "Маленький лорд" не
переиздавался, и, казалось, был прочно забыт. В редких упоминаниях,
которые встречались порой в нашей критике, его называли
сентиментальным, не вдаваясь в вопрос о том, так ли уж это плохо.
Теперь наконец, по прошествии всех этих лет, "Фаунтлерой" возвращается из небытия.
Френсис Элайза Ходгсон Бернетт (Бернетт -- фамилия ее первого мужа,
под которой она и печаталась, опустив данное ей при крещении второе
имя) была англичанкой по происхождению. Она родилась 24 ноября 1849
года в Манчестере в разгар промышленного кризиса и борьбы за хартию.
Отец
ее был торговцем скобяными изделиями; ценой больших усилий он
поднялся до продажи бронзы, подсвечников, канделябров и прочих
предметов скобяной роскоши в богатые дома, что в строго
регламентированной викторианской Англии позволяло считать его
представителем "среднего класса", чем он немало гордился. Когда
Фрэнсис было три года, отец ее умер, и матери пришлось взять на себя
семейное дело. Спокойной, обеспеченной жизни скоро пришел конец.
Через три года семья переехала в другой дом, расположенный на улице,
по которой проходила граница между респектабельным городом и
трущобами. Из окон нового дома была видна соседняя улица, где ютилась
фабричная беднота. Здесь в течение почти целого десятилетия юная
Фрэнсис наблюдала жизнь бедняков, глубокий интерес и сочувствие к
которым она сохранила до конца своих дней.
Литературные способности Фрэнсис обнаружила еще, будучи ученицей
маленькой частной школы, расположенной на той же улице. Свои рассказы
она записывала в тетрадях для кухонных расходов. Ее учительница Сара
Хэтфилд позже вспоминала: "Фрэнсис страстно любила читать, "сухость"
текста ее не останавливала. Ее талант рассказчицы проявился очень
рано; в школе дети окружали ее и стоя слушали как зачарованные, когда
она сочиняла для их развлечения какую-нибудь историю с самыми
необычными приключениями". Младшая ее сестра Эдит, которая обычно
бывала первой -- и всегда восторженной! -- слушательницей, так
вспоминает об этих ранних рассказах: "Эти истории были очень
романтичны. В них всегда был один герой -- больной, покинутый и
несчастный, которому почему-то сильно не повезло, и другой -- смелый,
сильный и добрый. Сильному приходилось преодолевать всякие трудности
и испытания. Но в конце концов, все кончалось хорошо, словно в
сказке". Это стремление устроить судьбу своих героев, преодолев
несчастье и зло и дав добру восторжествовать, Фрэнсис сохранила на
всю жизнь.
Когда Фрэнсис исполнилось шестнадцать лет, мать продала приносившее
одни убытки дело и приняла решение ехать в
Америку, где в Ноксвилле (штат Теннесси) жил ее брат, державший
небольшую бакалейную лавку (не он ли послужил прототипом для мистера
Хоббса, друга маленького лорда Фаунтлероя?). Первые годы в Теннесси
были очень трудны -- кончилась Гражданская война, потерпевший
поражение Юг лежал в руинах. Ходгсоны поселились в простой деревянной
хижине в деревне неподалеку от Ноксвилла; привезенные из Англии
приличные платья, которыми девицы поражали соседей, щеголявших в
мешковине, вскоре износились; на жизнь приходилось зарабатывать самым
простым трудом, не гнушаясь никаким заработком. Фрэнсис начала
писать, чтобы помочь семье. "Моя цель -- вознаграждение", --
признавалась она в одном из первых писем, вложенном в посылку с
рукописью. В своей автобиографии она рассказала, что нанималась
работать на сбор винограда, чтобы оплатить почтовые расходы по
рассылке рукописей в разные журналы. Ее рассказы -- под различными
псевдонимами -- стали появляться в печати. В 1870 году умерла миссис
Ходгсон; двадцатилетняя Фрэнсис осталась главой семьи. На ее рассказы
обратили внимание; один из серьезных журналов -- "Скрибнерз" -- оценил
ее одаренность, несмотря на наивность первых попыток. Ей повезло: она
попала к хорошему редактору, много сделавшему для развития ее
таланта. Начинается ее сотрудничество с журналом "Скрибнерз" и
некоторыми другими престижными журналами, литературный уровень
которых значительно выше обычных периодических изданий. Вскоре фирма
"Скрибнерз" стала печатать в своем издательстве и книги Фрэнсис;
сотрудничество это продолжалось, за небольшими исключениями, всю ее
жизнь. В 1873 году Фрэнсис вышла замуж за своего соседа по Ноксвиллу,
доктора Свона Бернетта. От этого брака у нее было двое сыновей:
Лайонел и Вивьен, послуживший прототипом для Седрика Эррола. Доктор
Бернетт был видным специалистом по глазным болезням; позже он написал
классический труд в этой области. Он взял на себя ведение всех
издательских дел своей жены и оказался весьма деловым литературным
агентом. Брак не был счастливым, и когда дети подросли, супруги
разошлись. Фрэнсис Ходгсон Бернетт (это имя она сохранила и после
развода) оказалась идеальной матерью. Она не только нежно любила, но
и хорошо понимала своих сыновей и, никогда не навязывая им свою волю
(а она была волевою женщиной), умела жить их интересами и всячески
помогать им. В ее автобиографии и книге воспоминаний, написанной
позже Вивьеном, много живых зарисовок, проливающих свет на их взаимоотношения.
Ограничимся одной из них. Как-то, когда Фрэнсис лежала
больная в постели, мальчики затеяли возню в соседней комнате. Их
пытались урезонить, но они вошли в азарт, кидались подушками, вопили
и пр. Внезапно на пороге выросла Фрэнсис. Настало молчание. Потом
Вивьен бросил ей под ноги подушку и произнес: "Дорогая, если уж ты
собираешься нас отшлепать, то стань, пожалуйста, на подушку, а то у
тебя ножки босые". Мальчики звали мать "Дорогая" -- Седрик Эррол
заимствовал у них эту форму обращения, так же как и ряд эпизодов из
их биографии.
В 80-е годы Бернетт уже известная писательница; ее романы и повести
печатаются по обе стороны океана. Среди лучших ее произведений --
первый роман "Эта девчонка Лоури", написанный по воспоминаниям о
манчестерских бедняках, повести и романы из американской и английской
жизни, рассказы и повести для юношества. Она живет в Вашингтоне, в
Нью-Йорке, в Бостоне, ездит в Англию и на континент, подолгу живет
там, общаясь с американцами, уехавшими в Европу, и с самым знаменитым
из них -- Генри Джеймсом. Она покупает и продает дома, устраивает
судьбу родных и друзей, благодетельствует, помогает... Она дружит с
Марком Твеном, Оливером Венделлом Холмсом; в ее доме бывает Оскар
Уайльд, совершающий свое сенсационное турне по Соединенным Штатам;
среди поклонников ее творчества -- Харриет Бичер-Стоу, американский
поэт Джеймс Рассел Лоуэлл, английский премьер-министр Гладстон,
американский президент Гарфилд. Марк Твен мечтает осуществить с ней и
Хоуэллсом следующий план: выбрав какой-то сюжет и героев, написать --
каждому в своем стиле -- по повести и сравнить их. Как жаль, что
этому плану не суждено было осуществиться! Генри Джеймс
переписывается с нею и пророчески замечает в анонимной статье,
написанной еще до личного знакомства с писательницей, что в стиле ее
есть "трогательная простота, которая вместе с присущей ей
изобретательностью будет весьма полезна в нравственной повести для
юношества".
Такой повестью и оказался "Маленький лорд Фаунтлерой", над которым
Бернетт работала в 1885 году. Сама писательница определила его жанр
как роман; впрочем, следует иметь в виду, что английское слово
"novel" трактуется довольно широко, включая в себя и собственно
романы, и повести. Журнальный вариант начал печататься в том же году
(работала Бернетт быстро, а в данном случае -- и с упоением);
полностью он был опубликован в 1886 году. Тогда же появились
отдельные издания в США и Англии; за ними последовали переводы на
европейские языки. "Фаунтлерой" сразу стал бестселлером. В первый же
год после выхода в свет были проданы 43 тысячи экземпляров -- огромная
цифра для того времени! Всего за период, прошедший после его
публикации, было продано свыше миллиона экземпляров -- на одном только
английском языке, не считая переводов. По "Фаунтлерою" ставились
спектакли, снимались фильмы -- в одном из них заглавную роль исполнял
Бестер Китон, в другом -- Мэри Пикфорд, игравшая также и миссис Эррол.
Совсем недавно в Англии была показана телевизионная постановка,
имевшая немалый успех.
В чем же причина такой популярности этой незамысловатой книжки?
Прежде всего -- именно в простоте и универсальности ее темы. Маленький
мальчик, разлученный со своей овдовевшей матерью, суровый старик
аристократ, постепенно смягчающийся под влиянием открытого и
благородного детского сердца, -- эта романтическая тема не могла не
покорить сердца читателей. Бернетт писала "с жизни": образ мальчика
не вызывает сомнений, он настолько убедителен, что в него веришь
сразу и безоговорочно. "Конечно, это не портрет, -- заметила как-то
приятельница Бернетт, жившая с ней во время написания книги, -- но,
несомненно, если бы Вивьена не было, не было бы и Фаунтлероя". Сама
писательница так вспоминает о рождении замысла этой книги: "Вивьен
был таким патриотом, таким пылким юным американцем; он был так увлечен
предстоящими президентскими выборами; его соображения были так
интересны! Я начала, помимо всего прочего, думать о том, как он, весь
раскрасневшись и с самым увлеченным видом стал бы делиться этими
соображениями с консервативными англичанами... Поначалу это была
всего лишь мимолетная фантазия, но в один прекрасный день я подумала:
Я напишу о нем книгу. Пусть он попадет в совершенно новое для себя
окружение -- посмотрим, как он поведет себя. Но как же свести
маленького американца и английского аристократа, раздражительного,
консервативного, неприятного? Он должен с ним жить, беседовать с ним,
раскрыть перед ним свой наивный врожденный демократизм. Лучше всего,
если это будет ребенок, живший в очень простых условиях. Эврика! Я
сделаю его сыном младшего сына, расставшегося со своим суровым отцом-
аристократом из-за того, что он женился на бедной и красивой
американке. Отец мальчика умирает, его старшие братья умирают,
мальчик становится наследником титула. Как это его удивит! Да,
решено, и Вивьен станет этим героем -- Вивьен с его вьющимися волосами
и его глазами, с дружелюбным и добрым сердцем. Маленький лорд Такой-
то... Какое хорошее название! Маленький лорд... Маленький лорд... Как
же его назвать? Через день он стал маленьким лордом Фаунтлероем.
Такую повесть легко писать. Частично она разворачивалась перед моими
глазами".
Это было время, когда англо-американская или американо-английская
тема вызывала всеобщий интерес по обе стороны океана. В известном
смысле Бернетт разрабатывала ту же тему, что и ее великий друг Генри
Джеймс, только, разумеется, на совсем другом материале и уровне.
Маленький республиканец, попадающий в консервативную старую Англию, --
это своеобразный "дикарь", "разведчик", "скаут", глядящий на старый
мир свежим детским взором. Все ему внове, непонятно -- испытанный
прием "остранения" позволяет многое сказать автору, многому вынести
осуждение или даже приговор. Вместе с тем все его недоумения и ошибки
так умилительны, так естественны и смешны! Вспомним хотя бы сцену,
когда Седрик, впервые проснувшись в спальне замка, знакомится со
своей няней. Он не знает, что в старых домах английской аристократии
прислугу принято звать по фамилии, и вежливо осведомляется: "Мисс
Доусон или миссис Доусон?", чем вызывает улыбку не только своей
нянюшки, но и читателей. Но это не насмешливая улыбка: маленький
демократ пробуждает лучшие чувства в сердцах своих читателей. Не
случайно слуги, -- эти самые суровые и нелицеприятные судьи своих
господ! -- не колеблясь, объявляют Седрика настоящим джентльменом.
Здесь не место рассматривать эволюцию этого понятия, столь важного
для понимания психологии англичан. Заметим только, что к концу XIX
века произошел решительный сдвиг его в сторону сугубо нравственных,
моральных оценок. Позиция Бернетт перекликается с позицией таких
весьма различных писателей, как Дж.-Б. Шоу, Дж.-М. Барри, Ф.-М. Форд,
позже У.-С. Мо-эм... "Основной секрет не в том, -- писал Дж.-Б. Шоу, --
плохие у тебя манеры или хорошие и есть ли они у тебя вообще, а в
том, чтобы иметь одну и ту же манеру по отношению к любой
человеческой душе". И Седрик, с одинаковой гордостью представляющий
гостям своего деда, графа Доринкорта, и своего друга, бакалейщика
мистера Хоббса, Седрик, пекущийся о бедняках, Седрик, который, теряя
титул и наследство, думает лишь о том, будет ли дед по-прежнему
любить его, безусловно выступает в книге Бернетт как идеал
нравственного поведения, как настоящий джентльмен в этом новом,
изменившемся смысле слова. Конечно, как проницательно заметил один
критик, Бернетт удалось совместить в своей повести несовместимое: ее
герой -- юный республиканец и в то же время несомненный аристократ,
наследник титула и поместья. В результате ее американские читатели
получили возможность и насладиться жизнью в старинном английском
именье, ничуть не поступаясь своими принципами, и сохранить чувство
превосходства, присущее сторонникам демократического правления.
В этом критик видит еще одну причину популярности книги Бернетт, с
чем, пожалуй, спорить трудно.
Фрэнсис Ходгсон Бернетт, как мы уже видели, нередко сравнивают с
Диккенсом. При всем несходстве масштабов и характеров их дарований
это не лишено известных оснований. Симпатии к бедным и сирым,
доброта, юмор -- эти черты несомненно сближают двух писателей.
Упомянем еще одно свойство, которое было присуще раннему Диккенсу и в
высшей степени свойственно Бернетт. Это та неукоснительная, святая вера
в конечную победу добра, которую порой называют сказочностью. "Ее
произведения читаются с таким увлечением, что от них трудно
оторваться, -- пишет в приведенной выше статье В. Абрамова. -- Читая,
видишь недостатки автора, чувствуешь, что три четверти того, что она
выдает за правду, есть вымысел, а все-таки читаешь с удовольствием и
кончаешь книгу с мыслью: все это сказка, несмотря на строго реальную
форму, но сказка увлекательная и художественная". И несколько ниже
прибавляет: "Бернетт хочет сделать из жизни красивую сказку. И делает
это с таким увлечением, что увлекает и читателя". Все это верно. На
некоторые несообразности сюжета повести о маленьком лорде указывают и
другие критики. Биограф Бернетт Энн Твейт, например, отмечала
неправдоподобие того случая, который помогает Дику, чистильщику сапог
в Америке, разоблачить претендента на титул Фаунтлероя. По мнению
Твейт, только необычайный дар рассказчика позволил Бернетт преодолеть
эти и подобные трудности.
Вместе с тем хотелось бы обратить внимание читателей и на другое
возможное объяснение. Необычайный успех книги Бернетт вызван, как нам
кажется, и тем, что она, возможно, сама того не сознавая, апеллирует
к древнейшим архетипам, заложенным еще на мифологическом уровне
сознания. Как показывают новейшие изыскания, именно эти, мифологические структуры,
проникшие позже в несколько измененном виде и в
сказки, служат мощным рычагом воздействия на читателей. "Сказочность"
повести Бернетт приобретает в этом смысле иное объяснение. "Синдром
Золушки" получает здесь своеобразное, но вполне узнаваемое
многочисленными читателями развитие. Седрик -- сын третьего, младшего
сына, два старших брата которого явные "неудачники" (воспользуемся
здесь терминологией В. Я. Проппа, классический труд которого
"Морфология сказки" (1928) позволит нам прояснить структуру
"Фаунтлероя" и некоторые "функции" его действующих лиц). "Удача" отца
Седрика, младшего сына графа Доринкорта, заключается, как и положено
в сказке, лишь в его красоте, добром и честном нраве. Эта "удача"
после его смерти передается его единственному сыну. На протяжении
всей книги происходит своеобразное "испытание" силы, ловкости,
мужества, терпения, из которого Седрик выходит с честью. Сказочное
"вредительство" и "похищение добычи" также получают с появлением
претендента и его матери некое преломление в книге, но, пожалуй,
наиболее впечатляющим эпизодом является сцена, связанная со сказочным
же "узнаванием" по "метке" (шрам на подбородке), и последующее
изобличение "ложного героя", или "вредителя", в роли которых
выступают сын Бена и его мать. Все это вместе с "синдромом Золушки",
в полном соответствии с которым герой из бедности и приниженного
положения попадает (в традиционной сказке) в королевский дворец, ясно
прочитывается в книге, апеллируя к глубинным пластам сознания ее
читателей и обеспечивая ей успех. Заметим кстати, что многое из того,
что описывает Бернетт, совсем не так далеко от реализма, как это
кажется ее критикам. Описание бедственного положения крестьян в имении
графа Доринкорта, к примеру, взято с натуры. В начале 80-х годов
в Англии было несколько недородов, прокатилась волна эпидемий среди
скота, сельские жители находились в ужасном положении, сельское
хозяйство оказалось в глубоком кризисе. Описывая эту ситуацию,
Бернетт смещает акценты, возлагая вину за бедственное положение
крестьян исключительно на графа и его управляющего, однако от этого
сама ситуация не становится менее реальной, а описание менее реалистичным.
Особенно удаются Бернетт описания жизни в поместье и
всевозможных видов и градаций снобизма, издавна распространенного в
старой Англии (вспомним хотя бы слуг, рассуждающих о своих господах)
и захватившего и некоторых представителей Нового Света.
Заключительные строки повести, в которых говорится о неожиданном
повороте во взглядах заядлого республиканца мистера Хоббса, читаются
ныне не только с улыбкой, но с удивлением перед проницательностью писательницы,
сумевшей разглядеть это явление и по другую сторону океана.
Фрэнсис Ходгсон Бернетт умерла в Америке 29 октября 1924 года.
В последний раз она появилась на публике незадолго до своей смерти, на
чествовании Мэри Пикфорд, немало способствовавшей своей игрой успеху
"Маленького лорда". Ее сын Вивьен умер в 1937 году во время
кораблекрушения, спасая тонувших людей. Он спас двух мужчин и двух
женщин, прежде чем погиб сам. Это была смерть, достойная Фаунтлероя,
писали газеты.
В Центральном парке в Нью-Йорке стоит скромный памятник героям
Бернетт, которая, по ее собственным словам, "всем лучшим, что есть во
мне, старалась сделать мир счастливее".
Н, Демурова
МАЛЕНЬКИЙ
ЛОРД ФАУНТЛЕРОЙ
Глава первая
НЕОЖИДАННОЕ ИЗВЕСТИЕ
Сам Седрик ничего об этом не знал. При нем об этом даже не упоминали.
Он знал, что отец его был англичанин, потому что ему сказала об этом
мама; но отец умер, когда он был еще совсем маленьким, так что он
почти ничего о нем и не помнил -- только что он был высокий, с
голубыми глазами и длинными усами, и как это было замечательно, когда
он носил Седрика на плече по комнате. После смерти отца Седрик обнаружил,
что с мамой о нем лучше не говорить. Когда отец заболел,
Седрика отправили к друзьям погостить, а когда он вернулся, все было
кончено; а мама, которая тоже очень болела, только-только стала
подниматься с постели, чтобы посидеть в кресле у окна. Она побледнела
и похудела, ямочки исчезли с ее милого лица, а глаза стали большими и
грустными. Одета она была в черное.
-- Дорогая, -- сказал Седрик (так называл ее отец, и мальчик перенял у
него эту привычку), -- Дорогая, папа выздоровел?
Плечи ее задрожали, и он заглянул ей в лицо. В глазах у нее было
такое выражение, что он понял: сейчас она заплачет.
-- Дорогая, --повторил он, -- папе лучше? Внезапно сердце ему
подсказало, что надо поскорей ее обнять, и расцеловать, и прижаться
мягкой щекой к ее лицу; он так и поступил, а она склонила голову ему
на плечо и горько заплакала, крепко обхватив его руками, словно не
желая отпускать.
-- О да, ему лучше, -- отвечала она с рыданьем, -- ему совсем, совсем
хорошо! А у нас с тобой никого больше нет. Никого во всем белом
свете!
И тогда, как ни был он мал, Седрик понял, что отец, такой большой,
молодой и красивый, больше не вернется; что он умер, как некоторые
другие люди, о смерти которых он слышал, хоть и не понимал, что это
такое и почему мама так грустит. Но так как она всегда плакала, когда
он заговаривал об отце, он про себя решил, что лучше не говорить с
ней о нем; и еще он заметил, что лучше не позволять ей задумываться,
глядя в окно или в огонь, играющий в камине. Знакомых у них с мамой
почти не было, и жили они весьма уединенно, хоть Седрик этого и не
замечал, пока не подрос и не узнал, почему их никто не навещает. Дело
в том, что, когда отец женился на его маме, мама была сиротой и у нее
никого не было. Она была прехорошенькая и жила в компаньонках у
богатой старухи, которая плохо с ней обращалась, и однажды капитан
Седрик Эррол, приглашенный к старухе в гости, увидел, как молоденькая
компаньонка в слезах взбежала по лестнице; она была так прелестна,
нежна и печальна, что капитан не мог ее забыть. И после всяческих
странных происшествий они познакомились и полюбили друг друга, а
Little Lord Fauntleroy 1886
Демурова Н. М., 1992 г. Перевод
Вступительная статья Н, Демуровой
ПРЕДИСЛОВИЕ
Одно из самых светлых и добрых впечатлений людей старшего поколения --
небольшая книжка англо-американской писательницы Фрэнсис Ходгсон
Бернетт "Маленький лорд Фаунтлерой", выходившая у нас и под названием
"Маленький лорд", и "Приключения маленького лорда". Автору этих строк
довелось читать ее в далекие довоенные годы. И по сей день помнится
то теплое, радостное чувство, с каким бралась в руки эта книжка с
рассыпающимися листками, как бережно передавалась друзьям и как
прояснялись лица тех, кто говорил о ней.
В России "Маленький лорд Фаунтлерой" стал известен уже через два года
после выхода в свет в Соединенных Штатах. В 1888 году журнал "Родник"
опубликовал перевод, на котором не было, как это нередко случалось в
те дни, имени переводчика, зато было помечено: "под редакцией Е.
Сысоевой" (Екатерина Сысоева и Алексей Альмединген издавали журнал и
приложения к нему). Не прошло и года, как этот перевод вышел
роскошным, большого формата томом в красочной обложке. Его выпустил
петербургский книгоиздатель А. Ф. Девриен. Это было, так сказать,
подарочное издание, выдержавшее впоследствии не одно воспроизведение.
Затем переводы -- и все разные! -- посыпались как из рога изобилия. Где
только не издавали "Маленького лорда*! В Петербурге, Москве, Киеве, в
издательствах И. Д. Сытина, М. О. Вольфа, Е. В. Лавровой и Н. Л.
Попова, В. И. Гусинского... Каждый издатель выбирал своего
переводчика (или переводчик издателя), но все воспроизводили -- лучше
или хуже -- иллюстрации Реджинальда Берча.
Переводы были выполнены для своего времени вполне "удовлетворительно"
(так оценивали их рецензенты), хотя в некоторых и чувствовалась
спешка. Современному читателю, впрочем, странными покажутся и
транслитерация имен (маленький лорд у одного переводчика именуется
"Кедрик", а у другого "Цедрик", а сама писательница становится
Франциской), и передача английских реалий, особенно тех, что касаются
отношений землевладельца-лендлорда с его арендаторами, и
сентиментальность, нередко переходящая в слезливость. Но пуще всего
удивляет вольность обращения с текстом: переводчик то пропускает
целые абзацы, то передает их в нескольких словах, то весьма
произвольно трактует смысл. Впрочем, удивляться мы не должны.
Переводчики конца прошлого века (да и первой четверти нашего века
тоже) считали такие вольности вполне правомерными. В соответствии с
установками того времени они нередко не переводили, а пересказывали
текст, попутно исправляя, сокращая или поясняя его, руководствуясь
собственными представлениями о том, какой должна быть книжка.
На некоторые частные недостатки появлявшихся переводов "Маленького
лорда Фаунтлероя" указывали рецензенты. "Перевод вполне
удовлетворителен, -- замечал один из них по поводу работы М. и Е.
Соломиных, вышедшей в издании О. Поповой. -- К сожалению, переводчик,
придерживаясь оригинала, заменил местоимение "ты" английским "вы",
которое странно звучит для русского уха". Скажем сразу, что никакие
недостатки перевода не помешали русскому читателю полюбить
"Маленького лорда". Причина тому кроется в самом характере
литературного дара писательницы, верно подмеченном русской критикой.
Вот что писала в обзоре творчества Фрэнсис Ходгсон Бернетт
В.Абрамова в 1913 году: "Она обладает характерной литературной
физиономией, ценным качеством, благодаря которому ее невозможно
смешать с каким-либо другим автором. Бернетт горячо и нежно любит
лиц, ею описываемых. К своим героям она совершенно не может отнестись
объективно, беспристрастно. Это ее дети, если не плоть от плоти, то
дух от духа. Она в них живет, и оттого, верно, ее произведения
читаются с таким увлечением, от них трудно оторваться... Впечатление
художественности, получается, от непринужденной легкости языка, от
живости диалогов и от умения в немногих словах изобразить описываемое
лицо или местность". А С. Долгов в предисловии к переводу, вышедшему
в издательстве Сытина, отмечает: "По некоторым чертам своим талант
госпожи Бернет (sic!), завоевавшей себе лестную репутацию в Америке,
напоминает Диккенса, который героями своих крупнейших и лучших
романов брал тоже детей или подростков. Но мы по опыту знаем, что от
этого романы его нисколько не теряют интереса и для нас, взрослых, а,
напротив, приобретают еще особую прелесть".
В начале века появились на русском языке и некоторые другие
произведения писательницы -- роман "Дикая", повесть "Сара Кру", "В
запертой комнате", "Маленькая подвижница" и другие. Все они быстро
раскупались и имели успех, -- но для российского читателя Бернетт
оставалась создательницей "Маленького лорда".
Октябрь положил конец переизданиям "Фаунтлероя". В 1918 году он еще
вышел в последний раз в товариществе И. Кнебель -- в старом
правописании, с ятем, фитой и пр. -- но на том все и кончилось. В
течение семидесяти трех последующих лет "Маленький лорд" не
переиздавался, и, казалось, был прочно забыт. В редких упоминаниях,
которые встречались порой в нашей критике, его называли
сентиментальным, не вдаваясь в вопрос о том, так ли уж это плохо.
Теперь наконец, по прошествии всех этих лет, "Фаунтлерой" возвращается из небытия.
Френсис Элайза Ходгсон Бернетт (Бернетт -- фамилия ее первого мужа,
под которой она и печаталась, опустив данное ей при крещении второе
имя) была англичанкой по происхождению. Она родилась 24 ноября 1849
года в Манчестере в разгар промышленного кризиса и борьбы за хартию.
Отец
ее был торговцем скобяными изделиями; ценой больших усилий он
поднялся до продажи бронзы, подсвечников, канделябров и прочих
предметов скобяной роскоши в богатые дома, что в строго
регламентированной викторианской Англии позволяло считать его
представителем "среднего класса", чем он немало гордился. Когда
Фрэнсис было три года, отец ее умер, и матери пришлось взять на себя
семейное дело. Спокойной, обеспеченной жизни скоро пришел конец.
Через три года семья переехала в другой дом, расположенный на улице,
по которой проходила граница между респектабельным городом и
трущобами. Из окон нового дома была видна соседняя улица, где ютилась
фабричная беднота. Здесь в течение почти целого десятилетия юная
Фрэнсис наблюдала жизнь бедняков, глубокий интерес и сочувствие к
которым она сохранила до конца своих дней.
Литературные способности Фрэнсис обнаружила еще, будучи ученицей
маленькой частной школы, расположенной на той же улице. Свои рассказы
она записывала в тетрадях для кухонных расходов. Ее учительница Сара
Хэтфилд позже вспоминала: "Фрэнсис страстно любила читать, "сухость"
текста ее не останавливала. Ее талант рассказчицы проявился очень
рано; в школе дети окружали ее и стоя слушали как зачарованные, когда
она сочиняла для их развлечения какую-нибудь историю с самыми
необычными приключениями". Младшая ее сестра Эдит, которая обычно
бывала первой -- и всегда восторженной! -- слушательницей, так
вспоминает об этих ранних рассказах: "Эти истории были очень
романтичны. В них всегда был один герой -- больной, покинутый и
несчастный, которому почему-то сильно не повезло, и другой -- смелый,
сильный и добрый. Сильному приходилось преодолевать всякие трудности
и испытания. Но в конце концов, все кончалось хорошо, словно в
сказке". Это стремление устроить судьбу своих героев, преодолев
несчастье и зло и дав добру восторжествовать, Фрэнсис сохранила на
всю жизнь.
Когда Фрэнсис исполнилось шестнадцать лет, мать продала приносившее
одни убытки дело и приняла решение ехать в
Америку, где в Ноксвилле (штат Теннесси) жил ее брат, державший
небольшую бакалейную лавку (не он ли послужил прототипом для мистера
Хоббса, друга маленького лорда Фаунтлероя?). Первые годы в Теннесси
были очень трудны -- кончилась Гражданская война, потерпевший
поражение Юг лежал в руинах. Ходгсоны поселились в простой деревянной
хижине в деревне неподалеку от Ноксвилла; привезенные из Англии
приличные платья, которыми девицы поражали соседей, щеголявших в
мешковине, вскоре износились; на жизнь приходилось зарабатывать самым
простым трудом, не гнушаясь никаким заработком. Фрэнсис начала
писать, чтобы помочь семье. "Моя цель -- вознаграждение", --
признавалась она в одном из первых писем, вложенном в посылку с
рукописью. В своей автобиографии она рассказала, что нанималась
работать на сбор винограда, чтобы оплатить почтовые расходы по
рассылке рукописей в разные журналы. Ее рассказы -- под различными
псевдонимами -- стали появляться в печати. В 1870 году умерла миссис
Ходгсон; двадцатилетняя Фрэнсис осталась главой семьи. На ее рассказы
обратили внимание; один из серьезных журналов -- "Скрибнерз" -- оценил
ее одаренность, несмотря на наивность первых попыток. Ей повезло: она
попала к хорошему редактору, много сделавшему для развития ее
таланта. Начинается ее сотрудничество с журналом "Скрибнерз" и
некоторыми другими престижными журналами, литературный уровень
которых значительно выше обычных периодических изданий. Вскоре фирма
"Скрибнерз" стала печатать в своем издательстве и книги Фрэнсис;
сотрудничество это продолжалось, за небольшими исключениями, всю ее
жизнь. В 1873 году Фрэнсис вышла замуж за своего соседа по Ноксвиллу,
доктора Свона Бернетта. От этого брака у нее было двое сыновей:
Лайонел и Вивьен, послуживший прототипом для Седрика Эррола. Доктор
Бернетт был видным специалистом по глазным болезням; позже он написал
классический труд в этой области. Он взял на себя ведение всех
издательских дел своей жены и оказался весьма деловым литературным
агентом. Брак не был счастливым, и когда дети подросли, супруги
разошлись. Фрэнсис Ходгсон Бернетт (это имя она сохранила и после
развода) оказалась идеальной матерью. Она не только нежно любила, но
и хорошо понимала своих сыновей и, никогда не навязывая им свою волю
(а она была волевою женщиной), умела жить их интересами и всячески
помогать им. В ее автобиографии и книге воспоминаний, написанной
позже Вивьеном, много живых зарисовок, проливающих свет на их взаимоотношения.
Ограничимся одной из них. Как-то, когда Фрэнсис лежала
больная в постели, мальчики затеяли возню в соседней комнате. Их
пытались урезонить, но они вошли в азарт, кидались подушками, вопили
и пр. Внезапно на пороге выросла Фрэнсис. Настало молчание. Потом
Вивьен бросил ей под ноги подушку и произнес: "Дорогая, если уж ты
собираешься нас отшлепать, то стань, пожалуйста, на подушку, а то у
тебя ножки босые". Мальчики звали мать "Дорогая" -- Седрик Эррол
заимствовал у них эту форму обращения, так же как и ряд эпизодов из
их биографии.
В 80-е годы Бернетт уже известная писательница; ее романы и повести
печатаются по обе стороны океана. Среди лучших ее произведений --
первый роман "Эта девчонка Лоури", написанный по воспоминаниям о
манчестерских бедняках, повести и романы из американской и английской
жизни, рассказы и повести для юношества. Она живет в Вашингтоне, в
Нью-Йорке, в Бостоне, ездит в Англию и на континент, подолгу живет
там, общаясь с американцами, уехавшими в Европу, и с самым знаменитым
из них -- Генри Джеймсом. Она покупает и продает дома, устраивает
судьбу родных и друзей, благодетельствует, помогает... Она дружит с
Марком Твеном, Оливером Венделлом Холмсом; в ее доме бывает Оскар
Уайльд, совершающий свое сенсационное турне по Соединенным Штатам;
среди поклонников ее творчества -- Харриет Бичер-Стоу, американский
поэт Джеймс Рассел Лоуэлл, английский премьер-министр Гладстон,
американский президент Гарфилд. Марк Твен мечтает осуществить с ней и
Хоуэллсом следующий план: выбрав какой-то сюжет и героев, написать --
каждому в своем стиле -- по повести и сравнить их. Как жаль, что
этому плану не суждено было осуществиться! Генри Джеймс
переписывается с нею и пророчески замечает в анонимной статье,
написанной еще до личного знакомства с писательницей, что в стиле ее
есть "трогательная простота, которая вместе с присущей ей
изобретательностью будет весьма полезна в нравственной повести для
юношества".
Такой повестью и оказался "Маленький лорд Фаунтлерой", над которым
Бернетт работала в 1885 году. Сама писательница определила его жанр
как роман; впрочем, следует иметь в виду, что английское слово
"novel" трактуется довольно широко, включая в себя и собственно
романы, и повести. Журнальный вариант начал печататься в том же году
(работала Бернетт быстро, а в данном случае -- и с упоением);
полностью он был опубликован в 1886 году. Тогда же появились
отдельные издания в США и Англии; за ними последовали переводы на
европейские языки. "Фаунтлерой" сразу стал бестселлером. В первый же
год после выхода в свет были проданы 43 тысячи экземпляров -- огромная
цифра для того времени! Всего за период, прошедший после его
публикации, было продано свыше миллиона экземпляров -- на одном только
английском языке, не считая переводов. По "Фаунтлерою" ставились
спектакли, снимались фильмы -- в одном из них заглавную роль исполнял
Бестер Китон, в другом -- Мэри Пикфорд, игравшая также и миссис Эррол.
Совсем недавно в Англии была показана телевизионная постановка,
имевшая немалый успех.
В чем же причина такой популярности этой незамысловатой книжки?
Прежде всего -- именно в простоте и универсальности ее темы. Маленький
мальчик, разлученный со своей овдовевшей матерью, суровый старик
аристократ, постепенно смягчающийся под влиянием открытого и
благородного детского сердца, -- эта романтическая тема не могла не
покорить сердца читателей. Бернетт писала "с жизни": образ мальчика
не вызывает сомнений, он настолько убедителен, что в него веришь
сразу и безоговорочно. "Конечно, это не портрет, -- заметила как-то
приятельница Бернетт, жившая с ней во время написания книги, -- но,
несомненно, если бы Вивьена не было, не было бы и Фаунтлероя". Сама
писательница так вспоминает о рождении замысла этой книги: "Вивьен
был таким патриотом, таким пылким юным американцем; он был так увлечен
предстоящими президентскими выборами; его соображения были так
интересны! Я начала, помимо всего прочего, думать о том, как он, весь
раскрасневшись и с самым увлеченным видом стал бы делиться этими
соображениями с консервативными англичанами... Поначалу это была
всего лишь мимолетная фантазия, но в один прекрасный день я подумала:
Я напишу о нем книгу. Пусть он попадет в совершенно новое для себя
окружение -- посмотрим, как он поведет себя. Но как же свести
маленького американца и английского аристократа, раздражительного,
консервативного, неприятного? Он должен с ним жить, беседовать с ним,
раскрыть перед ним свой наивный врожденный демократизм. Лучше всего,
если это будет ребенок, живший в очень простых условиях. Эврика! Я
сделаю его сыном младшего сына, расставшегося со своим суровым отцом-
аристократом из-за того, что он женился на бедной и красивой
американке. Отец мальчика умирает, его старшие братья умирают,
мальчик становится наследником титула. Как это его удивит! Да,
решено, и Вивьен станет этим героем -- Вивьен с его вьющимися волосами
и его глазами, с дружелюбным и добрым сердцем. Маленький лорд Такой-
то... Какое хорошее название! Маленький лорд... Маленький лорд... Как
же его назвать? Через день он стал маленьким лордом Фаунтлероем.
Такую повесть легко писать. Частично она разворачивалась перед моими
глазами".
Это было время, когда англо-американская или американо-английская
тема вызывала всеобщий интерес по обе стороны океана. В известном
смысле Бернетт разрабатывала ту же тему, что и ее великий друг Генри
Джеймс, только, разумеется, на совсем другом материале и уровне.
Маленький республиканец, попадающий в консервативную старую Англию, --
это своеобразный "дикарь", "разведчик", "скаут", глядящий на старый
мир свежим детским взором. Все ему внове, непонятно -- испытанный
прием "остранения" позволяет многое сказать автору, многому вынести
осуждение или даже приговор. Вместе с тем все его недоумения и ошибки
так умилительны, так естественны и смешны! Вспомним хотя бы сцену,
когда Седрик, впервые проснувшись в спальне замка, знакомится со
своей няней. Он не знает, что в старых домах английской аристократии
прислугу принято звать по фамилии, и вежливо осведомляется: "Мисс
Доусон или миссис Доусон?", чем вызывает улыбку не только своей
нянюшки, но и читателей. Но это не насмешливая улыбка: маленький
демократ пробуждает лучшие чувства в сердцах своих читателей. Не
случайно слуги, -- эти самые суровые и нелицеприятные судьи своих
господ! -- не колеблясь, объявляют Седрика настоящим джентльменом.
Здесь не место рассматривать эволюцию этого понятия, столь важного
для понимания психологии англичан. Заметим только, что к концу XIX
века произошел решительный сдвиг его в сторону сугубо нравственных,
моральных оценок. Позиция Бернетт перекликается с позицией таких
весьма различных писателей, как Дж.-Б. Шоу, Дж.-М. Барри, Ф.-М. Форд,
позже У.-С. Мо-эм... "Основной секрет не в том, -- писал Дж.-Б. Шоу, --
плохие у тебя манеры или хорошие и есть ли они у тебя вообще, а в
том, чтобы иметь одну и ту же манеру по отношению к любой
человеческой душе". И Седрик, с одинаковой гордостью представляющий
гостям своего деда, графа Доринкорта, и своего друга, бакалейщика
мистера Хоббса, Седрик, пекущийся о бедняках, Седрик, который, теряя
титул и наследство, думает лишь о том, будет ли дед по-прежнему
любить его, безусловно выступает в книге Бернетт как идеал
нравственного поведения, как настоящий джентльмен в этом новом,
изменившемся смысле слова. Конечно, как проницательно заметил один
критик, Бернетт удалось совместить в своей повести несовместимое: ее
герой -- юный республиканец и в то же время несомненный аристократ,
наследник титула и поместья. В результате ее американские читатели
получили возможность и насладиться жизнью в старинном английском
именье, ничуть не поступаясь своими принципами, и сохранить чувство
превосходства, присущее сторонникам демократического правления.
В этом критик видит еще одну причину популярности книги Бернетт, с
чем, пожалуй, спорить трудно.
Фрэнсис Ходгсон Бернетт, как мы уже видели, нередко сравнивают с
Диккенсом. При всем несходстве масштабов и характеров их дарований
это не лишено известных оснований. Симпатии к бедным и сирым,
доброта, юмор -- эти черты несомненно сближают двух писателей.
Упомянем еще одно свойство, которое было присуще раннему Диккенсу и в
высшей степени свойственно Бернетт. Это та неукоснительная, святая вера
в конечную победу добра, которую порой называют сказочностью. "Ее
произведения читаются с таким увлечением, что от них трудно
оторваться, -- пишет в приведенной выше статье В. Абрамова. -- Читая,
видишь недостатки автора, чувствуешь, что три четверти того, что она
выдает за правду, есть вымысел, а все-таки читаешь с удовольствием и
кончаешь книгу с мыслью: все это сказка, несмотря на строго реальную
форму, но сказка увлекательная и художественная". И несколько ниже
прибавляет: "Бернетт хочет сделать из жизни красивую сказку. И делает
это с таким увлечением, что увлекает и читателя". Все это верно. На
некоторые несообразности сюжета повести о маленьком лорде указывают и
другие критики. Биограф Бернетт Энн Твейт, например, отмечала
неправдоподобие того случая, который помогает Дику, чистильщику сапог
в Америке, разоблачить претендента на титул Фаунтлероя. По мнению
Твейт, только необычайный дар рассказчика позволил Бернетт преодолеть
эти и подобные трудности.
Вместе с тем хотелось бы обратить внимание читателей и на другое
возможное объяснение. Необычайный успех книги Бернетт вызван, как нам
кажется, и тем, что она, возможно, сама того не сознавая, апеллирует
к древнейшим архетипам, заложенным еще на мифологическом уровне
сознания. Как показывают новейшие изыскания, именно эти, мифологические структуры,
проникшие позже в несколько измененном виде и в
сказки, служат мощным рычагом воздействия на читателей. "Сказочность"
повести Бернетт приобретает в этом смысле иное объяснение. "Синдром
Золушки" получает здесь своеобразное, но вполне узнаваемое
многочисленными читателями развитие. Седрик -- сын третьего, младшего
сына, два старших брата которого явные "неудачники" (воспользуемся
здесь терминологией В. Я. Проппа, классический труд которого
"Морфология сказки" (1928) позволит нам прояснить структуру
"Фаунтлероя" и некоторые "функции" его действующих лиц). "Удача" отца
Седрика, младшего сына графа Доринкорта, заключается, как и положено
в сказке, лишь в его красоте, добром и честном нраве. Эта "удача"
после его смерти передается его единственному сыну. На протяжении
всей книги происходит своеобразное "испытание" силы, ловкости,
мужества, терпения, из которого Седрик выходит с честью. Сказочное
"вредительство" и "похищение добычи" также получают с появлением
претендента и его матери некое преломление в книге, но, пожалуй,
наиболее впечатляющим эпизодом является сцена, связанная со сказочным
же "узнаванием" по "метке" (шрам на подбородке), и последующее
изобличение "ложного героя", или "вредителя", в роли которых
выступают сын Бена и его мать. Все это вместе с "синдромом Золушки",
в полном соответствии с которым герой из бедности и приниженного
положения попадает (в традиционной сказке) в королевский дворец, ясно
прочитывается в книге, апеллируя к глубинным пластам сознания ее
читателей и обеспечивая ей успех. Заметим кстати, что многое из того,
что описывает Бернетт, совсем не так далеко от реализма, как это
кажется ее критикам. Описание бедственного положения крестьян в имении
графа Доринкорта, к примеру, взято с натуры. В начале 80-х годов
в Англии было несколько недородов, прокатилась волна эпидемий среди
скота, сельские жители находились в ужасном положении, сельское
хозяйство оказалось в глубоком кризисе. Описывая эту ситуацию,
Бернетт смещает акценты, возлагая вину за бедственное положение
крестьян исключительно на графа и его управляющего, однако от этого
сама ситуация не становится менее реальной, а описание менее реалистичным.
Особенно удаются Бернетт описания жизни в поместье и
всевозможных видов и градаций снобизма, издавна распространенного в
старой Англии (вспомним хотя бы слуг, рассуждающих о своих господах)
и захватившего и некоторых представителей Нового Света.
Заключительные строки повести, в которых говорится о неожиданном
повороте во взглядах заядлого республиканца мистера Хоббса, читаются
ныне не только с улыбкой, но с удивлением перед проницательностью писательницы,
сумевшей разглядеть это явление и по другую сторону океана.
Фрэнсис Ходгсон Бернетт умерла в Америке 29 октября 1924 года.
В последний раз она появилась на публике незадолго до своей смерти, на
чествовании Мэри Пикфорд, немало способствовавшей своей игрой успеху
"Маленького лорда". Ее сын Вивьен умер в 1937 году во время
кораблекрушения, спасая тонувших людей. Он спас двух мужчин и двух
женщин, прежде чем погиб сам. Это была смерть, достойная Фаунтлероя,
писали газеты.
В Центральном парке в Нью-Йорке стоит скромный памятник героям
Бернетт, которая, по ее собственным словам, "всем лучшим, что есть во
мне, старалась сделать мир счастливее".
Н, Демурова
МАЛЕНЬКИЙ
ЛОРД ФАУНТЛЕРОЙ
Глава первая
НЕОЖИДАННОЕ ИЗВЕСТИЕ
Сам Седрик ничего об этом не знал. При нем об этом даже не упоминали.
Он знал, что отец его был англичанин, потому что ему сказала об этом
мама; но отец умер, когда он был еще совсем маленьким, так что он
почти ничего о нем и не помнил -- только что он был высокий, с
голубыми глазами и длинными усами, и как это было замечательно, когда
он носил Седрика на плече по комнате. После смерти отца Седрик обнаружил,
что с мамой о нем лучше не говорить. Когда отец заболел,
Седрика отправили к друзьям погостить, а когда он вернулся, все было
кончено; а мама, которая тоже очень болела, только-только стала
подниматься с постели, чтобы посидеть в кресле у окна. Она побледнела
и похудела, ямочки исчезли с ее милого лица, а глаза стали большими и
грустными. Одета она была в черное.
-- Дорогая, -- сказал Седрик (так называл ее отец, и мальчик перенял у
него эту привычку), -- Дорогая, папа выздоровел?
Плечи ее задрожали, и он заглянул ей в лицо. В глазах у нее было
такое выражение, что он понял: сейчас она заплачет.
-- Дорогая, --повторил он, -- папе лучше? Внезапно сердце ему
подсказало, что надо поскорей ее обнять, и расцеловать, и прижаться
мягкой щекой к ее лицу; он так и поступил, а она склонила голову ему
на плечо и горько заплакала, крепко обхватив его руками, словно не
желая отпускать.
-- О да, ему лучше, -- отвечала она с рыданьем, -- ему совсем, совсем
хорошо! А у нас с тобой никого больше нет. Никого во всем белом
свете!
И тогда, как ни был он мал, Седрик понял, что отец, такой большой,
молодой и красивый, больше не вернется; что он умер, как некоторые
другие люди, о смерти которых он слышал, хоть и не понимал, что это
такое и почему мама так грустит. Но так как она всегда плакала, когда
он заговаривал об отце, он про себя решил, что лучше не говорить с
ней о нем; и еще он заметил, что лучше не позволять ей задумываться,
глядя в окно или в огонь, играющий в камине. Знакомых у них с мамой
почти не было, и жили они весьма уединенно, хоть Седрик этого и не
замечал, пока не подрос и не узнал, почему их никто не навещает. Дело
в том, что, когда отец женился на его маме, мама была сиротой и у нее
никого не было. Она была прехорошенькая и жила в компаньонках у
богатой старухи, которая плохо с ней обращалась, и однажды капитан
Седрик Эррол, приглашенный к старухе в гости, увидел, как молоденькая
компаньонка в слезах взбежала по лестнице; она была так прелестна,
нежна и печальна, что капитан не мог ее забыть. И после всяческих
странных происшествий они познакомились и полюбили друг друга, а