Возмущенно пыхтя, старичок удаляется, размахивая руками и изрыгая гневные речи против роскоши. Как уже сказано, громкость его голоса, к счастью для него, соответствует росту.
— Действительно, почему бы У не отдавать эту пищу миниедам, раз им так трудно самим добывать ее? — возмущается Артур.
— Все лучше, чем выбрасывать в жертвенный источник, — поддерживает его Барахлюш.
— Ужасный У является живым воплощением зла. Ему хорошо, когда всем вокруг плохо. Ему доставляет удовольствие смотреть на страдания других. Сознание того, что он без особого труда может погубить целый народ, доставляет ему особую радость, — словно повторяя заранее заученный текст, объясняет Селения.
— Но говорят, раньше он был таким же минипутом, как ты и твои земляки, — произносит Артур.
— Откуда ты знаешь? — изумляется принцесса.
— Барахлюш рассказал мне, что давным-давно У прогнали из ваших земель.
Селения мрачно смотрит на брата, и тот, понимая, что ему грозит очередная порция наставлений, старательно глядит в другую сторону.
— И кто только разукрасил фасад этими мерзкими рожами?! — возмущенно произносит юный принц, желая сменить тему разговора. Своим молчанием Селения поддерживает брата, но Артур, не заметив, что этот разговор Селении неприятен, продолжает расспросы:
— Что тогда случилось? Почему его прогнали?
Мальчику хочется побольше узнать о минипутах.
— Это долгая история, и я расскажу ее тебе потом. Если захочешь. А пока у нас есть более важные дела. Следуйте за мной! — командует Селения.
Пробравшись через толпу, принцесса пристраивается рядом с одной из телег. Неожиданно из толпы выскакивает маленький силон и цепкой лапкой хватает жареного таракана, предназначенного для Ужасного У. Сунув таракана за щеку, силон мчится под крыло родителя.
К силону-старшему подбегает стражник — явно с намерением наказать его. Но силон лучезарно улыбается, обнажив все сорок восемь зубов-лезвий, острых, словно бритва. При виде такого мощного распилочного станка, осмат вздрагивает, громко икает и отступает.
— Ладно, — снисходительно произносит он, на всякий случай отступая еще дальше, — на первый раз не буду вас штрафовать. Но советую вам крепче держать вашего сорванца, — заключает стражник. У него нет никакого желания знакомиться с челюстями взрослого силона.
В толстой гранитной стене дворца выбита сводчатая арка. Многие тысячи насекомых трудились над ее сооружением. В глубине арки видна тяжелая дверь, украшенная более скромными, чем на портале, но не менее мерзкими изображениями. Караван направляется прямо к этой двери.
При приближении повозок двери автоматически распахиваются, и они медленно, одна за другой, въезжают под мрачные каменные своды.
Народ толпится на почтительном расстоянии от входа, никто не осмеливается переступить невидимую черту, никто не пытается заглянуть в распахнутую дверь.
Никто, кроме наших трех героев, всегда готовых к новым приключениям.
Спрятавшись за огромным валуном, Селения смотрит, как, пропустив последнюю телегу, дверь медленно закрывается.
Сбросив меховой плащ, она готовится прыгнуть.
— Здесь наши дороги расходятся, Артур! — шепчет она и, изловчившись, одним прыжком достигает двери.
— Ни за что! — также шепотом отвечает отважный Артур, устремляется за принцессой… и сталкивается с неожиданным препятствием: острый клинок упирается ему в горло.
Клинок — в руках Селении: быстрее молнии она выдергивает его из ножен и направляет на резвого поклонника.
— Это моя миссия, и я сама должна исполнить ее, — задиристо говорит она.
— А как же я? Мне что делать? — растерянно спрашивает мальчик. Такого поворота он не ожидал.
— Тебе надо искать клад и спасать свой сад. А я найду Ужасного У и сделаю все, чтобы спасти свой народ.
Голос Селении звучит уверенно: она все продумала и все решила.
— Если мне удастся выполнить возложенную на меня задачу, я вернусь на это же самое место ровно через час. Так что ждите меня здесь, — уточняет она.
— А если у тебя не получится? — на всякий случай спрашивает Артур; мысль о возможном поражении принцессы его нисколько не радует.
Селения глубоко вздыхает. Она и сама не раз думала о возможности плачевного исхода своего предприятия. Ей прекрасно известно, что победить Всемогущего и Ужасного У неимоверно трудно.
Ее шансы на победу ничтожны, наверное, один шанс из тысячи. Но она — настоящая принцесса, дочь императора Свистокрыла де Стрелобарба Пятнадцатого, наследница трона, которой предстоит сменить отца у руля власти, и она не имеет права отступать.
Пристально глядя Артуру в глаза, Селения, не опуская меча, вплотную подходит к нему.
— Если я потерплю поражение… надеюсь, ты станешь хорошим королем, — произносит она, и в голосе ее впервые не звучит ни насмешки, ни ехидства, ни злости.
Осторожно, по-прежнему не опуская меча, она притягивает к себе голову мальчика и целует его в макушку. Время останавливается. Воздух наполняется радостным жужжанием мириадов пчел, несущих в лапках медовые сердечки, с неба веселым дождем сыплются беленькие ромашки. Птички выводят звонкие трели, кудрявые облачка берутся за руки и под счастливое чириканье водят хороводы.
Никогда еще Артур не был так счастлив. Наверное, так бывает, когда мчишься по трассе на тобогане с высокой-превысокой горы, а вокруг светит солнышко, сияет снег, легкий ветерок овевает тебя, и кажется, что на свете нет ничего важнее и прекраснее этого спуска.
Дыхание Селении обжигает его, словно жаркий ветер Сахары, а прикосновение ее губ можно сравнить с нежным падением лепестка розы. Чтобы еще раз испытать это прикосновение, Артур готов вечно стоять в той неудобной позе, в какой он стоит сейчас. Но Селения позволяет себе расслабиться не более, чем на пару секунд. Она отходит от Артура, и внезапно возникший зачарованный мир столь же внезапно исчезает.
Артур никак не может опомниться от поцелуя принцессы. Никогда еще секунда не казалась ему до ужаса короткой и одновременно бесконечной.
Он изумлен, растерян, не знает, что сказать.
Селения ласково улыбается ему.
— Теперь, когда я передала тебе свою власть… распорядись ею разумно, — говорит она.
Когда между дверными створками остается щель размером не более двух миллиметров, принцесса проскальзывает во дворец.
— Но… подожди… не надо… — лепечет Артур, бросаясь к дверям. Но створки уже сомкнулись.
Артур в растерянности. Едва он осознал, что произошло, как уже пора привыкать к мысли, что случившееся больше не повторится.
К нему с радостным воплем подскакивает Барахлюш
— Браво! Отлично! Все было великолепно! — он хватает Артура за руку и долго-долго ее трясет. — Мои поздравления! Это была самая замечательная свадьба, какую мне только довелось увидеть!
— Ты о чем? Что ты такое говоришь? — растерянно бормочет Артур.
— Да о чем же, как не о твоей свадьбе, кретин! Она тебя поцеловала. Значит, вы поженились и будете женаты до тех пор, пока не придет время новой династии. У нас так принято! — объясняет Барахлюш.
— Ты хочешь сказать, что… что поцелуй означает свадьбу? — изумляется Артур. Все же местные обычаи очень странные!
— Разумеется! — подтверждает Барахлюш. — Ах, какая волнительная была свадьба! Такая светлая… такая короткая!.. словом, фантастическая! — тоном знатока комментирует Барахлюш.
— По-моему, слишком короткая, — замечает Артур, совершенно выбитый из колеи: на его взгляд, серьезный обряд не может быть таким стремительным.
— Да не волнуйся ты! Ты получил самое главное: ее руку и ее сердце. Ну, и чего тебе еще надо? — пожимает плечами Барахлюш. Поистине, логика у минипутов железная.
— Знаешь, в нашем мире женитьба занимает гораздо больше времени. Молодые люди знакомятся, потом ходят друг к другу в гости и в кино, читают книжки. А потом молодой человек предлагает девушке руку и сердце. И если та согласна, они идут в церковь, где господин кюре проводит обряд, соединяющий их навеки. И только когда в церкви девушка говорит «да», она дарит свой поцелуй жениху, — объясняет Артур, вспоминая рассказ о свадьбе собственных родителей.
— О ля-ля! Пустая трата времени! У вас, верно, масса времени, раз вы растрачиваете его на такие глупости! Только тупые головы выдумывают столько церемоний! А у сердца есть всего одно слово, и поцелуй — наилучший способ это слово сказать, — назидательно разъясняет Барахлюш.
Артур пытается уловить суть рассуждений юного принца, но быстро понимает, что занятие это бесполезное. Честно говоря, после неожиданного поцелуя ему неплохо было бы хорошенько выспаться и принять пару таблеток аспирина.
— Послушай, а чего бы ты еще хотел? — наседает Барахлюш, видя, что друг его выглядит совершенно обалдевшим.
— Ну, я не знаю… может быть, это надо отпраздновать? — неожиданно для себя предлагает Артур. Он никак не может собраться с мыслями.
— А почему бы и нет? Великолепная идея! — раздается насмешливый голос, слишком грубый, чтобы принадлежать Барахлюшу.
Друзья оборачиваются и в ужасе видят, как у них за спиной выстраивается целый отряд осматов во главе со своим начальником, страшным Мракосом, единственным сыном Ужасного У.
Когда Мракос улыбается, кажется, что сейчас он кого-нибудь прикончит. Улыбка у него на редкость неприветливая. Даже если бы он чистил свои черные зубы пятнадцать раз в день, вред ли бы это что-нибудь изменило.
Ленивым шагом победителя Мракос подходит к Артуру.
— Если позволите, я сам устрою вам праздник! — произносит он с таким выражением, что даже у осматов не остается никаких сомнений в его кровожадных намерениях.
Артур все понял — первый поцелуй Селении станет последним в его жизни.
Десять маленьких свечек, по одной на каждый год, прожитый маленьким человеком. С каждым годом человек подрастал, словно крошечное деревце, становился милым и шаловливым. Бедная мама прекрасно помнит каждый год жизни сына. Ни один год не похож на другой.
В первый год крошка Артур заворожено смотрел на пляшущее перед его глазами пламя свечи.
На второй год он слабыми ручонками попытался поймать крохотные огоньки, которые проскальзывали у него между пальцами.
На третий год он попытался сам задуть свечи, однако дыхание его было слишком легким, и ему пришлось дуть трижды.
На четвертом именинном пироге он задул свечи с первого раза.
Когда ему исполнилось пять лет, он сам, под руководством отца, разрезал именинный пирог. Нож был большой, и отец волновался, сумеет ли малыш с ним справиться.
Главным событием шестого дня рождения стал дедушкин подарок: дед вручил ему свой походный нож, и этим ножом Артур разрезал именинный пирог. Это был последний день рождения, который мальчик отмечал вместе с дедом.
Бедная женщина не может сдержать слез: огромная соленая капля скатывается по ее щеке.
Столько счастья и столько горя — всего за десять лет! Десять лет, промелькнувшие, как падающая звезда. И долгие часы, прошедшие со времени исчезновения Артура. Часы, кажущиеся вечностью.
Блуждающий взор матери ищет что-нибудь, что могло бы подарить ей хоть каплю надежды. Но вокруг сплошная пустота. Точнее, масса бесполезных предметов. И похрапывающий на диване муж. Усталость сразила его на полуслове, и он заснул, не успев закрыть рта.
При других обстоятельствах его поза могла бы вызвать у нее улыбку. Но сейчас при виде спящего супруга ей еще больше хочется плакать.
В кухню входит бабушка и садится рядом, в руках у нее пачка бумажных носовых платков.
— Вот, последние, — смеется она, желая разрядить обстановку.
Дочь смотрит на мать, и на лице ее появляется слабое подобие улыбки.
В тяжелых обстоятельствах почтенная дама всегда сохраняет чувство юмора. Этому она научилась у своего обожаемого Арчибальда. Чувство юмора и поэтический дар он считал основными человеческими добродетелями.
— Юмор для жизни — то же самое, что храм для верующего… ничего лучше человек просто не придумал! — шутливым тоном заявлял Арчибальд.
Если бы только Арчибальд был здесь! Он бы непременно рассеял сгустившийся над головами женщин мрак. Вселил бы в них оптимизм, не покидавший его ни при каких обстоятельствах.
Старушка ласково касается руки дочери.
— Знаешь, доченька… возможно, то, что я сейчас тебе скажу, не имеет никакого смысла, но все же… твой сын — необыкновенный мальчик. И я уверена, сама не знаю почему… что где бы он ни находился… даже если он угодил в переплет… я верю: он выкрутится!
Слова бабушки приободрили мать Артура. Она знает, что не одна она молит небо о возвращении сына.
— Да не переживай ты! Ты же не дурак, и вряд ли надеялся, что минипуты кинутся спасать пришельца из большого мира, пусть даже и явившегося к ним с благими намерениями! — по-своему утешает приятеля Барахлюш, скрючившийся в другом углу темницы.
— Попридержи язык, Бюш! Помнишь, что говорила Селения: надо вести себя тихо и скромно, — напоминает Артур.
— Тихо? Да все уже знают, что мы в тюрьме! — вздыхает маленький принц. — И не просто в тюрьме, а в застенках самого Ужасного У! Ох, ну и влипли мы! А главное, никакого выхода! Только Селения может спасти нас… если, конечно, ей удастся выбраться из дворца!
Артур окидывает Барахлюша оценивающим взглядом: он вынужден признать, что мальчик прав. Селения — их единственная надежда.
ГЛАВА 8
— Действительно, почему бы У не отдавать эту пищу миниедам, раз им так трудно самим добывать ее? — возмущается Артур.
— Все лучше, чем выбрасывать в жертвенный источник, — поддерживает его Барахлюш.
— Ужасный У является живым воплощением зла. Ему хорошо, когда всем вокруг плохо. Ему доставляет удовольствие смотреть на страдания других. Сознание того, что он без особого труда может погубить целый народ, доставляет ему особую радость, — словно повторяя заранее заученный текст, объясняет Селения.
— Но говорят, раньше он был таким же минипутом, как ты и твои земляки, — произносит Артур.
— Откуда ты знаешь? — изумляется принцесса.
— Барахлюш рассказал мне, что давным-давно У прогнали из ваших земель.
Селения мрачно смотрит на брата, и тот, понимая, что ему грозит очередная порция наставлений, старательно глядит в другую сторону.
— И кто только разукрасил фасад этими мерзкими рожами?! — возмущенно произносит юный принц, желая сменить тему разговора. Своим молчанием Селения поддерживает брата, но Артур, не заметив, что этот разговор Селении неприятен, продолжает расспросы:
— Что тогда случилось? Почему его прогнали?
Мальчику хочется побольше узнать о минипутах.
— Это долгая история, и я расскажу ее тебе потом. Если захочешь. А пока у нас есть более важные дела. Следуйте за мной! — командует Селения.
Пробравшись через толпу, принцесса пристраивается рядом с одной из телег. Неожиданно из толпы выскакивает маленький силон и цепкой лапкой хватает жареного таракана, предназначенного для Ужасного У. Сунув таракана за щеку, силон мчится под крыло родителя.
К силону-старшему подбегает стражник — явно с намерением наказать его. Но силон лучезарно улыбается, обнажив все сорок восемь зубов-лезвий, острых, словно бритва. При виде такого мощного распилочного станка, осмат вздрагивает, громко икает и отступает.
— Ладно, — снисходительно произносит он, на всякий случай отступая еще дальше, — на первый раз не буду вас штрафовать. Но советую вам крепче держать вашего сорванца, — заключает стражник. У него нет никакого желания знакомиться с челюстями взрослого силона.
В толстой гранитной стене дворца выбита сводчатая арка. Многие тысячи насекомых трудились над ее сооружением. В глубине арки видна тяжелая дверь, украшенная более скромными, чем на портале, но не менее мерзкими изображениями. Караван направляется прямо к этой двери.
При приближении повозок двери автоматически распахиваются, и они медленно, одна за другой, въезжают под мрачные каменные своды.
Народ толпится на почтительном расстоянии от входа, никто не осмеливается переступить невидимую черту, никто не пытается заглянуть в распахнутую дверь.
Никто, кроме наших трех героев, всегда готовых к новым приключениям.
Спрятавшись за огромным валуном, Селения смотрит, как, пропустив последнюю телегу, дверь медленно закрывается.
Сбросив меховой плащ, она готовится прыгнуть.
— Здесь наши дороги расходятся, Артур! — шепчет она и, изловчившись, одним прыжком достигает двери.
— Ни за что! — также шепотом отвечает отважный Артур, устремляется за принцессой… и сталкивается с неожиданным препятствием: острый клинок упирается ему в горло.
Клинок — в руках Селении: быстрее молнии она выдергивает его из ножен и направляет на резвого поклонника.
— Это моя миссия, и я сама должна исполнить ее, — задиристо говорит она.
— А как же я? Мне что делать? — растерянно спрашивает мальчик. Такого поворота он не ожидал.
— Тебе надо искать клад и спасать свой сад. А я найду Ужасного У и сделаю все, чтобы спасти свой народ.
Голос Селении звучит уверенно: она все продумала и все решила.
— Если мне удастся выполнить возложенную на меня задачу, я вернусь на это же самое место ровно через час. Так что ждите меня здесь, — уточняет она.
— А если у тебя не получится? — на всякий случай спрашивает Артур; мысль о возможном поражении принцессы его нисколько не радует.
Селения глубоко вздыхает. Она и сама не раз думала о возможности плачевного исхода своего предприятия. Ей прекрасно известно, что победить Всемогущего и Ужасного У неимоверно трудно.
Ее шансы на победу ничтожны, наверное, один шанс из тысячи. Но она — настоящая принцесса, дочь императора Свистокрыла де Стрелобарба Пятнадцатого, наследница трона, которой предстоит сменить отца у руля власти, и она не имеет права отступать.
Пристально глядя Артуру в глаза, Селения, не опуская меча, вплотную подходит к нему.
— Если я потерплю поражение… надеюсь, ты станешь хорошим королем, — произносит она, и в голосе ее впервые не звучит ни насмешки, ни ехидства, ни злости.
Осторожно, по-прежнему не опуская меча, она притягивает к себе голову мальчика и целует его в макушку. Время останавливается. Воздух наполняется радостным жужжанием мириадов пчел, несущих в лапках медовые сердечки, с неба веселым дождем сыплются беленькие ромашки. Птички выводят звонкие трели, кудрявые облачка берутся за руки и под счастливое чириканье водят хороводы.
Никогда еще Артур не был так счастлив. Наверное, так бывает, когда мчишься по трассе на тобогане с высокой-превысокой горы, а вокруг светит солнышко, сияет снег, легкий ветерок овевает тебя, и кажется, что на свете нет ничего важнее и прекраснее этого спуска.
Дыхание Селении обжигает его, словно жаркий ветер Сахары, а прикосновение ее губ можно сравнить с нежным падением лепестка розы. Чтобы еще раз испытать это прикосновение, Артур готов вечно стоять в той неудобной позе, в какой он стоит сейчас. Но Селения позволяет себе расслабиться не более, чем на пару секунд. Она отходит от Артура, и внезапно возникший зачарованный мир столь же внезапно исчезает.
Артур никак не может опомниться от поцелуя принцессы. Никогда еще секунда не казалась ему до ужаса короткой и одновременно бесконечной.
Он изумлен, растерян, не знает, что сказать.
Селения ласково улыбается ему.
— Теперь, когда я передала тебе свою власть… распорядись ею разумно, — говорит она.
Когда между дверными створками остается щель размером не более двух миллиметров, принцесса проскальзывает во дворец.
— Но… подожди… не надо… — лепечет Артур, бросаясь к дверям. Но створки уже сомкнулись.
Артур в растерянности. Едва он осознал, что произошло, как уже пора привыкать к мысли, что случившееся больше не повторится.
К нему с радостным воплем подскакивает Барахлюш
— Браво! Отлично! Все было великолепно! — он хватает Артура за руку и долго-долго ее трясет. — Мои поздравления! Это была самая замечательная свадьба, какую мне только довелось увидеть!
— Ты о чем? Что ты такое говоришь? — растерянно бормочет Артур.
— Да о чем же, как не о твоей свадьбе, кретин! Она тебя поцеловала. Значит, вы поженились и будете женаты до тех пор, пока не придет время новой династии. У нас так принято! — объясняет Барахлюш.
— Ты хочешь сказать, что… что поцелуй означает свадьбу? — изумляется Артур. Все же местные обычаи очень странные!
— Разумеется! — подтверждает Барахлюш. — Ах, какая волнительная была свадьба! Такая светлая… такая короткая!.. словом, фантастическая! — тоном знатока комментирует Барахлюш.
— По-моему, слишком короткая, — замечает Артур, совершенно выбитый из колеи: на его взгляд, серьезный обряд не может быть таким стремительным.
— Да не волнуйся ты! Ты получил самое главное: ее руку и ее сердце. Ну, и чего тебе еще надо? — пожимает плечами Барахлюш. Поистине, логика у минипутов железная.
— Знаешь, в нашем мире женитьба занимает гораздо больше времени. Молодые люди знакомятся, потом ходят друг к другу в гости и в кино, читают книжки. А потом молодой человек предлагает девушке руку и сердце. И если та согласна, они идут в церковь, где господин кюре проводит обряд, соединяющий их навеки. И только когда в церкви девушка говорит «да», она дарит свой поцелуй жениху, — объясняет Артур, вспоминая рассказ о свадьбе собственных родителей.
— О ля-ля! Пустая трата времени! У вас, верно, масса времени, раз вы растрачиваете его на такие глупости! Только тупые головы выдумывают столько церемоний! А у сердца есть всего одно слово, и поцелуй — наилучший способ это слово сказать, — назидательно разъясняет Барахлюш.
Артур пытается уловить суть рассуждений юного принца, но быстро понимает, что занятие это бесполезное. Честно говоря, после неожиданного поцелуя ему неплохо было бы хорошенько выспаться и принять пару таблеток аспирина.
— Послушай, а чего бы ты еще хотел? — наседает Барахлюш, видя, что друг его выглядит совершенно обалдевшим.
— Ну, я не знаю… может быть, это надо отпраздновать? — неожиданно для себя предлагает Артур. Он никак не может собраться с мыслями.
— А почему бы и нет? Великолепная идея! — раздается насмешливый голос, слишком грубый, чтобы принадлежать Барахлюшу.
Друзья оборачиваются и в ужасе видят, как у них за спиной выстраивается целый отряд осматов во главе со своим начальником, страшным Мракосом, единственным сыном Ужасного У.
Когда Мракос улыбается, кажется, что сейчас он кого-нибудь прикончит. Улыбка у него на редкость неприветливая. Даже если бы он чистил свои черные зубы пятнадцать раз в день, вред ли бы это что-нибудь изменило.
Ленивым шагом победителя Мракос подходит к Артуру.
— Если позволите, я сам устрою вам праздник! — произносит он с таким выражением, что даже у осматов не остается никаких сомнений в его кровожадных намерениях.
Артур все понял — первый поцелуй Селении станет последним в его жизни.
* * *
Тем временем в большом мире мать Артура сидит на кухне. На столе лежат десять маленьких именинных свечек, но так как ни пирога, ни Артура больше нет, значит, и зажигать их нечего.Десять маленьких свечек, по одной на каждый год, прожитый маленьким человеком. С каждым годом человек подрастал, словно крошечное деревце, становился милым и шаловливым. Бедная мама прекрасно помнит каждый год жизни сына. Ни один год не похож на другой.
В первый год крошка Артур заворожено смотрел на пляшущее перед его глазами пламя свечи.
На второй год он слабыми ручонками попытался поймать крохотные огоньки, которые проскальзывали у него между пальцами.
На третий год он попытался сам задуть свечи, однако дыхание его было слишком легким, и ему пришлось дуть трижды.
На четвертом именинном пироге он задул свечи с первого раза.
Когда ему исполнилось пять лет, он сам, под руководством отца, разрезал именинный пирог. Нож был большой, и отец волновался, сумеет ли малыш с ним справиться.
Главным событием шестого дня рождения стал дедушкин подарок: дед вручил ему свой походный нож, и этим ножом Артур разрезал именинный пирог. Это был последний день рождения, который мальчик отмечал вместе с дедом.
Бедная женщина не может сдержать слез: огромная соленая капля скатывается по ее щеке.
Столько счастья и столько горя — всего за десять лет! Десять лет, промелькнувшие, как падающая звезда. И долгие часы, прошедшие со времени исчезновения Артура. Часы, кажущиеся вечностью.
Блуждающий взор матери ищет что-нибудь, что могло бы подарить ей хоть каплю надежды. Но вокруг сплошная пустота. Точнее, масса бесполезных предметов. И похрапывающий на диване муж. Усталость сразила его на полуслове, и он заснул, не успев закрыть рта.
При других обстоятельствах его поза могла бы вызвать у нее улыбку. Но сейчас при виде спящего супруга ей еще больше хочется плакать.
В кухню входит бабушка и садится рядом, в руках у нее пачка бумажных носовых платков.
— Вот, последние, — смеется она, желая разрядить обстановку.
Дочь смотрит на мать, и на лице ее появляется слабое подобие улыбки.
В тяжелых обстоятельствах почтенная дама всегда сохраняет чувство юмора. Этому она научилась у своего обожаемого Арчибальда. Чувство юмора и поэтический дар он считал основными человеческими добродетелями.
— Юмор для жизни — то же самое, что храм для верующего… ничего лучше человек просто не придумал! — шутливым тоном заявлял Арчибальд.
Если бы только Арчибальд был здесь! Он бы непременно рассеял сгустившийся над головами женщин мрак. Вселил бы в них оптимизм, не покидавший его ни при каких обстоятельствах.
Старушка ласково касается руки дочери.
— Знаешь, доченька… возможно, то, что я сейчас тебе скажу, не имеет никакого смысла, но все же… твой сын — необыкновенный мальчик. И я уверена, сама не знаю почему… что где бы он ни находился… даже если он угодил в переплет… я верю: он выкрутится!
Слова бабушки приободрили мать Артура. Она знает, что не одна она молит небо о возвращении сына.
* * *
Сейчас им действительно надо молиться вместе, так как именно в эту минуту Артур сидит в темнице. Он грустно смотрит в маленькое окошечко, выходящее на забитую народом биржевую площадь, и понимает, что в этой толпе нет никого, кто рискнул бы прийти к нему на помощь.— Да не переживай ты! Ты же не дурак, и вряд ли надеялся, что минипуты кинутся спасать пришельца из большого мира, пусть даже и явившегося к ним с благими намерениями! — по-своему утешает приятеля Барахлюш, скрючившийся в другом углу темницы.
— Попридержи язык, Бюш! Помнишь, что говорила Селения: надо вести себя тихо и скромно, — напоминает Артур.
— Тихо? Да все уже знают, что мы в тюрьме! — вздыхает маленький принц. — И не просто в тюрьме, а в застенках самого Ужасного У! Ох, ну и влипли мы! А главное, никакого выхода! Только Селения может спасти нас… если, конечно, ей удастся выбраться из дворца!
Артур окидывает Барахлюша оценивающим взглядом: он вынужден признать, что мальчик прав. Селения — их единственная надежда.
ГЛАВА 8
Полная решимости выполнить возложенную на нее миссию, маленькая принцесса с мечом в руках движется по лабиринту галерей негостеприимного дворца. Она давно потеряла из виду караван с продуктами и ориентируется только по следам, оставленным на земле деревянными колесами. Селения медленно продвигается вперед, прячась за выступами стен и поджидая, пока мимо пройдет очередной патруль. Осматы кишат во дворце, словно весенние головастики в лягушачьем болоте.
Вскоре выдолбленный в скале коридор становится шире, серый камень сменяется черным мрамором, кое-где даже с рисунком. Пламя факелов отражается в полированной поверхности, и коридор кажется бесконечными. Наверное, сам дьявол спустился в эти глубины и своим огненным хвостом начертал путь по подземному лабиринту. Стараясь унять тревожно бьющееся сердце, Селения еще крепче сжимает в руках меч. Ладони ее становятся потными и горячими. Подземные ходы — не ее стихия. Она предпочитает бродить по лесам из дремучих трав, летать на кружащихся по воздуху осенних листьях, гулять по цветочным лугам, а потом, выбрав цветок покрасивее, сладко спать в его чашечке. При воспоминании о родных местах ей становится необычайно грустно. Только когда приходит беда, начинаешь понимать, как дороги нам все те мелочи, из которых складывается наша повседневная жизнь: неспешное утреннее пробуждение, солнечный луч, который ласкает вам щеку, верный друг, улыбающийся при встрече с вами…
Несчастья становятся мерилом счастья.
Очередной патруль осматов быстро возвращает Селению из грез на землю. Подождав, пока группа стражей прошествует мимо, она идет дальше по холодному коридору зловещего дворца, гораздо больше похожего на гробницу, нежели на жилище.
Следы от колес исчезли — дальше пол выложен пронзительно черным мрамором, каждый шаг по которому кажется шагом в бездну.
Добравшись до перекрестка, Селения останавливается в нерешительности: куда идти дальше?
Придется положиться на внутренний голос. Но тот, как назло, молчит. Может, ей поможет знамение? Но какое знамение можно увидеть в этих угольно-черных стенах! Неужели божество, которое покровительствует всем Семи континентам, ни капельки ей не поможет? Она никогда ничего у него не просила, все решала сама. Так почему бы ему разочек не помочь ей?
Селения ждет. Знака свыше нет. Да и откуда ему взяться в самой толще серого гранитного камня?
Тяжело вздохнув, Селения разглядывает два расходящихся в разные стороны коридора: в глубине правого брезжит слабый свет, звучит тихая музыка. Любой сразу сказал бы, что это ловушка, и выбрал бы левый коридор. Но Селения настоящая принцесса и мыслит не так, как другие минипуты. И она, крепко сжимая меч, бегом устремляется в правый коридор, откуда доносится музыка.
Разогнавшись на скользком мраморном полу, она, не сумев затормозить, вылетает на середину огромного зала. Пол его выложен сверкающими мраморными плитами, с потолка свешиваются бесчисленные сталактиты. Время превратило их в камень, а неизвестный художник украсил фантастическими узорами. Сталактитов очень много. Наверное, художник, завершив свой труд, умер на месте, не выдержав колоссального напряжения.
Селения испуганно озирается по сторонам и с опаской пробует ногой сверкающий пол, такой гладкий и скользкий, словно он сделан не из мрамора, а из чистейшего льда.
В глубине комнаты стоит маленькая тележка с жареными тараканами: наверное, это те самые, которых доставил сюда караван. Рядом — блюдо с фруктами. В этом царстве серых и черных тонов оно — единственное яркое пятно.
Перед тележкой, спиной к Селении, высится чья-то длинная фигура. Длинный, махрящийся по краям плащ прикрывает асимметричные плечи. С того места, где стоит Селения, трудно разглядеть, надета ли на существе шапочка или же просто голова его по сравнению с туловищем непропорционально мала. Такая тощая костлявая фигура может принадлежать только монстру, одному из тех чудовищ, которые являются нам в самых жутких кошмарах.
Сомнений нет. Существо, стоящее спиной к Селении и крючковатыми пальцами лениво подносящее ко рту яркие плоды, — это Ужасный У.
Сглотнув слюну и изо всех сил вцепившись в рукоятку меча, Селения собирает в кулак все свое мужество и крадучись направляется к Урдалаку. Наконец-то она отомстит ему! Отомстит за все племена всех Семи континентов, испытавших на себе тяжелую руку императора-завоевателя. Она принесла месть на кончике своего меча.
Сейчас она взмахнет им, и от Ужасного У останется одно воспоминание.
Вперив взор в своего врага, она медленно идет к нему, стараясь унять стук сердца, отдающийся у нее в ушах гулкими ударами молота. Девочка почти не дышит. Сжимая меч обеими руками, она поднимает его все выше и выше, становится на цыпочки… Сейчас она покарает Страшного и Ужасного У!
Клинок сверкает высоко под потолком… и тут кончик его нечаянно задевает один из свисающих с потолка сталактитов. Прикосновение стали к камню рождает резкий отрывистый звук. В другом месте и в другой обстановке на него никто бы не обратил внимания, но здесь, в царстве мрачной ледяной тишины, в стенах, привыкших к унылому завыванию ветра, звук этот подобен раскату грома.
Фигура замирает, скрюченные пальцы упиваются в яблоко. Селения тоже замирает. Сейчас она похожа на одну из сталактитовых скульптур, свисающих с потолка.
Монстр не спеша откладывает яблоко и испускает долгий и усталый вздох. Он по-прежнему стоит спиной к Селении, только горестно склонил голову, словно поступок принцессы удручает его. Хотя, похоже, появление ее не является для него неожиданностью.
— Я целыми днями полировал этот клинок, желая довести его до совершенства. И узнал бы его звон среди звона тысячи мечей.
Монстр говорит глухо, слова, произносимые им, доносятся словно из могилы. У него не все в порядке с голосовыми связками: воздух проходит через них со свистом, словно в горле у него стоит терка для пармезана, перетирающая поступающий туда воздух в мелкую крошку.
«Я бы на его месте прочистила выхлопные трубы», не может не съязвить про себя Селения, прекрасно понимая, что в советах ее здесь не нуждаются.
— … Так, значит, это ты, Селения, извлекла мой меч из камня? — спрашивает У, медленно поворачиваясь к принцессе. — Или тебе пришлось уступить эту честь другому?
На Ужасного У нельзя смотреть без содрогания.
Урдалак по праву может именоваться ходячим ужасом. Лицо его, перекошенное, испещренное загадочными пятнами, изборожденное временем, напоминает пейзаж после битвы. Часть ран уже зажила и покрылась струпьями, часть еще сочится сукровицей. Незаживающие раны постоянно причиняют ему боль, отчего взгляд его сделался измученным и скорбным. Такой взгляд бывает у людей, изрядно потрепанных жизнью. Все готовы увидеть в его глазах огонь ненависти. И жестоко ошибаются.
Глаза его полны печали, как у умирающего зверя, исполнены страдания падших владык и смирения выживших после страшной катастрофы.
Селения не собирается смотреть в глаза Урдалаку, ей хорошо известно, что глаза — самое грозное его оружие. Немало минипутов, попав под обаяние его печального взора, закончили свою жизнь на сковородке, поджаренные, словно миндальные орехи.
Приготовившись отразить любой коварный удар, Селения выставляет вперед меч. Она внимательно следит за Урдалаком, за его уродливой, ни на что не похожей фигурой.
Наполовину минипут, наполовину насекомое, он, кажется, вот-вот распадется на части. Несколько грубых сочленений удерживают все части вместе, а длинный, махрящийся плащ скрадывает уродство конструкции.
Челюсти У слегка приоткрываются. Наверное, это улыбка, хотя она его и не украшает.
— Я рад вашему приходу, принцесса, — говорит он, стараясь придать своему голосу приятное звучание. — Мне вас очень не хватало, — добавляет он… возможно, даже искренне.
Селения выпрямляется, вздергивает носик и вновь становится задорной бесшабашной девчонкой.
— О себе я этого сказать не могу! — отвечает она. — Потому что я пришла убить вас!
Ни один из героев Клинта Иствуда не сказал бы лучше! Принцесса смотрит прямо в глаза Урдалака. Позабыв о впечатляющем росте и прочих грозных талантах своего противника, она готова принять его вызов: Давид против Голиафа, Маугли против Шерхана.
— Откуда в вас столько ненависти? — удивляется Урдалак; идея поединка с бесстрашной малявкой его забавляет.
— Ты предал свой народ, истребил множество племен, а тех, кого оставил в живых, обратил в рабство! Ты чудовище!
— Не смей называть меня чудовищем! — взрывается Урдалак, его лицо внезапно меняет цвет и становится зеленым. — Не говори того, чего не знаешь! — добавляет он уже более спокойно. — Если бы ты знала, что значит жить в собранном по частям теле, ты бы так не говорила.
— Когда ты предал свой народ, тело твое было в прекрасном состоянии! Это боги покарали тебя! — гневно отвечает принцесса: она не намерена сдавать свои позиции.
Урдалак издает клокочущий громоподобный смешок, словно пушка выплюнула свое ядро.
— Бедное дитя… если бы все было так просто, как ты говоришь… если бы я мог навсегда забыть об этом… — вздыхает Урдалак. — Ты была еще ребенком, когда я покинул город. Тогда меня еще звали Урдалак Добрый, Урдалак Воин, Тот-Кто-Всегда-Готов-Встать-На-Защиту-Слабого! — со слезами в голосе добавляет он.
— Его родители давали ему слишком много гамульего молока! — добродушно усмехались жители города.
Пересуды соплеменников вызывали у Урдалака улыбку. Сам он отшучиваться не умел, но на чужие шутки не обижался, так как прекрасно знал, что никто не хочет его обидеть. Тем более, что гораздо чаще минипуты восхищались его силой и отвагой.
Вскоре погибли его родители: они были растерзаны кузнечиками во время большой войны с этими хищными насекомыми. После этой войны Урдалак помрачнел, и никто больше не отваживался подшучивать над ним, даже добродушно.
Урдалак стал взрослым, но боль утраты не утихла. Верный принципам, внушенным ему родителями, он был храбр и всегда приходил на помощь. Щедро наделенный чувством чести, он всегда защищал своих соплеменников.
Жители столицы заменили ему семью. Когда он сражался с врагами, то всегда до полного разгрома противника.
Наступила великая засуха, растянувшаяся на целых тысячу лет. Жители города были вынуждены послать экспедицию на поиски воды. Хотя минипуты и не любят мыться, совсем обходиться без воды они не могут: надо пить и поливать растения. Следовательно, от воды зависело выживание их народа.
Осознавая всю важность поставленной задачи, Урдалак попросил разрешения возглавить экспедицию. Император Свистокрыл де Стрелобарб, бывший в то время еще совсем молодым, с удовольствием доверил ему командование. Он питал теплые чувства к Урдалаку и своего сына, которому в то время было всего несколько недель, хотел воспитать таким же честным и сильным, как он. А пока сын его не подрос, все свои надежды император возлагал на Урдалака. Узнав об этом, дочь императора Селения стала требовать, чтобы ее, несмотря на юный возраст, назначили на должность главы экспедиции. С пеной у рта она доказывала всем, что только настоящей принцессе под силу справиться с заданием, которое поручили Урдалаку. Императору с превеликим трудом удалось успокоить свою не в меру буйную дочь. Для этого ему пришлось торжественно пообещать, что настанет время и она тоже отправится на поиски приключений.
Вскоре выдолбленный в скале коридор становится шире, серый камень сменяется черным мрамором, кое-где даже с рисунком. Пламя факелов отражается в полированной поверхности, и коридор кажется бесконечными. Наверное, сам дьявол спустился в эти глубины и своим огненным хвостом начертал путь по подземному лабиринту. Стараясь унять тревожно бьющееся сердце, Селения еще крепче сжимает в руках меч. Ладони ее становятся потными и горячими. Подземные ходы — не ее стихия. Она предпочитает бродить по лесам из дремучих трав, летать на кружащихся по воздуху осенних листьях, гулять по цветочным лугам, а потом, выбрав цветок покрасивее, сладко спать в его чашечке. При воспоминании о родных местах ей становится необычайно грустно. Только когда приходит беда, начинаешь понимать, как дороги нам все те мелочи, из которых складывается наша повседневная жизнь: неспешное утреннее пробуждение, солнечный луч, который ласкает вам щеку, верный друг, улыбающийся при встрече с вами…
Несчастья становятся мерилом счастья.
Очередной патруль осматов быстро возвращает Селению из грез на землю. Подождав, пока группа стражей прошествует мимо, она идет дальше по холодному коридору зловещего дворца, гораздо больше похожего на гробницу, нежели на жилище.
Следы от колес исчезли — дальше пол выложен пронзительно черным мрамором, каждый шаг по которому кажется шагом в бездну.
Добравшись до перекрестка, Селения останавливается в нерешительности: куда идти дальше?
Придется положиться на внутренний голос. Но тот, как назло, молчит. Может, ей поможет знамение? Но какое знамение можно увидеть в этих угольно-черных стенах! Неужели божество, которое покровительствует всем Семи континентам, ни капельки ей не поможет? Она никогда ничего у него не просила, все решала сама. Так почему бы ему разочек не помочь ей?
Селения ждет. Знака свыше нет. Да и откуда ему взяться в самой толще серого гранитного камня?
Тяжело вздохнув, Селения разглядывает два расходящихся в разные стороны коридора: в глубине правого брезжит слабый свет, звучит тихая музыка. Любой сразу сказал бы, что это ловушка, и выбрал бы левый коридор. Но Селения настоящая принцесса и мыслит не так, как другие минипуты. И она, крепко сжимая меч, бегом устремляется в правый коридор, откуда доносится музыка.
Разогнавшись на скользком мраморном полу, она, не сумев затормозить, вылетает на середину огромного зала. Пол его выложен сверкающими мраморными плитами, с потолка свешиваются бесчисленные сталактиты. Время превратило их в камень, а неизвестный художник украсил фантастическими узорами. Сталактитов очень много. Наверное, художник, завершив свой труд, умер на месте, не выдержав колоссального напряжения.
Селения испуганно озирается по сторонам и с опаской пробует ногой сверкающий пол, такой гладкий и скользкий, словно он сделан не из мрамора, а из чистейшего льда.
В глубине комнаты стоит маленькая тележка с жареными тараканами: наверное, это те самые, которых доставил сюда караван. Рядом — блюдо с фруктами. В этом царстве серых и черных тонов оно — единственное яркое пятно.
Перед тележкой, спиной к Селении, высится чья-то длинная фигура. Длинный, махрящийся по краям плащ прикрывает асимметричные плечи. С того места, где стоит Селения, трудно разглядеть, надета ли на существе шапочка или же просто голова его по сравнению с туловищем непропорционально мала. Такая тощая костлявая фигура может принадлежать только монстру, одному из тех чудовищ, которые являются нам в самых жутких кошмарах.
Сомнений нет. Существо, стоящее спиной к Селении и крючковатыми пальцами лениво подносящее ко рту яркие плоды, — это Ужасный У.
Сглотнув слюну и изо всех сил вцепившись в рукоятку меча, Селения собирает в кулак все свое мужество и крадучись направляется к Урдалаку. Наконец-то она отомстит ему! Отомстит за все племена всех Семи континентов, испытавших на себе тяжелую руку императора-завоевателя. Она принесла месть на кончике своего меча.
Сейчас она взмахнет им, и от Ужасного У останется одно воспоминание.
Вперив взор в своего врага, она медленно идет к нему, стараясь унять стук сердца, отдающийся у нее в ушах гулкими ударами молота. Девочка почти не дышит. Сжимая меч обеими руками, она поднимает его все выше и выше, становится на цыпочки… Сейчас она покарает Страшного и Ужасного У!
Клинок сверкает высоко под потолком… и тут кончик его нечаянно задевает один из свисающих с потолка сталактитов. Прикосновение стали к камню рождает резкий отрывистый звук. В другом месте и в другой обстановке на него никто бы не обратил внимания, но здесь, в царстве мрачной ледяной тишины, в стенах, привыкших к унылому завыванию ветра, звук этот подобен раскату грома.
Фигура замирает, скрюченные пальцы упиваются в яблоко. Селения тоже замирает. Сейчас она похожа на одну из сталактитовых скульптур, свисающих с потолка.
Монстр не спеша откладывает яблоко и испускает долгий и усталый вздох. Он по-прежнему стоит спиной к Селении, только горестно склонил голову, словно поступок принцессы удручает его. Хотя, похоже, появление ее не является для него неожиданностью.
— Я целыми днями полировал этот клинок, желая довести его до совершенства. И узнал бы его звон среди звона тысячи мечей.
Монстр говорит глухо, слова, произносимые им, доносятся словно из могилы. У него не все в порядке с голосовыми связками: воздух проходит через них со свистом, словно в горле у него стоит терка для пармезана, перетирающая поступающий туда воздух в мелкую крошку.
«Я бы на его месте прочистила выхлопные трубы», не может не съязвить про себя Селения, прекрасно понимая, что в советах ее здесь не нуждаются.
— … Так, значит, это ты, Селения, извлекла мой меч из камня? — спрашивает У, медленно поворачиваясь к принцессе. — Или тебе пришлось уступить эту честь другому?
На Ужасного У нельзя смотреть без содрогания.
Урдалак по праву может именоваться ходячим ужасом. Лицо его, перекошенное, испещренное загадочными пятнами, изборожденное временем, напоминает пейзаж после битвы. Часть ран уже зажила и покрылась струпьями, часть еще сочится сукровицей. Незаживающие раны постоянно причиняют ему боль, отчего взгляд его сделался измученным и скорбным. Такой взгляд бывает у людей, изрядно потрепанных жизнью. Все готовы увидеть в его глазах огонь ненависти. И жестоко ошибаются.
Глаза его полны печали, как у умирающего зверя, исполнены страдания падших владык и смирения выживших после страшной катастрофы.
Селения не собирается смотреть в глаза Урдалаку, ей хорошо известно, что глаза — самое грозное его оружие. Немало минипутов, попав под обаяние его печального взора, закончили свою жизнь на сковородке, поджаренные, словно миндальные орехи.
Приготовившись отразить любой коварный удар, Селения выставляет вперед меч. Она внимательно следит за Урдалаком, за его уродливой, ни на что не похожей фигурой.
Наполовину минипут, наполовину насекомое, он, кажется, вот-вот распадется на части. Несколько грубых сочленений удерживают все части вместе, а длинный, махрящийся плащ скрадывает уродство конструкции.
Челюсти У слегка приоткрываются. Наверное, это улыбка, хотя она его и не украшает.
— Я рад вашему приходу, принцесса, — говорит он, стараясь придать своему голосу приятное звучание. — Мне вас очень не хватало, — добавляет он… возможно, даже искренне.
Селения выпрямляется, вздергивает носик и вновь становится задорной бесшабашной девчонкой.
— О себе я этого сказать не могу! — отвечает она. — Потому что я пришла убить вас!
Ни один из героев Клинта Иствуда не сказал бы лучше! Принцесса смотрит прямо в глаза Урдалака. Позабыв о впечатляющем росте и прочих грозных талантах своего противника, она готова принять его вызов: Давид против Голиафа, Маугли против Шерхана.
— Откуда в вас столько ненависти? — удивляется Урдалак; идея поединка с бесстрашной малявкой его забавляет.
— Ты предал свой народ, истребил множество племен, а тех, кого оставил в живых, обратил в рабство! Ты чудовище!
— Не смей называть меня чудовищем! — взрывается Урдалак, его лицо внезапно меняет цвет и становится зеленым. — Не говори того, чего не знаешь! — добавляет он уже более спокойно. — Если бы ты знала, что значит жить в собранном по частям теле, ты бы так не говорила.
— Когда ты предал свой народ, тело твое было в прекрасном состоянии! Это боги покарали тебя! — гневно отвечает принцесса: она не намерена сдавать свои позиции.
Урдалак издает клокочущий громоподобный смешок, словно пушка выплюнула свое ядро.
— Бедное дитя… если бы все было так просто, как ты говоришь… если бы я мог навсегда забыть об этом… — вздыхает Урдалак. — Ты была еще ребенком, когда я покинул город. Тогда меня еще звали Урдалак Добрый, Урдалак Воин, Тот-Кто-Всегда-Готов-Встать-На-Защиту-Слабого! — со слезами в голосе добавляет он.
* * *
Это правда. В те времена Урдалак был прекрасным принцем, отважным и веселым. Но он был на три головы выше своих товарищей, и те постоянно над ним смеялись.— Его родители давали ему слишком много гамульего молока! — добродушно усмехались жители города.
Пересуды соплеменников вызывали у Урдалака улыбку. Сам он отшучиваться не умел, но на чужие шутки не обижался, так как прекрасно знал, что никто не хочет его обидеть. Тем более, что гораздо чаще минипуты восхищались его силой и отвагой.
Вскоре погибли его родители: они были растерзаны кузнечиками во время большой войны с этими хищными насекомыми. После этой войны Урдалак помрачнел, и никто больше не отваживался подшучивать над ним, даже добродушно.
Урдалак стал взрослым, но боль утраты не утихла. Верный принципам, внушенным ему родителями, он был храбр и всегда приходил на помощь. Щедро наделенный чувством чести, он всегда защищал своих соплеменников.
Жители столицы заменили ему семью. Когда он сражался с врагами, то всегда до полного разгрома противника.
Наступила великая засуха, растянувшаяся на целых тысячу лет. Жители города были вынуждены послать экспедицию на поиски воды. Хотя минипуты и не любят мыться, совсем обходиться без воды они не могут: надо пить и поливать растения. Следовательно, от воды зависело выживание их народа.
Осознавая всю важность поставленной задачи, Урдалак попросил разрешения возглавить экспедицию. Император Свистокрыл де Стрелобарб, бывший в то время еще совсем молодым, с удовольствием доверил ему командование. Он питал теплые чувства к Урдалаку и своего сына, которому в то время было всего несколько недель, хотел воспитать таким же честным и сильным, как он. А пока сын его не подрос, все свои надежды император возлагал на Урдалака. Узнав об этом, дочь императора Селения стала требовать, чтобы ее, несмотря на юный возраст, назначили на должность главы экспедиции. С пеной у рта она доказывала всем, что только настоящей принцессе под силу справиться с заданием, которое поручили Урдалаку. Императору с превеликим трудом удалось успокоить свою не в меру буйную дочь. Для этого ему пришлось торжественно пообещать, что настанет время и она тоже отправится на поиски приключений.