Страница:
К сожалению, болтали мы недолго – утолив аппетит, юноша вежливо раскланялся и ушел. А я еще с час сидел, размышляя о превратностях судьбы и случайных встречах. Пожалуй, мы могли бы стать друзьями. Друзей у меня, увы, так мало… будь оно все проклято.
Я подозвал повара и приказал ему заготовить мне холодные закуски и вина для дальней дороги. Четверть часа спустя, рассчитавшись и набив сумки свертками в шелковой и промасленной бумаге, я запрыгнул на Лину, погладил ее по шее и медленно поехал прочь.
Приблизившись, я увидел двух крепких парней чуть старше меня, возившихся во дворе с большим крытым возом. Они тоже заметили меня и, отложив свой деготь, неторопливо вышли за ворота. Я остановился.
– Хорошая у вас кобыла, сударь, – вежливо заметил старший из них, светловолосый, скуластый, какой-то не совсем пеллийский. На нем были крепкие кожаные штаны, сапоги и распахнутая на груди рубаха. Его брат, более приземистый и русый, добродушно улыбнулся и поздоровался со мной коротким поклоном.
– Спасибо, – отозвался я. – А что, хозяин, переночевать у вас нельзя ли?
– Отчего ж нельзя, на то он и есть – постоялый двор. Один птенчик с ужином, сударь.
– Идет, – согласился я и, спрыгнув с Лины, передал ее повод младшему.
В этот момент из дома вышел старший, явно папаша этой парочки, массивный мужчина с седой бородой, облаченный в суконный кафтан до колен и такие же, только более дорогие – с серебряной кистью, – штаны.
– Прошу пожаловать, сударь, – прогудел он, – издалека ли? Что на ужин прикажете?
Несколько минут спустя, умывшись и приведя в порядок волосы, я уже сидел вместе с хозяевами в просторном зале, уминал нежнейшего кролика под грибным соусом и рассказывал, что недавно окончил столичную морскую школу и решил немного побродить по суше – моря я еще навидаюсь. Хозяин, Лент, понимающе ухмылялся и подливал мне вина. В зале тем временем стали появляться местные фермеры, приехавшие пропустить пару стаканчиков перед сном. Несмотря на то что буквально каждая ферма в Пеллии имеет свой виноградник и, несомненно, собственное вино, сельские жители, как я уже знал, всегда стремятся провести вечер в компании приятелей и многочисленных родичей, а подобные заведения служат чем-то вроде центра небольшой округи.
Я не вызвал у них особого интереса – мне вежливо кивали и чинно, с достоинством садились за стол, где их уже ждало вино и какая-нибудь простецкая закусь. Поужинав, я немного побродил с трубкой вдоль дороги и отправился спать.
Пока мои страхи – разбойники, воры и, главное, недружелюбные селяне – мало походили на реальность. У себя на родине я вряд ли смог бы путешествовать в одиночку, не подвергаясь какой-либо из перечисленных опасностей, но вокруг меня была Пеллия, совсем другая, свободная и оттого чинно-достойная до полнейшей скучности страна. Все встреченные мною селяне выглядели здесь практически одинаково: немного флегматично, почти равнодушно и уж совершенно незлобиво. У них, в сущности, хватало своих забот, чтобы обращать внимание на каждого встречного-поперечного. Их защищали королевские законы, и, в отличие от большинства виденных мною стран, все они с детства имели право выбора, все они были хозяевами своей земли и своей судьбы. Для человека, выросшего на противоположном берегу океана, это было более чем странно.
…Ранним утром, наскоро позавтракав, я распрощался с хозяевами и двинулся дальше. Барон Ливэн не обманул меня: Лина послушно трусила по дороге, не проявляя ни малейшего желания сбросить меня на землю и никак не реагируя на мою дурацкую посадку. Еще вечером я сориентировался по карте – выходило, что до Йоша оставалось не более тридцати миль. При такой неспешной езде я вполне мог преодолеть это расстояние к вечеру – точнее, вечером я должен был въехать в городок, за которым начинались предгорья. Вскоре после полудня я остановился на заброшенной ферме справа от дороги, напоил из колодца свою кобылу и отправил ее пастись на густо заросшей лужайке. Прихваченных из Альнена запасов должно было хватить надолго, по крайней мере сейчас у меня оставались еще две копченые курицы, солидный кусок окорока и паштет, который я и решил съесть, дабы он не протух. На постоялом дворе меня снабдили краюхой белого хлеба, нож у меня, разумеется, был, и я, удобно примостившись на небольшом холмике, принялся за дело. Настроение у меня было отличное – вокруг щебетали птицы, ветер ласково шуршал травами, далеко впереди синела хвойная роща.
Поглядев на Лину, меланхолично пожирающую траву, я вдруг вспомнил, что впервые после своего бегства из дома путешествую совершенно один по незнакомым мне землям. Впрочем, сейчас ситуация была несколько иной, хотя и не менее опасной. Собственно, я толком и не знал, что именно собираюсь искать в монастыре – меня вело подсознательное ощущение того, что именно там, в Йоше, кроется разгадка этой странной тайны, так упорно державшей меня в столице. Я хмыкнул, забросил в траву остатки паштета и поднялся на ноги.
Когда солнце коснулось верхушек далеких сосен, я увидел впереди башенки небольшого города. Впереди был Йош. Копыта Лины устало застучали по старой брусчатке дороги, которая вскоре вывела нас к мраморным воротам с парой прокопченных курильниц – дальше начинались сады и узкие улочки. На меня никто не обратил особого внимания. Где-то справа взревели трубы, призывая верующих на молитву. Я неторопливо проехал пару кварталов и оказался на площади, где находились городская управа и почта. Страшно зевающий служащий открыл мне единственный кабинетик, принес вина и удалился, предупредив, что ночью его сменит мальчишка-стажер. Сидеть здесь до ночи я не собирался: мне требовалось лишь сообщить Иллари свой новый адрес до востребования, что я и сделал.
Рассчитываясь с почтмейстером, я поинтересовался, где можно остановиться на ночлег. Как выяснилось, лучший постоялый двор находился за восточными воротами, что было мне на руку.
Следующим утром, заплатив тучному и донельзя ленивому хозяину, я снова взгромоздился на Лину и двинулся в сторону гор.
Никаких поселков и постоялых дворов дальше на карте не было, как не было и обители Меллас, но я хорошо запомнил ее расположение в книге, которую листал Энгард. Проселочная дорога, успевшая кое-где зарасти травой, вела меня именно туда, куда мне было надо. Еще в Альнене, расставшись с молодым бароном, я запасся всем необходимым для жизни на природе: у меня была крохотная палатка на одного, жаровня и теплое одеяло. На постоялом дворе я пополнил свои запасы провизии и рассчитывал, что их хватит на первое время. Вообще я совершенно не представлял себе, сколько мне придется тут проторчать.
Незадолго до заката впереди показалась развилка – точнее, от старой дороги, ведущей в горы, отходила едва заметная стежка. Наверное, решил я, там заброшенная ферма. Отправляться на поиски монастыря на ночь глядя я не собирался, а ночевать все же лучше под крышей, пусть даже и дырявой. Мы с Линой перевалили через холм, и я увидел возделанное поле – здесь еще кто-то жил.
Дальше, за не слишком ухоженным садом, виднелись замшелые крыши построек.
Через несколько минут я остановился подле перекошенных от старости ворот, за которыми стоял большой каменный дом и несколько амбаров. Из высокой трубы шел жидковатый дымок. Я достал из кобуры пистолет и что есть мочи шарахнул рукоятью в серые дубовые доски, затрещавшие от такого невежливого обращения. В ответ мне донеслось лошадиное ржание и сдавленный собачий рык. В воротах приоткрылась калитка.
Разумеется, я ожидал, что мне откроет хозяин – возможно, тучный от ежедневного пива и не очень-то довольный появлением нежданного гостя, но вместо него я увидел худощавую молодую женщину, с настороженностью глядящую на меня через образовавшуюся щель. Осмотрев меня с головы до ног, женщина немного успокоилась и спросила, смешно наклоняя к плечу свою узкую голову:
– Вы заблудились, сударь? Дорога там, за садом.
– Нет, – улыбнулся я, – просто я ищу место для ночлега… Вы не пустили бы меня на ночь? Человек я смирный, да и расплачусь, как скажете.
Услышав о деньгах, она неуверенно заулыбалась и открыла калитку во всю ширь.
– У нас не очень-то удобно для такого господина. И с ужином не очень… К тому же дети… полон дом детей. Но если вы согласитесь спать на чердаке, то мы, наверное, можем вас принять.
– Согласен, – кивнул я, спрыгивая с покорно стоящей Лины, – а что до еды, то если у вас найдется пара яиц, так больше мне ничего и не нужно.
По двору носились взъерошенные, какие-то потные куры, в углу угрюмо щерился седой старый пес, а из конюшни выглядывала любопытная морда такой же древней, подслеповатой коняги. Расстегивая подпругу, я заметил в окне второго этажа три детские рожицы, прилипшие к мутному стеклу. Пока я возился с лошадью, женщина молча стояла подле меня, разглядывая мой наряд и оружие, притороченное к седлу. В конце концов я снял с Лины седло и сбрую, завел животное в конюшню, где обнаружился немалый запас сена, и, нагруженный своим скарбом, двинулся к дому.
– Как прикажете величать вас, сударь?
– Просто господин Матти, – отозвался я, поднимаясь вслед за хозяйкой по скрипучей лестнице на самый верх.
– Меня зовут Эдна. Можете оставить здесь свои вещи, а я пока поставлю греться воду для умывания и займусь вашим ужином. Хорошего вина у нас, конечно, нет, но чем промочить горло – найдется.
Я согласно кивнул и осмотрелся. Чердак был сухим, в отгороженной комнатке, куда привела меня Эдна, приятно пахло сеном и разными травами. Здесь стоял черный от старости комод, высоченная, почти мне по пояс, кровать, прикрытая каким-то пледом, и медный таз для мытья. Похоже, этими апартаментами пользовались нечасто. Я нашел на притолоке пару гвоздей, развесил на них ружья и подошел к островерхому окну. Передо мной открывался чудесный вид, так не похожий на то, к чему я привык, – невдалеке блестела закатным солнцем быстрая речушка, упираясь противоположным берегом в густой ельник, а дальше начинались величественные горы. Где-то там, за ближайшим перевалом, находилась конечная цель моего путешествия – обитель Меллас.
Эдна принесла мне кувшин с водой и, немного смущаясь, сообщила, что яичница будет готова с минуты на минуту. Я вежливо кивнул и принялся смывать с себя пыль. Здесь было удивительно спокойно, этакая тишайшая идиллия заброшенной в горы фермы, оторванной от всего окружающего мира и живущей своей размеренной, сонной жизнью, – поле, сад, коровы с козами. Я фыркнул, вытер лицо полотенцем и не отказал себе в удовольствии посмотреть в окно еще разик. Пожалуй, при хорошей удаче я не отказался бы провести здесь пару месяцев… Но о таком не стоило даже мечтать.
В кухне пахло разогретыми соусами.
Усевшись за добела выскобленный стол, я ощутил приступ поистине волчьего голода. Эдна повернулась от плиты и, тихонько улыбаясь, выложила на глиняную тарелку здоровенную, исходящую паром яичницу. Я едва сдержал довольное ворчание.
– А что же ваши дети? – спросил я, когда у меня перестали течь слюни.
– Потом, – вздохнула хозяйка. – Да тут не только мои… Сестра моя, Тарра, наверху лежит. Два месяца как родила, мертвенького, так с тех пор и не встает почти. Муж у нее на шахте погиб…
– А что лекари?
– Да какие уж тут лекари, сударь! Так, название одно. И кровь пускали, и прижигания – а все без толку, все лежит да в потолок смотрит. По нужде только и встает, бедная.
Я понимающе вздохнул и принялся за вино. Действительно… хотя, если дело обстоит так, как мне в данном случае кажется, вылечить несчастную совсем несложно. Это я уже видел: можно травами, а можно, было бы время, так и руками.
И уж конечно, никаких прижиганий. Я покончил с ужином, поблагодарил хозяйку и, задумчиво поглядев в закатное небо, отправился на прогулку.
В одной руке я держал трубку, в другой – флягу. Едва слышно шелестел травами ветер. Двигаясь в сторону быстро темнеющих гор, я дошел до речушки и остановился, чтобы присесть на склоненный к самой воде ствол ивы. Недалеко от берега шумно плеснула какая-то рыбина. Я смотрел на бегущую воду, и мне казалось, что я слышу какие-то далекие, нежные струны: верно, то играл лютнист богини Рек, восхищенный прелестью сегодняшнего вечера. К сожалению, мое блаженное оцепенение продолжалось совсем недолго.
Слева от меня донесся нарастающий скрип, к которому примешивалось недовольное лошадиное фырканье. Я встал и раздвинул ветви – в просветах прибрежного кустарника мелькнул борт тяжеленного фургона, запряженного четверкой огромных злых лошадей. Видимо, ниже по течению находился брод.
Удивленный, я скользнул вдоль берега и действительно увидел фуру, перебирающуюся через ручей. В густом и уже черном ельнике виднелась узкая просека – дорога. Но куда она вела? Я мог поклясться, что это не та грунтовка, по которой я ехал до развилки. Фура тем временем выползла на берег, чмокнул кнут, и лошади, отфыркиваясь и зло косясь на возниц, потянули ее в лесной сумрак. По скрипу, издаваемому фурой, я понял, что она нагружена чем-то очень тяжелым.
Я преодолел кусты и зашагал, обходя поле, к давешней развилке.
Перебравшись через холм, я срезал путь оврагом и вскоре увидел еще один поворот – от той самой раскатанной дороги к реке ответвлялась новая тропа. На песке были видны свежие следы широких колес. Я остановился и хмыкнул – да-а, эти парни везут нечто солидное! Четыре зверюги изо всех сил упирались в землю своими копытами, а каждое из них было, пожалуй, с мою задницу размером.
И куда они, интересно, спешат на ночь глядя?
Я дошел по следу до самого брода, постоял, выкурил трубочку и решил возвращаться в дом. С гор тянуло туманом, ночь обещала быть нежаркой. Недалеко от оврага, через который я уже проходил, мне попалось именно то, что надо. Я сорвал пару неприметных цветочков, понюхал их и улыбнулся. У меня есть еще чуть-чуть порошка, сейчас я смешаю его со свежими лепестками и велю заварить. А завтра сорву еще, они тут должны быть обязательно, только искать уже темно…
Из кухни раздавались веселые детские голоса. Я тихонько поднялся к себе, быстро приготовил смесь, ссыпал ее в небольшой каменный стаканчик и двинулся вниз. За столом сидели аж пять разновозрастных ртов. При виде меня они враз прекратили гам и принялись пожирать неожиданного гостя глазами, да так весело, что позабыли про кукурузную кашу, которой только что заправлялись.
– Заварите-ка это для вашей сестрицы, – предложил я Эдне, протягивая ей стаканчик, – и крепко заварите, чтоб постояло. Хуже, по крайней мере, не будет.
– Вы разве лекарь, сударь? – почти испугалась женщина.
– Чуть-чуть, – усмехнулся я. – Так, просто плавал много. А мне, если нетрудно, добавьте в белое меду, да прогрейте его с лимонником. Если у вас есть кери-бери, бросьте в кувшин пару горошин, но не больше, слышите? А я буду наверху.
Глава 8
Я подозвал повара и приказал ему заготовить мне холодные закуски и вина для дальней дороги. Четверть часа спустя, рассчитавшись и набив сумки свертками в шелковой и промасленной бумаге, я запрыгнул на Лину, погладил ее по шее и медленно поехал прочь.
* * *
Моя карта не соврала: от Альнена шла добротная королевская дорога. Миль через двадцать, после разъезда за старым фортом Бингс, она закончилась, и копыта Лины мягко застучали по хорошо укатанной песчаной колее. Несколько раз мне попадались фуры селян, влекомые равнодушными крепконогими конями, перед фортом мимо меня проскакал офицер в кожаном шлеме с перьями, но в целом край оказался действительно пустынным – до самого заката я увидел лишь три деревушки, а однажды – заросшую, явно брошенную ферму с большим серым домом и покосившимися загонами. Луга перемежались рощами, к вечеру я въехал в густой ельник и с беспокойством подумал, что ночевать здесь было бы не очень уютно. К счастью, волновался я зря – выехав из леса, я взобрался на холм и сразу же увидел внизу большой каменный дом, загон с коровами и обширные огороды. Здесь явно кто-то жил.Приблизившись, я увидел двух крепких парней чуть старше меня, возившихся во дворе с большим крытым возом. Они тоже заметили меня и, отложив свой деготь, неторопливо вышли за ворота. Я остановился.
– Хорошая у вас кобыла, сударь, – вежливо заметил старший из них, светловолосый, скуластый, какой-то не совсем пеллийский. На нем были крепкие кожаные штаны, сапоги и распахнутая на груди рубаха. Его брат, более приземистый и русый, добродушно улыбнулся и поздоровался со мной коротким поклоном.
– Спасибо, – отозвался я. – А что, хозяин, переночевать у вас нельзя ли?
– Отчего ж нельзя, на то он и есть – постоялый двор. Один птенчик с ужином, сударь.
– Идет, – согласился я и, спрыгнув с Лины, передал ее повод младшему.
В этот момент из дома вышел старший, явно папаша этой парочки, массивный мужчина с седой бородой, облаченный в суконный кафтан до колен и такие же, только более дорогие – с серебряной кистью, – штаны.
– Прошу пожаловать, сударь, – прогудел он, – издалека ли? Что на ужин прикажете?
Несколько минут спустя, умывшись и приведя в порядок волосы, я уже сидел вместе с хозяевами в просторном зале, уминал нежнейшего кролика под грибным соусом и рассказывал, что недавно окончил столичную морскую школу и решил немного побродить по суше – моря я еще навидаюсь. Хозяин, Лент, понимающе ухмылялся и подливал мне вина. В зале тем временем стали появляться местные фермеры, приехавшие пропустить пару стаканчиков перед сном. Несмотря на то что буквально каждая ферма в Пеллии имеет свой виноградник и, несомненно, собственное вино, сельские жители, как я уже знал, всегда стремятся провести вечер в компании приятелей и многочисленных родичей, а подобные заведения служат чем-то вроде центра небольшой округи.
Я не вызвал у них особого интереса – мне вежливо кивали и чинно, с достоинством садились за стол, где их уже ждало вино и какая-нибудь простецкая закусь. Поужинав, я немного побродил с трубкой вдоль дороги и отправился спать.
Пока мои страхи – разбойники, воры и, главное, недружелюбные селяне – мало походили на реальность. У себя на родине я вряд ли смог бы путешествовать в одиночку, не подвергаясь какой-либо из перечисленных опасностей, но вокруг меня была Пеллия, совсем другая, свободная и оттого чинно-достойная до полнейшей скучности страна. Все встреченные мною селяне выглядели здесь практически одинаково: немного флегматично, почти равнодушно и уж совершенно незлобиво. У них, в сущности, хватало своих забот, чтобы обращать внимание на каждого встречного-поперечного. Их защищали королевские законы, и, в отличие от большинства виденных мною стран, все они с детства имели право выбора, все они были хозяевами своей земли и своей судьбы. Для человека, выросшего на противоположном берегу океана, это было более чем странно.
…Ранним утром, наскоро позавтракав, я распрощался с хозяевами и двинулся дальше. Барон Ливэн не обманул меня: Лина послушно трусила по дороге, не проявляя ни малейшего желания сбросить меня на землю и никак не реагируя на мою дурацкую посадку. Еще вечером я сориентировался по карте – выходило, что до Йоша оставалось не более тридцати миль. При такой неспешной езде я вполне мог преодолеть это расстояние к вечеру – точнее, вечером я должен был въехать в городок, за которым начинались предгорья. Вскоре после полудня я остановился на заброшенной ферме справа от дороги, напоил из колодца свою кобылу и отправил ее пастись на густо заросшей лужайке. Прихваченных из Альнена запасов должно было хватить надолго, по крайней мере сейчас у меня оставались еще две копченые курицы, солидный кусок окорока и паштет, который я и решил съесть, дабы он не протух. На постоялом дворе меня снабдили краюхой белого хлеба, нож у меня, разумеется, был, и я, удобно примостившись на небольшом холмике, принялся за дело. Настроение у меня было отличное – вокруг щебетали птицы, ветер ласково шуршал травами, далеко впереди синела хвойная роща.
Поглядев на Лину, меланхолично пожирающую траву, я вдруг вспомнил, что впервые после своего бегства из дома путешествую совершенно один по незнакомым мне землям. Впрочем, сейчас ситуация была несколько иной, хотя и не менее опасной. Собственно, я толком и не знал, что именно собираюсь искать в монастыре – меня вело подсознательное ощущение того, что именно там, в Йоше, кроется разгадка этой странной тайны, так упорно державшей меня в столице. Я хмыкнул, забросил в траву остатки паштета и поднялся на ноги.
Когда солнце коснулось верхушек далеких сосен, я увидел впереди башенки небольшого города. Впереди был Йош. Копыта Лины устало застучали по старой брусчатке дороги, которая вскоре вывела нас к мраморным воротам с парой прокопченных курильниц – дальше начинались сады и узкие улочки. На меня никто не обратил особого внимания. Где-то справа взревели трубы, призывая верующих на молитву. Я неторопливо проехал пару кварталов и оказался на площади, где находились городская управа и почта. Страшно зевающий служащий открыл мне единственный кабинетик, принес вина и удалился, предупредив, что ночью его сменит мальчишка-стажер. Сидеть здесь до ночи я не собирался: мне требовалось лишь сообщить Иллари свой новый адрес до востребования, что я и сделал.
Рассчитываясь с почтмейстером, я поинтересовался, где можно остановиться на ночлег. Как выяснилось, лучший постоялый двор находился за восточными воротами, что было мне на руку.
Следующим утром, заплатив тучному и донельзя ленивому хозяину, я снова взгромоздился на Лину и двинулся в сторону гор.
Никаких поселков и постоялых дворов дальше на карте не было, как не было и обители Меллас, но я хорошо запомнил ее расположение в книге, которую листал Энгард. Проселочная дорога, успевшая кое-где зарасти травой, вела меня именно туда, куда мне было надо. Еще в Альнене, расставшись с молодым бароном, я запасся всем необходимым для жизни на природе: у меня была крохотная палатка на одного, жаровня и теплое одеяло. На постоялом дворе я пополнил свои запасы провизии и рассчитывал, что их хватит на первое время. Вообще я совершенно не представлял себе, сколько мне придется тут проторчать.
Незадолго до заката впереди показалась развилка – точнее, от старой дороги, ведущей в горы, отходила едва заметная стежка. Наверное, решил я, там заброшенная ферма. Отправляться на поиски монастыря на ночь глядя я не собирался, а ночевать все же лучше под крышей, пусть даже и дырявой. Мы с Линой перевалили через холм, и я увидел возделанное поле – здесь еще кто-то жил.
Дальше, за не слишком ухоженным садом, виднелись замшелые крыши построек.
Через несколько минут я остановился подле перекошенных от старости ворот, за которыми стоял большой каменный дом и несколько амбаров. Из высокой трубы шел жидковатый дымок. Я достал из кобуры пистолет и что есть мочи шарахнул рукоятью в серые дубовые доски, затрещавшие от такого невежливого обращения. В ответ мне донеслось лошадиное ржание и сдавленный собачий рык. В воротах приоткрылась калитка.
Разумеется, я ожидал, что мне откроет хозяин – возможно, тучный от ежедневного пива и не очень-то довольный появлением нежданного гостя, но вместо него я увидел худощавую молодую женщину, с настороженностью глядящую на меня через образовавшуюся щель. Осмотрев меня с головы до ног, женщина немного успокоилась и спросила, смешно наклоняя к плечу свою узкую голову:
– Вы заблудились, сударь? Дорога там, за садом.
– Нет, – улыбнулся я, – просто я ищу место для ночлега… Вы не пустили бы меня на ночь? Человек я смирный, да и расплачусь, как скажете.
Услышав о деньгах, она неуверенно заулыбалась и открыла калитку во всю ширь.
– У нас не очень-то удобно для такого господина. И с ужином не очень… К тому же дети… полон дом детей. Но если вы согласитесь спать на чердаке, то мы, наверное, можем вас принять.
– Согласен, – кивнул я, спрыгивая с покорно стоящей Лины, – а что до еды, то если у вас найдется пара яиц, так больше мне ничего и не нужно.
По двору носились взъерошенные, какие-то потные куры, в углу угрюмо щерился седой старый пес, а из конюшни выглядывала любопытная морда такой же древней, подслеповатой коняги. Расстегивая подпругу, я заметил в окне второго этажа три детские рожицы, прилипшие к мутному стеклу. Пока я возился с лошадью, женщина молча стояла подле меня, разглядывая мой наряд и оружие, притороченное к седлу. В конце концов я снял с Лины седло и сбрую, завел животное в конюшню, где обнаружился немалый запас сена, и, нагруженный своим скарбом, двинулся к дому.
– Как прикажете величать вас, сударь?
– Просто господин Матти, – отозвался я, поднимаясь вслед за хозяйкой по скрипучей лестнице на самый верх.
– Меня зовут Эдна. Можете оставить здесь свои вещи, а я пока поставлю греться воду для умывания и займусь вашим ужином. Хорошего вина у нас, конечно, нет, но чем промочить горло – найдется.
Я согласно кивнул и осмотрелся. Чердак был сухим, в отгороженной комнатке, куда привела меня Эдна, приятно пахло сеном и разными травами. Здесь стоял черный от старости комод, высоченная, почти мне по пояс, кровать, прикрытая каким-то пледом, и медный таз для мытья. Похоже, этими апартаментами пользовались нечасто. Я нашел на притолоке пару гвоздей, развесил на них ружья и подошел к островерхому окну. Передо мной открывался чудесный вид, так не похожий на то, к чему я привык, – невдалеке блестела закатным солнцем быстрая речушка, упираясь противоположным берегом в густой ельник, а дальше начинались величественные горы. Где-то там, за ближайшим перевалом, находилась конечная цель моего путешествия – обитель Меллас.
Эдна принесла мне кувшин с водой и, немного смущаясь, сообщила, что яичница будет готова с минуты на минуту. Я вежливо кивнул и принялся смывать с себя пыль. Здесь было удивительно спокойно, этакая тишайшая идиллия заброшенной в горы фермы, оторванной от всего окружающего мира и живущей своей размеренной, сонной жизнью, – поле, сад, коровы с козами. Я фыркнул, вытер лицо полотенцем и не отказал себе в удовольствии посмотреть в окно еще разик. Пожалуй, при хорошей удаче я не отказался бы провести здесь пару месяцев… Но о таком не стоило даже мечтать.
В кухне пахло разогретыми соусами.
Усевшись за добела выскобленный стол, я ощутил приступ поистине волчьего голода. Эдна повернулась от плиты и, тихонько улыбаясь, выложила на глиняную тарелку здоровенную, исходящую паром яичницу. Я едва сдержал довольное ворчание.
– А что же ваши дети? – спросил я, когда у меня перестали течь слюни.
– Потом, – вздохнула хозяйка. – Да тут не только мои… Сестра моя, Тарра, наверху лежит. Два месяца как родила, мертвенького, так с тех пор и не встает почти. Муж у нее на шахте погиб…
– А что лекари?
– Да какие уж тут лекари, сударь! Так, название одно. И кровь пускали, и прижигания – а все без толку, все лежит да в потолок смотрит. По нужде только и встает, бедная.
Я понимающе вздохнул и принялся за вино. Действительно… хотя, если дело обстоит так, как мне в данном случае кажется, вылечить несчастную совсем несложно. Это я уже видел: можно травами, а можно, было бы время, так и руками.
И уж конечно, никаких прижиганий. Я покончил с ужином, поблагодарил хозяйку и, задумчиво поглядев в закатное небо, отправился на прогулку.
В одной руке я держал трубку, в другой – флягу. Едва слышно шелестел травами ветер. Двигаясь в сторону быстро темнеющих гор, я дошел до речушки и остановился, чтобы присесть на склоненный к самой воде ствол ивы. Недалеко от берега шумно плеснула какая-то рыбина. Я смотрел на бегущую воду, и мне казалось, что я слышу какие-то далекие, нежные струны: верно, то играл лютнист богини Рек, восхищенный прелестью сегодняшнего вечера. К сожалению, мое блаженное оцепенение продолжалось совсем недолго.
Слева от меня донесся нарастающий скрип, к которому примешивалось недовольное лошадиное фырканье. Я встал и раздвинул ветви – в просветах прибрежного кустарника мелькнул борт тяжеленного фургона, запряженного четверкой огромных злых лошадей. Видимо, ниже по течению находился брод.
Удивленный, я скользнул вдоль берега и действительно увидел фуру, перебирающуюся через ручей. В густом и уже черном ельнике виднелась узкая просека – дорога. Но куда она вела? Я мог поклясться, что это не та грунтовка, по которой я ехал до развилки. Фура тем временем выползла на берег, чмокнул кнут, и лошади, отфыркиваясь и зло косясь на возниц, потянули ее в лесной сумрак. По скрипу, издаваемому фурой, я понял, что она нагружена чем-то очень тяжелым.
Я преодолел кусты и зашагал, обходя поле, к давешней развилке.
Перебравшись через холм, я срезал путь оврагом и вскоре увидел еще один поворот – от той самой раскатанной дороги к реке ответвлялась новая тропа. На песке были видны свежие следы широких колес. Я остановился и хмыкнул – да-а, эти парни везут нечто солидное! Четыре зверюги изо всех сил упирались в землю своими копытами, а каждое из них было, пожалуй, с мою задницу размером.
И куда они, интересно, спешат на ночь глядя?
Я дошел по следу до самого брода, постоял, выкурил трубочку и решил возвращаться в дом. С гор тянуло туманом, ночь обещала быть нежаркой. Недалеко от оврага, через который я уже проходил, мне попалось именно то, что надо. Я сорвал пару неприметных цветочков, понюхал их и улыбнулся. У меня есть еще чуть-чуть порошка, сейчас я смешаю его со свежими лепестками и велю заварить. А завтра сорву еще, они тут должны быть обязательно, только искать уже темно…
Из кухни раздавались веселые детские голоса. Я тихонько поднялся к себе, быстро приготовил смесь, ссыпал ее в небольшой каменный стаканчик и двинулся вниз. За столом сидели аж пять разновозрастных ртов. При виде меня они враз прекратили гам и принялись пожирать неожиданного гостя глазами, да так весело, что позабыли про кукурузную кашу, которой только что заправлялись.
– Заварите-ка это для вашей сестрицы, – предложил я Эдне, протягивая ей стаканчик, – и крепко заварите, чтоб постояло. Хуже, по крайней мере, не будет.
– Вы разве лекарь, сударь? – почти испугалась женщина.
– Чуть-чуть, – усмехнулся я. – Так, просто плавал много. А мне, если нетрудно, добавьте в белое меду, да прогрейте его с лимонником. Если у вас есть кери-бери, бросьте в кувшин пару горошин, но не больше, слышите? А я буду наверху.
Глава 8
Ранним утром я застал Эдну в крайне возбужденном состоянии. Похоже, она ждала моего появления.
– Она попросила есть, сударь! – восторженным шепотом заговорила женщина. – Представляете, сама попросила! Впервые за столько времени-то, а!.. И ела, как человек, а не как птенчик, ах сударь!.. Неужто это отвар ваш подействовал?
– Наверное, – улыбнулся я. – Если вы позволите мне остаться у вас на некоторое время, вечером я принесу еще.
– Да что вы, сударь, – зачастила Эдна, громыхая сковородками, – что вы, по мне так хоть навсегда у нас оставайтесь! Я вот и курочку вам на завтрак…
– А скажите-ка, – начал я, усаживаясь, – куда ведет та тропа, что через брод идет?.. Леса у вас красивые…
– Тропа? – хозяйка нахмурилась и на мгновение застыла с тарелкой в руке. – Так то в обитель дорога, сударь. Монастырь-то старый опять освятили. Все в округе уж и думать про него забыли, а тут вдруг опять ожила обитель. Строят они там что-то, сударь. И монахов-то сколько наехало, со всего королевства, поди.
Богатая обитель, по всему видно, благоволит к ней Урия. А меня и на свете, кажется, не было, когда ушли оттуда все. А тут – опять, вот… поди ж ты.
– И далеко до монастыря? – равнодушно спросил я.
– Да к полудню, глядишь, и доберетесь. А может, даже и нет… я-то ведь, к грехам моим, так там ни разу и не была, только со слов людских слыхала. Там ведь, дальше, как на восход-то, к морю, то есть места, говорят, гиблые. – Эдна вздохнула и налила себе стаканчик вина. – Духи недобрые из болот вылазят… так наши и рады, что обитель-то… того и гляди, снова народ сюда потянется.
– Красивый, наверное, монастырь, – поддакнул я. – Посмотреть, что ли?
– Вот уж не знаю, сударь, насчет красоты. Старый что – так это точно. Не знаю только, пустят ли. Говорят, строгая обитель. Пока служить не наладятся, мирянам вроде как и ходу нет туда.
– Угу-м…
Эта строгость не понравилась мне с ходу. Что за монастырь, который не любит богомольцев с пожертвованиями? Тем более монастырь, который отстраивается заново?.. Да уж. Да на них тут вся округа пахать должна!
– После океана, знаете ли, очень уж хотел горами подышать, – признался я простодушной Эдне. – Скоро ведь опять в море!
– Ну, воздух у нас тут целебный, – подхватила она, – от всех хворей хорош. Дальше только, к болотам, там худо – ну так туда и ехать вам не надо! Еще и перевалы!
– Да-да, – закивал я. – Меня, знаете, в лес все тянет. Хоть и человек я морской, но стоишь, бывает, вахту и думаешь: пристроиться бы как-нибудь на опушке с фляжкой терпкого да траву послушать.
Полчаса спустя провожаемый розовой от восхищения хозяйкой я выехал за ворота и неторопливо двинулся к знакомому мне броду. Лина охотно перенесла меня через речушку и углубилась в темный ельник. Двигаясь по узкой тропе, я смотрел вниз: судя по обилию однотипных следов, тяжело груженные телеги проезжали здесь много раз. Что они тащили в монастырь – кирпич, что ли? Лес закончился вместе с песком, теперь мы неспешно трусили по красноватой земле, постепенно поднимаясь все выше. Судя по следам копыт, ломовикам приходилось здесь особенно тяжело. Я лениво разглядывал кусты по краям дороги и не заметил, как вокруг меня появились рыжеватые скалы, густо поросшие темно-зелеными пятнами местного лишайника. Дорога стала чуть шире, теперь мы с Линой двигались через неглубокие овражки, иногда пересекая узенькие веселые ручейки, пенно шумящие по светлой гальке. Я оглянулся назад – лес казался отсюда далеким темным пятном, за которым мои глаза, привычные к расстояниям океана, разглядели едва видимые коробочки фермы.
За час до полудня я сделал привал, усевшись на гладкий, разогретый солнцем валун. На моей столичной карте не было ни этой дороги, ни каких-либо населенных пунктов поблизости – вот тебе и точность. Раз Эдна говорила об «округе», значит, какие-то деревеньки здесь быть должны. Впрочем, картографы могли не нанести их по причине мелкости и незначительности: кому, в самом деле, интересны поселения горцев-охотников, до которых даже податной комиссар добирается от силы раз в году.
Умяв кусок холодной свинины, я запихнул карту в дальний карман седельной сумки и забрался на Лину. Если Эдна не ошиблась, обитель Меллас должна была появиться в ближайшие часы.
Я увидел ее даже раньше, чем думал.
Взобравшись по некрутому глинистому склону, я резко осадил свою кобылу и привстал в стременах – передо мной лежала довольно обширная долина, густо поросшая лесом. Над темным частоколом деревьев, не более чем в миле от меня, виднелась граненая башня с острой крышей, увенчанной каким-то затейливым символом. Я провел рукой по лбу и спешился. Несомненно, это был монастырь. Но приближаться к нему по дороге мне почему-то совершенно не хотелось. Местность полого опускалась вниз, справа и слева от меня безразличной ко всему ратью стояли горы; забравшись на дерево, я наверняка смог бы разглядеть монастырь целиком, но эту экспедицию я решил оставить на потом. Глядя, как завороженный, на темную, древнюю башню, я принял вправо и углубился в чащу.
Я остановился в маленьком овражке, где лес, сильно прореженный когда-то, изрядно порос вездесущим кустарником, облегчавшим маскировку. Привязав Лину, я вытянул из седельной кобуры длинный штуцер и осторожно, пригнувшись, двинулся вперед. Из кустов мне были отлично видны массивные, на совесть окованные ворота монастыря и изрядная часть щербатой каменной стены высотой в четыре моих роста.
Кроме граненой башни, с опушки можно было разглядеть замшелые крыши каких-то построек и край чего-то, напоминающего толстенную корабельную трубу. Эта «труба», выстроенная из свежего, как мне казалось, кирпича, находилась много правее меня – выкурив для спокойствия трубочку, я пошел вдоль опушки, постепенно огибая монастырь по кругу. Скоро мне повезло: взобрался на холм и удобно устроился в развилке меж двух искривленных стволов: отсюда ближайшая ко мне часть монастыря была видна довольно хорошо. Старая башня была, без сомнения, молельней, а строения, разбросанные вокруг нее, предназначались для жилья. За ними я разглядел обширные конюшни, скотный двор и низкие внутренние вороти, отделявшие, очевидно, монастырский двор от основной хозяйственной части, – стена мешала рассмотреть его план в деталях, но мне казалось, что дальше, вниз в долину, находились поля и огороды.
По двору сновали фигурки монахов в почти одинаковых, серых или коричневых, одеяниях с капюшонами, занятые какими-то своими делами – впрочем, их было немного, а вот вокруг новостроя шла типичная возня с кирпичом и известью. До моего уха доносился слабый перестук плотницких топоров. Сперва я решил, что в монастыре строили собственный кирпичный заводик, но потом понял, что это не так: загадочная труба возводилась прямо на фундаменте из старого темного камня, оставшегося от разобранных древних построек. Смысл этой стройки был мне совершенно непонятен. Башенка должна была достигать изрядной высоты, по крайней мере, уже сейчас она была обнесена лесами на полсотни локтей выше края стенок.
По логике вещей, сказал я себе, в древнем монастыре никогда не станут возводить новую молельную башню, если старая находится во вполне пригодном состоянии. Да и вообще, какая там молельня, в эту трубу от силы засунутся пять святош! Не станут же они там сидеть друг на друге… Я не видел ни одного пеллийского монастыря изнутри, но читал о них немало. Суть была общей для всех, вне зависимости от того, какому божеству там служили: чем древней обитель, тем лучше. Преклонение перед стариной доходило порой до абсурда, монахи могли жить в полуразрушенных, малопригодных строениях, проводя службы в ветхих от времени молельнях, ремонтировать которые считалось кощунственным. Нет, сказал я себе, это явно не культовое сооружение, это что-то другое. Вот только что же? Или Уннас решил революционизировать культ, введя новые традиции? Чепуха, в монахи идут только ортодоксы, помешанные на детальнейшем соблюдении замшелых ритуалов, и он никогда не смог бы набрать себе братию.
В монастыре тем временем ударил гонг. Строители побросали инструменты и, подобрав полы своих одеяний, чуть ли не бегом бросились в длинное приземистое строение. Очевидно, у них начинался обед. Я не ошибся – минут через двадцать окрестности прорезал хриплый зов молельного рога, и насытившаяся братия с явной ленцой потянулась в башню.
За три часа до заката я поднялся, размял порядком затекшие ноги и отправился в обратный путь. За все это время из ворот монастыря не вышло ни одного человека, не было и возов с грузом. Братия безмятежно занималась своей стройкой, напрочь позабыв обо всем, что творилось за крепкими стенами древней обители. Я был разочарован и в то же время заинтригован – проклятая труба не давала мне покоя, я хотел понять, для чего же она предназначена.
Уже в сумерках я остановился в знакомом овражке и, ползая на карачках, сорвал несколько необходимых мне цветков. Если лекарство подействовало, то несчастная сестра доброй Эдны оправится в течение ближайшей недели. А может, и раньше… Вскоре я передал Лину старшему из мальчишек, глядевшему на меня со сверкающей смесью восхищения и любопытства (дети наверняка подслушивали мои разговоры с хозяйкой и уже знали, конечно, что я молодой моряк, недавно окончивший престижную Навигационную школу), и прошел в кухню. Эдна привычно колдовала у плиты.
– Ох, что ж вы так запылились-то, сударь! – набросилась она на меня. – Давайте, давайте куртку свою, уж я сейчас почищу как следует!
– Не нужно, – устало рассмеялся я. – Лучше согрей мне воды да подай ужин. Я здорово устал и хочу лечь пораньше.
– Она попросила есть, сударь! – восторженным шепотом заговорила женщина. – Представляете, сама попросила! Впервые за столько времени-то, а!.. И ела, как человек, а не как птенчик, ах сударь!.. Неужто это отвар ваш подействовал?
– Наверное, – улыбнулся я. – Если вы позволите мне остаться у вас на некоторое время, вечером я принесу еще.
– Да что вы, сударь, – зачастила Эдна, громыхая сковородками, – что вы, по мне так хоть навсегда у нас оставайтесь! Я вот и курочку вам на завтрак…
– А скажите-ка, – начал я, усаживаясь, – куда ведет та тропа, что через брод идет?.. Леса у вас красивые…
– Тропа? – хозяйка нахмурилась и на мгновение застыла с тарелкой в руке. – Так то в обитель дорога, сударь. Монастырь-то старый опять освятили. Все в округе уж и думать про него забыли, а тут вдруг опять ожила обитель. Строят они там что-то, сударь. И монахов-то сколько наехало, со всего королевства, поди.
Богатая обитель, по всему видно, благоволит к ней Урия. А меня и на свете, кажется, не было, когда ушли оттуда все. А тут – опять, вот… поди ж ты.
– И далеко до монастыря? – равнодушно спросил я.
– Да к полудню, глядишь, и доберетесь. А может, даже и нет… я-то ведь, к грехам моим, так там ни разу и не была, только со слов людских слыхала. Там ведь, дальше, как на восход-то, к морю, то есть места, говорят, гиблые. – Эдна вздохнула и налила себе стаканчик вина. – Духи недобрые из болот вылазят… так наши и рады, что обитель-то… того и гляди, снова народ сюда потянется.
– Красивый, наверное, монастырь, – поддакнул я. – Посмотреть, что ли?
– Вот уж не знаю, сударь, насчет красоты. Старый что – так это точно. Не знаю только, пустят ли. Говорят, строгая обитель. Пока служить не наладятся, мирянам вроде как и ходу нет туда.
– Угу-м…
Эта строгость не понравилась мне с ходу. Что за монастырь, который не любит богомольцев с пожертвованиями? Тем более монастырь, который отстраивается заново?.. Да уж. Да на них тут вся округа пахать должна!
– После океана, знаете ли, очень уж хотел горами подышать, – признался я простодушной Эдне. – Скоро ведь опять в море!
– Ну, воздух у нас тут целебный, – подхватила она, – от всех хворей хорош. Дальше только, к болотам, там худо – ну так туда и ехать вам не надо! Еще и перевалы!
– Да-да, – закивал я. – Меня, знаете, в лес все тянет. Хоть и человек я морской, но стоишь, бывает, вахту и думаешь: пристроиться бы как-нибудь на опушке с фляжкой терпкого да траву послушать.
Полчаса спустя провожаемый розовой от восхищения хозяйкой я выехал за ворота и неторопливо двинулся к знакомому мне броду. Лина охотно перенесла меня через речушку и углубилась в темный ельник. Двигаясь по узкой тропе, я смотрел вниз: судя по обилию однотипных следов, тяжело груженные телеги проезжали здесь много раз. Что они тащили в монастырь – кирпич, что ли? Лес закончился вместе с песком, теперь мы неспешно трусили по красноватой земле, постепенно поднимаясь все выше. Судя по следам копыт, ломовикам приходилось здесь особенно тяжело. Я лениво разглядывал кусты по краям дороги и не заметил, как вокруг меня появились рыжеватые скалы, густо поросшие темно-зелеными пятнами местного лишайника. Дорога стала чуть шире, теперь мы с Линой двигались через неглубокие овражки, иногда пересекая узенькие веселые ручейки, пенно шумящие по светлой гальке. Я оглянулся назад – лес казался отсюда далеким темным пятном, за которым мои глаза, привычные к расстояниям океана, разглядели едва видимые коробочки фермы.
За час до полудня я сделал привал, усевшись на гладкий, разогретый солнцем валун. На моей столичной карте не было ни этой дороги, ни каких-либо населенных пунктов поблизости – вот тебе и точность. Раз Эдна говорила об «округе», значит, какие-то деревеньки здесь быть должны. Впрочем, картографы могли не нанести их по причине мелкости и незначительности: кому, в самом деле, интересны поселения горцев-охотников, до которых даже податной комиссар добирается от силы раз в году.
Умяв кусок холодной свинины, я запихнул карту в дальний карман седельной сумки и забрался на Лину. Если Эдна не ошиблась, обитель Меллас должна была появиться в ближайшие часы.
Я увидел ее даже раньше, чем думал.
Взобравшись по некрутому глинистому склону, я резко осадил свою кобылу и привстал в стременах – передо мной лежала довольно обширная долина, густо поросшая лесом. Над темным частоколом деревьев, не более чем в миле от меня, виднелась граненая башня с острой крышей, увенчанной каким-то затейливым символом. Я провел рукой по лбу и спешился. Несомненно, это был монастырь. Но приближаться к нему по дороге мне почему-то совершенно не хотелось. Местность полого опускалась вниз, справа и слева от меня безразличной ко всему ратью стояли горы; забравшись на дерево, я наверняка смог бы разглядеть монастырь целиком, но эту экспедицию я решил оставить на потом. Глядя, как завороженный, на темную, древнюю башню, я принял вправо и углубился в чащу.
Я остановился в маленьком овражке, где лес, сильно прореженный когда-то, изрядно порос вездесущим кустарником, облегчавшим маскировку. Привязав Лину, я вытянул из седельной кобуры длинный штуцер и осторожно, пригнувшись, двинулся вперед. Из кустов мне были отлично видны массивные, на совесть окованные ворота монастыря и изрядная часть щербатой каменной стены высотой в четыре моих роста.
Кроме граненой башни, с опушки можно было разглядеть замшелые крыши каких-то построек и край чего-то, напоминающего толстенную корабельную трубу. Эта «труба», выстроенная из свежего, как мне казалось, кирпича, находилась много правее меня – выкурив для спокойствия трубочку, я пошел вдоль опушки, постепенно огибая монастырь по кругу. Скоро мне повезло: взобрался на холм и удобно устроился в развилке меж двух искривленных стволов: отсюда ближайшая ко мне часть монастыря была видна довольно хорошо. Старая башня была, без сомнения, молельней, а строения, разбросанные вокруг нее, предназначались для жилья. За ними я разглядел обширные конюшни, скотный двор и низкие внутренние вороти, отделявшие, очевидно, монастырский двор от основной хозяйственной части, – стена мешала рассмотреть его план в деталях, но мне казалось, что дальше, вниз в долину, находились поля и огороды.
По двору сновали фигурки монахов в почти одинаковых, серых или коричневых, одеяниях с капюшонами, занятые какими-то своими делами – впрочем, их было немного, а вот вокруг новостроя шла типичная возня с кирпичом и известью. До моего уха доносился слабый перестук плотницких топоров. Сперва я решил, что в монастыре строили собственный кирпичный заводик, но потом понял, что это не так: загадочная труба возводилась прямо на фундаменте из старого темного камня, оставшегося от разобранных древних построек. Смысл этой стройки был мне совершенно непонятен. Башенка должна была достигать изрядной высоты, по крайней мере, уже сейчас она была обнесена лесами на полсотни локтей выше края стенок.
По логике вещей, сказал я себе, в древнем монастыре никогда не станут возводить новую молельную башню, если старая находится во вполне пригодном состоянии. Да и вообще, какая там молельня, в эту трубу от силы засунутся пять святош! Не станут же они там сидеть друг на друге… Я не видел ни одного пеллийского монастыря изнутри, но читал о них немало. Суть была общей для всех, вне зависимости от того, какому божеству там служили: чем древней обитель, тем лучше. Преклонение перед стариной доходило порой до абсурда, монахи могли жить в полуразрушенных, малопригодных строениях, проводя службы в ветхих от времени молельнях, ремонтировать которые считалось кощунственным. Нет, сказал я себе, это явно не культовое сооружение, это что-то другое. Вот только что же? Или Уннас решил революционизировать культ, введя новые традиции? Чепуха, в монахи идут только ортодоксы, помешанные на детальнейшем соблюдении замшелых ритуалов, и он никогда не смог бы набрать себе братию.
В монастыре тем временем ударил гонг. Строители побросали инструменты и, подобрав полы своих одеяний, чуть ли не бегом бросились в длинное приземистое строение. Очевидно, у них начинался обед. Я не ошибся – минут через двадцать окрестности прорезал хриплый зов молельного рога, и насытившаяся братия с явной ленцой потянулась в башню.
За три часа до заката я поднялся, размял порядком затекшие ноги и отправился в обратный путь. За все это время из ворот монастыря не вышло ни одного человека, не было и возов с грузом. Братия безмятежно занималась своей стройкой, напрочь позабыв обо всем, что творилось за крепкими стенами древней обители. Я был разочарован и в то же время заинтригован – проклятая труба не давала мне покоя, я хотел понять, для чего же она предназначена.
Уже в сумерках я остановился в знакомом овражке и, ползая на карачках, сорвал несколько необходимых мне цветков. Если лекарство подействовало, то несчастная сестра доброй Эдны оправится в течение ближайшей недели. А может, и раньше… Вскоре я передал Лину старшему из мальчишек, глядевшему на меня со сверкающей смесью восхищения и любопытства (дети наверняка подслушивали мои разговоры с хозяйкой и уже знали, конечно, что я молодой моряк, недавно окончивший престижную Навигационную школу), и прошел в кухню. Эдна привычно колдовала у плиты.
– Ох, что ж вы так запылились-то, сударь! – набросилась она на меня. – Давайте, давайте куртку свою, уж я сейчас почищу как следует!
– Не нужно, – устало рассмеялся я. – Лучше согрей мне воды да подай ужин. Я здорово устал и хочу лечь пораньше.