Страница:
– Вирусов?! – шарахнулся Дельво. – Но… как?
– Вы подверглись лучевой обработке. Не переживайте, на потенции она не скажется, зато могу гарантировать, что с вашим горлом, уважаемый, станет куда лучше… а вы что, жаловались на сифилис?
Брадден Дельво стал бледнеть, но Ланкастер, аккуратно взяв его под локоть, поспешил усадить контрразведчика в кресло второго инженера.
– Уй, – тотчас же произнес Дельво, и стоявший рядом с ним Каннахан шарахнулся в сторону.
– Не бойтесь вы так, – с раздражением привстал Огоновский. – Кресло подстраивается под ваше тело. Если желаете массаж – пульт под правой рукой, там, внизу. Садитесь же наконец! Терморегулятор снизу от пульта массажа… я не ожидал ксеношока при общении с человеческой техникой, джентльмены! А посади вас в кресло корварского пилота, что будет?
– А что, надо? – испуганно спросил Дельво, не имевший, впрочем, представления, о чем идет речь.
– Вы ужасающе критичны, Андрей, – хмыкнул Ланкастер. – А еще политик! То же самое вы рассказываете своим избирателям?
– Если бы у меня был выбор, – злобно отозвался Огоновский, но тут же, сделав глубокий вдох, смолк.
Каннахан, осторожно усевшись в свободное кресло, уже без особого удивления ощутил мягкое шевеление под задницей. Ласковый материал, похожий на тончайшую замшу, приняв его тело, трансформировался так, что ему стало на удивление удобно. Он попробовал пошевелиться, но теперь кресло уже оставалось все тем же – предельно комфортным и даже нежным. Тогда Уэнни решительно откинулся на высокую спинку. Опять знакомое шевеление, и спинка подстроилась под него. Тут же в затылок ткнулся подголовник, а через плечи ударили широкие ремни, замкнувшиеся где-то меж раздвинутых ног..
– Бортинженер к катапультированию готов, – нежно пропел над его головой женский голос на незнакомом ему языке.
– Что?! – пропищал, не узнавая свой голос, Каннахан Уэнни.
– Ах, черт, катер-то новье, только с обкатки, на экипаж не настроен! – и Ланкастер, развернувшись вместе со своим креслом, резко ударил ладонью по какому-то блоку на пульте управления. – Простите, дружище, это не издевательство, а несовершенство техники…
– Что она сказала? – изумленно спросил Каннахан. – Мне почему-то не перевело… или я не понял…
– Бортинженер к катапультированию готов, – повторил, давясь смехом, Огоновский. – Вы сели на место бортинженера при полном экипаже. Нажмите кнопку у себя под яйцами, и ремень отойдет.
– Ну и техника… – вздохнул Каннахан, освобождаясь от ремней. – И у вас все так – автоматически?
– А что будет делать раненый? – с неожиданной жесткостью в голосе спросил Ланкастер.
– Ну… – замялся Каннахан. – Раненого принесут товарищи. Или…
– Или? – теперь Ланкастер скривился в ехидной, с прищуром, улыбке. – Возможно. Товарищи, его, конечно, принесут, потому что у нас в плен сдаваться бессмысленно. Но у вас стоимость самолета не намного ниже стоимости экипажа, а у нас – подготовка, жалованье и пенсия семье одного отдельно взятого унтер-офицера – бортинженера ВКС, – все наоборот. Стоимость машины составляет полпроцента от этой суммы… То есть жизнь этого унтера дороже, чем двести таких машин. Жизнь лейтенанта-командира – приблизительно две тысячи. Я не желаю давить на вас, коллеги, – я полагаю, что имею право называть вас именно так, но вы должны знать, что громадный линкор упрощенных серий мы собираем за менее чем за пятьсот часов. Катер, подобный этому – минуты за три. Поэтому раненого унтера обработает автоматический доктор и выбросит, в случае необходимости – тоже автомат. Если, конечно, унтер не примет решение идти в атаку…
– Послушайте, господин генерал… – Каннахан Уэнни снова облизал губы и подался вперед, – Могу я задать вам вопрос?
– Я попросил бы вас не церемониться, коллега.
– Раз вы назвали меня коллегой!.. Вы – пехотинец? Или вы изволили соврать?
Огоновский тихонько усмехнулся.
– Что вы ответите, Виктор? – спросил он.
Ланкастер с задумчивостью поскреб подбородок, поросший густой седой щетиной.
– Как вы думаете, сколько мне лет, милорд Каннахан Уэнни? – спросил он после некоторого размышления.
Каннахан выслушал перевод и приподнялся в кресле:
– Я не являюсь «крупным землевладельцем». Возможно, ваш автомат перевода ошибся в терминологии?
– О, извините, в данном случае мы имеем дело с несовершенством словарного запаса автомата. Я использовал форму обращения «милорд» в уважительном смысле. Но все же, дайте себе труд ответить на мой вопрос!
– Тридцать пять… нет, тридцать восемь, может быть. Вы рано поседели из-за наследственности.
– Дорогой коллега, когда началась война, а это было уже давно, мне было уже не так чтобы мало. Намного больше, чем вам, к примеру. С тех пор, как вы знаете, прошли годы. Но говорю я это вовсе не для того, чтобы продемонстрировать свое старшинство, а для того, что бы вы поняли: рядом со мной вам не следует бояться природных условий, как вы вещали сегодня в своем сбивчивом докладе, и уж тем более каких-либо ситуаций с правительством. Все это мы берем на себя.
– Но все-таки вы не ответили, – пораженный тем, что услышал, Каннахан все же не собирался отступать. – Вы сказали, что вы – пехотинец. Могу я услышать оправдание этой лжи?
Огоновский выпрямился в кресле, но Ланкастер осторожно приподнял затянутый в черную перчатку палец:
– Но это не ложь, дорогой генерал. В широком смысле я действительно пехотинец. Я – гренадер Десанта, тяжелая пехота… Да, я каратель, да, мне приходилось убивать людей, мне даже пришлось находиться перед судом, но если вы казните меня своим недоверием, то, поверьте, я стану искать способы оправдания…
– Не валяли б вы дурака, – мрачно комментировал Огоновский. – Посмотрите на него: вам не кажется, что вы произвели на наших друзей излишне сильное впечатление?
Уэнни стоял, вытянувшись по швам, глаза его буравили пол. Изумляясь, Виктор разглядел тонкую струйку пота, появившуюся у Каннахана на виске.
– Андрей! – палец Ланкастера скользнул по выдвинутому в ожидании хозяина тумблеру транслинга, но проскочил мимо: – За что вы столь язвительны со мной? Подскажите лучше, что теперь делать?
– Как учили, – фыркнул Огоновский, не меняя, тем не менее, позы.
– По случаю обычаев и клянясь своей семьей, – заговорил Ланкастер, выпрямляясь во весь свой рост, – я принимаю ваше… э-ээ черт возьми… да, я понимаю ваше поведение, и не имею к вам претензий.
За неимением меча Виктор выдвинул из ножен десантный тесак, показав его в ритуальном жесте Каннахану Уэнни и, махнув рукой, вернулся в кресло.
– Мы не сможем спокойно работать, – Огоновский снял с левой руки перчатку и, раздраженно помахав ею в воздухе, бросил на пол. – У всех амбиции: у вас, Виктор, у наших коллег – тоже. Может, все-таки, мы решим, что нам делать? Или амбиции победят здравый смысл?
– Но я… – Ланкастер опустил плечи, затянутые великолепной черной кожей его заказной куртки с уже вшитыми погонами ручного плетения – о таких Огоновский не смел даже мечтать. – Давно уже пора бы – но вы же сами видите…
Каннахан глубоко вздохнул, вернулся в кресло и достал приготовленные заранее снимки. Говоря по совести, ему было неуютно. Он никак, ну в коем разе не собирался оскорблять громилу Ланкастера, особенно после того, как тот назвал его «коллегой», но – раз вырвалось, следовало отвечать. Тем более потрясла его реакция генерала Конфедерации, потемневшего лицом и всерьез расстроившегося из-за его, Каннахана недоверия. Выходит, думал Каннахан, они и впрямь такие, как мы? И я действительно умудрился обидеть заслуженного преподавателя с огромным боевым стажем, знающего и умеющего куда больше, чем я? Он украдкой посматривал в лицо Ланкастера, и никак не мог отделаться от ощущения некоей фальши: да, он видел и морщинки, и стремительно-озорные глаза, в глубине которых пряталась неведомая ему мудрость, но – это ему лет семьдесят? Нет, сие казалось невероятным.
Густые, пепельно-седые волосы, взметающиеся над черной кожей плеч при каждом, столь характерном для него рывке головой. Они летают на звездолетах, они специально, ради него, сняли с линкора-носителя универсальный боевой катер, способный едва не мгновенно доставить всю их группу в любую точку Трайтеллара – и в то же время поверх этого странного, то и дело меняющего цвет комбеза на нем – плотная кожаная куртка со множеством накладных карманом и небольшими блестящими полосками, сложенными из золотого шнура на плечах. Как они их называют – «погоны»? Да, символ чина. Толстый золотой шнур в сложном плетеном узоре, чуть ниже, подшитая к нему, ниспадающая на рукав короткая бахрома. У доктора Огоновского на погоне один черный крест в темноватом бронзовом обрамлении, у Ланкастера их два. Сложные нашивки на рукавах: два скрещенных парашюта у Ланкастера, змея, обвившая чашу у Огоновского. Под ними золотые символы. Цифры? Возможно. Два кривых меча у Огоновского, опять цифры, и – у Ланкастера, под парашютами – концентрические круги с цифрами, заключенные в золотой овал. Что это? Зачем их столько? А что значат золотые крылышки вокруг черной звезды у Огоновского, и это, что это:
Medikal flyyt legion-general
Ahter seconder commandyyr.
Неважно, что там было сверху.
Однако вторая, нижняя, часть нашивки на традиционном интере свидетельствовала: «второй командир корабля в случае необратимого поражения штатного.»
Умей даже Каннахан Уэнни читать на интере, он не смог бы понять смысл прочитанного.
Педантичные офицеры кадровой службы Флота, выписывая документы на присвоение Огоновскому генеральского чина, перенесли на рукава свежеиспеченного генерала и его прежние полковничьи полномочия, зафиксировав их, как положено, в соответствующих протоколах. Змея с чашей – хирург высшей категории. Сабли и цифра «55» – округленная сумма высадок под огнем. Крылышки и готическая вязь вокруг звезды Флота – высший офицер Флота, по чину обязанный принять на себя командование звездолетом любого ранга в случае гибели командира. Даже тогда, когда вышеозначенный офицер находится на борту в качестве пассажира. Кадровикам было просто: они всего лишь заменили flyytcolonel на legion-general , прекрасно зная – по документам, – что Андрей Огоновский имеет допуск к пилотированию кораблей класса до «тяжелый линкор-носитель» – включительно!
Ничего этого Каннахан Уэнни, конечно же, знать не мог. Знал он другое: родители его, не самые богатые служащие, отдали мальчика Хана в Государственный Флотский Корпус, где осанку вырабатывали достаточно просто: спереди под туго затянутый пояс втыкалась тяжелая и плотная портновская линейка, и кадет стоял так не менее пяти-шести часов. А сзади – тем, конечно, кто пытался искать себе отдыха – загоняли под пояс алюминиевую лыжную палку рукояткой в пятки. Каннахан Уэнни смотрел на своих собеседников и ощущал портновскую линейку под животом, хотя ничего похожего на жесткий кадетский пояс там не наблюдалось, более того: приближающаяся гроза, давно уже намекающая ему о своем скором прибытии уколами в затылке, отступила. Он понимал: этот удивительный самолет (как они пренебрежительно сказали – легкая атмосферная машина?!) – конечно же, герметичен. Но видел он и другое. Ланкастер – безусловно, не просто кадровый, а вояка, способный разметать весь выпуск его Корпуса, не вынимая из ножен меча. Хуже того – он профессор: таких мальчишка Хан видел – они ставили паруса на их учебном барке со скоростью, постыдной для кадетов. Он родился и вырос на планете с гравитацией, ощутимо превосходящей силу тяжести Трайтеллара. Невозможно даже представить, на что способны его мышцы в сочетании с силой его оружия.
Второй же, Андрей, еще хуже. Это тот самый… тот самый… сколько лет прошло? Сколько ему было лет тогда? Каннахан помнил досье. Он не кадровый. Он обычный гражданский врач, из бедной семьи, умудрившийся поступить в дорогущую медицинскую академию и закончить ее на уровне, достаточном, чтобы его мгновенно приняли в армию. Да, это был Флот. Он отслужил контракт, после чего ушел на должность колониального врача. Так говорили – и ничего большего в досье, доступном для уровня Каннахана Уэнни, не было. Сюда он пришел уже майором. Поврежденный госпитальный звездолет, нуждающийся в ремонте, чертов Ковчег Пророчества… спас планету. Факт – спас. Почему? Они что там, все такие?
Думай, мальчишка Хан, думай. Кресло мягкое и даже можно протянуть вниз руку и выбрать терморежим, но ты думай. Они не могут быть такими. Юноша из бедной семьи поступил в медицинский университет. Академию… не важно. Он пошел служить потому, что у него не было денег на карьеру. Все понятно. Дальше?.. Война – капитан стал майором. Старший офицер. Почему, в силу каких причин? Ну, допустим, у них не хватало офицеров. Потом Трайтеллар. Качай его, мальчик Хан, качай… кем он закончил войну? Полковником? Эта война была долгой. Посмотри в его глаза. Еще раз – осторожно. А…
А без толку. Не поймешь. Сколько ему лет – сорок или сто? У него немного измятая физиономия, так это можно списать на тяжелую планету. Руки зато потрясающие – такими пальцами сломать мне шею – это секунда. Он такими руками скальпель держит? – да, меня он придушит в миг, хоть я и выше его на голову…
– Ну, что ж, – Ланкастер дождался, когда Огоновский вернет ему плотный планшет со снимками, – я согласен с тем, что вы хорошо поработали, господа.
– Снимки сделаны сегодня, – нерешительно заговорил Дельво. – Мы специально подъехали к храму. И, как вы уже поняли, мы выяснили, где именно, в какой келье лежит этот Мук. Более того, там находится схема расположения стражи и даже сиделки. Мы, господин генерал…
– Еще раз благодарю вас, господа генералы и офицеры, – Ланкастер встал, и Огоновский, уже понимая, что происходит, замахал правой рукой, приподнимаясь в кресле.
Каннахан Уэнни и Брадден Дельво осторожно поднялись вслед за ним.
– Андрей Огоновский, легион-генерал медицинской службы Флота, слушай приказ!
– Есть, – поджал губы Огоновский.
– Включить записывающие головки головного «мозга» вверенного мне катера – номер он сам знает.
– Головки готовы… один.. ноль.
– Я, уинг-генерал Конфедерации Человечества Виктор Ланкастер, именем Человечества, привожу Вас, легион-генерала Каннахана Уэнни – по эквиваленту, и полковника Браддена Дельво – по эквиваленту – к Присяге во имя Человечества, но не во имя Конфедерации – готовы ли Вы, согласно офицерскому чину и гражданскому долгу присягнуть мне лично, как высшему для Вас представителю военных сил Конфедерации на срок до двадцати четырех суток данной планеты исходя из данного мгновения?
– Но мы не… – пискнул было Дельво, приподняв плечи, но Каннахан Уэнни дернул его за руку и вскинул гордо голову:
– Я готов! Что нужно? Кровь? – и потянулся за возвращенным ему ножом с резной костяной рукоятью.
– Вы угадали, – Ланкастер протянул ему уни-планшет, – но меньше капли. Ладонь – сюда.
После укола Брадден Дельво рухнул в кресло и, прижимая к груди распростертую правую ладонь, принялся дуть на нее, ища там невидимое отверстие – он все еще считал, что его на самом деле укололи. Каннахан Уэнни стоял возле пульта, слегка опершись на него, и смотрел на присутствующих холодными мертвыми глазами.
– Можете поздравить себя, господа, – мрачно кривя губы, заговорил Огоновский. – Отныне на вас работает вся без исключения военная машина Конфедерации – в течении двадцати четырех суток, конечно. Ступайте-ка сюда, вы, Каннахан…
Каннахан Уэнни приблизился к нему: Огоновский осторожно отщелкнул пуговицу на своем левом погоне и, отпустив нижний поводок, поиграл погоном на правой ладони:
–Нравится? Н-на, генерал!
И, жирно плюнув, прилепил тяжелый золотой погон с тонкими витыми нитями бахромы на костлявое плечо Каннахана.
– Зачем вы издеваетесь?– очень тихо спросил Каннахан. – Разве я чем-то обидел вас, посчитав необходимым для себя принять присягу во имя человечества?
– Я не издеваюсь, – так же тихо ответил Огоновский, – более того, вы многого не знаете. За эти двадцать четыре дня вы, скорее всего, заработаете в золоте как за двадцать четыре года своей генеральской службы. Хуже того, вы имеете преимущественное право требовать себе подданство Конфедерации. Еще хуже – генеральский пенсион. А теперь – почитайте Присягу.
– Читайте, – Ланкастер с усмешкой вытянул из пасти печатающего устройства два тонких листа бумаги. – Язык – ваш…читайте.
Каннахан Уэнни решительно углубился в чтение документа. Он видел, что Брадден, ничуть не менее образованный, чем он, быстро отбросил лист, едва проглядев первые параграфы, и откинулся в своем кресле, скрестив на груди руки.
– Вы просмотрели первую часть? – над ним беззвучно появился Ланкастер, Каннахан поднял голову.
– А.. да… вот до этого параграфа.
Ланкастер осторожно взял из его рук тонкий, немного шуршащий лист, покачал головой, потом аккуратно согнул его на уровне прочитанного Каннаханом параграфа:
– Вы дочитали как раз до этого места?
– Да-да, Виктор, я даже увлекся…
– Встать!!!
– Что, я не…
–Встать!
И легкий удар перчатки по щеке быстро привел Каннахана Уэнни в чувство.
Рубка катера будто бы раздвинулась в ширину, а Виктор Ланкастер стал еще выше.
– С момента принятия Присяги прошло уже десять минут первых суток, – заявил он. – Я совершил преступление, воспользовавшись своими полномочиями. Но мне их простят. И преступления, и полномочия. Вам – тоже, более того, запомните, новобранцы: Конфедерация никогда не врет. Если Конфедерация соврет, Конфедерации не станет. Вы подписались своей кровью на свои чины, и теперь вы – легион-генерал и полковник Конфедерации. У вас временный контракт, после которого вы имеете преимущественное право требовать себе соответствующие чины в вооруженных силах Конфедерации. Стоять ровно, малыш! – и уинг-генерал Виктор Ланкастер, чуть пригнувшись, щелкнул перчаткой по носу свежеиспеченного полковника Браддена Дельво.
– Что вы! – взвизгнул тот. – Я же..
– Не «я», а представиться по чину!
Брадден быстро понял, что от него требуется.
– Полковник Дельво! – заорал он во всю глотку. – Разрешите личный вопрос, господин генерал?
– Слушаю? – и Ланкастер, опустив вниз руки, вытянулся перед одетым в шорты и оранжевую рубашку Брадденом.
– Полковник Дельво! От нас требуется сдохнуть?
– Никак нет!!! – от дикого рыка Ланкастера едва не зашатался даже привычный ко всему Огоновский. – От вас потребуется исполнить свой долг! От меня потребуется снарядить и вооружить вас так, чтобы вы исполнили свой долг! Я не имею времени обучить вас для исполнения своего долга перед Человечеством в полном объеме, но обещаю искупить свою вину регулярным посещением ваших могил!!!
– Это сумасшедший дом, – констатировал Огоновский, когда в ходовой рубке наконец восстановилась тишина. – Знаете, Виктор, меня тоже учили командовать на плацу, но от вас, клянусь вам, я не ожидал! Хватит, знаете ли. Мне, ежели что этих ребят вытягивать. Давайте все быстро раздеваемся и натягиваем бронекомбезы. Каннахан, давайте-ка вот туда, и там ту защелку на себя…
– Хан, если позволите…
–Прекрасно, Хан. Вы, кстати, не бойтесь. Наша защита спасет вас буквально от всего. Ну, от пулевого точно. Так, давайте-ка вот эту штуку на себя через голову… вот так, молодец, как огурчик. Руки просунул, теперь замочек под яйцами. Все, выходим, получаем стволы….
…– Ребята, нам придется действовать несмертельным диверсионным оружием. Грубо говоря, это парализатор. Но настоящего полицейского оружия у меня нет, и взять его негде. Поэтому, парни, штука это хреновая. Честно говоря, она не человеческая. Влупишь в башку – и конец, а нам, как вы помните, нужно без шума.
– Как здорово! – скептически хмыкнул Огоновский, выскочив из люка. – Виктор, хватит заниматься строевой, гроза уже идет.
– Я не успел, – прикусил губу Ланкастер. – Вы думаете, я тут ерундой занимаюсь? А?
А? А все уже. И маленький мальчик Хан, бегавший когда-то по вантам учебного барка, сидит, облитый непонятным материалом бронекомбинезона, и на ногах у него высоченные невесомые ботфорты, на плечах – застегнутая под горло куртка с примотанным слева чужим генеральским погоном, а во внутреннем кармане гибкий диск с патентом. Патент генеральский. Убьют тебя, мальчика Хана, вся Конфедерация встанет. Только кто в это поверит?
А? А снаружи гроза. И зачем я эту присягу кровью своей принял? Сам все это придумал, и к ним, гадам, обратился! Ну какое мне было дело и до Раммаха, и до Конфедерации – уехал бы на острова, забылся… а! Все.
У него ужасно болели зубы. В общем-то они даже не болели, а ныли: но прыгать с парашютом, что он делал не менее ста пятидесяти раз, был куда как менее страшно, чем нырять вслед за узким темным телом Ланкастера в никуда. Высотомер на забрале его шлема показывал 80, он уже понимал, что это, но прыгать в гравилуче было жутко до ужаса.
– Поехали, Брад, – и, схватив Дельво, он шагнул в слабо светящийся луч.
И тут же они поплыли – оба, и менее чем через три секунды их – обоих! перехватили невероятно сильные и пружинистые руки генерала Ланкастера.
– Вот ведь говно какое, – прошипел он. – За мной, быстро! Отстанете – ногами забью до смерти!
Каннахану Уэнни казалось, что он действует в полусне: огромная фигура Ланкастера несколько секунд повозилась перед запертой дверью, после чего его оттер Брадден Дельво, стремительно рванувшийся вперед, и – охранник в синем балахоне:
– Господа, я понимаю, что нынче гроза, но не могу предоставить вам ничего лучше ко…
И не нужна нам твоя конюшня, потому что Брад выстрелил первым, а я, Каннахан, успел подхватить уснувшего, а эта сволочь, Ланкастер, стоял сзади, скрестив руки, подняв забрало шлема – и смотрел.
А потом он помчался вперед, повелев остаться нам в охранении в коридоре, и за ним примчался Огоновский. И я сперва все слышал, а потом…
– Хан, ко мне!
Его голос был неощутим – мы ведь с Брадом знали и видели все, что происходит вокруг, – но он требовал меня, и я пошел. Там лежал Мук – я его помнил. Ох, не пожелаю я кому-нибудь еще такое увидеть. Он был уже не желтый, как раньше мы его когда-то видели, а –серый. Совсем серый.
– Ну, это еще ничего, – деловито сказал Огоновский. – Живой зато. Виктор, что там с сиделкой?
– Не переживайте, дружище, – и Ланкастер подкинул на ладони свой инъекционный пистолет. – Тетка моих лет, так я засадил ей мощнейший гипергормональный афродизиак. Хватит до гроба. Я сам магазин снаряжал. Хан, вы здесь? Вы должны быть свидетелем. Мы не станем его убивать. Мы быстро считаем его память за последние двадцать лет, мы ее «срежем», после чего заместитель Дельво превратится в мычащего идиота.
– Я думаю, да, – ухмыльнулся Огоновский, надевая на лысую голову умирающего гибкое черное кольцо. – Мы не станем его убивать. Чего ради? Мы срежем у него память, благо это займет совсем немного времени. Так оно надежнее. Время, время! Завтра проснется спятившая на своей старой пиздяке сиделка, а охранник, если проблем у нас не будет, всего лишь решит, что он вчера как следует нажрался… А… все! Бегом, мои офицеры!
Сверху била гроза и лил дождь. Они со всех ног мчались через старый сад, и в уши Каннахану стрелял странный полусмех-полуразговор Виктора Ланкастера, который добежал до катера гораздо быстрее него и уж тем более быстрее часто задыхающегося Браддена Дельво – но, подняв машину, он ждал, он постоянно давал алый маяк направления в шлемы, а потом, едва они влетели в нестрашный теперь луч, тут же поднял машину в небо.
– Ребята, – сказал он, кидая им в руки пакетики с горячим уже полевым ужином, – вы так бежали, как будто я поднялся бы без вас. Вы в самом деле думаете, что Конфедерация бросает своих? Вы серьезно?
Каннахан не понял тогда одного – а как туда добежал достаточно плотный и явно не молодой Огоновский?
– Вот он, вот он, – сообщил им Ланкастер, выворачивая штурвал. – Нам-то ведь смешно даже: у нас планеты куда тяжелее вашей. Вы, офицеры, по нашим побегайте!
А потом, когда облитые черным руки Ланкастера пробили грозу, он сказал ему:
– Ну, не мучайся, садись вторым пилотом! Что, сил нет? Еще пара минут у нас есть. Штурвал на себя, правую ногу на акселератор – давай, генерал! Запомни главное, как меня мастера учили: хочешь быть истребителем – не ссы! Ссать все умеют, а вот истребителей – единицы.
Каннахан Уэнни, обошедший некогда вокруг света, и сходивший с ума, находясь на верхушке мачты, кое-как держась за свистящиерилли , визжащий от восторга на очень небольшой, если задуматься, скорости при управлении дорогими авто некоторых своих друзей-торговцев, аккуратно поставил правую ногу на упругую педаль и потянул на себя рогатый черный штурвал, во многом похожий на привычные для него штурвалы тяжелых самолетов.
– Последний раз говорю – не ссать, – и Каннахан увидел прищуренные светлые глаза Ланкастера, сверкающие на него из-под распахнутого забрала боевого шлема. – В оборонительную группировку не засадимся, я все вижу. Штурвал на себя, и газу, газу, коллега! Целься на ваш сателлит, не промахнешься! Газу!
И Каннахан Уэнни, не самых молодых уже лет свежеиспеченный генерал Конфедерации, потянул на себя штурвал, и нажал на акселератор.
Ему было ужасно страшно, но когда он открыл глаза, в лицо ему наотмашь ударили звезды. Ему было не слишком важно, для чего его сородичи бродят меж этих звезд. Его уже не очень волновало, что Ланкастер перехватил штурвал и пошел вниз: он успел ощутить этот сумасшедший, невероятный удар. Вся его жизнь перевернулась в его глазах… ах, как банально. Он хотел петь, но о чем? Кто еще увидит звезды так, как он?
– Вы подверглись лучевой обработке. Не переживайте, на потенции она не скажется, зато могу гарантировать, что с вашим горлом, уважаемый, станет куда лучше… а вы что, жаловались на сифилис?
Брадден Дельво стал бледнеть, но Ланкастер, аккуратно взяв его под локоть, поспешил усадить контрразведчика в кресло второго инженера.
– Уй, – тотчас же произнес Дельво, и стоявший рядом с ним Каннахан шарахнулся в сторону.
– Не бойтесь вы так, – с раздражением привстал Огоновский. – Кресло подстраивается под ваше тело. Если желаете массаж – пульт под правой рукой, там, внизу. Садитесь же наконец! Терморегулятор снизу от пульта массажа… я не ожидал ксеношока при общении с человеческой техникой, джентльмены! А посади вас в кресло корварского пилота, что будет?
– А что, надо? – испуганно спросил Дельво, не имевший, впрочем, представления, о чем идет речь.
– Вы ужасающе критичны, Андрей, – хмыкнул Ланкастер. – А еще политик! То же самое вы рассказываете своим избирателям?
– Если бы у меня был выбор, – злобно отозвался Огоновский, но тут же, сделав глубокий вдох, смолк.
Каннахан, осторожно усевшись в свободное кресло, уже без особого удивления ощутил мягкое шевеление под задницей. Ласковый материал, похожий на тончайшую замшу, приняв его тело, трансформировался так, что ему стало на удивление удобно. Он попробовал пошевелиться, но теперь кресло уже оставалось все тем же – предельно комфортным и даже нежным. Тогда Уэнни решительно откинулся на высокую спинку. Опять знакомое шевеление, и спинка подстроилась под него. Тут же в затылок ткнулся подголовник, а через плечи ударили широкие ремни, замкнувшиеся где-то меж раздвинутых ног..
– Бортинженер к катапультированию готов, – нежно пропел над его головой женский голос на незнакомом ему языке.
– Что?! – пропищал, не узнавая свой голос, Каннахан Уэнни.
– Ах, черт, катер-то новье, только с обкатки, на экипаж не настроен! – и Ланкастер, развернувшись вместе со своим креслом, резко ударил ладонью по какому-то блоку на пульте управления. – Простите, дружище, это не издевательство, а несовершенство техники…
– Что она сказала? – изумленно спросил Каннахан. – Мне почему-то не перевело… или я не понял…
– Бортинженер к катапультированию готов, – повторил, давясь смехом, Огоновский. – Вы сели на место бортинженера при полном экипаже. Нажмите кнопку у себя под яйцами, и ремень отойдет.
– Ну и техника… – вздохнул Каннахан, освобождаясь от ремней. – И у вас все так – автоматически?
– А что будет делать раненый? – с неожиданной жесткостью в голосе спросил Ланкастер.
– Ну… – замялся Каннахан. – Раненого принесут товарищи. Или…
– Или? – теперь Ланкастер скривился в ехидной, с прищуром, улыбке. – Возможно. Товарищи, его, конечно, принесут, потому что у нас в плен сдаваться бессмысленно. Но у вас стоимость самолета не намного ниже стоимости экипажа, а у нас – подготовка, жалованье и пенсия семье одного отдельно взятого унтер-офицера – бортинженера ВКС, – все наоборот. Стоимость машины составляет полпроцента от этой суммы… То есть жизнь этого унтера дороже, чем двести таких машин. Жизнь лейтенанта-командира – приблизительно две тысячи. Я не желаю давить на вас, коллеги, – я полагаю, что имею право называть вас именно так, но вы должны знать, что громадный линкор упрощенных серий мы собираем за менее чем за пятьсот часов. Катер, подобный этому – минуты за три. Поэтому раненого унтера обработает автоматический доктор и выбросит, в случае необходимости – тоже автомат. Если, конечно, унтер не примет решение идти в атаку…
– Послушайте, господин генерал… – Каннахан Уэнни снова облизал губы и подался вперед, – Могу я задать вам вопрос?
– Я попросил бы вас не церемониться, коллега.
– Раз вы назвали меня коллегой!.. Вы – пехотинец? Или вы изволили соврать?
Огоновский тихонько усмехнулся.
– Что вы ответите, Виктор? – спросил он.
Ланкастер с задумчивостью поскреб подбородок, поросший густой седой щетиной.
– Как вы думаете, сколько мне лет, милорд Каннахан Уэнни? – спросил он после некоторого размышления.
Каннахан выслушал перевод и приподнялся в кресле:
– Я не являюсь «крупным землевладельцем». Возможно, ваш автомат перевода ошибся в терминологии?
– О, извините, в данном случае мы имеем дело с несовершенством словарного запаса автомата. Я использовал форму обращения «милорд» в уважительном смысле. Но все же, дайте себе труд ответить на мой вопрос!
– Тридцать пять… нет, тридцать восемь, может быть. Вы рано поседели из-за наследственности.
– Дорогой коллега, когда началась война, а это было уже давно, мне было уже не так чтобы мало. Намного больше, чем вам, к примеру. С тех пор, как вы знаете, прошли годы. Но говорю я это вовсе не для того, чтобы продемонстрировать свое старшинство, а для того, что бы вы поняли: рядом со мной вам не следует бояться природных условий, как вы вещали сегодня в своем сбивчивом докладе, и уж тем более каких-либо ситуаций с правительством. Все это мы берем на себя.
– Но все-таки вы не ответили, – пораженный тем, что услышал, Каннахан все же не собирался отступать. – Вы сказали, что вы – пехотинец. Могу я услышать оправдание этой лжи?
Огоновский выпрямился в кресле, но Ланкастер осторожно приподнял затянутый в черную перчатку палец:
– Но это не ложь, дорогой генерал. В широком смысле я действительно пехотинец. Я – гренадер Десанта, тяжелая пехота… Да, я каратель, да, мне приходилось убивать людей, мне даже пришлось находиться перед судом, но если вы казните меня своим недоверием, то, поверьте, я стану искать способы оправдания…
– Не валяли б вы дурака, – мрачно комментировал Огоновский. – Посмотрите на него: вам не кажется, что вы произвели на наших друзей излишне сильное впечатление?
Уэнни стоял, вытянувшись по швам, глаза его буравили пол. Изумляясь, Виктор разглядел тонкую струйку пота, появившуюся у Каннахана на виске.
– Андрей! – палец Ланкастера скользнул по выдвинутому в ожидании хозяина тумблеру транслинга, но проскочил мимо: – За что вы столь язвительны со мной? Подскажите лучше, что теперь делать?
– Как учили, – фыркнул Огоновский, не меняя, тем не менее, позы.
– По случаю обычаев и клянясь своей семьей, – заговорил Ланкастер, выпрямляясь во весь свой рост, – я принимаю ваше… э-ээ черт возьми… да, я понимаю ваше поведение, и не имею к вам претензий.
За неимением меча Виктор выдвинул из ножен десантный тесак, показав его в ритуальном жесте Каннахану Уэнни и, махнув рукой, вернулся в кресло.
– Мы не сможем спокойно работать, – Огоновский снял с левой руки перчатку и, раздраженно помахав ею в воздухе, бросил на пол. – У всех амбиции: у вас, Виктор, у наших коллег – тоже. Может, все-таки, мы решим, что нам делать? Или амбиции победят здравый смысл?
– Но я… – Ланкастер опустил плечи, затянутые великолепной черной кожей его заказной куртки с уже вшитыми погонами ручного плетения – о таких Огоновский не смел даже мечтать. – Давно уже пора бы – но вы же сами видите…
Каннахан глубоко вздохнул, вернулся в кресло и достал приготовленные заранее снимки. Говоря по совести, ему было неуютно. Он никак, ну в коем разе не собирался оскорблять громилу Ланкастера, особенно после того, как тот назвал его «коллегой», но – раз вырвалось, следовало отвечать. Тем более потрясла его реакция генерала Конфедерации, потемневшего лицом и всерьез расстроившегося из-за его, Каннахана недоверия. Выходит, думал Каннахан, они и впрямь такие, как мы? И я действительно умудрился обидеть заслуженного преподавателя с огромным боевым стажем, знающего и умеющего куда больше, чем я? Он украдкой посматривал в лицо Ланкастера, и никак не мог отделаться от ощущения некоей фальши: да, он видел и морщинки, и стремительно-озорные глаза, в глубине которых пряталась неведомая ему мудрость, но – это ему лет семьдесят? Нет, сие казалось невероятным.
Густые, пепельно-седые волосы, взметающиеся над черной кожей плеч при каждом, столь характерном для него рывке головой. Они летают на звездолетах, они специально, ради него, сняли с линкора-носителя универсальный боевой катер, способный едва не мгновенно доставить всю их группу в любую точку Трайтеллара – и в то же время поверх этого странного, то и дело меняющего цвет комбеза на нем – плотная кожаная куртка со множеством накладных карманом и небольшими блестящими полосками, сложенными из золотого шнура на плечах. Как они их называют – «погоны»? Да, символ чина. Толстый золотой шнур в сложном плетеном узоре, чуть ниже, подшитая к нему, ниспадающая на рукав короткая бахрома. У доктора Огоновского на погоне один черный крест в темноватом бронзовом обрамлении, у Ланкастера их два. Сложные нашивки на рукавах: два скрещенных парашюта у Ланкастера, змея, обвившая чашу у Огоновского. Под ними золотые символы. Цифры? Возможно. Два кривых меча у Огоновского, опять цифры, и – у Ланкастера, под парашютами – концентрические круги с цифрами, заключенные в золотой овал. Что это? Зачем их столько? А что значат золотые крылышки вокруг черной звезды у Огоновского, и это, что это:
Medikal flyyt legion-general
Ahter seconder commandyyr.
Неважно, что там было сверху.
Однако вторая, нижняя, часть нашивки на традиционном интере свидетельствовала: «второй командир корабля в случае необратимого поражения штатного.»
Умей даже Каннахан Уэнни читать на интере, он не смог бы понять смысл прочитанного.
Педантичные офицеры кадровой службы Флота, выписывая документы на присвоение Огоновскому генеральского чина, перенесли на рукава свежеиспеченного генерала и его прежние полковничьи полномочия, зафиксировав их, как положено, в соответствующих протоколах. Змея с чашей – хирург высшей категории. Сабли и цифра «55» – округленная сумма высадок под огнем. Крылышки и готическая вязь вокруг звезды Флота – высший офицер Флота, по чину обязанный принять на себя командование звездолетом любого ранга в случае гибели командира. Даже тогда, когда вышеозначенный офицер находится на борту в качестве пассажира. Кадровикам было просто: они всего лишь заменили flyytcolonel на legion-general , прекрасно зная – по документам, – что Андрей Огоновский имеет допуск к пилотированию кораблей класса до «тяжелый линкор-носитель» – включительно!
Ничего этого Каннахан Уэнни, конечно же, знать не мог. Знал он другое: родители его, не самые богатые служащие, отдали мальчика Хана в Государственный Флотский Корпус, где осанку вырабатывали достаточно просто: спереди под туго затянутый пояс втыкалась тяжелая и плотная портновская линейка, и кадет стоял так не менее пяти-шести часов. А сзади – тем, конечно, кто пытался искать себе отдыха – загоняли под пояс алюминиевую лыжную палку рукояткой в пятки. Каннахан Уэнни смотрел на своих собеседников и ощущал портновскую линейку под животом, хотя ничего похожего на жесткий кадетский пояс там не наблюдалось, более того: приближающаяся гроза, давно уже намекающая ему о своем скором прибытии уколами в затылке, отступила. Он понимал: этот удивительный самолет (как они пренебрежительно сказали – легкая атмосферная машина?!) – конечно же, герметичен. Но видел он и другое. Ланкастер – безусловно, не просто кадровый, а вояка, способный разметать весь выпуск его Корпуса, не вынимая из ножен меча. Хуже того – он профессор: таких мальчишка Хан видел – они ставили паруса на их учебном барке со скоростью, постыдной для кадетов. Он родился и вырос на планете с гравитацией, ощутимо превосходящей силу тяжести Трайтеллара. Невозможно даже представить, на что способны его мышцы в сочетании с силой его оружия.
Второй же, Андрей, еще хуже. Это тот самый… тот самый… сколько лет прошло? Сколько ему было лет тогда? Каннахан помнил досье. Он не кадровый. Он обычный гражданский врач, из бедной семьи, умудрившийся поступить в дорогущую медицинскую академию и закончить ее на уровне, достаточном, чтобы его мгновенно приняли в армию. Да, это был Флот. Он отслужил контракт, после чего ушел на должность колониального врача. Так говорили – и ничего большего в досье, доступном для уровня Каннахана Уэнни, не было. Сюда он пришел уже майором. Поврежденный госпитальный звездолет, нуждающийся в ремонте, чертов Ковчег Пророчества… спас планету. Факт – спас. Почему? Они что там, все такие?
Думай, мальчишка Хан, думай. Кресло мягкое и даже можно протянуть вниз руку и выбрать терморежим, но ты думай. Они не могут быть такими. Юноша из бедной семьи поступил в медицинский университет. Академию… не важно. Он пошел служить потому, что у него не было денег на карьеру. Все понятно. Дальше?.. Война – капитан стал майором. Старший офицер. Почему, в силу каких причин? Ну, допустим, у них не хватало офицеров. Потом Трайтеллар. Качай его, мальчик Хан, качай… кем он закончил войну? Полковником? Эта война была долгой. Посмотри в его глаза. Еще раз – осторожно. А…
А без толку. Не поймешь. Сколько ему лет – сорок или сто? У него немного измятая физиономия, так это можно списать на тяжелую планету. Руки зато потрясающие – такими пальцами сломать мне шею – это секунда. Он такими руками скальпель держит? – да, меня он придушит в миг, хоть я и выше его на голову…
– Ну, что ж, – Ланкастер дождался, когда Огоновский вернет ему плотный планшет со снимками, – я согласен с тем, что вы хорошо поработали, господа.
– Снимки сделаны сегодня, – нерешительно заговорил Дельво. – Мы специально подъехали к храму. И, как вы уже поняли, мы выяснили, где именно, в какой келье лежит этот Мук. Более того, там находится схема расположения стражи и даже сиделки. Мы, господин генерал…
– Еще раз благодарю вас, господа генералы и офицеры, – Ланкастер встал, и Огоновский, уже понимая, что происходит, замахал правой рукой, приподнимаясь в кресле.
Каннахан Уэнни и Брадден Дельво осторожно поднялись вслед за ним.
– Андрей Огоновский, легион-генерал медицинской службы Флота, слушай приказ!
– Есть, – поджал губы Огоновский.
– Включить записывающие головки головного «мозга» вверенного мне катера – номер он сам знает.
– Головки готовы… один.. ноль.
– Я, уинг-генерал Конфедерации Человечества Виктор Ланкастер, именем Человечества, привожу Вас, легион-генерала Каннахана Уэнни – по эквиваленту, и полковника Браддена Дельво – по эквиваленту – к Присяге во имя Человечества, но не во имя Конфедерации – готовы ли Вы, согласно офицерскому чину и гражданскому долгу присягнуть мне лично, как высшему для Вас представителю военных сил Конфедерации на срок до двадцати четырех суток данной планеты исходя из данного мгновения?
– Но мы не… – пискнул было Дельво, приподняв плечи, но Каннахан Уэнни дернул его за руку и вскинул гордо голову:
– Я готов! Что нужно? Кровь? – и потянулся за возвращенным ему ножом с резной костяной рукоятью.
– Вы угадали, – Ланкастер протянул ему уни-планшет, – но меньше капли. Ладонь – сюда.
После укола Брадден Дельво рухнул в кресло и, прижимая к груди распростертую правую ладонь, принялся дуть на нее, ища там невидимое отверстие – он все еще считал, что его на самом деле укололи. Каннахан Уэнни стоял возле пульта, слегка опершись на него, и смотрел на присутствующих холодными мертвыми глазами.
– Можете поздравить себя, господа, – мрачно кривя губы, заговорил Огоновский. – Отныне на вас работает вся без исключения военная машина Конфедерации – в течении двадцати четырех суток, конечно. Ступайте-ка сюда, вы, Каннахан…
Каннахан Уэнни приблизился к нему: Огоновский осторожно отщелкнул пуговицу на своем левом погоне и, отпустив нижний поводок, поиграл погоном на правой ладони:
–Нравится? Н-на, генерал!
И, жирно плюнув, прилепил тяжелый золотой погон с тонкими витыми нитями бахромы на костлявое плечо Каннахана.
– Зачем вы издеваетесь?– очень тихо спросил Каннахан. – Разве я чем-то обидел вас, посчитав необходимым для себя принять присягу во имя человечества?
– Я не издеваюсь, – так же тихо ответил Огоновский, – более того, вы многого не знаете. За эти двадцать четыре дня вы, скорее всего, заработаете в золоте как за двадцать четыре года своей генеральской службы. Хуже того, вы имеете преимущественное право требовать себе подданство Конфедерации. Еще хуже – генеральский пенсион. А теперь – почитайте Присягу.
– Читайте, – Ланкастер с усмешкой вытянул из пасти печатающего устройства два тонких листа бумаги. – Язык – ваш…читайте.
Каннахан Уэнни решительно углубился в чтение документа. Он видел, что Брадден, ничуть не менее образованный, чем он, быстро отбросил лист, едва проглядев первые параграфы, и откинулся в своем кресле, скрестив на груди руки.
– Вы просмотрели первую часть? – над ним беззвучно появился Ланкастер, Каннахан поднял голову.
– А.. да… вот до этого параграфа.
Ланкастер осторожно взял из его рук тонкий, немного шуршащий лист, покачал головой, потом аккуратно согнул его на уровне прочитанного Каннаханом параграфа:
– Вы дочитали как раз до этого места?
– Да-да, Виктор, я даже увлекся…
– Встать!!!
– Что, я не…
–Встать!
И легкий удар перчатки по щеке быстро привел Каннахана Уэнни в чувство.
Рубка катера будто бы раздвинулась в ширину, а Виктор Ланкастер стал еще выше.
– С момента принятия Присяги прошло уже десять минут первых суток, – заявил он. – Я совершил преступление, воспользовавшись своими полномочиями. Но мне их простят. И преступления, и полномочия. Вам – тоже, более того, запомните, новобранцы: Конфедерация никогда не врет. Если Конфедерация соврет, Конфедерации не станет. Вы подписались своей кровью на свои чины, и теперь вы – легион-генерал и полковник Конфедерации. У вас временный контракт, после которого вы имеете преимущественное право требовать себе соответствующие чины в вооруженных силах Конфедерации. Стоять ровно, малыш! – и уинг-генерал Виктор Ланкастер, чуть пригнувшись, щелкнул перчаткой по носу свежеиспеченного полковника Браддена Дельво.
– Что вы! – взвизгнул тот. – Я же..
– Не «я», а представиться по чину!
Брадден быстро понял, что от него требуется.
– Полковник Дельво! – заорал он во всю глотку. – Разрешите личный вопрос, господин генерал?
– Слушаю? – и Ланкастер, опустив вниз руки, вытянулся перед одетым в шорты и оранжевую рубашку Брадденом.
– Полковник Дельво! От нас требуется сдохнуть?
– Никак нет!!! – от дикого рыка Ланкастера едва не зашатался даже привычный ко всему Огоновский. – От вас потребуется исполнить свой долг! От меня потребуется снарядить и вооружить вас так, чтобы вы исполнили свой долг! Я не имею времени обучить вас для исполнения своего долга перед Человечеством в полном объеме, но обещаю искупить свою вину регулярным посещением ваших могил!!!
– Это сумасшедший дом, – констатировал Огоновский, когда в ходовой рубке наконец восстановилась тишина. – Знаете, Виктор, меня тоже учили командовать на плацу, но от вас, клянусь вам, я не ожидал! Хватит, знаете ли. Мне, ежели что этих ребят вытягивать. Давайте все быстро раздеваемся и натягиваем бронекомбезы. Каннахан, давайте-ка вот туда, и там ту защелку на себя…
– Хан, если позволите…
–Прекрасно, Хан. Вы, кстати, не бойтесь. Наша защита спасет вас буквально от всего. Ну, от пулевого точно. Так, давайте-ка вот эту штуку на себя через голову… вот так, молодец, как огурчик. Руки просунул, теперь замочек под яйцами. Все, выходим, получаем стволы….
…– Ребята, нам придется действовать несмертельным диверсионным оружием. Грубо говоря, это парализатор. Но настоящего полицейского оружия у меня нет, и взять его негде. Поэтому, парни, штука это хреновая. Честно говоря, она не человеческая. Влупишь в башку – и конец, а нам, как вы помните, нужно без шума.
– Как здорово! – скептически хмыкнул Огоновский, выскочив из люка. – Виктор, хватит заниматься строевой, гроза уже идет.
– Я не успел, – прикусил губу Ланкастер. – Вы думаете, я тут ерундой занимаюсь? А?
А? А все уже. И маленький мальчик Хан, бегавший когда-то по вантам учебного барка, сидит, облитый непонятным материалом бронекомбинезона, и на ногах у него высоченные невесомые ботфорты, на плечах – застегнутая под горло куртка с примотанным слева чужим генеральским погоном, а во внутреннем кармане гибкий диск с патентом. Патент генеральский. Убьют тебя, мальчика Хана, вся Конфедерация встанет. Только кто в это поверит?
А? А снаружи гроза. И зачем я эту присягу кровью своей принял? Сам все это придумал, и к ним, гадам, обратился! Ну какое мне было дело и до Раммаха, и до Конфедерации – уехал бы на острова, забылся… а! Все.
У него ужасно болели зубы. В общем-то они даже не болели, а ныли: но прыгать с парашютом, что он делал не менее ста пятидесяти раз, был куда как менее страшно, чем нырять вслед за узким темным телом Ланкастера в никуда. Высотомер на забрале его шлема показывал 80, он уже понимал, что это, но прыгать в гравилуче было жутко до ужаса.
– Поехали, Брад, – и, схватив Дельво, он шагнул в слабо светящийся луч.
И тут же они поплыли – оба, и менее чем через три секунды их – обоих! перехватили невероятно сильные и пружинистые руки генерала Ланкастера.
– Вот ведь говно какое, – прошипел он. – За мной, быстро! Отстанете – ногами забью до смерти!
Каннахану Уэнни казалось, что он действует в полусне: огромная фигура Ланкастера несколько секунд повозилась перед запертой дверью, после чего его оттер Брадден Дельво, стремительно рванувшийся вперед, и – охранник в синем балахоне:
– Господа, я понимаю, что нынче гроза, но не могу предоставить вам ничего лучше ко…
И не нужна нам твоя конюшня, потому что Брад выстрелил первым, а я, Каннахан, успел подхватить уснувшего, а эта сволочь, Ланкастер, стоял сзади, скрестив руки, подняв забрало шлема – и смотрел.
А потом он помчался вперед, повелев остаться нам в охранении в коридоре, и за ним примчался Огоновский. И я сперва все слышал, а потом…
– Хан, ко мне!
Его голос был неощутим – мы ведь с Брадом знали и видели все, что происходит вокруг, – но он требовал меня, и я пошел. Там лежал Мук – я его помнил. Ох, не пожелаю я кому-нибудь еще такое увидеть. Он был уже не желтый, как раньше мы его когда-то видели, а –серый. Совсем серый.
– Ну, это еще ничего, – деловито сказал Огоновский. – Живой зато. Виктор, что там с сиделкой?
– Не переживайте, дружище, – и Ланкастер подкинул на ладони свой инъекционный пистолет. – Тетка моих лет, так я засадил ей мощнейший гипергормональный афродизиак. Хватит до гроба. Я сам магазин снаряжал. Хан, вы здесь? Вы должны быть свидетелем. Мы не станем его убивать. Мы быстро считаем его память за последние двадцать лет, мы ее «срежем», после чего заместитель Дельво превратится в мычащего идиота.
– Я думаю, да, – ухмыльнулся Огоновский, надевая на лысую голову умирающего гибкое черное кольцо. – Мы не станем его убивать. Чего ради? Мы срежем у него память, благо это займет совсем немного времени. Так оно надежнее. Время, время! Завтра проснется спятившая на своей старой пиздяке сиделка, а охранник, если проблем у нас не будет, всего лишь решит, что он вчера как следует нажрался… А… все! Бегом, мои офицеры!
Сверху била гроза и лил дождь. Они со всех ног мчались через старый сад, и в уши Каннахану стрелял странный полусмех-полуразговор Виктора Ланкастера, который добежал до катера гораздо быстрее него и уж тем более быстрее часто задыхающегося Браддена Дельво – но, подняв машину, он ждал, он постоянно давал алый маяк направления в шлемы, а потом, едва они влетели в нестрашный теперь луч, тут же поднял машину в небо.
– Ребята, – сказал он, кидая им в руки пакетики с горячим уже полевым ужином, – вы так бежали, как будто я поднялся бы без вас. Вы в самом деле думаете, что Конфедерация бросает своих? Вы серьезно?
Каннахан не понял тогда одного – а как туда добежал достаточно плотный и явно не молодой Огоновский?
– Вот он, вот он, – сообщил им Ланкастер, выворачивая штурвал. – Нам-то ведь смешно даже: у нас планеты куда тяжелее вашей. Вы, офицеры, по нашим побегайте!
А потом, когда облитые черным руки Ланкастера пробили грозу, он сказал ему:
– Ну, не мучайся, садись вторым пилотом! Что, сил нет? Еще пара минут у нас есть. Штурвал на себя, правую ногу на акселератор – давай, генерал! Запомни главное, как меня мастера учили: хочешь быть истребителем – не ссы! Ссать все умеют, а вот истребителей – единицы.
Каннахан Уэнни, обошедший некогда вокруг света, и сходивший с ума, находясь на верхушке мачты, кое-как держась за свистящиерилли , визжащий от восторга на очень небольшой, если задуматься, скорости при управлении дорогими авто некоторых своих друзей-торговцев, аккуратно поставил правую ногу на упругую педаль и потянул на себя рогатый черный штурвал, во многом похожий на привычные для него штурвалы тяжелых самолетов.
– Последний раз говорю – не ссать, – и Каннахан увидел прищуренные светлые глаза Ланкастера, сверкающие на него из-под распахнутого забрала боевого шлема. – В оборонительную группировку не засадимся, я все вижу. Штурвал на себя, и газу, газу, коллега! Целься на ваш сателлит, не промахнешься! Газу!
И Каннахан Уэнни, не самых молодых уже лет свежеиспеченный генерал Конфедерации, потянул на себя штурвал, и нажал на акселератор.
Ему было ужасно страшно, но когда он открыл глаза, в лицо ему наотмашь ударили звезды. Ему было не слишком важно, для чего его сородичи бродят меж этих звезд. Его уже не очень волновало, что Ланкастер перехватил штурвал и пошел вниз: он успел ощутить этот сумасшедший, невероятный удар. Вся его жизнь перевернулась в его глазах… ах, как банально. Он хотел петь, но о чем? Кто еще увидит звезды так, как он?