Страница:
На четвертый месяц моего пребывания в Сан-Паулу я слег в жестоком приступе сизбинса — местной лихорадки; болезнь прошла, но расстроила мое здоровье и охладила энтузиазм, а потому я отказался от выработанного прежде плана добраться до перуанских городов Пебас и Мойобамба, в 250 и 600 милях дальше на запад, и тем самым завершить исследование естественной истории амазонских равнин до самого подножия Андов. Я собрал в Сан-Паулу очень большую коллекцию и нанял на несколько месяцев коллектора для Табатинги и берегов Жауари, так что приобрел в общем очень неплохие сведения о растениях и животных области по Амазонке до конца бразильской территории, на протяжении 1900 миль от Атлантического океана в устье Пара, но теперь оказалось, что я не в состоянии отправиться за перуанскую границу. Моя лихорадка была, по-видимому, кульминационным пунктом того постепенного расстройства здоровья, которое началось еще несколько лет назад. Я слишком долго находился на солнце, работая с крайним напряжением по шесть дней в неделю, и, кроме того, сильно страдал от плохого и недостаточного питания. В Сан-Паулу лихорадки не было, но грязи и сырости в деревне было, пожалуй, довольно, чтобы вызвать лихорадку у человека, ослабленного по другим причинам. По берегам Солимоинса местность повсюду здоровая; некоторые эндемичные болезни, конечно, имеются, но они не носят смертельного характера, а эпидемии, опустошившие Нижнюю Амазонку от Пара до Риу-Негру между 1850 и 1856 гг. ни разу не коснулись этой счастливой страны. Лихорадка известна только на берегах тех притоков, где вода окрашена в темный цвет.
Я всегда возил с собой запас лекарств, и маленький пузырек хинина, который я купил в Пара в 1851 г., но ни разу до сих пор не употреблял, оказался теперь очень полезным. Я брал на один прием его столько, сколько умещалось на кончике перочинного ножа, смешивая с теплым настоем ромашки. Первые несколько дней после начала заболевания я не мог шевельнуться, а во время приступов бредил, но, когда худшее миновало, я сделал попытку подняться, зная, что за лихорадкой в этой стране следуют неизлечимые заболевания печени и селезенки, если позволить взять верх чувству усталости. Поэтому каждое утро я вскидывал на плечо ружье или сачок и отправлялся на обычную свою прогулку по лесу. Прежде чем я добирался домой, меня очень часто охватывали приступы дрожи, и тогда я останавливался и старался не поддаваться. Когда в январе 1858 г. снизу пришел пароход, лейтенант Нунис был потрясен, увидев, как сильно я изменился, и энергично посоветовал мне тут же вернуться в Эгу. Я принял этот совет и сел на пароход, когда Нунис зашел в Сан-Паулу по пути вниз 2 февраля. Я все еще надеялся, что окажусь в состоянии снова направиться к западу, чтобы собрать невиданные доселе сокровища удивительных стран, лежащих между Табатингой и склонами Андов; однако, хотя после кратковременного отдыха в Эге лихорадка меня оставила, общее состояние моего здоровья было по-прежнему слишком плохим, чтобы я мог предпринять дальнейшие путешествия. В конце концов 3 февраля 1859 г. я покинул Эгу и направился в Англию.
Я приехал в Пара 17 марта, после того как провел во внутренних областях семь с половиной лет. Мои старые друзья — англичане, американцы и бразильцы — почти не узнали меня,, но все оказали мне очень теплый прием, особенно м-р Г. Р. Броклхерст (из. фирмы «Р. Синглхерст и компания», иностранных купцов, бывших главными моими корреспондентами); он пригласил меня к себе в дом и отнесся ко мне с чрезвычайной добротой. Я был несколько удивлен тем горячим одобрением, которое выказали к моим трудам именитые жители; но, в самом деле, внутренние области все еще остаются сертаном (диким краем), terra incognita [неведомой землей] для большинства жителей приморского порта, и человек, который провел там семь с половиной лет, занимаясь исследованием исключительно с научными целями, казался чем-то вроде диковинки. Пара сильно изменился и притом в лучшую сторону. Это был уже не тот заросший сорняками, разрушенный, похожий на деревню городок, каким он представлялся, когда я впервые познакомился с ним в 1848 г. Население выросло (до 20 тыс.) благодаря притоку португальских, мадейрских и германских иммигрантов, и за последние годы провинциальное правительство тратило значительный избыточный доход на украшение города. Улицы, некогда немощеные или посыпанные камешками и песком, были теперь самым правильным образом забетонированы; все выступающие части беспорядочно построенных каменных домов были снесены, а сами дома выстроены более однообразно. Большинство обветшавших домов было заменено новыми зданиями с длинными изящными балконами по фасаду первого этажа на высоте нескольких футов над мостовой. Большие топкие площади были осушены, очищены от сорняков и засажены рядами деревьев миндаля и казуарины: теперь они украшали город, а не были бельмом на глазу, как прежде. Мою старую любимую дорогу, аллею монгубы, починили и соединили со многими другими великолепными дорогами, обсаженными деревьями, которые за каких-нибудь несколько лет выросли до такой высоты, что давали сносную тень; одна такая дорога, Эстрада-ди-Сан-Жозе, была обсажена кокосовыми пальмами. 60 общественных экипажей — легких кабриолетов (некоторые были построены здесь же, в Пара) — курсировали ныне по улицам, создавая дополнительное оживление на прекрасных площадях, улицах и аллеях.
Нравы населения также значительно изменились. Значение многих прежних религиозных праздников уменьшилось, и они уступили место светским развлечениям — званым вечерам, балам, музыке, бильярду и т.п. К развлечениям здесь стремились не меньше прежнего, но это стремление приняло более разумное направление, и параанцы теперь подражали, по-видимому, обычаям североевропейских народов, а не своей бывшей родины — Португалии. Я с удовольствием увидел несколько новых книжных лавок, а также красивое здание, отведенное под читальню, располагавшую периодическими изданиями, глобусами и географическими картами, и библиотеку с выдачей книг на дом. Тут было теперь много типографий и четыре ежедневные газеты. Местность стала много здоровее, после 1850 г. — года желтой лихорадки, и теперь Пара уже не считался опасным для новичков.
Рассказав о тех улучшениях, которые заметны были в городе, перейду теперь к теневой стороне картины. Расходы на питание выросли раза в четыре — естественный результат того, что спрос на рабочую силу и всякого рода местные продукты увеличивался быстрее, чем предложение, вследствие прироста численности не занятых производительным трудом жителей и значительного ввоза денег пароходной компанией и иностранными купцами. В 1848 г. Пара был одним из самых дешевых для жизни городов на американском континенте, а теперь стал одним из самых дорогих. Импортные предметы питания, платье и предметы домашнего обихода были в основном дешевле, хотя облагались пошлиной от 18 до 80%, не считая высокого фрахта и больших прибылей, чем те, что производились в окрестности. Соленая треска была на 2 пенса дешевле местной отвратительной соленой пираруку. Апельсины, которые прежде можно было достать чуть ли не даром, продавались теперь на улицах по три штуки на пенс; крупные бананы стоили по пенсу штука; помидоры стоили два-три пенса каждый, и все остальные плоды этой плодородной страны вздорожали в таком же соотношении. Маниоковой крупы — местного хлеба — стало так мало, и она так подорожала, что бедняки-туземцы терпели голод, а всем, кто мог себе позволить покупать хлеб по цене 4-5 пенсов за фунт, приходилось есть пшеничный хлеб из североамериканской муки, которой потреблялось ежемесячно 1200 барелов, поэтому для всех, кроме самых богатых людей, хлеб составлял теперь очень серьезную статью повседневных расходов. Квартирная плата стала непомерно высокой: жалкий необорудованный домик из двух комнат без каких бы то ни было удобств — одни голые стены — стоил 18 фунтов стерлингов в год. Наконец, нанять слуг было не по средствам человеку среднего достатка: лентяй-повар или носильщик не соглашались работать дешевле, нежели за 3-4 шиллинга в день, не считая стола и того, что они могли стащить. Подрядить маленькую лодку с одним человеком, чтобы выгрузиться с парохода, на расстояние в 100 ярдов обошлось мне в полкроны.
Посетив прежние мои места в окрестных лесах, я обнаружил, что и здесь произошли большие перемены, и, с моей точки зрения, к худшему. Покров кустарников и лазящих растений, которые прежде, пока предместий не коснулись ни топор, ни лопата, могли буйно разрастаться, образуя сплошные одеяния и обширные массивы на лесных опушках, был теперь почти начисто вырублен, и в некогда чистых и пустынных лесах отряды рабочих все еще прорубали уродливые грязные дороги для повозок и скота. По обочинам этих новых дорог воздвигались дома и фабрики. Благородные лесные деревья были срублены, их обнаженные, обгорелые стволы, оставались лежать среди золы, грязных луж и куч поломанных веток. Мне пришлось нанять негритенка, чтобы он показал мне дорогу к моей любимой тропинке около Уны, которую я описал во 2-й главе: новые расчистки совершенно уничтожили старые лесные дороги. От великолепного леса на Уне в первобытном состоянии сохранилось ныне всего несколько акров. По другую сторону от города, близ старой дороги к рисовым крупорушкам, несколько десятков лесорубов прорубали по заданию правительства широкую проезжую дорогу через лес до Мараньяна, центра соседней провинции, за 250 миль от Пара, и это полностью нарушило уединение величественной старой лесной тропы. Впрочем, через несколько лет новое поколение лазящих покроет обнаженные древесные стволы по обочинам этой новой дороги, а роскошные кустарники образуют зеленую кайму вдоль нее, и тогда она станет такой же красивой лесной дорогой, какой была старая. Теперь натуралисту придется уходить дальше от города, чтобы найти те великолепные лесные картины, до которых было так близко в 1848 г., и работать гораздо больше и напряженнее, чем требовалось прежде, чтобы собрать такие же большие коллекции, какие удалось собрать м-ру Уоллесу и мне в окрестностях Пара.
2 июня 1859 г. Наконец, 2 июня я покинул Пара и, вероятно, навсегда: я сел на североамериканское торговое судно «Фредерик Демминг», уходившее в Нью-Йорк, — маршрут через Соединенные Штаты был самым быстрым, равно как и самым приятным способом добраться до Англии. Свои обширные личные коллекции я разделил на три части и отправил на трех разных кораблях, чтобы уменьшить опасность гибели всей коллекции. Вечером 3 июня я бросил прощальный взгляд на великолепный лес, который так любил и изучению которого посвятил столько лет. Самыми грустными часами, какие я переживал когда-либо, были те часы последующей ночи, когда лоцман-мамелуку отвел нас в сторону от мелей и мы бросили якорь в ожидании ветра; хотя мы находились еще в устье реки, суша не была видна: я почувствовал, что разорвано последнее звено, соединявшее меня с землею, с которой связано столько приятных воспоминаний. У параанцев, полностью сознающих привлекательность своей страны, есть построенная на аллитерации пословица: «Quem vai para (о) Para para» (Кто отправится в Пара, тому там и остаться), — и я часто думал, что и мне не мешало бы присоединиться к перечню примеров, подтверждающих пословицу. Однако желание вновь свидеться с родителями и еще раз вкусить удовольствие от общения с интеллигентными людьми взяло верх над притягательностью края, который по праву можно назвать раем для натуралиста. В эту последнюю ночь на реке Пара рой непривычных мыслей теснился в моей голове. Воспоминания об английском климате, пейзаже и образе жизни вставали передо мной с живостью, какой никогда не бывало прежде в течение 11 лет моего отсутствия. Возникали с потрясающей отчетливостью картины хмурой зимы, долгих серых сумерек, пасмурных небес, вытянутых теней, холодной весны и слякотного лета; фабричных труб и толп чумазых рабочих, сзываемых на работу каждое утро фабричными колоколами; работных домов, тесных комнат, искусственных забот и рабских условностей. Для жизни в таком безрадостном окружении я покидал страну вечного лета, где жизнь моя, как и трех четвертей здешнего народа, текла на цыганский манер, на бесконечных реках или в безграничных лесах. Я покидал экватор, где уравновешенные силы природы поддерживают поверхность земли и климат в состоянии, являющемся, по-видимому, образцом земного порядка и красоты, чтобы плыть к Северному полюсу, где под сумеречными небесами, где-то около 52° широты, лежал мой дом. Естественно, что меня несколько пугало ожидание столь большой перемены, но теперь, после того как я вновь прожил три года в Англии, я убеждаюсь, насколько несравнимо выше стоит цивилизованная жизнь, где чувства, вкусы и интеллект находят обильную пищу, нежели духовное бесплодие полудикого существования, даже если оно проходит в райском саду. Всего более поражает меня, насколько неизмеримо разнообразнее и интереснее человеческий характер и общественные условия в одной единственной цивилизованной нации, нежели в экваториальной Южной Америке, где живут вместе три расы. Впрочем, превосходство холодного севера над тропическими областями сказывается только в социальном отношении, ибо я держусь того мнения, что, хотя человечество может достигнуть культурного прогресса лишь в борьбе с суровой природой в высоких широтах, под одним только экватором совершенная раса будущего полностью воспользуется прекрасным наследством человека — землей
На следующий день ветра не было, и мы поплыли из устья Пара с потоком пресной воды, изливающейся из устья реки, и прошли таким образом за сутки 70 миль нашего пути. 6 июня, находясь под 7° 55' с.ш. и 52° 30' з.д., т.е. милях в 400 от устья главной Амазонки, мы прошли мимо многочисленных обрывков травы, плававших вместе с древесными стволами и засохшей листвой. Среди этих масс я заметил множество плодов пальмы убусу, — дерева растущего только на Амазонке, и это был последний привет от великой реки.
Английские меры, встречающиеся в тексте книги
1 дюйм =10 линий = 2,54 см
1 фут = 12 дюймов = 30,5 см
1 ярд = 3 фута = 91,4 см
1 фатом = 6 футов = 183 см
1 фурлонг = 220 ярдов = 201 м
1 миля = 8 фурлонгов = 1,61 км
1 лье = 3 мили = 4,83 км
1 кварта = 2 пинты = 1,14 л
1 галлон = 4 кварты = 4,55 л
1 бушель = 8 галлонов = 36,7 л
1 барел = 43,23 галлона = 196 л
1 тонна = 2240 фунтов = 1016 кг
1 крона = 5 шиллингов
1 фунт стерлингов = 20 шиллингов
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Я всегда возил с собой запас лекарств, и маленький пузырек хинина, который я купил в Пара в 1851 г., но ни разу до сих пор не употреблял, оказался теперь очень полезным. Я брал на один прием его столько, сколько умещалось на кончике перочинного ножа, смешивая с теплым настоем ромашки. Первые несколько дней после начала заболевания я не мог шевельнуться, а во время приступов бредил, но, когда худшее миновало, я сделал попытку подняться, зная, что за лихорадкой в этой стране следуют неизлечимые заболевания печени и селезенки, если позволить взять верх чувству усталости. Поэтому каждое утро я вскидывал на плечо ружье или сачок и отправлялся на обычную свою прогулку по лесу. Прежде чем я добирался домой, меня очень часто охватывали приступы дрожи, и тогда я останавливался и старался не поддаваться. Когда в январе 1858 г. снизу пришел пароход, лейтенант Нунис был потрясен, увидев, как сильно я изменился, и энергично посоветовал мне тут же вернуться в Эгу. Я принял этот совет и сел на пароход, когда Нунис зашел в Сан-Паулу по пути вниз 2 февраля. Я все еще надеялся, что окажусь в состоянии снова направиться к западу, чтобы собрать невиданные доселе сокровища удивительных стран, лежащих между Табатингой и склонами Андов; однако, хотя после кратковременного отдыха в Эге лихорадка меня оставила, общее состояние моего здоровья было по-прежнему слишком плохим, чтобы я мог предпринять дальнейшие путешествия. В конце концов 3 февраля 1859 г. я покинул Эгу и направился в Англию.
Я приехал в Пара 17 марта, после того как провел во внутренних областях семь с половиной лет. Мои старые друзья — англичане, американцы и бразильцы — почти не узнали меня,, но все оказали мне очень теплый прием, особенно м-р Г. Р. Броклхерст (из. фирмы «Р. Синглхерст и компания», иностранных купцов, бывших главными моими корреспондентами); он пригласил меня к себе в дом и отнесся ко мне с чрезвычайной добротой. Я был несколько удивлен тем горячим одобрением, которое выказали к моим трудам именитые жители; но, в самом деле, внутренние области все еще остаются сертаном (диким краем), terra incognita [неведомой землей] для большинства жителей приморского порта, и человек, который провел там семь с половиной лет, занимаясь исследованием исключительно с научными целями, казался чем-то вроде диковинки. Пара сильно изменился и притом в лучшую сторону. Это был уже не тот заросший сорняками, разрушенный, похожий на деревню городок, каким он представлялся, когда я впервые познакомился с ним в 1848 г. Население выросло (до 20 тыс.) благодаря притоку португальских, мадейрских и германских иммигрантов, и за последние годы провинциальное правительство тратило значительный избыточный доход на украшение города. Улицы, некогда немощеные или посыпанные камешками и песком, были теперь самым правильным образом забетонированы; все выступающие части беспорядочно построенных каменных домов были снесены, а сами дома выстроены более однообразно. Большинство обветшавших домов было заменено новыми зданиями с длинными изящными балконами по фасаду первого этажа на высоте нескольких футов над мостовой. Большие топкие площади были осушены, очищены от сорняков и засажены рядами деревьев миндаля и казуарины: теперь они украшали город, а не были бельмом на глазу, как прежде. Мою старую любимую дорогу, аллею монгубы, починили и соединили со многими другими великолепными дорогами, обсаженными деревьями, которые за каких-нибудь несколько лет выросли до такой высоты, что давали сносную тень; одна такая дорога, Эстрада-ди-Сан-Жозе, была обсажена кокосовыми пальмами. 60 общественных экипажей — легких кабриолетов (некоторые были построены здесь же, в Пара) — курсировали ныне по улицам, создавая дополнительное оживление на прекрасных площадях, улицах и аллеях.
Нравы населения также значительно изменились. Значение многих прежних религиозных праздников уменьшилось, и они уступили место светским развлечениям — званым вечерам, балам, музыке, бильярду и т.п. К развлечениям здесь стремились не меньше прежнего, но это стремление приняло более разумное направление, и параанцы теперь подражали, по-видимому, обычаям североевропейских народов, а не своей бывшей родины — Португалии. Я с удовольствием увидел несколько новых книжных лавок, а также красивое здание, отведенное под читальню, располагавшую периодическими изданиями, глобусами и географическими картами, и библиотеку с выдачей книг на дом. Тут было теперь много типографий и четыре ежедневные газеты. Местность стала много здоровее, после 1850 г. — года желтой лихорадки, и теперь Пара уже не считался опасным для новичков.
Рассказав о тех улучшениях, которые заметны были в городе, перейду теперь к теневой стороне картины. Расходы на питание выросли раза в четыре — естественный результат того, что спрос на рабочую силу и всякого рода местные продукты увеличивался быстрее, чем предложение, вследствие прироста численности не занятых производительным трудом жителей и значительного ввоза денег пароходной компанией и иностранными купцами. В 1848 г. Пара был одним из самых дешевых для жизни городов на американском континенте, а теперь стал одним из самых дорогих. Импортные предметы питания, платье и предметы домашнего обихода были в основном дешевле, хотя облагались пошлиной от 18 до 80%, не считая высокого фрахта и больших прибылей, чем те, что производились в окрестности. Соленая треска была на 2 пенса дешевле местной отвратительной соленой пираруку. Апельсины, которые прежде можно было достать чуть ли не даром, продавались теперь на улицах по три штуки на пенс; крупные бананы стоили по пенсу штука; помидоры стоили два-три пенса каждый, и все остальные плоды этой плодородной страны вздорожали в таком же соотношении. Маниоковой крупы — местного хлеба — стало так мало, и она так подорожала, что бедняки-туземцы терпели голод, а всем, кто мог себе позволить покупать хлеб по цене 4-5 пенсов за фунт, приходилось есть пшеничный хлеб из североамериканской муки, которой потреблялось ежемесячно 1200 барелов, поэтому для всех, кроме самых богатых людей, хлеб составлял теперь очень серьезную статью повседневных расходов. Квартирная плата стала непомерно высокой: жалкий необорудованный домик из двух комнат без каких бы то ни было удобств — одни голые стены — стоил 18 фунтов стерлингов в год. Наконец, нанять слуг было не по средствам человеку среднего достатка: лентяй-повар или носильщик не соглашались работать дешевле, нежели за 3-4 шиллинга в день, не считая стола и того, что они могли стащить. Подрядить маленькую лодку с одним человеком, чтобы выгрузиться с парохода, на расстояние в 100 ярдов обошлось мне в полкроны.
Посетив прежние мои места в окрестных лесах, я обнаружил, что и здесь произошли большие перемены, и, с моей точки зрения, к худшему. Покров кустарников и лазящих растений, которые прежде, пока предместий не коснулись ни топор, ни лопата, могли буйно разрастаться, образуя сплошные одеяния и обширные массивы на лесных опушках, был теперь почти начисто вырублен, и в некогда чистых и пустынных лесах отряды рабочих все еще прорубали уродливые грязные дороги для повозок и скота. По обочинам этих новых дорог воздвигались дома и фабрики. Благородные лесные деревья были срублены, их обнаженные, обгорелые стволы, оставались лежать среди золы, грязных луж и куч поломанных веток. Мне пришлось нанять негритенка, чтобы он показал мне дорогу к моей любимой тропинке около Уны, которую я описал во 2-й главе: новые расчистки совершенно уничтожили старые лесные дороги. От великолепного леса на Уне в первобытном состоянии сохранилось ныне всего несколько акров. По другую сторону от города, близ старой дороги к рисовым крупорушкам, несколько десятков лесорубов прорубали по заданию правительства широкую проезжую дорогу через лес до Мараньяна, центра соседней провинции, за 250 миль от Пара, и это полностью нарушило уединение величественной старой лесной тропы. Впрочем, через несколько лет новое поколение лазящих покроет обнаженные древесные стволы по обочинам этой новой дороги, а роскошные кустарники образуют зеленую кайму вдоль нее, и тогда она станет такой же красивой лесной дорогой, какой была старая. Теперь натуралисту придется уходить дальше от города, чтобы найти те великолепные лесные картины, до которых было так близко в 1848 г., и работать гораздо больше и напряженнее, чем требовалось прежде, чтобы собрать такие же большие коллекции, какие удалось собрать м-ру Уоллесу и мне в окрестностях Пара.
2 июня 1859 г. Наконец, 2 июня я покинул Пара и, вероятно, навсегда: я сел на североамериканское торговое судно «Фредерик Демминг», уходившее в Нью-Йорк, — маршрут через Соединенные Штаты был самым быстрым, равно как и самым приятным способом добраться до Англии. Свои обширные личные коллекции я разделил на три части и отправил на трех разных кораблях, чтобы уменьшить опасность гибели всей коллекции. Вечером 3 июня я бросил прощальный взгляд на великолепный лес, который так любил и изучению которого посвятил столько лет. Самыми грустными часами, какие я переживал когда-либо, были те часы последующей ночи, когда лоцман-мамелуку отвел нас в сторону от мелей и мы бросили якорь в ожидании ветра; хотя мы находились еще в устье реки, суша не была видна: я почувствовал, что разорвано последнее звено, соединявшее меня с землею, с которой связано столько приятных воспоминаний. У параанцев, полностью сознающих привлекательность своей страны, есть построенная на аллитерации пословица: «Quem vai para (о) Para para» (Кто отправится в Пара, тому там и остаться), — и я часто думал, что и мне не мешало бы присоединиться к перечню примеров, подтверждающих пословицу. Однако желание вновь свидеться с родителями и еще раз вкусить удовольствие от общения с интеллигентными людьми взяло верх над притягательностью края, который по праву можно назвать раем для натуралиста. В эту последнюю ночь на реке Пара рой непривычных мыслей теснился в моей голове. Воспоминания об английском климате, пейзаже и образе жизни вставали передо мной с живостью, какой никогда не бывало прежде в течение 11 лет моего отсутствия. Возникали с потрясающей отчетливостью картины хмурой зимы, долгих серых сумерек, пасмурных небес, вытянутых теней, холодной весны и слякотного лета; фабричных труб и толп чумазых рабочих, сзываемых на работу каждое утро фабричными колоколами; работных домов, тесных комнат, искусственных забот и рабских условностей. Для жизни в таком безрадостном окружении я покидал страну вечного лета, где жизнь моя, как и трех четвертей здешнего народа, текла на цыганский манер, на бесконечных реках или в безграничных лесах. Я покидал экватор, где уравновешенные силы природы поддерживают поверхность земли и климат в состоянии, являющемся, по-видимому, образцом земного порядка и красоты, чтобы плыть к Северному полюсу, где под сумеречными небесами, где-то около 52° широты, лежал мой дом. Естественно, что меня несколько пугало ожидание столь большой перемены, но теперь, после того как я вновь прожил три года в Англии, я убеждаюсь, насколько несравнимо выше стоит цивилизованная жизнь, где чувства, вкусы и интеллект находят обильную пищу, нежели духовное бесплодие полудикого существования, даже если оно проходит в райском саду. Всего более поражает меня, насколько неизмеримо разнообразнее и интереснее человеческий характер и общественные условия в одной единственной цивилизованной нации, нежели в экваториальной Южной Америке, где живут вместе три расы. Впрочем, превосходство холодного севера над тропическими областями сказывается только в социальном отношении, ибо я держусь того мнения, что, хотя человечество может достигнуть культурного прогресса лишь в борьбе с суровой природой в высоких широтах, под одним только экватором совершенная раса будущего полностью воспользуется прекрасным наследством человека — землей
На следующий день ветра не было, и мы поплыли из устья Пара с потоком пресной воды, изливающейся из устья реки, и прошли таким образом за сутки 70 миль нашего пути. 6 июня, находясь под 7° 55' с.ш. и 52° 30' з.д., т.е. милях в 400 от устья главной Амазонки, мы прошли мимо многочисленных обрывков травы, плававших вместе с древесными стволами и засохшей листвой. Среди этих масс я заметил множество плодов пальмы убусу, — дерева растущего только на Амазонке, и это был последний привет от великой реки.
Английские меры, встречающиеся в тексте книги
Меры длины
1 линия = 2,54 мм1 дюйм =10 линий = 2,54 см
1 фут = 12 дюймов = 30,5 см
1 ярд = 3 фута = 91,4 см
1 фатом = 6 футов = 183 см
1 фурлонг = 220 ярдов = 201 м
1 миля = 8 фурлонгов = 1,61 км
1 лье = 3 мили = 4,83 км
Меры площади
1 акр = 4840 кв. ярдов = 0,405 гаМеры объема (для жидкостей)
1 пинта = 0,57 л1 кварта = 2 пинты = 1,14 л
1 галлон = 4 кварты = 4,55 л
1 бушель = 8 галлонов = 36,7 л
1 барел = 43,23 галлона = 196 л
Меры веса
1 фунт = 0,454 кг1 тонна = 2240 фунтов = 1016 кг
Денежные единицы
1 шиллинг = 12 пенсов1 крона = 5 шиллингов
1 фунт стерлингов = 20 шиллингов
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Агирре (Aguirre) Лопес д' (1518-1561), испанец, совершивший плавание по Амазонке.
Адальберт Прусский принц (1811-1873), немецкий адмирал, в 1842 г. исследовал Амазонку и Шингу.
д'Акунья (Acuna) Кристоваль (1587-?), испанский иезуит, описавший плавание Тешейры.
дус Аркус (Arcos) граф губернатор Пара в начале XIX в.
Бёрчелл (Burchell) Вильям-Джон (1788-1863), английский натуралист; исследовал в 1810-1812 гг. Южную Африку.
Бродрип (Broderip) Вильям-Джон (1789-1859), английский зоолог.
Винагре (Vinagre), мулат, вождь повстанцев в 1835-1836 гг. в провинции Пара.
Гарднер (Gardner) Джордж (1812-1849), английский ботаник.
Грей (Gray) Джон-Эдуард (1800-1875), английский натуралист.
Гульд (Gould) Джон (1804-1881), английский орнитолог.
Гумбольдт (Humboldt) Александр (1769-1859), известный немецкий натуралист; совершил в 1799-1804 гг. путешествие по Центральной и Южной Америке и оставил ценное его описание в 30 томах.
Жоффруа Сент-Илер (GeoffroySaintHilaire) Изидор (1805-1861), французский натуралист, сын знаменитого эволюциониста Этьена Жоффруа Сент-Илера.
Калдейра (Caldeira) Франциску, основатель Пара (1615).
де Кастельно (Castelnau) Франсис, граф (1812-1880), французский натуралист; в 1843-1847 гг. сопровождал французскую правительственную экспедицию в экваториальную Южную Америку.
Кювье (Cuvier) Жорж (1769-1832), знаменитый французский натуралист.
Ла-Кондамин (LaCondamine) Шарль-Мари (1701-1774), французский математик, астроном и путешественник; в 1735-1742 гг. исследовал область нынешнего Эквадора, спустился по Амазонке и составил первую карту реки, основанную на астрономических вычислениях.
Лангсдорф Григорий Иванович (1774-1852), русский академик, натуралист; исследовал Бразилию и изучал ее естественную историю (1821-1828).
Линней Карл (1707-1788), знаменитый шведский ботаник
Маркгрейв (Marcgrave) Джордж (1610-1644), зоолог, автор первых книг о бразильской фауне.
фон Марциус (Martius) Карл-Фридрих-Филипп (1794-1868), немецкий ботаник; вместе со Спиксом посетил Бразилию в 1817-1820 гг.
Мериан (Merian) Мария-Сибилла (1647-1717), швейцарская натуралистка.
Найт (Knight) Чарлз (1791-1873), английский зоолог.
Одуэн (Audouin) Жан-Виктор (1797-1841), французский энтомолог.
О'Коннелл (O'Connell) Даниел (1775-1847), лидер либерального крыла в ирландском освободительном движении 20-40-х годов XIX в.
Орельяна (Orellana) Франсиско (родился 1505-1511, умер 1546-1550), испанский конкистадор, сподвижник Франсиско Писарро; был первым европейцем, совершившим плавание по Амазонке (1541-1542).
Оуэн (Owen) Ричард (1804-1892), английский анатом и палеонтолог.
Пализо-де-Бовуа (PalisotdeBeauvois) Амбруаз-Мари-Франсуа-Жозеф (1752-1821), французский натуралист; посещал Северную Америку.
Педру I (1798-1834), император Бразилии (1822-1831).
Пёппиг (Poppig) Эдуард (1798-1868), немецкий натуралист, в 1831-1832 гг. пересек южноамериканский континент по Амазонке с запада на восток.
Перти (Perty) Максимилиан (1804-1879), немецкий зоолог.
Пинсон (Pinzon) Висенте-Янес (1460 — ок.1524), испанский мореплаватель, капитан корабля «Нинья» в первом плавании Колумба; во время плавания 1499-1500 гг. открыл устье Амазонки.
Писарро (Pizarro) Гонсало (1502-1548), испанский конкистадор, младший брат Франсиско Писарро; в 1541-1542 гг. предпринял экспедицию из области Эквадора в верховья Амазонки.
Помбал (Pombal) Себастиан-Жозе (1699-1782), видный португальский государственный деятель.
Рекена (Requena) Франсиску, глава комиссии по разграничению испанских и португальских владений в Южной Америке (1781-1791).
Рибейру (Ribeiro), португальский чиновник, плававший по Амазонке в 1774-1775 гг.
Спикс (Spix) Иоганн-Баптист (1781-1826), немецкий зоолог; исследовал Бразилию в 1817-1820 гг. совместно с фон Марциусом.
Тешейра (Texeira), или Тейшейра (Teixeira), Педру (ок.1575-1640), португальский военный; был губернатором Пара в 1620-1621 гг. и 1640г.
Уоллес (Wallace) Алфред-Рассел (1823-1913), известный английский натуралист; исследовал Амазонский край в 1848-1852 гг.
Фриц (Fritz) Петер-Самуэль (1654-1725), немецкий миссионер-иезуит; провел в верховьях Амазонки более 40 лет, с 1684 г. до конца жизни.
Шомбургк (Schomburgk) Роберт-Герман (1804-1865), немецкий натуралист; обследовал Гвиану в 1835-1838 и 1840-1844 гг.
Адальберт Прусский принц (1811-1873), немецкий адмирал, в 1842 г. исследовал Амазонку и Шингу.
д'Акунья (Acuna) Кристоваль (1587-?), испанский иезуит, описавший плавание Тешейры.
дус Аркус (Arcos) граф губернатор Пара в начале XIX в.
Бёрчелл (Burchell) Вильям-Джон (1788-1863), английский натуралист; исследовал в 1810-1812 гг. Южную Африку.
Бродрип (Broderip) Вильям-Джон (1789-1859), английский зоолог.
Винагре (Vinagre), мулат, вождь повстанцев в 1835-1836 гг. в провинции Пара.
Гарднер (Gardner) Джордж (1812-1849), английский ботаник.
Грей (Gray) Джон-Эдуард (1800-1875), английский натуралист.
Гульд (Gould) Джон (1804-1881), английский орнитолог.
Гумбольдт (Humboldt) Александр (1769-1859), известный немецкий натуралист; совершил в 1799-1804 гг. путешествие по Центральной и Южной Америке и оставил ценное его описание в 30 томах.
Жоффруа Сент-Илер (GeoffroySaintHilaire) Изидор (1805-1861), французский натуралист, сын знаменитого эволюциониста Этьена Жоффруа Сент-Илера.
Калдейра (Caldeira) Франциску, основатель Пара (1615).
де Кастельно (Castelnau) Франсис, граф (1812-1880), французский натуралист; в 1843-1847 гг. сопровождал французскую правительственную экспедицию в экваториальную Южную Америку.
Кювье (Cuvier) Жорж (1769-1832), знаменитый французский натуралист.
Ла-Кондамин (LaCondamine) Шарль-Мари (1701-1774), французский математик, астроном и путешественник; в 1735-1742 гг. исследовал область нынешнего Эквадора, спустился по Амазонке и составил первую карту реки, основанную на астрономических вычислениях.
Лангсдорф Григорий Иванович (1774-1852), русский академик, натуралист; исследовал Бразилию и изучал ее естественную историю (1821-1828).
Линней Карл (1707-1788), знаменитый шведский ботаник
Маркгрейв (Marcgrave) Джордж (1610-1644), зоолог, автор первых книг о бразильской фауне.
фон Марциус (Martius) Карл-Фридрих-Филипп (1794-1868), немецкий ботаник; вместе со Спиксом посетил Бразилию в 1817-1820 гг.
Мериан (Merian) Мария-Сибилла (1647-1717), швейцарская натуралистка.
Найт (Knight) Чарлз (1791-1873), английский зоолог.
Одуэн (Audouin) Жан-Виктор (1797-1841), французский энтомолог.
О'Коннелл (O'Connell) Даниел (1775-1847), лидер либерального крыла в ирландском освободительном движении 20-40-х годов XIX в.
Орельяна (Orellana) Франсиско (родился 1505-1511, умер 1546-1550), испанский конкистадор, сподвижник Франсиско Писарро; был первым европейцем, совершившим плавание по Амазонке (1541-1542).
Оуэн (Owen) Ричард (1804-1892), английский анатом и палеонтолог.
Пализо-де-Бовуа (PalisotdeBeauvois) Амбруаз-Мари-Франсуа-Жозеф (1752-1821), французский натуралист; посещал Северную Америку.
Педру I (1798-1834), император Бразилии (1822-1831).
Пёппиг (Poppig) Эдуард (1798-1868), немецкий натуралист, в 1831-1832 гг. пересек южноамериканский континент по Амазонке с запада на восток.
Перти (Perty) Максимилиан (1804-1879), немецкий зоолог.
Пинсон (Pinzon) Висенте-Янес (1460 — ок.1524), испанский мореплаватель, капитан корабля «Нинья» в первом плавании Колумба; во время плавания 1499-1500 гг. открыл устье Амазонки.
Писарро (Pizarro) Гонсало (1502-1548), испанский конкистадор, младший брат Франсиско Писарро; в 1541-1542 гг. предпринял экспедицию из области Эквадора в верховья Амазонки.
Помбал (Pombal) Себастиан-Жозе (1699-1782), видный португальский государственный деятель.
Рекена (Requena) Франсиску, глава комиссии по разграничению испанских и португальских владений в Южной Америке (1781-1791).
Рибейру (Ribeiro), португальский чиновник, плававший по Амазонке в 1774-1775 гг.
Спикс (Spix) Иоганн-Баптист (1781-1826), немецкий зоолог; исследовал Бразилию в 1817-1820 гг. совместно с фон Марциусом.
Тешейра (Texeira), или Тейшейра (Teixeira), Педру (ок.1575-1640), португальский военный; был губернатором Пара в 1620-1621 гг. и 1640г.
Уоллес (Wallace) Алфред-Рассел (1823-1913), известный английский натуралист; исследовал Амазонский край в 1848-1852 гг.
Фриц (Fritz) Петер-Самуэль (1654-1725), немецкий миссионер-иезуит; провел в верховьях Амазонки более 40 лет, с 1684 г. до конца жизни.
Шомбургк (Schomburgk) Роберт-Герман (1804-1865), немецкий натуралист; обследовал Гвиану в 1835-1838 и 1840-1844 гг.