Черепашки ниндзя и Космический Агрессор
* * *
Снегопад кончился незадолго до заката. Небо, серое и мутное, в редких пятнах просветов постепенно прояснилось. Ранние морозные сумерки съедали неяркий розовый свет, обещая не то ветреный завтрашний день, не то мороз к ночи. Свирепая морда, поросшая густой рыжеватой шерстью, высунулась из неприметной трещины в скале и тут же исчезла.
Ветер сыпанул пригоршню пороши вслед горбатой спине. Снег, лёгкий и рассыпчатый, заметал глубокие следы, оставляя вместо отчётливой цепочки, ведущей к пещере из долины, холмики, бросавшие тени.
– Что? – самка крайса подняла морду, уныло покачивая первенца.
Самец не откликнулся, лишь подбросил в костёр несколько изогнутых тростинок. И так было ясно – пришельцы, раз появившись, не оставят крайсов в покое, пока в горах останется хоть одна семья.
Самец ворошил уголья суховатой палкой. Выгреб несколько продолговатых плодов испачканных сажей. Это было последнее, что успели унести из посёлка в долине. Крайс прижмурил глаза без ресниц. Уродливая морда оскалилась, обнажились клыки, отпугивающие от крайсов хищников.
Пришельцы, обосновавшиеся в посёлке, были иной породы. Самец не понимал их и боялся.
Логика поступков прилетевших в железном зерне была той же, что и в законах крайсов: живи, если не хочешь погибать. Но крайсы на своей неуютной планете боролись с холодом, снежными заносами, лютым зверям в бескормицу. Пришельцы же боролись за право уничтожить всё и всех. Вначале, когда чужаков было мало, и они разметались в небольшом ущелье на Севере, на них можно было не обращать внимания.
Редкие самим, преследуя зверя, достигали Северных предгорий, а потом приносили в посёлок вести, в которые никто не верил. Мол, там, в ущелье, из земли растёт чёрный шатёр, похожий на гриб…
Пришельцы, клыкастые здоровяки в кожаных комбинезонах, крайсов не трогали. Редко кто из местных видел чужаков вблизи. Лишь чёрный гриб, возвышавшийся над местностью, напоминал об их присутствии.
А потом в одночасье в посёлок крайсов пришла смерть. Без видимых причин. Безболезненно. Неотвратимо. Уцелели лишь те, кто охотился или ушёл к горы за топливом: на равнине снег засыпал редкие прижавшиеся к мёрзлой земле кустики. Возвращавшиеся бежали в ужасе: над посёлком висела зелёная искристая паутина, словно кто-то набросил сеть. Крайсы, по незнанию бросавшиеся на паутину, тут же чернели и обугливались.
Воздух наполнялся запахом палёного мяса. Посчастливилось не сопротивлявшимся – они просто заснули, и никто из них не проснулся. Семейство крайсов, укрывшееся в пещере, уцелело чудом: самка, ожидавшая потомство, занемогла. И пришлось заночевать вблизи посёлка.
Крайс плотно сомкнул веки: сколько б ни осталось жить, никогда не забыть ему эту страшную сеть, в которой повисли гроздьями трупы сородичей. Не забыть и пустые улицы посёлка.
– Пойду! – наконец оторвался от огня самец.
Самка снова не отозвалась: лишь сильнее тряхнула младенца, выказав неодобрение. Но следы клыков самца после недавнего их спора ещё давали себя знать.
Крайс, увязав половину запечённых плодов в котомку, вздохнул, хрипло рыкнул, и, помедлив, шагнул в сгустившуюся темноту.
Цепочка следов исчезла в двух шагах. Но крайс твёрдо знал, куда лежит его путь – в темноте чёрный шатёр светился зигзагообразными окнами.
На мороз самец внимания не обращал, одервеневшим языком проговорил слова полузабытых заклинаний.
В силу проклятья самец верил мало, но это было единственным средством отомстить за сородичей.
И это ведь не сложно: подобраться поближе и сказать несколько слов. Потом он вернётся, чтобы навсегда остаться с семьёй.
Дрянная погодка! – Хищник Ар, главный в немногочисленной компании, отпил глоток золотисто-жёлтого вина. Посмотрел на свет сквозь гранёный бокал; остальные возились с подключением аппаратуры переноса.
Планету, где обитало племя клыкастых чудовищ, хищники выбрали не случайно.
Унылый пейзаж, вечные ветры, цивилизация, не научившаяся даже запускать спутники в ближний космос – космические патрули облетали этот сектор Галактики стороной. Лишь редкие научно-исследовательские экспедиции время от времени кружили по орбите планеты крайсов, фотографируя неприхотливое бытие аборигенов.
Давно канули в Лету времена, когда первые астронавты с самонадеянным желанием помочь, научить, поделиться знаниями садились на любую планету, где датчики отмечали хоть маломальский уровень жизни. Разум лишь тогда способен развиваться, когда на его пути – преграды. А любая помощь расслабляет: можно дремать и лениво позёвывать, ведь всегда есть кому позаботиться о твоём пропитании, жилье, одежде. Эпоха помощи продолжалась до тех пор, пока Вселенную не потрясла весть с Планеты ургов, приветливых и добродушных существ…
Обитатели планеты, земноводные, похожие на пёстрых медвежат, страдали странным заболеванием, основной признак которого – истощение. Дети на планете были веселы и беззаботны. Но в определённом возрасте то один, то другой урга вдруг начинали на глазах хиреть, задумываться, сторониться соплеменников. Учёные, собравшиеся из разных уголков Галактики, напрасно ломали голову над загадочным недугом: ещё вечером молодой урга плясал под хлопки в лагере экспедиции, отрабатывая лакомство, а утром лишь по цвету шёрстки учёные могли узнать вчерашнего весельчака. Урга становился угрюмым, раздражительным и неохотно откликался на голос: слов урги не различали, реагируя лишь на интонацию. Ни инъекции, ни психотерапия лучших лекарей Вселенной не помогали – урга становился вялым, безразличным и, чем больше о нём заботились, тем больше усиливалось раздражение и озлобленность. В конце концов, особь погибала, исхудав и пожелтев. И так по всей планете. Только-только зарождавшейся цивилизации с примитивной культурой и зачатками ремёсел, грозила гибель. И причины были неясны. Так продолжалось, пока однажды в горах геологи не наткнулись на каменный город. Стройные колоннады, ярко освещённые улицы, светлые площади, украшенные скульптурами – всё говорило о величии расы, постигшей гармонию – город в ложбине среди гор, казалось, вырос сам по себе, не нарушив великолепия ландшафта.
И ни единого живого существа. Геологи подивились. Связались с учёными. В конце концов, это не их дело. Посовещавшись, решили заночевать в одном из дворцов. Побросали неприхотливые пожитки и оборудование. Устроились. А в полночь пришли голоса.
В массовые галлюцинации геологи, реалисты, не поверили. Прислушались. Дворец наполнился праздником. Незримые пришельцы о чём-то говорили, напевали, звали куда-то. И хотелось сопричастности к чужому веселью и этой радостной жизни.
А потом пришло откровение. В тихом говоре и шелесте серпантина геологи все одновременно услышали голос.
Геологи были с разных планет – и каждый услышал свой родной язык. Голос с каждым был на ты. – Телесная оболочка, – размышлял вслух кто-то невидимый, – лишь ступень на пути познания самого себя. В детстве любой цивилизации субъект учится постигать мир вокруг – и тут нужны глаза, уши, руки или лапы, чтобы удостовериться, что окружающее существует, и ты – лишь часть окружающего. Но потом приходит высшее знание – и субъект открывает Вселенную внутри себя. И это знание бесконечно! Пришелец! Наша планета так стара, что тебе и представить трудно, какие тайны хранят урги. Вы внесли в окружающее новые знания и законы – и урги гибнут, чувствуя нарушенный порядок. Постигнув что-то однажды, для урги невозможно принять иное мировосприятие, которое принёс ты и другие. Пока не поздно, уходи!
Планету оставили в покое. А Всегалактический Совет принял закон, запрещавший без согласия аборигенов вмешиваться в их жизнь.
Добиться же согласия у крайсов не было возможности. Крайсы никак не могли понять, что от них требуют. И подписать договор никто не смог бы – письменность крайсы пока не придумали.
Хищников на Планету крайсов привлекало и простодушие обитателей: никто не пытался помешать, никто особо не любопытствовал.
А потом Хищники и вовсе избавились от лишних свидетелей. Радиационные сети, брошенные на посёлок крайсов, оказались славной штукой.
Оставалось лишь немного подождать – лучшей базы в пространстве и времени не найти.
Крайс не чувствовал ног, передвигаясь в ледовом царстве. Снова пурга. И бешеная ледяная крошка, хлещущая по морде. Но самец упрямо шёл вперёд, пока над ним громадой не навис чёрный шатёр пришельцев.
Ни входной двери, ни отверстий, через которые можно было бы проникнуть внутрь, в шатре не оказалось. Крайс долго ходил вокруг. Наконец, он нащупал еле приметное наледенение: изнутри шёл тёплый воздух, который тут же превращался в лёд. Крайс разгрёб снег.
– Откуда-то дует! – поднял морду хищник Ар. До возвращения собрата, который подрядился достать скипетр времени, нужно было ещё ждать и ждать.
– Я гляну! – поёжился хищник Ио. Их родная планета отличалась обилием огня, и хищники были мало приспособлены к холоду Планеты крайсов, предпочитая отсиживаться внутри космической шлюпки.
Ио натянул поверх комбинезона скафандр и двинулся к выходу.
Люк переходника был распахнут настежь. Крышка хлопала, на ветру, грозя оторваться.
В последние годы у банды торговцев оружием дела шли из рук вон плохо: никто не хотел больше воевать и убивать. Приходилось забираться всё дальше и дальше в глубины космоса, разыскивая тех, кому мог бы пригодиться специфический товар хищников.
Можно было бы направить энергию на что-то другое, но ничем другим цивилизация хищников заниматься не умела. Да и не желала, движимая жаждой крови и разрушений.
В компании Ара подчинённых было столько, сколько нужно для дела. Ар не доверял Взломщику. Ар беспокоился: чужак мог продать любого, если ему хорошо заплатить. Ар подозревал, что найдётся немало желающих перекупить скипетр времени, если затея удастся.
Шум за переборкой привлёк Ара. Хищник встал и прислушался.
Ряд глухих ударов, стон… Бандит бросился на шум драки. Прямо в переходнике, залитый кровью, валялся Ио. А уродец крайс, не глядя по сторонам, наносил по разбитому телу новые удары.
– Ин! – закричал Ар, не рискуя приблизиться сам: Ио, видно по всему, помогать было поздно, а самому рисковать: зачем же держать помощника? Ин выскочил из командной рубки, и недолго думая, полил камеру переходника огнём бластера.
Крайс, ослеплённый жаждой крови, в горячке ещё раз ударил дубиной по мёртвому телу. Бок прошила боль, неострая в запале. Крайс на мгновение замер. И упал. Сами собой губы произнесли слова древнего заклятия:
– Пусть вас заберёт Время!
Ин опустил бластер, закинул его за спину. Огляделся.
– Шеф! С тебя премиальные!
– Обойдёшься! – рявкнул Ар.
Тело Ио прибрали: засунули то, что от него осталось, и морозильник. Люк задраили. Но Ара не покидало странное чувство. Нет, не страх, – тень страха.
– Что этот недоумок имел в виду? – пробормотал Ар.
– Ты что-то сказал? – не расслышал Ин.
– Не твоё дело! – огрызнулся Хищник.
А старинное заклятие повисло в воздухе, разливаясь спиральными кругами и захватывая все новые пространства.
Стена времени упруго подалась, дрогнула от вмешательства извне.
Изголодавшееся время, выпушенное крайсом на свободу, жадное до новых ощущений, раскинуло руки, развернулось, делая петлю, – и круг замкнулся. Стена времени подалась, пошла паутиной трещин. В микротрещину времени древесной трухой просыпалась всякая дрянь.
Хищник по прозвищу Взломщик почувствовал неладное на самом подлёте к Планете крайсов. Скипетр времени засветился зеленоватым свечением. Спасательную шлюпку тряхнуло. Отказало управление. В следующее мгновение за стеклом иллюминаторов уже были незнакомые звезды чужой Галактики.
Хищник запросил бортовой компьютер… Пришлось вышвырнуть за борт пленников: в чужой системе в незнакомой среде легче, надёжнее и безопасней пробиваться в одиночку.
Стену времени ещё раз тряхнуло, разделив Хищника и его приятелей по приключениям во времени и пространстве.
Впрочем, чаще всего Мику доставалось поделом. Свет не видывал большего проныры и выдумщика. Уж сколько раз и наставник Сплинтер, и Эйприл, и братья просили:
– Мик! Если буянишь, то, пожалуйста, только тут, в подземке!
Мик, совершая вылазки из подземных лабиринтов, терроризировал всю округу. А, скажите, многие бы из вас удержались от соблазна? И согласны ли на вечное заключение?
И вот мирная на первый, да и на второй, взгляд картинка послеобеденного отдыха резко изменилась. Пока братья видели пятые сны, а Сплинтер предавался размышлениям, сумеют ли они обойтись без Эйприл эти две недели, Мик на брюхе подполз к лестнице, ведущей наверх, и, быстро перебирая лапами, смылся.
Первым опомнился Сплинтер. Щёточка крысиных усов дёрнулась. Задвигался вытянутый нос.
– В этот раз не спущу! – прошипел Сплинтер, тормоша остальных.
– А? Что? – спросонок черепашки мало что понимали и бестолково размахивали лапами. Сплинтер уворачивался – Лео мог ударом лапы перебить батон колбасы на две половинки, причём срез получался ровный, как после ножа.
Раф заворачивал:
– Ну, опять приставать с глупостями, наставник?
– Советую проснуться! – Сплинтер никогда от задуманного не отказывался. – Мик удрал!
Имя непутёвого братца подействовало, как ледяной душ, и черепашки встрепенулись.
– Идём следом? – Раф оглядел братьев.
– Ага! – расхохотался Лео. – Парад-алле черепашек-мутантов на улицах Нью-Йорка. То-то переполоху будет!
Дон поддержал:
– Точно, лезть туда, – Дон указал на сдвинутую вверху крышку люка, – всем нам нельзя! Вспомните, о чём просила Эйприл: ни в коем случае не показываться людям!
– И даже если пожар? – съехидничал Раф.
– Про пожар речь не идёт, – Дон в упор поглядел на брата, не скрывая раздражения. – Но, спорим, кое-кому сегодня здорово нагорит cjt Эйприл!
Желающих проиграть упаковку жевательной резинки не нашлось – с Миком следует что-то делать.
– И ведь не в первый раз, – задумчиво протянул Сплинтер. – Ведь отвернёшься – тут же улизнёт!
– Знать бы куда… – Дон бросил на язык шарик мятной резинки и тут же надул пузырь: этот липкий комочек Дон жевал уже третий день, добиваясь от упрямой резины настоящей мягкости. Пузырь надулся и лопнул, залепив Дону всю морду.
– Прекрати! – Сплинтер считал своим долгом воспитывать черепашек.
Видеотелефон Эйприл по-прежнему ни дома, ни в офисе не отвечал.
Ничего не оставалось, как сидеть сиднем.
Мик, миновав люк перехода, оказался в пустынном лабиринте заброшенной ветки метро.
То ли у городского управления не хватило средств, то ли о ветке попросту забыли, но проложенная ниточка рельсов вела в никуда. Мик знал, где надо свернуть. В стене, в отполированной гранитной плите, был неприметный рычажок. Стоило его повернуть, как плита, глухо задрожав, разворачивалась, открывая узкий переход, ведущий наверх. О том, что он услышит, вернувшись, Мик не думал. И так было ясно, скандала – не миновать. Но поделать с собой ничего не мог. Увы! Мик влюбился! Большей нелепости с ним случиться не могло, однако даже у людей не все в жизни совпадает с желаниями.
Тоннель, замусоренный и пыльный, уверенно вёл наверх. Мик проверил последний поворот, отпечаток чёрной ваксы, и вынырнул на поверхность. Густо заросший, неприбранный сад с проломом в ограде окружал небольшой коттеджик. В лунные ночи листва отливала серебром, навевая тоску по новеньким центикам.
С цента всё и началось. Мик, в очередную вылазку обнаружил, что на садовой дорожке, хорошо просматриваемой из люка, без всякого толку валяется шитый бисером кошелёчек. Мик не сразу ре шился его поднять. Шёл день за днём. Кошелёчек мок под дождём. Его высушивало солнцем. А хозяин так и не объявлялся. Изредка сквозь листву Мик видел, как к коттеджу подъезжает машина. Девушку рассмотреть он не мог – только лёгкое облако золотистых волос, да синие джинсы.
Девушка хлопала дверцей машины и стремительно исчезала в доме. В окнах загорался свет. Сад погружался в темноту. Жёлтый огонёк в неприкрытых шторами окнах призывно и ласково глядел на укрывавшегося в кустах Мика.
И вскоре он привык, что в определённый час подъезжает машина – и уютный свет зажигается в коттедже. Утерянный кошелёчек оказался пустым!
Мик никак не мог отказаться от бдений в кустах. Сколько ни выслеживали его братья, сколько ни просила Эйприл быть разумнее, – всё впустую…
Однажды он подобрался к самым окнам. Мик видел, как девушка, подобрав ноги, читает в кресле, как варит кофе, крутит настройку приёмника.
Ему нравилось выражение её лица: задумчивое и чуть растерянное. Мик ревниво следил, чтобы никто не шастал в кустах, не нарушал её покой. Он разогнал всех кошек и шуганул лохматого коричнево-рыжего пса, повадившегося бродить по саду. Но для влюблённого героя этого показалось мало наго. Ему хотелось петь серенады и разводить чайные розы. Наконец, Мик решил, что он сможем хотя бы помогать девушке по хозяйству. Он уже уяснил: впрочем его возлюбленная перебивается случайно купленной пиццей или жуёт холодные сосиски.
Однако черепашка-мутант – не какой-то там взломщик. Очутиться внутри коттеджа Мик решил способом, уголовно не наказуемым: он решил прорыть ход в кухню.
– Вот удивится, когда на ужин будет, первым делом, суп, и котлета на косточке, и горячий шоколад в термосе! – размышлял Мик. – Теперь в собственном жилище Мик показывался ещё меньше.
И вот сегодня настал долгожданный день! Обычно Мик старался надолго не отлучаться, подкапываясь постепенно. Но вчера в земле из подкопа стали попадаться корешки трав: значит, Мик был у цели.
Мик шуровал, как заведённый. Земля так и летела пригоршнями, засыпая проход позади него, но на такие мелочи Мик не обращал внимание. Голова упёрлась во что-то твёрдое.
– Кья! – Мик вложил в удар кулака все нетерпение.
Дощатый пол не выдержал. Доска треснула, ощерившись обломками. Мик расширил дыру и просунул в неё голову.
Внутри коттеджик оказался просторнее, чем казалось снаружи. Вернее, коттедж оказался простой коробкой: ни комнат, ни перегородок.
– Интересно, – пробормотал Мик, – как же я буду хозяйничать на кухне, если кухни тут вовсе нет!
Черепашка вылез и отряхнул приставшую к панцирю землю. С любопытством засунул лапу в ярко-красный пакет: оказалось, арахис в шоколаде.
Мик рассеянно бросил горсть конфеток в пасть. Так же задумчиво зачерпнул ещё одну. Продуктов, из которых готовят котлеты на косточках Мик, сколько не шарил, найти не сумел. Он, было, уже пожалел, что отвадил рыжего пса, но, кажется, люди собак не едят. По крайней мере, не все люди готовы удавиться за жареную собаку, а вкусов любимой Мик не знал, видя неизменную пиццу, печенишки да пепси.
Единственное, что было в коттедже достойно внимания, – это большая, в натуральную величину, фотография девушки в полный рост, прикреплённая к стене четырьмя полосками клейкой бумаги.
Попыхтев, Мик, разобрал: «Кенди Смит – лучшая баскетболистка района!»
На фото Кенди улыбалась чуть напряжённо, Чёлка прилипла к вспотевшему лбу, а губы замерли на непроизнесенном слове.
– Бедненькая! – скрестил лапы на животе Мик. – Ишь, как замучили!
Шума мотора черепашка не услышал. Он опомнился, лишь когда в дверной щели проскрежетал, поворачиваясь, ключ. Мик оторвался от созерцания объекта своих воздыханий. Заметался по коттеджу. Ну, скажите на милость, куда спрятаться в абсолютно пустой комнате!
Мик метнулся в ванную комнату и набросил на дверь цепочку.
В ту же секунду по комнате раздались шаги. Потом мягко шлёпнулись, разлетевшись, туфли: Мик разглядел босые шаги.
– Попался! – констатировал он, не зная: заранее сдаться на милость хозяйки или повременить.
Решил выждать, надеясь в душе на чудо. От воспитания ли Сплинтера, от природных ли наклонностей, но Мик был чуточку авантюристом. Причём, удачливым. Ещё будучи маленьким черепашонком, Мик умудрялся слизывать чужое варенье так, что подозревали кого угодно: от братьев до Эйприл, но никак не Мика, таращившегося невинно и непонимающе. Оставалось надеяться, что в коттедже отключён водопровод – и хозяйка в ванную не сунется. А когда девушка уснёт, тут и представится возможность улизнуть незамеченным. Мик сосредоточился, внушая Кенди сладкий сон. Наморщил лоб. Даже лапы задрожали от усилия.
За дверью, видимо, его усилий не оценили: к ванной приблизились шаги.
Эйприл уже не раз, выглядывая, пожалела, что давно миновали времена ведьм и заклинаний: она б взглядом испепелила этих копошащихся внизу бандитов.
«Бандиты» на взгляды не реагировали. Пришлось смириться и вернуться к эскизу. Эйприл заявилась в офис ещё до девяти, надеясь разделаться с работой пораньше. Как-никак последний день перед двухнедельным отпуском. Эйприл оттолкнулась от края стола. Кресло на колёсиках охотно покатилось, пока не ткнулось в столь веснущатого Френка.
Эйприл зажмурилась. Из открытой фрамуги потянуло свежим ветерком. Эйприл даже показалось, что она чувствует его солено-йодовый привкус.
– Вспоминаете о прошлой ночке, красавица? – Антоний, низкорослый, талантливый итальянец мнил себя кумиром женщин. Хотя на Эйприл его чары не действовали. Она смерила Антония ироническим взглядом: от макушки с торчащим курчавым вихром до начищенных до ослепительного блеска ботинок.
Тони, в общем-то, был неплохим парнем. Но Эйприл инстинктивно не доверяла людям, у которых всегда аккуратная обувь, а манжеты белоснежной рубашки выступают из-под рукавов пиджака на два сантиметра. Самой Эйприл, как она ни старалась, никак не удавалось жить в согласии с вещами: кофе каждое утро норовил сбежать, сумка вечно терялась. А уж с обувью что творилось – лучше не говорить.
Тони трактовал взгляды девушек по-своему. Он облокотился на край стола Эйприл. приготовившись к долгому трёпу ни о чём.
Эйприл вздохнула: поработать, как запланировала, не удаётся. Но она не слишком унывала: было бы чудом, если б хоть один её план сразу исполнился.
– Как насчёт вместе пообедать? – томно потянулся Антоний, гипнотизируя Эйприл тёмно-карими глазами.
Эйприл прыснула:
– Спагетти с томатным соусом?
– Нет, – ничуть не смутился Тони, – пожалуй, лучше соус с белыми грибами.
– Пожалуй, ещё не наступило время завтрака. А ты собрался обедать. – Эйприл изловчилась и ткнула Тони указательным пальцем в начавшее округляться брюшко. – Гляди, как бы тебе не при шлось покупать одежду в магазине «Все – для жирных»!
Антоний, наконец, уяснил, что соусы и макароны ему придётся отведать в одиночку. Он скривился, старательно втянул живот и молча спланировал за свой кульман. Он единственный в рекламном бюро работал по старинке – все остальные считали, что рекламным картинкам от новоотстроенных коттеджей до новоизобрётенных сосок для младенцев отлично подойдёт и горизонтальная плоскость. Лист ватмана на столе ничуть не отличается от того же ватмана на кульмане.
Но на этом испытания Эйприл в сегодняшнее утро не закончились. К девяти офис наполнился людьми.
Кто-то здоровался, кто-то просто кивал. Из-за стола, как обычно, молча, влюблённо уставился Френки.
– Это надо кончать, – пробормотала Эйприл, прицениваясь к разложенным на столе безделицам. Во Френки надо было бы запустить чем-нибудь тяжёлым, тут явно карандашик и резинка не годились. Эйприл решила добить парня словом.
– И долго будешь смотреть на меня, как кролик на удава? – ледяным тоном осведомилась она.
Френк молчал, и через минуту покрылся розово-лиловыми пятнами.
– Не переживай, – на всякий случай заторопилась Эйприл, опасаясь, как бы бедняга не хлопнулся в обморок. То-то была бы потеха. Но Френки тонул, даже не пытаясь барахтаться.
Эйприл, махнув рукой на юного Вертера, придвинула уже успевший припорошиться пылью ватман к себе.
Летняя жара, видно, расслабляла не только Эйприл. Сотрудники агентства занимались кто чем. Небольшая группка, обступив Тони, который отчаянно жестикулировал, взрывалась смехом. Длинноногая Катарина, о которой поговаривали, что её единственный талант – умение ловко переставлять эти самые ноги, начинающиеся где-то в области подбородка, засела за телефон, одновременно бросая в рот горсти воздушного риса в сахаре.
Ветер сыпанул пригоршню пороши вслед горбатой спине. Снег, лёгкий и рассыпчатый, заметал глубокие следы, оставляя вместо отчётливой цепочки, ведущей к пещере из долины, холмики, бросавшие тени.
– Что? – самка крайса подняла морду, уныло покачивая первенца.
Самец не откликнулся, лишь подбросил в костёр несколько изогнутых тростинок. И так было ясно – пришельцы, раз появившись, не оставят крайсов в покое, пока в горах останется хоть одна семья.
Самец ворошил уголья суховатой палкой. Выгреб несколько продолговатых плодов испачканных сажей. Это было последнее, что успели унести из посёлка в долине. Крайс прижмурил глаза без ресниц. Уродливая морда оскалилась, обнажились клыки, отпугивающие от крайсов хищников.
Пришельцы, обосновавшиеся в посёлке, были иной породы. Самец не понимал их и боялся.
Логика поступков прилетевших в железном зерне была той же, что и в законах крайсов: живи, если не хочешь погибать. Но крайсы на своей неуютной планете боролись с холодом, снежными заносами, лютым зверям в бескормицу. Пришельцы же боролись за право уничтожить всё и всех. Вначале, когда чужаков было мало, и они разметались в небольшом ущелье на Севере, на них можно было не обращать внимания.
Редкие самим, преследуя зверя, достигали Северных предгорий, а потом приносили в посёлок вести, в которые никто не верил. Мол, там, в ущелье, из земли растёт чёрный шатёр, похожий на гриб…
Пришельцы, клыкастые здоровяки в кожаных комбинезонах, крайсов не трогали. Редко кто из местных видел чужаков вблизи. Лишь чёрный гриб, возвышавшийся над местностью, напоминал об их присутствии.
А потом в одночасье в посёлок крайсов пришла смерть. Без видимых причин. Безболезненно. Неотвратимо. Уцелели лишь те, кто охотился или ушёл к горы за топливом: на равнине снег засыпал редкие прижавшиеся к мёрзлой земле кустики. Возвращавшиеся бежали в ужасе: над посёлком висела зелёная искристая паутина, словно кто-то набросил сеть. Крайсы, по незнанию бросавшиеся на паутину, тут же чернели и обугливались.
Воздух наполнялся запахом палёного мяса. Посчастливилось не сопротивлявшимся – они просто заснули, и никто из них не проснулся. Семейство крайсов, укрывшееся в пещере, уцелело чудом: самка, ожидавшая потомство, занемогла. И пришлось заночевать вблизи посёлка.
Крайс плотно сомкнул веки: сколько б ни осталось жить, никогда не забыть ему эту страшную сеть, в которой повисли гроздьями трупы сородичей. Не забыть и пустые улицы посёлка.
– Пойду! – наконец оторвался от огня самец.
Самка снова не отозвалась: лишь сильнее тряхнула младенца, выказав неодобрение. Но следы клыков самца после недавнего их спора ещё давали себя знать.
Крайс, увязав половину запечённых плодов в котомку, вздохнул, хрипло рыкнул, и, помедлив, шагнул в сгустившуюся темноту.
Цепочка следов исчезла в двух шагах. Но крайс твёрдо знал, куда лежит его путь – в темноте чёрный шатёр светился зигзагообразными окнами.
На мороз самец внимания не обращал, одервеневшим языком проговорил слова полузабытых заклинаний.
В силу проклятья самец верил мало, но это было единственным средством отомстить за сородичей.
И это ведь не сложно: подобраться поближе и сказать несколько слов. Потом он вернётся, чтобы навсегда остаться с семьёй.
* * *
Галактика полна уникального. Уникальна была и раса, обитавшая в тёмных малоисследованных секторах Вселенной. Хищники появлялись на свет с уже чётким знанием: жизнь и все блага принадлежат им. Безоговорочно. Единственная трудность – уцелеть, пока у эмбриона не прорежутся клыки. Раса не церемонилась и со своими. Простейшие понятия: любовь, привязанность, любопытство, будущее – на планете Хищников были пустым звуком.Дрянная погодка! – Хищник Ар, главный в немногочисленной компании, отпил глоток золотисто-жёлтого вина. Посмотрел на свет сквозь гранёный бокал; остальные возились с подключением аппаратуры переноса.
Планету, где обитало племя клыкастых чудовищ, хищники выбрали не случайно.
Унылый пейзаж, вечные ветры, цивилизация, не научившаяся даже запускать спутники в ближний космос – космические патрули облетали этот сектор Галактики стороной. Лишь редкие научно-исследовательские экспедиции время от времени кружили по орбите планеты крайсов, фотографируя неприхотливое бытие аборигенов.
Давно канули в Лету времена, когда первые астронавты с самонадеянным желанием помочь, научить, поделиться знаниями садились на любую планету, где датчики отмечали хоть маломальский уровень жизни. Разум лишь тогда способен развиваться, когда на его пути – преграды. А любая помощь расслабляет: можно дремать и лениво позёвывать, ведь всегда есть кому позаботиться о твоём пропитании, жилье, одежде. Эпоха помощи продолжалась до тех пор, пока Вселенную не потрясла весть с Планеты ургов, приветливых и добродушных существ…
Обитатели планеты, земноводные, похожие на пёстрых медвежат, страдали странным заболеванием, основной признак которого – истощение. Дети на планете были веселы и беззаботны. Но в определённом возрасте то один, то другой урга вдруг начинали на глазах хиреть, задумываться, сторониться соплеменников. Учёные, собравшиеся из разных уголков Галактики, напрасно ломали голову над загадочным недугом: ещё вечером молодой урга плясал под хлопки в лагере экспедиции, отрабатывая лакомство, а утром лишь по цвету шёрстки учёные могли узнать вчерашнего весельчака. Урга становился угрюмым, раздражительным и неохотно откликался на голос: слов урги не различали, реагируя лишь на интонацию. Ни инъекции, ни психотерапия лучших лекарей Вселенной не помогали – урга становился вялым, безразличным и, чем больше о нём заботились, тем больше усиливалось раздражение и озлобленность. В конце концов, особь погибала, исхудав и пожелтев. И так по всей планете. Только-только зарождавшейся цивилизации с примитивной культурой и зачатками ремёсел, грозила гибель. И причины были неясны. Так продолжалось, пока однажды в горах геологи не наткнулись на каменный город. Стройные колоннады, ярко освещённые улицы, светлые площади, украшенные скульптурами – всё говорило о величии расы, постигшей гармонию – город в ложбине среди гор, казалось, вырос сам по себе, не нарушив великолепия ландшафта.
И ни единого живого существа. Геологи подивились. Связались с учёными. В конце концов, это не их дело. Посовещавшись, решили заночевать в одном из дворцов. Побросали неприхотливые пожитки и оборудование. Устроились. А в полночь пришли голоса.
В массовые галлюцинации геологи, реалисты, не поверили. Прислушались. Дворец наполнился праздником. Незримые пришельцы о чём-то говорили, напевали, звали куда-то. И хотелось сопричастности к чужому веселью и этой радостной жизни.
А потом пришло откровение. В тихом говоре и шелесте серпантина геологи все одновременно услышали голос.
Геологи были с разных планет – и каждый услышал свой родной язык. Голос с каждым был на ты. – Телесная оболочка, – размышлял вслух кто-то невидимый, – лишь ступень на пути познания самого себя. В детстве любой цивилизации субъект учится постигать мир вокруг – и тут нужны глаза, уши, руки или лапы, чтобы удостовериться, что окружающее существует, и ты – лишь часть окружающего. Но потом приходит высшее знание – и субъект открывает Вселенную внутри себя. И это знание бесконечно! Пришелец! Наша планета так стара, что тебе и представить трудно, какие тайны хранят урги. Вы внесли в окружающее новые знания и законы – и урги гибнут, чувствуя нарушенный порядок. Постигнув что-то однажды, для урги невозможно принять иное мировосприятие, которое принёс ты и другие. Пока не поздно, уходи!
Планету оставили в покое. А Всегалактический Совет принял закон, запрещавший без согласия аборигенов вмешиваться в их жизнь.
Добиться же согласия у крайсов не было возможности. Крайсы никак не могли понять, что от них требуют. И подписать договор никто не смог бы – письменность крайсы пока не придумали.
Хищников на Планету крайсов привлекало и простодушие обитателей: никто не пытался помешать, никто особо не любопытствовал.
А потом Хищники и вовсе избавились от лишних свидетелей. Радиационные сети, брошенные на посёлок крайсов, оказались славной штукой.
Оставалось лишь немного подождать – лучшей базы в пространстве и времени не найти.
Крайс не чувствовал ног, передвигаясь в ледовом царстве. Снова пурга. И бешеная ледяная крошка, хлещущая по морде. Но самец упрямо шёл вперёд, пока над ним громадой не навис чёрный шатёр пришельцев.
Ни входной двери, ни отверстий, через которые можно было бы проникнуть внутрь, в шатре не оказалось. Крайс долго ходил вокруг. Наконец, он нащупал еле приметное наледенение: изнутри шёл тёплый воздух, который тут же превращался в лёд. Крайс разгрёб снег.
– Откуда-то дует! – поднял морду хищник Ар. До возвращения собрата, который подрядился достать скипетр времени, нужно было ещё ждать и ждать.
– Я гляну! – поёжился хищник Ио. Их родная планета отличалась обилием огня, и хищники были мало приспособлены к холоду Планеты крайсов, предпочитая отсиживаться внутри космической шлюпки.
Ио натянул поверх комбинезона скафандр и двинулся к выходу.
Люк переходника был распахнут настежь. Крышка хлопала, на ветру, грозя оторваться.
В последние годы у банды торговцев оружием дела шли из рук вон плохо: никто не хотел больше воевать и убивать. Приходилось забираться всё дальше и дальше в глубины космоса, разыскивая тех, кому мог бы пригодиться специфический товар хищников.
Можно было бы направить энергию на что-то другое, но ничем другим цивилизация хищников заниматься не умела. Да и не желала, движимая жаждой крови и разрушений.
В компании Ара подчинённых было столько, сколько нужно для дела. Ар не доверял Взломщику. Ар беспокоился: чужак мог продать любого, если ему хорошо заплатить. Ар подозревал, что найдётся немало желающих перекупить скипетр времени, если затея удастся.
Шум за переборкой привлёк Ара. Хищник встал и прислушался.
Ряд глухих ударов, стон… Бандит бросился на шум драки. Прямо в переходнике, залитый кровью, валялся Ио. А уродец крайс, не глядя по сторонам, наносил по разбитому телу новые удары.
– Ин! – закричал Ар, не рискуя приблизиться сам: Ио, видно по всему, помогать было поздно, а самому рисковать: зачем же держать помощника? Ин выскочил из командной рубки, и недолго думая, полил камеру переходника огнём бластера.
Крайс, ослеплённый жаждой крови, в горячке ещё раз ударил дубиной по мёртвому телу. Бок прошила боль, неострая в запале. Крайс на мгновение замер. И упал. Сами собой губы произнесли слова древнего заклятия:
– Пусть вас заберёт Время!
Ин опустил бластер, закинул его за спину. Огляделся.
– Шеф! С тебя премиальные!
– Обойдёшься! – рявкнул Ар.
Тело Ио прибрали: засунули то, что от него осталось, и морозильник. Люк задраили. Но Ара не покидало странное чувство. Нет, не страх, – тень страха.
– Что этот недоумок имел в виду? – пробормотал Ар.
– Ты что-то сказал? – не расслышал Ин.
– Не твоё дело! – огрызнулся Хищник.
А старинное заклятие повисло в воздухе, разливаясь спиральными кругами и захватывая все новые пространства.
Стена времени упруго подалась, дрогнула от вмешательства извне.
Изголодавшееся время, выпушенное крайсом на свободу, жадное до новых ощущений, раскинуло руки, развернулось, делая петлю, – и круг замкнулся. Стена времени подалась, пошла паутиной трещин. В микротрещину времени древесной трухой просыпалась всякая дрянь.
Хищник по прозвищу Взломщик почувствовал неладное на самом подлёте к Планете крайсов. Скипетр времени засветился зеленоватым свечением. Спасательную шлюпку тряхнуло. Отказало управление. В следующее мгновение за стеклом иллюминаторов уже были незнакомые звезды чужой Галактики.
Хищник запросил бортовой компьютер… Пришлось вышвырнуть за борт пленников: в чужой системе в незнакомой среде легче, надёжнее и безопасней пробиваться в одиночку.
Стену времени ещё раз тряхнуло, разделив Хищника и его приятелей по приключениям во времени и пространстве.
* * *
Черепашки вповалку дрыхли после прогулки. Раф и Лео всхрапывали, раскинув лапы на клетчатом пледе, мягком и пушистом. Плед на прошлое Рождество подарила Эйприл, а тот все как новенький. Если, конечно, не считать чёрно-кофейного пятна от пролитого бездельником Миком кофе. Мику не повезло: он родился позже остальной компании, и ему доставались все тумаки и шишки. Мик в долгу не оставался, издали грозя братьям трубочкой, из которой время от времени, только дунь посильнее, вылетали крупные пересохшие горошины.Впрочем, чаще всего Мику доставалось поделом. Свет не видывал большего проныры и выдумщика. Уж сколько раз и наставник Сплинтер, и Эйприл, и братья просили:
– Мик! Если буянишь, то, пожалуйста, только тут, в подземке!
Мик, совершая вылазки из подземных лабиринтов, терроризировал всю округу. А, скажите, многие бы из вас удержались от соблазна? И согласны ли на вечное заключение?
И вот мирная на первый, да и на второй, взгляд картинка послеобеденного отдыха резко изменилась. Пока братья видели пятые сны, а Сплинтер предавался размышлениям, сумеют ли они обойтись без Эйприл эти две недели, Мик на брюхе подполз к лестнице, ведущей наверх, и, быстро перебирая лапами, смылся.
Первым опомнился Сплинтер. Щёточка крысиных усов дёрнулась. Задвигался вытянутый нос.
– В этот раз не спущу! – прошипел Сплинтер, тормоша остальных.
– А? Что? – спросонок черепашки мало что понимали и бестолково размахивали лапами. Сплинтер уворачивался – Лео мог ударом лапы перебить батон колбасы на две половинки, причём срез получался ровный, как после ножа.
Раф заворачивал:
– Ну, опять приставать с глупостями, наставник?
– Советую проснуться! – Сплинтер никогда от задуманного не отказывался. – Мик удрал!
Имя непутёвого братца подействовало, как ледяной душ, и черепашки встрепенулись.
– Идём следом? – Раф оглядел братьев.
– Ага! – расхохотался Лео. – Парад-алле черепашек-мутантов на улицах Нью-Йорка. То-то переполоху будет!
Дон поддержал:
– Точно, лезть туда, – Дон указал на сдвинутую вверху крышку люка, – всем нам нельзя! Вспомните, о чём просила Эйприл: ни в коем случае не показываться людям!
– И даже если пожар? – съехидничал Раф.
– Про пожар речь не идёт, – Дон в упор поглядел на брата, не скрывая раздражения. – Но, спорим, кое-кому сегодня здорово нагорит cjt Эйприл!
Желающих проиграть упаковку жевательной резинки не нашлось – с Миком следует что-то делать.
– И ведь не в первый раз, – задумчиво протянул Сплинтер. – Ведь отвернёшься – тут же улизнёт!
– Знать бы куда… – Дон бросил на язык шарик мятной резинки и тут же надул пузырь: этот липкий комочек Дон жевал уже третий день, добиваясь от упрямой резины настоящей мягкости. Пузырь надулся и лопнул, залепив Дону всю морду.
– Прекрати! – Сплинтер считал своим долгом воспитывать черепашек.
Видеотелефон Эйприл по-прежнему ни дома, ни в офисе не отвечал.
Ничего не оставалось, как сидеть сиднем.
Мик, миновав люк перехода, оказался в пустынном лабиринте заброшенной ветки метро.
То ли у городского управления не хватило средств, то ли о ветке попросту забыли, но проложенная ниточка рельсов вела в никуда. Мик знал, где надо свернуть. В стене, в отполированной гранитной плите, был неприметный рычажок. Стоило его повернуть, как плита, глухо задрожав, разворачивалась, открывая узкий переход, ведущий наверх. О том, что он услышит, вернувшись, Мик не думал. И так было ясно, скандала – не миновать. Но поделать с собой ничего не мог. Увы! Мик влюбился! Большей нелепости с ним случиться не могло, однако даже у людей не все в жизни совпадает с желаниями.
Тоннель, замусоренный и пыльный, уверенно вёл наверх. Мик проверил последний поворот, отпечаток чёрной ваксы, и вынырнул на поверхность. Густо заросший, неприбранный сад с проломом в ограде окружал небольшой коттеджик. В лунные ночи листва отливала серебром, навевая тоску по новеньким центикам.
С цента всё и началось. Мик, в очередную вылазку обнаружил, что на садовой дорожке, хорошо просматриваемой из люка, без всякого толку валяется шитый бисером кошелёчек. Мик не сразу ре шился его поднять. Шёл день за днём. Кошелёчек мок под дождём. Его высушивало солнцем. А хозяин так и не объявлялся. Изредка сквозь листву Мик видел, как к коттеджу подъезжает машина. Девушку рассмотреть он не мог – только лёгкое облако золотистых волос, да синие джинсы.
Девушка хлопала дверцей машины и стремительно исчезала в доме. В окнах загорался свет. Сад погружался в темноту. Жёлтый огонёк в неприкрытых шторами окнах призывно и ласково глядел на укрывавшегося в кустах Мика.
И вскоре он привык, что в определённый час подъезжает машина – и уютный свет зажигается в коттедже. Утерянный кошелёчек оказался пустым!
Мик никак не мог отказаться от бдений в кустах. Сколько ни выслеживали его братья, сколько ни просила Эйприл быть разумнее, – всё впустую…
Однажды он подобрался к самым окнам. Мик видел, как девушка, подобрав ноги, читает в кресле, как варит кофе, крутит настройку приёмника.
Ему нравилось выражение её лица: задумчивое и чуть растерянное. Мик ревниво следил, чтобы никто не шастал в кустах, не нарушал её покой. Он разогнал всех кошек и шуганул лохматого коричнево-рыжего пса, повадившегося бродить по саду. Но для влюблённого героя этого показалось мало наго. Ему хотелось петь серенады и разводить чайные розы. Наконец, Мик решил, что он сможем хотя бы помогать девушке по хозяйству. Он уже уяснил: впрочем его возлюбленная перебивается случайно купленной пиццей или жуёт холодные сосиски.
Однако черепашка-мутант – не какой-то там взломщик. Очутиться внутри коттеджа Мик решил способом, уголовно не наказуемым: он решил прорыть ход в кухню.
– Вот удивится, когда на ужин будет, первым делом, суп, и котлета на косточке, и горячий шоколад в термосе! – размышлял Мик. – Теперь в собственном жилище Мик показывался ещё меньше.
И вот сегодня настал долгожданный день! Обычно Мик старался надолго не отлучаться, подкапываясь постепенно. Но вчера в земле из подкопа стали попадаться корешки трав: значит, Мик был у цели.
Мик шуровал, как заведённый. Земля так и летела пригоршнями, засыпая проход позади него, но на такие мелочи Мик не обращал внимание. Голова упёрлась во что-то твёрдое.
– Кья! – Мик вложил в удар кулака все нетерпение.
Дощатый пол не выдержал. Доска треснула, ощерившись обломками. Мик расширил дыру и просунул в неё голову.
Внутри коттеджик оказался просторнее, чем казалось снаружи. Вернее, коттедж оказался простой коробкой: ни комнат, ни перегородок.
– Интересно, – пробормотал Мик, – как же я буду хозяйничать на кухне, если кухни тут вовсе нет!
Черепашка вылез и отряхнул приставшую к панцирю землю. С любопытством засунул лапу в ярко-красный пакет: оказалось, арахис в шоколаде.
Мик рассеянно бросил горсть конфеток в пасть. Так же задумчиво зачерпнул ещё одну. Продуктов, из которых готовят котлеты на косточках Мик, сколько не шарил, найти не сумел. Он, было, уже пожалел, что отвадил рыжего пса, но, кажется, люди собак не едят. По крайней мере, не все люди готовы удавиться за жареную собаку, а вкусов любимой Мик не знал, видя неизменную пиццу, печенишки да пепси.
Единственное, что было в коттедже достойно внимания, – это большая, в натуральную величину, фотография девушки в полный рост, прикреплённая к стене четырьмя полосками клейкой бумаги.
Попыхтев, Мик, разобрал: «Кенди Смит – лучшая баскетболистка района!»
На фото Кенди улыбалась чуть напряжённо, Чёлка прилипла к вспотевшему лбу, а губы замерли на непроизнесенном слове.
– Бедненькая! – скрестил лапы на животе Мик. – Ишь, как замучили!
Шума мотора черепашка не услышал. Он опомнился, лишь когда в дверной щели проскрежетал, поворачиваясь, ключ. Мик оторвался от созерцания объекта своих воздыханий. Заметался по коттеджу. Ну, скажите на милость, куда спрятаться в абсолютно пустой комнате!
Мик метнулся в ванную комнату и набросил на дверь цепочку.
В ту же секунду по комнате раздались шаги. Потом мягко шлёпнулись, разлетевшись, туфли: Мик разглядел босые шаги.
– Попался! – констатировал он, не зная: заранее сдаться на милость хозяйки или повременить.
Решил выждать, надеясь в душе на чудо. От воспитания ли Сплинтера, от природных ли наклонностей, но Мик был чуточку авантюристом. Причём, удачливым. Ещё будучи маленьким черепашонком, Мик умудрялся слизывать чужое варенье так, что подозревали кого угодно: от братьев до Эйприл, но никак не Мика, таращившегося невинно и непонимающе. Оставалось надеяться, что в коттедже отключён водопровод – и хозяйка в ванную не сунется. А когда девушка уснёт, тут и представится возможность улизнуть незамеченным. Мик сосредоточился, внушая Кенди сладкий сон. Наморщил лоб. Даже лапы задрожали от усилия.
За дверью, видимо, его усилий не оценили: к ванной приблизились шаги.
* * *
Далеко внизу, терзая нервы и заглушая карманный приёмник, с раннего утра долбил асфальт отбойный молоток.Эйприл уже не раз, выглядывая, пожалела, что давно миновали времена ведьм и заклинаний: она б взглядом испепелила этих копошащихся внизу бандитов.
«Бандиты» на взгляды не реагировали. Пришлось смириться и вернуться к эскизу. Эйприл заявилась в офис ещё до девяти, надеясь разделаться с работой пораньше. Как-никак последний день перед двухнедельным отпуском. Эйприл оттолкнулась от края стола. Кресло на колёсиках охотно покатилось, пока не ткнулось в столь веснущатого Френка.
Эйприл зажмурилась. Из открытой фрамуги потянуло свежим ветерком. Эйприл даже показалось, что она чувствует его солено-йодовый привкус.
– Вспоминаете о прошлой ночке, красавица? – Антоний, низкорослый, талантливый итальянец мнил себя кумиром женщин. Хотя на Эйприл его чары не действовали. Она смерила Антония ироническим взглядом: от макушки с торчащим курчавым вихром до начищенных до ослепительного блеска ботинок.
Тони, в общем-то, был неплохим парнем. Но Эйприл инстинктивно не доверяла людям, у которых всегда аккуратная обувь, а манжеты белоснежной рубашки выступают из-под рукавов пиджака на два сантиметра. Самой Эйприл, как она ни старалась, никак не удавалось жить в согласии с вещами: кофе каждое утро норовил сбежать, сумка вечно терялась. А уж с обувью что творилось – лучше не говорить.
Тони трактовал взгляды девушек по-своему. Он облокотился на край стола Эйприл. приготовившись к долгому трёпу ни о чём.
Эйприл вздохнула: поработать, как запланировала, не удаётся. Но она не слишком унывала: было бы чудом, если б хоть один её план сразу исполнился.
– Как насчёт вместе пообедать? – томно потянулся Антоний, гипнотизируя Эйприл тёмно-карими глазами.
Эйприл прыснула:
– Спагетти с томатным соусом?
– Нет, – ничуть не смутился Тони, – пожалуй, лучше соус с белыми грибами.
– Пожалуй, ещё не наступило время завтрака. А ты собрался обедать. – Эйприл изловчилась и ткнула Тони указательным пальцем в начавшее округляться брюшко. – Гляди, как бы тебе не при шлось покупать одежду в магазине «Все – для жирных»!
Антоний, наконец, уяснил, что соусы и макароны ему придётся отведать в одиночку. Он скривился, старательно втянул живот и молча спланировал за свой кульман. Он единственный в рекламном бюро работал по старинке – все остальные считали, что рекламным картинкам от новоотстроенных коттеджей до новоизобрётенных сосок для младенцев отлично подойдёт и горизонтальная плоскость. Лист ватмана на столе ничуть не отличается от того же ватмана на кульмане.
Но на этом испытания Эйприл в сегодняшнее утро не закончились. К девяти офис наполнился людьми.
Кто-то здоровался, кто-то просто кивал. Из-за стола, как обычно, молча, влюблённо уставился Френки.
– Это надо кончать, – пробормотала Эйприл, прицениваясь к разложенным на столе безделицам. Во Френки надо было бы запустить чем-нибудь тяжёлым, тут явно карандашик и резинка не годились. Эйприл решила добить парня словом.
– И долго будешь смотреть на меня, как кролик на удава? – ледяным тоном осведомилась она.
Френк молчал, и через минуту покрылся розово-лиловыми пятнами.
– Не переживай, – на всякий случай заторопилась Эйприл, опасаясь, как бы бедняга не хлопнулся в обморок. То-то была бы потеха. Но Френки тонул, даже не пытаясь барахтаться.
Эйприл, махнув рукой на юного Вертера, придвинула уже успевший припорошиться пылью ватман к себе.
Летняя жара, видно, расслабляла не только Эйприл. Сотрудники агентства занимались кто чем. Небольшая группка, обступив Тони, который отчаянно жестикулировал, взрывалась смехом. Длинноногая Катарина, о которой поговаривали, что её единственный талант – умение ловко переставлять эти самые ноги, начинающиеся где-то в области подбородка, засела за телефон, одновременно бросая в рот горсти воздушного риса в сахаре.