Безуглов Анатолий Алексеевич. Записки прокурора

   — А он?
   — Он уже еле языком ворочал.
   — Что вы делали дальше?
   — Снова стал искать пропажу. Нигде нет. Потом вспомнил про голубятню. Только я поднялся на неё, смотрю, заворачивает в наш проулок милицейская машина. Из машины вышла моя хозяйка с милиционером. Я спустился вниз, взял сумку с вещами и садом выскочил на другую сторону двора. Недалеко железная дорога, товарняк шёл. Медленно. Потому что поворот и подъем. Я вскочил на подножку…
   — Что вас так испугало?
   — Наивный вопрос: живу по чужому паспорту. Опять же — деньги.
   — Хорошо, гражданин Гребцов, мы потом продолжим. Вот вам бумага. Попробуйте вспомнить ваши карточные подвиги.
   Гребцов под охраной работника милиции уселся писать, а мы с Гранской решили обменяться впечатлениями. Вышли.
   — Каков, а? — спросила Инга Казимировна.
   — Самоуверен, но…
   — Да, я тоже обратила внимание. Когда вы о химии заговорили. А в чем дело, не пойму.
   — По-моему, вы где-то сделали ошибку.
   — Знаю, — согласилась следователь. — Надо поосторожней.
   — Разрешите? — В дверях показалась голова Коршунова.
   — Входите, входите, — пригласил я.
   Он поздоровался, положил на стол планшет.
   — Сведения о Есипове. За десять дней до исчезновения Гребцова он продал дом. За двадцать восемь тысяч.
   — У кого такие деньги нашлись? — спросил я.
   — Это люди честные. Двенадцать лет на Севере работали… Дальше. За три дня до вышеуказанного события Есипов снял с книжки двенадцать тысяч — все сбережения. И сдал облигации трехпроцентного займа на десять тысяч. Деньги просил только сотенные и пятидесятирублевки…
   Мы с Гранской переглянулись.
   — Интересно, — заметила Инга Казимировна.
   — В этот же день, — продолжал Коршунов, — у него случился пожар. Сарайчик загорелся. Соседи прибежали помочь — не пустил. Сам тушил.
   — Где он сейчас живёт? — заволновалась следователь.
   — У него ещё флигелёк был. Там и живёт.
   — Срочно нужно его сюда.
   — Слушаюсь, — ответил Коршунов. — Вы просили доставить Шатрова, он здесь. Прямо с работы.
   — Хорошо. Трезвый?
   — По-моему, он трезвее не бывает… Разрешите отправиться за Есиповым?
   — Да-да, Юрий Александрович, — сказала Гранская. — Продолжим допрос, Захар Петрович? — обратилась она ко мне.
   Мы вышли из кабинета. Навстречу поднялась молодая женщина.
   — Здравствуйте, Инга Казимировна. Вы не могли бы меня принять?
   — Здравствуй, Галя.
   Вид у Максимовой был такой взволнованный и просящий, что Гранская растерялась. Посмотрела на меня и сказала:
   — Захар Петрович, может быть, мы минут через десять?..
   — Хорошо, Инга Казимировна. — Я подумал, что она поступила правильно.
   Я вернулся в свой кабинет. Гранская говорила с Максимовой почти полчаса:
   — Важный был разговор? — спросил я, когда она вошла ко мне.
   — Вы знаете, зачем пришла Максимова? — вопросом на вопрос ответила Гранская. — Не догадаетесь. И как она узнала, что Гребцов здесь, ума не приложу… Так вот, она говорит, что, если у Гребцова какая-нибудь недостача или что-то надо компенсировать, готова отдать все свои деньги… Любовь!
   Я посмотрел на часы.
   — Да, любовь — это сила…
   Гранская улыбнулась.
   — Остальные двадцать минут я выясняла, как Гребцов познакомился с Есиповым Ильёй Митрофановичем…
   — Они знакомы? — изумился я.
   — Да. Максимова дружила с его дочерью, которая была очень больна, сердечница. Её надо было лечить, на курорты возить, а Есипов жалел денег. У него на сберкнижке лежали десятки тысяч, а жена ходила, как нищая. Галина говорит, очень интересная женщина была… Сам Есипов через весь город таскал ведра с помоями для свиней… Прямо Плюшкин и все. Жена не выдержала. Уехала с дочерью к сестре несколько лет назад…
   — Действительно, динозавр какой-то.
   — Приблизительно так же назвал его и Гребцов при первой встрече… Они с Галиной шли по городу. Встретился Есипов, поздоровался с Галиной. Гребцов поинтересовался, что это за голодранец. Максимова и рассказала ему про этого «голодранца» с тугой мошной. Гребцов только и вымолвил: «Ископаемое»… И Максимова очень удивилась, когда через несколько дней увидела их вместе. Гребцов объяснил, что встретил случайно.
   — Ещё что?
   — Все… Вижу, вы спешите?
   — Очень. В райком. Продолжайте без меня, Инга Казимировна. Я потом присоединюсь.
   …В райкоме встретился директор завода и спросил, сколько мы ещё будем подводить его с Гранской. Я сказал, что не больше двух дней. Не люблю давать пустых обещаний, но у меня возникла уверенность, что Гранская уже близка к цели.
   …В моей приёмной сидел странный посетитель. Растрёпанный, в засаленном пиджаке. Корявые нечистые пальцы скрестились на животе. Он глянул на меня равнодушно, взглядом неудачника, которому ничего не надо и который не ждёт уже от жизни ничего.
   Гранская успела провести очную ставку Шатрова с Гребцовым.
   — Шатров вновь подтвердил, что украл чемоданчик с деньгами, — доложила следователь. — По пьянке, говорит. Он убеждён, что состояние опьянения смягчает вину.
   — Увы, это заблуждение многих.
   Согласившись со мной, Гранская протянула мне на утверждение постановление об аресте Шатрова.
   — Теперь вы уверены в его виновности? — спросил я.
   — После допроса Гребцова у меня нет сомнений, что Шатров тоже хотел поживиться. И все это водка. Может быть, находясь под стражей, задумается.
   Подписав постановление, я поинтересовался, что намерена делать Инга Казимировна дальше.
   — Займусь Есиповым. Он здесь.
   — Это что в приёмной сидит? — удивился я.
   — Колоритный тип… По-моему, их надо сразу свести.
   — Ну что ж, давайте попробуем…
   В кабинет Гранской, где уже находился Гребцов, пригласили Есипова.
   — Вы знаете этого человека? — обратилась следователь к Гребцову.
   — Нет, — сказал он, брезгливо осмотрев Есипова.
   — Вы знакомы? — спросила Гранская Илью Митрофановича.
   Есипов несколько дурашливо вздёрнул плечи:
   — Не припоминаю.
   Сцену, которая произошла потом, Гранская разыграла эффектно и просто. Она вынула из сейфа чемоданчик. Положила на стол. Щёлкнул замок. Откинулась крышка, и на стол тихо потекли купюры играя радужными узорами.
   Есипов смотрел на кучу денег, не мигая. И вдруг из кокона равнодушия, никчёмности и жалкости вылез хищник.
   — Подлюга! — прохрипел Есипов. — Обманул, мерзавец, украл!
   Преобразился и Гребцов. Стал иронически злорадным.
   — Каким образом, уважаемый Илья Митрофанович, у вас можно украсть? Да у вас муравей не стащит с участка соринки… Вы мироед!
   — А ты вор! — ощетинился Есипов.
   — Прошу не тыкать… Гражданин Есипов обвиняет меня в том, что я украл у него деньги, — спокойно обратился к нам Гребцов. — Это не так. Я расскажу правду. Меня познакомил с ним один человек. Когда я узнал, что такое этот Есипов, у меня возникла идея. Почему он, которому деньги не принесли счастья, как не принесли и его родным, должен владеть ими? Не было сомнения, что Есипов до смерти любит эти радужные бумажки… Я навестил его уже специально. Под предлогом, что могу устроить ему вывоз и продажу яблок в Ленинград. Цену назвал ошеломительную. Яблочки были ещё зеленые, так что у меня было время обработать Илью Митрофановича. Подвёл его к мысли, что деньги можно добывать и без помощи фауны и флоры. Предложил делать фальшивые деньги. Оговорюсь сразу: я не фальшивомонетчик. Подделывать деньги не умею и не собирался. Это был просто трюк. Как вам известно, я немного увлекался химией. Не буду вдаваться в химические подробности. Потом согласен на, как тут выражаются, следственный эксперимент… Что я сделал. Между двумя чистыми листами вклеил сотенный билет, приложил к бумаге купюру, облучил простым светом. Затем, действуя особым составом, удалил бумажную массу. Потом обыкновенными ножницами обрезал лишнюю чистую бумагу по краям и продемонстрировал сотню, только мокрую… Понятно, я изложил?
   — Понятно, — кивнула Гранская.
   — Ох, шельма! — простонал Есипов.
   Номера у обеих сотен подогнал, конечно, раньше… Эксперимент прошёл успешно. Мы разменяли в сберкассе якобы фальшивую сотню, и Есипов возжаждал сделать их таким способом как можно больше.
   — А две одинаковые пятидесятки? — спросила Гранская.
   — На всякий случай я приготовил и пятидесятки. Но второго эксперимента не понадобилось… Далее. Есипов продаёт свою движимость и недвижимость. Я посоветовал иметь только крупные купюры. И вот уважаемый Илья Митрофанович едет в какой-то соседний городок насчёт обмена мелких купюр на крупные. Я в это время соорудил агрегат, в котором был потайной ящичек из железа. В агрегат закладывалась вся сумма, незаметно спускавшаяся в этот железный ящичек. Стопки чистых листов, ванночка с серной кислотой, капельница с бертолетовой солью, простая лампочка… Как я и предполагал, Есипов сам захотел делать деньги. Я показал, как нужно открыть капельницу. Он остался в сарайчике с агрегатом, а я стоял на стрёме, чтобы никто не застал нас. В это время Есипов приступил… А при соединении серной кислоты с бертолетовой солью происходит взрыв, об этом даже школьники знают… Взрыв очень напугал моего уважаемого напарника… Извлечь деньги из горевшего агрегата было, как говорится, дело техники…
   Вдруг Есипов злорадно закричал:
   — Не достались тебе мои денежки! Во!! — И показал Гребцову грязный кукиш.
   — Увы, — развёл руками Гребцов, — меня тоже обошли. И кто? Жалкий алкоголик…
   — Вот теперь вместе с ним и сядете! — не унимался Есипов. — На скамью подсудимых!
   — Кажется, и для вас, Илья Митрофанович, место на этой скамье найдётся,
   — усмехнулся Гребцов.
   И эти слова оказались пророческими. К уголовной ответственности были привлечены все трое: Гребцов по статье 147 части 3 УК РСФСР за то, что путём обмана (мошенничества) завладел деньгами Есипова; Шатров — по статье 144 части 1 УК РСФСР за кражу чемоданчика с деньгами у Гребцова; Есипов — по статьям 15 и 87 части 1 УК РСФСР за покушение на изготовление поддельных денег.
   У неискушённого в юридической науке читателя может возникнуть вопрос: почему действия Гребцова и Есипова квалифицированы по разным статьям Уголовного кодекса? Отвечу в самых общих чертах. Гребцов не умел и не хотел подделывать деньги. И даже если им в некоторых купюрах были изменены номера, то это, как и все другое, совершалось им для завладения деньгами Есипова путём обмана, иначе говоря, мошенничества.
   Что же касается Есипова, то все его поведение говорит о том, что он действительно хотел участвовать в подделке денег и предпринял для этого все необходимое. Таким образом, Есипов покушался на подделку денег. А само преступление, предусмотренное статьёй 87 УК РСФСР (изготовление или сбыт поддельных денег или ценных бумаг), Есиповым не завершено по причинам, от него не зависящим. Как говорят юристы, это была попытка с негодными средствами…
   … — Расстаёмся, значит, — сказал я Гранской, когда она принесла на утверждение обвинительное заключение. — Позвоните на завод, пусть успокоятся.
   Инга Казимировна замешкалась с ответом.
   — Сколько вам хлопот доставила… Ради бога, извините… А человека они уже оформили…
   — Как? — вырвалось у меня.
   — Я отказалась.
   — Уф! Ну и горазды вы, Инга Казимировна, на сюрпризы…
   — Не волнуйтесь, Захар Петрович. На это место двигали товарища из области… Как директор обрадовался!
   — Уверяю вас, не больше моего…

«ПУТЬ К ИСТИНЕ»

   В тот день был хозяйственный актив горкома, на который пригласили и меня. Планировали закончить его к обеду, но заседание затянулось. Воспользовавшись перерывом, я позвонил к себе в прокуратуру: нет ли чего нового и срочного. Секретарь Вероника Савельевна сказала, что со мной настойчиво добивается встречи какая-то гражданка из Рощина. Село Рощино — на самом отшибе района. Человек проделал для наших мест немалый путь. Поэтому сразу по окончании хозяйственного актива я решил заглянуть на работу.
   Гражданка из Рощина была крепкой молодой женщиной. Угрюмые, глубоко посаженные глаза. Поначалу она вела себя несмело. При её коренастой могучей фигуре это выглядело довольно неестественно.
   — Может, мне, гражданин прокурор, все в заявлении изложить? — сказала она низким, чуть хрипловатым голосом.
   — Раз уж вы сами приехали, рассказывайте, — попросил я.
   — Не знаю, с чего и начать…
   — С фамилии.
   — Парабук, — произнесла спешно посетительница. — Анна Прохоровна… До сих пор величали товарищем, а теперь — гражданкой.
   Она расправила на коленях юбку из толстого сукна, потом провела ладонью по губам.
   — Так какая же у вас просьба? — спросил я.
   — Десять лет работала в магазине, одни только благодарности имела. И, между прочим, от милиции. За охрану социалистического имущества. Нынче же милиция записала меня в воровки. А я ведь сама побежала к участковому. Как увидела кражу, ни секунды не медлила. Не побоялась, что подумают…
   — Где произошла кража?
   — Как — где? В моем магазине.
   Парабук смотрела на меня в упор. Взгляд сердитый, тяжёлый взгляд.
   — Что похищено?
   — Деньги. Пятьсот шестьдесят восемь рублей.
   — Откуда их похитили?
   — Из магазина.
   — Где лежали? Как это случилось?
   — В ящике лежали. Железном. Утром пришла открывать магазин, отперла ключом ящик, а денег нет. Всю выручку взяли.
   — Вы должны были сдать её инкассатору.
   — Не приехал инкассатор, — буркнула Парабук.
   — Сейф накануне вы заперли?
   — Свой ящик я непременно закрываю перед закрытием. Накладные держу, часто мелочь какая остаётся… Все-таки деньги…
   — Замок не был взломан?
   — Не был. Ваш Бутов говорит, что ключом открывали. Я не знаю, чем открывали, но факт налицо — выручки не было.
   Так, значит, этим делом занимается Сергей Сергеевич Бутов, ещё молодой человек, который совсем недавно закончил заочно Высшую школу милиции и месяца два назад был назначен следователем районного отдела внутренних дел.
   — Только одна угроза и лежала.
   — Какая угроза?
   — Смотри, мол, в милицию не жалуйся. Худо сделаем. Вот такими буквами написано, а я не побоялась. Сразу к участковому. Он кому-то позвонил. Ваш Бутов приехал. Все осмотрел. Ничего не нашёл. Говорит, сознавайся, гражданка Парабук, что выручку взяла ты сама. Как же так, гражданин прокурор, не разобравшись, с бухты-барахты и такое повесить на честного человека?
   — Когда это случилось?
   — Третьего дня, в понедельник… Сказал, значит, мне такое, гражданин следователь, а я сразу и сробела. Словно обухом по голове. Что мне за выгода у себя же из ящика красть?
   — Не у вас, а у государства, — поправил я.
   — За выручку же я отвечаю… А угроза? Зачем же я себе буду писать угрозу. Вон весной клуб наш обокрали Тоже угрозу подкинули, — сказала она сердито.
   — Какие вы имеете претензии? — спросил я.
   — Я не брала выручку. — Парабук сдвинула брови. — А гражданин Бутов и слушать ничего не хочет. Признавайся, и все. Как же мне признаваться в том, чего я не делала? Он и мужика моего подбивает. Или, говорит, ты, или твоя жена. Это, значит, я…
   — Ключ от сейфа вы никогда мужу не доверяли?
   — Ну что вы, гражданин прокурор! Держу всегда при себе. К ящику моему никто не подходит. Это я и вашему Бутову твердила.
   Она упорно не признавала слова «сейф» и следователя именовала «ваш Бутов».
   Я пообещал посетительнице из Рощина разобраться в жалобе и, как только она ушла, позвонил в райотдел внутренних дел. Сергея Сергеевича в городе не было, и увиделся я с ним только в пятницу.
   Я уже говорил, что лейтенант Бутов был молод. Опыта ему ещё недоставало. Может, он действительно вёл себя с рощинской продавщицей не совсем тактично. Как иногда кажется: все просто, а потом выясняется, что за видимой простотой скрыта коварная штука. Да и Парабук могла наводить тень на плетень. Случались в моей практике дела, когда обвиняемый хотел во что бы то ни стало оболгать следователя, думая, что это поможет скрыть истину.
   — По-моему, тут мудрить нечего, — сказал лейтенант, когда я попросил ознакомить меня с делом о хищении в Рощине. — Посудите сами: дверь в магазин не взломана, а открыта ключом. Сейф был открыт тоже ключом.
   — Не отмычкой?
   — Нет, именно ключом.
   — Выезжали на место происшествия со служебно-розыскной собакой?
   — А как же.
   — Ну и что?
   Бутов махнул рукой.
   — Никакого следа не взяла. Повертелась в магазине, торкнулась во двор к Парабукам и назад…
   — Как во двор к Парабукам?
   — Они живут сзади магазина. Так что собака ничего не дала.
   — А отпечатки пальцев?
   — На замке магазина — самой Парабук и её мужа. Он иногда помогает ей открывать и закрывать магазин.
   — Кто у них ещё есть в семье?
   — Сын. Четырнадцати лет. Учится в седьмом классе.
   — Хулиганистый?
   — Да вроде бы нет. Ничем не выделяется паренёк.
   — А муж продавщицы где работает?
   — В совхозе. Разнорабочим.
   — Выпивает?
   Лейтенант неопределённо пожал плечами.
   — Но почему вы так категорически считаете, что деньги похитила Парабук или её муж? Ведь ключи могли подделать, — сказал я.
   — Верно, — согласился Бутов. — Но в данном случае идти на такое дело в маленьком селе… — Он улыбнулся. — Я понимаю, шла бы речь о ювелирном магазине.
   — Кстати, какие товары продаёт Парабук?
   — Разные. Всего понемногу: хлеб, конфеты, консервы, спиртное, галантерея. Кое-какие хозяйственные товары — кастрюли, сковородки, лопаты…
   — Помимо денег, ещё что-нибудь похитили?
   — Ревизия заканчивается. На днях будут результаты. Кстати, ещё соображения: Парабук ожидала ревизию. Давно её не проверяли.
   — Она не заявляла, пропало ли что-нибудь ещё?
   — Утверждает, что пропало трое плавок. Японских. — Почему именно трое?
   — Говорит, помнит, они якобы лежали на прилавке.
   — И все?
   Бутов улыбнулся.
   — Набор зубочисток.
   — Что-что? — переспросил я.
   — Набор зубочисток. В красивом пластмассовом футляре. Почему она запомнила: два года лежат они у неё, никто никогда не интересовался. А сейчас исчезли.
   — Странно, плавки и зубочистки.
   — Яркие вещи. На них мог польститься кто-нибудь из случайных посетителей магазина. Лежат на прилавке… Что их украли, я могу поверить. Но, конечно, днём, когда продавщица отвернулась.
   — А деньги?
   — Вполне возможно, что их вообще не крали, — ответил Бутов.
   — То есть?
   — Просто-напросто их в сейфе не было. А вызов участкового и так далее — инсценировка, — стоял на своём следователь.
   — С какой целью?
   Сергей Сергеевич посмотрел на меня, как на приготовишку.
   — Скрыть недостачу. Ревизия может показать, что хищение больше, чем на пятьсот шестьдесят рублей.
   — Кто-нибудь видел, как Парабук вечером запирала деньги в свой железный ящик? — спросил я. — Кто ещё в штате магазина?
   — Больше никого.
   — Значит, свидетелей нет?
   — Нет, Захар Петрович.
   Следователь был убеждён в своей версии. Я это видел.
   — А вдруг деньги все-таки исчезли? — спросил я.
   Бутов с большим сомнением покачал головой. Конечно, я пока не знал всех тонкостей. Ему было видней. Но все-таки Сергей Сергеевич, по-моему, спешил с окончательными выводами.
   — Странный тогда способ избрала Парабук. Согласитесь, очень сомнительный. Никаких следов кражи, а выручка исчезла. Ну хотя бы инсценировать взлом… Есть и другие варианты. Например, поджог.
   Следователь опять усмехнулся.
   — Поджог исключается: магазин и дом Парабук под одной крышей. Кому охота поджигать своё же имущество?
   — Что же, это резонно. Обстановка у них приличная?
   — Достаток есть. Имеют цветной телевизор, холодильник. Мебель, правда, не новая, собиралась, вероятно, по частям. Но вполне добротная.
   — Раз поджог исключается, почему же она не инсценировала хотя бы кражу со взломом? Во всяком случае было бы правдоподобнее.
   — Э-э! — протянул следователь. — Она мне на допросе целую речь произнесла. В наш век техники, говорит, подобрать ключ или проникнуть в магазин незаметно — раз плюнуть. Недавно у них в клубе заграничный фильм крутили. Там преступник с помощью аппаратуры разгадал шифр сейфа на расстоянии. Да вы, наверное, сами видели этот фильм.
   — Что-то припоминаю. Кажется, французский?
   — Вот-вот. С Жаном Габеном в главной роли. Не такая уж простушка эта Парабук. Пожалуй, поджог или инсценировка взлома — приём избитый. И она, скорее всего, это знает. Действительно, что может быть примитивнее?
   — Возможно, возможно. А что там за угроза, о которой говорила продавщица?
   Сергей Сергеевич раскрыл папку с делом и положил передо мной. В ней был подшит листок бумаги, вырванный из школьной тетради в клетку. Текст, выполненный крупными печатными буквами от руки, гласил: «Если сообщишь в милицию, будет плохо».
   Писали шариковой ручкой. Буквы ровные, по клеткам.
   — Эту записку якобы оставили в сейфе, — пояснил Бутов.
   — Вы её обнаружили?
   — В том-то и дело, что Парабук с самого начала твердила о ней, как только я приехал в Рощино.
   — Когда вы осматривали сейф, записка лежала в нем? Продавщица её трогала?
   — Парабук говорит, что трогала. Но положила так, как она лежала… Между прочим, эта самая угроза служит ещё одним доказательством, что кража инсценирована.
   — Парабук говорила о каком-то хищении в клубе… — поинтересовался я.
   — Вот именно. Летом из клуба был похищен фотоаппарат. Из кабинета заведующего. Клубное имущество. Вор оставил в шкафу на месте аппарата записку, тоже содержащую угрозу.
   — А вы не связываете эти два события?
   — Связываю. Но вот каким образом. Кража фотоаппарата осталась нераскрытой. Но о записке, содержащей угрозу, знают в Рощино все. Помнит об этом случае и продавщица. Вот её и осенило: почему бы не воспользоваться прекрасной возможностью кинуть следствию приманку. В клубе оставили записку, в сейфе магазина тоже, выходит, действует один и тот же человек. Или одна и та же группа… Но, — Сергей Сергеевич хитро прищурил глаза, — но продавщица не знала точный текст в первой записке.
   — А какой? — спросил я.
   Следователь положил передо мной другую папку.
   — Вот. Я специально захватил и это дело.
   Завклубом оставили также листок из школьной тетради. В клетку. Печатные буквы. Только более крупные и растянутые, чем в «угрозе» из магазина.
   «Не вздумай сообщить в милицию, не то сделаем плохо».
   — Смысл, в общем-то, один, — сказал я. — Все-таки две записки и похожего содержания…
   — Но похож только смысл! — горячо произнёс следователь. — Если бы в первом и втором случае записку писал один и тот же человек, он скорее всего, исполнил бы идентичный текст. Элементарная психология преступника! Заметьте, Захар Петрович, в первой записке «не вздумай сообщить» и «сделаем плохо». А во втором случае — «если сообщишь» и «будет плохо».
   — Расхождение не очень большое.
   — Но все-таки есть. И это, на мой взгляд, существенно. Я рассуждаю так: записка в магазине предназначалась следователю. Прочтя её, следователь, по замыслу Парабук, задумается и, скорее всего, придёт к выводу, что автор — тот самый преступник, который украл фотоаппарат.
   — В ваших словах есть логика. Но я бы все же более тщательно исследовал обе записки. Да, ещё о краже фотоаппарата. Тоже без взлома?
   — Трудно сказать, как её квалифицировать. Обыкновенный канцелярский шкаф. Маленькие стандартные врезные замки. Потянешь дверцы, открывается без всяких усилий.
   — Аппарат стащили без ключа? — уточнил я.
   — Вот именно. Дёрнули, створки и разошлись.
   — Конечно, железный ящик так не откроешь.
   — И входную дверь в магазин тоже, — кивнул лейтенант. — Я все-таки склонен думать, а точнее сказать, почти уверен: в магазине инсценировка.
   — С участковым вы, конечно, говорили? — спросил я.
   — Разумеется. Если ещё в краже фотоаппарата кое-кого и подозревают, то в хищении выручки — он сказать ничего не может.
   — А кого участковый инспектор подозревает в первом случае?
   — Есть несколько парней. Выпивают, устраивают драки… А может, даже кто из удальства забрался в кабинет завклубом и, грубо говоря, пошутил.
   — Дорогой фотоаппарат?
   — «Зоркий».
   — Вы сами не проверяли подозреваемых?
   — Присмотрелся к ним. В клуб специально пару вечеров ходил, говорил с совхозным кадровиком, ещё кое с кем. Не похоже, чтобы кто-нибудь из них мог пойти на такое преступление…
   Я попросил Бутова оставить мне на вечер дело о хищении в рощинском магазине. И, знакомясь с ним, ещё раз обратил внимание, что в показаниях продавщицы промелькнуло сообщение о её благодарности, полученной от органов милиции. Это было несколько лет назад, когда Сергей Сергеевич ещё не жил в наших местах. Я решил уточнить по телефону у начальника РОВДа обстоятельства.