Страница:
– Обвинение вызывает доктора Оливера Дуррикса. Дуррикс проходит на место свидетеля. Его щеки со свистом рассекают воздух, чуть не лопаясь от впитанного крема. Он клянется говорить правду, и только правду, после чего обменивается с прокурором легкой полуулыбочкой.
– Доктор, вы по специальности психиатр и специализируетесь на личностных расстройствах?
– Так точно.
– И сегодня вы предстаете перед судом в качестве незаинтересованного свидетеля, без каких бы то ни было отсылок к контактам, которые, в силу вашей профессиональной деятельности, могли иметь место между вами и обвиняемым?
– Да.
Судья поднимает палец и смотрит на прокурора, что означает: стоп. Потом разворачивается к моему адвокату.
– Советник, по чистой случайности, ваш отвод свидетелю не затерялся при доставке?
– Нет, ваша честь, – отвечает Брайан. Он стоит совершенно спокойно.
– Насколько я понимаю, речь идет о терапевте, который вел вашего подзащитного. Должен ли я понимать, что вы решили проигнорировать данный конфликт?
– Как вам будет угодно, сэр.
Судья какое-то время жует воздух во рту. Потом кивает.
– Продолжайте.
– Доктор Оливер Дуррикс, – спрашивает прокурор, – как вы могли бы с профессиональной точки зрения охарактеризовать человека, совершившего все эти преступления?
– Протестую! – кричит мой адвокат. – Не доказано, что все эти преступления совершены одним и тем же человеком.
– Протест поддерживается, – говорит судья. – Я прошу обвинителя внимательнее относиться к формулировкам.
– Я скажу иначе, – говорит прокурор. – Доктор Дуррикс, усматриваете ли вы во всех этих преступлениях нечто общее?
– Со всей очевидностью.
– И это как-то связано с областью ваших профессиональных интересов?
– Я наблюдаю здесь симптомы, которые принято ассоциировать с социально опасными расстройствами психики на личностном уровне.
Прокурор поглаживает подбородок большим и указательным пальцами.
– Но кто сказал, что эти симптомы свойственны одному и тому же человеку?
Дуррикс тихо усмехается себе под нос.
– В противном случае придется предположить внезапную эпидемию социально опасных психических расстройств, которая возникла на данной конкретной территории и продолжалась ровно шесть дней.
Прокурор улыбается.
– А что отличает людей, страдающих от такого рода расстройств, ото всех нас, сидящих в этом зале?
– Этим людям свойственно стремление к немедленному удовлетворению своих желаний, они не в состоянии переносить даже минимальную фрустрацию в этой области. Они – прекрасные манипуляторы и невероятные эгоисты, что позволяет им не принимать во внимание права и нужды окружающих.
– Поправьте меня, если я не прав, но должен ли я в подобном случае предположить, что речь не идет о психических заболеваниях как таковых, и, следовательно, страдающий от такого рода расстройства человек никоим образом не освобождается от ответственности за содеянное?
– Вы совершенно правы. Личностные расстройства можно охарактеризовать как нарушения социальной адаптации, как девиации в области процесса самореализации личности.
Прокурор роняет голову на грудь, потом задумчиво кивает.
– Вы упомянули о социально опасныхрасстройствах психики. Существует ли более привычный, общеупотребительный термин для людей, страдающих от такого рода расстройств?
– Антиобщественные личности, что ж, это классические психопаты.
По залу пробегает сдавленный вздох. Очки у меня на носу становятся толстыми и тяжелыми.
– И, надо понимать, в список проявлений при такого рода расстройствах входят убийства?
– Защита протестует, – говорит Брайан. – Большинство убийц не психопаты, и не все психопаты совершают убийства.
Судья устало переводит взгляд на прокурора.
– Советник, прошу вас, – говорит он. Сразу видно, что сказать ему хочется еще много всякого, но он ограничивается этим «прошу вас». Из-за этой вот разницы между тем, что он хочетсказать, и тем, что может, у него такой коровий взгляд, это я вам точно говорю.
Прокурор подбирает две бледные прожилки, которые служат ему губами, и снова поворачивается к Дурриксу.
– Итак, доктор, если говорить о людях, страдающих от упомянутых вами расстройств, буду ли я прав, предположив, что они проявляют безразличиек результатам совершенных ими действий – в том смысле, что угрызения совести их не мучают?
– Протестую! Отсутствие угрызений совести не противоречит невиновности подзащитного!
Прокурор поворачивается к присяжным и ухмыляется. Я сижу, и на лице у меня – полное безразличие к происходящему.
– Протест отклоняется, – говорит судья. – Речь не шла непосредственно о вашем клиенте.
Он кивает Дурриксу: отвечайте на вопрос.
– У лиц, страдающих от такого рода расстройств, порог возбудимости много выше, нежели у вас или у меня, – говорит Дуррикс, со свистом развернувши щечку к прокурору. – Их тяга к возбуждающим ситуациям вполне в состоянии заставить их идти на все больший и больший риск, без учета возможных последствий для окружающих.
– К таким возбуждающим ситуациям, к примеру, как убийство?
– Да.
Прокурор дает время этой последней фразе осесть на пол. Вонь от нее ползет в сторону скамьи присяжных. Перед тем как задать очередной вопрос Дурриксу, он смотрит на меня.
– И скажите нам, доктор, сексуальность играет свою роль в такого рода поведенческих реакциях?
– Секс – самая мощная из сил, движущих человеком. Вполне естественно, что именно он выполняет роль наипервейшего источника поведенческих стратегий, направленного на установление контроля над другими людьми и на удержание подобного контроля. А в душе человека с антиобщественными наклонностями смерть и секс – довольно частые сожители.
– А как могут возникнуть подобные симптомы, если перейти на терминологию, доступную дилетантам вроде меня?
– Ну, определенные фиксации могут развиться еще с детских лет…
– Фиксация на, скажем так, женщинах?
Прокурор опускает голову, но глаза его тут же делают быстрое движение в сторону скамьи присяжных.
– Ну, в общем, да, наиболее частым объектом фиксации у мужчин выступает женщина.
– А социально опасный психопат может убить женщину ради возбуждения, которое будет связано с этим убийством?
– Да, может, или же он может убить радинее…
– У обвинения вопросов больше нет.
На обед сегодня макароны с сыром. И хлеб. Потом, немного позже, они створоживаются где-то у меня под ложечкой, когда к свидетельскому месту подходит, улыбаясь, мой адвокат.
– Оливер Дуррикс, как вы сегодня себя чувствуете?
– Благодарю вас, превосходно.
– Скажите, док, а эти опасные для общества расстройства психики, они с возрастом не усугубляются?
– Не обязательно. Если честно, все основные симптомы, как правило, обнаруживаются уже к пятнадцати годам.
– А в пятнадцать лет такого рода расстройства все еще излечимы?
– Большая часть психических расстройств излечима в любом возрасте, хотя, если речь идет о по-настоящему антиобщественных личностях, результаты лечения всегда спорны.
– То есть вы хотите сказать, что фактически они неизлечимы?
– Имеющиеся на данный момент данные по большей части свидетельствуют именно в пользу данного мнения.
Мой адвокат пускается в неторопливую прогулку по свободной зоне между скамьями: опустив голову, глубоко уйдя в какие-то свои мысли. Может, высчитывает пи. Потом вдруг останавливается.
– В своем заключении, представленном в окружной суд Мученио, вы рекомендовали воздержаться от ареста моего нынешнего подзащитного, а вместо этого направить его к вам на амбулаторное лечение?
Дуррикс смотрит на судью. Судья кивает: отвечайте на вопрос.
– Да, – отвечает Дурррикс.
– Несколько легкомысленные рекомендации в отношении неизлечимого психопата – вам так не кажется?
На лице у доктора явственно читается раздражение.
– Подобные случаи трудно с точностью диагностировать в течение одного приема.
– Вы буквально только что без тени сомнения убеждали суд в обратном. – Брайан издает тихий астматический смешок. – И еще, доктор, если мыслить в категориях тех сексуальных коннотаций, о которых вы также нам рассказывали, не существует ли равновероятной возможности, что фиксация у психопата произойдет не на женщинах, а на мужчинах или, скажем, на мальчиках?
Он начинает сужать круги вокруг Дуррикса.
– Ну, конечно. Прекрасным примером может служить Джеффри Дамер…
– А что, по-вашему, отличает обычную гомосексуальную тягу к возможному партнеру от патологической фиксации?
– Ну, мм, согласие партнера. Человек с патологическими отклонениями в психике склонен прибегать в отношении своих потенциальных партнеров к обману или пршгуждению, без учета их собственных желаний.
– Значит, человек, который пытается навязать свои желания мальчикам, может быть квалифицирован как психопат?
– Да, конечно.
Вид у Дуррикса уже не такой самодовольный, как раньше. Мой адвокат перестает нарезать круги и припечатывает его к стенке взглядом, в котором явственно читается: «А вот теперь поговорим всерьез».
– Оливер Дуррикс, – раздумчиво говорит он. – Приходилось вам когда-нибудь слышать такое имя: Харлан Перью?
Дуррикс бледнеет как мел.
Брайан разворачивается к скамье присяжных.
– Дамы и господа, господин судья, – прошу вас извинить меня за некоторую вольность в выражениях.
Он вплотную придвигается к свидетельской скамье и, перегнувшись через барьер, смотрит Дурриксу прямо в лицо.
– Если нет, то, может быть, вы слышали о таком интернет-сайте под названием «Милые попки от Бэмби-боя»?
– Простите?
– Человеку по имени Харлан Перью было предъявлено обвинение в штате Оклахома по факту совращения несовершеннолетних мальчиков и вовлечения их в производство порнографической продукции, связанной с этим сайтом. Скажите нам, пожалуйста, под присягой – вам об этом что-нибудь известно?
– Я не обязан отвечать на этот вопрос.
По лицу Брайана расползается ленивая улыбка. Он вынимает из своего стола какие-то документы и потрясает ими в воздухе.
– У меня есть вещественные доказательства того, что вы, Оливер Дуррикс, прежде носили имя Харлан Перью.
В зале вскипает волна смутного гула.
– Я довожу до вашего сведения, доктор, что пять лет тому назад вы, под этим именем, привлекались к уголовной ответственности по четырем обвинениям, связанным с развращением несовершеннолетних через посредство вашего веб-сайта.
– Но эти обвинения не были доказаны.
– Кроме того, доктор, я утверждаю, что вы до сих пор являетесь владельцем и администратором этого сайта, который существует теперь под названием «Серенада Содома».
Кто-то в заднем ряду хрюкает и заходится от хохота. Судья неодобрительно хмурит брови.
– Я прав, доктор? – медленно и членораздельно проговаривает Брайан. – Да или нет?
Дуррикс затравленно стреляет глазами в сторону судьи. Тот кивает.
– Нет. Нет и еще раз нет.
– И последний вопрос: правда ли, что вы были лечащим врачом также и у Хесуса Наварро Росарио, примерно в то же время, когда произошла эта кровавая трагедия в школе, в мае этого года?
Дуррикс смотрит в пол.
– И что вы подарили ему вот эти женские трусики, счет за которые был оплачен с вашей кредитной карточки?
Брайан поднимает над головой пластиковый пакет. В пакете – трусики, которые были на Хесусе в последний день его жизни.
Двадцать
Я сижу на тюремном толчке и стараюсь не терять надежды; а если честно, то просто представляю себе, как все мои жизненные проблемы с легким хрустом выдавливаются через кишечный тракт. Я понимаю, что не следовало мне этого говорить, но, честное слово, упражняться в технике испражнения – одно из замечательнейших в жизни удовольствий. Вот, кстати, еще одна важная вещь, про которую не учат в школе и дома. По большому счету тебя не только ничему путному на этот счет не учат, но учат совершенно превратному отношению к этой жизненно важной функции: как будто речь идет о дьявольском искушении или типа того. Если как следует во все это вдуматься, возникает ощущение, что все законы мироздания придумала моя матушка.
Но вдумываться мне как раз и недосуг. На дворе утро, и в воздухе царит дымчато-влажная зимняя свежесть – особенно здесь, на теневой стороне. У меня еще есть немного времени, прежде чем меня опять загрузят в фургон и повезут обратно в суд, вот я и околачиваюсь, сколько могу, в туалете, который окнами выходит на тюремный двор. У меня даже есть сигарета, быстро тающий в воздухе уголек на конце аккуратной новенькой «кэмел-фильтер», спасибо Детиво, который сидит за кражу в особо крупных. Он щедр, как бог, потому что его подружка принесла на свидание их недавно родившегося ребенка. Я сказал, что ребенок похож на него, и он действительно похож, несмотря на то что это девочка. И вот теперь я сижу, вдыхаю клубы голубого дыма и пытаюсь так стряхнуть золу у себя между ног, чтобы не обжечь детородные органы. Все мои проблемы сыплются из заднего прохода, словно крысы из бомбового люка самолета, и с каждой секундой на душе у меня становится ясней и легче. Я начинаю строить планы. Безо всякой заднеймысли, честное слово, ч-черт.
Поездка в суд скучна и предсказуема до мелочей. Из гримерки я слышу, как над зданием суда барражируют вертолеты, типа того, на случай, если я попытаюсь сделать отсюда ноги. Ха. Типа того: ага, уже метнулся. Им хочется, чтобы я сбежал, чтобы не мучиться угрызениями совести, когда в конце концов моя полная невиновность начнет маячить у них перед глазами. Но им придется есть, что дают. Пока меня гримируют, я сижу с чувством сдержанного оптимизма и трескаю чипсы. Должно быть, они уже учуяли где-нибудь в дальнем углу запах грядущей Справедливости, иначе с чего бы им угощать меня чипсами. Единственная беда: на пути в клетку кандалы мне застегивают слишком туго, и мне приходится прижимать плечо к щеке, как раз в том самом месте, где я измазался кетчупом. Пытаясь стереть кетчуп, я слежу за тем, как через всю залу суда медленно разворачивается солнечный луч, пока свидетельское место не загорается ясным светом, что твоя гора Синай. На лестнице в задней части залы слышен звук стертых подошв. И даже не поднимая головы, я понимаю, что это матушка. Уходит. Утром ее прибытие, как положено, отсняли, но сидеть весь день в зале – это выше ее сил. Снаружи ее наверняка ждет, сидя в «меркури», Пам: обе ноги на педалях.
Входит судья, кивает всем присутствующим, и я откидываюсь на спинку скамьи, чтобы удобней было смотреть, как у меня перед глазами станут разыгрывать мою Судьбу.
– Обвинение вызывает Тейлор Фигероа.
Тейлор протискивается сквозь толпу в сером деловом костюме при короткой юбке. Она откидывает волосы, оборачивается к камерам с улыбкой девушки из нашего двора, потом вытягивается по стойке смирно, чтобы дать клятву на Библии, высокая и стройная, как оркестрантка на параде. Боже ты мой, какая она красивая. Во мне поднимается ползучая тоска по тому, как славно все могло бы кончиться. Я убиваю ее одним ударом.
– Мисс Фигероа, – говорит прокурор, – пожалуйста, назовите свой возраст и род занятий.
Тейлор закусывает губу, как будто ей есть над чем подумать. Когда она начинает говорить, голос у нее сперва взмывает под потолок, потом надает, потом, под конец, снова уходит в заоблачные выси – как будто машина переключает скорость. Школьная выучка.
– Мне только что исполнилось девятнадцать, и, типа того, я была студенткой, а теперь вроде решила попробовать сделать карьеру в массмедиа.
Прокурор благосклонно кивает, потом на лбу у него собираются складочки.
– Я не хотел бы причинять вам незаслуженных страданий, но вы сами прекрасно понимаете, что в ходе этого процесса нам иногда приходится задавать вопросы весьма деликатного свойства; если отвечать вам будет совсем уже неудобно, прошу вас, просто поднимите руку.
Тейлор пробует губу на зубок.
– Да нет, все в порядке, спрашивайте.
– Вы смелая девушка. – Прокурор опускает голову. – Мисс Фигероа, вам случалось попадать в ситуацию преследования?
– Преследования?
– Имеется в виду выходящий за рамки принятых приличий интерес со стороны незнакомого человека или случайного знакомого.
– Ну, в общем, да, был один такой парень.
– А что заставило вас предположить, что интерес к вам со стороны этого молодого человека, ну, скажем так, носит не совсем обычный характер?
– Ну, типа, он свалился как гром с ясного неба и начал каяться мне во всех своих преступлениях, и вообще.
– А раньше вы были с ним знакомы?
– А-га, типа, я в том смысле, что, кажется, встречались с ним один раз, во время вечеринки, только снаружи.
– На вечеринке, снаружи?
– Ну да, типа того, его не пригласили, в общем.
– А еще кто-нибудь был снаружи на этой вечеринке?
– Нет.
Прокурор кивает, глядя в пол.
– Итак, этот молодой человек был один, и он пришел на вечеринку, на которую его не пригласили. Он говорил с вами?
– А-га. Он усадил меня в эту машину, на заднее сиденье.
– Он усадилвас на заднее сиденье автомобиля? И что было дальше?
– Ну, типа, вышла моя лучшая подруга, ну, с этой, в общем, вечеринки, и этот парень, он ушел.
Я перевожу взгляд на присяжных, прикидывая, сколько каждому из них лет и могут ли у них быть дочери того же возраста, что и Тейлор. Брови у них подняты как-то по-новому.
Прокурор ждет, пока все сказанное произведет должный эффект. Потом задает вопрос:
– Итак, где вы в следующий раз увиделись с этим человеком?
– В Хьюстоне.
– Он что, жил в это время в Хьюстоне или где-нибудь в графстве Харрис?
– Нет. Он был проездом, типа – в Мексику.
– Откуда?
– Из Мученио.
Прокурор бросает в сторону присяжных многозначительный взгляд.
– Значит, из Мученио в Мексику через Хьюстон: ничего себе крюк.
– Ага, конечно, у меня у самой чуть крыша не поехала, и еще он начал мне рассказывать про все про это, и вообще…
– А что произошло потом?
– Появилась моя кузина, и он убежал.
Тейлор роняет голову, и весь зал задерживает дыхание, на случай, если вдруг сейчас она заплачет. Она не плачет. Прокурор выдерживает паузу, чтобы удостовериться, что она не пустит слезу, а потом пускает в ход свой главный калибр.
– Вы видите этого человека в зале?
Тейлор, не поднимая головы, просто поднимает руку и указывает в сторону клетки. Я тоже опускаю голову и пытаюсь заглянуть ей в лицо, но взгляд у нее словно клеем приклеен к кончикам туфель. Прокурор поджимает губы и деловито бросается вбивать недостающие гвозди в мой крест.
– Я прошу занести в протокол, что свидетельница опознала обвиняемого, Вернона Грегори Литтла. Мисс Фигероа, вам, должно быть, приходилось слышать утверждение защиты, что будто бы в то время, когда были совершены последние по счету убийства, Вернон Литтл был в Мексике. Защита утверждает так же, что вы об этом знали. Вы знали, что он все это время был в Мексике?
– Ну, типа, когда я приехала, он уже был там.
– Если бы вас попросили указать точное количество времени, проведенное обвиняемым в Мексике, за которое вы, как свидетель, могли бы ручаться, какой промежуток времени вы бы назвали?
– Ну, может, три часа – максимум.
– Значит, вы не можете подтвердить заявление обвиняемого о том, что в то время, когда были совершены последние по счету убийства, его не было в Соединенных Штатах?
– Наверное, нет.
Прокурор подходит к свидетельской скамье, опускает руку на поручень и ласково улыбается Тейлор.
– Ну, вот почти уже и все, – говорит он. – Только скажите нам, если, конечно, это вас не затруднит, что произошло в Мексике в течение этих нескольких часов?
Тейлор застывает на месте. Набирает полную грудь воздуха.
– Он пытался, ну, вроде заняться со мной любовью.
– И именно в это время он рассказал вам о совершенных им убийствах?
– А-га.
Весь зал, а может статься, и весь мир застывает на вздохе, затем по углам расползаются шепотки. Моя душа корчится от боли, но адвокат умудряется одним только взглядом пригвоздить ее к месту. Зеленая кнопка у меня в клетке начинает так и проситься под руку, когда мало-помалу весь зал, все камеры, весь мир поворачивается и начинает пристально меня разглядывать. Прокурор не торопится. Он улыбается, идет к своему столу и нажимает кнопку на магнитофоне.
«Да-а, – со скрежетом врывается в залу суда мой голос. – Я сделал это ради тебя».
Текст записан много раз подряд, снова и снова.
«Я сделал это ради тебя, тебя, тебя. Я сделал это».
Начинается перекрестный допрос, и лицо у Брайана делается адвокатским процентов на двести. Он сует руки в карманы и встает перед Тейлор с таким видом, как будто он ее отец или типа того. Он просто стоит перед ней и смотрит, как будто заранее знает: уверток нелепее тех, которые она сейчас озвучит, он в жизни не слыхивал. Глаза у нее сперва опускаются вниз, а потом становятся шире, типа: « А что я такого сделала?»
– Вы виделись с подзащитным в Мексике в течение трех часов?
– А-га.
– Следовательно, коль скоро речь идет о вас, все остальное время он мог быть в любой части света?
– Ну, наверное.
– А почему Вернон Литтл приехал на встречу с вами в Мексику?
Тейлор описывает зрачками полный круг – типично девчоночий способ показать всем вокруг, как они тебя достали.
– Ну, чтобы заняться сексом, чтобы покаяться, мало ли зачем еще?
– Вы заплатили ему, чтобы он занялся с вами сексом?
Тейлор аж передергивает.
– Нет, конечно!
– Значит, денег ему вы в тот день не давали? Да или нет?
– Нет, ну, я, типа…
– Отвечайте, пожалуйста, да или нет.
– Но видите ли, в чем дело…
– Да. Или нет.
– Да.
– Значит, вы дали Вернону Литтлу некоторую сумму денег – триста долларов, если быть точным.
Брайан поворачивается к галерке и поднимает бровь.
– А этот мальчишка, видимо, ничего.
По задним рядам рябью разбегаются смешки.
– Я протестую! – рявкает прокурор.
– Протест принят, – говорит судья.
Брайан украдкой подмигивает мне, а потом все с тем же выражением строгого, но справедливого отца семейства поворачивается к Тейлор.
– Вернон Литтл знал, что вы в тот день появитесь в Мексике?
– Знаете, я, типа…
– Вы устроили ему сюрприз, не так ли? Вы использовали деньги для того, чтобы заманить его – растерянного, сбитого с толку, отчаявшегося подростка – в то место, где, как гром среди ясного неба, явились вы, собственной персоной. Это правда?
Примерно секунду Тейлор сидит и хватает ртом воздух.
– Да, но мне сказали…
Мой адвокат останавливает ее жестом руки, потом скрещивает руки на груди.
– Я утверждаю, что вас наняли для того, чтобы разыграть этот фокус. Вы были наняты только для того, чтобы устроить моему подзащитному западню: и наняла вас не полиция, и купились вы, вероятнее всего, даже не на деньги, а всего лишь на обещание сделать из вас знаменитость. И нанял вас человек, который, собственно, и стоит за всей этой шарадой.
Она просто сидит и смотрит на Брайана.
– Тейлор Фигероа, пожалуйста, назовите суду имя человека, который привез вас в Мексику.
– Эулалио Ледесма.
– Вопросов больше нет.
В верхней части лестницы появляется Лалли, весь в белом. Лицо у него недовольное. Желваки ходят, и на щеках залегли сердитые морщинки. Когда он спускается в ярко освещенный проход, вся публика оборачивается, чтобы на него взглянуть. Сразу видно, что они его обожают. Первым задает вопросы прокурор.
– Эулалио Ледесма, вы оказались в уникальных условиях, которые позволяли вам наблюдать обвиняемого сначала на правах близкого друга семьи, а потом – и я в этом совершенно уверен – на правах человека, проявляющего законное гражданское неравнодушие к судьбам окружающих…
– Ц-ц, прошу прощения, – прерывает его Лалли. – У меня назначена встреча с госсекретарем… Это у вас надолго?
– Я, конечно, не могу ручаться за сторону защиты, но сам постараюсь быть краток, – говорит прокурор. – Просто скажите нам, если не сложно: если бы вас попросили охарактеризовать обвиняемого одним словом, какое это было бы слово?
– Психопат.
– Протестую! – кричит Брайан.
– Протест принят – присяжные не будут принимать во внимание ни последний вопрос, ни данный на него ответ. – Судья перекатывает сердитый глаз на прокурора. – А господин советник будет и дальше отдавать себе отчет в том, что для молодого человека результатом этих слушаний может стать смертная казнь.
Прокурор пытается – жестом – показать присяжным, что связан по рукам и ногам, но очередная недовольная гримаса судьи мигом ставит его на место. И он, буквально на цыпочках, возвращается к Лалли.
– Может быть, вы расскажете суду, мистер Ледесма, не говорил ли обвиняемый лично вам чего-нибудь особенного насчет происшедшей в его школе трагедии?
Но вдумываться мне как раз и недосуг. На дворе утро, и в воздухе царит дымчато-влажная зимняя свежесть – особенно здесь, на теневой стороне. У меня еще есть немного времени, прежде чем меня опять загрузят в фургон и повезут обратно в суд, вот я и околачиваюсь, сколько могу, в туалете, который окнами выходит на тюремный двор. У меня даже есть сигарета, быстро тающий в воздухе уголек на конце аккуратной новенькой «кэмел-фильтер», спасибо Детиво, который сидит за кражу в особо крупных. Он щедр, как бог, потому что его подружка принесла на свидание их недавно родившегося ребенка. Я сказал, что ребенок похож на него, и он действительно похож, несмотря на то что это девочка. И вот теперь я сижу, вдыхаю клубы голубого дыма и пытаюсь так стряхнуть золу у себя между ног, чтобы не обжечь детородные органы. Все мои проблемы сыплются из заднего прохода, словно крысы из бомбового люка самолета, и с каждой секундой на душе у меня становится ясней и легче. Я начинаю строить планы. Безо всякой заднеймысли, честное слово, ч-черт.
Поездка в суд скучна и предсказуема до мелочей. Из гримерки я слышу, как над зданием суда барражируют вертолеты, типа того, на случай, если я попытаюсь сделать отсюда ноги. Ха. Типа того: ага, уже метнулся. Им хочется, чтобы я сбежал, чтобы не мучиться угрызениями совести, когда в конце концов моя полная невиновность начнет маячить у них перед глазами. Но им придется есть, что дают. Пока меня гримируют, я сижу с чувством сдержанного оптимизма и трескаю чипсы. Должно быть, они уже учуяли где-нибудь в дальнем углу запах грядущей Справедливости, иначе с чего бы им угощать меня чипсами. Единственная беда: на пути в клетку кандалы мне застегивают слишком туго, и мне приходится прижимать плечо к щеке, как раз в том самом месте, где я измазался кетчупом. Пытаясь стереть кетчуп, я слежу за тем, как через всю залу суда медленно разворачивается солнечный луч, пока свидетельское место не загорается ясным светом, что твоя гора Синай. На лестнице в задней части залы слышен звук стертых подошв. И даже не поднимая головы, я понимаю, что это матушка. Уходит. Утром ее прибытие, как положено, отсняли, но сидеть весь день в зале – это выше ее сил. Снаружи ее наверняка ждет, сидя в «меркури», Пам: обе ноги на педалях.
Входит судья, кивает всем присутствующим, и я откидываюсь на спинку скамьи, чтобы удобней было смотреть, как у меня перед глазами станут разыгрывать мою Судьбу.
– Обвинение вызывает Тейлор Фигероа.
Тейлор протискивается сквозь толпу в сером деловом костюме при короткой юбке. Она откидывает волосы, оборачивается к камерам с улыбкой девушки из нашего двора, потом вытягивается по стойке смирно, чтобы дать клятву на Библии, высокая и стройная, как оркестрантка на параде. Боже ты мой, какая она красивая. Во мне поднимается ползучая тоска по тому, как славно все могло бы кончиться. Я убиваю ее одним ударом.
– Мисс Фигероа, – говорит прокурор, – пожалуйста, назовите свой возраст и род занятий.
Тейлор закусывает губу, как будто ей есть над чем подумать. Когда она начинает говорить, голос у нее сперва взмывает под потолок, потом надает, потом, под конец, снова уходит в заоблачные выси – как будто машина переключает скорость. Школьная выучка.
– Мне только что исполнилось девятнадцать, и, типа того, я была студенткой, а теперь вроде решила попробовать сделать карьеру в массмедиа.
Прокурор благосклонно кивает, потом на лбу у него собираются складочки.
– Я не хотел бы причинять вам незаслуженных страданий, но вы сами прекрасно понимаете, что в ходе этого процесса нам иногда приходится задавать вопросы весьма деликатного свойства; если отвечать вам будет совсем уже неудобно, прошу вас, просто поднимите руку.
Тейлор пробует губу на зубок.
– Да нет, все в порядке, спрашивайте.
– Вы смелая девушка. – Прокурор опускает голову. – Мисс Фигероа, вам случалось попадать в ситуацию преследования?
– Преследования?
– Имеется в виду выходящий за рамки принятых приличий интерес со стороны незнакомого человека или случайного знакомого.
– Ну, в общем, да, был один такой парень.
– А что заставило вас предположить, что интерес к вам со стороны этого молодого человека, ну, скажем так, носит не совсем обычный характер?
– Ну, типа, он свалился как гром с ясного неба и начал каяться мне во всех своих преступлениях, и вообще.
– А раньше вы были с ним знакомы?
– А-га, типа, я в том смысле, что, кажется, встречались с ним один раз, во время вечеринки, только снаружи.
– На вечеринке, снаружи?
– Ну да, типа того, его не пригласили, в общем.
– А еще кто-нибудь был снаружи на этой вечеринке?
– Нет.
Прокурор кивает, глядя в пол.
– Итак, этот молодой человек был один, и он пришел на вечеринку, на которую его не пригласили. Он говорил с вами?
– А-га. Он усадил меня в эту машину, на заднее сиденье.
– Он усадилвас на заднее сиденье автомобиля? И что было дальше?
– Ну, типа, вышла моя лучшая подруга, ну, с этой, в общем, вечеринки, и этот парень, он ушел.
Я перевожу взгляд на присяжных, прикидывая, сколько каждому из них лет и могут ли у них быть дочери того же возраста, что и Тейлор. Брови у них подняты как-то по-новому.
Прокурор ждет, пока все сказанное произведет должный эффект. Потом задает вопрос:
– Итак, где вы в следующий раз увиделись с этим человеком?
– В Хьюстоне.
– Он что, жил в это время в Хьюстоне или где-нибудь в графстве Харрис?
– Нет. Он был проездом, типа – в Мексику.
– Откуда?
– Из Мученио.
Прокурор бросает в сторону присяжных многозначительный взгляд.
– Значит, из Мученио в Мексику через Хьюстон: ничего себе крюк.
– Ага, конечно, у меня у самой чуть крыша не поехала, и еще он начал мне рассказывать про все про это, и вообще…
– А что произошло потом?
– Появилась моя кузина, и он убежал.
Тейлор роняет голову, и весь зал задерживает дыхание, на случай, если вдруг сейчас она заплачет. Она не плачет. Прокурор выдерживает паузу, чтобы удостовериться, что она не пустит слезу, а потом пускает в ход свой главный калибр.
– Вы видите этого человека в зале?
Тейлор, не поднимая головы, просто поднимает руку и указывает в сторону клетки. Я тоже опускаю голову и пытаюсь заглянуть ей в лицо, но взгляд у нее словно клеем приклеен к кончикам туфель. Прокурор поджимает губы и деловито бросается вбивать недостающие гвозди в мой крест.
– Я прошу занести в протокол, что свидетельница опознала обвиняемого, Вернона Грегори Литтла. Мисс Фигероа, вам, должно быть, приходилось слышать утверждение защиты, что будто бы в то время, когда были совершены последние по счету убийства, Вернон Литтл был в Мексике. Защита утверждает так же, что вы об этом знали. Вы знали, что он все это время был в Мексике?
– Ну, типа, когда я приехала, он уже был там.
– Если бы вас попросили указать точное количество времени, проведенное обвиняемым в Мексике, за которое вы, как свидетель, могли бы ручаться, какой промежуток времени вы бы назвали?
– Ну, может, три часа – максимум.
– Значит, вы не можете подтвердить заявление обвиняемого о том, что в то время, когда были совершены последние по счету убийства, его не было в Соединенных Штатах?
– Наверное, нет.
Прокурор подходит к свидетельской скамье, опускает руку на поручень и ласково улыбается Тейлор.
– Ну, вот почти уже и все, – говорит он. – Только скажите нам, если, конечно, это вас не затруднит, что произошло в Мексике в течение этих нескольких часов?
Тейлор застывает на месте. Набирает полную грудь воздуха.
– Он пытался, ну, вроде заняться со мной любовью.
– И именно в это время он рассказал вам о совершенных им убийствах?
– А-га.
Весь зал, а может статься, и весь мир застывает на вздохе, затем по углам расползаются шепотки. Моя душа корчится от боли, но адвокат умудряется одним только взглядом пригвоздить ее к месту. Зеленая кнопка у меня в клетке начинает так и проситься под руку, когда мало-помалу весь зал, все камеры, весь мир поворачивается и начинает пристально меня разглядывать. Прокурор не торопится. Он улыбается, идет к своему столу и нажимает кнопку на магнитофоне.
«Да-а, – со скрежетом врывается в залу суда мой голос. – Я сделал это ради тебя».
Текст записан много раз подряд, снова и снова.
«Я сделал это ради тебя, тебя, тебя. Я сделал это».
Начинается перекрестный допрос, и лицо у Брайана делается адвокатским процентов на двести. Он сует руки в карманы и встает перед Тейлор с таким видом, как будто он ее отец или типа того. Он просто стоит перед ней и смотрит, как будто заранее знает: уверток нелепее тех, которые она сейчас озвучит, он в жизни не слыхивал. Глаза у нее сперва опускаются вниз, а потом становятся шире, типа: « А что я такого сделала?»
– Вы виделись с подзащитным в Мексике в течение трех часов?
– А-га.
– Следовательно, коль скоро речь идет о вас, все остальное время он мог быть в любой части света?
– Ну, наверное.
– А почему Вернон Литтл приехал на встречу с вами в Мексику?
Тейлор описывает зрачками полный круг – типично девчоночий способ показать всем вокруг, как они тебя достали.
– Ну, чтобы заняться сексом, чтобы покаяться, мало ли зачем еще?
– Вы заплатили ему, чтобы он занялся с вами сексом?
Тейлор аж передергивает.
– Нет, конечно!
– Значит, денег ему вы в тот день не давали? Да или нет?
– Нет, ну, я, типа…
– Отвечайте, пожалуйста, да или нет.
– Но видите ли, в чем дело…
– Да. Или нет.
– Да.
– Значит, вы дали Вернону Литтлу некоторую сумму денег – триста долларов, если быть точным.
Брайан поворачивается к галерке и поднимает бровь.
– А этот мальчишка, видимо, ничего.
По задним рядам рябью разбегаются смешки.
– Я протестую! – рявкает прокурор.
– Протест принят, – говорит судья.
Брайан украдкой подмигивает мне, а потом все с тем же выражением строгого, но справедливого отца семейства поворачивается к Тейлор.
– Вернон Литтл знал, что вы в тот день появитесь в Мексике?
– Знаете, я, типа…
– Вы устроили ему сюрприз, не так ли? Вы использовали деньги для того, чтобы заманить его – растерянного, сбитого с толку, отчаявшегося подростка – в то место, где, как гром среди ясного неба, явились вы, собственной персоной. Это правда?
Примерно секунду Тейлор сидит и хватает ртом воздух.
– Да, но мне сказали…
Мой адвокат останавливает ее жестом руки, потом скрещивает руки на груди.
– Я утверждаю, что вас наняли для того, чтобы разыграть этот фокус. Вы были наняты только для того, чтобы устроить моему подзащитному западню: и наняла вас не полиция, и купились вы, вероятнее всего, даже не на деньги, а всего лишь на обещание сделать из вас знаменитость. И нанял вас человек, который, собственно, и стоит за всей этой шарадой.
Она просто сидит и смотрит на Брайана.
– Тейлор Фигероа, пожалуйста, назовите суду имя человека, который привез вас в Мексику.
– Эулалио Ледесма.
– Вопросов больше нет.
В верхней части лестницы появляется Лалли, весь в белом. Лицо у него недовольное. Желваки ходят, и на щеках залегли сердитые морщинки. Когда он спускается в ярко освещенный проход, вся публика оборачивается, чтобы на него взглянуть. Сразу видно, что они его обожают. Первым задает вопросы прокурор.
– Эулалио Ледесма, вы оказались в уникальных условиях, которые позволяли вам наблюдать обвиняемого сначала на правах близкого друга семьи, а потом – и я в этом совершенно уверен – на правах человека, проявляющего законное гражданское неравнодушие к судьбам окружающих…
– Ц-ц, прошу прощения, – прерывает его Лалли. – У меня назначена встреча с госсекретарем… Это у вас надолго?
– Я, конечно, не могу ручаться за сторону защиты, но сам постараюсь быть краток, – говорит прокурор. – Просто скажите нам, если не сложно: если бы вас попросили охарактеризовать обвиняемого одним словом, какое это было бы слово?
– Психопат.
– Протестую! – кричит Брайан.
– Протест принят – присяжные не будут принимать во внимание ни последний вопрос, ни данный на него ответ. – Судья перекатывает сердитый глаз на прокурора. – А господин советник будет и дальше отдавать себе отчет в том, что для молодого человека результатом этих слушаний может стать смертная казнь.
Прокурор пытается – жестом – показать присяжным, что связан по рукам и ногам, но очередная недовольная гримаса судьи мигом ставит его на место. И он, буквально на цыпочках, возвращается к Лалли.
– Может быть, вы расскажете суду, мистер Ледесма, не говорил ли обвиняемый лично вам чего-нибудь особенного насчет происшедшей в его школе трагедии?