Биргер Алексей. Похоронное танго (Богомол - 6)

   Но я-то при деньгах теперь, и трезвый, в общем. Поэтому являюсь я к ним и говорю:
   - Давайте мне самого вашего лучшего, и побольше!
   И сотенной бумажкой гордо размахиваю.
   Взял я у них, в итоге, полуторалитровую бутыль, в пластик из-под "Угличской" они мне под горлышко налили, понимаете, и сдачу они мне отсчитали до копеечки, а я из того исходил, что одна поллитра - это мало, две тоже - ни то, ни се, наверняка сорвусь и пойду загружаться по-крупному, а вот полтора литра, это самое оно, если несколько часов до вечера потягивать, ещё и на опохмелку останется, и ноги отнимутся так, что только домой доползти захочется, в другую сторону, за добавочной порцией, не свернешь.
   И устроился я на тихом бугорке, в тени, на самой опушке, отхлебнул для начала и стал рассуждать.
   Первое: "таджичку" не эта Татьяна убила, но она знала, что "таджичку" убили, и убили совсем недавно.
   Второе: косметика Татьяны в этом какую-то роль сыграла. Возможно, убийцам было велено прибрать женщину, которая пользуется такой-то косметикой, а тут как раз "таджичка" на них вылетела.
   Третье: над "таджичкой" перед смертью так измывались, как будто пытали, чтобы что-то у неё выведать.
   Четвертое: Татьяна эта почему-то не хочет, чтобы про смерть "таджички" становилось известно.
   Пятое: Татьяне и самой смерть не в диковинку. Вон, с каким хладнокровным спокойствием она труп осматривала. А ведь труп так изуродован, что даже меня, немолодого мужика, который немало в жизни повидал, замутило.
   И, значит, эти пять пунктиков - как пять кусочков головоломки, которые надо в цельную картинку сложить.
   А как сложить? Прямо голова идет кругом.
   Я ещё отхлебнул, для вдохновения, и первую гипотезу родил: убить должны были саму Татьяну, но ошиблись и убили "таджичку", из-за косметики спутав, и Татьяна не хочет, чтобы убийцы об ошибке узнали и вернулись, вот и взялась спрятать труп...
   Вроде, логично. Но... но как объяснить, что "таджичку" убили вот-вот, совсем недавно? И кого хоронили вместо нее?
   И потом, неужели у убийц не было других примет своей жертвы, кроме того, какой она косметикой пользуется?
   И что хотели выпытать у "таджички"?
   Зайдем-ка с другого боку, говорю я себе. То, что "таджичку" закопали люди, нашу местность знающие - это факт. Кто из наших местных до крупных городских бандитов дорос, а?
   Во-первых, Колька Звонов. Двадцать пять лет парню, и он уже года три как окончательно в город переехал. Говорят, там у него и квартира двухкомнатная, и даже машина имеется. А на какие шиши он все это приобрел, я вас спрашиваю? И ведь злой всегда был парень, отчаянный. И в наших краях он появляется, что говорится, редко да метко. У него у пьяного на пути не стой. Правда, соседи, которых он с детства знает, беды от него никогда не видели. Даже денег на ремонт колодца как-то дал. Не гадит, так сказать, в родное гнездо.
   Нет, думаю, если б он и прибрал "таджичку", то вряд ли повез бы её закапывать в родные края. У него к родным краям почтение имеется. Он бы скорее ей камень на шею да в середину лодки, через борт лодки. И потом, он из тех парней, которые убить могут, а пытать - нет. То есть, мужика, наверно, и смог бы, а вот девчонку красивую - вряд ли.
   Кто там следующий?.. Я прихлебываю понемногу, чтобы думалку раскочегарить, и припоминаю.
   Пашка Корзухин. Это уж зверь так зверь, и с него любое скотство учинить станется. Вот, только в прошлом году, прикатил на катерах с городскими дружками, шашлык на дальнем берегу устраивать. Дружки все на морду - одна другой кабанистей. И на десять мужиков приволокли с собой двух девок - двух дур, совсем молоденьких, которые так поняли, что шашлык с бандитами: это мирная посиделка у костра под магнитофончик. В каком виде этих девок они оставили, вспоминать страшно. Они их сперва подпоили, конечно, но одну не допоили, так она, очнувшись, царапаться начала, да ещё за ухо одного из насильников укусила. Так они ей в отместку все лицо порезали, да и бросили на берегу вместе с подругой, не стали назад забирать. Девчонки эти еле до нашей деревни доплелись, так мы их, можно сказать, всем миром в порядок приводили, и даже юбчонки какие-то сумели им подобрать, заместо порванных. Потом, на утро уже, Витька Махов их на своей лодке отвозил...
   Но, подумав, я и Пашку Корзухина отмел. Он, как бык, напролом ломит, а тут хитрость нужна. Ведь с какой-то хитрой целью таджичку близ её собственной могилы закопали, да ещё с той стороны, в какую кладбище развиваться не должно. Конечно, если ему какие-то главные бандиты все это поручили, да ещё и установку дали, чтобы, мол, концы скрыть, он мог бы схоронить "таджичку" - не своим разумом руководствуясь, а чужим. Но, опять-таки, сомнительно, чтобы ему стали такие дела поручать, в которых хитрость требуется.
   Так кто же у нас есть, такой хитрый, чтобы ему в самый раз было всю эту операцию провернуть?
   Хитрый и жестокий, поправился я. А такие люди никогда не светятся в первых рядах самых головорезов.
   И какая-то своя цель была у него, очень важная.
   Если допустить, что эта Татьяна сама с бандитским миром связана, то все неплохо складывается. Или, допустим, тут другое: она, скажем, банкирша или кто-то в этом роде, и у нее, как у всех "крыша" есть, и эта крыша за плату дом охраняла, покупку её новую. Поймали воровку - и перестарались, "уча" её "уму-разуму". Вот и решили скрыть следы...
   Так все равно ведь вопрос остается: что "таджичка" делала три месяца после её мнимой смерти?
   И чем больше я думал, тем меньше мне нравилась вся эта история. Так не нравилась, что я все чаще к горлышку прикладываться стал. Еще чтобы и озноб от этого "покойницкого", так сказать, дня заглушить.
   И выжрал я больше поллитры, точно. Я думаю, что и все семьсот грамм съел. Солнышко уже к закату плывет, мне на бугорочке хорошо, на мягкой травке, а в голове такое гудение, будто там самолеты разлетались, и от этого гудения жизнь ещё приятней.
   И, в итоге, новая догадка ко мне пришла - и так мне эта догадка понравилась, что я чуть в ладоши не захлопал. Но тут меня совсем разморило, и глазки сами закрылись, и я только помню, что бутылку обнял покрепче, и горлышко потуже завинтил - упаси Господи, прольется, а мне ведь, как я проснусь, поправиться надо будет - так и уснул, с бутылкой в обнимку...
   А проснулся я в полной темноте, оттого проснулся, что жестко мне и тряско. Я и не понял ничего, кроме того, что небо надо мной вздрагивает. Первая мысль - что меня хоронить везут. Я и заорал дурным голосом:
   - Эй, вы!.. Я вам не того!.. Вы что, паскуды, со мной делаете?
   - Да лежи ты спокойно, горюшко ты мое, - услышал я. И узнал Зинкин голос. Тут для меня все более-менее на места встало. Это она меня, значит, на тачке домой везет. Она, бывает с ней, иногда меня на тачке домой доставляет, а иногда отоспаться дает на свежем воздухе до самого утра.
   Сообразив это, я тут же сообразил свой карман пощупать, где деньги лежали. И уж, конечно, денег нет. Понятно, Зинка меня сначала обыскала да всю тысячу и приватизировала в пользу семьи. Ох, и начнется теперь допрос с пристрастием, подумал я, мигом трезвея и холодея: ведь такую сумму разом в нашей деревне нечасто в глаза увидишь, особливо у семейств вроде нашего. Меня в тачке трясет, а я соображаю, что соврать. И ничего в голову не лезет, башка с похмелюги раскалывается, просто умереть.
   Ладно, думаю, до дому ещё минут пятнадцать, как-нибудь выкручусь. А может, и до завтра допрос отложат, если увидят, что я совсем никакой.
   И потом, авось, сумма впечатлит Зинку настолько, что она тягать меня не будет. Скажу, подшабашил основательно, на одной из "новорусских" дач, а они там деньгами сорят.
   А она тачку в наш двор вкатывает и кричит:
   - Костик, подсоби отца твоего, сволочь этакую, в дом перенести! Он ведь у нас такая туша, что я одна не справлюсь!
   Константин выходит, поднимает меня, в дом несет... Тут надо сказать, что все три сына у меня - богатыри, в деда и прадеда своих пошли, в которых я, почему-то, не уродился. Константину только восемнадцать исполняется, в армию готовится, и, вроде, ещё в полную мужицкую силу не вошел, как его старшие братья, которые в лесорубах топорами машут, а все равно, никакой бугай к нему не лезь, с одного удара на полчаса отдыхать отправит. Молодец, говорю, косая сажень в плечах.
   Ложит он меня, значит, на диван, сам смеется:
   - Хорош, батя! С какой радости ты так укушался?
   - А вот с какой! - говорит Зинка, входя следом. И бах деньги на стол! - Полюбуйся, какую кучу пытался от семьи утаить. И ещё вопрос, где взял.
   - А сколько там? - поинтересовался Константин.
   - Тысяча двадцать шесть рублей! - с точностью до рубля доложила Зинка.
   Ну, правильно: минус самогон и плюс те семьдесят рублей, что мне дочка Николая Аристарховича отвалила.
   Константин присвистнул да так и сел.
   - Батя!.. Да где ж ты такие деньжищи урвал?
   - Заработал, - пробормотал я. - Честное слово, заработал... Подшабашил там, на дачах, очень богатые люди работу подкинули...
   - Это ж, значит... - Зинка руками развела. - Я-то его искала, чтобы спасти то, что от могильных денег останется, а у него вон что! Я чуть в обморок не упала. Хорошо, думаю, что решила его домой оттранспортировать, а не оставлять на ночь. Ведь за ночь с деньгами что угодно могло бы приключиться. Или малолетки обшарили бы, пока он, как свинья, без сознания, или сам бы потерял... - и тут же зло на меня прищурилась. - Что за шабашка такая? Ты нам мозги не вкручивай!
   Тут и меня злость взяла, с похмелюги - почему это мне на слово не верят, глава семьи все-таки?
   - А вот такая! - отвечаю. - Одну бабу обслужил, по-мужски! Знаешь, какие эти богатейки на крепких деревенских мужиков падкие?
   Лучше бы не говорил - Зинка как развернется, да как врежет мне оплеуху, а рука у неё тяжелая. Если б я на диване не лежал, то точно вверх тормашками бы полетел. Щека сразу огнем вспыхнула, искры из глаз и весь мир на секунду будто ухнул куда-то.
   А голова ещё больше затрещала, сил нет терпеть.
   - Не буду больше так шутить, не буду! Я ж поддразнить хотел, чтоб неповадно было меня как в гестапо пытать... - при слове "пытать" я сразу про таджичку вспомнил и чуть своим языком не подавился. - Ради Бога, налейте опохмелиться, все расскажу! Честное слово, ничего дурного... Ведь осталась-то бутылка, да, не могла ты её выкинуть? Душа горит!
   Зинка поглядела на меня - и Константину кивнула.
   - Достань стакан, Костик. Нет, два стакана. Я тоже выпью, после всех переживаний.
   Константин, он три стакана принес: мол, и мне нальете, я уже не маленький.
   Зинка достала бутылку - в ней где-то с половину того, что было, ещё плещется, разлила по трем стаканам, полотенчико убрала, которым на столе блины были накрыты и миска квашеной капусты, прошлогодней еще. Так, вялой немного, но вполне на вкус нормальной.
   - Если уж пить, то закусывайте... алкоголики!
   И первой стакан махнула, и за блины с капустой взялась.
   Константин тоже свою порцию махом проглотил и к закуске обратился, а я-то... честное слово, как через горло прошло, так в нового человека превращаться начал. Просто удивительно, как быстро треск в голове сменился ровным шумом, вполне приятным таким.
   - Ну, вот... - я присел на диване, переводя дух, ноги свесил. - Теперь и поговорить можно. Кстати, времени сколько?
   - Да уж к двум ночи идет, - ответила Зинка. - Мы ж сходили сетки поставили, прежде, чем за тобой управляться. Пастух тебя видел, когда на хутор за расчетом ходил, рассказал, где ты спишь. А теперь - выкладывай!
   И я бы, наверно, все выложил, но тут мы услышали, как наша калитка скрипит, и Тузик бешено залаял, и грубый мужской голос закричал:
   - Эй, вы!.. Шавку свою уймите, если не хотите, чтоб её пристрелили!
   Мои замерли, а я тем более похолодел: показалось мне, что я этот голос узнал.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   Константин, не говоря худого слова, шагает в свою комнату, вытягивает из-под своего топчана охотничье ружье (охотничий билет имеется, на всякий случай, на меня оформлен, но я ни разу в жизни не охотился, разве что, один раз уток ходил пострелять, да и то без особого толку, поэтому ружьем сыновья мои пользуются, как кому из них приспичит по лесам за дичью пошастать), и, на ходу заряжая оба ствола, идет к двери. У двери двумя выключателями щелкает, так что у нас в доме свет гаснет, а фонарь над входом, освещающий передний двор, загорается. Поэтому теперь мы для тех, кто снаружи, невидимы, а они перед Константином как на ладони.
   И я скажу, что не слишком резко он себя повел, а именно так, как надо. Когда к тебе посреди ночи с такими угрозами ломятся, то лучше сразу отпор давать.
   - Эй, вы! - закричал Константин, отворив окно возле входной двери и выставляя ружье на незваных гостей. - С-щас я вас всех положу и мне ничего не будет, потому что это - допустимая самооборона получится! Как с обоих стволов пальну, зарядом на кабана!..
   Там, у калитки, замешательство возникло, а потом другой голос, тягучий такой и немного жалобный:
   - Костик! Да погорячились ребята, никто никого стрелять не хочет! Надо просто зайти, мирный разговор есть.
   Это, значит, Виталик Горбылкин, придурок местный, он всегда так разговаривает, потому что его, как говорится, в детстве головкой ушибли. Без царя в голове пацан, тем и опасен. Ворует что ни попадя, даже у ближайших соседей все прет. А чуть его обвинишь, когда его вина уж совсем очевидна - психануть может. А грузный такой силуэт рядом с ним - это его дядя, точно, Антон Николаич Горбылкин. Себе на уме мужик и краденое скупать любит. Племянника пригрел, потому что тот все более-менее ценное, что в городе толкануть можно, дядьке волочит, а дядька ему на самогонку кинет, Виталик и доволен. Сам-то Антон говорит, что из любви к племяннику он того поддерживает, но, я так понимаю, Виталик ему немалые барыши приносит. И хитрый ведь мужик - если "Горбыль" вещь притаскивает, на которой засыпаться можно, то не связывается, его самого отправляет в город, на барахолке эту вещь продавать.
   А за ними ещё два или три силуэта вырисовываются.
   - Валите отсюда с вашим мирным разговором! - крикнул в ответ Константин. - Когда мирный разговор, то не посреди ночи ходят, и собаке и хозяевам не грозят!
   - Да брось ты, Костик! - откликнулся другой голос. Голос Кольки Смальцева - тоже из шпаны хорошей парень, но не вредный, и, надо сказать, слово свое держать старается, если уж даст. У них с Константином нормальные отношения, почти приятельские. - Правда, срочное дело. А Толик, ты ж понимаешь, он привык в городе с непонятливыми разговаривать - забыл, что у нас в деревне все понятливые, и не надо на них давить.
   Ну, точно, не ошибся я - Толик Чужак (фамилия у него такая - Чужак, а вообще-то он из своих) первые угрозы выкрикнул. И нехорошо мне становится. Потому что Чужак - как раз тот хитрован, которого я мысленно нашаривал. Два раза над ним зона висела, и выкрутился ведь, и даже своим подельщикам срока сбил: получили они два и три года, вместо пяти и семи, которые им светили. Я не вникал, как он это сделал, хотя Колька Смальцев один раз Константину обмолвился, что там главное было добиться, чтобы дело к совсем другой судье на слушанье попала, от "зверя" к "понятливой"... Словом, есть у Чужака голова на плечах. Вот с него сталось бы, если не без его участия с "таджичкой" расправились, взять и зарыть её на кладбище, хотя бы временно, ради какой-то своей игры...
   А если так, то все понятно. Они приехали труп забирать, а на этом месте уже другой человек похоронен, и крест с табличкой стоит. Кто могилу Аристархичу копал? А Яков Михалыч копал, кто же еще! А подать сюда Якова Михалыча, пусть докладывает, что ему о прежнем трупе известно и куда он его задевал!
   Вот так-то. И, чувствую я, мне моя тысяча рублей ещё не раз аукнется.
   Так лучше сразу с ними поговорить, чем потом, верно? Ведь если их сейчас прогнать, они совсем озвереют и могут потом невесть что со мной учинить - мне прятаться некуда!
   - Впусти их, - сказал я Константину. - У них, кажись, и правда дело есть.
   Зинка и Константин на меня покосились, нехорошие подозрения у них в глазах прыгают, а потом Константин крикнул:
   - Отец говорит впустить, гостями, мол, будете! Сейчас выйду, собаку придержу, только вы без глупостей!
   А Зинка, пока Константин во двор выходил и собаку придерживал, быстренько деньги со стола сгребла и спрятала за стенку кухонной тумбочки.
   И вот входят они, и всего их оказывается шестеро. Толик Чужак, значит, Колька Смальцев, дядя и племянник Горбылкины и ещё двое. Эти двое - точно из городских. В чистых рубашках, хмурые и с той короткой стрижкой, которая на деревенскую кустарную не похожа - очень аккуратно у них волосы стрижены.. И постарше они всех остальных - кроме Горбылкина-дяди, разумеется. Не молодняк уже, а так, лет по тридцати, если не за тридцать.
   И глаза у обоих такие въедливые-въедливые... Словом, если искать убийц "таджички", то вот они, передо мной. Я так понимаю, во всяком случае.
   И видно, что все к ним с почтением относятся, даже Чужак, и что они тут музыку заказывают.
   - Владимир, - представляется один из них.
   - Николай, - говорит другой.
   Тезка, значит, Смальцева. Уже два Николая выходит, на нашу компанию. Ну, имя это у нас частое, принятое. Я ж говорил, какое отношение к Николаю-угоднику.. Без него в житейской жизни шагу не ступишь, по всей Руси великой, вот и называют новорожденных его именем.
   - А я, - говорю, - Яков Михалыч. Жена моя, Зинаида. Сын младший, Константин. Остальные нам, вроде как, не чужие, представляться не надо, так что милости прошу к нашему шалашу.
   - Что отмечаем-то? - спрашивает Чужак.
   - Как что? - говорю. - Емельянова поминаем, Николая Аристарховича.
   - И больше никого?
   - А кого ещё поминать-то? - изумился я.
   - Ну, например, деваху какую-нибудь молодую...
   Я совсем обмер. Если бы в голове не шумело, то они бы заметили, конечно, что у меня коленки затряслись. Но сквозь мою похмельную заторможенность фига с два что ещё разглядишь!
   - Что за деваха? - с тревожным подозрением спрашивает Зинка.
   - Да так, - отвечает Чужак. - Яков твой взял то, что ему не принадлежит, вот пусть и вернет теперь, без шума и пыли.
   Зинка руками всплеснула.
   - Так я и знала!.. Украл он эти деньги - украл, подлец! И надумал, главное, у кого воровать - видно, последние мозги пропил! Нате, забирайте все, только нас не трогайте!..
   Вытаскивает из тайника тысячу рублей и бухает на стол.
   У Горбылкиных глаза жадным огнем полыхнули, Колька Смальцев тоже малость напрягся, а остальные переглянулись с недоумением.
   - Тоже мне, деньги!.. - хмыкнул тот из городских, который Владимир. И пренебрежительно рукой махнул. - Да уберите вы их, нужны они нам!.. - и улыбнулся вдруг. - Твой муж их заработал, по-честному. Это мы засвидетельствовать можем. И не деньги нам нужны, а надо знать, кто ему работу заказывал. И куда... и куда заказчик эту работу ему доставить велел.
   - Да кто ж его знает!.. - в сердцах бросила Зинка, сгребая деньги со стола и опасливо косясь на Горбылкиных: дошло, что глупость сделала, деньги при них доставши, и что теперь Виталик может любую пакость нам отмочить, чтобы до них добраться. А дядя будет его, конечно, на пакости подзуживать, при этом оставаясь в тени. - Говорит, баба какая-то! Так ведь он спьяну соврет, недорого возьмет.
   - Баба? - тот городской, который Николай, нахмурил брови. - Что за баба?
   Я молчу. Я понимаю, что так и так влип. Не сказать - они меня пришьют. Сказать - неизвестно, что со мной потом эта Татьяна сделает. По тому, что я видел, она покруче всех этих будет, вместе взятых, и, к тому же, и у неё дополнительная сила может быть, в засаде спрятанная. Так что ещё неизвестно, чья возьмет, когда они на эту Татьяну наедут, с моей подсказки.
   И тут Владимир вдруг рассмеялся и хлопнул меня по плечу.
   - Так Якову Михалычу добавить надо, верно? За хорошим столом и разговор пойдет легче. Вот и посидим! - и к Кольке Смальцеву поворачивается. - Смаля, вот тебе ключи от машины, волоки сумки.
   - Может, я схожу помогу? - подскочил Виталик Горбылкин.
   - А ты сиди! - резко осадил его Владимир. - И ты тоже присядь, отдохни, - велел он его дяде.
   И тут до меня доходит, что Горбылкины у них навроде пленников. А когда это дошло, то доперло и другое, я ведь краешком ума все удивлялся, с чего таким крутым ребятам Горбылкиных в подмогу брать: что-то краденое продала "таджичка" Горбылкину, и засыпался он на попытке продать это краденое в городе, перед какими-то крутыми засыпался, и взяли они его самого и его племянника в оборот, чтобы выяснить, какие отношения их с "таджичкой" связывали. И не отпустят, пока душу из них не вытрясут.
   Интересно, что это было такое, что "таджичка" умыкнула? Во-первых, что-то очень узнаваемое, во-вторых, что-то очень ценное. Типа той косметики, которую я видел.
   Или - ещё вариант - сама "таджичка" выложила под пытками про всех людей, с которыми дела вела.
   Но если они теперь окружение "таджички" мелким гребнем прочесывают, то, значит, и на Ирку наехали, и на Генку Шиндаря. И можно многое на них валить, с них уже не убудет.
   Вот приблизительно такие мысли у меня крутятся. А Колька Смальцев уже тут возвращается, большие тяжелые сумки волочит.
   - Да оставь ты ружье! - говорит Николай Константину, который так и стоит у двери с ружьем в руках и, разинув рот, наблюдает за всем происходящим. Еще бы, такие лихие повороты совершаются! - И помоги матери на стол накрывать. Знатных гостей и принимать надо знатно.
   И, значит, из одной сумки появляются пятнадцать бутылок хорошей водки - пятнадцать, это ж обалдеть можно! - а из другой всякая фирменная жратва: тут тебе и ветчинки с копчеными колбасками, уже в упаковочку и в нарезку, и сыры всякие, тоже ломтиками нарезанные и запечатанные, и банки заграничной селедки в винном соусе, и коробка большая пластмассовая, которая чем-то вроде термоса оказалась, как её открыли, так из неё шашлычный дух повалил, и шашлык (я так прикинул, килограмма четыре в такую коробку входит) оказался совсем горячим, выходит, держит она температуру, коробка эта. И многое другое, чего я в жизни не пробовал и даже по названиям не знаю. Про лимоны-апельсины я уж не говорю.
   Я так и сижу, обалделый, а Зинка с Константином хлопочут, стол в комнате накрывают. С посудой у нас плоховато, но у этих и посуда оказалась своя: все эти пластиковые тарелки, стаканы и вилки с ножами, пачками в целлофан запечатанные. А Владимир смеется:
   - Вы не думайте, мы не всегда такие запасливые. Просто думали сегодня на природе отдохнуть, да не сошлось.
   А я за Горбылкиными краем глаза слежу - и вижу, что даже такой стол им не очень-то в радость. Выходит, прав я: сцапали их и держат за яйца, и они не чают, как из этой передряги вырваться, навроде моего. А что Виталик Горбылкин тоже угрозы выкрикивал, так это он перед крутыми пытался выслужиться: вдруг отпустят, за то, что он такой хороший?
   В общем, расселись мы в итоге вокруг стола, все малость напряженные мне показалось, что даже в городских напряжение чувствуется, а в Чужаке и Смальцеве оно точно есть, о прочих, меня включая, и не говорю, и Николай первый стакан поднял:
   - Ну, будь здоров, Яков Михалыч, со знакомством! И всему семейству твоему здравия желаю!
   Выпили мы, и, как в желудке опять затеплилось, так тут и надежда теплиться стала: выходит, очень я им нужен, раз они меня так обхаживают. Может, не только пронесет, но и ещё деньжат подзаработаю?
   А со второго стакана опять внутри засвербило: вот, сижу я с людьми, которые молодую девку зверски замучили, глазом не моргнув, и за которыми неизвестно, какие ещё дела числятся такого рода, и здравия им желаю, как и они мне, так ведь, взбреди им что в голову, они сразу после очередного стакана милость на гнев вновь сменят и вырежут нас всех как цыплят... А Владимир ко мне наклоняется и тихо спрашивает:
   - Так куда ты девку спрятал, а?
   Я в этот момент какую-то особую колбаску пробовал - так кусок колбасы и повис у меня изо рта, когда я застыл после этого вопроса. А он, увидев это, хлопнул меня по плечу:
   - Ладно, дожуй, после следующего стакана ответишь.
   И вместе мы с ним по стакану хватанули, отдельно от всех. Только Николай, вижу, на нас посматривает, интересуется, настала пора вступать ему в разговор или нет.
   Зинка и Константин, вижу, малость расслабились. Они ж так понимают, что меня эти проблемы не касаются, раз от меня только и требуется, что одним бандюгам на других указать. А я никак в толк взять не могу, почему они меня потчуют, почему за глотку не возьмут да не тряхнут. Может, лишнего шума не хотят? Все равно, скажу я вам, слишком жирно для меня получается. Что я за важная персона такая, которую нужно заморскими деликатесами упихивать? Или - другое сравнение мне в голову пришло - может, я нечто вроде гуся или борова, которых к зиме надо самым лучшим откармливать, чтобы, когда зарежут, мясо получше было? Вот сейчас вытрясут они из меня, что им надо - и прощай вся любовь, под нож меня, ровно того борова или гуся.
   А, ладно, думаю, двум смертям не бывать, одной не миновать, так уж гульнем напоследок!
   - Константин! - крикнул я. - Сбегай к Лехе за гармонью, только его самого сюда не води, даже если очень настаивать станет!..
   С пьяным Лехой сладу нет, он нам все веселье поломает, факт, если вопрется. Или скулить зачнет, или одеяло на себя тянуть, а то и в драку полезет. Но, ничего не попишешь, гармонь только у него и осталась, моя-то гикнулась.