Страница:
Кто может тщательно изучать древние религии и космогонические мифы и не ощущать, что это поразительное подобие концепций в своих экзотерических формах и в эзотерическом духе есть результат не совпадения, а проявления определенной схемы? Это показывает, что уже в те века, которые отделены от нас непроницаемым туманом преданий, человеческая религиозная мысль развивалась в полном согласии во всех частях нашей планеты. Христиане называют это обожание природы в его наиболее сокровенной истинности пантеизмом. Но если последний, который поклоняется и раскрывает нам Бога в пространстве – в единственной возможной объективной Его форме, в форме видимой природы – чем постоянно напоминает человечеству о Том, кто создал ее, а богословский догматизм служит лишь для того, чтобы все более скрывать Его из нашего поля зрения, тогда – которое из этих двух лучше приспособлено к нуждам человечества?
Современная наука настаивает на учении эволюции; то же делает человеческий разум и «тайная доктрина», и эта идея находит поддержку в древних легендах и мифах, и даже в самой Библии, если читать ее между строк. Мы видим, как цветок развивается из почки, и почка от семени. Но откуда развивается последнее со всей его заранее предопределенной программой физической трансформации и его невидимыми, следовательно, духовными силами, которые постепенно развивают его форму, цвет и запах? Слово «эволюция» само говорит за себя. Зародыш нынешней человеческой расы должен был предсуществовать в породителе этой расы, как семя, в котором лежит сокрытый цветок будущего лета, должно было развиться в оболочке цветка-породителя. Породитель может только немножко отличиться от порождаемого, но все же он отличается от будущего потомства. Допотопными предками нынешнего слона и ящерицы, возможно, были мамонт и плезиозавр; почему же тогда предками нынешней человеческой расы не могли быть великаны Вед, «Волюспы» и «Книги Бытия»? В то время как положительно абсурдно будет верить, что имело место «преображение видов», как думают некоторые более материалистические эволюционисты, естественно будет думать, что каждый род, начиная от моллюсков и кончая обезьяной-человеком, видоизменялся, развиваясь из своей собственной, отличающейся от других, первоначальной формы. Предположим, что мы допускаем, что «животные произошли, самое большое, только от четырех или пяти прародителей» [164, с. 484], и что даже, а la rigueur,[137] «все органические существа, которые когда-либо жили на этой земле, произошли из какой-то одной первоначальной формы»;[138] все же никто, кроме совершенно слепого материалиста, совершенно лишенного интуиции, может серьезно ожидать, что он увидит «в далеком будущем… психологию, базирующуюся на новой основе, при которой не будет надобности достигать мыслительных сил и способностей постепенно» [164, с. 488].
Физический человек, как продукт эволюции, может быть оставлен в руках ученого точной науки. Никто, кроме него, не может пролить света на физическое происхождение расы. Но мы должны решительно отказать материалисту в этой же привилегии по отношению к вопросу о человеческой психической и духовной эволюции, ибо он и его высшие способности не могут быть доказаны никаким решительным доказательством, что они «постольку же являются продуктами эволюции, поскольку такими являются скромнейшее растение или простейший червь».[139]
Высказав это, мы продолжим показ эволюционных гипотез старого брахманизма, воплощенных ими в аллегории о Земном дереве. Индусы представляют свое мифическое дерево, которое они называют Ашвата, по другому, не так, как скандинавы. Оно описывается ими, как растущее наоборот – ветви простираются книзу, а корни кверху. Первые олицетворяют внешний мир чувств, т. е. видимую космическую вселенную, а последние – невидимый мир духа, потому что корни местом своего происхождения имеют в небесных сферах, где со времен сотворения мира человечество помещало своих незримых богов. Так как творящая энергия возникла в первоначальной точке, то религиозные символы всех народов представляют ясные иллюстрации этой метафизической гипотезы, проповедуемой Пифагором, Платоном и другими философами.
«Эти халдеи», – говорит Филон [165, § 32], – «были того мнения, что космос в сущем есть единая точка, являющаяся или самим Богом (Теос) или тем, что в ней является Богом, подразумевая душу всего сущего».
Египетские пирамиды также символически представляют эту идею земного дерева. Ее вершина является мистическим звеном между небесами и землей и выражает идею корня, тогда как основание представляет расходящиеся ветви, простирающиеся к четырем странам света материальной вселенной. Пирамида передает идею, что все сущее имело начало в духе – эволюция изначально началась сверху и распространилась книзу, а не наоборот, как учит теория Дарвина. Другими словами – имела место постепенная материализация форм, продолжавшаяся до тех пор, пока не был достигнут предопределенный рубеж снижения. И этот рубеж является тою точкою, где учение современных эволюционистов вступает на арену спекулятивных гипотез. Дойдя до этого периода, нам легче понять «Антропогенез» Геккеля, который выводит происхождение человека «из его протоплазмического корня, вымокшего в иле морей, которые существовали задолго до того, как закладывались основания самых древнейших скал», – по выражению профессора Гёксли. Мы можем верить, что человек развивался «путем постепенных видоизменений из млекопитающегося обезьяноподобного организма», особенно если вспомним, что (хотя и в более сжатой и менее изысканной, но все же в понятной фразеологии) ту же самую теорию, по словам Бероса, много тысяч лет до него преподавал человек-рыба Оаннес или Дагон, полудемон Вавилонии [90, с. 21 и далее]. Мы можем добавить в качестве интересного факта, что древняя теория эволюции не только забальзамирована в аллегории и легенде, но также изображена на стенах некоторых храмов в Индии и в виде фрагментов находима в изображениях Египта и на каменных глыбах Нимроуда и Ниневии, открытых и откопанных Лайардом.
Но что находится позади той точки, от которой начинается дарвинская линия происхождения? С точки зрения Дарвина, там нет ничего, кроме «неподдающихся проверке гипотез». Ибо, по его словам, он рассматривает все существа, «как прямых потомков от каких-то малочисленных существ, которые жили задолго до того, как отложилось первое залегание силурийских напластований» [164, с. 448, 489]. Он даже не пытается нам показать, кто эти «малочисленные существа» были. Но уже одно это, что он вообще допускает их существование, вполне отвечает нашим целям, ибо мы хотим обратиться к древним за подтверждением и помощью, и эта идея теперь как бы получает печать научного одобрения. Принимая во внимание все перемены, через которые прошла наша планета в отношении температуры, климата, почвы и – если это нам простят, имея в виду недавние открытия – электромагнетических условий, – смел будет, действительно, тот, кто осмелится сказать, что что-нибудь в нынешней науке противоречит древней гипотезе о до-силурийском человеке. Каменные топоры, впервые найденные Бучером де Пертес в долине Соммы, доказывает, что люди существовали так давно, что это не поддается вычислению. Если верить Бюхнеру, человек должен был существовать даже до и в течение ледникового периода, в разделе четвертого периода, именуемом делювиальным. Но кто может сказать, что скажут нам дальнейшие открытия?
Итак, если у нас имеются неоспоримые доказательства, что человечество существовало так давно, то должны были также произойти чудесные модификации в его физическом строении, соответствующие изменениям климата и атмосферы. Не кажется ли, что это показывает по аналогии, что, проследив эволюцию в обратном направлении, могут быть найдены другие модификации, которые соответствуют наиболее отдаленным предкам «ледового периода» и которые могли жить одновременно с девонскими рыбами или силурийскими моллюсками? Правда, они не оставили за собой ни кремниевых топоров, ни костей, ни пещерных отложений; но если древние сведения правильны, то человеческие расы в то время состояли не только из гигантов или «могущественных знаменитых людей», но также и из «сынов Божиих». Если тех, кто верят в эволюцию духа так же твердо, как материалисты верят в эволюцию материи, – обвиняют в том, что они якобы учат «неподдающимся проверке гипотезам», то как легко они могут отпарировать это обвинение, указав своим обвинителям, что по их собственному признанию их физическая эволюция все еще есть «непроверенная, если не в самом деле неподдающаяся проверке гипотеза» [166]. Первые, по крайней мере, имеют выводимые путем умозаключений доказательства легендарных мифов, седая древность которых доказана и философами и археологами, тогда как их противники не имеют ничего подобного, если они не воспользуются одною частью древних изобразительных письмен и не предадут замалчиванию остальное.
Это более, чем удачно, что в то время как некоторые ученые, заслуженно прославившиеся, будут категорически возражать против наших гипотез, исследования и труды других ученых, не менее выдающихся, кажется, полностью поддерживают наши взгляды. В недавнем труде Альфреда Р. Уоллеса «Географическое распределение животных» мы находим, что автор серьезно придерживается идеи о «каком-то медленном процессе развития» нынешних видов из других, предшествовавших им – его идея простирается назад на неисчислимые серии циклов. И если животные могли предшествовать животным, то почему животный человек, которому еще дальше назад предшествовал совершенно «духовный» человек, «сын Божий», не мог предшествовать нашей человеческой расе?
А теперь мы можем еще раз вернуться к символоведению древних времен и их физико-религиозных мифов. Прежде чем мы закончим этот труд, мы надеемся наглядно продемонстрировать более или менее успешно, как тесно концепции последних совпадают с достижениями современной науки в физике и в натурфилософии. Под усложненной эмблематикой и своеобразной фразеологией священнослужительского класса древних времен лежат неиспользованные намеки на науки, пока что еще неоткрытые в нынешнем цикле. Как бы хорошо ни был ученый ознакомлен с иератическим письмом и иероглифической системой египтян, он прежде всего должен научиться просеивать их записи. Он должен убедиться, с линейкой и циркулем в руках, что изобразительное письмо, которое он исследует, соответствует в точности определенным зафиксированным геометрическим фигурам, которые являются сокровенными ключами к таким записям, и только после этого он может отважиться на их истолкование.
Но есть мифы, которые говорят сами за себя. К этому классу мы можем причислить двуполых первосозидателей всех космогоний. Греческий Зевс-Зен (эфир) и Катония (хаотическая земля) и Метис (вода) его жены; Озирис и Изида-Латона – первый бог также представляет эфир – первую эманацию верховного божества, Амона, первичного источника света; богиня опять-таки землю и воду; Митра (Mithras),[140] скалорожденный бог, символ мужского земного огня или олицетворение изначального света, и Митра (Mitra), богиня огня, одновременно его мать и жена; чистый элемент огня (действующий, или мужской, принцип) рассматривается как свет и тепло в соединении с землей и водой (женский, или пассивный, элемент космического зарождения). Митра есть сын Борджа, персидской земной горы, откуда он вылетает в виде луча света; Брахма, бог огня и его богатая потомством супруга; и индийская Унгхи, сияющее божество, из тела которой исходят тысячи потоков славы и семь языков пламени, и в чью честь Сагнику брахманы до нынешнего дня поддерживают постоянный огонь; Шива, олицетворяющий земную гору индусов – Меру (Гималаи). Этот ужасный бог огня, про которого легенда говорит, что он спустился с неба, подобно еврейскому Иегове, в столбе огня, и еще дюжина других архаических двуполых божеств, которые все громко провозглашают свое скрытое значение. И что же другое могут означать эти двойственные мифы, как не физико-химический принцип первоначального созидания? Первое раскрытие Верховной Причины в своем тройном проявлении как дух, сила и материя; божественная корреляция в своей точке отправления в эволюцию, аллегоризированная, как бракосочетание огня и воды, продуктов электризующего духа, союз мужского действующего принципа с женским пассивным элементом, которые становятся родителями их теллурического дитяти, космической материи, первоматерии, чей дух есть эфир, астральный свет!
Таким образом, все эти земные горы и земные яйца, земные деревья и земные змии и колонны являются символами, олицетворяющими научную истину натурфилософии. Все эти горы содержат, с очень незначительными вариациями, аллегорически выраженные описания первоначальной космогонии; земные деревья – это последовавшая эволюция духа и материи; земные змеи и колонны – символические памятники различных атрибутов этой двойной эволюции в ее бесконечных корреляциях космических сил. В таинственных убежищах этой горы – вселенской матрице – боги (силы) приготавливают атомические зародыши органической жизни и в то же самое время готовят жизненный напиток, который, если раз его попробовал, пробуждает в материальном человеке духовного человека. Сома, жертвенный напиток индусов является этим священным питьем. Ибо при создании первоматерии в то время, как грубейшие части ее употреблялись на построение физического зародышевого мира, более божественная сущность ее наполнила вселенную, незримо насыщая и окутывая своими эфирными волнами новорожденное дитя, развивая и побуждая его к активности, пока он медленно выявлялся из вечного хаоса.
От поэзии абстрактных концепций эти земные мифы постепенно перешли в конкретные изображения космических символов, каковые теперь обнаруживает археология. Змей, который играет такую выдающуюся роль в образах древности, был низведен нелепым толкованием змея из «Книги Бытия» в Сатану, в Князя Тьмы, тогда как это есть самый простой изо всех мифов в его разнообразном символизме. В одном значении это есть добрый гений – эмблема врачебного искусства и человеческого бессмертия. Он обвивает изображения большинства богов санитарии и гигиены. Чаша здоровья в египетских мистериях была обвита змеями. Так как зло может возникнуть из чрезмерного добра, то змей, с другой точки зрения, олицетворяет материю, которая, чем больше удаляется от своего первоисточника духа, тем больше подвержена злу. В старейших египетских изображениях, например, в космогонических аллегориях Нефа земной змей, когда он олицетворяет материю, обычно представляется заключенным в круг; он лежит поперек его экватора, указывая этим, что вселенная астрального света, из которой развился физический мир, в то же самое время, когда она охватывает материальный мир, в свою очередь охвачена Эмефтом или Верховной Первопричиной, Пта, производящий Ра и мириады форм, которым он дает жизнь, показан выползающим из земного яйца, так как это наиболее знакомая форма того, в чем заложен и развивается зародыш каждого живого существа. Когда змей представляет вечность и бессмертие, он обвивает планету, кусая собственный хвост. Тогда он становится астральным светом. Ученики школы Ферекида учили, что эфир (Зевс или Зен) есть высочайшее небо, которое заключает в себе высшее небо, и его свет (астрал) есть концентрированный изначальный элемент.
Таково происхождение змея, переделанного в христианских веках в Сатану. Он есть Од, Об и Аур Моисея и каббалистов. Когда он в своем пассивном состоянии, когда он действует на тех, кто невольно бывают втянуты в его ток, – астральный свет есть Об или Пифон. Моисей решил истребить всех тех, кто, будучи чувствительным к его влиянию, позволяют себе легко подпадать под власть порочных сущностей, которые носятся по астральным волнам точно рыба в воде; сущностей, которые окружают нас и которых Бульвер-Литтон называет в «Занони» «обитателями порога». Он становится Од, как только его оживотворяет сознательный ток бессмертной души; ибо тогда астральные токи действуют под руководством или адепта, духа чистого, или же способного месмеризатора, который сам чист или знает, как направлять слепые силы. В таких случаях даже высокий планетный дух, один из того класса существ, которые никогда не были (хотя среди этих иерархий имеются многие, кто раньше жили на нашей земле), спускается временно в нашу сферу и, очищая окружающую сферу, дает способность субъекту видеть, открывая в нем родники истинно-божественных пророчеств. Что же касается термина Аур, то это слово употребляется для обозначения неких оккультных свойств универсального посредника, которые касаются непосредственно алхимии и не представляют интереса широкой публике.
Создатель гомеомерийской[141] философской системы – Анаксагор из Клазомены твердо верил, что духовные прототипы всего, а также их элементы находимы в беспредельном эфире, где они порождаются, откуда они исходят и куда они возвращаются с земли. Так же, как индусы, которые олицетворили свою Акашу (небо или эфир) и сделали из нее божественную сущность, греки и латины обожествили эфир. Вергилий называет Зевса отцом вездесущего эфира [167, кн. ii]; Магнус, великий бог, Эфир.
Существа, о которых мы говорили выше, суть элементальные духи каббалистов,[142] которые христианским духовенством считаются «дьяволами», врагами человечества.
«Уже Тертуллиан», – серьезно говорит де Мюссе в своей главе о дьяволах, – «формально раскрыл секрет их коварства».
Открытие, которому нет цены. А теперь, когда мы так много узнали о мыслительных трудах святых отцов и их достижениях по астральной антропологии, должны ли мы, вообще, удивляться тому, что в своем усердии к духовным исследованиям они настолько пренебрегли своей собственной планетой, что временами отказывают ей в праве двигаться и даже быть круглой?
А вот что мы находим у Лангхорна, переводчика Плутарха:
Стоит раз допустить существование невидимой вселенной, что, кажется, факт, если рассуждения авторов «Невидимой вселенной» когда-нибудь будут приняты их коллегами, – как многие из феноменов, до сих пор казавшихся таинственными и необъяснимыми, становятся простыми и понятными. Она действует на организм магнетизированных медиумов; она пронизывает и насыщает их насквозь, будь она направлена могучею волею месмеризатора или же невидимыми существами, которые достигают тех же результатов. Раз это молчаливое действо совершено, астральный или звездный призрак месмеризованного субъекта покидает свою парализованную земную оболочку и, побродивши по беспредельному пространству, возносится к порогу таинственной «сферы». Для него врата портала, возвышающегося над входом в «молчаливую страну», частично раскрыты; они широко распахнутся перед душой погрузившегося в транс сомнамбула или сомнамбулы только в тот день, когда, соединившись со своей высшей бессмертной сущностью, она навсегда покидает свою смертную оболочку. А до тех пор ясновидец или ясновидица могут смотреть только через щель; от остроты духовного зрения ясновидца зависит, больше или меньше он увидит в эту щель.
Тройственность в единстве – это идея общая всех древних народов. Три Деджотас – индийская Тримурти; Три Головы еврейской каббалы.[143] «Три головы высечены одна в другой и одна над другой». Троица египтян и троица мифологической Греции одинаково были изображениями первой тройной эманации, содержащей два мужских и один женский принцип. Это союз мужского Логоса или мудрости, проявленного божества, с женской Аура или Anima Mundi – «Святая Пневма», которая есть Сефира каббалистов и София утонченных гностиков, – которая произвела все, видимое и невидимое. В то время, как истинное метафизическое толкование этой вселенской догмы оставалось в святилищах, греки со своими поэтическими инстинктами олицетворяли ее во многих очаровательных мифах. В празднествах в честь бога Диониса Нонна, бог Вакх, между прочими аллегориями, представлен, как влюбившийся в нежное дуновение (Святая Пневма), по имени Аура Плацида.[144] А теперь мы представляем слово Годфри Хиггинсу:
Насколько более поэтичен религиозный дух, находимый в «языческих» легендах Севера о творении, и насколько его там больше! В беспредельной пропасти мировой бездны, в Гиннунгагапе, где в слепой ярости свирепствуют и сталкиваются космическая материя и изначальные силы, внезапно подул несущий таяние теплый ветер. Это «непроявленный Бог» послал свое благодетельное дыхание из Маспелхейма, сферы небесного огня, в сияющих лучах которого пребывает это великое Существо, далеко за пределами материального мира; и animus этого Невидимого, Дух, витающий над темными бездонными водами, вызывает порядок из хаоса, а после того, как дала первый импульс всему творению, первопричина удаляется и остается навсегда в statu abscondito![145]
Современная наука настаивает на учении эволюции; то же делает человеческий разум и «тайная доктрина», и эта идея находит поддержку в древних легендах и мифах, и даже в самой Библии, если читать ее между строк. Мы видим, как цветок развивается из почки, и почка от семени. Но откуда развивается последнее со всей его заранее предопределенной программой физической трансформации и его невидимыми, следовательно, духовными силами, которые постепенно развивают его форму, цвет и запах? Слово «эволюция» само говорит за себя. Зародыш нынешней человеческой расы должен был предсуществовать в породителе этой расы, как семя, в котором лежит сокрытый цветок будущего лета, должно было развиться в оболочке цветка-породителя. Породитель может только немножко отличиться от порождаемого, но все же он отличается от будущего потомства. Допотопными предками нынешнего слона и ящерицы, возможно, были мамонт и плезиозавр; почему же тогда предками нынешней человеческой расы не могли быть великаны Вед, «Волюспы» и «Книги Бытия»? В то время как положительно абсурдно будет верить, что имело место «преображение видов», как думают некоторые более материалистические эволюционисты, естественно будет думать, что каждый род, начиная от моллюсков и кончая обезьяной-человеком, видоизменялся, развиваясь из своей собственной, отличающейся от других, первоначальной формы. Предположим, что мы допускаем, что «животные произошли, самое большое, только от четырех или пяти прародителей» [164, с. 484], и что даже, а la rigueur,[137] «все органические существа, которые когда-либо жили на этой земле, произошли из какой-то одной первоначальной формы»;[138] все же никто, кроме совершенно слепого материалиста, совершенно лишенного интуиции, может серьезно ожидать, что он увидит «в далеком будущем… психологию, базирующуюся на новой основе, при которой не будет надобности достигать мыслительных сил и способностей постепенно» [164, с. 488].
Физический человек, как продукт эволюции, может быть оставлен в руках ученого точной науки. Никто, кроме него, не может пролить света на физическое происхождение расы. Но мы должны решительно отказать материалисту в этой же привилегии по отношению к вопросу о человеческой психической и духовной эволюции, ибо он и его высшие способности не могут быть доказаны никаким решительным доказательством, что они «постольку же являются продуктами эволюции, поскольку такими являются скромнейшее растение или простейший червь».[139]
Высказав это, мы продолжим показ эволюционных гипотез старого брахманизма, воплощенных ими в аллегории о Земном дереве. Индусы представляют свое мифическое дерево, которое они называют Ашвата, по другому, не так, как скандинавы. Оно описывается ими, как растущее наоборот – ветви простираются книзу, а корни кверху. Первые олицетворяют внешний мир чувств, т. е. видимую космическую вселенную, а последние – невидимый мир духа, потому что корни местом своего происхождения имеют в небесных сферах, где со времен сотворения мира человечество помещало своих незримых богов. Так как творящая энергия возникла в первоначальной точке, то религиозные символы всех народов представляют ясные иллюстрации этой метафизической гипотезы, проповедуемой Пифагором, Платоном и другими философами.
«Эти халдеи», – говорит Филон [165, § 32], – «были того мнения, что космос в сущем есть единая точка, являющаяся или самим Богом (Теос) или тем, что в ней является Богом, подразумевая душу всего сущего».
Египетские пирамиды также символически представляют эту идею земного дерева. Ее вершина является мистическим звеном между небесами и землей и выражает идею корня, тогда как основание представляет расходящиеся ветви, простирающиеся к четырем странам света материальной вселенной. Пирамида передает идею, что все сущее имело начало в духе – эволюция изначально началась сверху и распространилась книзу, а не наоборот, как учит теория Дарвина. Другими словами – имела место постепенная материализация форм, продолжавшаяся до тех пор, пока не был достигнут предопределенный рубеж снижения. И этот рубеж является тою точкою, где учение современных эволюционистов вступает на арену спекулятивных гипотез. Дойдя до этого периода, нам легче понять «Антропогенез» Геккеля, который выводит происхождение человека «из его протоплазмического корня, вымокшего в иле морей, которые существовали задолго до того, как закладывались основания самых древнейших скал», – по выражению профессора Гёксли. Мы можем верить, что человек развивался «путем постепенных видоизменений из млекопитающегося обезьяноподобного организма», особенно если вспомним, что (хотя и в более сжатой и менее изысканной, но все же в понятной фразеологии) ту же самую теорию, по словам Бероса, много тысяч лет до него преподавал человек-рыба Оаннес или Дагон, полудемон Вавилонии [90, с. 21 и далее]. Мы можем добавить в качестве интересного факта, что древняя теория эволюции не только забальзамирована в аллегории и легенде, но также изображена на стенах некоторых храмов в Индии и в виде фрагментов находима в изображениях Египта и на каменных глыбах Нимроуда и Ниневии, открытых и откопанных Лайардом.
Но что находится позади той точки, от которой начинается дарвинская линия происхождения? С точки зрения Дарвина, там нет ничего, кроме «неподдающихся проверке гипотез». Ибо, по его словам, он рассматривает все существа, «как прямых потомков от каких-то малочисленных существ, которые жили задолго до того, как отложилось первое залегание силурийских напластований» [164, с. 448, 489]. Он даже не пытается нам показать, кто эти «малочисленные существа» были. Но уже одно это, что он вообще допускает их существование, вполне отвечает нашим целям, ибо мы хотим обратиться к древним за подтверждением и помощью, и эта идея теперь как бы получает печать научного одобрения. Принимая во внимание все перемены, через которые прошла наша планета в отношении температуры, климата, почвы и – если это нам простят, имея в виду недавние открытия – электромагнетических условий, – смел будет, действительно, тот, кто осмелится сказать, что что-нибудь в нынешней науке противоречит древней гипотезе о до-силурийском человеке. Каменные топоры, впервые найденные Бучером де Пертес в долине Соммы, доказывает, что люди существовали так давно, что это не поддается вычислению. Если верить Бюхнеру, человек должен был существовать даже до и в течение ледникового периода, в разделе четвертого периода, именуемом делювиальным. Но кто может сказать, что скажут нам дальнейшие открытия?
Итак, если у нас имеются неоспоримые доказательства, что человечество существовало так давно, то должны были также произойти чудесные модификации в его физическом строении, соответствующие изменениям климата и атмосферы. Не кажется ли, что это показывает по аналогии, что, проследив эволюцию в обратном направлении, могут быть найдены другие модификации, которые соответствуют наиболее отдаленным предкам «ледового периода» и которые могли жить одновременно с девонскими рыбами или силурийскими моллюсками? Правда, они не оставили за собой ни кремниевых топоров, ни костей, ни пещерных отложений; но если древние сведения правильны, то человеческие расы в то время состояли не только из гигантов или «могущественных знаменитых людей», но также и из «сынов Божиих». Если тех, кто верят в эволюцию духа так же твердо, как материалисты верят в эволюцию материи, – обвиняют в том, что они якобы учат «неподдающимся проверке гипотезам», то как легко они могут отпарировать это обвинение, указав своим обвинителям, что по их собственному признанию их физическая эволюция все еще есть «непроверенная, если не в самом деле неподдающаяся проверке гипотеза» [166]. Первые, по крайней мере, имеют выводимые путем умозаключений доказательства легендарных мифов, седая древность которых доказана и философами и археологами, тогда как их противники не имеют ничего подобного, если они не воспользуются одною частью древних изобразительных письмен и не предадут замалчиванию остальное.
Это более, чем удачно, что в то время как некоторые ученые, заслуженно прославившиеся, будут категорически возражать против наших гипотез, исследования и труды других ученых, не менее выдающихся, кажется, полностью поддерживают наши взгляды. В недавнем труде Альфреда Р. Уоллеса «Географическое распределение животных» мы находим, что автор серьезно придерживается идеи о «каком-то медленном процессе развития» нынешних видов из других, предшествовавших им – его идея простирается назад на неисчислимые серии циклов. И если животные могли предшествовать животным, то почему животный человек, которому еще дальше назад предшествовал совершенно «духовный» человек, «сын Божий», не мог предшествовать нашей человеческой расе?
А теперь мы можем еще раз вернуться к символоведению древних времен и их физико-религиозных мифов. Прежде чем мы закончим этот труд, мы надеемся наглядно продемонстрировать более или менее успешно, как тесно концепции последних совпадают с достижениями современной науки в физике и в натурфилософии. Под усложненной эмблематикой и своеобразной фразеологией священнослужительского класса древних времен лежат неиспользованные намеки на науки, пока что еще неоткрытые в нынешнем цикле. Как бы хорошо ни был ученый ознакомлен с иератическим письмом и иероглифической системой египтян, он прежде всего должен научиться просеивать их записи. Он должен убедиться, с линейкой и циркулем в руках, что изобразительное письмо, которое он исследует, соответствует в точности определенным зафиксированным геометрическим фигурам, которые являются сокровенными ключами к таким записям, и только после этого он может отважиться на их истолкование.
Но есть мифы, которые говорят сами за себя. К этому классу мы можем причислить двуполых первосозидателей всех космогоний. Греческий Зевс-Зен (эфир) и Катония (хаотическая земля) и Метис (вода) его жены; Озирис и Изида-Латона – первый бог также представляет эфир – первую эманацию верховного божества, Амона, первичного источника света; богиня опять-таки землю и воду; Митра (Mithras),[140] скалорожденный бог, символ мужского земного огня или олицетворение изначального света, и Митра (Mitra), богиня огня, одновременно его мать и жена; чистый элемент огня (действующий, или мужской, принцип) рассматривается как свет и тепло в соединении с землей и водой (женский, или пассивный, элемент космического зарождения). Митра есть сын Борджа, персидской земной горы, откуда он вылетает в виде луча света; Брахма, бог огня и его богатая потомством супруга; и индийская Унгхи, сияющее божество, из тела которой исходят тысячи потоков славы и семь языков пламени, и в чью честь Сагнику брахманы до нынешнего дня поддерживают постоянный огонь; Шива, олицетворяющий земную гору индусов – Меру (Гималаи). Этот ужасный бог огня, про которого легенда говорит, что он спустился с неба, подобно еврейскому Иегове, в столбе огня, и еще дюжина других архаических двуполых божеств, которые все громко провозглашают свое скрытое значение. И что же другое могут означать эти двойственные мифы, как не физико-химический принцип первоначального созидания? Первое раскрытие Верховной Причины в своем тройном проявлении как дух, сила и материя; божественная корреляция в своей точке отправления в эволюцию, аллегоризированная, как бракосочетание огня и воды, продуктов электризующего духа, союз мужского действующего принципа с женским пассивным элементом, которые становятся родителями их теллурического дитяти, космической материи, первоматерии, чей дух есть эфир, астральный свет!
Таким образом, все эти земные горы и земные яйца, земные деревья и земные змии и колонны являются символами, олицетворяющими научную истину натурфилософии. Все эти горы содержат, с очень незначительными вариациями, аллегорически выраженные описания первоначальной космогонии; земные деревья – это последовавшая эволюция духа и материи; земные змеи и колонны – символические памятники различных атрибутов этой двойной эволюции в ее бесконечных корреляциях космических сил. В таинственных убежищах этой горы – вселенской матрице – боги (силы) приготавливают атомические зародыши органической жизни и в то же самое время готовят жизненный напиток, который, если раз его попробовал, пробуждает в материальном человеке духовного человека. Сома, жертвенный напиток индусов является этим священным питьем. Ибо при создании первоматерии в то время, как грубейшие части ее употреблялись на построение физического зародышевого мира, более божественная сущность ее наполнила вселенную, незримо насыщая и окутывая своими эфирными волнами новорожденное дитя, развивая и побуждая его к активности, пока он медленно выявлялся из вечного хаоса.
От поэзии абстрактных концепций эти земные мифы постепенно перешли в конкретные изображения космических символов, каковые теперь обнаруживает археология. Змей, который играет такую выдающуюся роль в образах древности, был низведен нелепым толкованием змея из «Книги Бытия» в Сатану, в Князя Тьмы, тогда как это есть самый простой изо всех мифов в его разнообразном символизме. В одном значении это есть добрый гений – эмблема врачебного искусства и человеческого бессмертия. Он обвивает изображения большинства богов санитарии и гигиены. Чаша здоровья в египетских мистериях была обвита змеями. Так как зло может возникнуть из чрезмерного добра, то змей, с другой точки зрения, олицетворяет материю, которая, чем больше удаляется от своего первоисточника духа, тем больше подвержена злу. В старейших египетских изображениях, например, в космогонических аллегориях Нефа земной змей, когда он олицетворяет материю, обычно представляется заключенным в круг; он лежит поперек его экватора, указывая этим, что вселенная астрального света, из которой развился физический мир, в то же самое время, когда она охватывает материальный мир, в свою очередь охвачена Эмефтом или Верховной Первопричиной, Пта, производящий Ра и мириады форм, которым он дает жизнь, показан выползающим из земного яйца, так как это наиболее знакомая форма того, в чем заложен и развивается зародыш каждого живого существа. Когда змей представляет вечность и бессмертие, он обвивает планету, кусая собственный хвост. Тогда он становится астральным светом. Ученики школы Ферекида учили, что эфир (Зевс или Зен) есть высочайшее небо, которое заключает в себе высшее небо, и его свет (астрал) есть концентрированный изначальный элемент.
Таково происхождение змея, переделанного в христианских веках в Сатану. Он есть Од, Об и Аур Моисея и каббалистов. Когда он в своем пассивном состоянии, когда он действует на тех, кто невольно бывают втянуты в его ток, – астральный свет есть Об или Пифон. Моисей решил истребить всех тех, кто, будучи чувствительным к его влиянию, позволяют себе легко подпадать под власть порочных сущностей, которые носятся по астральным волнам точно рыба в воде; сущностей, которые окружают нас и которых Бульвер-Литтон называет в «Занони» «обитателями порога». Он становится Од, как только его оживотворяет сознательный ток бессмертной души; ибо тогда астральные токи действуют под руководством или адепта, духа чистого, или же способного месмеризатора, который сам чист или знает, как направлять слепые силы. В таких случаях даже высокий планетный дух, один из того класса существ, которые никогда не были (хотя среди этих иерархий имеются многие, кто раньше жили на нашей земле), спускается временно в нашу сферу и, очищая окружающую сферу, дает способность субъекту видеть, открывая в нем родники истинно-божественных пророчеств. Что же касается термина Аур, то это слово употребляется для обозначения неких оккультных свойств универсального посредника, которые касаются непосредственно алхимии и не представляют интереса широкой публике.
Создатель гомеомерийской[141] философской системы – Анаксагор из Клазомены твердо верил, что духовные прототипы всего, а также их элементы находимы в беспредельном эфире, где они порождаются, откуда они исходят и куда они возвращаются с земли. Так же, как индусы, которые олицетворили свою Акашу (небо или эфир) и сделали из нее божественную сущность, греки и латины обожествили эфир. Вергилий называет Зевса отцом вездесущего эфира [167, кн. ii]; Магнус, великий бог, Эфир.
Существа, о которых мы говорили выше, суть элементальные духи каббалистов,[142] которые христианским духовенством считаются «дьяволами», врагами человечества.
«Уже Тертуллиан», – серьезно говорит де Мюссе в своей главе о дьяволах, – «формально раскрыл секрет их коварства».
Открытие, которому нет цены. А теперь, когда мы так много узнали о мыслительных трудах святых отцов и их достижениях по астральной антропологии, должны ли мы, вообще, удивляться тому, что в своем усердии к духовным исследованиям они настолько пренебрегли своей собственной планетой, что временами отказывают ей в праве двигаться и даже быть круглой?
А вот что мы находим у Лангхорна, переводчика Плутарха:
«Дионисий из Геликарнасса [L, II] придерживается того мнения, что Нума построил храм Весты в круглой форме для того, чтобы представить форму Земли, ибо под Вестой он подразумевал Землю».Кроме того, Филолай вместе с другими пифагорейцами верил, что элемент огня помещен в центре вселенной; и Плутарх, говоря об этом предмете, бросает замечание о пифагорейцах, что
«они полагают, что Земля не без движения и также не расположена в центре мира, но совершает свое вращение вокруг сферы огня, будучи ни самой ценной, ни главной частью великой машины».Как сообщают, и Платон придерживался того же мнения. Поэтому, кажется, что пифагорейцы опередили открытие Галилея.
Стоит раз допустить существование невидимой вселенной, что, кажется, факт, если рассуждения авторов «Невидимой вселенной» когда-нибудь будут приняты их коллегами, – как многие из феноменов, до сих пор казавшихся таинственными и необъяснимыми, становятся простыми и понятными. Она действует на организм магнетизированных медиумов; она пронизывает и насыщает их насквозь, будь она направлена могучею волею месмеризатора или же невидимыми существами, которые достигают тех же результатов. Раз это молчаливое действо совершено, астральный или звездный призрак месмеризованного субъекта покидает свою парализованную земную оболочку и, побродивши по беспредельному пространству, возносится к порогу таинственной «сферы». Для него врата портала, возвышающегося над входом в «молчаливую страну», частично раскрыты; они широко распахнутся перед душой погрузившегося в транс сомнамбула или сомнамбулы только в тот день, когда, соединившись со своей высшей бессмертной сущностью, она навсегда покидает свою смертную оболочку. А до тех пор ясновидец или ясновидица могут смотреть только через щель; от остроты духовного зрения ясновидца зависит, больше или меньше он увидит в эту щель.
Тройственность в единстве – это идея общая всех древних народов. Три Деджотас – индийская Тримурти; Три Головы еврейской каббалы.[143] «Три головы высечены одна в другой и одна над другой». Троица египтян и троица мифологической Греции одинаково были изображениями первой тройной эманации, содержащей два мужских и один женский принцип. Это союз мужского Логоса или мудрости, проявленного божества, с женской Аура или Anima Mundi – «Святая Пневма», которая есть Сефира каббалистов и София утонченных гностиков, – которая произвела все, видимое и невидимое. В то время, как истинное метафизическое толкование этой вселенской догмы оставалось в святилищах, греки со своими поэтическими инстинктами олицетворяли ее во многих очаровательных мифах. В празднествах в честь бога Диониса Нонна, бог Вакх, между прочими аллегориями, представлен, как влюбившийся в нежное дуновение (Святая Пневма), по имени Аура Плацида.[144] А теперь мы представляем слово Годфри Хиггинсу:
«Когда невежественные Отцы составляли свой календарь, они сделали из этого нежного дуновения зефира двух римско-католических святых!!»Святые Аура и Плацида; – мало того, они дошли до того, что из веселого бога Вакха сделали святого Вакха и, в самом деле, показывают его гроб и останки в Риме. Празднование дня обоих «благословенных святых» приходится на 5-е октября, в конце праздника св. Вакха [52].
Насколько более поэтичен религиозный дух, находимый в «языческих» легендах Севера о творении, и насколько его там больше! В беспредельной пропасти мировой бездны, в Гиннунгагапе, где в слепой ярости свирепствуют и сталкиваются космическая материя и изначальные силы, внезапно подул несущий таяние теплый ветер. Это «непроявленный Бог» послал свое благодетельное дыхание из Маспелхейма, сферы небесного огня, в сияющих лучах которого пребывает это великое Существо, далеко за пределами материального мира; и animus этого Невидимого, Дух, витающий над темными бездонными водами, вызывает порядок из хаоса, а после того, как дала первый импульс всему творению, первопричина удаляется и остается навсегда в statu abscondito![145]