Блейк Дженнифер. Любовь и дым

   В голове у нее мелькнула мысль: а не замешан ли здесь кто-то еще. Констанция, не церемонясь, давала ему понять, что считает его привлекательным. Они вдвоем мило любезничали на галерее, когда она вошла. Но, похоже, Дант покинул дом, даже не попрощавшись с бывшей женой Ноэля. Звук его отъезжающей машины раздался слишком быстро после его ухода.
   Рива шла вниз, к себе в спальню. Там она сняла жакет и бросила его на кровать. С усталым вздохом закинула назад руки, чтобы расстегнуть пуговицу на шелковой блузке.
   Наверное, она могла бы попросить Данта помочь ей. Так как она зависела лишь от себя самой, то могла не заботиться о том, что именно подумают о ее поведении другие. Если она не обращалась к ним за помощью, то они не имели права навязывать ей свое мнение. Ей нравилось жить по таким правилам. Но ей не нравилось, что тем не менее она ощущала необходимость в ком-то. Чаще, чем нужно, эти люди, в которых она нуждалась, покидали ее — из-за смерти, или по другим причинам. Менее болезненно зависеть лишь от самой себя.
   Ну и к тому же быть независимой значило никому себя не навязывать. Ей была ненавистна одна лишь мысль, что привязанность Данта она могла бы использовать для каких-то своих целей. Иногда она думала, что Дант был не против этого. Но она не могла. Это было бы нечестно. Беда же в том, как Дант полагал, что ей нечестно обходиться без него.
   Она сняла блузку, выскользнула из юбки. Подошла к гардеробу, чтобы повесить их на место, сняла туфли и наклонилась, чтобы поставить их на нижнюю полку. На лице ее появилось раздражение. На полу валялись ее туфли, а на них брошено ее платье. Опять Маргарет лазила в ее гардероб. На платье было жирное пятно.
   Риве была ненавистна подобная неряшливость. Она не всегда убирала на место свои вещи, но, по крайней мере, вешала их на стул, чтобы не помять. Иногда она задавалась вопросом, не специально ли сестра так небрежно обращалась с ее одеждой, которую одалживала. Кажется, ей было необходимо показать, какое малое впечатление производит на нее цена платьев и костюмов Ривы. А может быть, она мстила Риве за то, что эти дорогие вещи Рива надевала первой. В любом случае не сейчас говорить с Маргарет на эту тему. Ее сестра и так слишком расстроена. Однако необходимо пойти к ней и поговорить, поинтересоваться ее самочувствием, нет ли у нее проблем с сердцем.
   Рива обнаружила, что Маргарет сидит в передней гостиной, в полумраке, в уголке дивана, обняв руками подтянутые к лицу колени. Она улыбнулась Риве болезненной улыбкой.
   Рива уселась рядом с Маргарет.
   — Ну и что ты здесь делаешь совсем одна?
   — Вряд ли кому-нибудь подходит сейчас моя компания.
   Подходит? Специально ли Маргарет употребила именно это слово? Рива не стала ничего говорить, чтобы не усугублять то угнетенное состояние, в котором пребывала ее сестра.
   — Тебе нужно выйти и присоединиться ко всем остальным. Уныние и нытье тебе не помогут.
   — Много ты об этом знаешь, — ответила Маргарет. Она закрыла лицо руками. — О, Рива, что мне делать, если Ботинки уйдет от меня? Он — это все, что у меня есть. Я умру, я просто умру.
   — Ты будешь жить, как все мы живем после потери человека, бывшего для нас очень важным. Не так-то легко умереть от печали.
   Маргарет неприязненно поглядела на Риву. Ее будто бы ранило отсутствие сострадания в голосе сестры, та как будто не сопереживала ее горю. Однако Маргарет быстро очнулась от излишней углубленности в собственные переживания.
   — Но я люблю Ботинки! — закричала она.
   Рива подумала: неужели Маргарет не приходило в голову, что и она любила свое дитя, своего мужа. В ее жизни были и иные потери, о которых Маргарет не имела никакого понятия. Она и не желала о них что-либо знать. Сама же Рива очень остро чувствовала, насколько одинока она в переживании давних, прошлых печалей.
   — Ты сказала Ботинкам, что любишь его? — спросила она.
   — Я не могла. Мы не привыкли…
   — Тогда не жди, что он сам узнает об этом.
   — Это все Эдисон виноват. Это не мужчина, а животное, грязное животное, разрушившее мою жизнь. Ему и дела до меня никакого не было, только его желание, то, что ему было нужно. Я для него — не человек, его интересовало лишь мое тело. Еще одна победа для его мужского самоутверждения!
   Как всегда, в бедах Маргарет были виновны все, кроме нее самой. Она талдычит одно и то же, как пономарь. Это уже слишком! Рива ощутила прилив злости, попыталась сдержать себя, но не смогла.
   — Эдисон, конечно, вел себя как животное. Но не он пришел к тебе, Маргарет, ты пришла к нему. Все, что произошло, произошло отчасти по твоей вине. Но это — не конец света. Мы все совершаем ошибки. Признай это — и забудь! Все в порядке. По крайней мере, мы все извлекли из происшедшего урок.
   — Ах, как философски ты рассуждаешь! Надеюсь, что ты вспомнишь свои слова, когда придет твой черед. Тебя-то он на самом деле домогается.
   — Да мой черед давно прошел!
   — Но если ты не остановишь его, он снова наступит.
   — Совсем недавно ты предлагала мне отдаться Эдисону — не так ли? Как видишь, это все же не так легко, как ты думала.
   — Я решила, что ты должна сделать что-нибудь в отношении его. Ты — Рива Столет. Твое имя имеет вес.
   — И что же ты предлагаешь?
   Маргарет беспомощно развела руками:
   — Я не знаю, ты лучше в этих делах разбираешься. Ты знаешь самых разных людей. У тебя масса влиятельных знакомых. Позвони кому-нибудь. Не стоит сидеть сложа руки и ждать, что еще выкинет Эдисон Галлант. Сделай первый шаг.
   Снаружи раздался шум подъезжающей машины. Рива взглянула через кружевные занавеси, висевшие под старинными шелковыми шторами.
   — Похоже, Эдисона уже не опередить.
   — То есть? — В голосе Маргарет зазвучало беспокойство.
   — Он идет сюда.
   Лицо Маргарет побелело, она плотно сжала колени.
   — Чего он хочет? Я не могу его видеть, я не могу! Куда мне спрятаться?
   — Не будь дурой! — заметила Рива резко, затем продолжила умиротворяюще: — Нет никакой нужды прятаться, хотя не стоит вам двоим сейчас и видеться. Оставайся на месте. Абрахам выяснит, зачем он приехал.
   Маргарет, кажется, слова Ривы не убедили, но она не двинулась со своего места. Обе внимательно слушали, как дворецкий неторопливо пошел открывать дверь, услышали, как пожилой человек попросил Эдисона пройти в библиотеку. Через несколько секунд в дверь гостиной постучали. Абрахам заглянул внутрь.
   — Миссис Рива, вас хочет видеть какой-то джентльмен, — сказал он, выделив голосом слово «джентльмен», как это делают слуги-южане, когда сомневаются в подлинном статусе человека.
   — Спасибо, Абрахам, — ответила Рива Она бросила взгляд на сестру, которая съежилась на диване так, будто желала спрятаться в нем полностью. Рива поднялась и решительно направилась к двери.
   Старик настороженно посмотрел на нее.
   — Мне сказать о визитере мистеру Ноэлю — он недавно вернулся домой?
   — Спасибо, все в порядке. Я сама все устрою.
   На лице Абрахама отразилось сомнение, но он пропустил ее вперед, затем открыл дверь в библиотеке. Когда она вошла, он осторожно закрыл дверь.
   Эдисон держал в руке книгу — первое издание «И восходит солнце» из коллекции Космо. Увидев Риву, он поставил книгу на место.
   — Очень мило. Мой вкус к надежному помещению капитала не идет дальше скаковых лошадей и акций. Каждому свое, как говорится.
   Рива слушала неуважительные замечания Эдисона, наблюдала, как небрежно он держал ценную книгу, доставлявшую столько удовольствия Космо, как нагло, почти по-хозяйски, он вел себя в комнате, бывшей сутью Бон Ви, его центром, — и ее начала охватывать ярость. Она убила бы его сейчас. Окажись в ее руках оружие, Эдисон был бы мертв. Это страшило, но и придавало бодрости.
   — Что ты здесь делаешь? — спросила она. — Как ты смеешь показываться после того, что сделал с Маргарет?
   — Маргарет? Я не сделал ничего такого, что противоречило бы ее собственному желанию.
   Улыбка его была столь самодовольной, что она хотела бы ударить его по лицу хлыстом.
   — Ты лжешь!
   — Разве? Что-то я не слышал, чтобы она звала полицию.
   — Значит, ты руководствуешься таким критерием, определяя, желает или нет женщина заниматься с тобой сексом: вопит она или нет, когда ты закрываешь ей лапами рот.
   — Какой у тебя грязный язычок! — ответил он, но улыбка его стала исчезать.
   — А ты всегда был слишком самодовольным. Удивлена, как это ты не боишься столкнуться с Ботинками.
   — Старина Ботинки? А что мне его бояться? Он наполовину и сам верит, что его жена за этим и пришла ко мне.
   — Ты сумел его в этом убедить.
   — А если и так?
   — Да, ты это сделал — чем хуже думает Ботинки о Маргарет, тем лучше ты себя чувствуешь. Что бы ты ни ответил, все лишь тебе на пользу. Что тебе здесь надо?
   — Ну что же, раз ты так прямо ставишь вопрос, не вижу необходимости быть излишне вежливым в выражениях. Я приехал сюда, чтобы сказать тебе одну-единственную вещь. Или ты придешь ко мне, как это сделала твоя сестра, или я говорю Эрин, кто ее мать.
   Она знала, что это произойдет; не было никакого иного возможного пути, учитывая личность Эдисона.
   — Скажешь Эрин? Превосходно! Я и сама о том же подумывала.
   — Не пытайся лукавить. Если бы ты хотела так поступить, то давно уже это сделала.
   — Возможно. А возможно, и нет. — Она подошла к окну, повернулась к нему спиной. Свет южных летних сумерек проникал через занавеси, бросая отсветы в комнату. В этом ясном свете Рива внимательно поглядела в лицо Эдисону. Оно было опухшим, морщинистым от беспутного образа жизни, совершенно некрасивым. Волосы его заметно поредели. Поэтому он казался довольно слабым. Наконец она сказала:
   — Мне интересно, осознаешь ли ты, что теряешь, отказывая мне в столь незначительной услуге. Один мой знакомый сегодня говорил о влиятельных и богатых друзьях. Может быть, стоит тебе напомнить, что я смогу тебе помочь в случае достижения согласия, но смогу и помешать.
   Он рассмеялся:
   — Никогда не слышал более бессмысленной угрозы.
   — Не путай слова с делами.
   — Меня никто не сможет испугать. Я иду своим путем, леди, и не вам стать моим препятствием. Мне не нужны ни ваши друзья, ни ваши деньги. У меня вдосталь и того и другого. Но мне нужно оказаться поверх тебя. Я этого хочу, и я это получу, потому что ты сама мне это дашь по той же самой причине, по которой не станешь болтать о том, что было много лет назад. Ты сама напугана и не станешь мешать мне с помощью твоих денежных друзей. Ты боишься потерять то, что имеешь. Тебе нравится быть тетушкой Ривой и миссис Столет из Бон Ви и «Столет корпорейшн». Ты у меня в руках, леди, и чем быстрее ты это поймешь, тем лучше нам обоим будет.
   Слова его содержали немалую долю правды, и это превратило ее гнев в холодность. Спокойно и тихо она ответила:
   — Я скорее умру.
   — О, и это можно устроить.
   В словах таилась угроза. Она услышала ее, почувствовала, как угроза проникает через поры ее тела, как охватывает ее. Однако, видимо, он не собирался этого говорить, потому, что его сузившиеся было глаза расширились. Он как будто понял свою ошибку.
   Рива так сосредоточенно разговаривала с человеком, стоявшим перед ней, что не слышала, как открылась входная дверь.
   — Становится моей дурной привычкой появляться в самый разгар вашей ссоры, — заметил Ноэль, входя.
   Рива ощутила и облегчение, и беспокойство от его появления. Эти чувства были так сильны, что она не сразу нашла что сказать.
   — Нет никакой ссоры. Эдисон и я обсуждали одну небольшую несуразицу. Так как наконец мы пришли к взаимопониманию, он собирается уходить.
   — Вы собираетесь уходить? — спросил Ноэль Эдисона.
   Слова были сказаны вежливо, но в них звучал вызов предыдущих поколений джентльменов-южан, привыкших защищать свою собственность и всех, кто находится в границах этой собственности. Эдисон понял эту интонацию, потому что ответил Ноэлю взглядом, полным ненависти. Он повернулся лицом к нему, широко расставив ноги и уперев кулаки в бедра:
   — Я уйду, когда сочту нужным.
   Ноэль ринулся на Эдисона с силой отпущенной стальной пружины, схватил его за запястье и повернул вокруг своей оси, заломив руку за спину и крепко ее зажав. Одновременно он схватил Эдисона за шею. Кандидата в губернаторы буквально вышвырнули из комнаты, а он, задыхаясь от ярости, извергал ругательства.
   Абрахам уже поджидал их в холле и предусмотрительно открыл парадную дверь. Ноэль с силой швырнул Эдисона, так что тот пролетел через галерею и очутился на ступеньках, едва не потеряв равновесия. Дворецкий захлопнул дверь и отряхнул руки. Насвистывая какой-то мотивчик, он удовлетворенно кивнул Ноэлю и подмигнул Риве, а затем двинулся в глубь холла.
   Было слышно, как Эдисон завел мотор машины и с ревом укатил вниз по дорожке. Ноэль повернулся к Риве и двинулся было к ней, но, встревоженная неожиданно серьезным выражением его лица, она отступила в кабинет и отошла к самой дальней стене.
   — Абрахам привел тебя, да? — спросила она через плечо.
   — Он решил, что меня может заинтересовать происходящее.
   — Да? — Что именно слышал Ноэль? Как много он понял? Понять что-либо из его слов было невозможно.
   Ноэль ничего больше не ответил — он просто смотрел на нее.
   Последние розовые отсветы вечера падали, через окна, и вокруг головы Ривы образовался как будто розовый нимб. В своем кремовом одеянии, с волосами, рассыпанными по плечам, она была каким-то неземным существом, а не из плоти и крови.
   Ноэль слышал угрозы Эдисона, и это был достаточный предлог, чтобы наброситься на него. Надо бы как-то загладить свою вину. Он жаждал задать Риве вопросы, взять ее за руки.
   Чтобы не совершить ничего импульсивного, Ноэль опустил глаза и сделал вид, что поправляет рукава рубашки. Наконец он произнес:
   — Если я смутил тебя своим чисто мужским поступком, извини. Но мне не понравилась интонация Галланта, и к тому же — это мой дом.
   — Да, верно. Я забыла.
   — Я имею в виду, что отвечаю за все происходящее под крышей этого дома. Как бы мало меня ни касалось, что именно происходит между вами с Галлантом, но я не позволю ему оскорблять тебя здесь и уходить как ни в чем не бывало.
   — Мне нужно тебя за это поблагодарить.
   — Не стоит, я сделал это не только ради тебя одной. Я сделал это и ради самого себя, и каким-то образом ради своего отца.
   Ярости не было больше в его голосе. Она медленно повернулась к нему и ответила:
   — В любом случае я выиграла от этого, и я ценю это.
   — Спасибо на добром слове.
   Это был тупик. Рива внимательно разглядывала угловатое лицо Ноэля и думала: случайно или специально все это он сделал? Нужно ли продолжать бессмысленный обмен любезностями или стоит прекратить это общение? Они долю стояли друг против друга в молчании, пока не появился Абрахам и не пригласил их на обед.
 
   Анна лежала, отвернув голову в сторону и плотно закрыв глаза. Эдисон пыхтел и рычал, делая судорожные движения. Наконец он кончил и скатился с нее. Он пошел в ванную комнату, но Анна все еще не двигалась, она даже не сдвинула ноги и не натянула ночную рубашку. Она лежала в предрассветный час в постели, и все ее мышцы были сведены от ярости и неудовлетворенного желания. Она думала об измене.
   Что это такое — заниматься любовью, а не быть просто использованной мужчиной, который
   хочет сбросить накопившееся напряжение или перед отправлением в очередную предвыборную поездку про запас трахнуться? Как бы это было, если бы мужчина касался ее с нежностью, думая о ее тревогах, о ее потребностях? На несколько секунд она представила себе, что занимается любовью с Дантом Ромоли. Ей стало легче, но удовлетворения все равно не было.
   Она могла бы и отказать. Она уже думала о таком варианте, о том, что она отпихнет мужа и потребует, чтобы он оставил ее в покое. Но, пожалуй, у нее после этого лишь станет больше синяков. Вероятно, вечером в Бон Ви что-то произошло, потому что он вернулся кипя от ярости и ругаясь на чем свет стоит. В этот момент ему нужно было над кем-либо властвовать. Ну а так как эта не могла быть Рива Столет, досталось ей. В конце концов, она может ему и отплатить. Метод стар, как жизнь, и он более подходящ в данной ситуации.
   Мысль была не нова. В течение многих лет время от времени идея эта являлась к ней. Но она казалась ей отвратительной, унизительной, противоречила ее взглядам на любовь, на священную сущность брака, ее клятвам перед алтарем. Пока она не встретила Данта. Теперь же для осуществления идеи требовалось лишь немного смелости. Есть ли у нее смелость?
   Анна приготовила накануне чемодан Эдисона. Это был совсем маленький чемоданчик, потому что уезжал он лишь на три дня. Может быть, на четыре, Несмотря на это, Эдисон вызвал носильщика. Невозможно, чтобы такой важный человек, как кандидат в губернаторы, занимался чем-то столь незначительным, как перенос собственного багажа, и чтобы его видели за эгим занятием. Пусть и в пять утра. Конечно, в аэропорту ему придется преодолеть несколько метров от здания до частного самолета, которым он пользовался для непродолжительных поездок. Но там его никто не увидит.
   Эдисон нетерпеливо расхаживал по гостиной в ожидании носильщика, а Анна притворилась спящей. Когда носильщик явился, ее муж угнел, не сказав ни слова. Она вздохнула с облегчением, так как не чувствовала потребности в прощании.
   Через несколько минут она села в постели, включила лампу и продолжила чтение начатой накануне книги. Она попыталась читать, но вскоре устала, потушила свет, вытянулась, наслаждаясь тем, что никого, кроме нее, нет в постели. Проснулась она около десяти утра, протянула руку за телефонной книжкой и нашла номер Данта. Глубоко вздохнув, она набрала его номер.
 
   Рабочий день был в разгаре, и Рива обсуждала с одним из вице-президентов корпорации вопрос о выплате страховки за неотгруженные в одном африканском порту несколько тысяч тонн бананов. Зазвонил телефон. Она ощутила раздражение, но винить было некого: забыла предупредить секретаршу, чтобы та сама отвечала на звонки.
   Звонил Дат.
   — Я не отрываю тебя от чего-нибудь важного? Я могу перезвонить позже.
   — Нет, нет, — ответила Рива, переходя на более непринужденный тон, хотя и с трудом. — Я хочу тебе сказать о вчерашнем…
   — Поэтому я и решил тебе позвонить. Я — самая настоящая задница. Извини меня, пожалуйста.
   — Ничего, — ответила она, искоса глядя на вице-президента, ожидавшего продолжения разговора. — Наверное, мне на самом деле надо было тебе сказать, что происходит.
   — Ты не должна мне ничего рассказывать. Это на самом деле моя вина. Наверное, я переработал, да еще это дерьмовое дельце с «Экстазом».
   — Так и неизвестно, кто привозит наркотик?
   — Нет. Впечатление, что мой ресторан выбрали специально. Я послал нескольких людей выяснить, что к чему, но все держат язык за зубами. Я даже решил уехать куда-нибудь в горы на пару дней, чтобы заново взглянуть на все дело. Не хочешь ко мне присоединиться?
   — Если бы я только могла, — сказала Рива совершенно искренне. — Но дом полон гостей, и этот пройдоха Эдисон… Но вот что я тебе скажу. Может быть, ты поедешь в дом в Колорадо? Нужно же, чтобы кто-нибудь там жил.
   — Это было бы великолепно. Если ты не возражаешь. Последние слова были просто вежливостью.
   — Ты же знаешь, я не против. Я уже давным-давно говорила тебе, что ты можешь ездить туда, когда захочешь.
   — Ты уверена, что не можешь со мной поехать?
   — Ты просто искуситель, но я на самом деле не могу.
   Рива пообещала, что ее секретарь позвонит в Колорадо, чтобы семейная пара, присматривающая за домом, приготовила его к приезду гостей. Сделав пару шутливых замечаний, Рива повесила трубку. Она улыбалась и ощущала огромное чувство облегчения. Она не выносила быть с кем бы то ни было в ссоре, но особенно с Дантом.
   Все еще улыбаясь, она продолжила деловой разговор. Но пока она еще не полностью окунулась в изучение контрактов, в голове ее мелькнула мысль, что и на самом деле на субботу или на воскресенье она может туда съездить. Если пригласить Эрин и взять ее с собой, то это может отвлечь ее от поездки в компании Джоша. Да и Маргарет не станет возражать. В любом случает стоит попробовать. Дант такой разумный человек и верный друг. Он достоин приятного сюрприза.

17

   В заливе бушевала буря. По пути в аэропорт Анну предупредил о ней шофер такси. Воздух был удушлив и так насыщен тропическим теплом и влагой, выпаривающейся из Кариб, что ей казалось, что она в парилке. Идя рядом с Дантом по бетонному покрытию, Анна чувствовала, как влажный жар поднимался вокруг ее щиколоток, и видела его мерцающее дрожание в волнах между ней и самолетом. От этих струй самолет, который Дант нанял для рейса в Колорадо, казалось, отплясывал на сврих резиновых колесах, а Анна чувствовала недомогание.
   Конечно, плохое самочувствие было вызвано не только жаркой влажностью. Напряженные нервы и приступы ужаса вызывали неприятные ощущения в желудке и делали ладони липкими от пота. Никогда раньше она так не поступала. Как ни банально, но это было правдой. Никогда она тайно не встречалась с мужчиной в аэропорту, никогда намеренно не скрывала свою наружность с помощью темных очков и наспех купленного светлого парика. Никогда не покупала она белья, чтобы надеть только один раз и затем выбросить, и никогда не доверяла своего тела и доброго имени человеку, которого она едва знала. Не удивительно, что она была напугана. Она была уверена, что это хорошо, иначе она убежала бы.
   Шедший рядом с ней Дант выглядел угрюмым, и она подумала, что необходимость в увертках делала его ничуть не счастливее ее, а, возможно, печалила даже больше, чем ее. Он улыбался, когда смотрел на нее и говорил, как они повеселятся, но она не думала, что это самый захватывающий день в его жизни. И это было еще одной причиной ее беспокойства. Ей казалось, что она вынудила его на уик-энд — предложила уехать именно она, поставив его в положение, когда он не мог отказаться, так как только что с легкостью предложил ей свои услуги, сказав, что почтет это за честь. Конечно же, все могло быть всего лишь ее выдумкой. Она относилась к поколению женщин, привыкших ждать предложений от мужчины. Отход от предписанной ей роли вызывал у нее неудобства, хотя ей и нравилась свобода, которую она при этом получала.
   Анна чувствовала себя свободной. Вопреки страху и недомоганию, внутри нее поднималось, как дрожжи в теплой кухне, радостное возбуждение. Все будет хорошо, как только они поднимутся в воздух. И все станет лучше, когда они наконец выберутся из Нового Орлеана.
   Полет сопровождался сплошными толчками и тряской. Тропическая буря, собравшаяся к северо-востоку от Юкатана, нарушила нормальную погоду в Техасе и Луизиане. В юго-восточной части Техаса выставили наблюдателей за торнадо, который, как ожидалось, будет распространяться на север, становясь все более свирепым по мере приближения шторма к материку. На побережье залива ожидался сырой и неуютный уик-энд, который лучше оставить позади.
   Пилот самолета, молодой, высокий и дружелюбный техасец, выглядел профессионально. Анне показалось, что он раз-другой с любопытством взглянул на них, когда они садились на борт, но большую часть он игнорировал их и занимался своей работой.
   Самолет был просторным. Они с Дантом сидели на противоположных сторонах прохода и могли переговариваться. Но как трудно было найти что-нибудь, ради чего стоило перекрикивать шум мотора. Раз к ней нагнулся Дант, чтобы указать пейзаж под ними через ее иллюминатор. Ее обнаженная рука скользнула по его плечу, и на мгновение она почувствовала через рубашку и его мускулатуру, и тепло его кожи, и приятный шок вызвал в ней волнение. Чуть позже, когда он откидывался назад, его пальцы коснулись ее колена. Она была так напряжена, что нога рефлекторно отреагировала и подпрыгнула словно от удара молоточком невропатолога. Она хихикнула, но чувствовала, что краска заливает ее лицо, и в своем смущении не могла встретиться с ним глазами. Потребовалось несколько секунд, прежде чем она придумала, что сказать, чтобы сгладить инцидент.
   Наконец Анна нашла убежище как своим нервам, так и напряжению, раскрыв какой-то журнал. Со временем жужжание двигателей и покачивание самолета вместе с плохим сном предыдущей ночи навели на нее дремоту, и она закрыла глаза.
   В Денвере было так же жарко, как и в Новом Орлеане, но воздух, по крайней мере, был сухим, и зубчатая пурпурная линия гор, лежащих на западном горизонте, давала надежду на перемену. Как только закрылась дверца джипа, взятого напрокат, Дант включил кондиционер. Двигаясь на полной скорости, они выскочили на шоссе и направились прочь от города.
   Когда они свернули со скоростного шоссе и стали вскарабкиваться в горы, произошла почти сверхъестественная перемена. Они отключили кондиционер и опустили стекла окон, впуская прохладный, свежий, насыщенный кислородом воздух. Оба воскликнули от восторга при виде картины, которая открывалась за поворотами, видами вдвойне удивительными, поскольку они были столь редки в Луизиане. Краски диких цветов, синих люпинов и блестящих оранжево-красных индейских кистей были гораздо ярче, чем у знакомых им полевых цветов, а шершавые грубые глыбы, упавшие и беспорядочно разбросанные по склону, поражали. Анна стянула с себя парик и бросила его назад, освобождая волосы и позволяя ветру продувать их. Настроение у нее улучшилось, и они с Дантом, смеясь, посмотрели друг на друга с внезапным удовольствием, через которое пробивалось предчувствие.