– Спрашивайте! – согласился я.
– Вы не планируете… Люди, с которыми вы общаетесь, дружеские отношения, возникшие у вас здесь… не послужит ли все это материалом для вашего романа?
– Определенно нет, святой отец! – облегченно пообещал я. – Конечно, пережитый опыт отразится на моем творчестве. Но факты непременно будут подвергаться значительным изменениям. Я могу поклясться, что никогда не желал оклеветать вас или обмануть ваше доверие…
– Вы меня неправильно поняли, – прервал меня отец Бреснихан. Легкая морщинка пересекла его чело. – Скажу прямо. Я не могу представить ничего столь… столь пугающего, как мысль воспользоваться молодой женщиной ради материала для…
– И я тоже, – возмущенно ответил я. – Я не принадлежу к подобным экспериментаторам!
Когда отец Бреснихан закурил новую сигарету, его руки дрожали.
– Слава богу, я тоже не хотел бы о вас так думать!
– А второй вопрос, который вы уже задавали мне раньше, не живу ли я в грехе с Гарриет Лисон? – догадался я.
Священник взглянул на меня в упор.
– Так это правда?
Почему я решил больше не лгать ему, не знаю. Я устал от тайн. К тому же церковник был неплохим человеком.
– Да, святой отец, – коротко ответил я.
Он глубоко вздохнул. Красивый голос священника звучал почти просительно, когда он заговорил:
– О, Доминик! Вы ведаете, что творите? Неужели вы не понимаете, какой смертельной опасности подвергается ее душа?
– Святой отец, а вы не задумывались, что любовь между мужчиной и женщиной прекрасна? – возразил я скорее по привычке.
– Любовь? И вы называете животную похоть любовью? – Мой собеседник с трудом держал себя в руках. – Вы возьмете ее с собой в Англию и разрушите жизнь ее мужа? У него больше ничего не осталось, вы же знаете!
– Не возьму. Мы распрощаемся в конце месяца, – искренне произнес я.
– Понятно. – Отец Бреснихан еще раз пристально посмотрел на меня. – Тогда почему вы откладываете расставание? Потому что вам так удобнее?
– Не грубите мне! – воскликнул я раздраженно.
– А разве вы этого не заслужили? Послушайте меня, Доминик. С каждой встречей, когда вы с миссис Лисон… – рот церковника скривился от отвращения, – вы лишний раз терзаете себя, а ваша постыдная привязанность становится сильнее. Вы можете не верить в существование смертного греха. Но вы наносите себе непоправимый вред. Вы, как и я, прекрасно отдаете себе отчет, что у вас с миссис Лисон не может быть ничего общего. Использовать ее лишь для плотского удовольствия цинично, а цинизм приводит к разочарованию и неосознанному презрению ко всему женскому роду. Сблизившись с женщиной из одного лишь плотского желания, вы помимо воли губите свой будущий брак: от всего сердца вы пожелаете жениться на своей избраннице, но ваше сердце будет осквернено. – Священник вздохнул. – Я знаю, вы прискорбно поддались искушению. Если бы ваш отец был жив, я уверен, он посоветовал бы держаться подальше от соблазна и больше не поддаваться ему в оставшиеся дни.
Я был зачарован силой слов святого отца, показавшихся мне, однако, неточными и чересчур упрощающими ситуацию. Я едва не проговорился ему о ребенке (но действительно ли родится ребенок? И от меня ли он?). Сейчас я преклонялся перед отцом Бресниханом.
Тот ласково улыбнулся:
– Вы немного трусите перед серьезным решением, Доминик, как и все мы. Вы обязаны объяснить миссис Лисон при следующей встрече, что вы должны немедленно расстаться. Будьте безжалостны, и не только к ее мольбам, но и к своей гордости самца.
Я хотел было возразить ему, но святой отец быстро продолжил:
– И я тоже вынужден бороться с собственной трусостью. Я непростительно долго откладывал разговор с Фларри Лисоном. Завтра же вечером пойду к нему и предупрежу, чтобы он был с женой построже.
– Но… – беспомощно пробормотал я.
– Он знает о ее отношениях с вами?
– Святой отец, я в этом не уверен. Конечно, мы с Гарри не скрываем нашей дружбы. Фларри никогда не намекал мне, что подозревает нас в чем-то большем, – поразмыслив, сообщил я.
– Понятно.
Аскетичное лицо святого отца выглядело бесстрастным в свете лампы.
– Либо муж покрывает ее грехи, либо он гораздо глупее, чем я думал, – заключил священник. – Все будет в порядке, Доминик. Я не раскрою вашей тайны. Я просто заявлю мистеру Лисону, что его жена позорит мой приход и я не могу мириться с этим больше.
Прежние нотки самоуверенности вернулись в его голос.
– Вы здорово рискуете, святой отец! – улыбнулся я.
– Фларри – жестокий человек, вернее, когда-то был таким. Но я надеюсь, у него не поднимется рука на священника. А вы какого о нем мнения? – заинтересовался отец Бреснихан.
– Он мне симпатичен, хотя ведет совершенно бесцельное существование. Наверное, я смотрю на него немного снисходительно. Флоренс дружелюбен и гостеприимен, но он – человек не моего круга, – косноязычно делился я своими впечатлениями.
– Как и его жена, – подвел итог святой отец. – Считать его пустым человеком, не заслуживающим такой очаровательной жены, не уважающим ее, не уделяющим ей достаточного внимания, – разве это не успокоительно для вашей совести?
– Боюсь, что это правда, – согласился я подавленно.
– Доминик, вы никогда не пытались представить себя на его месте? – Взволнованный голос церковника зазвучал приглушенно и искренне. – Солдат, не понимающий, что его война закончилась. Человек, пьющий, чтобы забыть о ней. Мужчина, у которого ничего не осталось, кроме заложенного поместья и гулящей жены? Разве у вас нет жалости к нему?
Я был невыразимо тронут речью отца Бреснихана. И еще долго после его ухода эти слова звучали у меня в ушах.
На следующее утро лето вернулось во всей красе. Я встретил Гарриет в полдень, упражняющейся в верховой езде, и сказал, что хочу побеседовать с ней.
– Приходи на наше место у реки, – тут же согласилась она. – В десять. Отец Бреснихан сообщил по телефону, что в это время придет к Фларри. Я потихоньку выскользну из дома.
Женщина вонзила шпоры в бока коню и ускакала, прежде чем я успел вымолвить хоть слово. Мое следующее испытание оказалось гораздо труднее, чем я думал.
Когда я явился в тот вечер на поросшую травой лужайку недалеко от жилища Лисонов, Гарриет уже ждала меня. Она неподвижно сидела под деревом в одной ночной рубашке, и вскоре я понял, что моя подруга довольно сильно пьяна. Речка бурлила после августовских ливней, но вечер стоял теплый.
– Гарриет, я должен поговорить с тобой! – начал я неловко.
– Сначала люби меня. – Женщина обняла меня. – Я хочу тебя.
– Нет.
– Сделай то, что я тебе сказала, дорогой.
Она скинула ночную рубашку и снова потянулась ко мне.
– Нет, Гарриет, – резко заявил я. – Мы должны это прекратить.
– Но почему? – встряхнула она растрепанной гривой волос.
– Это нечестно по отношению к Фларри.
Моя возлюбленная села, ее тело светилось в наступающей темноте.
– Что это на тебя нашло, Доминик? – требовательно спросила она. – Муж не возражает.
– Откуда ты знаешь? – произнес я недоверчиво.
– С чего ты вдруг понес эту чушь о Фларри? Ты больше меня не хочешь? – обиженно проговорила Гарри.
Не упоминая священника, я попытался объяснить, почему мы должны прекратить нашу связь. Это было бесполезно.
– Если ты вдруг стал таким богобоязненным, можешь увезти меня, а потом жениться, – беспечно заявила она. – Я готова пойти с тобой хоть на край света.
– Мы уже спорили об этом, любимая, – мягко возразил я. – Ты же знаешь, мы не созданы друг для друга. Через несколько месяцев я тебе надоем.
– А по-моему, надоем тебе я, – фыркнула в ответ моя подруга. – Почему ты не можешь честно сказать, что устал от меня?
– Дело вовсе не в этом.
Ночной ветерок донес до меня тревожащий запах ее кожи. Последовало продолжительное молчание.
– Итак, ты собираешься сбежать и бросить меня одну с твоим ребенком, – кинулась в атаку женщина. – Должна сказать, это безумно храбрый поступок!
– Откуда мне знать, что ребенок мой? – вспылил я, уязвленный презрением в ее голосе, и продолжил: – Откуда мне знать, захочешь ли ты вообще оставить его?
Гарриет резко вздохнула, словно я ее ударил. Потом она повернула свое гневное лицо ко мне.
– Боже мой! Ну и мерзавец же ты! – воскликнула она в ярости. – А чей он, как ты думаешь? Кевина? Хотя он больше похож на мужчину, чем ты!
– Мне все равно, чей это ребенок, – заявил я грубо. – Но я не собираюсь больше обманывать Фларри.
– Но ты ведь совершенно счастлив взвалить на него собственную ношу? Верно? – не унималась моя любовница.
– Неправда. Я совсем не радуюсь этому.
– Значит, ты пойдешь и выложишь все ему? Твоя жена беременна от меня, и я только что прозрел? И что меня ждет? – Ее голос сорвался в рыдания.
Я молчал.
– Кто-то тебя надоумил, – сказала она подозрительно. – Сам бы ты никогда не додумался до таких глупостей.
– Вчера вечером я переговорил с отцом Бресниханом, – отстраненно сообщил я.
– Так я и знала! Этот мерзкий святоша! Какого черта он сует свой нос куда его не просят! – Ее голос стал злобным. – Я убью его, этого лицемерного любителя чужих любовных похождений!
– Никакой он не любитель! – встал я на защиту священника. – Ему, наоборот, все это не по душе!
Мы препирались почти час. Потом Гарриет сказала:
– Давай перестанем ссориться! Лучше иди ко мне. Еще один разок. Один разок не считается.
Когда женщина опустилась на колени рядом со мной, ее соски коснулись моего лица. Она принялась расстегивать кнопки моей одежды. Тело моей возлюбленной было таким горячим, таким прекрасным. И все-таки я почувствовал смутное отвращение, которое помогло мне опомниться. Мы немного поборолись, потом я вывернулся из ее рук и убежал прочь. Позади я слышал ее сдавленные рыдания, а потом – тишина.
И тогда вся любовь, что некогда была между нами, нахлынула на меня снова. Это чувство не было животной страстью, в нем были привязанность и нежность. Сцены из недавнего прошлого возникли у меня перед глазами. Я бросил Гарриет в ту минуту, когда она больше всего нуждается во мне. Я – трус! Она никогда больше не вернется. Нельзя распутать любовный клубок, попросту жестоко оборвав все нити.
На восходе солнца что-то подтолкнуло меня встать и одеться. Я был опустошен своей утратой. Гарри больше никогда не вернется ко мне. Словно место наших прежних свиданий могло облегчить мои страдания, ноги сами привели меня на лужайку у реки.
И там меня ждала Гарриет! Я выбежал из рощи, мое сердце прыгало от радости, вчерашняя решимость позабылась. Ее ночная рубашка лежала в том же месте, куда она ее бросила. При свете восходящего солнца ее лежащее ничком тело отливало жемчужно-белым, а рассыпавшиеся волосы были черны, как ночь. Она, должно быть, уснула после моего бегства. Я поспешил разбудить ее и проводить домой, пока Фларри не проснулся. Она, наверное, ужасно замерзла, глупышка! Пролежать на земле голой всю ночь!
Я потряс Гарриет за плечо и нежно заговорил с ней. Плечо и вправду было ледяным. Я в отчаянии перевернул тело. Грудь и живот спереди были искромсаны ножевыми ранами, похожими на маленькие черные губы, и кровь, сочившаяся из них, тоже казалась черной в солнечном свете.
Человек оправляется от шока быстрее, чем принято думать. Около минуты я стоял, пялясь на изуродованный труп и ничего не чувствуя. Потом я приказал себе: «Не дотрагивайся до убитой, оставь это полиции». Прекрасно, я только один раз прикоснулся к плечу, переворачивая ее. На моей одежде не осталось следов крови. Хотя почему «убитой»? Возможно, мое предательство заставило Гарриет совершить самоубийство? Смехотворно! При ней в ту ночь не могло быть никакого ножа. И разве смогла бы она нанести себе столько ножевых ударов? Поблизости ножа тоже не оказалось. Я проверил это, обыскав густую траву, тревожась, не оставил ли я случайно следов своего присутствия здесь.
Моим первым порывом было броситься в усадьбу Лисонов за помощью. Но теперь я понимал, что не смогу взглянуть Фларри в глаза, не осмелюсь признаться, зачем пришел сюда на рассвете. Да и кто мне поверит? Обнаружится, что Гарриет была беременна, откроется, что я был ее любовником. Трусливые любовники (банальная история!) иногда убивают женщин, которые зачали от них детей. Полиция не станет вдаваться в подробности.
Я наклонился и коснулся холодной щеки Гарриет. Ее глаза уставились на меня невидящим взглядом. Я развернулся и устремился прочь мимо деревьев, крадучись, словно и впрямь был убийцей.
Часть вторая
Глава 9
– Вы не планируете… Люди, с которыми вы общаетесь, дружеские отношения, возникшие у вас здесь… не послужит ли все это материалом для вашего романа?
– Определенно нет, святой отец! – облегченно пообещал я. – Конечно, пережитый опыт отразится на моем творчестве. Но факты непременно будут подвергаться значительным изменениям. Я могу поклясться, что никогда не желал оклеветать вас или обмануть ваше доверие…
– Вы меня неправильно поняли, – прервал меня отец Бреснихан. Легкая морщинка пересекла его чело. – Скажу прямо. Я не могу представить ничего столь… столь пугающего, как мысль воспользоваться молодой женщиной ради материала для…
– И я тоже, – возмущенно ответил я. – Я не принадлежу к подобным экспериментаторам!
Когда отец Бреснихан закурил новую сигарету, его руки дрожали.
– Слава богу, я тоже не хотел бы о вас так думать!
– А второй вопрос, который вы уже задавали мне раньше, не живу ли я в грехе с Гарриет Лисон? – догадался я.
Священник взглянул на меня в упор.
– Так это правда?
Почему я решил больше не лгать ему, не знаю. Я устал от тайн. К тому же церковник был неплохим человеком.
– Да, святой отец, – коротко ответил я.
Он глубоко вздохнул. Красивый голос священника звучал почти просительно, когда он заговорил:
– О, Доминик! Вы ведаете, что творите? Неужели вы не понимаете, какой смертельной опасности подвергается ее душа?
– Святой отец, а вы не задумывались, что любовь между мужчиной и женщиной прекрасна? – возразил я скорее по привычке.
– Любовь? И вы называете животную похоть любовью? – Мой собеседник с трудом держал себя в руках. – Вы возьмете ее с собой в Англию и разрушите жизнь ее мужа? У него больше ничего не осталось, вы же знаете!
– Не возьму. Мы распрощаемся в конце месяца, – искренне произнес я.
– Понятно. – Отец Бреснихан еще раз пристально посмотрел на меня. – Тогда почему вы откладываете расставание? Потому что вам так удобнее?
– Не грубите мне! – воскликнул я раздраженно.
– А разве вы этого не заслужили? Послушайте меня, Доминик. С каждой встречей, когда вы с миссис Лисон… – рот церковника скривился от отвращения, – вы лишний раз терзаете себя, а ваша постыдная привязанность становится сильнее. Вы можете не верить в существование смертного греха. Но вы наносите себе непоправимый вред. Вы, как и я, прекрасно отдаете себе отчет, что у вас с миссис Лисон не может быть ничего общего. Использовать ее лишь для плотского удовольствия цинично, а цинизм приводит к разочарованию и неосознанному презрению ко всему женскому роду. Сблизившись с женщиной из одного лишь плотского желания, вы помимо воли губите свой будущий брак: от всего сердца вы пожелаете жениться на своей избраннице, но ваше сердце будет осквернено. – Священник вздохнул. – Я знаю, вы прискорбно поддались искушению. Если бы ваш отец был жив, я уверен, он посоветовал бы держаться подальше от соблазна и больше не поддаваться ему в оставшиеся дни.
Я был зачарован силой слов святого отца, показавшихся мне, однако, неточными и чересчур упрощающими ситуацию. Я едва не проговорился ему о ребенке (но действительно ли родится ребенок? И от меня ли он?). Сейчас я преклонялся перед отцом Бресниханом.
Тот ласково улыбнулся:
– Вы немного трусите перед серьезным решением, Доминик, как и все мы. Вы обязаны объяснить миссис Лисон при следующей встрече, что вы должны немедленно расстаться. Будьте безжалостны, и не только к ее мольбам, но и к своей гордости самца.
Я хотел было возразить ему, но святой отец быстро продолжил:
– И я тоже вынужден бороться с собственной трусостью. Я непростительно долго откладывал разговор с Фларри Лисоном. Завтра же вечером пойду к нему и предупрежу, чтобы он был с женой построже.
– Но… – беспомощно пробормотал я.
– Он знает о ее отношениях с вами?
– Святой отец, я в этом не уверен. Конечно, мы с Гарри не скрываем нашей дружбы. Фларри никогда не намекал мне, что подозревает нас в чем-то большем, – поразмыслив, сообщил я.
– Понятно.
Аскетичное лицо святого отца выглядело бесстрастным в свете лампы.
– Либо муж покрывает ее грехи, либо он гораздо глупее, чем я думал, – заключил священник. – Все будет в порядке, Доминик. Я не раскрою вашей тайны. Я просто заявлю мистеру Лисону, что его жена позорит мой приход и я не могу мириться с этим больше.
Прежние нотки самоуверенности вернулись в его голос.
– Вы здорово рискуете, святой отец! – улыбнулся я.
– Фларри – жестокий человек, вернее, когда-то был таким. Но я надеюсь, у него не поднимется рука на священника. А вы какого о нем мнения? – заинтересовался отец Бреснихан.
– Он мне симпатичен, хотя ведет совершенно бесцельное существование. Наверное, я смотрю на него немного снисходительно. Флоренс дружелюбен и гостеприимен, но он – человек не моего круга, – косноязычно делился я своими впечатлениями.
– Как и его жена, – подвел итог святой отец. – Считать его пустым человеком, не заслуживающим такой очаровательной жены, не уважающим ее, не уделяющим ей достаточного внимания, – разве это не успокоительно для вашей совести?
– Боюсь, что это правда, – согласился я подавленно.
– Доминик, вы никогда не пытались представить себя на его месте? – Взволнованный голос церковника зазвучал приглушенно и искренне. – Солдат, не понимающий, что его война закончилась. Человек, пьющий, чтобы забыть о ней. Мужчина, у которого ничего не осталось, кроме заложенного поместья и гулящей жены? Разве у вас нет жалости к нему?
Я был невыразимо тронут речью отца Бреснихана. И еще долго после его ухода эти слова звучали у меня в ушах.
На следующее утро лето вернулось во всей красе. Я встретил Гарриет в полдень, упражняющейся в верховой езде, и сказал, что хочу побеседовать с ней.
– Приходи на наше место у реки, – тут же согласилась она. – В десять. Отец Бреснихан сообщил по телефону, что в это время придет к Фларри. Я потихоньку выскользну из дома.
Женщина вонзила шпоры в бока коню и ускакала, прежде чем я успел вымолвить хоть слово. Мое следующее испытание оказалось гораздо труднее, чем я думал.
Когда я явился в тот вечер на поросшую травой лужайку недалеко от жилища Лисонов, Гарриет уже ждала меня. Она неподвижно сидела под деревом в одной ночной рубашке, и вскоре я понял, что моя подруга довольно сильно пьяна. Речка бурлила после августовских ливней, но вечер стоял теплый.
– Гарриет, я должен поговорить с тобой! – начал я неловко.
– Сначала люби меня. – Женщина обняла меня. – Я хочу тебя.
– Нет.
– Сделай то, что я тебе сказала, дорогой.
Она скинула ночную рубашку и снова потянулась ко мне.
– Нет, Гарриет, – резко заявил я. – Мы должны это прекратить.
– Но почему? – встряхнула она растрепанной гривой волос.
– Это нечестно по отношению к Фларри.
Моя возлюбленная села, ее тело светилось в наступающей темноте.
– Что это на тебя нашло, Доминик? – требовательно спросила она. – Муж не возражает.
– Откуда ты знаешь? – произнес я недоверчиво.
– С чего ты вдруг понес эту чушь о Фларри? Ты больше меня не хочешь? – обиженно проговорила Гарри.
Не упоминая священника, я попытался объяснить, почему мы должны прекратить нашу связь. Это было бесполезно.
– Если ты вдруг стал таким богобоязненным, можешь увезти меня, а потом жениться, – беспечно заявила она. – Я готова пойти с тобой хоть на край света.
– Мы уже спорили об этом, любимая, – мягко возразил я. – Ты же знаешь, мы не созданы друг для друга. Через несколько месяцев я тебе надоем.
– А по-моему, надоем тебе я, – фыркнула в ответ моя подруга. – Почему ты не можешь честно сказать, что устал от меня?
– Дело вовсе не в этом.
Ночной ветерок донес до меня тревожащий запах ее кожи. Последовало продолжительное молчание.
– Итак, ты собираешься сбежать и бросить меня одну с твоим ребенком, – кинулась в атаку женщина. – Должна сказать, это безумно храбрый поступок!
– Откуда мне знать, что ребенок мой? – вспылил я, уязвленный презрением в ее голосе, и продолжил: – Откуда мне знать, захочешь ли ты вообще оставить его?
Гарриет резко вздохнула, словно я ее ударил. Потом она повернула свое гневное лицо ко мне.
– Боже мой! Ну и мерзавец же ты! – воскликнула она в ярости. – А чей он, как ты думаешь? Кевина? Хотя он больше похож на мужчину, чем ты!
– Мне все равно, чей это ребенок, – заявил я грубо. – Но я не собираюсь больше обманывать Фларри.
– Но ты ведь совершенно счастлив взвалить на него собственную ношу? Верно? – не унималась моя любовница.
– Неправда. Я совсем не радуюсь этому.
– Значит, ты пойдешь и выложишь все ему? Твоя жена беременна от меня, и я только что прозрел? И что меня ждет? – Ее голос сорвался в рыдания.
Я молчал.
– Кто-то тебя надоумил, – сказала она подозрительно. – Сам бы ты никогда не додумался до таких глупостей.
– Вчера вечером я переговорил с отцом Бресниханом, – отстраненно сообщил я.
– Так я и знала! Этот мерзкий святоша! Какого черта он сует свой нос куда его не просят! – Ее голос стал злобным. – Я убью его, этого лицемерного любителя чужих любовных похождений!
– Никакой он не любитель! – встал я на защиту священника. – Ему, наоборот, все это не по душе!
Мы препирались почти час. Потом Гарриет сказала:
– Давай перестанем ссориться! Лучше иди ко мне. Еще один разок. Один разок не считается.
Когда женщина опустилась на колени рядом со мной, ее соски коснулись моего лица. Она принялась расстегивать кнопки моей одежды. Тело моей возлюбленной было таким горячим, таким прекрасным. И все-таки я почувствовал смутное отвращение, которое помогло мне опомниться. Мы немного поборолись, потом я вывернулся из ее рук и убежал прочь. Позади я слышал ее сдавленные рыдания, а потом – тишина.
* * *
Но в ту ночь я не мог спать. Мой мозг в сотый раз прокручивал все, что мы наговорили друг другу, и все, что я хотел бы сказать моей Гарриет. Я плохо справился со своей задачей. Я должен был объяснить ей причины нашего расставания более ласково.И тогда вся любовь, что некогда была между нами, нахлынула на меня снова. Это чувство не было животной страстью, в нем были привязанность и нежность. Сцены из недавнего прошлого возникли у меня перед глазами. Я бросил Гарриет в ту минуту, когда она больше всего нуждается во мне. Я – трус! Она никогда больше не вернется. Нельзя распутать любовный клубок, попросту жестоко оборвав все нити.
На восходе солнца что-то подтолкнуло меня встать и одеться. Я был опустошен своей утратой. Гарри больше никогда не вернется ко мне. Словно место наших прежних свиданий могло облегчить мои страдания, ноги сами привели меня на лужайку у реки.
И там меня ждала Гарриет! Я выбежал из рощи, мое сердце прыгало от радости, вчерашняя решимость позабылась. Ее ночная рубашка лежала в том же месте, куда она ее бросила. При свете восходящего солнца ее лежащее ничком тело отливало жемчужно-белым, а рассыпавшиеся волосы были черны, как ночь. Она, должно быть, уснула после моего бегства. Я поспешил разбудить ее и проводить домой, пока Фларри не проснулся. Она, наверное, ужасно замерзла, глупышка! Пролежать на земле голой всю ночь!
Я потряс Гарриет за плечо и нежно заговорил с ней. Плечо и вправду было ледяным. Я в отчаянии перевернул тело. Грудь и живот спереди были искромсаны ножевыми ранами, похожими на маленькие черные губы, и кровь, сочившаяся из них, тоже казалась черной в солнечном свете.
Человек оправляется от шока быстрее, чем принято думать. Около минуты я стоял, пялясь на изуродованный труп и ничего не чувствуя. Потом я приказал себе: «Не дотрагивайся до убитой, оставь это полиции». Прекрасно, я только один раз прикоснулся к плечу, переворачивая ее. На моей одежде не осталось следов крови. Хотя почему «убитой»? Возможно, мое предательство заставило Гарриет совершить самоубийство? Смехотворно! При ней в ту ночь не могло быть никакого ножа. И разве смогла бы она нанести себе столько ножевых ударов? Поблизости ножа тоже не оказалось. Я проверил это, обыскав густую траву, тревожась, не оставил ли я случайно следов своего присутствия здесь.
Моим первым порывом было броситься в усадьбу Лисонов за помощью. Но теперь я понимал, что не смогу взглянуть Фларри в глаза, не осмелюсь признаться, зачем пришел сюда на рассвете. Да и кто мне поверит? Обнаружится, что Гарриет была беременна, откроется, что я был ее любовником. Трусливые любовники (банальная история!) иногда убивают женщин, которые зачали от них детей. Полиция не станет вдаваться в подробности.
Я наклонился и коснулся холодной щеки Гарриет. Ее глаза уставились на меня невидящим взглядом. Я развернулся и устремился прочь мимо деревьев, крадучись, словно и впрямь был убийцей.
Часть вторая
Глава 9
Спотыкаясь, я добрался до коттеджа, вскипятил себе чаю и сварил яйцо. Весь день я провел словно в тумане, общаясь с Бриджит, когда та явилась. Моя рана начала болеть. Я в ответе за смерть Гарриет! Если бы я не оставил ее прошлой ночью, этого ужаса никогда бы не произошло. Может, на нее напал какой-то бродяга? Увидел обнаженную женщину у реки, изнасиловал и убил? Или, возможно, это работа Фларри, разъяренного разговором с отцом Бресниханом? Обезумев, он напал на жену, как маньяк, ведь священник подтвердил его подозрения.
Но тут меня поразила жуткая мысль. Я тоже был перевозбужден прошлой ночью. А что, если у меня раздвоение личности? А что, если я, сам того не помня, вернулся к реке и зарезал женщину, ставшую обузой? Я забрался в спальню и в отчаянии осмотрел всю одежду. Никаких следов крови. Я разделся: мое коварное второе «я» могло убить ее голым. Ни бурых пятен на коже, ни следов борьбы. Но после содеянного я мог искупаться в реке и смыть их.
Страх, что внутри меня гнездится маньяк, лишил меня последнего мужества. Я бросился на кровать, рыдая и бормоча:
– Гарриет! Дорогая, скажи мне, что я не делал этого! Прости меня, любимая! Прости за то, что оставил тебя!
И тут поверх изгороди из фуксии я увидел две машины, несущиеся к особняку Лисонов. Это наверняка полиция. На такой скорости они запросто свернут себе шеи.
Я попытался овладеть собой в преддверии следующего испытания. Я должен рассказать им правду обо всем, за исключением моего свидания с женой Фларри прошлой ночью. В нем я сознаться не осмелюсь – это все равно что сунуть голову в петлю.
Нож – вот улика! Я спустился вниз и лихорадочно осмотрел кухонные тесаки в ящике. Их лезвия блестели, чистым был и перочинный нож, лежавший на письменном столе. Значит, порядок. Но если я шизофреник, я вымыл бы клинок или выбросил оружие в реку, а теперь ничего бы не помнил об этом.
Шизофреник или параноик? А что, если убийство Гарриет было последним звеном в цепи покушений, направленных против меня? Недавняя попытка утопить меня в зыбучих песках сорвалась. Место наших любовных свиданий с Гарриет можно было выследить. И после неудачи на побережье некто убил ее, зная, что подозрение падет на меня. Очень тонкий способ от меня отделаться!
Я был удручен тем, что беспокоился лишь о своей безопасности, когда Гарриет лежала холодная у реки. Впрочем, нет, ее давным-давно нашли, иначе зачем бы приехала полиция?
Я сидел за письменным столом, когда прибыл Конканнон вместе с шарлоттестаунским сержантом. Вежливый тон офицера словно воздвиг между нами непроницаемый барьер.
– Доброе утро, мистер Эйр. Можно нам войти? Я пришел, чтобы задать вам несколько вопросов, – произнес детектив.
– Пожалуйста.
«Не говори больше, чем нужно. Не изливай своих чувств. Будь естественным».
– Не расскажите ли вы о своих передвижениях вчера? – продолжал полицейский. – Скажем, от шести вечера до шести утра.
В его речи снова прозвучала вопросительная интонация.
– Сначала я ужинал в «Колони», – коротко информировал я. – Потом поехал сюда. После этого никуда уже не передвигался, разве что в спальню.
Сержант старательно записывал.
– И в котором часу вы легли? – прозвучал следующий вопрос.
– Около половины одиннадцатого.
– У вас не было гостей вечером? Вы находились здесь в одиночестве? – осторожно выяснял офицер полиции.
«Время проявить некоторое любопытство».
– Да. А что? Кто-нибудь рыскал поблизости? – встревоженно спросил я. – Я думал, все несчастья давно позади.
В затемненной маленькой комнатке глаза Конканнона под копной светлых волос отливали темно-синим. Каждый раз, отрываясь от созерцания стола, я ловил его испытующий взгляд.
– А у вас не было свидания с миссис Лисон вчера ночью? – с преувеличенной бесстрастностью осведомился детектив.
– Нет. Вчера ночью не было. (Умно.) А что? Она настаивает, что была у меня? (Возможно, не слишком умно.)
– Вы признаете, что она ваша любовница? – чуть заметно удивился офицер.
– Да. Была моей любовницей, – безразлично ответил я.
Глаза Конканнона сверкнули.
– Почему вы сказали «была»? – вкрадчиво спросил он.
– Потому что я порвал с ней.
– И когда это случилось, мистер Эйр?
– Вчера утром, – ответил я с легким раздражением.
– Она приходила к вам сюда? – уточнил полицейский.
– Нет. Наш разговор произошел в усадьбе. Гарри тренировалась в верховой езде. Я сказал, что должен побеседовать с ней. – Я старался как можно меньше отступать от реальных событий. – Я понял, что нас больше ничего не связывает. Она ускакала от меня, оставив одного.
– И что заставило вас это понять, мистер Эйр?
– Общение с отцом Бресниханом. Мы с ним о многом переговорили позавчера, – коротко сообщил я.
– Неужели? Ясно. Вы встретили миссис Лисон на прогулке. Вы сказали, что хотите порвать с ней? – осведомился детектив.
– Нет. Я заявил, что должен с ней серьезно поговорить. О разрыве я только думал, – объяснил я. – Но она наверняка догадалась о моих намерениях. Я убеждал ее несколько раз, что мы с ней не созданы для постоянной… для брака.
– Понимаю. И когда вы намеревались поставить ее в известность о вашем решении?
– Вообще-то я немного побаиваюсь. (Осторожно.) Она не натворила каких-нибудь глупостей?
– Почему вы меня об этом спрашиваете? – подозрительно произнес офицер.
(Нетерпение тут обосновано.)
– Ну бога ради, мистер Конканнон! Вряд ли вы стали выяснять подробности нашего с Гарри романа, если бы в доме Лисонов все было спокойно.
Мой собеседник явно был сбит с толку. (Теперь не переусердствовать!) Последовала пауза.
– Вам не казалось, что миссис Лисон была способна на самоубийство? – вкрадчивым голосом заявил он. – Она никогда не угрожала вам…
– О господи! Нет! Кто угодно, только не она! Вы сказали: «была способна»? – Мой голос сорвался в непритворном отчаянии. – Лучше расскажите мне все, ладно?
Конканнон пронзил меня взглядом.
– Сегодня ранним утром Гарриет Лисон была найдена мертвой.
Это, должно быть, самый трудный момент для убийцы. Какое из наигранных переживаний – шок, удивление, недоверие, ужас – может достоверно прозвучать для натренированного полицейского слуха? Но слова «Гарриет» и «мертва» воскресили в моей душе образ живой Гарри, и я словно впервые осознал ее смерть. Поэтому мой ответ прозвучал искренне:
– О нет!
Конканнон и сержант молча пялились на меня. Чуть зарубцевавшаяся рана снова открылась, и я зарыдал. Через некоторое время мне удалось справиться со своим горем.
– Но она не могла себя убить! – воскликнул я. – Это невероятно!
– Она и не убивала. Ей нанесли несколько ножевых ударов в грудь и живот, – невыразительным тоном пояснил Конканнон. – Ее труп обнаружили у реки. Удивительно, но под ней было много высохшей крови, хотя женщина лежала на спине, когда ее нашел О'Донован. Он утверждает, что не переворачивал тело.
– На траве? Не на лужайке, примыкающей к усадьбе Лисонов? – взволнованно спросил я. – В сотне ярдов от дома?
– Именно там.
– Мы… мы часто ходили туда, – вздохнул я, поддавшись наплыву воспоминаний.
– По ночам? – поинтересовался полицейский. – Вы не назначали там свидания вчера вечером?
Я покачал головой.
– Вы договорились о встрече, а потом решили не ходить? – настаивал детектив.
– Ничего подобного! – возразил я.
– Тогда что она там делала раздетая? Ночная рубашка лежала рядом с ней, – внезапно перешел в наступление Конканнон.
Я пожал плечами. Уши шарлоттестаунского сержанта постепенно приобретали свекольный оттенок.
– Неужели она разделась не для вас? – продолжал офицер полиции. – …Ведь не для собственного же мужа?
– Надеюсь, что Фларри здесь ни при чем. Она как-то обмолвилась о еще одном своем любовнике, – заметил я осторожно.
– И кто он такой? – недоверчиво спросил детектив.
– Она заявила, что Кевин Лисон.
– Прости господи! – вырвалось у сержанта. – Прошу прощения, сэр.
– Но я не уверен, возможно, она просто хотела вызвать мою ревность, – добавил я. – Скажите, она сильно страдала?
– Удар, убивший ее, пришелся прямо в сердце, – сухо информировал меня Конканнон. – Но были и другие, нанесенные раньше, судя по кровотечению. Конечно, произведут вскрытие.
(И тогда они узнают о ее беременности. Последний гвоздь в крышку моего гроба. А может, и нет?) Конканнон продолжил допрос, спокойно и безжалостно, откровенно пытаясь поймать меня в ловушку противоречий или просто вывести из себя. После часа дотошных расспросов он расслабился:
– Я в любую минуту ожидаю появления своих людей. Вы не будете возражать, если они проведут обыск коттеджа, мистер Эйр?
– Нисколько. – Я пожал плечами. – Я начинаю привыкать к обыскам.
Старший офицер одарил меня улыбкой ледяной вежливости.
– И вы не должны никуда отлучаться из этих мест до конца расследования.
– Хорошо. Я надеюсь, что ваше дознание не затянется настолько, как расследование покушения на меня.
Бычье лицо сержанта стало кирпично-красным. Его ирландский пуританизм и так уже был оскорблен упоминаниями о сексе и обнаженных женщинах.
– Вы позволите мне проучить его, сэр? – предложил он Конканнону.
– Не позволю! – отрезал детектив.
Прибывшие из Голуэя двое в штатском явно работали с особой тщательностью. Под надзором Конканнона они осмотрели каждый предмет моей одежды, заглянули в каждую дыру и обшарили каждый укромный уголок. Позднее я заметил, что они обыскивали даже маленький садик, разбросав весь мусор, и залезли в мою машину.
– Ну? – осведомился я у Конканнона, когда они закончили.
– Результаты отрицательные, мистер Эйр, – спокойно ответил офицер. – Надеюсь, и в дальнейшем они окажутся таковыми по отношению к вам. Вы больше ничего не желаете мне сообщить?
– Мне нечего вам сообщить, – решительно заявил я.
Конканнон странно посмотрел на меня.
– Знаете, если бы миссис Лисон поджидала вас прошлой ночью, это разъяснило бы множество загадок, – произнес он доверительно. – А у нее не было привычки разгуливать в одной рубашке по ночам?
– Только на свиданиях, насколько мне известно.
– Вы считали Гарриет неразборчивой женщиной? – внезапно спросил полицейский.
– Опытной, определенно. Но неразборчивой? О господи! Да оставьте вы меня в покое! – вырвалось у меня.
У двери Конканнон обернулся.
– Фларри Лисон в ужасном состоянии, мистер Эйр.
Он вперил в меня суровый взгляд, словно ангел Судного дня, а потом направился к своей машине…
– Это ужасно, Фларри! Не знаю, как… – сочувственно начал я.
Его лишенные блеска глаза воззрились на меня.
– Все в порядке, Шеймус!
Ирландец наградил меня непроницаемым взглядом и вышел из комнаты.
– Возьми себе стакан, – заплетающимся языком произнес хозяин. – И лучше налей мне сам, у меня руки трясутся.
Я сделал, как он мне велел.
– Поверить не могу! – бормотал Фларри. – До сих пор не могу поверить!
Глаза у него косили от обильных возлияний.
– Ее будут хоронить в пятницу, – невнятно продолжил он. – Ты составишь мне компанию?
– Конечно, – заверил я.
– Ты был ей другом. Ты для нее много значил. – Он поднял дрожащую руку. – Запомни, я тебя ни о чем не спрашиваю. Я не хочу знать ничего больше. Ты понял?
Я тупо кивнул.
– Может, она и была гулящей девкой. Но это мое дело. И мне не нужны всякие твердолобые святоши, разглагольствующие, что я должен следить за ней. Я любил эту женщину, Доминик. Любил, понимаешь? Она могла лечь в постель хоть с моим собственным братом, если это делало ее счастливой! Если в ее глазах зажигался огонь. Мы понимали друг друга. Конечно, я сознавал, что эта забытая богом дыра не может дать ей желаемого. Но я старался как мог. Она – единственное, что у меня оставалось.
Это были его слова. Я никогда их не забуду. На бумаге они выглядят слишком сентиментальными. Но они наполнили меня глубоким раскаянием. Как мне могло прийти в голову, что Фларри избил пьяного парня в кабаке из-за проигранных денег? Мне следовало бы понять его чувства, увидев, как он бросился под копыта лошадей и баюкал Гарриет на руках. Теперь он преподал мне урок настоящей любви. Этот едва волочивший ноги деревенский алкоголик любил Гарри с таким самоотречением, что я устыдился.
Но тут меня поразила жуткая мысль. Я тоже был перевозбужден прошлой ночью. А что, если у меня раздвоение личности? А что, если я, сам того не помня, вернулся к реке и зарезал женщину, ставшую обузой? Я забрался в спальню и в отчаянии осмотрел всю одежду. Никаких следов крови. Я разделся: мое коварное второе «я» могло убить ее голым. Ни бурых пятен на коже, ни следов борьбы. Но после содеянного я мог искупаться в реке и смыть их.
Страх, что внутри меня гнездится маньяк, лишил меня последнего мужества. Я бросился на кровать, рыдая и бормоча:
– Гарриет! Дорогая, скажи мне, что я не делал этого! Прости меня, любимая! Прости за то, что оставил тебя!
И тут поверх изгороди из фуксии я увидел две машины, несущиеся к особняку Лисонов. Это наверняка полиция. На такой скорости они запросто свернут себе шеи.
Я попытался овладеть собой в преддверии следующего испытания. Я должен рассказать им правду обо всем, за исключением моего свидания с женой Фларри прошлой ночью. В нем я сознаться не осмелюсь – это все равно что сунуть голову в петлю.
Нож – вот улика! Я спустился вниз и лихорадочно осмотрел кухонные тесаки в ящике. Их лезвия блестели, чистым был и перочинный нож, лежавший на письменном столе. Значит, порядок. Но если я шизофреник, я вымыл бы клинок или выбросил оружие в реку, а теперь ничего бы не помнил об этом.
Шизофреник или параноик? А что, если убийство Гарриет было последним звеном в цепи покушений, направленных против меня? Недавняя попытка утопить меня в зыбучих песках сорвалась. Место наших любовных свиданий с Гарриет можно было выследить. И после неудачи на побережье некто убил ее, зная, что подозрение падет на меня. Очень тонкий способ от меня отделаться!
Я был удручен тем, что беспокоился лишь о своей безопасности, когда Гарриет лежала холодная у реки. Впрочем, нет, ее давным-давно нашли, иначе зачем бы приехала полиция?
Я сидел за письменным столом, когда прибыл Конканнон вместе с шарлоттестаунским сержантом. Вежливый тон офицера словно воздвиг между нами непроницаемый барьер.
– Доброе утро, мистер Эйр. Можно нам войти? Я пришел, чтобы задать вам несколько вопросов, – произнес детектив.
– Пожалуйста.
«Не говори больше, чем нужно. Не изливай своих чувств. Будь естественным».
– Не расскажите ли вы о своих передвижениях вчера? – продолжал полицейский. – Скажем, от шести вечера до шести утра.
В его речи снова прозвучала вопросительная интонация.
– Сначала я ужинал в «Колони», – коротко информировал я. – Потом поехал сюда. После этого никуда уже не передвигался, разве что в спальню.
Сержант старательно записывал.
– И в котором часу вы легли? – прозвучал следующий вопрос.
– Около половины одиннадцатого.
– У вас не было гостей вечером? Вы находились здесь в одиночестве? – осторожно выяснял офицер полиции.
«Время проявить некоторое любопытство».
– Да. А что? Кто-нибудь рыскал поблизости? – встревоженно спросил я. – Я думал, все несчастья давно позади.
В затемненной маленькой комнатке глаза Конканнона под копной светлых волос отливали темно-синим. Каждый раз, отрываясь от созерцания стола, я ловил его испытующий взгляд.
– А у вас не было свидания с миссис Лисон вчера ночью? – с преувеличенной бесстрастностью осведомился детектив.
– Нет. Вчера ночью не было. (Умно.) А что? Она настаивает, что была у меня? (Возможно, не слишком умно.)
– Вы признаете, что она ваша любовница? – чуть заметно удивился офицер.
– Да. Была моей любовницей, – безразлично ответил я.
Глаза Конканнона сверкнули.
– Почему вы сказали «была»? – вкрадчиво спросил он.
– Потому что я порвал с ней.
– И когда это случилось, мистер Эйр?
– Вчера утром, – ответил я с легким раздражением.
– Она приходила к вам сюда? – уточнил полицейский.
– Нет. Наш разговор произошел в усадьбе. Гарри тренировалась в верховой езде. Я сказал, что должен побеседовать с ней. – Я старался как можно меньше отступать от реальных событий. – Я понял, что нас больше ничего не связывает. Она ускакала от меня, оставив одного.
– И что заставило вас это понять, мистер Эйр?
– Общение с отцом Бресниханом. Мы с ним о многом переговорили позавчера, – коротко сообщил я.
– Неужели? Ясно. Вы встретили миссис Лисон на прогулке. Вы сказали, что хотите порвать с ней? – осведомился детектив.
– Нет. Я заявил, что должен с ней серьезно поговорить. О разрыве я только думал, – объяснил я. – Но она наверняка догадалась о моих намерениях. Я убеждал ее несколько раз, что мы с ней не созданы для постоянной… для брака.
– Понимаю. И когда вы намеревались поставить ее в известность о вашем решении?
– Вообще-то я немного побаиваюсь. (Осторожно.) Она не натворила каких-нибудь глупостей?
– Почему вы меня об этом спрашиваете? – подозрительно произнес офицер.
(Нетерпение тут обосновано.)
– Ну бога ради, мистер Конканнон! Вряд ли вы стали выяснять подробности нашего с Гарри романа, если бы в доме Лисонов все было спокойно.
Мой собеседник явно был сбит с толку. (Теперь не переусердствовать!) Последовала пауза.
– Вам не казалось, что миссис Лисон была способна на самоубийство? – вкрадчивым голосом заявил он. – Она никогда не угрожала вам…
– О господи! Нет! Кто угодно, только не она! Вы сказали: «была способна»? – Мой голос сорвался в непритворном отчаянии. – Лучше расскажите мне все, ладно?
Конканнон пронзил меня взглядом.
– Сегодня ранним утром Гарриет Лисон была найдена мертвой.
Это, должно быть, самый трудный момент для убийцы. Какое из наигранных переживаний – шок, удивление, недоверие, ужас – может достоверно прозвучать для натренированного полицейского слуха? Но слова «Гарриет» и «мертва» воскресили в моей душе образ живой Гарри, и я словно впервые осознал ее смерть. Поэтому мой ответ прозвучал искренне:
– О нет!
Конканнон и сержант молча пялились на меня. Чуть зарубцевавшаяся рана снова открылась, и я зарыдал. Через некоторое время мне удалось справиться со своим горем.
– Но она не могла себя убить! – воскликнул я. – Это невероятно!
– Она и не убивала. Ей нанесли несколько ножевых ударов в грудь и живот, – невыразительным тоном пояснил Конканнон. – Ее труп обнаружили у реки. Удивительно, но под ней было много высохшей крови, хотя женщина лежала на спине, когда ее нашел О'Донован. Он утверждает, что не переворачивал тело.
– На траве? Не на лужайке, примыкающей к усадьбе Лисонов? – взволнованно спросил я. – В сотне ярдов от дома?
– Именно там.
– Мы… мы часто ходили туда, – вздохнул я, поддавшись наплыву воспоминаний.
– По ночам? – поинтересовался полицейский. – Вы не назначали там свидания вчера вечером?
Я покачал головой.
– Вы договорились о встрече, а потом решили не ходить? – настаивал детектив.
– Ничего подобного! – возразил я.
– Тогда что она там делала раздетая? Ночная рубашка лежала рядом с ней, – внезапно перешел в наступление Конканнон.
Я пожал плечами. Уши шарлоттестаунского сержанта постепенно приобретали свекольный оттенок.
– Неужели она разделась не для вас? – продолжал офицер полиции. – …Ведь не для собственного же мужа?
– Надеюсь, что Фларри здесь ни при чем. Она как-то обмолвилась о еще одном своем любовнике, – заметил я осторожно.
– И кто он такой? – недоверчиво спросил детектив.
– Она заявила, что Кевин Лисон.
– Прости господи! – вырвалось у сержанта. – Прошу прощения, сэр.
– Но я не уверен, возможно, она просто хотела вызвать мою ревность, – добавил я. – Скажите, она сильно страдала?
– Удар, убивший ее, пришелся прямо в сердце, – сухо информировал меня Конканнон. – Но были и другие, нанесенные раньше, судя по кровотечению. Конечно, произведут вскрытие.
(И тогда они узнают о ее беременности. Последний гвоздь в крышку моего гроба. А может, и нет?) Конканнон продолжил допрос, спокойно и безжалостно, откровенно пытаясь поймать меня в ловушку противоречий или просто вывести из себя. После часа дотошных расспросов он расслабился:
– Я в любую минуту ожидаю появления своих людей. Вы не будете возражать, если они проведут обыск коттеджа, мистер Эйр?
– Нисколько. – Я пожал плечами. – Я начинаю привыкать к обыскам.
Старший офицер одарил меня улыбкой ледяной вежливости.
– И вы не должны никуда отлучаться из этих мест до конца расследования.
– Хорошо. Я надеюсь, что ваше дознание не затянется настолько, как расследование покушения на меня.
Бычье лицо сержанта стало кирпично-красным. Его ирландский пуританизм и так уже был оскорблен упоминаниями о сексе и обнаженных женщинах.
– Вы позволите мне проучить его, сэр? – предложил он Конканнону.
– Не позволю! – отрезал детектив.
Прибывшие из Голуэя двое в штатском явно работали с особой тщательностью. Под надзором Конканнона они осмотрели каждый предмет моей одежды, заглянули в каждую дыру и обшарили каждый укромный уголок. Позднее я заметил, что они обыскивали даже маленький садик, разбросав весь мусор, и залезли в мою машину.
– Ну? – осведомился я у Конканнона, когда они закончили.
– Результаты отрицательные, мистер Эйр, – спокойно ответил офицер. – Надеюсь, и в дальнейшем они окажутся таковыми по отношению к вам. Вы больше ничего не желаете мне сообщить?
– Мне нечего вам сообщить, – решительно заявил я.
Конканнон странно посмотрел на меня.
– Знаете, если бы миссис Лисон поджидала вас прошлой ночью, это разъяснило бы множество загадок, – произнес он доверительно. – А у нее не было привычки разгуливать в одной рубашке по ночам?
– Только на свиданиях, насколько мне известно.
– Вы считали Гарриет неразборчивой женщиной? – внезапно спросил полицейский.
– Опытной, определенно. Но неразборчивой? О господи! Да оставьте вы меня в покое! – вырвалось у меня.
У двери Конканнон обернулся.
– Фларри Лисон в ужасном состоянии, мистер Эйр.
Он вперил в меня суровый взгляд, словно ангел Судного дня, а потом направился к своей машине…
* * *
Только следующим вечером Фларри послал за мной. Я нашел его сидящим на кухне в компании Шеймуса. Он выглядел обуглившейся развалиной, всеми покинутой, а его лицо казалось еще более землистым, чем обычно.– Это ужасно, Фларри! Не знаю, как… – сочувственно начал я.
Его лишенные блеска глаза воззрились на меня.
– Все в порядке, Шеймус!
Ирландец наградил меня непроницаемым взглядом и вышел из комнаты.
– Возьми себе стакан, – заплетающимся языком произнес хозяин. – И лучше налей мне сам, у меня руки трясутся.
Я сделал, как он мне велел.
– Поверить не могу! – бормотал Фларри. – До сих пор не могу поверить!
Глаза у него косили от обильных возлияний.
– Ее будут хоронить в пятницу, – невнятно продолжил он. – Ты составишь мне компанию?
– Конечно, – заверил я.
– Ты был ей другом. Ты для нее много значил. – Он поднял дрожащую руку. – Запомни, я тебя ни о чем не спрашиваю. Я не хочу знать ничего больше. Ты понял?
Я тупо кивнул.
– Может, она и была гулящей девкой. Но это мое дело. И мне не нужны всякие твердолобые святоши, разглагольствующие, что я должен следить за ней. Я любил эту женщину, Доминик. Любил, понимаешь? Она могла лечь в постель хоть с моим собственным братом, если это делало ее счастливой! Если в ее глазах зажигался огонь. Мы понимали друг друга. Конечно, я сознавал, что эта забытая богом дыра не может дать ей желаемого. Но я старался как мог. Она – единственное, что у меня оставалось.
Это были его слова. Я никогда их не забуду. На бумаге они выглядят слишком сентиментальными. Но они наполнили меня глубоким раскаянием. Как мне могло прийти в голову, что Фларри избил пьяного парня в кабаке из-за проигранных денег? Мне следовало бы понять его чувства, увидев, как он бросился под копыта лошадей и баюкал Гарриет на руках. Теперь он преподал мне урок настоящей любви. Этот едва волочивший ноги деревенский алкоголик любил Гарри с таким самоотречением, что я устыдился.