Страница:
Берт Макклауд, старший по конюшне и объездчик двух герцогских скакунов, в тот вечер задержался на работе допоздна. На скачках в прошлое воскресенье Западный Ветер, призер-двухлетка захромал, и Макклауд лечил поврежденную бабку так тщательно и бережно, словно ухаживал за одним из своих сыновей.
Появлению Равены он явно удивился.
– Что так поздно, мисс Равена? – Он запнулся. – Даже для вас.
Равену позабавила эта откровенность.
«Даже для такой проказницы, как вы», – вот что он на самом деле хотел сказать.
– Оседлайте мне, пожалуйста, Джинджера, Макклауд.
Этот чалый напоминал ей Апача. Когда Уайлдинги покидали Ирландию, Равена отдала своего любимца на попечение графа Тайрона, в его конюшню.
Макклауд почесал в затылке:
– Прямо не знаю, мисс. Ваш отец и мистер О’Нил шкуру с меня сдерут, если…
Его оборвал щелчок хлыста. В глазах Равены отражался яркий лунный свет.
– Ну а я сделаю то же самое прямо сейчас, если лошадь не будет оседлана немедленно.
Стояло теплое бабье лето. С реки дул ветерок, но и он не приносил прохлады.
– Ну, Джинджер, вперед!
Равена низко наклонилась и, почти слившись с лошадью, помчалась через луг, начинавшийся прямо за домом, обгоняя стремительно скользящие по небу облака. Развевающаяся грива чалого щекотала ноздри, его опадающим и поднимающимся бокам сквозь тонкую ткань жокейских брюк передавался жар ног Равены. Ее безумный хохот, которому эта гонка придавала некий демонический оттенок, относило назад. Словно ведьмы и лешие ирландских мифов – Маленький народ – справляли шабаш.
Она ощущала необыкновенный подъем, недавняя подавленность полностью растворилась в этой бешеной скачке. Ощущение знакомое, оно всегда охватывало ее, стоило вскочить в седло. Они с лошадью – единое целое. Кентавр.
Полная гармония с расстилающимся вокруг миром. Топот копыт. Земля. Песнь ветра. Крик совы. Жалобные песни рабов. Отдаленный лай собаки. И сразу же еще дальше – гром. Это одиночный выстрел. Браконьерствует кто-то.
Равена с Джинджером скрылись в густом лесу. Ничего не было видно, но оба знали дорогу и мчались так, будто светило яркое солнце.
Еще один выстрел, теперь поближе. Равена осторожно натянула поводья и похлопала чалого по шее:
– Тихо, малыш, теперь поспокойнее. – Она перевела Джинджера на шаг и, добравшись до поворота, остановилась: – Тпру-у!
Кто-то, похоже, приближался к ним с противоположной стороны, хотя густая листва и скрадывала цокот копыт. Но вот соткался неясный силуэт всадника. Заметив Равену, он мгновенно натянул поводья.
– Стоять, или стреляю! – Дуло винтовки поползло вверх и остановилось на уровне лба Равены. Она узнала голос. Рассмеялась.
– Не стреляйте, Рейнолдс. Это всего лишь я. Равена О’Нил.
– Мэм? – Ствол опустился, но в голосе все еще звучала настороженность. – Нельзя выезжать так поздно, миссис О’Нил. Мне уж было показалось, что это опять браконьер. На одного я только что наскочил. Ну и угостил его порцией дроби прямо в зад… – Он оборвал себя на полуслове. – Прошу прощения, мэм.
Равена снова засмеялась:
– Да за что же, Рейнолдс? Зад, задница, нижняя часть спины – все это вполне приличные слова для обозначения весьма существенной части человеческого тела.
– А вы та еще штучка, мэм, – усмехнулся Рейнолдс, – право слово, та еще штучка.
Явно сознательная фамильярность – ни с герцогиней, ни с другими матронами и девушками, продавливающими своими задами диванную обшивку, попивающими лимонад да обмахивающими себя веерами на плантациях вверх и вниз по реке, Рейнолдс ни за что бы так не заговорил. А в этой девчонке есть что-то особенное. Ну хоть сейчас. Разъезжает, словно мужчина. Да к тому же носится как угорелая. И вроде ни капельки не боится.
А что за тело! Стоило ему впервые увидеть ее, еще тогда, когда они только приехали, и старый его приятель подпрыгнул в штанах как ужаленный.
– Наверно, мне лучше поехать с вами, миссис О’Нил. А то не поручусь, что опять браконьеры не появятся.
– В этом нет никакой нужды, Рейнолдс.
– Вы не хотите, чтобы я сопровождал вас?
– Честно говоря, мне это совершенно безразлично, так что сами решайте. А ну, милый, вперед!
Рейнолдс держался сбоку и на четверть корпуса позади. Вскоре они выехали из леса на край гигантского хлопкового поля. Куда ни глянь – до самого горизонта колыхалась белая гладь, отливающая при лунном свете серебром.
– Какой вид, – негромко проговорил Рейнолдс.
– Да, похоже на облако, – откликнулась Равена. – Так бы и легла на него и поплыла прямо на небо.
Лошади остановились. Рейнолдс задумчиво посмотрел на Равену:
– Действительно, мэм? А вам приходилось когда-нибудь лежать на хлопковом поле?
Это был рискованный вопрос, но рассчитанно рискованный, и теперь Рейнолдс, затаив дыхание и чувствуя, как колотится в груди сердце, ждал ее реакции.
– Нет, – сухо ответила Равена, – но пари готова держать, что вам приходилось, и не раз. Как, впрочем, и на сеновале.
Рейнолдс обнажил в улыбке ровные белые зубы. Было в нем что-то животное. Что-то от волка. Блестящие клыки. Исходил от этого мужчины какой-то плотский дух, Равена ощущала его, стоило приблизиться к нему хоть на шаг. Этот дух витал в воздухе, как мускус. Она знала, о чем он сейчас думает. О ней. Он хочет ее. Хочет так же безумно, как кобель суку. Ну что ж, давно она уже не удовлетворяла своего сексуального аппетита. Последнее время что-то в ней сжималось, все сильнее и сильнее, как пружина, и, похоже, наступил критический момент. Пружине хочется разжаться. И если можно использовать этого жеребца – что ж, прекрасно. Его животный дух напомнил Равене Брайена. Разумеется, ни такой чуткости, ни ума у Рейнолдса и в помине не было, но как ублажить женщину, он знает, это она кожей ощущала.
– И вы бы выиграли пари, мэм.
– А что бы, как вы думаете, – поддразнила его Равена, – сказал мой муж, если бы узнал, как нахально вы тут со мной разговариваете?
Рейнолдс сдвинул на затылок кепи и, растягивая слова, небрежно проговорил:
– Даже и не знаю, мэм. Но, думаю, он не слишком бы рассердился, имея в виду…
– Имея в виду что?
– А то, что вот уже два месяца, как он таскает к себе в постель мою старушку Дину.
Такого удара Равена не ожидала. Он едва не сбил ее с ног. Не то чтобы у нее были какие-то иллюзии насчет мужниной верности. Да и наплевать ей на его измены! Пусть себе развлекается со всеми этими шлюхами, певичками да виргинскими красавицами с большими, в блюдце величиной, невинными глазами, у которых горит под юбкой. Но тут дело иное. Дина Рейнолдс – жена их работника.
Рейнолдс понял, о чем она думает.
– Нескладно получается, а, мэм? То есть я хочу сказать, тут все дело в том, что я ведь на них работаю – на вашего отца и мужа. А есть порядок. Если бы он жарил какую-нибудь черную шлюшку, все эти господа, друзья мистера Роджера – полковник Стюарт и другие, – и глазом бы не моргнули. Но Дина – дело иное, она моя жена…
– Ладно, Рейнолдс, зачем столько слов? И так все ясно. – Равена спрыгнула с лошади, положила на землю хлыст и начала расстегивать блузу. – Ну, чего там расселся?
Глаза его расширились:
– Вы это к чему, мэм?
Разглядывая его с затаенным презрением и насмешкой, Равена чувствовала, как разгораются ее чресла и грудь. Что может быть лучше, что может быть сладостнее, чем согрешить с этим волосатым, потным, мускулистым самцом?
– Почему бы тебе не востребовать свою часть, как учит Библия? Свой фунт мяса? – усмехнулась Равена. – Мне нравится этот образ. Мой муж сделал тебя рогоносцем, так почему бы не вернуть ему долг? Что скажешь, Рейнолдс?
Она распахнула блузу, расправила плечи и выставила вперед груди – зовущие, белеющие в лунном свете, как мрамор.
– О Господи, до чего же вы красивы… – Он едва успел проглотить обращение. Глупо называть «мэм» женщину, которую собираешься поиметь!
Сгорая от желания, Рейнолдс спрыгнул с седла и поспешно сбросил рубаху и брюки. Нагие, они стояли друг против друга, словно дикие звери, готовые схватиться в смертельном бою.
Равена плотоядно посмотрела на него:
– А ведь ты настоящий жеребец, а, Рейнолдс?
И тут его руки сомкнулись вокруг нее, а мощное тело вдавилось в ее податливую плоть. Он навалился на нее с такой силой, что стало трудно дышать. Равена вздрагивающим животом ощущала его мужскую плоть. Зубы его вцепились ей в губы, и Равена чувствовала запах табака и виски. Аромат любви. И плюс к тому острый запах пота.
– Пропесочь меня, Рейнолдс, – с трудом выдохнула Равена, – пропесочь как следует.
Они рухнули на мягкое ложе хлопка и травы. Спину ей кололи поломанные стебли, но Равена не обращала на этого ни малейшего внимания. Собственная женственность – вот что поглощало ее в тот момент целиком и полностью. Оба они работали с неумолимой точностью машины. Цилиндр и поршень. Меч и ножны. Четкий ритм, все убыстряющийся и убыстряющийся, пока части машины не разогрелись до предела.
Содрогающиеся тела.
Восторг взрыва.
И – полное изнеможение.
Теперь Равена почувствовала, что ей жжет спину. Все еще ощущая на себе тяжесть его тела, она нетерпеливо пошевелилась.
– Это было хорошо, Рейнолдс. Это было очень хорошо.
– Да, мэм, это уж точно.
– А теперь довольно. Слезай.
– Слушаю, мэм. Большое вам спасибо…
– Спасибо? – хрипло засмеялась Равена. – Ах ты, ублюдок паршивый! Да как ты смеешь? – Она схватила хлыст и, не успел Рейнолдс натянуть брюки, вытянула его по голому заду.
– Ой-ой-ой! – завопил он, высоко подпрыгнув и одной рукой поддерживая падающие брюки, а другой потирая горящие ягодицы.
Равена так и зашлась смехом:
– Это как понять, Рейнолдс? Брачный призыв красноперого голозадого виргинского петушка?
Глава 8
Появлению Равены он явно удивился.
– Что так поздно, мисс Равена? – Он запнулся. – Даже для вас.
Равену позабавила эта откровенность.
«Даже для такой проказницы, как вы», – вот что он на самом деле хотел сказать.
– Оседлайте мне, пожалуйста, Джинджера, Макклауд.
Этот чалый напоминал ей Апача. Когда Уайлдинги покидали Ирландию, Равена отдала своего любимца на попечение графа Тайрона, в его конюшню.
Макклауд почесал в затылке:
– Прямо не знаю, мисс. Ваш отец и мистер О’Нил шкуру с меня сдерут, если…
Его оборвал щелчок хлыста. В глазах Равены отражался яркий лунный свет.
– Ну а я сделаю то же самое прямо сейчас, если лошадь не будет оседлана немедленно.
Стояло теплое бабье лето. С реки дул ветерок, но и он не приносил прохлады.
– Ну, Джинджер, вперед!
Равена низко наклонилась и, почти слившись с лошадью, помчалась через луг, начинавшийся прямо за домом, обгоняя стремительно скользящие по небу облака. Развевающаяся грива чалого щекотала ноздри, его опадающим и поднимающимся бокам сквозь тонкую ткань жокейских брюк передавался жар ног Равены. Ее безумный хохот, которому эта гонка придавала некий демонический оттенок, относило назад. Словно ведьмы и лешие ирландских мифов – Маленький народ – справляли шабаш.
Она ощущала необыкновенный подъем, недавняя подавленность полностью растворилась в этой бешеной скачке. Ощущение знакомое, оно всегда охватывало ее, стоило вскочить в седло. Они с лошадью – единое целое. Кентавр.
Полная гармония с расстилающимся вокруг миром. Топот копыт. Земля. Песнь ветра. Крик совы. Жалобные песни рабов. Отдаленный лай собаки. И сразу же еще дальше – гром. Это одиночный выстрел. Браконьерствует кто-то.
Равена с Джинджером скрылись в густом лесу. Ничего не было видно, но оба знали дорогу и мчались так, будто светило яркое солнце.
Еще один выстрел, теперь поближе. Равена осторожно натянула поводья и похлопала чалого по шее:
– Тихо, малыш, теперь поспокойнее. – Она перевела Джинджера на шаг и, добравшись до поворота, остановилась: – Тпру-у!
Кто-то, похоже, приближался к ним с противоположной стороны, хотя густая листва и скрадывала цокот копыт. Но вот соткался неясный силуэт всадника. Заметив Равену, он мгновенно натянул поводья.
– Стоять, или стреляю! – Дуло винтовки поползло вверх и остановилось на уровне лба Равены. Она узнала голос. Рассмеялась.
– Не стреляйте, Рейнолдс. Это всего лишь я. Равена О’Нил.
– Мэм? – Ствол опустился, но в голосе все еще звучала настороженность. – Нельзя выезжать так поздно, миссис О’Нил. Мне уж было показалось, что это опять браконьер. На одного я только что наскочил. Ну и угостил его порцией дроби прямо в зад… – Он оборвал себя на полуслове. – Прошу прощения, мэм.
Равена снова засмеялась:
– Да за что же, Рейнолдс? Зад, задница, нижняя часть спины – все это вполне приличные слова для обозначения весьма существенной части человеческого тела.
– А вы та еще штучка, мэм, – усмехнулся Рейнолдс, – право слово, та еще штучка.
Явно сознательная фамильярность – ни с герцогиней, ни с другими матронами и девушками, продавливающими своими задами диванную обшивку, попивающими лимонад да обмахивающими себя веерами на плантациях вверх и вниз по реке, Рейнолдс ни за что бы так не заговорил. А в этой девчонке есть что-то особенное. Ну хоть сейчас. Разъезжает, словно мужчина. Да к тому же носится как угорелая. И вроде ни капельки не боится.
А что за тело! Стоило ему впервые увидеть ее, еще тогда, когда они только приехали, и старый его приятель подпрыгнул в штанах как ужаленный.
– Наверно, мне лучше поехать с вами, миссис О’Нил. А то не поручусь, что опять браконьеры не появятся.
– В этом нет никакой нужды, Рейнолдс.
– Вы не хотите, чтобы я сопровождал вас?
– Честно говоря, мне это совершенно безразлично, так что сами решайте. А ну, милый, вперед!
Рейнолдс держался сбоку и на четверть корпуса позади. Вскоре они выехали из леса на край гигантского хлопкового поля. Куда ни глянь – до самого горизонта колыхалась белая гладь, отливающая при лунном свете серебром.
– Какой вид, – негромко проговорил Рейнолдс.
– Да, похоже на облако, – откликнулась Равена. – Так бы и легла на него и поплыла прямо на небо.
Лошади остановились. Рейнолдс задумчиво посмотрел на Равену:
– Действительно, мэм? А вам приходилось когда-нибудь лежать на хлопковом поле?
Это был рискованный вопрос, но рассчитанно рискованный, и теперь Рейнолдс, затаив дыхание и чувствуя, как колотится в груди сердце, ждал ее реакции.
– Нет, – сухо ответила Равена, – но пари готова держать, что вам приходилось, и не раз. Как, впрочем, и на сеновале.
Рейнолдс обнажил в улыбке ровные белые зубы. Было в нем что-то животное. Что-то от волка. Блестящие клыки. Исходил от этого мужчины какой-то плотский дух, Равена ощущала его, стоило приблизиться к нему хоть на шаг. Этот дух витал в воздухе, как мускус. Она знала, о чем он сейчас думает. О ней. Он хочет ее. Хочет так же безумно, как кобель суку. Ну что ж, давно она уже не удовлетворяла своего сексуального аппетита. Последнее время что-то в ней сжималось, все сильнее и сильнее, как пружина, и, похоже, наступил критический момент. Пружине хочется разжаться. И если можно использовать этого жеребца – что ж, прекрасно. Его животный дух напомнил Равене Брайена. Разумеется, ни такой чуткости, ни ума у Рейнолдса и в помине не было, но как ублажить женщину, он знает, это она кожей ощущала.
– И вы бы выиграли пари, мэм.
– А что бы, как вы думаете, – поддразнила его Равена, – сказал мой муж, если бы узнал, как нахально вы тут со мной разговариваете?
Рейнолдс сдвинул на затылок кепи и, растягивая слова, небрежно проговорил:
– Даже и не знаю, мэм. Но, думаю, он не слишком бы рассердился, имея в виду…
– Имея в виду что?
– А то, что вот уже два месяца, как он таскает к себе в постель мою старушку Дину.
Такого удара Равена не ожидала. Он едва не сбил ее с ног. Не то чтобы у нее были какие-то иллюзии насчет мужниной верности. Да и наплевать ей на его измены! Пусть себе развлекается со всеми этими шлюхами, певичками да виргинскими красавицами с большими, в блюдце величиной, невинными глазами, у которых горит под юбкой. Но тут дело иное. Дина Рейнолдс – жена их работника.
Рейнолдс понял, о чем она думает.
– Нескладно получается, а, мэм? То есть я хочу сказать, тут все дело в том, что я ведь на них работаю – на вашего отца и мужа. А есть порядок. Если бы он жарил какую-нибудь черную шлюшку, все эти господа, друзья мистера Роджера – полковник Стюарт и другие, – и глазом бы не моргнули. Но Дина – дело иное, она моя жена…
– Ладно, Рейнолдс, зачем столько слов? И так все ясно. – Равена спрыгнула с лошади, положила на землю хлыст и начала расстегивать блузу. – Ну, чего там расселся?
Глаза его расширились:
– Вы это к чему, мэм?
Разглядывая его с затаенным презрением и насмешкой, Равена чувствовала, как разгораются ее чресла и грудь. Что может быть лучше, что может быть сладостнее, чем согрешить с этим волосатым, потным, мускулистым самцом?
– Почему бы тебе не востребовать свою часть, как учит Библия? Свой фунт мяса? – усмехнулась Равена. – Мне нравится этот образ. Мой муж сделал тебя рогоносцем, так почему бы не вернуть ему долг? Что скажешь, Рейнолдс?
Она распахнула блузу, расправила плечи и выставила вперед груди – зовущие, белеющие в лунном свете, как мрамор.
– О Господи, до чего же вы красивы… – Он едва успел проглотить обращение. Глупо называть «мэм» женщину, которую собираешься поиметь!
Сгорая от желания, Рейнолдс спрыгнул с седла и поспешно сбросил рубаху и брюки. Нагие, они стояли друг против друга, словно дикие звери, готовые схватиться в смертельном бою.
Равена плотоядно посмотрела на него:
– А ведь ты настоящий жеребец, а, Рейнолдс?
И тут его руки сомкнулись вокруг нее, а мощное тело вдавилось в ее податливую плоть. Он навалился на нее с такой силой, что стало трудно дышать. Равена вздрагивающим животом ощущала его мужскую плоть. Зубы его вцепились ей в губы, и Равена чувствовала запах табака и виски. Аромат любви. И плюс к тому острый запах пота.
– Пропесочь меня, Рейнолдс, – с трудом выдохнула Равена, – пропесочь как следует.
Они рухнули на мягкое ложе хлопка и травы. Спину ей кололи поломанные стебли, но Равена не обращала на этого ни малейшего внимания. Собственная женственность – вот что поглощало ее в тот момент целиком и полностью. Оба они работали с неумолимой точностью машины. Цилиндр и поршень. Меч и ножны. Четкий ритм, все убыстряющийся и убыстряющийся, пока части машины не разогрелись до предела.
Содрогающиеся тела.
Восторг взрыва.
И – полное изнеможение.
Теперь Равена почувствовала, что ей жжет спину. Все еще ощущая на себе тяжесть его тела, она нетерпеливо пошевелилась.
– Это было хорошо, Рейнолдс. Это было очень хорошо.
– Да, мэм, это уж точно.
– А теперь довольно. Слезай.
– Слушаю, мэм. Большое вам спасибо…
– Спасибо? – хрипло засмеялась Равена. – Ах ты, ублюдок паршивый! Да как ты смеешь? – Она схватила хлыст и, не успел Рейнолдс натянуть брюки, вытянула его по голому заду.
– Ой-ой-ой! – завопил он, высоко подпрыгнув и одной рукой поддерживая падающие брюки, а другой потирая горящие ягодицы.
Равена так и зашлась смехом:
– Это как понять, Рейнолдс? Брачный призыв красноперого голозадого виргинского петушка?
Глава 8
Избрание Авраама Линкольна, убежденного противника рабовладения, президентом США стало для Юга последней каплей, переполнившей чашу. Семь штатов – Южная Каролина, Джорджия, Луизиана, Миссисипи, Флорида, Алабама и Техас – отделились от Союза. Временное правительство обосновалось в Монтгомери, штат Алабама. Тут же началась и подготовка проекта конституции нового государственного образования – Конфедерации.
Южная Каролина потребовала возвращения всех объектов федеральной собственности в границах штата, включая форты Моултри и Самтер. Гарнизон Моултри был спешно переведен в Самтер, находившийся прямо у Чарлстонской бухты – в пункте, стратегически куда более благоприятном.
12 апреля 1861 года, через шесть недель после того, как Линкольн переехал в Белый дом, конфедераты открыли огонь по форту и не прекращали его до тех пор, пока тридцать четыре часа спустя майор Роберт Андерсон, комендант Самтера, не выкинул белый флаг. Так началась Гражданская война.
17 апреля за первыми семью штатами последовали еще четыре – Виргиния, Арканзас, Северная Каролина и Теннесси. Столицей Конфедерации был провозглашен Ричмонд.
Однажды утром в «Равене» появилась Джейн Сидли, которую явно так и распирало желание поделиться новостями.
– Слышали? Дядю Джефа выбрали президентом Конфедерации штатов? Потрясающе, верно?
– Дьявол меня раздери! – Роджер явно разделял энтузиазм гостьи. – Прошу, конечно, прощения, дамы, но, полагаю, по такому поводу небольшие вольности в языке извинительны. – Роджер звонком вызвал дворецкого. – Гордон, откройте ящик шампанского, которое на прошлое Рождество прислал мой отец, и поставьте несколько бутылок на лед.
– Вряд ли похороны такой уж подходящий повод для торжества, Роджер, – веско проговорил герцог.
– Это как же понимать, сэр? – Роджер пристально посмотрел на тестя.
– Очень просто. Мы только что похоронили Декларацию независимости и Конституцию страны.
Капитан О’Нил был явно вне себя от ярости.
– При всем уважении, сэр, – голос его от напряжения звучал как натянутая струна, – должен напомнить, что именно такого рода изменнические разговоры послужили причиной вашего изгнания из Ирландии.
Не успел герцог и рта открыть для ответа, как Равена вскочила и отвесила мужу пощечину.
– Да как ты смеешь так разговаривать с отцом, особенно после всего того, что он для нас сделал? И между прочим, мы в его доме.
– Успокойся, Равена, – негромко сказал герцог. – У Роджера есть полное право отстаивать свое мнение. Впрочем, как и у меня. А по моему мнению, эта война – трагедия, не имеющая себе равных в истории этой великой страны, не только в ее прошлом и настоящем, но, наверное, и будущем. Если у нее вообще есть будущее. Во всяком случае, Америке понадобятся тысячи лет, чтобы залечить раны, нанесенные этой войной. Новый упадок Римской империи.
– Не желаю я больше слышать эти пораженческие разговоры! Еду в штаб, надо выяснить, какие планы у Джеба. К ужину не ждите.
После этой стычки Роджер стал в доме совершенно чужим. В начале мая он сделал герцогу нечто вроде официального заявления:
– Сэр, военные обязанности не позволяют мне более уделять должное внимание хозяйству. Послезавтра президент Дэвис лично назначит нас с Джебом Стюартом на соответствующие должности в армии Конфедерации. И полагаю, вскоре мне придется принять участие в боевых действиях.
Накануне этой торжественной церемонии за ужином собрались Роджер с Равеной, Джеб Стюарт со своей женой Флорой, а также герцог с герцогиней.
– А ведь здорово они выглядят в этой серо-голубой форме, верно? – заметила Флора Стюарт.
– Только относитесь к ней бережно, – криво ухмыльнулся герцог. – А то другой в обозримом будущем не предвидится.
– Как вас понимать, сэр? – нахмурился Джеб Стюарт.
– Чего же тут не понять? На Юге нет сколько-нибудь развитой промышленности. Пари готов держать, что эти серо-голубые мундиры были пошиты где-нибудь на Севере.
– Ерунда, – фыркнул Роджер. – Вы, наверное, забыли про Англию и Францию. А ведь они всегда были на нашей стороне. Это главные потребители нашего хлопка. Только не говорите мне, что северяне блокируют наши порты. Да при первой же попытке вмешательства в торговые дела британский и французский флоты превратят американские военные суда в тлеющие головешки.
– Ты действительно так думаешь, Роджер? – Герцог с легкой улыбкой отхлебнул глоток коньяка, которому всегда любил отдать должное после еды.
– Разумеется.
– От человека, так стойко приверженного Англии и ее политической доктрине, можно было бы ожидать большего понимания ее этической позиции. – Герцог тяжело вздохнул. – И Англия, и Франция давно отменили рабовладение в своих колониях и доминионах и осудили эту систему в мировом масштабе. И пусть их симпатии, в чем я не сомневаюсь, остаются на стороне Юга, ни та ни другая не окажут открытой поддержки, моральной и материальной, делу, из-за которого началась эта трагическая война. То есть сохранению и дальнейшему развитию самого института рабовладения. Нет, Роджер, тут ты заблуждаешься, и время это покажет. На самом деле Англия и Франция будут приветствовать морскую блокаду, ибо это даст им удобный повод отказать в помощи старым друзьям. Может быть, и найдется несколько смельчаков, которые на свой страх и риск и за баснословные деньги займутся поставками, но эти жалкие усилия никогда не получат открытой правительственной поддержки.
Слова герцога оказались пророческими. Выступая в защиту права южных штатов определять собственную судьбу (проблема рабства при этом даже не упоминалась), ни Англия, ни Франция в действительности не предпринимали сколько-нибудь серьезных попыток прорвать установленную Севером морскую блокаду и наладить поставку промышленных товаров, в которых Конфедерация испытывала столь острую нужду.
С любой точки зрения, как любил подчеркивать герцог в разговорах с зятем, у северян на руках все козыри. Промышленность. Железные дороги. Флот. Земельные ресурсы. Деньги.
Но один козырь все-таки был и у южан: превосходная армия. Большинство лучших офицеров армии Соединенных Штатов встали под знамена Юга. Да и вообще мировая история показывает, что лучшие солдаты – это вчерашние крестьяне и что воинская доблесть всегда идет об руку с аграрным хозяйством.
А вот северянам едва ли не всех своих высших начальников пришлось рекрутировать с гражданской службы: Гранта, Макдауэлла, Макклеллана. Что касается первого, то он работал на какой-то незначительной должности у своего отца, занимавшегося разного рода поставками, причем даже это место ему пришлось оставить из-за беспробудного пьянства.
А среди генералов-конфедератов были такие яркие личности, как Роберт И. Ли, бывший начальник академии в Вест-Пойнте, Т. Дж. Джексон, по прозвищу Каменная Стена, П.Г.Т. Борегар и, наконец, несравненный Джеб Стюарт – гордость Вест-Пойнта.
К тому же у южан было и то преимущество, что они вели оборонительную войну. Боевой дух солдат был выше и мотивы глубже – они защищали родную землю. Север же выступал в роли агрессора, и поначалу зеленые новички, составлявшие большинство дивизий генерала Ирвина Макдауэлла, наступавших в июле 1862 года на Ричмонд, слабо представляли себе, за что, собственно, сражаются. Между тем захват столицы Конфедерации был первейшей целью высшего командования Севера.
21 июля 1861 года «волонтеры» Макдауэлла столкнулись с превосходно обученными частями Борегара у речушки в тридцати милях к югу от Вашингтона и потерпели сокрушительное поражение. Это столкновение вошло в историю как битва при Бул-Ран. Отступая, северяне наткнулись на отряды Т. Дж. Джексона, стоявшие, как каменная стена. После этого началось беспорядочное бегство, прекратившееся только у ворот в столицу Соединенных Штатов. На какое-то время судьба Вашингтона повисла в воздухе.
Так по иронии судьбы конфедераты уже в самом первом крупном сражении Гражданской войны почти достигли той самой цели, которую ставили перед собою как раз северяне. А именно: овладение опорными пунктами противника.
После битвы при Бул-Ран конгресс распорядился резко усилить кавалерию союзной армии. Задача непростая, поскольку северяне были по преимуществу городскими жителями – фабричные рабочие и конторские служащие. Мало кто из них вообще садился на лошадь.
В этих условиях люди с военным образованием и кавалерийской выучкой вроде Брайена О’Нила были просто подарком судьбы. Ему присвоили чин старшего лейтенанта и назначили инструктором Десятого конного полка, базировавшегося в Эльмайе, штат Нью-Йорк. Для Брайена это было страшным разочарованием.
– Какого черта, сэр! – взорвался он, когда его начальник сообщил ему об этом решении. – Я пришел в армию, чтобы воевать, а не давать уроки верховой езды городским щеголям.
– Сочувствую вам, лейтенант, – сказал капитан Вандербильд. – Но если вы обучите сотню этих ребят хоть четверти того, что умеете сами, для нашего дела это будет куда важнее, чем доблесть в открытом бою с мятежниками. А как только доведем этих неумех до ума, обещаю, у вас появится возможность скрестить оружие с противником.
В течение двух лет после начала Гражданской войны кавалерия федералов находилась в обороне. И лишь через два года майор Брайен О’Нил вступил в свой первый бой.
Оба были и при Бул-Ран, и в тот самый момент, когда яростное сражение достигло своей кульминации, Стюарт предпринял молниеносную кавалерийскую атаку, которая впоследствии сделалась его визитной карточкой. Врубившись в строй знаменитых зуавов, считавшихся элитными частями армии северян, Стюарт обрушился на фланг противника, полностью расстроил его и превратил армию в охваченную паникой толпу, что и привело к беспорядочному отступлению до самого Вашингтона.
Два месяца спустя Джеб Стюарт получил звезду бригадного генерала, а Роджера повысили до подполковника.
В тот вечер офицерские казармы содрогались от громогласного застолья, а песни продолжались до самого рассвета. Под аккомпанемент Джо Суини, наигрывавшего, как всегда, на своем банджо, Джеб и Роджер распевали дуэтом.
В первые два года войны Конфедерация торжествовала одну победу за другой. Предсказания насчет того, что установленная северянами морская блокада просто задушит Юг, оправдывались слабо. Оружие, боеприпасы и продовольствие текли из Мексики, а затем доставлялись в войска по Миссисипи. Пока адмирал Бьюкенен удерживал бухту Мобил, путь северянам к Мексиканскому заливу был заказан. Свою долю добычи приносили и отряды Джеба Стюарта, как вихрь налетавшие на тылы северян, приводившие солдат противника в немалое смятение, нарушавшие коммуникации, поджигавшие склады, занимавшиеся мародерством.
Дважды Джеб, которому неизменно сопутствовал Роджер, бил во главе дивизий Северной Виргинии части армии «Потомак», которой командовал теперь генерал Джордж Макклеллан. В какой-то момент последний подступил почти к самому Ричмонду, и в июле 1862 года близкое падение столицы конфедератов казалось неизбежным.
Однако Стюарт во главе двух с половиной тысяч всадников захватил в плен сотни солдат противника вместе с лошадьми и мулами, и Макклеллан вынужден был остановить наступление.
А в августе того же года конные отряды Стюарта ударили в тыл армии генерала Поупа; его успел выручить Макклеллан, оправившись после тяжелого поражения у Ричмонда.
Однако же это был очередной удар по противнику, понесшему тяжелые людские потери. Помимо того, Стюарт захватил немало трофеев, в том числе предмет особой гордости молодого генерала – личные вещи Поупа и секретную переписку.
Джеб и Роджер удостоились личного поздравления генерала Ли и президента Дэвиса.
– Да вы хоть понимаете, что происходит? – возбужденно говорил Роберт Ли, поворачиваясь к Джексону Каменная Стена, отбросившему войска Макклеллана назад, к реке Раппаханнок. – Линкольн приказал западной группировке армии Макклеллана усилить Поупа. Стало быть, все, что нам нужно, – это чтобы Лонгстрит ударил с северо-запада во фланг Поупу, пока к нему не подойдет Макклеллан.
И вновь армия «Потомак» была отброшена через Бул-Ран почти к самому Вашингтону.
И вновь, к вящему неудовольствию многих южан, включая горячие головы вроде Стюарта и Роджера О’Нила, Джексон Каменная Стена не воспользовался плодами победы.
– Поймите меня правильно, Джеб, – говорил Роджер. – Ли – превосходный стратег, но, видит Бог, как полевой командир вы стоите их с Джексоном, вместе взятых. Окажись вы на месте Джексона – и по улицам Вашингтона уже не янки бы расхаживали, а наши.
– Знаете, в чем вся беда? – мрачно заметил Стюарт. – Ли не хочет победы или, во всяком случае, поражения Союза, которому он в свое время присягнул на верность. Ему нужно только одно – чтобы правительство признало независимость Виргинии и других штатов Конфедерации.
Это было не личное – общее несчастье солдат по обе стороны баррикады. Синдром Каина – Авеля. Брат против брата. Брат убивает брата.
В битвах семи дней Джеб Стюарт противостоял своему тестю, генералу Филиппу Джорджу Куку, командовавшему у Макклеллана кавалерией.
Одна из его золовок была замужем за главным хирургом армии конфедератов, а другая – за одним из генералов федеральных войск.
26 октября 1862 года Макклеллан, вновь возглавивший армию «Потомак», предпринял очередное вторжение в Виргинию. Лонгстрит остановил его, и Линкольн заменил Макклеллана на генерала Амброза Бернсайда, которому было приказано атаковать Ричмонд. Это оказалось одним из самых неудачных решений, принятых президентом за все годы войны.
С фанатичной решимостью, граничившей с безумием, Бернсайд обрушился с фронта на армию генерала Ли, окопавшуюся на высотах под Фредериксбергом. И хотя противник значительно превосходил их числом – сто тринадцать тысяч штыков против семидесяти пяти тысяч, – ветераны-конфедераты одержали в этой кровавой мясорубке, равной которой не знала до того история войн, победу.
Шесть раз отважные пехотинцы армии северян ходили в атаку чистым полем против опустошительного огня артиллерии и батальонов противника. Голубые и серые мундиры, цвета федералов и конфедератов, – все смешалось в кучу. Сверкали штыки. Трепетали вымпелы на остроконечных пиках. И шесть раз атакующих отбрасывали назад, и перед каменными стенами, защищавшими оборонительные рубежи у Мэри-Хайтс, оставались тысячи трупов.
В самый разгар боя Ли проговорил со слезами на глазах:
– Может, это даже и хорошо, что война такое ужасное дело, а то, глядишь, и во вкус войти недолго.
Когда все кончилось и подсчитали потери, выяснилось, что северяне оставили на поле битвы тринадцать тысяч солдат и офицеров, южане – пять с половиной.
Фредериксберг, ужасы которого столь красочно описывали военные корреспонденты, произвел такое гнетущее впечатление и на Севере, и на Юге, что в высших кругах Ричмонда и Вашингтона начали поговаривать о необходимости скорейшего достижения согласия, иначе и в армии, и среди гражданского населения могут начаться бунты.
Южная Каролина потребовала возвращения всех объектов федеральной собственности в границах штата, включая форты Моултри и Самтер. Гарнизон Моултри был спешно переведен в Самтер, находившийся прямо у Чарлстонской бухты – в пункте, стратегически куда более благоприятном.
12 апреля 1861 года, через шесть недель после того, как Линкольн переехал в Белый дом, конфедераты открыли огонь по форту и не прекращали его до тех пор, пока тридцать четыре часа спустя майор Роберт Андерсон, комендант Самтера, не выкинул белый флаг. Так началась Гражданская война.
17 апреля за первыми семью штатами последовали еще четыре – Виргиния, Арканзас, Северная Каролина и Теннесси. Столицей Конфедерации был провозглашен Ричмонд.
Однажды утром в «Равене» появилась Джейн Сидли, которую явно так и распирало желание поделиться новостями.
– Слышали? Дядю Джефа выбрали президентом Конфедерации штатов? Потрясающе, верно?
– Дьявол меня раздери! – Роджер явно разделял энтузиазм гостьи. – Прошу, конечно, прощения, дамы, но, полагаю, по такому поводу небольшие вольности в языке извинительны. – Роджер звонком вызвал дворецкого. – Гордон, откройте ящик шампанского, которое на прошлое Рождество прислал мой отец, и поставьте несколько бутылок на лед.
– Вряд ли похороны такой уж подходящий повод для торжества, Роджер, – веско проговорил герцог.
– Это как же понимать, сэр? – Роджер пристально посмотрел на тестя.
– Очень просто. Мы только что похоронили Декларацию независимости и Конституцию страны.
Капитан О’Нил был явно вне себя от ярости.
– При всем уважении, сэр, – голос его от напряжения звучал как натянутая струна, – должен напомнить, что именно такого рода изменнические разговоры послужили причиной вашего изгнания из Ирландии.
Не успел герцог и рта открыть для ответа, как Равена вскочила и отвесила мужу пощечину.
– Да как ты смеешь так разговаривать с отцом, особенно после всего того, что он для нас сделал? И между прочим, мы в его доме.
– Успокойся, Равена, – негромко сказал герцог. – У Роджера есть полное право отстаивать свое мнение. Впрочем, как и у меня. А по моему мнению, эта война – трагедия, не имеющая себе равных в истории этой великой страны, не только в ее прошлом и настоящем, но, наверное, и будущем. Если у нее вообще есть будущее. Во всяком случае, Америке понадобятся тысячи лет, чтобы залечить раны, нанесенные этой войной. Новый упадок Римской империи.
– Не желаю я больше слышать эти пораженческие разговоры! Еду в штаб, надо выяснить, какие планы у Джеба. К ужину не ждите.
После этой стычки Роджер стал в доме совершенно чужим. В начале мая он сделал герцогу нечто вроде официального заявления:
– Сэр, военные обязанности не позволяют мне более уделять должное внимание хозяйству. Послезавтра президент Дэвис лично назначит нас с Джебом Стюартом на соответствующие должности в армии Конфедерации. И полагаю, вскоре мне придется принять участие в боевых действиях.
Накануне этой торжественной церемонии за ужином собрались Роджер с Равеной, Джеб Стюарт со своей женой Флорой, а также герцог с герцогиней.
– А ведь здорово они выглядят в этой серо-голубой форме, верно? – заметила Флора Стюарт.
– Только относитесь к ней бережно, – криво ухмыльнулся герцог. – А то другой в обозримом будущем не предвидится.
– Как вас понимать, сэр? – нахмурился Джеб Стюарт.
– Чего же тут не понять? На Юге нет сколько-нибудь развитой промышленности. Пари готов держать, что эти серо-голубые мундиры были пошиты где-нибудь на Севере.
– Ерунда, – фыркнул Роджер. – Вы, наверное, забыли про Англию и Францию. А ведь они всегда были на нашей стороне. Это главные потребители нашего хлопка. Только не говорите мне, что северяне блокируют наши порты. Да при первой же попытке вмешательства в торговые дела британский и французский флоты превратят американские военные суда в тлеющие головешки.
– Ты действительно так думаешь, Роджер? – Герцог с легкой улыбкой отхлебнул глоток коньяка, которому всегда любил отдать должное после еды.
– Разумеется.
– От человека, так стойко приверженного Англии и ее политической доктрине, можно было бы ожидать большего понимания ее этической позиции. – Герцог тяжело вздохнул. – И Англия, и Франция давно отменили рабовладение в своих колониях и доминионах и осудили эту систему в мировом масштабе. И пусть их симпатии, в чем я не сомневаюсь, остаются на стороне Юга, ни та ни другая не окажут открытой поддержки, моральной и материальной, делу, из-за которого началась эта трагическая война. То есть сохранению и дальнейшему развитию самого института рабовладения. Нет, Роджер, тут ты заблуждаешься, и время это покажет. На самом деле Англия и Франция будут приветствовать морскую блокаду, ибо это даст им удобный повод отказать в помощи старым друзьям. Может быть, и найдется несколько смельчаков, которые на свой страх и риск и за баснословные деньги займутся поставками, но эти жалкие усилия никогда не получат открытой правительственной поддержки.
Слова герцога оказались пророческими. Выступая в защиту права южных штатов определять собственную судьбу (проблема рабства при этом даже не упоминалась), ни Англия, ни Франция в действительности не предпринимали сколько-нибудь серьезных попыток прорвать установленную Севером морскую блокаду и наладить поставку промышленных товаров, в которых Конфедерация испытывала столь острую нужду.
С любой точки зрения, как любил подчеркивать герцог в разговорах с зятем, у северян на руках все козыри. Промышленность. Железные дороги. Флот. Земельные ресурсы. Деньги.
Но один козырь все-таки был и у южан: превосходная армия. Большинство лучших офицеров армии Соединенных Штатов встали под знамена Юга. Да и вообще мировая история показывает, что лучшие солдаты – это вчерашние крестьяне и что воинская доблесть всегда идет об руку с аграрным хозяйством.
А вот северянам едва ли не всех своих высших начальников пришлось рекрутировать с гражданской службы: Гранта, Макдауэлла, Макклеллана. Что касается первого, то он работал на какой-то незначительной должности у своего отца, занимавшегося разного рода поставками, причем даже это место ему пришлось оставить из-за беспробудного пьянства.
А среди генералов-конфедератов были такие яркие личности, как Роберт И. Ли, бывший начальник академии в Вест-Пойнте, Т. Дж. Джексон, по прозвищу Каменная Стена, П.Г.Т. Борегар и, наконец, несравненный Джеб Стюарт – гордость Вест-Пойнта.
К тому же у южан было и то преимущество, что они вели оборонительную войну. Боевой дух солдат был выше и мотивы глубже – они защищали родную землю. Север же выступал в роли агрессора, и поначалу зеленые новички, составлявшие большинство дивизий генерала Ирвина Макдауэлла, наступавших в июле 1862 года на Ричмонд, слабо представляли себе, за что, собственно, сражаются. Между тем захват столицы Конфедерации был первейшей целью высшего командования Севера.
21 июля 1861 года «волонтеры» Макдауэлла столкнулись с превосходно обученными частями Борегара у речушки в тридцати милях к югу от Вашингтона и потерпели сокрушительное поражение. Это столкновение вошло в историю как битва при Бул-Ран. Отступая, северяне наткнулись на отряды Т. Дж. Джексона, стоявшие, как каменная стена. После этого началось беспорядочное бегство, прекратившееся только у ворот в столицу Соединенных Штатов. На какое-то время судьба Вашингтона повисла в воздухе.
Так по иронии судьбы конфедераты уже в самом первом крупном сражении Гражданской войны почти достигли той самой цели, которую ставили перед собою как раз северяне. А именно: овладение опорными пунктами противника.
После битвы при Бул-Ран конгресс распорядился резко усилить кавалерию союзной армии. Задача непростая, поскольку северяне были по преимуществу городскими жителями – фабричные рабочие и конторские служащие. Мало кто из них вообще садился на лошадь.
В этих условиях люди с военным образованием и кавалерийской выучкой вроде Брайена О’Нила были просто подарком судьбы. Ему присвоили чин старшего лейтенанта и назначили инструктором Десятого конного полка, базировавшегося в Эльмайе, штат Нью-Йорк. Для Брайена это было страшным разочарованием.
– Какого черта, сэр! – взорвался он, когда его начальник сообщил ему об этом решении. – Я пришел в армию, чтобы воевать, а не давать уроки верховой езды городским щеголям.
– Сочувствую вам, лейтенант, – сказал капитан Вандербильд. – Но если вы обучите сотню этих ребят хоть четверти того, что умеете сами, для нашего дела это будет куда важнее, чем доблесть в открытом бою с мятежниками. А как только доведем этих неумех до ума, обещаю, у вас появится возможность скрестить оружие с противником.
В течение двух лет после начала Гражданской войны кавалерия федералов находилась в обороне. И лишь через два года майор Брайен О’Нил вступил в свой первый бой.
* * *
Ну а капитану Роджеру О’Нилу так долго своего первого боевого крещения ждать не пришлось. В июне, возглавляя вместе с Джебом Стюартом конный отряд, он уничтожил аванпост противника у Фоллинг-Уотер, после чего Джеб был произведен в полковники, а Роджер заслужил майорское звание.Оба были и при Бул-Ран, и в тот самый момент, когда яростное сражение достигло своей кульминации, Стюарт предпринял молниеносную кавалерийскую атаку, которая впоследствии сделалась его визитной карточкой. Врубившись в строй знаменитых зуавов, считавшихся элитными частями армии северян, Стюарт обрушился на фланг противника, полностью расстроил его и превратил армию в охваченную паникой толпу, что и привело к беспорядочному отступлению до самого Вашингтона.
Два месяца спустя Джеб Стюарт получил звезду бригадного генерала, а Роджера повысили до подполковника.
В тот вечер офицерские казармы содрогались от громогласного застолья, а песни продолжались до самого рассвета. Под аккомпанемент Джо Суини, наигрывавшего, как всегда, на своем банджо, Джеб и Роджер распевали дуэтом.
В первые два года войны Конфедерация торжествовала одну победу за другой. Предсказания насчет того, что установленная северянами морская блокада просто задушит Юг, оправдывались слабо. Оружие, боеприпасы и продовольствие текли из Мексики, а затем доставлялись в войска по Миссисипи. Пока адмирал Бьюкенен удерживал бухту Мобил, путь северянам к Мексиканскому заливу был заказан. Свою долю добычи приносили и отряды Джеба Стюарта, как вихрь налетавшие на тылы северян, приводившие солдат противника в немалое смятение, нарушавшие коммуникации, поджигавшие склады, занимавшиеся мародерством.
Дважды Джеб, которому неизменно сопутствовал Роджер, бил во главе дивизий Северной Виргинии части армии «Потомак», которой командовал теперь генерал Джордж Макклеллан. В какой-то момент последний подступил почти к самому Ричмонду, и в июле 1862 года близкое падение столицы конфедератов казалось неизбежным.
Однако Стюарт во главе двух с половиной тысяч всадников захватил в плен сотни солдат противника вместе с лошадьми и мулами, и Макклеллан вынужден был остановить наступление.
А в августе того же года конные отряды Стюарта ударили в тыл армии генерала Поупа; его успел выручить Макклеллан, оправившись после тяжелого поражения у Ричмонда.
Однако же это был очередной удар по противнику, понесшему тяжелые людские потери. Помимо того, Стюарт захватил немало трофеев, в том числе предмет особой гордости молодого генерала – личные вещи Поупа и секретную переписку.
Джеб и Роджер удостоились личного поздравления генерала Ли и президента Дэвиса.
– Да вы хоть понимаете, что происходит? – возбужденно говорил Роберт Ли, поворачиваясь к Джексону Каменная Стена, отбросившему войска Макклеллана назад, к реке Раппаханнок. – Линкольн приказал западной группировке армии Макклеллана усилить Поупа. Стало быть, все, что нам нужно, – это чтобы Лонгстрит ударил с северо-запада во фланг Поупу, пока к нему не подойдет Макклеллан.
И вновь армия «Потомак» была отброшена через Бул-Ран почти к самому Вашингтону.
И вновь, к вящему неудовольствию многих южан, включая горячие головы вроде Стюарта и Роджера О’Нила, Джексон Каменная Стена не воспользовался плодами победы.
– Поймите меня правильно, Джеб, – говорил Роджер. – Ли – превосходный стратег, но, видит Бог, как полевой командир вы стоите их с Джексоном, вместе взятых. Окажись вы на месте Джексона – и по улицам Вашингтона уже не янки бы расхаживали, а наши.
– Знаете, в чем вся беда? – мрачно заметил Стюарт. – Ли не хочет победы или, во всяком случае, поражения Союза, которому он в свое время присягнул на верность. Ему нужно только одно – чтобы правительство признало независимость Виргинии и других штатов Конфедерации.
Это было не личное – общее несчастье солдат по обе стороны баррикады. Синдром Каина – Авеля. Брат против брата. Брат убивает брата.
В битвах семи дней Джеб Стюарт противостоял своему тестю, генералу Филиппу Джорджу Куку, командовавшему у Макклеллана кавалерией.
Одна из его золовок была замужем за главным хирургом армии конфедератов, а другая – за одним из генералов федеральных войск.
26 октября 1862 года Макклеллан, вновь возглавивший армию «Потомак», предпринял очередное вторжение в Виргинию. Лонгстрит остановил его, и Линкольн заменил Макклеллана на генерала Амброза Бернсайда, которому было приказано атаковать Ричмонд. Это оказалось одним из самых неудачных решений, принятых президентом за все годы войны.
С фанатичной решимостью, граничившей с безумием, Бернсайд обрушился с фронта на армию генерала Ли, окопавшуюся на высотах под Фредериксбергом. И хотя противник значительно превосходил их числом – сто тринадцать тысяч штыков против семидесяти пяти тысяч, – ветераны-конфедераты одержали в этой кровавой мясорубке, равной которой не знала до того история войн, победу.
Шесть раз отважные пехотинцы армии северян ходили в атаку чистым полем против опустошительного огня артиллерии и батальонов противника. Голубые и серые мундиры, цвета федералов и конфедератов, – все смешалось в кучу. Сверкали штыки. Трепетали вымпелы на остроконечных пиках. И шесть раз атакующих отбрасывали назад, и перед каменными стенами, защищавшими оборонительные рубежи у Мэри-Хайтс, оставались тысячи трупов.
В самый разгар боя Ли проговорил со слезами на глазах:
– Может, это даже и хорошо, что война такое ужасное дело, а то, глядишь, и во вкус войти недолго.
Когда все кончилось и подсчитали потери, выяснилось, что северяне оставили на поле битвы тринадцать тысяч солдат и офицеров, южане – пять с половиной.
Фредериксберг, ужасы которого столь красочно описывали военные корреспонденты, произвел такое гнетущее впечатление и на Севере, и на Юге, что в высших кругах Ричмонда и Вашингтона начали поговаривать о необходимости скорейшего достижения согласия, иначе и в армии, и среди гражданского населения могут начаться бунты.