Блэйк Стефани. Огненные цветы

   Герцога Ольстерского, которому было уже за семьдесят, время пощадило больше, чем жену. Когда-то он сильно страдал от бронхита, да и сердце пошаливало, но теперь, после возвращения блудной дочери, здоровье его, по словам медиков, пошло на поправку.
   – Ты самое лучшее наше лекарство, дорогая, – усмехнулся он и, обняв жену и дочь, прижал обеих к себе. – Вот увидите, мы еще поживем на славу.
   – Или по крайней мере умрем спокойно, зная, что Равена снова дома, – слабо улыбнулась герцогиня.
   – Не говоря уж о чудесной внучке, что она нам подарила, – подхватил герцог. – Даже в ирландском словаре не найти слов, чтобы выразить, как счастлив я был, когда это сокровище вошло в дом. А кстати, где Сабрина?
   – Последний раз, когда я ее видела сегодня, она направлялась в конюшню, – ответила Равена.
   Герцог озабоченно сдвинул брови.
   – Надеюсь, на этом черном дьяволе она кататься не собирается?
   – Отец, – рассмеялась Равена, – да девочка с трех лет в седле, как, впрочем, и я в свое время. И между прочим, в детстве ты никогда не мешал мне кататься на Апаче.
   – Разве? Что-то не припомню. Но это не одно и то же. Сабрина… – Заметив на лицах обеих женщин самодовольную улыбку, герцог осекся.
   – Сабрина – твоя внучка, – поддела его Равена. – Твой ангел, твоя гордость и счастье.
   – Нет, я серьезно, дорогая. Заходит тут к нам один малый, друг Роджера, некто Дэн Батлер. Сейчас он за границей, но, когда вернется, вы наверняка встретитесь. Они с братом занимаются каким-то импортом. Брат во время войны приобрел весьма сомнительную репутацию. Сделал миллионы на всяких там махинациях. А вспомнил я его потому, что этот парень, зовут его Ретт, потерял в свое время единственную дочку. Она свалилась с лошади.
   – Это ужасно, но наверняка трагедия произошла потому, что девочка решила выкинуть какой-нибудь фокус, а ездить толком еще не научилась. В этом смысле я строго присматриваю за Сабриной.
   – Тем не менее схожу в конюшню и сам все проверю.
   Обе нежно посмотрели ему вслед.
   – Сабрина – что глоток свежего воздуха в доме. Новая жизнь, – сказала герцогиня.
   – Ну и слава Богу. Я счастлива, что могу доставить вам радость.
   – Я так боялась за малышку все те дни и недели, что эти гнусные разбойники держали тебя взаперти. Она не хотела есть, плакала целыми ночами.
   – Да, мы всегда были очень близки – Сабрина и я. – Равена грустно вздохнула. – Все трое были близки – Брайен, она и я.
   Герцогиня склонилась к дочери и погладила ее по руке.
   – Понимаю, каково тебе, родная. – Она немного помолчала. – И все равно я рада, что они ладят с Роджером.
   О делах, связанных с ребенком и обстоятельствами его появления на свет, герцогиня всегда говорила с каким-то подтекстом, и это немало смущало Равену.
   – А отчего бы им не ладить? – непринужденно откликнулась она. – В конце концов по закону он ей отец.
   – Верно. – Герцогиня переплела пальцы и как-то странно посмотрела на Равену.
   Все в Ричмонде единодушно сошлись на том, что Равена забеременела от Роджера еще до того, как сбежала с Брайеном. Роджер же – и Равена считала это великодушным с его стороны – даже оправдывал ее поведение.
   – Бедняжка просто голову потеряла, – говорил он друзьям и знакомым. – В конце концов ведь ее тоже провели, как и всех остальных. Мы с Брайеном близнецы, и, если бы не разный цвет волос, нас вообще не отличишь друг от друга. Однажды летом, когда мы с ним еще были кадетами, в военном лагере всем нам велели остричься наголо. И даже родная мать не могла сказать, кто из нас кто.
   Так что же оставалось делать Равене, когда она обнаружила подмену, а Брайен пригрозил, что, если она выдаст его, он заявит, о ее участии в заговоре? И еще эта сучка, эта предательница Джесси Фарнсворт. Это ведь она организовала побег Брайена. Бедная Равена считала ее верным другом, и, когда Джесси сказала, что ей лучше бежать вместе с ним, она подчинилась.
   Верила ему верхушка ричмондского общества или не верила – это вопрос. Но некая убедительность в его версии была, так что в конце концов все решили, что Равена действительно ни в чем не виновата. А с годами вообще все забылось.
   Просто ничего не было.
   И только сама Равена упивалась воспоминаниями о подлинном своем прошлом, о счастливых годах, прожитых с Брайеном О’Нилом. Это единственный мужчина, которого она по-настоящему любила и будет любить.
   И в то же время Равена была слишком страстной женщиной, чтобы принять монашеский образ жизни. Роман с Джорджем Паркером был скоротечен, но прекрасен. А в будущем ее ждут новые романы.
   Так оно и получилось. На протяжении четырех лет Равена сменила немало любовников, точно так же как Роджер – любовниц.
   Никто из этого секрета не делал, и друзья уже давно насмешливо отзывались о них как об «этих невозможных О’Нилах».
   Удивительно, но их семейная жизнь протекала теперь более мирно, чем до бегства Равены. Отношения сделались сугубо платоническими и превратились скорее в нечто вроде дружбы, залогом которой стала Сабрина.
   Равена ничуть не сомневалась, что Роджер по-настоящему обожает свою приемную дочь. Отказа девочка не знала ни в чем, и с течением времени симпатия ее к Роджеру превратилась в любовь. Называя его папочкой, она ничуть не лукавила. Он действительно стал ей отцом.
   Ванесса Уайлдинг умерла весной 1877 года. Пять месяцев спустя за ней последовал герцог Ольстерский. «Мамина смерть разбила ему сердце», – говорила всем Равена.
   Какая-та часть и ее собственного сердца ушла вместе с ним, как и в тот несчастный день, когда она узнала о смерти Брайена.
   Отца похоронили рядом с матерью в семейной усыпальнице позади большого дома в старом колониальном стиле. На похоронах Роджер обнял жену и Сабрину.
   – Я понимаю, всем нам сейчас тяжело, но подумайте лучше о том, какую радость вы доставили им обоим, вернувшись домой еще при их жизни.
   – Да прожили-то мы вместе только год, – сдавленным голосом сказала Равена.
   – И это лучше, чем ничего.
   Равена бросила горсть земли на гроб с телом отца. Слезы застилали ей глаза, но она сдерживалась изо всех сил.
   – Ты уж поплачь за нас обеих, родная, – сказала она Сабрине, когда та с легким упреком спросила мать, отчего та не хочет дать воли чувствам.
   Равена была сильной женщиной, слишком сильной, чтобы горе могло сломить ее. Надо заниматься текущими делами. Надо строить планы на будущее. А прошлое – всего лишь пыль и прах.
   Именно в день похорон отца Равена впервые обратила сколько-нибудь серьезное внимание на Дэна Батлера. Познакомились они на пышном празднестве, которое Роджер устроил вскоре после их с Сабриной возвращения в Ричмонд. Батлера сопровождала какая-то заносчивая англичанка, которую он привез в Америку из своей последней поездки в Европу. Некая миссис Клео Бейтс, вдова лет тридцати пяти с потрясающей фигурой, безупречным овалом лица и глазами цвета морской волны. Все знали, что в Саванне, штат Джорджия, они живут вместе, но нередко их видели и в Ричмонде, где Батлер останавливался на пути в Вашингтон – он часто наведывался туда в связи с какими-то правительственными заказами.
   Вот и сейчас он оказался в Ричмонде и ближе к вечеру зашел к Равене выразить свои соболезнования. Роджер был у себя в клубе, Сабрина – в школе на уроке танцев.
   Фримен, новый дворецкий, проводил Дэна в музыкальный салон, где Равена расшивала белую шелковую блузу, которую Сабрина надевала, выезжая на конную прогулку. Она отложила работу и встала, приветствуя гостя:
   – Спасибо, что нашли время зайти, мистер Батлер.
   – Жаль, что меня здесь не было, когда почила ваша матушка, – откликнулся он. – Я всегда восхищался ими обоими – герцогом и герцогиней.
   – Вы им тоже нравились, – сказала Равена, слегка приукрашивая действительность.
   На самом деле ее отец говорил о Дэне Батлере, что это «славный малый, но репутация у него сомнительная».
   – Присаживайтесь, мистер Батлер. Сказать Фримену, чтобы принес вам чего-нибудь выпить?
   – Да не откажусь, спасибо. Немного бренди в такой вечер не повредит. Похоже, нынче нас ожидает ранняя зима.
   – Похоже на то. – Равена зябко поежилась. – Пожалуй, я тоже выпью бренди, Фримен.
   Батлер опустился в кожаное кресло напротив качалки, в которой сидела Равена.
   – Не возражаете, если я закурю?
   – Ни в малейшей степени. Напротив, присоединюсь к вам. – Равена открыла лакированный ящичек на столе рядом с креслом и вытащила сигарету.
   Густые брови Батлера удивленно приподнялись, в улыбке угадывалось искреннее восхищение.
   – Может быть, я шокирую вас, мистер Батлер?
   – Ну что вы? Отчего это вы решили, что курящая женщина может меня шокировать? В парижском высшем свете это даже вошло в моду.
   Он поднялся и, взяв спичку из отделанного ониксом коробка, зажег ее и поднес Равене. При этом взгляды их встретились, и Батлер многозначительно прикрыл веки, словно подмигнул собеседнице.
   – Да и вообще нас с вами мало что может на этом свете шокировать, как на ваш взгляд, миссис О’Нил?
   – Полагаю, вы правы, мистер Батлер.
   Он откровенно оглядел ее с ног до головы. Даже строгое траурное платье не могло скрыть пышных форм Равены. А он слишком хорошо был наслышан об этой женщине, чтобы заподозрить, будто она не знает, как распорядиться своими прелестями. Таких красавиц он, пожалуй, прежде не встречал. Она красивее даже бывшей жены Ретта, Скарлетт О’Хара.
   – Как поживает миссис Бейтс?
   – В последний раз, как мы встречались, выглядела прекрасно. Но это было несколько месяцев назад.
   – Ах вот как? – Теперь пришла очередь Равены удивленно поднимать брови.
   – Ну да. Клео решила, что Америка для нее слишком провинциальна, и вернулась во Францию. Между прочим, когда я был там в последний раз, то встретился с вашей старой приятельницей. Джесси Фарнсворт.
   – Ну и как она?
   – Да вроде все нормально. Она снова замужем – за французским графом.
   – Славная Джесси. Она всегда так обожала всяческие приключения.
   – Ну, судя по тому, что мне приходилось слышать, ваша жизнь тоже приключениями не бедна.
   – Это все осталось в прошлом. Как война. А теперь я ничем не отличаюсь от любой ричмондской матроны почтенного возраста.
   – Да что-то не похоже, миссис О’Нил. В этом городе чистотой породы мало кто с вами сравнится.
   Равена твердо выдержала его вызывающий взгляд.
   – Смотрю, вы женщин лошадиными мерками меряете, мистер Батлер.
   – Но не вкладываю в это никакого дурного смысла. Я ценю красоту в любом ее проявлении. Стать рысака-рекордиста. Плоть Афродиты.
   Намек был слишком прозрачен. Батлеры робостью не отличались и привыкли идти к цели кратчайшим путем. У Равены возникло ощущение, которого она не испытывала с момента встречи с Джорджем Паркером. Ее бросало то в жар, то в холод. Она вздрогнула, и это от Батлера не укрылось.
   – Простудились?
   – Наверное. Надо сказать Фримену, пусть затопит камин.
   Тут он как раз и появился с серебряным подносом в руках, что принесло Равене немалое облегчение – можно было с достоинством выйти из поединка взглядов.
   Равена с Батлером взяли по бокалу бренди.
   – Будут какие-нибудь еще приказания, мэм?
   – Нет, спасибо, Фримен.
   Дождавшись, пока он выйдет, Батлер спросил:
   – А мне казалось, вы хотели, чтобы он затопил камин?
   – Я передумала. Женщинам простительны капризы, не так ли? – Согревая бренди, Равена обхватила бокал ладонями.
   Неторопливо отхлебывая янтарную жидкость, она незаметно разглядывала сквозь стекло своего гостя. В светло-голубом сюртуке, алом жилете и бежевых брюках выглядел он вполне импозантно. Черты лица у него были слишком резкими, чтобы назвать этого мужчину симпатичным. Впрочем, Равена и не любила «симпатичных» мужчин, как Брайен отзывался о ричмондских хлыщах, распускавших по-павлиньи хвост на различных городских сборищах.
   Батлер скрестил ноги так, как это обычно делал Брайен, – расставив их широко в стороны и положив каблук на отставленное колено. Брюки при этом туго обтянули мускулистые бедра. Равена, не отрываясь, смотрела на его причинное место. Ее никогда не смущал естественный интерес к противоположному полу. Равене нравились мужчины, точно так же как мужчинам нравились женщины, всегда стремящиеся подчеркнуть свои женские прелести. Но давно уже она не разглядывала мужчину так, как разглядывала сейчас Дэна Батлера. Вот уже год как Равена не знала мужчины и теперь пробуждалась, подобно спящей красавице из сказки. Возвращалась к жизни. И это было упоительно. Равена закрыла глаза и в очередной раз отхлебнула бренди, чувствуя, как оно теплом разливается по всему телу. Лицо у нее раскраснелось.
   – Да у вас, похоже, лихорадка, миссис О’Нил, – заметил Дэн.
   – Боюсь, вы правы, мистер Батлер, – улыбнулась Равена. – Что-то мне действительно не по себе.
   Его ленивая улыбка опять-таки напомнила ей Брайена. Впрочем, оно и неудивительно: как-то так всякий раз получалось, что, с кем бы она ни занималась любовью, подсознательно она всегда представляла себе Брайена.
   – Заразная это штука. Похоже, и у меня лихорадка начинается. Можно называть вас Равеной?
   – Буду только рада… Дэн.
   – А вот и вы, привет! – донесся из холла голос Роджера. – Фримен сказал мне, что вы здесь, Дэн. Какой приятный сюрприз.
   Батлер поднялся, и мужчины обменялись рукопожатиями.
   – Эй, Фримен, принесите-ка еще выпить, – крикнул Роджер, жестом приглашая гостя сесть.
   – Если вы не возражаете, господа, я, пожалуй, пойду лягу. – Равена потянулась и кивнула Батлеру. – Спасибо за компанию, мистер Батлер. И позвольте еще раз выразить признательность за соболезнования.
   – Я прекрасно провел время. – Батлер склонился к руке Равены. – Надеюсь, скоро увидимся.
   Надкусывая сигару, Роджер засмеялся:
   – Равена, перед тобой великолепный образец южного джентльмена.
   Фримен принес напитки, и мужчины пустились в разговор о последних светских новостях, политике, закончившемся сезоне конных скачек, бизнесе, путешествиях.
   – Слышал, нынче летом вы были в Англии, – заметил Роджер. – Что, в Ирландии действительно дела так плохи, как это пишут в газетах?
   – Что касается фениев, ^[20]то они на самом деле ведут настоящую войну. Помещики и государственные чиновники в Дублине и Ольстере боятся выходить на улицу без полицейской охраны.
   – Все этот негодяй Парнелл воду мутит, – яростно сплюнул Роджер. – Только и знает, что о самоуправлении и аграрной реформе болтать! А темные крестьяне слышат эти разговоры и еще сильнее заводятся. О Господи! Можете себе представить, что было бы, если бы эти глупцы и насильники сами, без английского попечения, правили страной? Да они бы друг друга в конце концов перерезали и сожрали, как африканские каннибалы.
   – Точно так же говорили римляне об англичанах в пятьдесят пятом году до новой эры, – умиротворяюще улыбнулся Батлер.
   – Оставьте свои шуточки, Дэн. Дело серьезное. И как только можно было допускать этого бунтовщика Парнелла до парламентской скамьи?! Это огромная ошибка со стороны англичан. На самом деле ему место в Тауэре.
   – Насколько я понимаю, фении и в Новой Англии поднимают голову?
   – Ничтожества! Подонки! – Роджер изо всех сил грохнул кулаком по ручке кресла. – Не иначе что-то задумали, может, очередное нападение на Канаду. Попомните мое слово: этой стране худо придется, если мы не разгоним по домам ирландцев и ниггеров.
   – Роджер, не подумайте, что я ухожу от этого разговора, но мне нужно кое-что сказать вам. Недавно я ездил в Ирландию, у меня были дела в Тайроне. Там я зашел навестить ваших родителей.
   – Очень любезно с вашей стороны, Дэн. Ну и как они там? В последнем письме отец писал, что мама по-прежнему страдает от хронической ипохондрии, но доктора говорят, что ничего особо серьезного нет.
   – Это верно, у вашей матушки жалобы, характерные для ее возраста, но, в общем, чувствует она себя неплохо. Иное дело – граф. Боюсь, у него туберкулез. Ему так трудно дышать, что он даже спит сидя.
   Известие поразило Роджера.
   – Какой ужас! – с отчаянием сказал он. – А ведь старик даже и намеком не дал понять, что ему худо.
   – Да неужели вы не знаете своего отца, Роджер? Разве ж он когда пожалуется на нездоровье? Вот, ваша матушка просила меня передать вам это. – Он вытащил из кармана небольшой конверт зеленоватого цвета и протянул его Роджеру. Тот надорвал верхний край, вынул лист бумаги того же цвета и с вензелем и, хмурясь, погрузился в чтение.
 
   «Дорогой Роджер,
   с того времени как ты был у нас в последний раз, в 74-м году, твой отец сильно сдал. Врачи боятся, что он не дотянет и до Рождества. Теперь, когда вы с Равеной снова вместе, я умоляю тебя оказать нам – отцу и мне – последнюю услугу.
   Наши дорогие Эдвард и Ванесса – да упокоит Господь ее душу – имели счастье увидеть свою внучку. Уж сколько лет и мы с отцом жаждем того же счастья. Только бы увидеть ее. Роджер…»
 
   Роджер оторвался от чтения и посмотрел на Батлера:
   – Мать хочет, чтобы мы привезли Сабрину в Ирландию.
   – Я знаю, – медленно кивнул Батлер. – Ну и что вы намерены делать?
   Роджер поднялся.
   – Дэн, надеюсь, вы не сочтете меня невежей, если я оставлю вас? Мне надо немедленно переговорить с Равеной.
   – Да о чем вы? Я еще загляну к вам до отъезда в Саванну.
   Равена сидела перед зеркалом, расчесывая волосы, когда раздался осторожный стук в дверь:
   – Это я, Роджер. Надо поговорить.
   У Равены в горле запершило при мысли о том, что Роджер в конце концов решил нарушить данное обещание и востребовать свои супружеские права. Она встала и накинула поверх ночной рубашки пеньюар.
   – Входи.
   Одного взгляда на его мрачное лицо было достаточно, чтобы убедиться, что в своих предположениях Равена ошиблась.
   – Вот что мне передал Дэн. По-моему, тут и без слов все ясно. – Он протянул ей письмо матери. Равена вновь уселась за туалетный столик и быстро пробежала его глазами.
   – Действительно, все ясно. Тут и обсуждать нечего. – Она посмотрела на Роджера. – Разумеется, вам с Сабриной надо как можно скорее ехать в Ирландию. Я бы и сама отправилась с вами, но кому-то же надо присматривать за хозяйством.
   – А, ну да, конечно, я и не подумал. Стоит оставить этих бездельников, якобы работающих на нас, одних, так они до нитки нас оберут.
   Равена обхватила голову руками.
   – Бедный Эдвард. Бедная Тереза. Да, время летит быстро и пощады не знает. А ведь кажется, только вчера я была на первом своем балу.
   – У вице-короля, – слабо улыбнулся Роджер. – Там мы и встретились впервые.
   – И тогда мне казалось, что наши отцы – самые замечательные мужчины среди всех гостей. Такие стройные, такие сильные, такие молодые. Несокрушимые. Смерть никогда не возьмет их.
   – Да. – Роджер повернулся и, понурив плечи, пошел к двери. Уже прикоснувшись к дверной ручке, он остановился и, откашлявшись, сказал: – А ведь я так по-настоящему и не поблагодарил тебя, Равена, за возвращение и за то, что заставила всех поверить, что Сабрина – это моя плоть и кровь. Мое дитя.
   – Так она и есть твое дитя, Роджер. Ты ей отец, и отец хороший. Она любит тебя.
   – А я люблю ее. – Он закрыл глаза ладонью. – Если бы только… Ладно, спокойной ночи и еще раз спасибо за то, что разрешаешь Сабрине ехать со мной в Ирландию.
   – А иначе и быть не могло, Роджер. – Равене вдруг захотелось окликнуть его, сказать, чтобы не уходил, и она уже начала подниматься, но слова застряли в горле, а Роджер не повернулся и не увидел ее протянутой руки.
   Через неделю Роджер с Сабриной отплыли из Портсмута в Англию. Дэн Батлер пришел пожелать им счастливого пути.
   Провожая Равену до ожидавшего ее экипажа, он как бы невзначай обронил:
   – Знаете, у меня недалеко от Ричмонда есть небольшой летний дом. Прямо на берегу реки, купание там отличное и лодочные прогулки тоже. Всего в часе езды отсюда.
   – Правда? Как интересно.
   – Не желаете взглянуть?
   – С удовольствием.
   – Прекрасно. Я скажу вашему кучеру, чтобы отправлялся в «Равену».
   Она услышала, как он говорит Дэвису:
   – Миссис О’Нил едет со мной. Мы в гости к полковнику Куперу.
   Батлер взял Равену под руку и подвел ее к своему легкому двухместному экипажу.
   – Люблю сам править, – сказал он, натягивая вожжи. – А ну-ка, милые, живо!
   Равена с любопытством посмотрела на него:
   – А почему вы сказали Дэвису, что мы едем к Куперам?
   – О, из чистой галантности, ничего больше, – ухмыльнулся Батлер. – О репутации вашей заботился.
   – Боюсь, вы сильно опоздали, – засмеялась Равена. – Репутация у меня давно подмочена.
   – И все равно репутация – это репутация, будь вы жена президента или его любовница. Только каждому свое.
   – Неплохо сказано. Прямо-таки по-ирландски.
   – Отнюдь, это у нас семейное. Братец Ретт меня научил.
   Равена исподлобья посмотрела на него:
   – Говорят, он даже красивее вас.
   – Это он сам такой слух пустил. Сейчас он постарел и отрастил брюшко.
   – Так, говорите, у вас там хорошо купаться и на лодке кататься? Но сейчас вроде погода не слишком подходящая?
   – Честно говоря, я имел в виду совсем другое. – Батлер как бы случайно обнял ее за талию.
   – Да? И что же именно?
   – Помните, на нас одновременно напала лихорадка? Так вот, есть лекарство, которое вылечит обоих.
   – Серьезно?
   Он наклонился и поцеловал ее в мочку уха.
   В ответ раздался веселый смех, отголоски которого разнеслись над рекой Джеймс.
   Езды действительно оказалось не больше часа. Экипаж свернул с дороги и медленно покатился вниз, по крутому, с обеих сторон обсаженному деревьями спуску, ведущему прямо к берегу.
   Дом оказался просторнее, чем думала Равена, – приземистое строение, сложенное из калифорнийского мамонтова дерева и вермонтского камня, крытое шифером.
   – Я построил этот дом сразу после войны, – говорил Батлер, проводя Равену по комнатам. – Ричмонд всегда был мне вторым домом, так что хотелось пустить здесь настоящие корни. Как и в Саванне.
   – Мне нравится. Напоминает иные старинные дома в Ирландии. Что-то в нем есть от придорожной гостиницы, так и веет радушием.
   – Именно так и задумывалось. – Батлеру явно польстили ее слова.
   – Да есть ли для вас что-нибудь невозможное, мистер Батлер?
   – Не думаю, миссис О’Нил. А сейчас мы осмотрим спальню.
   – Тогда почему бы вам не принести чего-нибудь выпить? А спальню я найду сама, сэр.
   Смех у него оказался на редкость глубоким – настоящий мужской смех, – как у Брайена.
   – Смотрю, вы любите брать быка за рога, миссис О’Нил.
   – Откровенность сберегает много времени, вы не находите?
   – Мне кажется, мы станем добрыми друзьями.
   – Вот именно – друзьями. Любовники – не то слово. Я не люблю вас, и вы не любите меня. Иное дело – здоровая, крепкая дружба.
   – Аминь. – Он уверенно взял ее за плечи и поцеловал. Равена впилась ему в губы с такой страстью, что он даже подался назад, тяжело дыша.
   – Эй, эй, женщина, полегче. Знаешь, у регбистов есть старое присловье: «Игра проиграна еще в раздевалке». Ведь тебе не хочется, чтобы я проиграл свою игру уже здесь, в холле?
   – Да брось ты, Дэн, – засмеялась Равена, – тебя Бог знает на сколько игр хватит.
   – До скорого. – Он спустился вниз за напитками, а Равена отправилась в спальню.
   Это была славная комната, декорированная на французский провинциальный манер; большую ее часть занимала огромная тахта, накрытая покрывалом. Ощущая нарастающее возбуждение, Равена начала раздеваться.
   Она уже лежала обнаженная под простыней, когда Дэн вернулся с подносом в руках. На подносе стояли два бокала с шампанским и бутылка выдержанного вина, которое он уже много лет приберегал на особый случай. А случай сегодня действительно особый. Он понял это, едва увидев ее одежду на спинке стула. Дэн поставил поднос и с восхищением взял в руки нижнюю рубашку – воздушное шелковое полотно, отороченное кружевом и крохотными разноцветными бантиками.
   – Ничего себе, – присвистнул он. – В последний раз такую штуковину я видел только в Париже.
   – Полагаю, в Париже ты много чего повидал?
   – Это уж точно. В следующий раз привезу тебе оттуда новейший гарнитур. Модные трусики – узкие-узкие, одна полоска, – шелковые чулки до самых бедер и черный пояс в придачу.
   – Ну понятно, белье, которое носят самые дорогие шлюхи. Ладно, Дэн Батлер, сколько можно болтать? Такой воспитанный мужчина должен бы знать, что невежливо заставлять даму ждать.
   В общей сложности роман Равены и Батлера тянулся два года. О взаимной верности разговора у них никогда не возникало. Батлер был человек непоседливый, которого разные сомнительные делишки заставляли по пять-шесть месяцев в году проводить за границей. А Равена – скучающая, одинокая женщина, жадная до плотских утех. И ко всему прочему ей было ужасно не по себе. Сначала она лишилась Брайена. А потом и Сабрину увезли в Европу. Отобрали самое лучшее, самое дорогое, и теперь она пребывала в отчаянных поисках чего-то или кого-то, что или кто помог бы ей вновь обрести себя самое.
   Вскоре после отъезда Роджер писал ей из Ирландии:
 
   «Сабрина буквально чудеса творит. К отцу вернулся аппетит, он теперь нередко выходит посидеть на террасу. Впервые за долгие годы в доме снова слышится смех. И девочка тоже без ума от счастья. Словно Эдвард и Тереза заполнили пустоту, образовавшуюся в ее сердце после смерти твоих родителей. Неужели ты не позволишь ей провести здесь еще несколько месяцев?»