Страница:
– Прекрасно, никаких возражений, Джордж. – Герцог, явно насмехаясь над собеседником, упорно избегал официального обращения «лорд».
Карсонский луг располагался в самом центре королевского заповедника. Каждое воскресенье местная знать, утоляя жажду крови, направлялась сюда на охоту. Здесь же чаще всего устраивались и дуэли. Официально запрещенные законом, они тем не менее практиковались довольно часто. Трудно было ожидать, что полиция будет принимать меры против тех, кто придумал этот закон и кто платит ей за службу.
– Теперь насчет оружия.
– Может быть, пистолеты? – слегка улыбнулся герцог.
– Идет, – коротко кивнул Галифакс. – На пяти шагах.
– Нет-нет, на десяти, – быстро возразил герцог.
Галифакс удивленно округлил брови.
– Должен напомнить вам, ваше сиятельство…
– Нет, это я должен напомнить вам, лорд Галифакс, – резко перебил его герцог. – Потрудитесь справиться в уставе Королевского клуба. Право на выбор расстояния принадлежит человеку, которому брошен вызов, то есть мне.
– Как вам будет угодно. – Лорд Галифакс отвесил глубокий поклон. – Итак, завтра на рассвете?
– Договорились.
Лорд Галифакс уже дошел до порога, когда герцог окликнул его:
– Слушайте, Джордж, а может, все-таки попробуете уговорить этого болвана отказаться от его дурацкой затеи?
Галифакс медленно обернулся и бросил с презрительной усмешкой:
– Нет. Разве что вы готовы принести в ежедневных газетах публичные извинения за свои высказывания.
Герцог пожал плечами и тяжело вздохнул:
– Завтра на рассвете.
Едва лорд Галифакс вышел из дома, Равена влетела к отцу и порывисто прижалась к нему.
– Здорово ты поставил его на место, папочка, – усмехнулась она. – «Прекрасно, никаких возражений, Джордж», – повторила Равена, очень точно копируя отцовскую интонацию.
Он с притворной строгостью посмотрел на нее:
– Опять подслушиваете, юная леди? Учтите, вы еще в том возрасте, когда и добрую порку можно заработать.
Она проворно отскочила в сторону.
– Сначала поймай. Нет, папа, серьезно, можно мне завтра прийти?
– Совсем от рук отбилась. Прямо не знаю, что с тобой делать. Нет, нельзя. Каково тебе будет увидеть лежащего на земле, обливающегося кровью старика отца?
– Да брось ты, такого и быть не может, – фыркнула Равена. – Кто будет твоим секундантом?
– Собирался попросить Эдварда, графа Тайрона.
Равена одобрительно улыбнулась.
– Самое лучшее. Ведь у тебя нет друга ближе. Вас даже зовут одинаково.
– В королевских семьях это имя в ходу – признак крови, – рассмеялся герцог. – Есть такой старый анекдот. Забеременела одна статс-дама королевы Виктории. Старуха пришла в такую ярость, что поклялась повесить негодяя, обрюхатившего придворную даму. Когда та сказала, что его зовут Эдвардом, половина мужчин при дворе, включая принца Уэльского, попрятались по домам.
Равена от души расхохоталась:
– Представляю, как бы понравилась эта история Брайену.
Смех вдруг резко оборвался, и отец с дочерью с молчаливым пониманием посмотрели друг на друга.
– И с чего это я вдруг вспомнила Брайена? – проронила девушка.
Герцог улыбнулся и взял Равену за руку.
– Это хорошо, это совершенно естественно, что мы думаем о любимых людях, которых больше нет с нами.
– А почему ты решил, что я любила Брайена О’Нила? – удивленно спросила Равена.
Она подошла к отцу и спрятала лицо у него на груди, чтобы он не видел, как предательски увлажнились ее глаза.
Герцог Ольстерский в сопровождении своего секунданта графа Тайрона появился на Карсонском лугу, когда солнце еще не поднялось над горизонтом. Но на верхушках деревьев уже смутно мелькали розовые пятна, предвещая скорый восход.
Сэр Роберт Диллон и лорд Галифакс, а также трое наблюдателей – двое по выбору секундантов и один от правления Королевского клуба – уже поджидали их.
Распахнув дверцу экипажа, Карли, старый герцогский кучер, поклонился хозяину.
– Да поможет вам Бог, ваше сиятельство.
– Спасибо, Карли. Отведи лошадей подальше, а то еще выстрелов напугаются.
Герцог с графом прошли в центр небольшой вырубки, где овцы общипали траву почти до самой земли, и обменялись учтивыми поклонами с сэром Робертом, лордом Галифаксом и наблюдателями.
Роль рефери в предстоящей дуэли исполнял секретарь Королевского клуба Бушрод. Сын английского адмирала, он был вынужден уйти в отставку с флота ее величества, после того как его едва не унесла в могилу оспа. Лицо Бушрода все еще хранило следы этой страшной болезни.
Он откашлялся:
– Насколько я понимаю, вы, джентльмены, знакомы с правилами, по которым будет происходить эта дуэль. – По его знаку один из помощников поднес ящик из тикового дерева. Откинув крышку, Бушрод продемонстрировал его содержимое дуэлянтам. Это были инкрустированные серебром длинноствольные дуэльные пистолеты, на рукоятках которых красовались эмблемы клуба.
– Оба пистолета, – продолжал Бушрод, – были вчера опробованы господами Линчем и Поттером, а также мною лично на клубном стрельбище. Оба в полном порядке, если не считать мелочей, которыми можно пренебречь. Господа?
Линч и Поттер молча кивнули.
– Выбирать вам, ваше сиятельство.
Герцог Ольстерский сделал шаг вперед и наугад взял один из пистолетов. Сэр Роберт Диллон подбросил в руке другой.
Бушрод сверился с карманными часами и посмотрел на восток. Первые лучи солнца уже позолотили купы деревьев.
– Пора. Прошу вас занять свои места, господа.
Герцог и сэр Роберт подобрались и, как по команде, повернулись друг к другу спиной. Толстячок макушкой едва доставал герцогу до плеч.
– По моему счету начинайте равномерно двигаться в разные стороны. При счете «десять» поворачивайтесь и стреляйте, сразу или нет, по собственному усмотрению. Каждый имеет право на один выстрел.
Требование герцога стреляться на десяти шагах вызвало накануне вечером в клубе некоторые разногласия.
Многие при всем своем уважении к герцогу Ольстерскому считали, что, настаивая на десяти шагах взамен пяти, он берет себе некоторую фору, ибо большее расстояние – а в данном случае дуэлянтов будет разделять около шестидесяти футов – всегда дает преимущество опытному стрелку, каковым и был герцог. Большинство сошлись на том, что с его стороны было бы спортивнее согласиться на предложение сэра Роберта.
– Раз, – начал отсчет Бушрод.
Присутствующие затаили дыхание. Граф Тайрон нервно потер бровь платком. До самого последнего момента его сын Роджер уговаривал отца не ввязываться в эту опасную авантюру на стороне герцога.
– Если он убьет сэра Роберта, плахи ему не миновать. И ты туда же за ним последуешь. Что же касается меня, то прощай воинская служба.
– Успокойся, Роджер, – с укором сказал граф. – Эдвард Уайлдинг мне как брат. И между прочим, это твой будущий тесть.
– О Господи, не напоминал бы ты мне об этом. – Роджер закатил глаза.
– К тому же ты явно торопишься. По-моему, еще никто не умер.
На том и пришлось примириться. А если повезет, то, может, жертвой станет именно герцог Ольстерский.
Счет продолжался. Граф вздрогнул и почти до бровей закутался в воротник пальто.
– Восемь.
Девять.
Десять!
Сэр Роберт обернулся так резко, что едва не свалился на землю.
Герцог, в свою очередь, повернулся лениво, слегка откинувшись назад и все еще держа пистолет дулом вверх. К изумлению зрителей, он и далее не предпринял ни малейшей попытки перевести руку в горизонтальное положение.
Сэр Роберт расставил пошире свои мощные ноги, принял позу фехтовальщика и, зажмурив левый глаз, выбросил руку вперед. Глубоко вздохнув, он начал медленно прицеливаться. Затем аккуратно потянул спусковой крючок. В роковой момент над озером послышался протяжный крик гагары.
Раздался выстрел, и от отдачи рука сэра Роберта резко дернулась вверх. Пуля просвистела высоко над головой герцога. Он и глазом не моргнул, лишь слегка кивнул сэру Роберту и с улыбкой, не спеша начал опускать пистолет. Все так же, неторопливо и тщательно, он положил дуло на согнутый локоть левой руки и прицелился.
К чести сэра Роберта следует сказать, что к встрече с Создателем он готовился с большим мужеством. Швырнув на землю разряженный пистолет, он расправил плечи, выпятил грудь и посмотрел герцогу прямо в глаза.
Граф и наблюдатели удивленно переглянулись.
– Что это, черт возьми, он задумал! – воскликнул лорд Галифакс.
Рука с пистолетом поползла вниз и остановилась едва ли не под прямым углом к земле – похоже, герцог целил сэру Роберту в ноги.
Прогремел выстрел.
И в тот же момент сэр Роберт пронзительно завопил и подскочил высоко в воздух, словно кошка, которой привязали к хвосту жестяную банку. Он запрыгал на одной ноге, а другую придерживал обеими руками – точь-в-точь мальчишка, играющий в «классы». В конце концов он упал и покатился по земле, изрыгая проклятия и по-прежнему не выпуская ногу из рук. Секундант и наблюдатели бросились к нему.
– О Господи, – простонал Бушрод, – да ведь его ранило в ступню.
Вслед за ними к поверженному противнику неторопливо, ухмыляясь во весь рот, подошел герцог:
– Ну как, сэр Роберт, ничего страшного?
Тот метнул на него яростный взгляд.
– Вы! Вы! Да вы хоть знаете, что сделали? Отстрелили мне палец на ноге!
– Положим, но стоит ли о том жалеть, Роберт? – усмехнулся герцог. – По-моему, это тот самый, с мозолью? На мой взгляд, вы должны быть мне благодарны – я избавил вас от болезненной и дорогостоящей операции. – С этими словами герцог кивнул лорду Галифаксу, сэру Роберту и наблюдателям: – Ну что ж, господа, мне остается пожелать вам доброго утра. – И, повернувшись к графу, добавил: – По-моему, пора позавтракать, Эдвард. Я лично умираю с голоду.
Дуэль сразу же сделалась притчей во языцех; хохот еще долго раздавался в Королевском клубе, в Белфасте да и во всем округе Антрим.
Но этому анекдоту вскоре предстояло разрешиться трагедией, сломавшей мирное течение жизни в семье Уайлдингов.
Как-то в воскресенье, примерно через месяц после дуэли, сэр Роберт вместе со своей женой Сарой прогуливался по парку. Неожиданно откуда-то появились несколько сорванцов и принялись подпускать всяческие шпильки по адресу сэра Роберта.
– А вот и наш одноногий.
– Говорят, он отстрелил себе большой палец на ноге, гоняясь за мышью.
Сильно припадая на раненую ногу, сэр Роберт приблизился к обидчикам и грозно потребовал покинуть парк. Когда те отказались, он замахнулся на них палкой. В последующей суматохе кто-то вырвал ее из рук сэра Роберта и с силой опустил ему на голову. Бедняга упал и ударился затылком о большой валун. Мальчишки разбежались. Три дня спустя, не приходя в сознание, сэр Роберт умер от перелома основания черепа.
Воспользовавшись этим случаем, консервативная пресса в Англии и Ирландии развернула целую кампанию против герцога Ольстерского и ему подобных богатых землевладельцев, весьма либерально и с симпатией относящихся к своим арендаторам-католикам.
Извращая факты, журналисты представляли дуэль между герцогом Ольстерским и сэром Робертом Диллоном как истинную причину смерти последнего.
Сэр Роберт был «верным слугой отечества, который, защищая честь королевы и своей страны, потребовал, чтобы Эдвард Уайлдинг, герцог Ольстерский, принес извинения и взял назад клеветнические утверждения по поводу английской политики в отношении ирландских бунтовщиков».
Ранив сэра Роберта на дуэли, продолжали газеты, герцог тем самым выразил молчаливую поддержку преступным действиям многочисленных ирландских банд. «Осуществляемое ими насилие и привело к трагической гибели сэра Роберта Диллона».
Травля и нападки на герцога превзошли всякие разумные пределы. В барах и иных публичных местах, даже в парламенте велись жаркие дебаты. Лоялисты радикального толка обратились к королеве с просьбой лишить герцога Ольстерского его титула и земельных владений.
Когда кампания достигла точки кипения, герцога пригласил в свою резиденцию лорд Кларендон. Встреча, в которой, по просьбе герцога, принял участие граф Тайрон, произошла поздним вечером, почти ночью. Лорд Кларендон выглядел подавленным.
– Эдвард, ситуация стала совершенно нетерпимой, и нет никаких признаков того, что она может улучшиться до тех пор, – хозяин откашлялся, – пока ваше присутствие в Ирландии, как бы это сказать, провоцирует обе стороны на…
– Прошу прощения, милорд, – перебил его герцог, – о каких сторонах речь?
– Об экстремистах, разумеется, что справа, что слева. Понимаете ли, Эдвард, вы сделались символом, знаменем бунтарей-католиков и, соответственно, еретиком и угрозой в глазах богатых землевладельцев и английских политиков. Это может привести к самым серьезным последствиям.
– Ну и что же вы предлагаете?
Лорд Кларендон поднялся с места и принялся мерить кабинет шагами.
– Поверьте, Эдвард, мне трудно это говорить. Мы с вами старые друзья. Но на днях со мной связался лично премьер-министр. Корона не видит иной возможности, кроме как преподать на вашем примере наглядный урок, если… если вы не отправитесь в добровольное изгнание.
– Покинуть Ирландию?! – взорвался герцог. – Да плевать я хотел на Корону! – Он грохнул кулаком по столу. – Никому не дано право гнать меня с родной земли!
– Позвольте мне напомнить, что ваша родная земля – это Англия, – жестко сказал лорд Кларендон. – Между прочим, именно такого рода подстрекательские речи и делают неизбежным ваш отъезд. Естественно, вы сохраните и титул, и право на свои земли. То есть, я хочу сказать, вы можете продать их и поместить выручку там, где вам заблагорассудится. Франция, Швейцария, юг Италии – там вам будет хорошо до конца жизни.
– Да пусть меня лучше повесят!
Кларендон беспомощно развел руками и обратился к графу Тайрону:
– Может, вам удастся убедить его, милорд.
– Эдвард, у вас нет выбора, – спокойно сказал граф. – Не забывайте, вы несете ответственность перед своими сыновьями, перед Равеной и Ванессой. Если вы не примете ультиматум, всем им ох как скверно придется.
В конце концов герцог сдался.
– Хорошо. Если они удовлетворятся моим отъездом, то так тому и быть. – Он выпрямился во весь рост. – Но на континенте мне делать нечего. Европа ничуть не лучше Британии. Нет, я хочу жить в стране, где уважают достоинство личности, где человек, не важно, кто он – принц или нищий, – может свободно дышать. Свобода – вот что нужно мне и моей семье.
– И где же находится этот рай? – осведомился лорд Кларендон.
– В Америке, где же еще? На родине свободы и демократии.
Приняв решение, герцог отправился домой и рассказал о случившемся Равене и Ванессе.
– Что касается Кевина и Шина, они уже взрослые, пусть сами решают. Я не буду на них давить.
К этому времени оба его сына уже окончили Оксфорд и работали в Англии: Шин – интерном в лондонском Королевском госпитале, а Кевин – профессором английской литературы. Он был женат, и вскоре ожидалось рождение ребенка.
– Сегодня же напишу им, – сказала Ванесса. – Представляю, какое впечатление произведет на них вся эта история. – Герцогиня покачала головой. – Положим, видимся мы нечасто, но все равно как-то легче, когда знаешь, что они под боком, в десяти часах езды. Но Америка… Между нами лягут три тысячи миль, целый океан. Все равно что на Луну улететь.
Равена ласково погладила мать по плечу.
– Все образуется, мама, Кевин и Шин останутся с нами. Стоит им узнать, как поступили с папой, они плюнут на эту чертову старуху Англию и отправятся вслед за нами в Новый Свет. – Глаза у Равены разгорелись. – Новый. Потрясающе. Поскорее бы уехать.
– А как же Роджер? – спросила герцогиня.
– А что Роджер? Если он любит меня и все еще намерен жениться, поедет с нами.
Герцог хранил молчание. Не обольщайся, девочка.Не говоря, естественно, Равене и жене ни слова, в глубине души он надеялся, что Роджер О’Нил сохранит верность флагу, королеве и стране и разорвет помолвку.
Дело почти до этого и дошло. Услышав о предстоящем отъезде Уайлдингов в Америку, Роджер пришел в необыкновенное возбуждение.
– Ну что ж, наконец старый дурак добился своего, – бросил он.
– Как ты смеешь называть моего отца старым дураком? – вспыхнула Равена.
– Извини, просто вырвалось. Но согласись, он сам во всем виноват. Эти его радикальные штучки…
– Мой отец вовсе не радикал. Он умеренный человек, верящий в право любого, будь тот протестантом, католиком, ирландцем, англичанином, богатым, бедным, черным, белым, на достойную жизнь.
– Черным? – Брови у Роджера так и взлетели. – Ну это уж слишком!
– А по-моему, вовсе не слишком. – Равена воинственно вздернула подбородок.
Роджер всячески высмеивал решение герцога осесть в Америке:
– Ерунда какая-то получается. Ведь в Соединенных Штатах полно негров-рабов. И это ты называешь свободой?
Равена разом сникла:
– Да, правда. И это ужасно. Но отец говорит, что скоро все переменится. В Америке есть много хороших людей, и они борются за отмену рабства. Так же как и здесь, в Ирландии.
– Я не желаю больше слышать эти подстрекательские речи.
– Роджер, на самом деле мы говорим о нас с тобой. Как ты намерен поступить?
– Не понимаю. Я считал, что все решено – мы женимся.
– Как? – искренне удивилась Равена. – Ты готов от всего отказаться – от наследства, от военной карьеры, от своей любимой Британской империи?
Он обнял ее и посмотрел прямо в глаза:
– Больше всего на свете я люблю тебя, Равена. И если понадобится, хоть на край земли за тобой пойду.
Она была по-настоящему тронута, даже прослезилась. Впервые она слышала от него такие слова.
Они порывисто обнялись.
Впрочем, Роджер не сказал Равене, что скандал вокруг герцога Ольстерского и без того уже немало ему навредил, как, впрочем, и отцу с матерью, верным друзьям и стойким приверженцам герцога. А помолвка с Равеной Уайлдинг поставила крест на его военной карьере. Именно это дал ему понять неделю назад полковник.
– Я не могу ходатайствовать о присвоении вам очередного звания, капитан О’Нил, – с сожалением сказал он. – К вам неважно относятся в министерстве обороны. Это несправедливо, но это так. Может, если бы вы попросили о переводе в Англию и прослужили там годика два… Продемонстрировали бы, знаете ли, свои патриотические чувства. Чушь все это, конечно.
К тому же, рассуждал сам с собою Роджер, не навсегда же он отправляется в Соединенные Штаты. Отец стареет. Он, Роджер, – единственный наследник и титула, и состояния, весьма значительного. Когда граф умрет и все это проклятое дело забудется, они с Равеной вернутся в Ирландию в качестве графа и графини Тайрон.
От имени Короны лорд Кларендон сделал герцогу Ольстерскому весьма заманчивое предложение касательно его земель и собственности:
– Герцог Эссекс как раз ищет, во что бы вложить деньги в Ирландии.
Герцог принял предложение и в тот же вечер собрал на лужайке перед замком всех своих арендаторов.
– Как вам известно, на будущей неделе я с семьей отплываю в Америку, – обратился он к ним с верхней ступени каменной лестницы. – Если кто хочет, один или с семьей, оставить эти неласковые края и начать жизнь заново в Соединенных Штатах, я готов выдать деньги на проезд, плюс еще один фунт, чтобы не с нуля начинали на новом месте.
Его не удивило, что только горстка людей приняла это щедрое предложение. Отношение большинства красноречиво выразил один старик:
– Все верно, ваша светлость, край неласковый. Но это Эрн. [8]Это наша земля, наш несчастный народ, и это наша любовь. И когда-нибудь все переменится, и цепи спадут, и земля наша засияет, как бриллиант. И будет Ирландия Изумрудным островом, как и задумал Творец. Дай-то Бог дожить до этого времени и увидеть все своими глазами.
– Да, – дружно откликнулась толпа.
Герцог прижал к глазам платок.
– Вы правы, такой день наступит. И вы станете богаче меня, потому что, когда это случится, меня с вами не будет.
Глава 6
Карсонский луг располагался в самом центре королевского заповедника. Каждое воскресенье местная знать, утоляя жажду крови, направлялась сюда на охоту. Здесь же чаще всего устраивались и дуэли. Официально запрещенные законом, они тем не менее практиковались довольно часто. Трудно было ожидать, что полиция будет принимать меры против тех, кто придумал этот закон и кто платит ей за службу.
– Теперь насчет оружия.
– Может быть, пистолеты? – слегка улыбнулся герцог.
– Идет, – коротко кивнул Галифакс. – На пяти шагах.
– Нет-нет, на десяти, – быстро возразил герцог.
Галифакс удивленно округлил брови.
– Должен напомнить вам, ваше сиятельство…
– Нет, это я должен напомнить вам, лорд Галифакс, – резко перебил его герцог. – Потрудитесь справиться в уставе Королевского клуба. Право на выбор расстояния принадлежит человеку, которому брошен вызов, то есть мне.
– Как вам будет угодно. – Лорд Галифакс отвесил глубокий поклон. – Итак, завтра на рассвете?
– Договорились.
Лорд Галифакс уже дошел до порога, когда герцог окликнул его:
– Слушайте, Джордж, а может, все-таки попробуете уговорить этого болвана отказаться от его дурацкой затеи?
Галифакс медленно обернулся и бросил с презрительной усмешкой:
– Нет. Разве что вы готовы принести в ежедневных газетах публичные извинения за свои высказывания.
Герцог пожал плечами и тяжело вздохнул:
– Завтра на рассвете.
Едва лорд Галифакс вышел из дома, Равена влетела к отцу и порывисто прижалась к нему.
– Здорово ты поставил его на место, папочка, – усмехнулась она. – «Прекрасно, никаких возражений, Джордж», – повторила Равена, очень точно копируя отцовскую интонацию.
Он с притворной строгостью посмотрел на нее:
– Опять подслушиваете, юная леди? Учтите, вы еще в том возрасте, когда и добрую порку можно заработать.
Она проворно отскочила в сторону.
– Сначала поймай. Нет, папа, серьезно, можно мне завтра прийти?
– Совсем от рук отбилась. Прямо не знаю, что с тобой делать. Нет, нельзя. Каково тебе будет увидеть лежащего на земле, обливающегося кровью старика отца?
– Да брось ты, такого и быть не может, – фыркнула Равена. – Кто будет твоим секундантом?
– Собирался попросить Эдварда, графа Тайрона.
Равена одобрительно улыбнулась.
– Самое лучшее. Ведь у тебя нет друга ближе. Вас даже зовут одинаково.
– В королевских семьях это имя в ходу – признак крови, – рассмеялся герцог. – Есть такой старый анекдот. Забеременела одна статс-дама королевы Виктории. Старуха пришла в такую ярость, что поклялась повесить негодяя, обрюхатившего придворную даму. Когда та сказала, что его зовут Эдвардом, половина мужчин при дворе, включая принца Уэльского, попрятались по домам.
Равена от души расхохоталась:
– Представляю, как бы понравилась эта история Брайену.
Смех вдруг резко оборвался, и отец с дочерью с молчаливым пониманием посмотрели друг на друга.
– И с чего это я вдруг вспомнила Брайена? – проронила девушка.
Герцог улыбнулся и взял Равену за руку.
– Это хорошо, это совершенно естественно, что мы думаем о любимых людях, которых больше нет с нами.
– А почему ты решил, что я любила Брайена О’Нила? – удивленно спросила Равена.
Она подошла к отцу и спрятала лицо у него на груди, чтобы он не видел, как предательски увлажнились ее глаза.
Герцог Ольстерский в сопровождении своего секунданта графа Тайрона появился на Карсонском лугу, когда солнце еще не поднялось над горизонтом. Но на верхушках деревьев уже смутно мелькали розовые пятна, предвещая скорый восход.
Сэр Роберт Диллон и лорд Галифакс, а также трое наблюдателей – двое по выбору секундантов и один от правления Королевского клуба – уже поджидали их.
Распахнув дверцу экипажа, Карли, старый герцогский кучер, поклонился хозяину.
– Да поможет вам Бог, ваше сиятельство.
– Спасибо, Карли. Отведи лошадей подальше, а то еще выстрелов напугаются.
Герцог с графом прошли в центр небольшой вырубки, где овцы общипали траву почти до самой земли, и обменялись учтивыми поклонами с сэром Робертом, лордом Галифаксом и наблюдателями.
Роль рефери в предстоящей дуэли исполнял секретарь Королевского клуба Бушрод. Сын английского адмирала, он был вынужден уйти в отставку с флота ее величества, после того как его едва не унесла в могилу оспа. Лицо Бушрода все еще хранило следы этой страшной болезни.
Он откашлялся:
– Насколько я понимаю, вы, джентльмены, знакомы с правилами, по которым будет происходить эта дуэль. – По его знаку один из помощников поднес ящик из тикового дерева. Откинув крышку, Бушрод продемонстрировал его содержимое дуэлянтам. Это были инкрустированные серебром длинноствольные дуэльные пистолеты, на рукоятках которых красовались эмблемы клуба.
– Оба пистолета, – продолжал Бушрод, – были вчера опробованы господами Линчем и Поттером, а также мною лично на клубном стрельбище. Оба в полном порядке, если не считать мелочей, которыми можно пренебречь. Господа?
Линч и Поттер молча кивнули.
– Выбирать вам, ваше сиятельство.
Герцог Ольстерский сделал шаг вперед и наугад взял один из пистолетов. Сэр Роберт Диллон подбросил в руке другой.
Бушрод сверился с карманными часами и посмотрел на восток. Первые лучи солнца уже позолотили купы деревьев.
– Пора. Прошу вас занять свои места, господа.
Герцог и сэр Роберт подобрались и, как по команде, повернулись друг к другу спиной. Толстячок макушкой едва доставал герцогу до плеч.
– По моему счету начинайте равномерно двигаться в разные стороны. При счете «десять» поворачивайтесь и стреляйте, сразу или нет, по собственному усмотрению. Каждый имеет право на один выстрел.
Требование герцога стреляться на десяти шагах вызвало накануне вечером в клубе некоторые разногласия.
Многие при всем своем уважении к герцогу Ольстерскому считали, что, настаивая на десяти шагах взамен пяти, он берет себе некоторую фору, ибо большее расстояние – а в данном случае дуэлянтов будет разделять около шестидесяти футов – всегда дает преимущество опытному стрелку, каковым и был герцог. Большинство сошлись на том, что с его стороны было бы спортивнее согласиться на предложение сэра Роберта.
– Раз, – начал отсчет Бушрод.
Присутствующие затаили дыхание. Граф Тайрон нервно потер бровь платком. До самого последнего момента его сын Роджер уговаривал отца не ввязываться в эту опасную авантюру на стороне герцога.
– Если он убьет сэра Роберта, плахи ему не миновать. И ты туда же за ним последуешь. Что же касается меня, то прощай воинская служба.
– Успокойся, Роджер, – с укором сказал граф. – Эдвард Уайлдинг мне как брат. И между прочим, это твой будущий тесть.
– О Господи, не напоминал бы ты мне об этом. – Роджер закатил глаза.
– К тому же ты явно торопишься. По-моему, еще никто не умер.
На том и пришлось примириться. А если повезет, то, может, жертвой станет именно герцог Ольстерский.
Счет продолжался. Граф вздрогнул и почти до бровей закутался в воротник пальто.
– Восемь.
Девять.
Десять!
Сэр Роберт обернулся так резко, что едва не свалился на землю.
Герцог, в свою очередь, повернулся лениво, слегка откинувшись назад и все еще держа пистолет дулом вверх. К изумлению зрителей, он и далее не предпринял ни малейшей попытки перевести руку в горизонтальное положение.
Сэр Роберт расставил пошире свои мощные ноги, принял позу фехтовальщика и, зажмурив левый глаз, выбросил руку вперед. Глубоко вздохнув, он начал медленно прицеливаться. Затем аккуратно потянул спусковой крючок. В роковой момент над озером послышался протяжный крик гагары.
Раздался выстрел, и от отдачи рука сэра Роберта резко дернулась вверх. Пуля просвистела высоко над головой герцога. Он и глазом не моргнул, лишь слегка кивнул сэру Роберту и с улыбкой, не спеша начал опускать пистолет. Все так же, неторопливо и тщательно, он положил дуло на согнутый локоть левой руки и прицелился.
К чести сэра Роберта следует сказать, что к встрече с Создателем он готовился с большим мужеством. Швырнув на землю разряженный пистолет, он расправил плечи, выпятил грудь и посмотрел герцогу прямо в глаза.
Граф и наблюдатели удивленно переглянулись.
– Что это, черт возьми, он задумал! – воскликнул лорд Галифакс.
Рука с пистолетом поползла вниз и остановилась едва ли не под прямым углом к земле – похоже, герцог целил сэру Роберту в ноги.
Прогремел выстрел.
И в тот же момент сэр Роберт пронзительно завопил и подскочил высоко в воздух, словно кошка, которой привязали к хвосту жестяную банку. Он запрыгал на одной ноге, а другую придерживал обеими руками – точь-в-точь мальчишка, играющий в «классы». В конце концов он упал и покатился по земле, изрыгая проклятия и по-прежнему не выпуская ногу из рук. Секундант и наблюдатели бросились к нему.
– О Господи, – простонал Бушрод, – да ведь его ранило в ступню.
Вслед за ними к поверженному противнику неторопливо, ухмыляясь во весь рот, подошел герцог:
– Ну как, сэр Роберт, ничего страшного?
Тот метнул на него яростный взгляд.
– Вы! Вы! Да вы хоть знаете, что сделали? Отстрелили мне палец на ноге!
– Положим, но стоит ли о том жалеть, Роберт? – усмехнулся герцог. – По-моему, это тот самый, с мозолью? На мой взгляд, вы должны быть мне благодарны – я избавил вас от болезненной и дорогостоящей операции. – С этими словами герцог кивнул лорду Галифаксу, сэру Роберту и наблюдателям: – Ну что ж, господа, мне остается пожелать вам доброго утра. – И, повернувшись к графу, добавил: – По-моему, пора позавтракать, Эдвард. Я лично умираю с голоду.
Дуэль сразу же сделалась притчей во языцех; хохот еще долго раздавался в Королевском клубе, в Белфасте да и во всем округе Антрим.
Но этому анекдоту вскоре предстояло разрешиться трагедией, сломавшей мирное течение жизни в семье Уайлдингов.
Как-то в воскресенье, примерно через месяц после дуэли, сэр Роберт вместе со своей женой Сарой прогуливался по парку. Неожиданно откуда-то появились несколько сорванцов и принялись подпускать всяческие шпильки по адресу сэра Роберта.
– А вот и наш одноногий.
– Говорят, он отстрелил себе большой палец на ноге, гоняясь за мышью.
Сильно припадая на раненую ногу, сэр Роберт приблизился к обидчикам и грозно потребовал покинуть парк. Когда те отказались, он замахнулся на них палкой. В последующей суматохе кто-то вырвал ее из рук сэра Роберта и с силой опустил ему на голову. Бедняга упал и ударился затылком о большой валун. Мальчишки разбежались. Три дня спустя, не приходя в сознание, сэр Роберт умер от перелома основания черепа.
Воспользовавшись этим случаем, консервативная пресса в Англии и Ирландии развернула целую кампанию против герцога Ольстерского и ему подобных богатых землевладельцев, весьма либерально и с симпатией относящихся к своим арендаторам-католикам.
Извращая факты, журналисты представляли дуэль между герцогом Ольстерским и сэром Робертом Диллоном как истинную причину смерти последнего.
Сэр Роберт был «верным слугой отечества, который, защищая честь королевы и своей страны, потребовал, чтобы Эдвард Уайлдинг, герцог Ольстерский, принес извинения и взял назад клеветнические утверждения по поводу английской политики в отношении ирландских бунтовщиков».
Ранив сэра Роберта на дуэли, продолжали газеты, герцог тем самым выразил молчаливую поддержку преступным действиям многочисленных ирландских банд. «Осуществляемое ими насилие и привело к трагической гибели сэра Роберта Диллона».
Травля и нападки на герцога превзошли всякие разумные пределы. В барах и иных публичных местах, даже в парламенте велись жаркие дебаты. Лоялисты радикального толка обратились к королеве с просьбой лишить герцога Ольстерского его титула и земельных владений.
Когда кампания достигла точки кипения, герцога пригласил в свою резиденцию лорд Кларендон. Встреча, в которой, по просьбе герцога, принял участие граф Тайрон, произошла поздним вечером, почти ночью. Лорд Кларендон выглядел подавленным.
– Эдвард, ситуация стала совершенно нетерпимой, и нет никаких признаков того, что она может улучшиться до тех пор, – хозяин откашлялся, – пока ваше присутствие в Ирландии, как бы это сказать, провоцирует обе стороны на…
– Прошу прощения, милорд, – перебил его герцог, – о каких сторонах речь?
– Об экстремистах, разумеется, что справа, что слева. Понимаете ли, Эдвард, вы сделались символом, знаменем бунтарей-католиков и, соответственно, еретиком и угрозой в глазах богатых землевладельцев и английских политиков. Это может привести к самым серьезным последствиям.
– Ну и что же вы предлагаете?
Лорд Кларендон поднялся с места и принялся мерить кабинет шагами.
– Поверьте, Эдвард, мне трудно это говорить. Мы с вами старые друзья. Но на днях со мной связался лично премьер-министр. Корона не видит иной возможности, кроме как преподать на вашем примере наглядный урок, если… если вы не отправитесь в добровольное изгнание.
– Покинуть Ирландию?! – взорвался герцог. – Да плевать я хотел на Корону! – Он грохнул кулаком по столу. – Никому не дано право гнать меня с родной земли!
– Позвольте мне напомнить, что ваша родная земля – это Англия, – жестко сказал лорд Кларендон. – Между прочим, именно такого рода подстрекательские речи и делают неизбежным ваш отъезд. Естественно, вы сохраните и титул, и право на свои земли. То есть, я хочу сказать, вы можете продать их и поместить выручку там, где вам заблагорассудится. Франция, Швейцария, юг Италии – там вам будет хорошо до конца жизни.
– Да пусть меня лучше повесят!
Кларендон беспомощно развел руками и обратился к графу Тайрону:
– Может, вам удастся убедить его, милорд.
– Эдвард, у вас нет выбора, – спокойно сказал граф. – Не забывайте, вы несете ответственность перед своими сыновьями, перед Равеной и Ванессой. Если вы не примете ультиматум, всем им ох как скверно придется.
В конце концов герцог сдался.
– Хорошо. Если они удовлетворятся моим отъездом, то так тому и быть. – Он выпрямился во весь рост. – Но на континенте мне делать нечего. Европа ничуть не лучше Британии. Нет, я хочу жить в стране, где уважают достоинство личности, где человек, не важно, кто он – принц или нищий, – может свободно дышать. Свобода – вот что нужно мне и моей семье.
– И где же находится этот рай? – осведомился лорд Кларендон.
– В Америке, где же еще? На родине свободы и демократии.
Приняв решение, герцог отправился домой и рассказал о случившемся Равене и Ванессе.
– Что касается Кевина и Шина, они уже взрослые, пусть сами решают. Я не буду на них давить.
К этому времени оба его сына уже окончили Оксфорд и работали в Англии: Шин – интерном в лондонском Королевском госпитале, а Кевин – профессором английской литературы. Он был женат, и вскоре ожидалось рождение ребенка.
– Сегодня же напишу им, – сказала Ванесса. – Представляю, какое впечатление произведет на них вся эта история. – Герцогиня покачала головой. – Положим, видимся мы нечасто, но все равно как-то легче, когда знаешь, что они под боком, в десяти часах езды. Но Америка… Между нами лягут три тысячи миль, целый океан. Все равно что на Луну улететь.
Равена ласково погладила мать по плечу.
– Все образуется, мама, Кевин и Шин останутся с нами. Стоит им узнать, как поступили с папой, они плюнут на эту чертову старуху Англию и отправятся вслед за нами в Новый Свет. – Глаза у Равены разгорелись. – Новый. Потрясающе. Поскорее бы уехать.
– А как же Роджер? – спросила герцогиня.
– А что Роджер? Если он любит меня и все еще намерен жениться, поедет с нами.
Герцог хранил молчание. Не обольщайся, девочка.Не говоря, естественно, Равене и жене ни слова, в глубине души он надеялся, что Роджер О’Нил сохранит верность флагу, королеве и стране и разорвет помолвку.
Дело почти до этого и дошло. Услышав о предстоящем отъезде Уайлдингов в Америку, Роджер пришел в необыкновенное возбуждение.
– Ну что ж, наконец старый дурак добился своего, – бросил он.
– Как ты смеешь называть моего отца старым дураком? – вспыхнула Равена.
– Извини, просто вырвалось. Но согласись, он сам во всем виноват. Эти его радикальные штучки…
– Мой отец вовсе не радикал. Он умеренный человек, верящий в право любого, будь тот протестантом, католиком, ирландцем, англичанином, богатым, бедным, черным, белым, на достойную жизнь.
– Черным? – Брови у Роджера так и взлетели. – Ну это уж слишком!
– А по-моему, вовсе не слишком. – Равена воинственно вздернула подбородок.
Роджер всячески высмеивал решение герцога осесть в Америке:
– Ерунда какая-то получается. Ведь в Соединенных Штатах полно негров-рабов. И это ты называешь свободой?
Равена разом сникла:
– Да, правда. И это ужасно. Но отец говорит, что скоро все переменится. В Америке есть много хороших людей, и они борются за отмену рабства. Так же как и здесь, в Ирландии.
– Я не желаю больше слышать эти подстрекательские речи.
– Роджер, на самом деле мы говорим о нас с тобой. Как ты намерен поступить?
– Не понимаю. Я считал, что все решено – мы женимся.
– Как? – искренне удивилась Равена. – Ты готов от всего отказаться – от наследства, от военной карьеры, от своей любимой Британской империи?
Он обнял ее и посмотрел прямо в глаза:
– Больше всего на свете я люблю тебя, Равена. И если понадобится, хоть на край земли за тобой пойду.
Она была по-настоящему тронута, даже прослезилась. Впервые она слышала от него такие слова.
Они порывисто обнялись.
Впрочем, Роджер не сказал Равене, что скандал вокруг герцога Ольстерского и без того уже немало ему навредил, как, впрочем, и отцу с матерью, верным друзьям и стойким приверженцам герцога. А помолвка с Равеной Уайлдинг поставила крест на его военной карьере. Именно это дал ему понять неделю назад полковник.
– Я не могу ходатайствовать о присвоении вам очередного звания, капитан О’Нил, – с сожалением сказал он. – К вам неважно относятся в министерстве обороны. Это несправедливо, но это так. Может, если бы вы попросили о переводе в Англию и прослужили там годика два… Продемонстрировали бы, знаете ли, свои патриотические чувства. Чушь все это, конечно.
К тому же, рассуждал сам с собою Роджер, не навсегда же он отправляется в Соединенные Штаты. Отец стареет. Он, Роджер, – единственный наследник и титула, и состояния, весьма значительного. Когда граф умрет и все это проклятое дело забудется, они с Равеной вернутся в Ирландию в качестве графа и графини Тайрон.
От имени Короны лорд Кларендон сделал герцогу Ольстерскому весьма заманчивое предложение касательно его земель и собственности:
– Герцог Эссекс как раз ищет, во что бы вложить деньги в Ирландии.
Герцог принял предложение и в тот же вечер собрал на лужайке перед замком всех своих арендаторов.
– Как вам известно, на будущей неделе я с семьей отплываю в Америку, – обратился он к ним с верхней ступени каменной лестницы. – Если кто хочет, один или с семьей, оставить эти неласковые края и начать жизнь заново в Соединенных Штатах, я готов выдать деньги на проезд, плюс еще один фунт, чтобы не с нуля начинали на новом месте.
Его не удивило, что только горстка людей приняла это щедрое предложение. Отношение большинства красноречиво выразил один старик:
– Все верно, ваша светлость, край неласковый. Но это Эрн. [8]Это наша земля, наш несчастный народ, и это наша любовь. И когда-нибудь все переменится, и цепи спадут, и земля наша засияет, как бриллиант. И будет Ирландия Изумрудным островом, как и задумал Творец. Дай-то Бог дожить до этого времени и увидеть все своими глазами.
– Да, – дружно откликнулась толпа.
Герцог прижал к глазам платок.
– Вы правы, такой день наступит. И вы станете богаче меня, потому что, когда это случится, меня с вами не будет.
Глава 6
Из слуг одна только Роза сопровождала Уайлдингов в трансатлантическом путешествии. Остальные предпочли предложить свои услуги новому владельцу поместья.
Вечером накануне отплытия из Белфаста граф Тайрон дал небольшой прощальный прием в честь своих дорогих друзей. Вечер получился очень трогательным, особенно под конец.
Тереза де Молен О’Нил со слезами на глазах обняла герцогиню на прощание.
– Ванесса, родная, ужасно думать, что больше никогда вас не увижу. – Она обернулась и поцеловала Равену. – А ты, девочка, дочка… прямо сердце разрывается, как подумаю, что не попаду на вашу с Роджером свадьбу. И никогда не увижу своих внуков… – Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
Герцогиня, Равена и Роджер принялись ее утешать. Граф неловко отвернулся и яростно впился зубами в сигару. Он терпеть не мог женских истерик.
– Ну мы же не в Стикс бросаемся, не в землю мертвых плывем, – с напускной бодростью заговорила герцогиня. – Как это – больше не увидимся? Непременно увидимся. Может быть, даже следующим летом. – Она посмотрела на графа. – Океанское путешествие вам обоим совсем не повредит, как вы думаете, Эдвард?
– Да-да, конечно. Отличная идея. Ну да там видно будет.
– К тому времени мы с Равеной уже будем мужем и женой. И дети появятся. – Роджер разом обнял свою возлюбленную невесту и мать. – И этих дьяволят у нас народится чертова дюжина, верно, родная?
Равена ничего не ответила, только улыбнулась, а про себя подумала: «У ирландцев всегда так, что у богатых, что у бедных, – женам за домом присматривать да детей рожать».
Роджер с Равеной попрощались на террасе, когда остались одни. Роджеру предстояло еще месяц провести в Ирландии, улаживая домашние дела и завершая службу в драгунском полку. Затем он отправится вслед за Уайлдингами в Ричмонд, штат Виргиния. Вот уже почти четверть столетия герцог Ольстерский, подобно иным высокородным и богатым английским джентльменам, расширял свои плантации на американском Юге. Хлопок здесь называли не иначе как «королем», а Англия была основным потребителем этого неиссякаемого, по существу, продукта полей, производство которого обеспечивалось дешевым рабским трудом. Накладных расходов фактически не было – лишь первоначальная стоимость самого раба да его питание и жилье. Английские вложения в американский хлопок приносили доходов даже больше, чем недвижимость в разоренной Ирландии.
На нравственную сторону дела закрывали глаза, превращаясь в настоящих лицемеров, даже достойные люди вроде герцога Ольстерского, особенно если учесть, что английский парламент еще в 1807 году осудил работорговлю, которая отныне в пределах Британской империи запрещалась.
– В разлуке, любимая, сердце мое будет с тобой, – прошептал Роджер на ухо Равене. Руки его легли ей на грудь и медленно скользнули вниз.
– Боюсь, когда на мне столько надето – кринолин и все такое прочее, – как следует ничего и не почувствуешь, – усмехнулась Равена. – Как насчет прощального купания в бассейне?
Роджер так и отпрянул.
– О чем ты? Вряд ли сейчас подходящее время для… для… – Роджер никак не мог подобрать слова.
– Для чего? – Равена явно была разочарована. Роджер сильно упал в ее глазах. Что, собственно, такого она сказала? Нормальное дело. Все мы люди, всего лишь несовершенные люди.Беда Роджера в том, что он упорно не хочет примириться с несовершенством, отличающим homo sapiens. Ей вспомнилось забористое и колкое замечание, отпущенное как-то Брайеном по адресу брата:
– Знаешь, Роджер отказывается признать, что особы дамского пола тоже писают и испражняются вроде нас, мужчин-животных.
– Ты же понимаешь, дорогая, что я имею в виду. Такой торжественный момент, и было бы чистейшим святотатством…
– Ладно, Роджер, оставим это, – устало сказала Равена.
Путешествие в Ричмонд заняло почти полтора месяца. Первую неделю Равене все было в новинку, все вызывало живой интерес, но потом, особенно ближе к концу, дни стали тянуться нестерпимо медленно, и Равена просто места себе не могла найти от скуки.
Корабль, на котором они отплывали в Америку, ничуть не напоминал «плавучий гроб». Это был изящный двухмачтовик, регулярно курсировавший между Ливерпулем и южными штатами. Все здесь блестело и сверкало; на борту – лишь избранная публика.
Единственным, что хоть немного развлекло Равену во время этого тягостного путешествия, стало знакомство с юным, довольно симпатичным лейтенантом американской армии, возвращавшимся домой из Франции, где он проходил полугодовую стажировку в местных воинских частях.
Лейтенант Пеннел Коллинз – это пышная золотистая шевелюра, ухарски подкрученные усы, блестящие голубые глаза. Равена обратила внимание на его произношение, не свойственное ни англичанам, ни ирландцам.
– А что, все американцы так говорят? – напрямик спросила она.
– Нет-нет, мэм, – рассмеялся он. – Мы, южане – а я родился в Виргинии, – проповедуем «славный и непринужденный» образ жизни. И это, наверное, сказывается и в нашей речи. Медленной, протяжной, немного ленивой. Мы и живем так же. На Севере все иначе. Не поверите, но эти янки ни минуты не могут усидеть на месте, вечно суетятся, словно белки на дереве в поисках орехов. Работа, работа, работа. Можно подумать, это смертный грех – присесть иногда на минуту да полюбоваться видом голубого неба, зеленой травы и, – лейтенант подмигнул Равене, – красивой девушки вроде вас.
Вечером накануне отплытия из Белфаста граф Тайрон дал небольшой прощальный прием в честь своих дорогих друзей. Вечер получился очень трогательным, особенно под конец.
Тереза де Молен О’Нил со слезами на глазах обняла герцогиню на прощание.
– Ванесса, родная, ужасно думать, что больше никогда вас не увижу. – Она обернулась и поцеловала Равену. – А ты, девочка, дочка… прямо сердце разрывается, как подумаю, что не попаду на вашу с Роджером свадьбу. И никогда не увижу своих внуков… – Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
Герцогиня, Равена и Роджер принялись ее утешать. Граф неловко отвернулся и яростно впился зубами в сигару. Он терпеть не мог женских истерик.
– Ну мы же не в Стикс бросаемся, не в землю мертвых плывем, – с напускной бодростью заговорила герцогиня. – Как это – больше не увидимся? Непременно увидимся. Может быть, даже следующим летом. – Она посмотрела на графа. – Океанское путешествие вам обоим совсем не повредит, как вы думаете, Эдвард?
– Да-да, конечно. Отличная идея. Ну да там видно будет.
– К тому времени мы с Равеной уже будем мужем и женой. И дети появятся. – Роджер разом обнял свою возлюбленную невесту и мать. – И этих дьяволят у нас народится чертова дюжина, верно, родная?
Равена ничего не ответила, только улыбнулась, а про себя подумала: «У ирландцев всегда так, что у богатых, что у бедных, – женам за домом присматривать да детей рожать».
Роджер с Равеной попрощались на террасе, когда остались одни. Роджеру предстояло еще месяц провести в Ирландии, улаживая домашние дела и завершая службу в драгунском полку. Затем он отправится вслед за Уайлдингами в Ричмонд, штат Виргиния. Вот уже почти четверть столетия герцог Ольстерский, подобно иным высокородным и богатым английским джентльменам, расширял свои плантации на американском Юге. Хлопок здесь называли не иначе как «королем», а Англия была основным потребителем этого неиссякаемого, по существу, продукта полей, производство которого обеспечивалось дешевым рабским трудом. Накладных расходов фактически не было – лишь первоначальная стоимость самого раба да его питание и жилье. Английские вложения в американский хлопок приносили доходов даже больше, чем недвижимость в разоренной Ирландии.
На нравственную сторону дела закрывали глаза, превращаясь в настоящих лицемеров, даже достойные люди вроде герцога Ольстерского, особенно если учесть, что английский парламент еще в 1807 году осудил работорговлю, которая отныне в пределах Британской империи запрещалась.
– В разлуке, любимая, сердце мое будет с тобой, – прошептал Роджер на ухо Равене. Руки его легли ей на грудь и медленно скользнули вниз.
– Боюсь, когда на мне столько надето – кринолин и все такое прочее, – как следует ничего и не почувствуешь, – усмехнулась Равена. – Как насчет прощального купания в бассейне?
Роджер так и отпрянул.
– О чем ты? Вряд ли сейчас подходящее время для… для… – Роджер никак не мог подобрать слова.
– Для чего? – Равена явно была разочарована. Роджер сильно упал в ее глазах. Что, собственно, такого она сказала? Нормальное дело. Все мы люди, всего лишь несовершенные люди.Беда Роджера в том, что он упорно не хочет примириться с несовершенством, отличающим homo sapiens. Ей вспомнилось забористое и колкое замечание, отпущенное как-то Брайеном по адресу брата:
– Знаешь, Роджер отказывается признать, что особы дамского пола тоже писают и испражняются вроде нас, мужчин-животных.
– Ты же понимаешь, дорогая, что я имею в виду. Такой торжественный момент, и было бы чистейшим святотатством…
– Ладно, Роджер, оставим это, – устало сказала Равена.
Путешествие в Ричмонд заняло почти полтора месяца. Первую неделю Равене все было в новинку, все вызывало живой интерес, но потом, особенно ближе к концу, дни стали тянуться нестерпимо медленно, и Равена просто места себе не могла найти от скуки.
Корабль, на котором они отплывали в Америку, ничуть не напоминал «плавучий гроб». Это был изящный двухмачтовик, регулярно курсировавший между Ливерпулем и южными штатами. Все здесь блестело и сверкало; на борту – лишь избранная публика.
Единственным, что хоть немного развлекло Равену во время этого тягостного путешествия, стало знакомство с юным, довольно симпатичным лейтенантом американской армии, возвращавшимся домой из Франции, где он проходил полугодовую стажировку в местных воинских частях.
Лейтенант Пеннел Коллинз – это пышная золотистая шевелюра, ухарски подкрученные усы, блестящие голубые глаза. Равена обратила внимание на его произношение, не свойственное ни англичанам, ни ирландцам.
– А что, все американцы так говорят? – напрямик спросила она.
– Нет-нет, мэм, – рассмеялся он. – Мы, южане – а я родился в Виргинии, – проповедуем «славный и непринужденный» образ жизни. И это, наверное, сказывается и в нашей речи. Медленной, протяжной, немного ленивой. Мы и живем так же. На Севере все иначе. Не поверите, но эти янки ни минуты не могут усидеть на месте, вечно суетятся, словно белки на дереве в поисках орехов. Работа, работа, работа. Можно подумать, это смертный грех – присесть иногда на минуту да полюбоваться видом голубого неба, зеленой травы и, – лейтенант подмигнул Равене, – красивой девушки вроде вас.