Страница:
Сенекаговорит о большинстве философов, что они проповедуют свой собственный позор. Когда слышишь их громовые речи, невольно думаешь, что они делают признания относительно самих себя
Еще более, чем половое лицемерие, развитию проституции способствовала мизогиния,женоненавистничество. Она представляет, главным образом, продукт греческой культуры и связана с полным исключением женщин из общественной жизни, которое может быть доказано уже во время Гомера,и с уже очень рано распространенным взглядом, что природа женщины сама по себе есть зло. Наиболее старым литературным памятником женоненавистничества является знаменитое стихотворение Семонида Аморгского(VII в. до н.э.) о женщинах, в котором он сравнивает их с различными животными и приписывает женщинам все слабости и пороки этих животных.
В классическую эпоху наиболее значительным литературным памятником презрения к женщине является «Ипполит» Еврипида,особенно большая речь главного героя:
О, Зевс! Зачем ты создавал жену?
И это зло с его фальшивым блеском
Лучам небес позволил обливать?
Иль для того, чтоб род людской продолжить,
Ты обойтись без женщины не мог?
Иль из своих за медь и злато храмов
Иль серебро не мог бы сыновей
Ты продавать, чего который стоит,
Освободив жилища нам от жен?
Что жены зло, мне доказать нетрудно.
Родной отец за дочерью, ее
Взлелеявши, чужому человеку
Приданое дает – освободи
Его от дочки только…
(Пер. И.Анненского)
Римлянам такое неуважение к женщине первоначально было чуждо, однако под влиянием греческой литературы и философии мизогиния, как всепожирающий яд, и здесь постепенно пропитала общество, заразив, в конце концов, и новое христианское учение.
Античный взгляд на проституцию, как мы уже неоднократно указывали, теснейшим образом связан с несвободным положением женщины и с мизогинией. От Солонадо Августинамы видим мыслителей и поэтов, философов и теологов, людей чистого и благородного образа мыслей, защищавших необходимость проституции; в их числе мы находим таких людей, как Катони Цицерон,и видим, что даже стоики оправдывают проституцию и сутенерство. Олигархи, абсолютные государи и политические деятели покровительствовали проституции, веря, что она служит безобидным клапаном для мужских страстей и что таким образом можно отвлечь мужчин от политической деятельности – рецепт, который и теперь еще применяется в некоторых государствах.
Благородных и просвещенных людей, которые бы высказывались против всякого рода проституции, в древности было очень мало. В то время как старейшие греческие стоики были даже, как мы видели, горячими защитниками необходимости проституции, возникшее в Риме течение стоической философии придерживалось противоположной точки зрения и отвергало проституцию как нечто абсолютно безнравственное.
Поистине глубокое и достойное удивления понимание связи между унижением женщины и проституцией, понимание недостаточности всякого государственного урегулирования и всякой терпимости к профессиональному разврату, а также гибельного влияния легализации разврата на общественную жизнь мы находим у Дио Хризостомаиз Прузы, ритора первого христианского века. Он первый убежденный аболиционист, доказавший ничтожество античного воззрения на проституцию со всеми ее практическими последствиями (публичные дома, регламентация).
«О содержателях проституток и проституции нельзя говорить безразлично. Нужно вполне определенно и решительно объявить, что никто, ни богатый, ни бедный, не имеет права заниматься этой профессией. Нет! Разрешать или регулировать законодательным путем такую профессию не должен ни один властитель, ни один законодатель… Очень важно позаботиться о том, чтобы на преступное злоупотребление телом презренных людей и рабов не смотрели спокойно и равнодушно, прежде всего по той причине, что божественный Творец создал всякое человеческое существо достойным уважения и равноправия, каждый носит в себе признаки, указывающие, что он по справедливости достоин уважения и имеет способность понимать, что нравственно и что безнравственно; а также во внимание к тому, что разросшейся благодаря снисхождению наглости трудно положить предел, который она не осмелилась бы перейти под влиянием страха. Путем привычного практикования дозволенных вещей наглость превращается в не поддающуюся обузданию силу и власть, и впредь ничто не остается не затронутым ею.
Прежде всего, следовательно, нужно иметь в виду, что открыто ведущийся во всем мире, безмерно постыдный и не встречающий препятствия разврат с презренными существами служит не последней причиной тайного и скрываемого греха с женщинами и мальчиками из уважаемых семейств. На такие вещи нахально и слишком легко решаются, если стыд публично попирается ногами, а вовсе это не охраняет и не удерживает людей от таких поступков, как думают некоторые. Здесь уместно было бы сказать: «О вы, мудрые законодатели и начальники, вы, допустившие такие вещи с самого начала, как если бы вы нашли чудодейственное средство размножения для ваших городов. Смотрите же, чтобы эти открытые дома не раскрыли вам также дверей запертых жилищ и их внутренних покоев и не сделались причиной того, что люди, которые теперь открыто предаются разврату там, на улице, с небольшими затратами, не проникли бы за большие деньги и богатые подарки и к свободнорожденным и знатным женщинам, не довольствуясь больше тем, что легко купить и что разрешено, а стремясь, несмотря на опасности и большие расходы, к запрещенному… Не будет ли здесь часто происходить, как в древних сагах – когда люди подражают прославленным любовным похождениям богов, когда золото обильным дождем льется через крыши и когда серебро сыплется в изобилии не только девушкам, но и матерям, кормилицам и дворецким, а прекрасные подарки в большом количестве проходят частью тайно через крышу, частью же открыто на самое ложе?»
Эти рассуждения об этической и социальной опасности регламентации и государственной легализации проституции представляют нечто единственное в своем роде из всего, что сохранилось из древних времен. Прежде всего замечательно здесь признание, что государственное урегулирование проституции не только не защищает честных женщин от посягательств мужчин, но, напротив, постепенно унижает и понижает нравственный уровень и этих женщин; что открытая проституция отнюдь не препятствует существованию тайной, но способствует ее развитию и благоприятствует даже ее проникновению в знатные, лучшие круги общества.
Так как большинство законодателей и мыслителей древности не поняли ядра полового вопроса – значения половой жизни для индивидуальности и для индивидуального развития обоих полов, – а их внимание направлено было главным образом на потомство, при полном неуважении к женщине, то вопрос, который мы называем теперь «половым», имел значение только для мужчин. Таким образом, проституция должна была сделаться необходимой составной частью античной половой морали. Она считалась неизбежной, и над ней не ломали больше головы. Все, что сделано в древности для половой реформы в теории и на практике, заключено в тесные пределы тех взглядов на половые отношения, которые вытекают из односторонней патриархальной точки зрения.
В заключение сделаем краткий обзор тех идей и той точки зрения, которые создала древняя эпоха в отношении половых реформ, и укажем известные практические меры в этой области.
Центральный пункт полового вопроса составлял в древности вопрос о потомстве, о так называемом евгенизме,то есть о рождении красивых и здоровых детей. Брак всецело был построен на этом фундаменте, а потому его индивидуальный, нравственный характер подчинялся правовой норме. В некоторых греческих государствах покровительствовали рождению детей путем законодательных мер против холостяков, на что указывает, между прочим, и Платонв своем «Пире». Строже всего проводились эти меры в Спарте и на Крите, где государство вообще без стеснений вмешивалось в половые отношения отдельных лиц и всецело подчиняло их требованиям произведения на свет хорошего потомства. Так, спартанский законодатель Ликург(IX-VIII вв. до н.э.) считал необходимым, чтобы у достойных мужчин существовала общность детей и общность произведения их на свет.
«Пожилому мужчине, имевшему молодую жену, разрешалось привести к ней бодрого, молодого мужчину, который ему нравился и которого он считал дельным, и считать затем рожденного из его благородного семени ребенка своим. С другой стороны, честный мужчина имел право, если он ценил жену другого за ее плодовитость и добродетель, просить разрешения у мужа иметь сношения с его женой и родить на свет хороших детей, которые были бы в братском родстве с другими хорошими детьми. Дело в том, что Ликург,во-первых, придерживался того мнения, что дети составляют собственность не отцов, а государства, и желал, чтобы они рождались только от лучших граждан. Затем, он нашел среди предписаний других законодателей по этому вопросу много нецелесообразного: сук и кобыл случают только с лучшими псами и жеребцами и стараются добыть на то разрешение владельцев деньгами и хорошими словами; женщин же, напротив, охраняют в запертых помещениях и предлагают им, чтобы они рожали детей от своих мужей, как бы те ни были глупы, стары и хворы. Как будто плохие дети не составляют прежде всего мучения для тех, кому они принадлежат и кто их воспитывает, а хорошие дети, напротив, не составляют радости и счастья своих родителей.» (Плутарх. «Ликург»).
Среди прочего, Ликургиздал и законы относительно времени вступления в брак для молодых людей и девушек, причем принималась во внимание их физическая и духовная зрелость; затем, запрещалось давать приданое (даже богатым девушкам), чтобы на них женились только ради их личных преимуществ, и, наконец, изданы были предписания относительно времени и частоты половых сношений.
Аналогичные постановления существовали и на Крите.
Позднейшие дискуссии о половой реформе, начавшиеся в исходе V столетия, также вращаются почти исключительно вокруг вопроса о создании расы, хотя такой мыслитель, как Демокрит(ок.470 или 460 до н.э. -?), уже в то время высказался против этой точки зрения, имеющей в виду лишь потомство, и подчеркнул интересы индивидуума.
Только во внимание к тому, чтобы достигнуть возможно крепкого и благородного потомства, Платон развил в своем «Государстве» идею общности жен, которая нам так чужда в настоящее время, но для древних не имела ничего отталкивающего. Мы приведем здесь изложение знаменитой половой реформы Платона,наглядно показывающее полное неуважение Платонаи недостаточное признание им важного значения половой жизни для индивидуума, а также его веру в право государства вмешиваться в эти дела. Платонжелал бы, чтобы государство всецело руководило произведением на свет граждан. Это типично для образа мыслей античного человека, и в этом коренится отличие его от человека современного, для которого решающим моментом является, наоборот, индивидуальное значение половой жизни, как она проявляется в индивидуальной любви.
Платонв «Государстве» влагает в уста Сократаследующее рассуждение: «За этим и другими прежними законами идет, думаю, следующий. Все эти женщины должны быть общими всем этим мужчинам, ни одна не должна жить частно ни с одним; общими должны быть и дети, так, чтобы и дитя не знало своего родителя, и родитель – своего дитяти… Ты в качестве законодателя, как избрал мужчин, так изберешь и женщин, и раздашь их, сколько можно будет, по способностям, а они, имея общие жилища и общий стол и не владея часто никакою собственностью, будут вместе и, смешиваясь между собой, как в гимназиях, так и в других условиях воспитания, самою необходимостью повлекутся к взаимному совокуплению… Надобно, чтобы отличные (мужчины) соединялись большей частью с отличными (женщинами), а худшие, напротив, с худшими, и чтобы первые из них воспитывали детей, а последние – нет, если стадо имеет быть самым превосходным…
Должны быть учреждены празднества, на которые мы соберем невест да женихов и на которых будут совершаемы жертвоприношения, а наши поэты постараются воспевать приличные тогдашним бракам гимны. Количество же браков нужно возложить на правителей, чтобы они, имея в виду войны, болезни и все такое, позаботились припасти нужное число мужчин, и чтобы, таким образом, государство у нас было, по возможности, и не велико, и не мало… (А тем молодым людям, которые на войне или вообще отличились чем бы то ни было, наряду с другими наградами, следует также разрешить более частые сношения с женщинами, чтобы под этим предлогом дать возможность родиться от них как можно большему числу детей). Рождающихся детей должны брать поставленные над этим власти, состоящие либо из мужчин, либо из женщин, либо из тех и других. Взяв детей от добрых, они будут относить их, думаю, в огражденное место, к некоторым кормилицам, живущим отдельно, в известной части города; а детей от худых и вообще всех, родившихся с телесными недостатками, станут скрывать в тайном и неизвестном месте. Они позаботятся также и о пище, приводя в огражденное место матерей, когда набрякнут у них груди (причем употребят все искусство, чтобы ни одна из них не узнала своего дитяти), и доставляя других, имеющих молоко, если у матери будет недостаточно. Пусть пекутся и о самих этих питательницах, чтобы они воздаивали детей умеренно, вовремя…»
Эти предложения, которые Эдуард Целлерназывает «уничижением брака до политико-экономического выращивания людей», были возможны только потому, что у греков не было ни собственно семейной жизни, ни любви между супругами. Кроме идеи евгенизма, Платон,предлагая общность жен и детей и коммунальный брак, имел в виду еще и другую точку зрения: с уничтожением отношений родителей к детям все люди приблизительно одного возраста должны были считаться в новом государстве братьями и сестрами, и широкие родственные отношения должны были занять место действительного, но узкого родства, что должно было, в свою очередь, привести к высшей мере органического единства и тесной связи в обществе.
В последнем своем сочинении, в «Законах», Платон,по-видимому, отказался от идеи общности жен и сношений многих мужчин со многими женщинами. В восьмой книге «Законов» он не только рекомендует относительное половое воздержание, «чтобы по возможности меньше упражнять силу сладострастия и стараться отвлечь телесными упражнениями все, чем она питается, в другие части тела», но предлагает также законодательные меры, чтобы «из людей благородного и свободного происхождения никто не смел прикасаться к другой женщине, кроме как к своей законной жене, и осквернять свое семя путем ли разврата с наложницами и зачатия незаконных детей, или же путем неестественных отношений с мужчинами, которые совсем не могут дать потомства. Или чтобы мы, по крайней мере, совершенно искоренили позорный разврат с мальчиками, а при сношениях с женщинами соблюдали следующий похвальный закон: всякий, вступающий в сношение с другой женщиной, кроме той, которую он ввел в свой дом при обращении к богам и выполнении всех религиозных церемоний во время свадьбы, должен путем купли или другим каким-нибудь образом взять эту наложницу к себе, и если это не останется скрытым перед всем светом, как в отношении мужчины, так и в отношении женщины, он должен быть лишен всех гражданских и почетных прав, так, чтобы он действительно остался чужим в нашем государстве».
Несмотря на такое возвращение к строгой моногамии, Платони в «Законах» единственной целью брака считает потомство.
«Муж и жена должны думать о том, чтобы по возможности родить государству самых красивых и лучших детей». А потому он и в этом сочинении рекомендует государственный надзор за рождением детей и за их родителями и возлагает эту обязанность на состоящих на государственной службе надзирательниц, то есть признает своего рода принудительный закон, чтобы рожать детей в цветущем возрасте, требует запрещения гетеросексуальных сношений в незрелом возрасте и всяких вообще гомосексуальных сношений. Весьма замечательно, что как средство, способствующее половому воздержанию, Платонрекомендует совместное воспитание обоих полов и совершенно свободные отношения между юношами и молодыми девушками в одежде, мало закрывающей тело и потому не возбуждающей похоти, а также гимнастику для отвлечения избытка сил.
Аналогичные рассуждения, в которых главную роль играет опять-таки принцип евгенизма, мы встречаем и у остальных философов и в философских школах.
Начиная с Гиппократа, вопросы евгенизма и расовой гигиены обстоятельно обсуждались также врачами, которые придавали половым сношениям несколько большее значение для индивидуума и для его здоровья. Однако и врачи придерживались того мнения, что «большинство браков заключается не ради сладострастия, а для получения потомства», и потому нужно обращать большее внимание на то, способна ли женщина к зачатию и к родам, а не на то, много ли у нее знаменитых предков и каково ее состояние.
С точки зрения расовой гигиены и евгенизма нужно рассматривать и своеобразный обычай, совершенно чуждый и отталкивающий для современного человека. Я говорю о столь частом в древности подкидывании или даже умерщвлении детей, а также об ограничении числа деторождений, частью путем изгнания плода, частью путем воздержания или гомосексуальных сношений.
Уже законодательство Ликургабезжалостно проводило такую расово-гигиеническую линию. Плутарх(«Ликург») сообщает: «Одного желания отца воспитывать ребенка было недостаточно.
Отец должен был приносить ребенка в известное место, так называемое Леше, где собирались все старейшины общины. Они тщательно осматривали ребенка и, если он был крепок и хорошо сложен, приказывали воспитывать его и предназначали ему один из девяти тысяч жребиев; напротив, если ребенок был слаб и плохо сложен, они приказывали сейчас же спустить его в глубокую яму в Тайгетской горе. Ибо в то время думали, что человек, который уже с самого рождения обладает слабым и хворым телом, должен быть лишь бременем как для самого себя, так и для государства. По этой причине женщины купали новорожденного не в воде, а в вине, чтобы таким образом испытать состояние его здоровья: говорят, что эпилептический или вообще болезненный ребенок от вина падает в обморок или умирает, здоровые же дети, напротив, приобретают еще больше крепости и силы».
Не так сурово поступали в Древнем Риме: «Ромул сделал свой город богатым по количеству народонаселения, между прочим и благодаря своему повелению выращивать всех родившихся мальчиков и перворожденных девочек; кроме того, он приказал не умерщвлять ни одного ребенка до трех лет, за исключением калек и уродов, но и последних можно было опорочивать, лишь показав их предварительно пяти соседям и получив на то их согласие» (Дионисийиз Галикарнаса).
Философы того времени решительно одобряют опорочивание детей, как, например, Платони Аристотель.Последний говорит: «По вопросам, связанным с опорочиванием новорожденных детей и их кормлением, пусть в силе будет тот закон, что ни одного калеку-ребенка кормить не следует. Что же касается числа детей, то если установившиеся обычаи воспрещают опорочивание кого-либо из новорожденных, оно и не должно иметь места, так как количество деторождения при этом все-таки строго определено. Если у состоящих в супружеском сожительстве должен родиться ребенок сверх этого положенного числа, то следует прибегнуть к аборту, прежде чем ребенок созрел; преступлением против божеских и государственных установлений будет (совершение аборта), если зародыш уже вполне созрел».
Расово-гигиеническая идея о хороших качествах потомства настолько господствовала в древности, что вопрос о количестве детей уже само собой отходил на второй план; но, с другой стороны, у древних существовал страх перенаселения, которое для маленьких греческих городов-государств действительно было нежелательным. Опасность эта уже рано принималась во внимание на практике законодателями. Особенно должен был этого опасаться господствующий класс, получавший доходы от земельных владений. Этим объясняется, почему различные формы практического мальтузианства нашли в то время отклик и одобрение. Мы встречаем здесь добровольную бездетность, что рекомендовали, например, Демокрити Фалес(ок. 625 – ок.547 до н.э.), из которых Фалесостался холостым, потому что «слишком любил детей» (Плутарх. «Солон»); или в браке ограничивали рождаемость. Аристотельписал: «Право свободно рождать детей (без ограничения их числа) неизбежно повлечет за собой обеднение граждан, обеднение же подает повод к волнениям и преступлениям. Коринфянин Феидон, один из старейших законодателей, исходил из того взгляда, что число семейств и всего вообще количества народонаселения должно было бы оставаться постоянным, при возрастании населения, учитывая существующий порядок разделения земель, неизбежно должно увеличиваться число бедняков».
Чтобы воспрепятствовать рождению детей, предавались гомосексуальным сношениям.
Весьма распространено было изгнание плода (abactio par-tus, abortio), относительно допустимости которого мнения расходились уже в древности, хотя и не были так строги, как в настоящее время. Взгляды врачей на этот вопрос излагает Соран.«Мнения относительно употребления абортивных средств расходятся. Некоторые отвергают их, ссылаясь при этом на слова Гиппократа («я никогда не буду назначать phthorion» (абортивное средство)), и доказывают, что задача врачебного искусства заключается в том, чтобы охранять и спасать произведения природы. Другие разрешают пользоваться ими с выбором: никогда – в тех случаях, если желают сделать аборт, чтобы скрыть нарушение супружеской верности или заботясь о своей красоте; и всегда – в тех случаях, когда роды грозят опасностью, потому ли, что матка слишком мала и не может завершить роды, потому ли, что в маточном зеве есть новообразования и разрывы, или же потому, что существует какое-нибудь другое препятствие для родов. Тем же требованиям отвечают и их взгляды на применение средств для предупреждения зачатия. Соглашаясь с этими последними, я считаю более правильным препятствовать зачатию, чем убивать плод».
Любопытно, что Платонне считал изгнание плода непозволительным, а Аристотельпрямо рекомендовал его как средство для ограничения слишком большой плодовитости и чтобы воспрепятствовать рождению детей, которые должны были бы родиться после установленного его законом периода деторождения. Римские стоики, напротив, отвергали изгнание плода по мотивам морального характера.
Отношение законодательства к изгнанию плода не было безразличным. Это доказывает судебная жалоба на производство искусственного выкидыша. В Милете даже был вынесен в таком случае смертный приговор.
В Риме не рожденный еще ребенок не считался ни «ho-mo», ни «infans», римляне рассматривали искусственный выкидыш не как убийство, а только как безнравственный поступок. Если изгнание плода производили незамужние женщины, то никто не обращал на это внимания; супругов же наказывали. Впоследствии применение абортивных средств было строго запрещено, и около 200 года н.э. abactio partus наказывалось изгнанием и каторжными работами в рудниках.
Изгнание плода особенно распространено было в эллинскую эпоху и во время империи. Положение вещей в эллинскую эпоху описал Полибий.Вся Греция, по его словам, страдала бездетностью и вообще недостатком людей; люди предавались роскошной жизни и страсти к удовольствиям и не хотели вступать в брак или соглашались иметь только одного-двух детей.
В одной сатире Варронасказано: «Когда-то благосостояние детьми было гордостью женщины, теперь же, если муж ее желает иметь детей, она отвечает: разве ты не знаешь, что говорит Энний -я скорее согласна три раза рискнуть жизнью на поле битвы, чем один раз рожать!…» Мы видим, что и в Риме довольно рано появился страх перед детьми. Об изгнании плода галантными женщинами августовской эпохи, часто со смертельным исходом, пишет Овидий,возлюбленная которого Коринна,также повинна в этом грехе. Во второй книге его «Любовных элегай» мы читаем:
Но объясните, какой вас Персей иль Ясон раздражает?
Что заставляет терзать вас утробу своею рукой?
В мрачных ущельях Армении тигры не столь жестоки,
И не бывает, чтоб львица пыталася вырвать свой плод,
Нежные девушки только на это могли покуситься;
И в наказанье за то порой ожидает их смерть.
(14 элегия. Пер.Я.Б.)
На профессиональное изгнание плода женщинами указывает Ювенал:
Так искусства и так лекарства вон той всемогущи,
Что бесплодными делает и за деньги в утробе
Умерщвляет людей.
(Пер.А.Фета)
Среди женщин, продававших абортивные средства или производивших выкидыш, называют повивальных бабок и проституток. К ним обращались по различным мотивам. Если не считать стремления ограничить число детей, то наиболее частыми мотивами были страх перед опасностью родоразрешения, страх, чтобы не обнаружилось нарушение супружеской верности, если ребенок был зачат вне брака, и, наконец, страх потерять свою красоту.
Еще более, чем половое лицемерие, развитию проституции способствовала мизогиния,женоненавистничество. Она представляет, главным образом, продукт греческой культуры и связана с полным исключением женщин из общественной жизни, которое может быть доказано уже во время Гомера,и с уже очень рано распространенным взглядом, что природа женщины сама по себе есть зло. Наиболее старым литературным памятником женоненавистничества является знаменитое стихотворение Семонида Аморгского(VII в. до н.э.) о женщинах, в котором он сравнивает их с различными животными и приписывает женщинам все слабости и пороки этих животных.
В классическую эпоху наиболее значительным литературным памятником презрения к женщине является «Ипполит» Еврипида,особенно большая речь главного героя:
О, Зевс! Зачем ты создавал жену?
И это зло с его фальшивым блеском
Лучам небес позволил обливать?
Иль для того, чтоб род людской продолжить,
Ты обойтись без женщины не мог?
Иль из своих за медь и злато храмов
Иль серебро не мог бы сыновей
Ты продавать, чего который стоит,
Освободив жилища нам от жен?
Что жены зло, мне доказать нетрудно.
Родной отец за дочерью, ее
Взлелеявши, чужому человеку
Приданое дает – освободи
Его от дочки только…
(Пер. И.Анненского)
Римлянам такое неуважение к женщине первоначально было чуждо, однако под влиянием греческой литературы и философии мизогиния, как всепожирающий яд, и здесь постепенно пропитала общество, заразив, в конце концов, и новое христианское учение.
Античный взгляд на проституцию, как мы уже неоднократно указывали, теснейшим образом связан с несвободным положением женщины и с мизогинией. От Солонадо Августинамы видим мыслителей и поэтов, философов и теологов, людей чистого и благородного образа мыслей, защищавших необходимость проституции; в их числе мы находим таких людей, как Катони Цицерон,и видим, что даже стоики оправдывают проституцию и сутенерство. Олигархи, абсолютные государи и политические деятели покровительствовали проституции, веря, что она служит безобидным клапаном для мужских страстей и что таким образом можно отвлечь мужчин от политической деятельности – рецепт, который и теперь еще применяется в некоторых государствах.
Благородных и просвещенных людей, которые бы высказывались против всякого рода проституции, в древности было очень мало. В то время как старейшие греческие стоики были даже, как мы видели, горячими защитниками необходимости проституции, возникшее в Риме течение стоической философии придерживалось противоположной точки зрения и отвергало проституцию как нечто абсолютно безнравственное.
Поистине глубокое и достойное удивления понимание связи между унижением женщины и проституцией, понимание недостаточности всякого государственного урегулирования и всякой терпимости к профессиональному разврату, а также гибельного влияния легализации разврата на общественную жизнь мы находим у Дио Хризостомаиз Прузы, ритора первого христианского века. Он первый убежденный аболиционист, доказавший ничтожество античного воззрения на проституцию со всеми ее практическими последствиями (публичные дома, регламентация).
«О содержателях проституток и проституции нельзя говорить безразлично. Нужно вполне определенно и решительно объявить, что никто, ни богатый, ни бедный, не имеет права заниматься этой профессией. Нет! Разрешать или регулировать законодательным путем такую профессию не должен ни один властитель, ни один законодатель… Очень важно позаботиться о том, чтобы на преступное злоупотребление телом презренных людей и рабов не смотрели спокойно и равнодушно, прежде всего по той причине, что божественный Творец создал всякое человеческое существо достойным уважения и равноправия, каждый носит в себе признаки, указывающие, что он по справедливости достоин уважения и имеет способность понимать, что нравственно и что безнравственно; а также во внимание к тому, что разросшейся благодаря снисхождению наглости трудно положить предел, который она не осмелилась бы перейти под влиянием страха. Путем привычного практикования дозволенных вещей наглость превращается в не поддающуюся обузданию силу и власть, и впредь ничто не остается не затронутым ею.
Прежде всего, следовательно, нужно иметь в виду, что открыто ведущийся во всем мире, безмерно постыдный и не встречающий препятствия разврат с презренными существами служит не последней причиной тайного и скрываемого греха с женщинами и мальчиками из уважаемых семейств. На такие вещи нахально и слишком легко решаются, если стыд публично попирается ногами, а вовсе это не охраняет и не удерживает людей от таких поступков, как думают некоторые. Здесь уместно было бы сказать: «О вы, мудрые законодатели и начальники, вы, допустившие такие вещи с самого начала, как если бы вы нашли чудодейственное средство размножения для ваших городов. Смотрите же, чтобы эти открытые дома не раскрыли вам также дверей запертых жилищ и их внутренних покоев и не сделались причиной того, что люди, которые теперь открыто предаются разврату там, на улице, с небольшими затратами, не проникли бы за большие деньги и богатые подарки и к свободнорожденным и знатным женщинам, не довольствуясь больше тем, что легко купить и что разрешено, а стремясь, несмотря на опасности и большие расходы, к запрещенному… Не будет ли здесь часто происходить, как в древних сагах – когда люди подражают прославленным любовным похождениям богов, когда золото обильным дождем льется через крыши и когда серебро сыплется в изобилии не только девушкам, но и матерям, кормилицам и дворецким, а прекрасные подарки в большом количестве проходят частью тайно через крышу, частью же открыто на самое ложе?»
Эти рассуждения об этической и социальной опасности регламентации и государственной легализации проституции представляют нечто единственное в своем роде из всего, что сохранилось из древних времен. Прежде всего замечательно здесь признание, что государственное урегулирование проституции не только не защищает честных женщин от посягательств мужчин, но, напротив, постепенно унижает и понижает нравственный уровень и этих женщин; что открытая проституция отнюдь не препятствует существованию тайной, но способствует ее развитию и благоприятствует даже ее проникновению в знатные, лучшие круги общества.
Так как большинство законодателей и мыслителей древности не поняли ядра полового вопроса – значения половой жизни для индивидуальности и для индивидуального развития обоих полов, – а их внимание направлено было главным образом на потомство, при полном неуважении к женщине, то вопрос, который мы называем теперь «половым», имел значение только для мужчин. Таким образом, проституция должна была сделаться необходимой составной частью античной половой морали. Она считалась неизбежной, и над ней не ломали больше головы. Все, что сделано в древности для половой реформы в теории и на практике, заключено в тесные пределы тех взглядов на половые отношения, которые вытекают из односторонней патриархальной точки зрения.
В заключение сделаем краткий обзор тех идей и той точки зрения, которые создала древняя эпоха в отношении половых реформ, и укажем известные практические меры в этой области.
Центральный пункт полового вопроса составлял в древности вопрос о потомстве, о так называемом евгенизме,то есть о рождении красивых и здоровых детей. Брак всецело был построен на этом фундаменте, а потому его индивидуальный, нравственный характер подчинялся правовой норме. В некоторых греческих государствах покровительствовали рождению детей путем законодательных мер против холостяков, на что указывает, между прочим, и Платонв своем «Пире». Строже всего проводились эти меры в Спарте и на Крите, где государство вообще без стеснений вмешивалось в половые отношения отдельных лиц и всецело подчиняло их требованиям произведения на свет хорошего потомства. Так, спартанский законодатель Ликург(IX-VIII вв. до н.э.) считал необходимым, чтобы у достойных мужчин существовала общность детей и общность произведения их на свет.
«Пожилому мужчине, имевшему молодую жену, разрешалось привести к ней бодрого, молодого мужчину, который ему нравился и которого он считал дельным, и считать затем рожденного из его благородного семени ребенка своим. С другой стороны, честный мужчина имел право, если он ценил жену другого за ее плодовитость и добродетель, просить разрешения у мужа иметь сношения с его женой и родить на свет хороших детей, которые были бы в братском родстве с другими хорошими детьми. Дело в том, что Ликург,во-первых, придерживался того мнения, что дети составляют собственность не отцов, а государства, и желал, чтобы они рождались только от лучших граждан. Затем, он нашел среди предписаний других законодателей по этому вопросу много нецелесообразного: сук и кобыл случают только с лучшими псами и жеребцами и стараются добыть на то разрешение владельцев деньгами и хорошими словами; женщин же, напротив, охраняют в запертых помещениях и предлагают им, чтобы они рожали детей от своих мужей, как бы те ни были глупы, стары и хворы. Как будто плохие дети не составляют прежде всего мучения для тех, кому они принадлежат и кто их воспитывает, а хорошие дети, напротив, не составляют радости и счастья своих родителей.» (Плутарх. «Ликург»).
Среди прочего, Ликургиздал и законы относительно времени вступления в брак для молодых людей и девушек, причем принималась во внимание их физическая и духовная зрелость; затем, запрещалось давать приданое (даже богатым девушкам), чтобы на них женились только ради их личных преимуществ, и, наконец, изданы были предписания относительно времени и частоты половых сношений.
Аналогичные постановления существовали и на Крите.
Позднейшие дискуссии о половой реформе, начавшиеся в исходе V столетия, также вращаются почти исключительно вокруг вопроса о создании расы, хотя такой мыслитель, как Демокрит(ок.470 или 460 до н.э. -?), уже в то время высказался против этой точки зрения, имеющей в виду лишь потомство, и подчеркнул интересы индивидуума.
Только во внимание к тому, чтобы достигнуть возможно крепкого и благородного потомства, Платон развил в своем «Государстве» идею общности жен, которая нам так чужда в настоящее время, но для древних не имела ничего отталкивающего. Мы приведем здесь изложение знаменитой половой реформы Платона,наглядно показывающее полное неуважение Платонаи недостаточное признание им важного значения половой жизни для индивидуума, а также его веру в право государства вмешиваться в эти дела. Платонжелал бы, чтобы государство всецело руководило произведением на свет граждан. Это типично для образа мыслей античного человека, и в этом коренится отличие его от человека современного, для которого решающим моментом является, наоборот, индивидуальное значение половой жизни, как она проявляется в индивидуальной любви.
Платонв «Государстве» влагает в уста Сократаследующее рассуждение: «За этим и другими прежними законами идет, думаю, следующий. Все эти женщины должны быть общими всем этим мужчинам, ни одна не должна жить частно ни с одним; общими должны быть и дети, так, чтобы и дитя не знало своего родителя, и родитель – своего дитяти… Ты в качестве законодателя, как избрал мужчин, так изберешь и женщин, и раздашь их, сколько можно будет, по способностям, а они, имея общие жилища и общий стол и не владея часто никакою собственностью, будут вместе и, смешиваясь между собой, как в гимназиях, так и в других условиях воспитания, самою необходимостью повлекутся к взаимному совокуплению… Надобно, чтобы отличные (мужчины) соединялись большей частью с отличными (женщинами), а худшие, напротив, с худшими, и чтобы первые из них воспитывали детей, а последние – нет, если стадо имеет быть самым превосходным…
Должны быть учреждены празднества, на которые мы соберем невест да женихов и на которых будут совершаемы жертвоприношения, а наши поэты постараются воспевать приличные тогдашним бракам гимны. Количество же браков нужно возложить на правителей, чтобы они, имея в виду войны, болезни и все такое, позаботились припасти нужное число мужчин, и чтобы, таким образом, государство у нас было, по возможности, и не велико, и не мало… (А тем молодым людям, которые на войне или вообще отличились чем бы то ни было, наряду с другими наградами, следует также разрешить более частые сношения с женщинами, чтобы под этим предлогом дать возможность родиться от них как можно большему числу детей). Рождающихся детей должны брать поставленные над этим власти, состоящие либо из мужчин, либо из женщин, либо из тех и других. Взяв детей от добрых, они будут относить их, думаю, в огражденное место, к некоторым кормилицам, живущим отдельно, в известной части города; а детей от худых и вообще всех, родившихся с телесными недостатками, станут скрывать в тайном и неизвестном месте. Они позаботятся также и о пище, приводя в огражденное место матерей, когда набрякнут у них груди (причем употребят все искусство, чтобы ни одна из них не узнала своего дитяти), и доставляя других, имеющих молоко, если у матери будет недостаточно. Пусть пекутся и о самих этих питательницах, чтобы они воздаивали детей умеренно, вовремя…»
Эти предложения, которые Эдуард Целлерназывает «уничижением брака до политико-экономического выращивания людей», были возможны только потому, что у греков не было ни собственно семейной жизни, ни любви между супругами. Кроме идеи евгенизма, Платон,предлагая общность жен и детей и коммунальный брак, имел в виду еще и другую точку зрения: с уничтожением отношений родителей к детям все люди приблизительно одного возраста должны были считаться в новом государстве братьями и сестрами, и широкие родственные отношения должны были занять место действительного, но узкого родства, что должно было, в свою очередь, привести к высшей мере органического единства и тесной связи в обществе.
В последнем своем сочинении, в «Законах», Платон,по-видимому, отказался от идеи общности жен и сношений многих мужчин со многими женщинами. В восьмой книге «Законов» он не только рекомендует относительное половое воздержание, «чтобы по возможности меньше упражнять силу сладострастия и стараться отвлечь телесными упражнениями все, чем она питается, в другие части тела», но предлагает также законодательные меры, чтобы «из людей благородного и свободного происхождения никто не смел прикасаться к другой женщине, кроме как к своей законной жене, и осквернять свое семя путем ли разврата с наложницами и зачатия незаконных детей, или же путем неестественных отношений с мужчинами, которые совсем не могут дать потомства. Или чтобы мы, по крайней мере, совершенно искоренили позорный разврат с мальчиками, а при сношениях с женщинами соблюдали следующий похвальный закон: всякий, вступающий в сношение с другой женщиной, кроме той, которую он ввел в свой дом при обращении к богам и выполнении всех религиозных церемоний во время свадьбы, должен путем купли или другим каким-нибудь образом взять эту наложницу к себе, и если это не останется скрытым перед всем светом, как в отношении мужчины, так и в отношении женщины, он должен быть лишен всех гражданских и почетных прав, так, чтобы он действительно остался чужим в нашем государстве».
Несмотря на такое возвращение к строгой моногамии, Платони в «Законах» единственной целью брака считает потомство.
«Муж и жена должны думать о том, чтобы по возможности родить государству самых красивых и лучших детей». А потому он и в этом сочинении рекомендует государственный надзор за рождением детей и за их родителями и возлагает эту обязанность на состоящих на государственной службе надзирательниц, то есть признает своего рода принудительный закон, чтобы рожать детей в цветущем возрасте, требует запрещения гетеросексуальных сношений в незрелом возрасте и всяких вообще гомосексуальных сношений. Весьма замечательно, что как средство, способствующее половому воздержанию, Платонрекомендует совместное воспитание обоих полов и совершенно свободные отношения между юношами и молодыми девушками в одежде, мало закрывающей тело и потому не возбуждающей похоти, а также гимнастику для отвлечения избытка сил.
Аналогичные рассуждения, в которых главную роль играет опять-таки принцип евгенизма, мы встречаем и у остальных философов и в философских школах.
Начиная с Гиппократа, вопросы евгенизма и расовой гигиены обстоятельно обсуждались также врачами, которые придавали половым сношениям несколько большее значение для индивидуума и для его здоровья. Однако и врачи придерживались того мнения, что «большинство браков заключается не ради сладострастия, а для получения потомства», и потому нужно обращать большее внимание на то, способна ли женщина к зачатию и к родам, а не на то, много ли у нее знаменитых предков и каково ее состояние.
С точки зрения расовой гигиены и евгенизма нужно рассматривать и своеобразный обычай, совершенно чуждый и отталкивающий для современного человека. Я говорю о столь частом в древности подкидывании или даже умерщвлении детей, а также об ограничении числа деторождений, частью путем изгнания плода, частью путем воздержания или гомосексуальных сношений.
Уже законодательство Ликургабезжалостно проводило такую расово-гигиеническую линию. Плутарх(«Ликург») сообщает: «Одного желания отца воспитывать ребенка было недостаточно.
Отец должен был приносить ребенка в известное место, так называемое Леше, где собирались все старейшины общины. Они тщательно осматривали ребенка и, если он был крепок и хорошо сложен, приказывали воспитывать его и предназначали ему один из девяти тысяч жребиев; напротив, если ребенок был слаб и плохо сложен, они приказывали сейчас же спустить его в глубокую яму в Тайгетской горе. Ибо в то время думали, что человек, который уже с самого рождения обладает слабым и хворым телом, должен быть лишь бременем как для самого себя, так и для государства. По этой причине женщины купали новорожденного не в воде, а в вине, чтобы таким образом испытать состояние его здоровья: говорят, что эпилептический или вообще болезненный ребенок от вина падает в обморок или умирает, здоровые же дети, напротив, приобретают еще больше крепости и силы».
Не так сурово поступали в Древнем Риме: «Ромул сделал свой город богатым по количеству народонаселения, между прочим и благодаря своему повелению выращивать всех родившихся мальчиков и перворожденных девочек; кроме того, он приказал не умерщвлять ни одного ребенка до трех лет, за исключением калек и уродов, но и последних можно было опорочивать, лишь показав их предварительно пяти соседям и получив на то их согласие» (Дионисийиз Галикарнаса).
Философы того времени решительно одобряют опорочивание детей, как, например, Платони Аристотель.Последний говорит: «По вопросам, связанным с опорочиванием новорожденных детей и их кормлением, пусть в силе будет тот закон, что ни одного калеку-ребенка кормить не следует. Что же касается числа детей, то если установившиеся обычаи воспрещают опорочивание кого-либо из новорожденных, оно и не должно иметь места, так как количество деторождения при этом все-таки строго определено. Если у состоящих в супружеском сожительстве должен родиться ребенок сверх этого положенного числа, то следует прибегнуть к аборту, прежде чем ребенок созрел; преступлением против божеских и государственных установлений будет (совершение аборта), если зародыш уже вполне созрел».
Расово-гигиеническая идея о хороших качествах потомства настолько господствовала в древности, что вопрос о количестве детей уже само собой отходил на второй план; но, с другой стороны, у древних существовал страх перенаселения, которое для маленьких греческих городов-государств действительно было нежелательным. Опасность эта уже рано принималась во внимание на практике законодателями. Особенно должен был этого опасаться господствующий класс, получавший доходы от земельных владений. Этим объясняется, почему различные формы практического мальтузианства нашли в то время отклик и одобрение. Мы встречаем здесь добровольную бездетность, что рекомендовали, например, Демокрити Фалес(ок. 625 – ок.547 до н.э.), из которых Фалесостался холостым, потому что «слишком любил детей» (Плутарх. «Солон»); или в браке ограничивали рождаемость. Аристотельписал: «Право свободно рождать детей (без ограничения их числа) неизбежно повлечет за собой обеднение граждан, обеднение же подает повод к волнениям и преступлениям. Коринфянин Феидон, один из старейших законодателей, исходил из того взгляда, что число семейств и всего вообще количества народонаселения должно было бы оставаться постоянным, при возрастании населения, учитывая существующий порядок разделения земель, неизбежно должно увеличиваться число бедняков».
Чтобы воспрепятствовать рождению детей, предавались гомосексуальным сношениям.
Весьма распространено было изгнание плода (abactio par-tus, abortio), относительно допустимости которого мнения расходились уже в древности, хотя и не были так строги, как в настоящее время. Взгляды врачей на этот вопрос излагает Соран.«Мнения относительно употребления абортивных средств расходятся. Некоторые отвергают их, ссылаясь при этом на слова Гиппократа («я никогда не буду назначать phthorion» (абортивное средство)), и доказывают, что задача врачебного искусства заключается в том, чтобы охранять и спасать произведения природы. Другие разрешают пользоваться ими с выбором: никогда – в тех случаях, если желают сделать аборт, чтобы скрыть нарушение супружеской верности или заботясь о своей красоте; и всегда – в тех случаях, когда роды грозят опасностью, потому ли, что матка слишком мала и не может завершить роды, потому ли, что в маточном зеве есть новообразования и разрывы, или же потому, что существует какое-нибудь другое препятствие для родов. Тем же требованиям отвечают и их взгляды на применение средств для предупреждения зачатия. Соглашаясь с этими последними, я считаю более правильным препятствовать зачатию, чем убивать плод».
Любопытно, что Платонне считал изгнание плода непозволительным, а Аристотельпрямо рекомендовал его как средство для ограничения слишком большой плодовитости и чтобы воспрепятствовать рождению детей, которые должны были бы родиться после установленного его законом периода деторождения. Римские стоики, напротив, отвергали изгнание плода по мотивам морального характера.
Отношение законодательства к изгнанию плода не было безразличным. Это доказывает судебная жалоба на производство искусственного выкидыша. В Милете даже был вынесен в таком случае смертный приговор.
В Риме не рожденный еще ребенок не считался ни «ho-mo», ни «infans», римляне рассматривали искусственный выкидыш не как убийство, а только как безнравственный поступок. Если изгнание плода производили незамужние женщины, то никто не обращал на это внимания; супругов же наказывали. Впоследствии применение абортивных средств было строго запрещено, и около 200 года н.э. abactio partus наказывалось изгнанием и каторжными работами в рудниках.
Изгнание плода особенно распространено было в эллинскую эпоху и во время империи. Положение вещей в эллинскую эпоху описал Полибий.Вся Греция, по его словам, страдала бездетностью и вообще недостатком людей; люди предавались роскошной жизни и страсти к удовольствиям и не хотели вступать в брак или соглашались иметь только одного-двух детей.
В одной сатире Варронасказано: «Когда-то благосостояние детьми было гордостью женщины, теперь же, если муж ее желает иметь детей, она отвечает: разве ты не знаешь, что говорит Энний -я скорее согласна три раза рискнуть жизнью на поле битвы, чем один раз рожать!…» Мы видим, что и в Риме довольно рано появился страх перед детьми. Об изгнании плода галантными женщинами августовской эпохи, часто со смертельным исходом, пишет Овидий,возлюбленная которого Коринна,также повинна в этом грехе. Во второй книге его «Любовных элегай» мы читаем:
Но объясните, какой вас Персей иль Ясон раздражает?
Что заставляет терзать вас утробу своею рукой?
В мрачных ущельях Армении тигры не столь жестоки,
И не бывает, чтоб львица пыталася вырвать свой плод,
Нежные девушки только на это могли покуситься;
И в наказанье за то порой ожидает их смерть.
(14 элегия. Пер.Я.Б.)
На профессиональное изгнание плода женщинами указывает Ювенал:
Так искусства и так лекарства вон той всемогущи,
Что бесплодными делает и за деньги в утробе
Умерщвляет людей.
(Пер.А.Фета)
Среди женщин, продававших абортивные средства или производивших выкидыш, называют повивальных бабок и проституток. К ним обращались по различным мотивам. Если не считать стремления ограничить число детей, то наиболее частыми мотивами были страх перед опасностью родоразрешения, страх, чтобы не обнаружилось нарушение супружеской верности, если ребенок был зачат вне брака, и, наконец, страх потерять свою красоту.