Связь эта сохранилась и до настоящего времени: проститутка и теперь еще полна всевозможных суеверных и волшебных представлений и в пожилом возрасте часто прибегает к магическим средствам для любовных целей. В Лиссабоне среди проституток и теперь еще держится средневековый предрассудок, что бордельные кварталы представляют настоящие «гнезда ведьм». Их посещают женщины и молодые девушки, чтобы там, в узких и грязных улицах, в трущобах, поручить проституткам и сводницам варить для них оказывающие желанное действие любовные напитки. Квартиры этих мегер, совершенно как при черной мессе, украшены скелетами, черепами, жаровнями и другими страшными орудиями колдовства, сами же они применяют все средства средневековых ведьм. Так, в 1901 году некая Казильдазавлекала в свой дом маленьких детей и острым ножом вскрывала у них на руках кровеносные сосуды, чтобы собрать их кровь, обладающую, согласно старому поверью, особенно волшебной силой.
   Исследователь, стремящийся найти конечные причины обоих явлений, находит и другую связь между верой в ведьм и проституцией; присущий обеим дионисьевский элемент.
   Многие историки указывали на внешнюю и внутреннюю связь шабаша ведьм с теми старинными празднествами и культами, для которых особенно характерны чрезвычайное участие элементов проституции и, как следствие этого, необузданные половые сношения и самоотречение участвующих. Так, во время египетских дионисьевских празднеств в честь козла в Мендесе, козел играл такую же роль, как впоследствии в черной мессе. Солдан обратил внимание на тождественность вальпургиевой ночи и ее праздника ведьм с отличавшимися полной необузданностью весенними праздниками, которые частью тоже происходили в первую майскую ночь. Это флоралии, во время которых голые проститутки при свете факелов всю ночь предавались безумнейшему разврату; праздник Доброй Богини с его демоническими привидениями и гомосексуальными орудиями. Проституция является здесь формой примитивной необузданной половой жизни, проститутка шабаша ведьм представляет собою, по Мишле,«искупление проклятой христианством Евы»; она есть в одно и то же время «священник, алтарь, гостия, которую весь народ потребляет во время причастия»; как воплощение ничем не ограниченного природного сладострастия, она составляет центральный пункт всего праздника. Она пробуждает, питает и усиливает дикое дионисьевское опьянение.
   Наряду с верой в ведьм и в сатану, мы должны еще слегка коснуться религиозного флагеллянтизма, который лишь в средние века развился в форме аскетического покаяния в настоящую систему, благодаря массовому внушению достиг всеобщего распространения и, несомненно, до такой чрезвычайной степени возбуждал фантазию народа, что не мог не коснуться и проституции. Если в настоящее время всякая проститутка имеет свою розгу, как это изобразил в XVIII веке Хогартна третьей из своих картин, носящих название «Путь проститутки», то средневековая религиозная флагелляция как массовое явление сыграла в распространении флагелломании в светских кругах по меньшей мере косвенную роль. Дело в том, что монахи не только вскоре перешли от самобичевания и бичевания друг друга к флагелля-ции исповедовавшихся у них, воспитывая таким образом бесчисленных активных и пассивных любителей розги и бича, но во время флагеллянтского «массового бреда» (выражение Ницше) они, кроме того, распространяли флагелломанию полового характера в широких кругах.
   Религиозный флагеллянтизм всецело покоится на христианской идее о греховности плоти, которую до известной степени нужно изгонять побоями.
   Развитие флагелляции в систему, начавшееся в XI веке, связано с именем бенедиктинского патера Пьера Дамиани, отца и учителя флагеллянтов, который первый ввел так называемую «покаянную дисциплину». Благодаря францисканцам и доминиканцам, она вскоре нашла доступ к народу. Людей охватила истинная эпидемия бешеного бичевания, и оставалось сделать еще один только шаг, чтобы перейти от частных бичеваний к публичным и общим, к процессиям бичующих себя братьев.
   Первая такая процессия организована была, как говорят, Антонием из Падуи (ум. в 1231 году), но исторически достоверна процессия, начавшаяся в 1261 году и прошедшая по Германии, Австрии, Венгрии и Польше. В 1261 году 200 бичующих себя братьев явились в Страсбург, где к ним присоединились еще 1500 жителей. Уже тогда в полчищах братьев бывали грубые половые эксцессы, они стали центром проституции и сводничества. То же относится и к паломничествам от 1334 и 1340 годов в Средней и Верхней Италии. «Черная смерть» подавала повод к новым походам флагеллянтов, которые отправились из Венгрии в Германию, Польшу, Богемию, Фландрию, Голландию и Англию и вскоре прославились своей безнравственностью, так что церковь запретила эти шествия.
   Кроме этих публичных флагеллянтов, в XIV и XV веках существовали многочисленные тайные секты бичевавших себя: братцы, бегарды и другие, у которых флагелляция постепенно приняла форму изощренного чувственного разврата и обнаруживала известные отношения к сатанизму. Впоследствии флагелляция скрывалась, главным образом, внутри монастырей, но отсюда распространялась и в светские круги, где проституция начиная с XVII века выработала из нее специальную систему, по многим своим деталям представляющую простое подражание монастырской «дисциплине».
   Другое удивительное явление средних веков – культ женщины, сыгравший большую и несомненную роль в развитии и распространении мазохизма среди мужчин, особенно в высших классах общества, – имеет религиозное происхождение. Он является последствием тех крайних средневековых взглядов на женщину, которые заставляли видеть в ней либо воплощение первородного греха, греховной половой похоти, либо идеализировать ее как образ незапятнанной девственницы, Христовой невесты. Средневековая женщина никогда не является мудрой супругой или матерью семьи, она либо святая, либо проститутка, небо или ад, Мария или дева сатаны.
   Но олицетворением небесной, или святой, женщины является не плодовитая, благословенная детьми мать, а святая дева, бесплодная Беатриче, монахиня, мадонна, духовную красоту которой мужчина религиозно обожает, как Данте свою Беатриче:
 
    «Взгляни, о Беатриче, дивным взором
    На верного, – звучала песня та, -
    Пришедшего по крачам и просторам!
    Даруй нам милость и твои уста
    Разоблачи, чтобы твоя вторая
    Ему была открыта красота!»
    О, света вечного краса живая,
    Кто так исчах и побледнел без сна
    В тени Парнаса, струй его вкушая,
    Чтобы мысль его и речь была властна
    Изобразить, какою ты явилась,
    Гармонией небес осенена,
    Когда в свободном воздухе открылась?
 
    (Божественная комедия. Чистилище. Пер. М.Лозинского)
 
   Такой взгляд на женщину привел в средние века, с одной стороны, к культу Марии,а с другой – к тесно связанному с ним романтическому культу женщины. Поклонение женщине было здесь весьма односторонне и относилось только к возлюбленной и к Марии,но не к женщине вообще, так что наряду с ним в полной мере проявлялась также мизогиния. Зато поклонение женщине в культе Мариии в рыцарском отношении к ней скоро приняло форму весьма земного характера и обогатило половую жизнь как того, так и позднейшего времени новыми и своеобразными чувственными моментами. Уже культ Мариикоренился в телесно-реалистическом взгляде на отдельные красоты девы Марии,и в нем можно доказать мазохистские элементы, с которыми мы встречаемся также в известном поклонении женщинам со стороны рыцарей (например, братья-марианиты для умерщвления плоти пожирали отбросы и помои и облизывали пораженные сыпью части тела, чтобы таким образом доказать свое поклонение и преданность Марии).
   Далее, если рассматривать светское поклонение женщине в средние века, то бросается в глаза сходство с нашими современными мазохистами. Происхождение рыцарского поклонения женщине, согласно новейшим исследованиям, не только в культе Мариии в «божественной любви», но и вообще объясняется тем чувством сладкого блаженства и эротического томления, которое в XI-XII веках появлялось у духовных лиц в отношениях с женщинами. Это мечтательное религиозное чувство перешло затем и в светские круги и впервые обнаружилось в любовных песнях провансальских трубадуров. Они систематически развили поклонение женщине и строго расчленили «культ любви» на четыре ступени: робкого, просящего, услышанного и действительного возлюбленного. Отсюда видно, что «услышанию» предшествовал строгий период испытания, который и составляет центральный пункт культа женщины по отношению к даме сердца.
   Как и в современном мазохизме, фантазия играет в этом средневековом любовном рабстве не меньшую роль, чем действительность, хотя желанной наградой была в большинстве случаев действительная отдача себя со стороны «повелительницы». Тем не менее, предварительный период до достижения этой конечной цели (часто, впрочем, недостижимой) был обыкновенно для рыцаря-почитателя мученичеством, цепью мазохистских страданий и всякого рода унижений.
   Мазохистский характер рыцарской любви обнаруживается частью в относительно безобидных актах, например, в ношении рубашки возлюбленной или в собирании ее волос (даже с лобка), в прислуживании любимой даме, когда она ложилась в постель и раздевалась, или же в так называемой «пробной ночи» воздержания во время совместного сна с ней, или, наконец, в типичном мученичестве, когда влюбленные рыцари по приказанию своих повелительниц давали вырывать себе ногти или бегали в честь них на четвереньках, переодетые волками, воя по-волчьи. В Провансе существовал целый цех таких рабов женщин. Их целью было «показать высокие страдания любви посредством еще более высокого постоянства в терпении». Они налагали на себя величайшие мучения и истязания, чтобы удовлетворить своих повелительниц, некоторые даже замучивали себя до смерти.
   Понятно, что такой мазохистский культ женщины не ограничивался кругом рыцарей. Несомненно, что многие рабы любви в конце концов искали удовлетворения, в котором им отказывали благородные повелительницы, у проституток и в борделях.
   В средневековых «покаянных книгах» упоминаются многочисленные мазохистские, в частности копролагнические, процедуры мужчин и женщин, покоящиеся в большинстве случаев на старинных языческих суевериях, но в то же время показывающие нам, как широко распространен был в любовной жизни того времени мазохистский элемент.
   Краткого указания на неслыханные ужасы, которые чинила во имя христианской веры и христианской любви инквизиция, и на преследования евреев, продолжающиеся в России еще и по сей день, достаточно, чтобы вскрыть два главных источника средневекового садизма, рядом с которым бичевания и сатанинские фантазии могут считаться сравнительно безобидными явлениями.
   Ознакомившись с отдельными факторами христианской половой этики, мы можем формулировать как результат вышеизложенного следующее положение. Христианская половая этика, влиянию которой и теперь еще подчиняется вся государственная и общественная жизнь европейского и англоамериканского культурного мира, решительно сохранила античный принцип двойственной морали и в некоторых пунктах даже обострила его, так что проституция по-прежнему осталась (и должна была остаться) интегрирующей частью всей этой системы.
   Последствия двойственной половой морали очень ясно проявляются уже в средние века. С одной стороны, мы видим чрезвычайно строгий взгляд на брак как таинство, но брак, в котором запрещена была самая существенная его сторона, индивидуальная любовь, хотя проявление любви вне брака строго наказывалось как нарушение супружеской верности, так что существовал даже формальный надзор за нравственностью состоявших в браке мужчин и женщин – разумеется, без существенного успеха. С другой стороны, в то время, напротив, решительно защищали и одобряли сношения с проститутками, следствием чего было участие проституции в городской жизни и допущение ее представительниц на празднества и приемы коронованных особ.
   Вместе с тем, проституток глубоко презирали и клеймили, что выразилось не только в лишении их некоторых прав, но и в предписании носить известную одежду. Средневековая проститутка принадлежала к «бесчестным» людям. Ничто до такой степени не характеризует лживость и внутреннюю неправду средневековой этики, как клеймо бесчестия, которое накладывало на проституток то самое государство и то самое общество, которые, с другой стороны, признавали их необходимыми и полезными сочленами общежития, легализовали их и даже позволяли выступать публично! Что за безнравственное законодательство, которое, с одной стороны, принуждало обитательниц борделей, состоявших под городским надзором и экономически эксплуатируемых городом, отдаваться всякому посетителю без различия, а с другой стороны – клеймило жертвы такого принуждения и выражало им общественное презрение! Средневековая проститутка есть официальное лицо и пария общества в одно и то же время.
   Менее ясно, чем в христианстве, влияние религиозной среды на проституцию и на половую этику сказывается в исламе, этом втором могущественном факторе культуры средневекового и нового мира. Мы постараемся, однако, отметить здесь наиболее существенные моменты.
   В исламе мы наблюдаем то же самое, что и в христианстве: воспринятые им взгляды и нравы античной жизни, первоначально более благородные этико-половые воззрения подверглись видоизменению в смысле развития неуважения к женщине, аскетизма, а следовательно, и в смысле поощрения проституции, хотя женоненавистничество и аскетизм в исламе никогда не достигали такой высокой степени, как в христианстве.
   Личность пророка Магомета, отличавшегося жгучей чувственностью и утверждавшего половую жизнь, так же далека от асексуального еврейского основателя христианства, как небо от земли. Но дело в том, что специфическая половая этика обеих религий (как ислама, так и христианства) сложилась не столько под влиянием личностей их основателей, сколько, благодаря одновременным и позднейшим культурным влияниям.
   Ислам впервые познакомил арабов с антично-христианскими элементами жизни и взглядами на жизнь, которые им раньше не были известны и которые, рассматриваемые в целом, должны были способствовать порабощению женщины, женоненавистничеству и проституции. Все знатоки и исследователи истории арабской культуры и ислама согласны в том, что положение женщины у арабов до Магомета было очень высокое и свободное, а потому проституция не имела и не могла иметь такого объема, какого она достигла впоследствии. По-видимому, до ислама проституция у арабов была, главным образом, храмовая. В одной старой надписи упоминается о посвящении 15 женщин для этой цели.
   Половая этика Корана всецело отражает взгляды и характер пророка. Магомет был чувственной натурой, прототипом полигамиста, страсть которого умножать свой гарем возрастает по мере того, как он старится, и потребность которого в половых вариациях прямо изумительна. Магомет сам наивно говорит в начале 66 главы: «О, пророк, зачем запрещаешь ты себе то, что разрешил тебе Господь, быть ласковым с женами своими?».
   Любовь Магомета к женщинам носит исключительно чувственный характер, в ней отсутствует всякий высший взгляд и высшая оценка женского существа. Внешняя привлекательность женщины и половое удовлетворение, которое она дает, кажутся Магомету единственно существенными, а половые наслаждения – божественной необходимостью жизни. Он рассматривает жену как «поле» для мужа: «Ваши жены – ваше поле, ходите на ваше поле, как хотите» (гл.2); магометанам разрешается обрабатывать «женское поле», подобно «полю для посева», каким угодно способом, то есть совершать coitus в каком угодно положении. Магомет так высоко ценит половые наслаждения, что разрешает их даже во время поста: «Приближаться к женам вашим разрешается вам и в ночь поста. Они ваше утешение, а вы их»… Истинному последователю ислама недостаточно одной жены, а потому он должен брать себе нескольких жен или искать удовлетворения вне брака, у рабынь, ибо главное – получить половое удовлетворение. Поэтому, не получая его, верующий имеет право перейти к другой женщине, у которой он находит удовлетворение: «Если вы уверены, что не поступаете несправедливо по отношению к сиротам, берите себе, смотря по желанию вашему, две, три или четыре жены; но если вы уверены, что таким множественным браком поступаете неправильно, то возьмите в жены только одну женщину или живите с рабынями, составляющими вашу собственность. Одной из них (из своих жен, если пришла ее очередь спать с тобой), по своему выбору, ты можешь пренебречь, а другую взять к себе, к которой ты чувствуешь влечение, даже и ту, которую ты уже раньше отверг. И тебе не будет поставлено в вину, если ты так поступишь». Поэтому при известных обстоятельствах разрешается обмен жен, хотя для обыкновенных случаев разрешение это ограничивается рабынями.
   В противоположность приведенным выше еврейским и христианским представлениям, по понятиям магометан, люди и на том свете, в раю, сохраняют свой пол; мало того, именно здесь-то они и наслаждаются высшим сладострастием, без страданий и последствий дефлорации и родов. Райские девы, гурии, служат здесь для вечного наслаждения благочестивых мужчин, никогда не теряя своей девственности: «И будут они отдыхать на высоких ложах – мы создали красавиц рая, сохранив их девственность, и они всегда равно привлекательны. Люди благочестивые будут в месте безопасном, в садах и у источников услады. Одетые в атлас и шелк, они разместятся друг против друга. Мы женим их на красивых девушках с глазами лани, и они будут пользоваться превосходными плодами».
   Такое суждение о женщине как объекте любовных наслаждений исключало всякую высшую индивидуальную ее оценку и отводило ей низшее положение по сравнению с мужчиной, которое выразилось, например, в наследственном праве, так как мужским наследникам полагалось каждому столько, сколько двум наследницам (гл. 4). Но, несмотря на свой характер как объекта наслаждений, женщина все же является для мусульманина источником нечистоты, после прикосновения к ней верующие должны мыться так же, как уходя из уборной. Магометане признают связь женщины с сатаной и с адом.
   Несвободное положение и половое рабство магометанской женщины видно из того, что только она одна наказывается за нарушение супружеской верности, а также из строгих предписаний относительно обособления женщин от мужчин. Коран содержит следующее достопримечательное место относительно ношения покрывала женщинами: «Внушай женщинам из верующих опускать глаза долу и соблюдать воздержание, выставлять на вид только наружные украшения (то есть голову, лицо, руки, ноги), а не внутренние (то есть голое тело), завешивать перси покрывалом, показывать наряды только своим мужьям или отцам, или свекрам, сыновьям, или пасынкам, братьям, или сыновьям братьев, сыновьям сестер, или женам этих последних (и остальным женщинам гарема, кормилицам, акушеркам), или своим рабыням и мужским помощникам, не принадлежащим к слугам мужского пола (то есть врачам и другим мужчинам, оказывающим услуги), или детям, не различающим еще половых особенностей женщины. Пусть женщины не подымают также слишком высоко своих ног, чтобы не обнаруживались их скрытые прелести».
   Здесь мы имеем перед собой начало того гаремного плена, который оказал такое развращающее влияние на всю женскую половину магометанского мира (а вместе с ней и на мужскую) и который унизил положение женщины аналогично тому, как это имело место в Греции. Напротив, выраженное в Коране запрещение проституции и опорочивание проституток принесли мало пользы, потому что в конце концов арабские мужчины, как когда-то греки, искали развлечений, которых не могли им дать порабощенные женщины гарема, у проституток, единственных «публичных» женщин. С течением времени противоположение это все обострялось, главным образом под влиянием теологических учений, которые до известной степени напоминают учение христианских отцов церкви.
   Полное развитие гарема, с одной стороны, и обширного гетеризма – с другой – совершилось в промежутке времени между концом господства Омейядовдо Гарун аль-Рашида, то есть в VIII веке. Развитию проституции содействовал также заимствованный шиитами из эпохи, предшествующей Магомету,обычай временного брака, который в Коране получил от пророка своего рода религиозную санкцию: «Если мужчина и женщина составляют друг с другом одно, то пусть их совместное пребывание продолжается три ночи. Если они желают, они вольны продолжать потом свои отношения, но могут прервать их».
   Исламу не были чужды и аскетические тенденции. Особенно они выразились в «суфизме». У «суфи» замечается такая же реакция на половую жизнь, как и у христианских аскетов, с той лишь разницей, что здесь преобладали гомосексуальные отношения, так что существенное значение имела, главным образом, гомосексуальная проституция.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
 
ПРОСТИТУЦИЯ В СРЕДНИЕ ВЕКА. СОЦИАЛЬНАЯ СРЕДА

   Религиозный элемент имел определяющее влияние на развитие половой этики средних веков, а вместе с тем на отношение государства и частных лиц к проституции и на ее организацию. Ибо подчинение религии и церкви, как на Востоке, так и на Западе, вообще было в то время равнозначно развитию жизни соответственно требованиям разума. Но жизнь развивалась в определенной социальной среде, а Восток и Запад обнаруживают в этом отношении как сходные черты, так и своеобразные отличия. Эти последние обусловили отличные условия происхождения и различные формы проявления средневековой проституции, а также различные отношения ее к так называемому «социальному вопросу», то есть к экономической и общественной жизни (в самом широком смысле этого слова).
   Прежде всего необходимо подчеркнуть поразительную разницу между Востоком и Западом в форме хозяйства и характере городов. Тогда как типично денежное хозяйство Римской империи продолжало существовать в империи византийской, откуда перешло в области с арабской культурой, в Западной Европе до XIII века преобладало натуральное хозяйство, характеризующееся сельскохозяйственными промыслами, крупным землевладением и ленной системой. Лишь с крестовыми походами здесь начинается развитие капиталистического хозяйства, и притом в форме экономической революции.
   Так как характер городов изменяется параллельно развитию денежного хозяйства, то соответственно позднему развитию капитализма на Западе, в христианской Европе замечается почти полное отсутствие больших городов, между тем как на Востоке и на магометанском Западе (Испания) существуют многочисленные большие города со всеми их типичными особенностями. В этом фундаментальное различие между восточными и западными странами, имеющее также величайшее значение для развития проституции.
   В центрах изысканной антично-восточной культуры и утонченных наслаждений, сохранивших античный характер, проституция отличается той же чрезвычайной дифференциацией и теми же противоположностями, которые мы уже видели в древности. Лишь в Византии и на магометанском Востоке продолжал процветать столь характерный для античного мира свободный гетеризм, между тем как в Западной Европе он совершенно отсутствовал и снова нашел туда доступ уже во времена Ренессанса. Таким образом, между восточными и западными странами получается следующее различие: там господствует свободная проституция в облагороженной форме института гетер и певиц; здесь – более или менее несвободная проституция в форме института борделей. Средние века в Европе представляют период расцвета борделей. Ни раньше, ни позже бордели не были абсолютно и относительно так многочисленны, как тогда. Разве мыслимо теперь, по крайней мере в Германии и в германских странах, чтобы небольшие города с 500-2000 жителей имели профессиональную проституцию, тем более бордель? А между тем в средние века это имело место. Почти каждый небольшой город имел тогда свой бордель с несколькими проститутками.
   Мы не ошибемся, если причиной этого явления сочтем прежде всего глубокое убеждение, почти догматически господствовавшее в средневековой половой этике, – убеждение в «необходимости» проституции как защиты от худшего зла, от нарушения супружеской верности и от соблазнения приличных девушек.
   К этому присоединяются и социальные условия, специальные условия спроса и предложения. Значительную роль здесь играет состав средневекового населения, обнаруживающий некоторые благоприятные для проституции моменты, на которые впервые указал Карл Бюхер.В средневековых городах избыток женщин, по сравнению с мужчинами, был значительно больше, чем теперь, потому что мужской пол.от самого рождения подвержен гораздо большим опасностям, чем женский (большая неумеренность во всякого рода наслаждениях, опасность для жизни вследствие постоянных междоусобиц, гражданских раздоров и опасных торговых путешествий, у духовенства и ремесленных подмастерьев – еще принудительное безбрачие).
   Социальные бедствия женщин обусловливались не одним только громадным избытком их по сравнению с мужчинами; прежде всего они были последствием ложной и бессмысленной половой этики и двойственной морали, господство которых вызвало «нравственное унижение и уничижение женщины, грубее которого едва ли можно себе представить» (Бюхер). Лишь Ренессанс и реформация положили начало новой оценке женщины и борьбе с гибельной двойственной моралью.