Дети ели кашу и, поглядывая на солдата, удивлялись: разве солдаты
плачут?
После удачной облавы на волков в Мордовском заповеднике собрались мы
у костра, к которому натащили туши убитых зверей. И все дивились
необычайной величине и ужасной зубастой пасти одного убитого волка.
Лобастый, как бык, лохматый, как медведь, был он страшен даже мертвый.
Выстрел в упор двух стволов картечью не свалил его. Волчина грудью
сшиб охотника и чуть не растерзал.
- Людоед! - поеживаясь, говорил потерпевший, егерь заповедника,
одолевший волка в рукопашной схватке. - По всей хватке видно - людоед,
прямо за горло меня норовил... Да промахнулся, шарф у него в зубах
завяз. Шинель когтями, как ножами, разрезал.
Старая фронтовая шинель висела на охотнике клочьями.
- Ну, брат, натерпелся ты страху! - посочувствовали егерю товарищи по
охоте. - Прямо как на войне.
- Почему как на войне? - встрепенулся старый фронтовик. - Разве на
войне одни страхи? На войне с нашим братом всякое бывало. Иной раз и
самому смешно и другим потешно.
- Да ну, уж ты скажешь...
- А вот скажу!
Бывалого фронтовика только затронь. Вскоре забыт был страшный волк.
Все уже слушали необыкновенную историю про войну, ожидая подвод из
колхозов. А сам рассказчик, посиживая на теплой волчьей шкуре,
оказавшейся удобной для сидения среди глубоких снегов, увлекся больше
всех.
- Штурмовали мы Кенигсберг, фашистскую крепость на славянской земле.
Бой был такой, что снаряды сталкивались, осколок за осколок задевал. И
все-таки мы вперед шли.
- Да как же вы шли?
- А вот так: где под домами - подвалами, а где в домах - в стенах
ходы пробивали. И какие только форты-укрепления - брали! Тут и "Луиза",
забетонированная от верха до низа. Тут и форт "Фердинанд", прямо впереди
нас. Тут и форт "Еж" - голыми руками не возьмешь. Пушки и пулеметы на
все стороны иглами торчат...
Выходим так к центру города, в район Тиргартена, и вдруг видим: из
дыма, из пламени обезьяны прямо на нас бегут и пронзительно так кричат.
Город-то весь горит. Из подвалов жаркий огонь пышет - подметки жжет. А
они, бедненькие, босые. С крыш раскаленная черепица летит. Трамвайные
провода, как лианы, на столбах висят. Коснутся лапками - обжигаются: все
провода от пожара раскалились.
Стали солдаты обезьян ловить, в шинели кутать да в тыл отправлять.
Всхлипывают обезьяны, прижимаются к нам, как малые детишки.
Фашисты, отступая, хотели их всех перестрелять - из автоматов по
клеткам... Ио не всех удалось, вот некоторые и выскочили.
И не успели мы это чудо освоить - появляется другое. Из железных
ворот лезет на нас танк не танк, самоходная пушка не пушка, а что-то
громадное. Пыхтит, как мотор. Голова поворачивается, как танковая башня.
А глазки сверкают узкие, как смотровые щели.
"Вот я его противотанковой!" Один солдатик за гранату схватился.
А сержант, который этой группой командовал, говорит: "Отставить! Это
бегемот - зверь ценный, зоологический..."
Ну, тут все солдаты поняли, что за чудо, и стали смеяться. А пули
свищут и осколки летят.
Бой не кончился.
Сержант, увидев на воротах надпись - "Тиргартен", сейчас же по радио
в штаб доложил:
"Так и так, с боем вышли в намеченный район. И, между прочим,
говорит, нами захвачен бегемот".
И только он это сказал, тут же по радио получает приказ:
"Назначаетесь комендантом!"
Есть на войне правило такое: какой командир форт или город первым
захватил, тот и комендант.
Ну какой же форт или город - тут бегемот...
Не успел разъяснить это сержант начальству, как ударило осколками по
рации - так связь и кончилась.
Поправил он каску, встряхнул головой:
"Вот тебе раз, напросился на должность".
Но приказ есть приказ - надо выполнять.
Штурмовая группа дальше пошла, а он передал команду своему помощнику
- и к бегемоту.
"А ну, говорит, трофей, слушать мою команду! На место! В клетку! С
четырех ног шагом арш!"
Он-то знает, что он комендант, а бегемот-то не знает. - Стоит и
горячо попыхивает на него из ноздрей, а сам ни с места.
Вокруг снаряды рвутся - того и другого убить могут.
Что делать? Мимо шли танки. Сержант постучал в броню, умолил
командира развернуться и машиной этот живой танк попятить. Так и
сделали. Подтолкнули бегемота к его вольере, прямо к бассейну с водой. В
этой ванне целее будет.
А тут, на счастье, вскоре и бой кончился, фашисты белый флаг
выкинули.
Всем войскам отдых, ликование, а на коменданта - самые заботы. От
всех страхов заболел бегемот. Не пьет, не ест, головы не поднимает. Что
делать? Вызвал сержант ветеринарного врача. Увидел тот пациента и как
вскрикнет:
"Это что за шутки? Я, говорит, лечу боевых коней... А меня к чудовищу
привели!"
Ну, потом обошелся. Осмотрел внимательно. Много дыр от пуль нашел.
Фашистские автоматчики бегемота застрелить хотели, зло на нем
вымещали...
"Ничего, - сказал ветеринар, - пули у него в мясе застряли, они салом
затянутся. Самое опасное - явление шока. На почве нервных потрясений
теряется интерес к жизни и раненый может умереть. Надо у него вызвать
аппетит..."
И тут же выписал бегемоту рецепт - "спиритус вини".
Как вылили ему в рот солдатский котелок этого лекарства, так он минут
пять чихал, до слез. А потом вдруг развеселился. По клетке бегает, как
поросеночек хрюкает. На свеклу навалился - целую груду съел. Бочонок
квашеной капусты - на закуску. Соленых помидоров - туда же...
Объелся наш бегемот. Лежит в клетке, а живот горой дует. На весь парк
охает, бедняга. Народ вокруг собрался. Солдаты тыловых частей. Шоферы,
что у грузовиков баллоны чинили. Военные прачки, которые для стирки
госпитального белья тут же в парке котлы кипятили.
"Это что же за безобразие? Чего комендант смотрит? Где "скорая
помощь"?.."
Всем бегемота жалко.
Опять комендант несчастный к ветеринару бежит.
"А-а, комендант бегемота?.. Обкормили? Трофей объелся?.. Овощами?
Ничего, овощи - пища легкая... Грелочку на живот, грелочку!"
Доктору легко сказать - грелочку! А где взять такую? Для бегемотов
грелки еще не поделаны. Вот беда - предписание врача есть, а средств для
выполнения его нет! В бою не терялся, а здесь сержант, что делать, не
знает, голова кругом.
Советуется с военным народом, что собрался у клетки. А шоферы и
говорят:
"Вот невидаль - грелка! Взял баллон из-под задних скатов грузовика,
налил кипятком - вот тебе и грелка! Да еще какая!"
И прачки добавляют:
"У нас кипяток готовый... Не жалко! Заправим грелку!"
Налили кипятку в два баллона. Подкатили бегемоту к животу,
приставили.
Ну, точь-в-точь пришлось. Понравилось ему тепло. Живот успокоился. И
захрапел бегемот, как богатырь.
Много еще было с ним происшествий. Некоторые пули пришлось все же
ветеринару извлекать. От заражения крови пенициллином спасать. Выходили
зверя...
И так полюбил бегемот своего коменданта, что часу не мог в разлуке
прожить. Пить-есть не будет, если сержанта нет. Сам спит, а сам одним
глазом посматривает - здесь ли он. Ну, и комендант к нему всей душой.
И вот устроился однажды сержант вздремнуть под деревом, рядом с
клеткой. Бегемот за решеткой, а сержант неподалеку, под деревом. Спит и
видит страшный сон. Будто в блиндаж ударил снаряд. Крыша рухнула, и его
бревнами и землей придавило. Ни вздохнуть, ни охнуть. Смерть пришла...
И уже слышит, как женщины над ним причитают, как над покойником.
"Что такое? - думает. - Если я умер, как же я могу слышать? Что это
за крики?"
"Спасите! Помогите! Бегемот коменданта жует!.."
Во-первых, бегемот - не теленок; во-вторых, человек - не белье, чтобы
его жевать!
Приоткрыл глаза сержант потихоньку и сообразил, в чем дело. Это его
дружок бегемот о нем соскучился, вылез из своей клетки - дверь-то у нее,
поврежденная снарядом, плохо запиралась. Подошел да и прилег с ним
рядом. Разнежился и заснул. И для полного удовольствия головенку свою
ему на грудь и положил... Вот тут сержанту и приснилось, будто его в
блиндаже придавило.
И опять солдатская смекалка выручила: прибежали шоферы с домкратами,
подставили домкраты бегемоту под челюсти. Осторожно покрутили и
приподняли его морду, как передок автомобиля.
Сержант потихоньку вылез, а бегемот даже не проснулся.
Пожурил он его потом: "Так, мол, нельзя со мной нежничать: ты зверь,
а я человек, ты большой, а я маленький. Могу сломаться, как игрушка.
Будешь плакать, да не исправишь..."
Много еще было у него хлопот и приключений. Но самая-то беда - в
конце воины.
Едут солдаты и командиры по домам с победой. Заезжают отдохнуть в
Кенигсберг, заходят погулять в зоопарк, видят своего знакомого сержанта
и смеются.
"Вот, говорят, попал фронтовик в историю! Как же ты теперь вернешься
домой? Чего про войну-то рассказывать будешь? Иные побывали комендантами
крепостей, другие - городов. А ты был комендантом... бегемота! Ребятишки
засмеют!"
Смущается сержант: "Радист всему делу виноват. Наверное, тогда, в
горячие дни, перепутал и доложил начальству: захвачен, мол, форт
"Бегемот". У фашистов ведь все зверское: танк "тигр", самоходная пушка
"пантера"... Не мудрено запутаться!
"Радисту война все спишет, а тебе каково?.."
Долго так потешались, пока не вышел приказ начальника гарнизона
наградить сержанта за сохранение ценного трофея именными часами.
Так закончил свой рассказ охотник в разодранной волком шинели.
- Вышел, значит, из положения сержант! - улыбнулись слушатели.
- Кто же это был? Не твой земляк? Наш мордвин, поди-ка, - и храбрый,
и шутник...
Егерь ничего на это не ответил.
- Что-то подводы долго задержались, - сказал он, закурив. - Давно бы
им приехать время. Снега, что ли, глубоки?
И достал из кармана именные часы. Тут все так и покатились со смеху:
- Так это же ты сам был! Ох и шутник ты, Мурашов!
- Какой же я шутник? Это война шутки шутит. Я ведь и потом от этого
все отделаться не мог. После воины все о бегемоте скучал. Навещать его
ездил.
- Это куда же, за тридевять земель?
- Нет, зачем же, недалеко... в Москву. За моим дружком отдельный
вагон прислали и в Зоопарк его с почетом доставили. Там и живет. И зовут
его Гансом.
- Ну и что ж, узнал он своего коменданта?
- Какое там! Вхожу я в клетку, так он на меня как зафыркал, затопал,
словно бюрократ какой-нибудь. Вот, думаю, заважничал... Как же - его в
Москву в отдельном вагоне привезли. Квартиру с ванной дали. За деньги
показывают. Прославился! Где уж тут фронтовых друзей помнить.
- Ишь какой... Обиделся ты?
- Нет, зачем же? Обижаться тут не па что... Дело в том, что семья у
него появилась после войны: бегемотиха и маленький бегемотик, на центнер
живого весу. И как раз спал в это время малютка, когда мы вошли. Вот
папаша-бегемот и запротестовал. Потом-то обошелся. Ничего, репу из моих
рук взял... А забавный у него сынишка - квадратный, толстый, весь в
отца, и все в бассейне купается... Издалека подумаешь: кожаный чемодан в
воде плавает!
- И как же этого малыша зовут?
- Чемоданчик!
Вот и весь сказ, услышанный на охоте в мордовском лесу от смелого и
умелого охотника, сразившего самого страшного и свирепого волка.
Веселый появился в колхозе плотник - дом за домом отстраивает и все
песни поет. Когда бревна тешет, топором плясовой мотив выстукивает.
Волосы у него с сединой, а глаза молодые. И седоватая борода задорно
кудрявится. Все время вцепляются в нее стружки.
Зеленая солдатская рубаха на нем выгорела от солнца. На спине соль от
пота белым инеем проступила. А на груди блестят ордена и медали.
Видно, немало потрудился старый солдат в боях и походах.
- Дядя Пронин, а ты в фашистов много стрелял? - спросят его колхозные
ребятишки.
- Нет, стрелять мало приходилось.
- А как же ты воевал?
- А я больше топором.
- Топором? Прямо но головам их, фашистов, да?
Посмотрит плотник в заблестевшие глаза мальчишек и улыбнется в
бороду:
- Да не головы - мосты я рубил. Война - хозяйство большое. Там не
только стреляют, там всякой работы много. Кто к чему приставлен. Я
сапером был, мосты строил. Без мостов-то воевать нельзя. Без них ни туда
ни сюда. Вот поначалу, когда немец нас попятил, рубили мы все мосты
отступательные, бросовые. Так только, чтобы по нему войско перешло, а
потом его сжечь либо сломать... А когда мы его погнали, тут уж пошли
строить мосты наступательные, крепкие. И сейчас везде стоят. И на каких
только речках наших мостов нет! Вот, например... - Плотник достанет
засаленную, затрепанную книжку, заменяющую ему бумажник, и начнет
перелистывать: - Бзура-река. Это в Польше. Мы через нее двухпутный мост
построили. Или вот: Золотая липа, с красивым названием река. Или вот:
Банска-Бистрица. Это в Чехословакии. Или вот: Горынь-река - шумит,
извивается, как Змей Горыныч. И каких только рек на свете нет! Много их
нам до Берлина попалось. Построил наш батальон несколько сот мостов.
И вот через какие только реки ни строили - все война идет, а как
дошли до одной речки, так себе, и неказистая речка-невеличка, а как
через нее мост построили, так и война кончилась.
- А-а, это Шпрее! В Берлине? - догадываются ребятишки.
- Верно, в самом логове зверя. Как до нее дошли, так и Гитлеру
капут... За что у меня орден Славы, спрашиваете? А это за то, что семь
"языков" в плен взял.
- А разве саперы пленных берут? - усомнятся ребятишки.
- А что ж, разве саперам запрещено? Коль сумеешь, так и бери. На
войне всяко бывает. Со мной на реке Одер такой случай был. Есть такая
река на границе Польши с Германией - большая, глубокая, широкая. Дошли
мы до нее и остановились. Пора бы войну кончать! Всем охота поскорее
наступление на самую Германию сделать, а тут какая-то заминка. Не дают
нам, саперам, ни лесу, ни тесу, ни бревен - значит, наступление не
готовится. Без мостов-то наступать нельзя.
Вышел я на берег реки. Все кусты, овраги осмотрел - никакого подвоза
не заметил. "Что такое? - думаю. - Воюем всегда по плану, все у нас
продумано, все начальство заранее предвидит. Неужели эта река
непредвиденная? Не может этого быть!"
В таком рассуждении вышел я к обрывчику над водой. Смотрю: наши
разведчики в маскировочных халатах притаились под берегом и на ту
сторону заглядываются. Слышу: рассуждают, что трудно достать "языка". До
того немец напуганным стал, никак не подступишься. Окопался окопами,
опутался проволоками, залез в бетонные блиндажи, носу не показывает. Всю
ночь осветительные ракеты пускает.
Иной раз доберутся ребята, схватят какого-нибудь фрица, а пока его
через реку тащат, либо он у них захлебнется, либо его шальная пуля
подшибет. Однажды приволокли двоих, мокрых, но живых. Дрожат от страха,
а сказать ничего не могут. Глухонемыми оказались. Надо же быть такому
невезению!
Решил я разведчикам помочь. Солдаты они молодые, не все приемы знают.
А я старый. Я еще в первую мировую войну за храбрость георгиевский крест
заслужил.
Вот и сообщил я им один секрет. Командир их, гвардии лейтенант, даже
засмеялся.
"Ну, говорит, старый хитрец, если дело выйдет, получишь от самого
генерала и орден и отпуск на побывку домой!"
"Отчего же, говорю, не выйдет, способ надежный. Орден и старому не
хуже, чем молодому, подойдет, а насчет отпуска тоже не возражаю: по
внучатам соскучился".
Договорились мы и начали действовать. Все это, конечно, в тайне.
И вот к вечеру слышат немцы, что на нашем берегу топоры стучат,
значит, мосты строят. А если мосты строят, значит, наступление готовят.
А если наши наступление готовят, значит, фрицам несдобровать. Это они
знают.
И вот наутро завозились на том берегу. И в стереотрубу на нас
смотрят, и с самолетов фотографов на нас напускают, и по ночам
прожекторными лучами кусты обшаривают. И ничего, никакой техникой нашу
хитрость определить не могут.
Не найдут, где русские мост строят, да и все.
А мы его и не строим. Зачем же, никто нам этого не приказывал.
А топорами почему и не постучать? Стучим. Возьми небольшой обрубок,
выдолби его - такой деревянный барабан получится, что любо-дорого.
Как начнешь обушком стучать на заре, да по воде эхо подхватит, как
будто сто плотников работают...
И, дав ребятам посмеяться, Пронин тут пройдется обушком по бревну,
скороговоркой.
- Сижу я вот так, под берегом притаился, стучу. Ночь стучу, вторую
стучу - ничего не получается, не идут фашисты на приманку. "Неужели,
думаю, у них так плохо разведка поставлена?"
И вот на третью ночь пал на реку туман. Луна светит, а видимость
плохая. Свет в тумане получается ненормальный, рассеянный. Призрачный
такой. И время - самый полночный час. И вдруг вода под берегом
захлюпала, тростник всколыхнулся, грязь зачавкала. Смотрю и вижу - лезет
на меня из реки какое-то громадное чудовище. Водяной не водяной. Домовой
не домовой... Толстый, рыхлый, головища круглая, с пивной котел. Глазищи
стеклянные, как автомобильные фары. И весь такой противный, студенистый,
колышется, как резиновый.
"Вот как, - думаю, - фашистская нечистая сила оборудована, по
последнему слову техники!"
Смотрю: а их лезет на берег еще несколько! Одни страшнее другого.
Тина на них черная, донная. Водорослями опутаны, как утопленники.
Невозможно смотреть ..
"Стучи, стучи, - велят мне разведчики, - а то спугнешь!"
Взялся я за топор, а у самого зубы стучат: ведь это они ко мне
крадутся. Один водяной уже совсем близко подполз. Вдруг как разломится
пополам! Голова - в сторону, шкура - в другую. Воздух из нее вышел - и
сразу опала. И вылезает из оболочки самый настоящий фашист. За ним
другой, третий...
Враз набросились на них наши разведчики: "Хенде хох!" Скрутили,
связали и в штаб доставили.
Семь штук оказалось. Да какие хитрые! Шли к нам по дну реки в
водолазных костюмах. Натянули на себя непроницаемую резину, надели на
головы скафандры. У каждого на подметках полпуда свинца, чтобы вода
наверх не поднимала. И отправились на разведку. Вот какие были водяные!
Через неделю вызывают меня к генералу - награждать.
Орден Славы вешают мне тут же на грудь, а насчет отпуска я сказал:
"Никак нет, разрешите не поехать".
"Почему?"
"Опасаюсь, пока я съезжу, без меня Берлин возьмут!"
Генерал засмеялся:
"А чего же тут опасаться?"
"Ну как же, - говорю, - что мне тогда внучата скажут? Всю войну
воевал, а в Берлине не бывал... Разрешите задержаться. Теперь недолго!"
"А вы откуда, ефрейтор, знаете, что недолго?"
Тут я запнулся: военная тайна... В штаб-то я ближним путем шел и
заметил: по оврагам, по кустам - везде наставлены лодки, катера,
самоходные паромы, амфибии разных систем. Великое множество. И все
замаскировано.
Тут я и догадался, что и река Одер у нас в планах предусмотрена.
Только решил наш главный командующий плотников этой рекой не затруднять,
а форсировать ее внезапно, па плавучих средствах. Вот почему не давали
нам ни тесу, ни лесу.
Не успеют немцы оглянуться, как будем мы у них на плечах. И не слезем
до самого Берлина...
Ну, про эту военную тайну я молчу и отвечаю так себе, просто:
"В природе, мол, чувствуется".
Тут генерал взглянул на меня строго и сказал:
"Приказа своего отменять не стану. Поедете в отпуск после постройки
моста через реку Шпрее".
"Рад стараться!" - говорю.
Так оно и вышло. Построил я мост через Шпрее. Хороший надежный, и
сейчас стоит, А не сообрази я вовремя, уехал бы в отпуск, ну и не было
бы у меня медали "За взятие Берлина". А теперь - вот она!
Пронин позвенит медалями и добавит:
- На войне, ребятки, не только стрелять - побольше соображать
нужно!..
И снова за топор. Так дом за домом отстраивает. И все с шуткой, все с
песней.
Веселый плотник появился после войны в колхозе!
Вот еще одна необыкновенная сказка войны.
Шли партизаны лесом. Израненные, усталые, голодные.
Вдруг видят упавший фашистский самолет. Заглянули- а в нем ящики
конфет, мармеладу, шоколаду. Стали разбирать свалившиеся с неба трофеи.
Вдруг в хвосте кто-то зашевелился. Фриц? Да, один немец уцелел. Увидев
партизан, он выхватил из кармана... фотографию. Загородился ею от
автоматов и кричит жалобно:
- Фюнфкиндер! Фюнфкиндер!
Подскочил к нему партизанский разведчик, мальчишка Ленька, и
рапортует командиру:
- Товарищ Фролов, у пего на фотографии пятеро детей.
По лицу командира прошла не то улыбка, не то усмешка.
- Отставить! - скомандовал Фролов, и партизаны опустили автоматы.
Первый раз они пощадили врага. Известно - партизаны в плен не берут.
Некоторое время помолчали, не зная, что же с ним делать. Командир
нашелся:
- Нагрузить на него шоколаду побольше, пусть тащит в лагерь ребятам
гостинцы. Ясно?
Так немец, прозванный Фюнфкиндером, попал в партизанский лагерь,
спрятанный среди непроходимых болот, где-то в лесах, между реками Пола и
Ловать.
С удивлением разглядывали пленного женщины и дети. Фашисты - ведь это
не люди. Они хуже зверей. У них и обличье должно быть ужасное. А этот на
обыкновенного человека похож. Пожилой, худощавый, совсем не страшный.
С удивлением разглядывал и немец сказочное жилье партизан. Не то
свайная деревня времен каменного века, не то гнездовье болотных птиц.
Прямо под водой, укрепленные на кольях, таятся в камышах шалаши,
сплетенные из ивовых ветвей. Между ними жердочки. Ни печей, ни очагов
для варки пищи. С виноватой улыбкой выкладывал он из мешка шоколад и
конфеты.
- Что, смешно тебе - куда герман Русь загнал? - сказал Власыч, старик
с ястребиным носом и лохматыми бровями. - Ничего, мы перетерпим,
посмотрим, как вам достанется, когда наша возьмет!
Немец поежился под его зловещим взглядом. Опустил глаза и, указывая
на себя, стал что-то объяснять.
Фролов слушал. Он когда-то, в десятилетке, изучал немецкий и теперь
немного понимал.
- Должен вам доложить, товарищи, - сказал Фролов, - это авиамеханик.
Самолеты обслуживал. А стрелять в нас- не стрелял.
- Все они так говорят, когда попадутся. А попадись ты ему, он бы тебе
показал "рус капут"! Убью! Все равно убью! - крикнул Власыч.
- Прямо здесь? - усмехнулся Фролов. - А куда денешь? В болото. А как
же тогда воду будем пить?
Вокруг засмеялись. Немец оглядел людей с надеждой.
- Ладно, - сказал Фролов, - оставим вопрос до утра.
- Вот, правильно - утречком я его и отведу в лес подальше...
Власыч, уложив немца в своем шалаше, сел с автоматом его караулить.
Не спалось пленному. Вздыхал, обирал комаров с лица. Не шел сон и к
Леньке. Все думалось. Ненавидел он гитлеровцев не меньше Власыча. Но
Фюнфкиндер... Странное дело... Тcс, как бы не услыхали его мыслей...
Этот немец похож на его отца, бывшего механика МТС, ушедшего на войну. И
лицо сероватое, в щеках вкрапинки металлической пыли. И руки с мозолями.
И так же горбится немного. И так же любит своих детей... Захотелось
что-нибудь придумать, чтобы Власыч не исполнил своей угрозы.
И вот Ленька прокрался к командирскому шалашу. Фролов то бредил, то
просыпался. Его мучила малярия.
- Товарищ командир, а товарищ командир, - тихо позвал Ленька, - а
этому немцу у нас дело есть. Надо заставить его разобрать трофейные
лекарства. У нас их куча, а какие к чему, не знаем.
- А? Что? Ну конечно. Где мешки эти? Распорядись утром.
Получив задание, Ленька выполнил его точно. Отыскал припрятанные под
сухой осокой мешки с лекарствами и на рассвете, чтобы не прозевать
немца, которого Власыч мог увести в лес, подошел к шалашу. Фюнфкиндер не
спал. Он сидел, свесив ноги в болотный туман, и пучком осоки отгонял
злющих комаров то от себя, то от Власыча.
Старик храпел, задрав бороду вверх. Автомат, зажатый в руках, то
опускался, то поднимался на его широкой груди.
Ленька фыркнул в кулак: вояки! Один проспал, а другой не
воспользовался, а? Разбуженный Власыч вскочил как встрепанный и
попятился, увидев перед собой немца в мундире. Подумал, что ему снится.
- Дело есть, Власыч, - сказал Ленька. - Командир приказал - пусть
немец лекарства рассортирует.
- А-а, это правильно. Хоть какую пользу принесет. А потом - в расход!
Они нас - мы их. Немцем меньше - нам легче. Так-то, Леня? - вздохнул
Власыч.
...Собравшись в кружок, ребятишки и бабы, жуя шоколад, смотрели, как
Фюнфкиндер работал. Ленька выгребал ему из мешков лекарства, а немец
прочитывал надписи и раскладывал коробочки с порошками, баночки,
скляночки аккуратно, не торопясь. Словно чуял - чем раньше кончит
работу, тем скорее отведет его Власыч в лес.
Назначение лекарств объяснял без слов. Найдя таблетки от боли в
желудке, показывал на живот, от головной боли - на голову. Однажды,
изобразив дрожь во всем теле, сам проглотил и других одарил беленькими
шариками. Ленька лизнул и определил - хина. Все обрадовались - малярия
трепала жителей лагеря нещадно. От хины, глядишь, полегчает.
Найдя какие-то скляночки, шприц, длинные иголки, немец прижал их к
груди, стал корчиться, изображать что-то страшное, но смотреть на него
было смешно.
Догадался Власыч:
- А ведь это он, знаете, лекарство против столбняка нашел. Право.
И велел прибрать хорошенько такое дорогое и полезное лекарство.
- А может, лучше не убивать этого немца, дядя Власыч? - сказал после
этого Ленька. - Глядишь, может, он еще к чему пригодится.
- Нынче уже поздно, - Власыч посмотрел, высоко ли солнце, - да мне и
некогда, а вот ужо завтра утречком я его отведу от греха подальше в
лес...
Наступила вторая ночь, когда Леньке пришлось думать, какое бы дело
найти Фюнфкиндеру, чтобы сохранить ему жизнь. Но выручил себя сам немец.
Утром он нарисовал на клочке бумаги проект водокачки и показал Власычу.
Старик долго хмурился, разглядывая чертеж. А Фюнфкиндер, показывая рукой
на болото, изображал тошноту, хватался за живот и всячески гримасничал,
доказывая, что эту воду пить никак нельзя. Сам же он за весь прошлый
плачут?
После удачной облавы на волков в Мордовском заповеднике собрались мы
у костра, к которому натащили туши убитых зверей. И все дивились
необычайной величине и ужасной зубастой пасти одного убитого волка.
Лобастый, как бык, лохматый, как медведь, был он страшен даже мертвый.
Выстрел в упор двух стволов картечью не свалил его. Волчина грудью
сшиб охотника и чуть не растерзал.
- Людоед! - поеживаясь, говорил потерпевший, егерь заповедника,
одолевший волка в рукопашной схватке. - По всей хватке видно - людоед,
прямо за горло меня норовил... Да промахнулся, шарф у него в зубах
завяз. Шинель когтями, как ножами, разрезал.
Старая фронтовая шинель висела на охотнике клочьями.
- Ну, брат, натерпелся ты страху! - посочувствовали егерю товарищи по
охоте. - Прямо как на войне.
- Почему как на войне? - встрепенулся старый фронтовик. - Разве на
войне одни страхи? На войне с нашим братом всякое бывало. Иной раз и
самому смешно и другим потешно.
- Да ну, уж ты скажешь...
- А вот скажу!
Бывалого фронтовика только затронь. Вскоре забыт был страшный волк.
Все уже слушали необыкновенную историю про войну, ожидая подвод из
колхозов. А сам рассказчик, посиживая на теплой волчьей шкуре,
оказавшейся удобной для сидения среди глубоких снегов, увлекся больше
всех.
- Штурмовали мы Кенигсберг, фашистскую крепость на славянской земле.
Бой был такой, что снаряды сталкивались, осколок за осколок задевал. И
все-таки мы вперед шли.
- Да как же вы шли?
- А вот так: где под домами - подвалами, а где в домах - в стенах
ходы пробивали. И какие только форты-укрепления - брали! Тут и "Луиза",
забетонированная от верха до низа. Тут и форт "Фердинанд", прямо впереди
нас. Тут и форт "Еж" - голыми руками не возьмешь. Пушки и пулеметы на
все стороны иглами торчат...
Выходим так к центру города, в район Тиргартена, и вдруг видим: из
дыма, из пламени обезьяны прямо на нас бегут и пронзительно так кричат.
Город-то весь горит. Из подвалов жаркий огонь пышет - подметки жжет. А
они, бедненькие, босые. С крыш раскаленная черепица летит. Трамвайные
провода, как лианы, на столбах висят. Коснутся лапками - обжигаются: все
провода от пожара раскалились.
Стали солдаты обезьян ловить, в шинели кутать да в тыл отправлять.
Всхлипывают обезьяны, прижимаются к нам, как малые детишки.
Фашисты, отступая, хотели их всех перестрелять - из автоматов по
клеткам... Ио не всех удалось, вот некоторые и выскочили.
И не успели мы это чудо освоить - появляется другое. Из железных
ворот лезет на нас танк не танк, самоходная пушка не пушка, а что-то
громадное. Пыхтит, как мотор. Голова поворачивается, как танковая башня.
А глазки сверкают узкие, как смотровые щели.
"Вот я его противотанковой!" Один солдатик за гранату схватился.
А сержант, который этой группой командовал, говорит: "Отставить! Это
бегемот - зверь ценный, зоологический..."
Ну, тут все солдаты поняли, что за чудо, и стали смеяться. А пули
свищут и осколки летят.
Бой не кончился.
Сержант, увидев на воротах надпись - "Тиргартен", сейчас же по радио
в штаб доложил:
"Так и так, с боем вышли в намеченный район. И, между прочим,
говорит, нами захвачен бегемот".
И только он это сказал, тут же по радио получает приказ:
"Назначаетесь комендантом!"
Есть на войне правило такое: какой командир форт или город первым
захватил, тот и комендант.
Ну какой же форт или город - тут бегемот...
Не успел разъяснить это сержант начальству, как ударило осколками по
рации - так связь и кончилась.
Поправил он каску, встряхнул головой:
"Вот тебе раз, напросился на должность".
Но приказ есть приказ - надо выполнять.
Штурмовая группа дальше пошла, а он передал команду своему помощнику
- и к бегемоту.
"А ну, говорит, трофей, слушать мою команду! На место! В клетку! С
четырех ног шагом арш!"
Он-то знает, что он комендант, а бегемот-то не знает. - Стоит и
горячо попыхивает на него из ноздрей, а сам ни с места.
Вокруг снаряды рвутся - того и другого убить могут.
Что делать? Мимо шли танки. Сержант постучал в броню, умолил
командира развернуться и машиной этот живой танк попятить. Так и
сделали. Подтолкнули бегемота к его вольере, прямо к бассейну с водой. В
этой ванне целее будет.
А тут, на счастье, вскоре и бой кончился, фашисты белый флаг
выкинули.
Всем войскам отдых, ликование, а на коменданта - самые заботы. От
всех страхов заболел бегемот. Не пьет, не ест, головы не поднимает. Что
делать? Вызвал сержант ветеринарного врача. Увидел тот пациента и как
вскрикнет:
"Это что за шутки? Я, говорит, лечу боевых коней... А меня к чудовищу
привели!"
Ну, потом обошелся. Осмотрел внимательно. Много дыр от пуль нашел.
Фашистские автоматчики бегемота застрелить хотели, зло на нем
вымещали...
"Ничего, - сказал ветеринар, - пули у него в мясе застряли, они салом
затянутся. Самое опасное - явление шока. На почве нервных потрясений
теряется интерес к жизни и раненый может умереть. Надо у него вызвать
аппетит..."
И тут же выписал бегемоту рецепт - "спиритус вини".
Как вылили ему в рот солдатский котелок этого лекарства, так он минут
пять чихал, до слез. А потом вдруг развеселился. По клетке бегает, как
поросеночек хрюкает. На свеклу навалился - целую груду съел. Бочонок
квашеной капусты - на закуску. Соленых помидоров - туда же...
Объелся наш бегемот. Лежит в клетке, а живот горой дует. На весь парк
охает, бедняга. Народ вокруг собрался. Солдаты тыловых частей. Шоферы,
что у грузовиков баллоны чинили. Военные прачки, которые для стирки
госпитального белья тут же в парке котлы кипятили.
"Это что же за безобразие? Чего комендант смотрит? Где "скорая
помощь"?.."
Всем бегемота жалко.
Опять комендант несчастный к ветеринару бежит.
"А-а, комендант бегемота?.. Обкормили? Трофей объелся?.. Овощами?
Ничего, овощи - пища легкая... Грелочку на живот, грелочку!"
Доктору легко сказать - грелочку! А где взять такую? Для бегемотов
грелки еще не поделаны. Вот беда - предписание врача есть, а средств для
выполнения его нет! В бою не терялся, а здесь сержант, что делать, не
знает, голова кругом.
Советуется с военным народом, что собрался у клетки. А шоферы и
говорят:
"Вот невидаль - грелка! Взял баллон из-под задних скатов грузовика,
налил кипятком - вот тебе и грелка! Да еще какая!"
И прачки добавляют:
"У нас кипяток готовый... Не жалко! Заправим грелку!"
Налили кипятку в два баллона. Подкатили бегемоту к животу,
приставили.
Ну, точь-в-точь пришлось. Понравилось ему тепло. Живот успокоился. И
захрапел бегемот, как богатырь.
Много еще было с ним происшествий. Некоторые пули пришлось все же
ветеринару извлекать. От заражения крови пенициллином спасать. Выходили
зверя...
И так полюбил бегемот своего коменданта, что часу не мог в разлуке
прожить. Пить-есть не будет, если сержанта нет. Сам спит, а сам одним
глазом посматривает - здесь ли он. Ну, и комендант к нему всей душой.
И вот устроился однажды сержант вздремнуть под деревом, рядом с
клеткой. Бегемот за решеткой, а сержант неподалеку, под деревом. Спит и
видит страшный сон. Будто в блиндаж ударил снаряд. Крыша рухнула, и его
бревнами и землей придавило. Ни вздохнуть, ни охнуть. Смерть пришла...
И уже слышит, как женщины над ним причитают, как над покойником.
"Что такое? - думает. - Если я умер, как же я могу слышать? Что это
за крики?"
"Спасите! Помогите! Бегемот коменданта жует!.."
Во-первых, бегемот - не теленок; во-вторых, человек - не белье, чтобы
его жевать!
Приоткрыл глаза сержант потихоньку и сообразил, в чем дело. Это его
дружок бегемот о нем соскучился, вылез из своей клетки - дверь-то у нее,
поврежденная снарядом, плохо запиралась. Подошел да и прилег с ним
рядом. Разнежился и заснул. И для полного удовольствия головенку свою
ему на грудь и положил... Вот тут сержанту и приснилось, будто его в
блиндаже придавило.
И опять солдатская смекалка выручила: прибежали шоферы с домкратами,
подставили домкраты бегемоту под челюсти. Осторожно покрутили и
приподняли его морду, как передок автомобиля.
Сержант потихоньку вылез, а бегемот даже не проснулся.
Пожурил он его потом: "Так, мол, нельзя со мной нежничать: ты зверь,
а я человек, ты большой, а я маленький. Могу сломаться, как игрушка.
Будешь плакать, да не исправишь..."
Много еще было у него хлопот и приключений. Но самая-то беда - в
конце воины.
Едут солдаты и командиры по домам с победой. Заезжают отдохнуть в
Кенигсберг, заходят погулять в зоопарк, видят своего знакомого сержанта
и смеются.
"Вот, говорят, попал фронтовик в историю! Как же ты теперь вернешься
домой? Чего про войну-то рассказывать будешь? Иные побывали комендантами
крепостей, другие - городов. А ты был комендантом... бегемота! Ребятишки
засмеют!"
Смущается сержант: "Радист всему делу виноват. Наверное, тогда, в
горячие дни, перепутал и доложил начальству: захвачен, мол, форт
"Бегемот". У фашистов ведь все зверское: танк "тигр", самоходная пушка
"пантера"... Не мудрено запутаться!
"Радисту война все спишет, а тебе каково?.."
Долго так потешались, пока не вышел приказ начальника гарнизона
наградить сержанта за сохранение ценного трофея именными часами.
Так закончил свой рассказ охотник в разодранной волком шинели.
- Вышел, значит, из положения сержант! - улыбнулись слушатели.
- Кто же это был? Не твой земляк? Наш мордвин, поди-ка, - и храбрый,
и шутник...
Егерь ничего на это не ответил.
- Что-то подводы долго задержались, - сказал он, закурив. - Давно бы
им приехать время. Снега, что ли, глубоки?
И достал из кармана именные часы. Тут все так и покатились со смеху:
- Так это же ты сам был! Ох и шутник ты, Мурашов!
- Какой же я шутник? Это война шутки шутит. Я ведь и потом от этого
все отделаться не мог. После воины все о бегемоте скучал. Навещать его
ездил.
- Это куда же, за тридевять земель?
- Нет, зачем же, недалеко... в Москву. За моим дружком отдельный
вагон прислали и в Зоопарк его с почетом доставили. Там и живет. И зовут
его Гансом.
- Ну и что ж, узнал он своего коменданта?
- Какое там! Вхожу я в клетку, так он на меня как зафыркал, затопал,
словно бюрократ какой-нибудь. Вот, думаю, заважничал... Как же - его в
Москву в отдельном вагоне привезли. Квартиру с ванной дали. За деньги
показывают. Прославился! Где уж тут фронтовых друзей помнить.
- Ишь какой... Обиделся ты?
- Нет, зачем же? Обижаться тут не па что... Дело в том, что семья у
него появилась после войны: бегемотиха и маленький бегемотик, на центнер
живого весу. И как раз спал в это время малютка, когда мы вошли. Вот
папаша-бегемот и запротестовал. Потом-то обошелся. Ничего, репу из моих
рук взял... А забавный у него сынишка - квадратный, толстый, весь в
отца, и все в бассейне купается... Издалека подумаешь: кожаный чемодан в
воде плавает!
- И как же этого малыша зовут?
- Чемоданчик!
Вот и весь сказ, услышанный на охоте в мордовском лесу от смелого и
умелого охотника, сразившего самого страшного и свирепого волка.
Веселый появился в колхозе плотник - дом за домом отстраивает и все
песни поет. Когда бревна тешет, топором плясовой мотив выстукивает.
Волосы у него с сединой, а глаза молодые. И седоватая борода задорно
кудрявится. Все время вцепляются в нее стружки.
Зеленая солдатская рубаха на нем выгорела от солнца. На спине соль от
пота белым инеем проступила. А на груди блестят ордена и медали.
Видно, немало потрудился старый солдат в боях и походах.
- Дядя Пронин, а ты в фашистов много стрелял? - спросят его колхозные
ребятишки.
- Нет, стрелять мало приходилось.
- А как же ты воевал?
- А я больше топором.
- Топором? Прямо но головам их, фашистов, да?
Посмотрит плотник в заблестевшие глаза мальчишек и улыбнется в
бороду:
- Да не головы - мосты я рубил. Война - хозяйство большое. Там не
только стреляют, там всякой работы много. Кто к чему приставлен. Я
сапером был, мосты строил. Без мостов-то воевать нельзя. Без них ни туда
ни сюда. Вот поначалу, когда немец нас попятил, рубили мы все мосты
отступательные, бросовые. Так только, чтобы по нему войско перешло, а
потом его сжечь либо сломать... А когда мы его погнали, тут уж пошли
строить мосты наступательные, крепкие. И сейчас везде стоят. И на каких
только речках наших мостов нет! Вот, например... - Плотник достанет
засаленную, затрепанную книжку, заменяющую ему бумажник, и начнет
перелистывать: - Бзура-река. Это в Польше. Мы через нее двухпутный мост
построили. Или вот: Золотая липа, с красивым названием река. Или вот:
Банска-Бистрица. Это в Чехословакии. Или вот: Горынь-река - шумит,
извивается, как Змей Горыныч. И каких только рек на свете нет! Много их
нам до Берлина попалось. Построил наш батальон несколько сот мостов.
И вот через какие только реки ни строили - все война идет, а как
дошли до одной речки, так себе, и неказистая речка-невеличка, а как
через нее мост построили, так и война кончилась.
- А-а, это Шпрее! В Берлине? - догадываются ребятишки.
- Верно, в самом логове зверя. Как до нее дошли, так и Гитлеру
капут... За что у меня орден Славы, спрашиваете? А это за то, что семь
"языков" в плен взял.
- А разве саперы пленных берут? - усомнятся ребятишки.
- А что ж, разве саперам запрещено? Коль сумеешь, так и бери. На
войне всяко бывает. Со мной на реке Одер такой случай был. Есть такая
река на границе Польши с Германией - большая, глубокая, широкая. Дошли
мы до нее и остановились. Пора бы войну кончать! Всем охота поскорее
наступление на самую Германию сделать, а тут какая-то заминка. Не дают
нам, саперам, ни лесу, ни тесу, ни бревен - значит, наступление не
готовится. Без мостов-то наступать нельзя.
Вышел я на берег реки. Все кусты, овраги осмотрел - никакого подвоза
не заметил. "Что такое? - думаю. - Воюем всегда по плану, все у нас
продумано, все начальство заранее предвидит. Неужели эта река
непредвиденная? Не может этого быть!"
В таком рассуждении вышел я к обрывчику над водой. Смотрю: наши
разведчики в маскировочных халатах притаились под берегом и на ту
сторону заглядываются. Слышу: рассуждают, что трудно достать "языка". До
того немец напуганным стал, никак не подступишься. Окопался окопами,
опутался проволоками, залез в бетонные блиндажи, носу не показывает. Всю
ночь осветительные ракеты пускает.
Иной раз доберутся ребята, схватят какого-нибудь фрица, а пока его
через реку тащат, либо он у них захлебнется, либо его шальная пуля
подшибет. Однажды приволокли двоих, мокрых, но живых. Дрожат от страха,
а сказать ничего не могут. Глухонемыми оказались. Надо же быть такому
невезению!
Решил я разведчикам помочь. Солдаты они молодые, не все приемы знают.
А я старый. Я еще в первую мировую войну за храбрость георгиевский крест
заслужил.
Вот и сообщил я им один секрет. Командир их, гвардии лейтенант, даже
засмеялся.
"Ну, говорит, старый хитрец, если дело выйдет, получишь от самого
генерала и орден и отпуск на побывку домой!"
"Отчего же, говорю, не выйдет, способ надежный. Орден и старому не
хуже, чем молодому, подойдет, а насчет отпуска тоже не возражаю: по
внучатам соскучился".
Договорились мы и начали действовать. Все это, конечно, в тайне.
И вот к вечеру слышат немцы, что на нашем берегу топоры стучат,
значит, мосты строят. А если мосты строят, значит, наступление готовят.
А если наши наступление готовят, значит, фрицам несдобровать. Это они
знают.
И вот наутро завозились на том берегу. И в стереотрубу на нас
смотрят, и с самолетов фотографов на нас напускают, и по ночам
прожекторными лучами кусты обшаривают. И ничего, никакой техникой нашу
хитрость определить не могут.
Не найдут, где русские мост строят, да и все.
А мы его и не строим. Зачем же, никто нам этого не приказывал.
А топорами почему и не постучать? Стучим. Возьми небольшой обрубок,
выдолби его - такой деревянный барабан получится, что любо-дорого.
Как начнешь обушком стучать на заре, да по воде эхо подхватит, как
будто сто плотников работают...
И, дав ребятам посмеяться, Пронин тут пройдется обушком по бревну,
скороговоркой.
- Сижу я вот так, под берегом притаился, стучу. Ночь стучу, вторую
стучу - ничего не получается, не идут фашисты на приманку. "Неужели,
думаю, у них так плохо разведка поставлена?"
И вот на третью ночь пал на реку туман. Луна светит, а видимость
плохая. Свет в тумане получается ненормальный, рассеянный. Призрачный
такой. И время - самый полночный час. И вдруг вода под берегом
захлюпала, тростник всколыхнулся, грязь зачавкала. Смотрю и вижу - лезет
на меня из реки какое-то громадное чудовище. Водяной не водяной. Домовой
не домовой... Толстый, рыхлый, головища круглая, с пивной котел. Глазищи
стеклянные, как автомобильные фары. И весь такой противный, студенистый,
колышется, как резиновый.
"Вот как, - думаю, - фашистская нечистая сила оборудована, по
последнему слову техники!"
Смотрю: а их лезет на берег еще несколько! Одни страшнее другого.
Тина на них черная, донная. Водорослями опутаны, как утопленники.
Невозможно смотреть ..
"Стучи, стучи, - велят мне разведчики, - а то спугнешь!"
Взялся я за топор, а у самого зубы стучат: ведь это они ко мне
крадутся. Один водяной уже совсем близко подполз. Вдруг как разломится
пополам! Голова - в сторону, шкура - в другую. Воздух из нее вышел - и
сразу опала. И вылезает из оболочки самый настоящий фашист. За ним
другой, третий...
Враз набросились на них наши разведчики: "Хенде хох!" Скрутили,
связали и в штаб доставили.
Семь штук оказалось. Да какие хитрые! Шли к нам по дну реки в
водолазных костюмах. Натянули на себя непроницаемую резину, надели на
головы скафандры. У каждого на подметках полпуда свинца, чтобы вода
наверх не поднимала. И отправились на разведку. Вот какие были водяные!
Через неделю вызывают меня к генералу - награждать.
Орден Славы вешают мне тут же на грудь, а насчет отпуска я сказал:
"Никак нет, разрешите не поехать".
"Почему?"
"Опасаюсь, пока я съезжу, без меня Берлин возьмут!"
Генерал засмеялся:
"А чего же тут опасаться?"
"Ну как же, - говорю, - что мне тогда внучата скажут? Всю войну
воевал, а в Берлине не бывал... Разрешите задержаться. Теперь недолго!"
"А вы откуда, ефрейтор, знаете, что недолго?"
Тут я запнулся: военная тайна... В штаб-то я ближним путем шел и
заметил: по оврагам, по кустам - везде наставлены лодки, катера,
самоходные паромы, амфибии разных систем. Великое множество. И все
замаскировано.
Тут я и догадался, что и река Одер у нас в планах предусмотрена.
Только решил наш главный командующий плотников этой рекой не затруднять,
а форсировать ее внезапно, па плавучих средствах. Вот почему не давали
нам ни тесу, ни лесу.
Не успеют немцы оглянуться, как будем мы у них на плечах. И не слезем
до самого Берлина...
Ну, про эту военную тайну я молчу и отвечаю так себе, просто:
"В природе, мол, чувствуется".
Тут генерал взглянул на меня строго и сказал:
"Приказа своего отменять не стану. Поедете в отпуск после постройки
моста через реку Шпрее".
"Рад стараться!" - говорю.
Так оно и вышло. Построил я мост через Шпрее. Хороший надежный, и
сейчас стоит, А не сообрази я вовремя, уехал бы в отпуск, ну и не было
бы у меня медали "За взятие Берлина". А теперь - вот она!
Пронин позвенит медалями и добавит:
- На войне, ребятки, не только стрелять - побольше соображать
нужно!..
И снова за топор. Так дом за домом отстраивает. И все с шуткой, все с
песней.
Веселый плотник появился после войны в колхозе!
Вот еще одна необыкновенная сказка войны.
Шли партизаны лесом. Израненные, усталые, голодные.
Вдруг видят упавший фашистский самолет. Заглянули- а в нем ящики
конфет, мармеладу, шоколаду. Стали разбирать свалившиеся с неба трофеи.
Вдруг в хвосте кто-то зашевелился. Фриц? Да, один немец уцелел. Увидев
партизан, он выхватил из кармана... фотографию. Загородился ею от
автоматов и кричит жалобно:
- Фюнфкиндер! Фюнфкиндер!
Подскочил к нему партизанский разведчик, мальчишка Ленька, и
рапортует командиру:
- Товарищ Фролов, у пего на фотографии пятеро детей.
По лицу командира прошла не то улыбка, не то усмешка.
- Отставить! - скомандовал Фролов, и партизаны опустили автоматы.
Первый раз они пощадили врага. Известно - партизаны в плен не берут.
Некоторое время помолчали, не зная, что же с ним делать. Командир
нашелся:
- Нагрузить на него шоколаду побольше, пусть тащит в лагерь ребятам
гостинцы. Ясно?
Так немец, прозванный Фюнфкиндером, попал в партизанский лагерь,
спрятанный среди непроходимых болот, где-то в лесах, между реками Пола и
Ловать.
С удивлением разглядывали пленного женщины и дети. Фашисты - ведь это
не люди. Они хуже зверей. У них и обличье должно быть ужасное. А этот на
обыкновенного человека похож. Пожилой, худощавый, совсем не страшный.
С удивлением разглядывал и немец сказочное жилье партизан. Не то
свайная деревня времен каменного века, не то гнездовье болотных птиц.
Прямо под водой, укрепленные на кольях, таятся в камышах шалаши,
сплетенные из ивовых ветвей. Между ними жердочки. Ни печей, ни очагов
для варки пищи. С виноватой улыбкой выкладывал он из мешка шоколад и
конфеты.
- Что, смешно тебе - куда герман Русь загнал? - сказал Власыч, старик
с ястребиным носом и лохматыми бровями. - Ничего, мы перетерпим,
посмотрим, как вам достанется, когда наша возьмет!
Немец поежился под его зловещим взглядом. Опустил глаза и, указывая
на себя, стал что-то объяснять.
Фролов слушал. Он когда-то, в десятилетке, изучал немецкий и теперь
немного понимал.
- Должен вам доложить, товарищи, - сказал Фролов, - это авиамеханик.
Самолеты обслуживал. А стрелять в нас- не стрелял.
- Все они так говорят, когда попадутся. А попадись ты ему, он бы тебе
показал "рус капут"! Убью! Все равно убью! - крикнул Власыч.
- Прямо здесь? - усмехнулся Фролов. - А куда денешь? В болото. А как
же тогда воду будем пить?
Вокруг засмеялись. Немец оглядел людей с надеждой.
- Ладно, - сказал Фролов, - оставим вопрос до утра.
- Вот, правильно - утречком я его и отведу в лес подальше...
Власыч, уложив немца в своем шалаше, сел с автоматом его караулить.
Не спалось пленному. Вздыхал, обирал комаров с лица. Не шел сон и к
Леньке. Все думалось. Ненавидел он гитлеровцев не меньше Власыча. Но
Фюнфкиндер... Странное дело... Тcс, как бы не услыхали его мыслей...
Этот немец похож на его отца, бывшего механика МТС, ушедшего на войну. И
лицо сероватое, в щеках вкрапинки металлической пыли. И руки с мозолями.
И так же горбится немного. И так же любит своих детей... Захотелось
что-нибудь придумать, чтобы Власыч не исполнил своей угрозы.
И вот Ленька прокрался к командирскому шалашу. Фролов то бредил, то
просыпался. Его мучила малярия.
- Товарищ командир, а товарищ командир, - тихо позвал Ленька, - а
этому немцу у нас дело есть. Надо заставить его разобрать трофейные
лекарства. У нас их куча, а какие к чему, не знаем.
- А? Что? Ну конечно. Где мешки эти? Распорядись утром.
Получив задание, Ленька выполнил его точно. Отыскал припрятанные под
сухой осокой мешки с лекарствами и на рассвете, чтобы не прозевать
немца, которого Власыч мог увести в лес, подошел к шалашу. Фюнфкиндер не
спал. Он сидел, свесив ноги в болотный туман, и пучком осоки отгонял
злющих комаров то от себя, то от Власыча.
Старик храпел, задрав бороду вверх. Автомат, зажатый в руках, то
опускался, то поднимался на его широкой груди.
Ленька фыркнул в кулак: вояки! Один проспал, а другой не
воспользовался, а? Разбуженный Власыч вскочил как встрепанный и
попятился, увидев перед собой немца в мундире. Подумал, что ему снится.
- Дело есть, Власыч, - сказал Ленька. - Командир приказал - пусть
немец лекарства рассортирует.
- А-а, это правильно. Хоть какую пользу принесет. А потом - в расход!
Они нас - мы их. Немцем меньше - нам легче. Так-то, Леня? - вздохнул
Власыч.
...Собравшись в кружок, ребятишки и бабы, жуя шоколад, смотрели, как
Фюнфкиндер работал. Ленька выгребал ему из мешков лекарства, а немец
прочитывал надписи и раскладывал коробочки с порошками, баночки,
скляночки аккуратно, не торопясь. Словно чуял - чем раньше кончит
работу, тем скорее отведет его Власыч в лес.
Назначение лекарств объяснял без слов. Найдя таблетки от боли в
желудке, показывал на живот, от головной боли - на голову. Однажды,
изобразив дрожь во всем теле, сам проглотил и других одарил беленькими
шариками. Ленька лизнул и определил - хина. Все обрадовались - малярия
трепала жителей лагеря нещадно. От хины, глядишь, полегчает.
Найдя какие-то скляночки, шприц, длинные иголки, немец прижал их к
груди, стал корчиться, изображать что-то страшное, но смотреть на него
было смешно.
Догадался Власыч:
- А ведь это он, знаете, лекарство против столбняка нашел. Право.
И велел прибрать хорошенько такое дорогое и полезное лекарство.
- А может, лучше не убивать этого немца, дядя Власыч? - сказал после
этого Ленька. - Глядишь, может, он еще к чему пригодится.
- Нынче уже поздно, - Власыч посмотрел, высоко ли солнце, - да мне и
некогда, а вот ужо завтра утречком я его отведу от греха подальше в
лес...
Наступила вторая ночь, когда Леньке пришлось думать, какое бы дело
найти Фюнфкиндеру, чтобы сохранить ему жизнь. Но выручил себя сам немец.
Утром он нарисовал на клочке бумаги проект водокачки и показал Власычу.
Старик долго хмурился, разглядывая чертеж. А Фюнфкиндер, показывая рукой
на болото, изображал тошноту, хватался за живот и всячески гримасничал,
доказывая, что эту воду пить никак нельзя. Сам же он за весь прошлый