- Расскажи нам про Пале, Карстен! - требовательно попросила Эбба.
- И про Лиззи! - присоединилась к ней Моника, пригубив бокал.
- Про Пале я знаю немногим больше, чем вы, - сказал Йерн. - Весьма загадочная личность. Насколько мне известно, он о себе ничего не рассказывает, за исключением того, что много лет прожил в Америке и вроде бы был там священником. Он не доверился даже собственной жене... А Лиззи я знаю довольно давно, около года. Грустная история... Родители умерли, когда ей было тринадцать лет. Сначала ее взяли к себе одни родственники, потом другие, потом третьи - странные люди! С одной стороны, общими усилиями они вырастили девочку, но с другой стороны - знаете эту манеру требовать благодарности за добро? Ей вечно давали понять, что каждое платьице, каждый кусок она получает из милости. Конечно, они небогаты, но эта душевная черствость меня поражает. В прошлом году я встретил ее в Лиллезунде у знакомых. Оказалось: она их племянница... Короче, Золушка наших дней.
- А мне показалось, она напоминает героинь Ибсена: создается впечатление, будто у нее какая-то тяжесть на душе... - заметил я. - Но выглядит, впрочем, очаровательно. Сколько ей лет, не знаешь?
- Двадцать один. Между прочим, она умница и очень интеллигентный человек. И давно нашла бы нормальную работу, если бы не ее родственнички...
- "Каждый гражданин, достигший восемнадцатилетнего возраста, имеет право самостоятельно принимать решение о начале трудовой деятельности", - не без удовольствия процитировал я. - "Норвежское право", параграф пятнадцатый, комментарий Рагнара Кнопа.
- Ну и что? Они ей все уши прожужжали про чувство долга перед родными, да про то, какие они все больные и немощные. Она по характеру мягкий, уступчивый человек, вот и жила как девочка на побегушках... И тут появляется Пале. Он ее увидел в продуктовой лавочке. Прошлой весной, в апреле. Поговорил с ней... и произвел на нее колоссальное впечатление. Она вообще очень впечатлительна. И чрезвычайно доверчива... И вот, он предлагает ей место - домоправительницы в его скромном холостом хозяйстве. И она соглашается ... Конечно, это был шанс встать на собственные ноги. Он побеседовал с ее родственниками, уломал их кажется, они клюнули на деньги. Короче, он вырвал ее из этой семьи. Она переехала на Хайландет. И вот, не прошло и месяца, как они уже женаты... Как видно, американский напор и американские темпы не чужды даже теологам.
Закончив рассказ, Карстен выпил свой бокал.
- Но видно же невооруженным глазом: этот Пале ее угнетает не меньше тех, прежних! - Моника высказала мои собственные мысли. - Она мне глубоко симпатична, но эта пара производит, по меньшей мере, странное впечатление. Она целиком и полностью от него зависит. Больше того, она явно под его влиянием. Когда-нибудь она очень пожалеет об этом замужестве... Мне, во всяком случае, этот Пале совсем не понравился. В нем есть что-то фальшивое, противоестественное - и потом, эти его отвратительные рассказы про сатанизм и черную мессу! Не говоря уже о наружности.
- А что? - с любопытством спросила Эбба.
- Старый сластолюбец! Представь себе карикатуру на развратного средневекового монаха...
Так мы болтали не более четверти часа, когда раздался стук в дверь. Йерн пошел открывать и через мгновенье возвратился в сопровождении Лиззи.
- Ты легка на помине, Лиззи! Мы как раз говорили о тебе и твоем муже... Садись, выпей с нами портвейна - это хорошо для астрального тела. Нет, пардон, я забыл вас представить: Лиззи Пале - Капеллен-Йенсен, Эбба и Танкред, супруги...
Пока Карстен подал еще бутылку, я отметил, что Лиззи беспокойна и возбуждена. В ее глазах появилось загнанное выражение, как у зверька, оказавшегося в ловушке. Карстен опекал ее по-отечески, усадил с собой рядом на софу и протянул наполненный до краев бокал.
- Ты устала, малышка? Или что-то случилось? Лиззи послушно выпила вина. Щеки ее быстро порозовели, в глазах появился блеск.
- Этот Рейн опять явился к моему мужу. Нет, это свыше моих сил! От него тянет холодом, вы представляете? Весь дом становится ледяным и пахнет сыростью... Нет, я не знаю, как объяснить! Я бы никогда не отважилась пожать ему руку! Мне кажется, он весь мокрый и скользкий, как рыбья чешуя... Я скорей убежала, как только он пришел.
Мне очень стыдно, но я ничего не могу с собой сделать... Это смешно, я понимаю... Но я ничего... Может, я сумасшедшая, Карстен? Объясни мне... Ты всегда так хорошо говоришь... Извините меня, я всегда бегу к Карстену, он так добр, он так хорошо на меня действует...
- Что вы говорите? Неужели наш друг Карстен может действовать на людей успокаивающе? - спокойная улыбка Танкреда разрядила наше замешательство. - Вот тебе, Эбба, какие на свете случаются чудеса. А я-то считал, что это вранье, будто есть люди, которые прекрасно себя чувствуют и могут уснуть в комнате ужасов у мадам Тюссо.
- Так этот Рейн не прекратил своих посещений? - спросил я. - Видно, он знает слишком уж много старых легенд. Будем надеяться, что он скоро выдохнется!
- Я не имею понятия, о чем они говорят между собой, - снова заговорила Лиззи, но теперь чуть спокойнее. - Я никогда не слушаю, и потом, они ведь закрывают дверь. Они там сидят очень подолгу. А вы знаете, я ведь ни разу не слышала чтобы он что-то сказал! Пока я не уйду из комнаты, он вообще не раскрывает рта. Ах, нет, однажды я все-таки слышала его голос - через стену... В самый первый раз, когда он к нам явился...
- А что он сказал? - спросили одновременно мы с Моникой.
- Какой-то пустяк... Но я почему-то ужасно перепугалась! Он сказал... Я услышала только обрывок фразы: "СОЙТИ НА БЕРЕГ"... У него такой хриплый, пришептывающий голос. Мне почему-то стало так плохо, так тяжело, что я ушла из столовой, заперлась у себя в комнате и легла. Я решила, что я заболела. Представляете, такая глупость! И вот он приходит - два раза в педелю, - и каждый раз, каждый раз мне так плохо...
- Лиззи, скажи нам, а как у тебя сейчас с мужем? - ласково спросил Йерн, обняв ее за плечи. - Между вами все хорошо?
- Все хорошо, все просто прекрасно! - сказала она и выпрямилась, теперь она говорила, как примерная ученица. - Благодаря моему мужу, благодаря его помощи я стала самостоятельным человеком. Я... Но мне кажется, он от меня что-то скрывает. Это трудно объяснить, наверное, он считает, что я еще слишком молода, чтобы понять его мысли... Но мне неприятно знать, что он мне не доверяет. Он что-то от меня прячет...
Лиззи опустошила бокал. Мое любопытство было крайне возбуждено, но я колебался: удобно ли ее расспрашивать? Танкред тоже молчал, он глядел заинтересованно и явно ждал продолжения. И Лиззи стала рассказывать:
- У нас в доме, наверху, есть небольшая комната, в которую я ни разу не входила. Муж сказал, что там совершенно прогнили половицы, можно ступить на гнилую доску, и все обрушится. В общем, он запретил мне туда входить. Но странно, что сам он туда ходит и, главное, всегда запирает дверь. А мне почему-то нельзя туда даже заглянуть. Я его очень уважаю, я прекрасно понимаю: кто он - и кто я... И я стесняюсь его расспрашивать. Он говорит: "Из всех женских пороков самый невыносимый - это любопытство"... Карстен, можно мне еще немножко вина?
Карстен наполнил ее бокал, она сделала еще глоток, и мне бросилось в глаза, какие у нее тонкие, худые и бледные руки. Если бы я был художником, я бы взял эти руки как образ человеческой слабости. Исполненный жалости и сочувствия, я отвел глаза. Она продолжала:
- Дело в том, что он ходит туда ночью. И этого я тоже не понимаю, но боюсь спрашивать... Я как-то не спала - я вообще очень плохо сплю - и впервые услышала... У нас спальни рядом, и я услышала, что муж поднялся и куда-то пошел. Ключи звякали. Было около двух часов. Муж пошел наверх, открывал дверь ключом, значит: это была именно та дверь. Остальные не заперты... И потом очень долго было тихо. Я лежала и думала: может, ему не спится и он решил поработать, почитать, просто подумать в тишине? Но почему не в кабинете? Ну, пусть - просто так, ничего... В кабинете он работает днем, а сейчас ему захотелось побыть именно там. Мне совсем расхотелось спать, я ждала очень долго, часов в пять я уснула. Утром я хотела его спросить, но подумала: как-то неловко... Не дай Бог, он решит, будто я за ним шпионила. Он такой внимательный, заботливый - а я отвечу ему черной неблагодарностью? Пусть поступает, как считает нужным, а я не должна совать нос, как... Но мне все равно очень больно и обидно. Тем более, что, оказывается, он довольно часто там сидит по ночам. И ни разу мне ни словом не обмолвился - а меня это просто терзает...
Лиззи сделала еще глоток. Она раскраснелась и замечательно похорошела. Видно, ей было полезно поделиться своей тайной заботой. Она вздохнула и с улыбкой произнесла:
- Какая же я эгоистка! Простите меня, пожалуйста... Все мои проблемы не стоят выеденного яйца, и вообще, я так разоткровенничалась... Это очень нехорошо с моей стороны. Карстен, я кажется опьянела!..
***
Через час мы собрались уходить, а Лиззи осталась. Карстен был трогательно нежен и, думаю, ей хотелось поговорить с ним наедине.
- Кажется, наш писатель весьма заинтересован рассказами милой малютки, снисходительно улыбаясь, заметил Танкред по дороге домой. - По-видимому, он надеется на интересный материал. Этот Пале, должно быть, и впрямь редкий зверь. На месте Йерна я назвал бы рассказ "Тайна старого чердака".
Эбба взглянула на Монику, и обе женщины расхохотались.
- Танкред! - воскликнула Эбба. - Какой же ты все-таки милый! Нет, дорогой, новое произведение нашего писателя будет называться "Треугольник" I А Моника добавила:
- И это будет не рассказ, а роман!
Надо признать, для меня это дамское наблюдение оказалось не меньшей неожиданностью, чем для Танкреда. Мы переглянулись, пожали плечами и, как мне кажется, подумали об одном и том же: "Ах, эти женщины! Вечно им мерещится любовь..." Через некоторое время Танкред сказал:
- Наверное, я плохой психолог, но не в том суть... По правде говоря, мне бы очень хотелось познакомиться с господином Пале. Его ночные бдения на чердаке выглядят весьма интригующе.
- Возможно, он предается там юношескому пороку, - проговорила Эбба с серьезным видом.
- Да! И держит там самую большую порнографическую библиотеку Норвегии! весело поддержала Моника, - Я же говорю: он противный!
Танкред сорвал травинку и, пожевав ее, выбросил:
- Нет, этот таинственный иностранец меня определенно интересует. Бог его знает, не связан ли он каким-то образом с тем, что происходит в "пиратском гнезде"? Арне купил дом в феврале, а Пале появился весной... Да, непременно нужно как-то проникнуть на этот чердачок. Непременно! Но как? Вот премудрость, которая не снилась гамлетовским мудрецам...
***
Вечером мы все собрались в гостиной. Йерн пришел к нам, отвечая визитом на визит, и Арне возвратился из Лиллезунда. После ужина мы решили сыграть в карты. Остановились на покере. Хозяин дома принес виски и содовую, и мы углубились в благородную азартную игру.
О лимите не договаривались, но поначалу ставки были маленькие, и все играли осторожно. Потом Арне попытался пару раз вздуть ставки, но, как выяснилось, он блефовал. Выигрывал Йерн, он сгребал свои выигрыши с важной ухмылкой всезнайки.
Арне продолжал проигрывать. Ему постоянно не везло, но он не бросал игры. И блефовал все грубее и заметнее. "Забавно, - подумалось мне, - как он слаб в покере. Я бы скорее предположил обратное..."
Снова сдали карты. На этот раз у меня было два короля. Я прикупил три карты и получил еще короля.
- Сколько тебе карт, Арне?
- Ни одной.
Арне глядел на нас сфинксом. Боже, неужели он думает нас убедить, будто у него эдак сразу "стрит" или "флеш"? Знаем мы эти штучки! Я сказал, что готов открыть карты, предложив десять крон. Эта партия должна была стать моей.
- Ставлю на пятьдесят больше, - твердо сказал Арне и подвинул через стол кучу жетонов. Остальные спасовали.
- Ты у нас человек богатый, - сказал я. - Что тебе стоит потерять пару-другую зелененьких... Еще пятьдесят, господин директор!
- И еще сто.
Его ответ последовал незамедлительно. Кучка жетонов на столе превратилась в пирамиду Хеопса.
- Я хочу посмотреть! - категорически потребовал я. - Я абсолютно уверен: двух "двоек" у тебя нет! Если опять блефуешь, я тебя заранее прощаю. Можешь тогда не "вскрываться". Капитулируй, мой дорогой, и получишь пять крон в утешение!
Исполненным достоинства жестом Арне выложил на стол четыре карты. Это были валет, девятка, восьмерка и семерка бубен.
- Удвоим? - спросил он.
Я посмотрел ему в глаза. По-моему, он судорожно пытался сохранить хорошую мину, как неуклюжий "медвежатник" пытается изображать элегантного Арсена Люпена, когда его застукали перед вскрытым сейфом. Подобные предложения, кстати, почти всегда свидетельствуют о слабости игрока.
- Удвоим! - заявил я. - Ну, Арне, теперь держись! Выкладывай последнюю. У меня три короля.
С широчайшей ласковой улыбкой он выложил на стол десятку треф.
Да! Это был блистательный разгром! Мастерски проведенный удар психологически подготовленный и подогретый целой серией обманных маневров. Директор компании "Мексикан Ойл лимитед", без сомнения, умел играть в покер. А мне, дураку, надо впредь серьезнее относиться к безобидной игре для малолеток. За несколько минут я проиграл сумму, которую средний норвежский служащий получает за два месяца работы.
Арне собрал карты.
- Ну что ж, - сказал он, - а теперь предлагаю новую игру! Новую азартную игру! И ставкой будут не деньги, а... нервы!
- Арне, это нечестно! - возразил я. - Ты меня разорил и отказываешь мне в реванше...
- Насчет своих финансов можешь не волноваться! - Арне взял новую бутылку виски, налил всем и сделал большой, полновесный глоток, - Твой проигрыш будем считать скромным авансом, а остальное за мной, в день получки... Нет, сейчас мы с вами сыграем в другую игру. Только вот нашим дамам я, к сожалению, вынужден заявить: на сей раз мы играем без вас. Я не противник эмансипации, как вы знаете, но есть еще на нашей старушке-Земле белые пятна, есть еще заповедные уголки, где мужчины остаются мужчинами и где ценится воинская доблесть!.. Пью за Джека Лондона!
Он выражался высокопарно - верный знак того, что алкоголь прибрал его к рукам. В подобном шекспировском настроении он обычно приступал к сценическим эффектам. Я насторожился. Выдерживая актерскую паузу, Арне встал и подошел к камину; камин, кстати, был облицован чудесными голландскими изразцами с изображением маленьких ветряных мельниц.
- Ну, скажи толком, что за игра? - не вытерпела Эбба. - И почему это нам, девочкам, нельзя в нее играть?
Арне повернулся к нам лицом, теперь он оперся спиной о каминную полку и засунул руки в карманы:
- Вам, девочкам, нельзя потому, что это опасно. Тут надо иметь стальные мускулы и железные нервы... Нас четверо здоровых мужиков, наши нервы и мускулы, по-моему, в полном порядке. И вот, я предлагаю: пусть каждый получит свой шанс разобраться, что же происходит в этом доме. Нам известно, что призрак предпочитает желтую комнату. Предлагаю: пусть каждый проведет в этой комнате одну ночь. Поодиночке.
- Зачем поодиночке? - воскликнул я. - Можно устроиться там всем вместе! Это же было бы...
- Безопаснее, да? Разумеется, друг мой Пауль, разумеется. Однако вряд ли мы тогда что-нибудь увидим. Насколько я знаю, привидения не любят больших сборищ. Они боятся, что кто-то, смеху ради, пощупает саван или сунет им палец в глаз, да мало ли что? Короче, я считаю: лишь действуя поодиночке, мы действительно имеем шанс схватить врага за хвост. Ну и к тому же чисто спортивный интерес. Я ведь сказал: предлагаю игру, состязание нервов!
- По-моему, идея превосходная! - поддержал его Йерн. - Пора уже подойти к делу серьезно. И вам, материалистам, пора бы сокрушить ваши железобетонные устои.
- Ты полагаешь, Арне, мы должны вступить в схватку с пиратским капитаном безоружными? - спросил Танкред. - Вооружив, так сказать, сердце мужеством? Или ты намерен экипировать нас святым распятием?
- Нет, я думаю, небольшой "браунинг" окажется уместнее. У меня есть пистолет. Можно его положить на тумбочку или под подушку. Годится? Ну, что, играем? Тогда, господа, предлагаю определить очередность.
Но тут запротестовала Эбба:
- Нет, я совершенно не понимаю, почему вы тогда исключаете меня? Я стреляю не хуже вас, у меня призы по стрельбе из пистолета, и уж во всяком случае я не боюсь никаких пиратов! Я категорически настаиваю...
- А я категорически запрещаю, - прервал ее Арне. Он снова уселся за стол и стасовал карты. - Это будет чисто мужская игра.
Он разложил карты веером и сказал:
- Будем тащить по одной. Самые сильные - пики, потом пойдут бубны, черви и соответственно... Кто вытащит самую слабую карту, ночует сегодня. И так далее. Пауль, начинай!
Видно, я был здорово навеселе: затея показалась мне очень забавной. Просто уму непостижимо, как можно расхрабриться в подпитии. Самый трусливый червяк после тройного виски становится Цезарем и готов перейти любой Рубикон.
И все же я ощутил несомненную радость, удостоверившись, что вытащил короля пик. Арне перевернул карту. Это была двойка треф.
- Ну, ниже некуда! - вздохнул он. - Стало быть, право первой ночи за мной.
Йерну досталась четверка бубен, а Танкреду - валет той же масти, и Арне подытожил результат:
- Иными словами, я справляю новоселье сегодня, Йерн ставит оккультные эксперименты завтра, Каппелен-Йенсен послезавтра изучает оставленные всеми нами следы, а Рикерт завершает экспедицию. Таким образом, Пауль, завещаю тебе устроить нам пышные похороны, если каждый из нас, в свою очередь, будет найден в постели испустившим дух от страха.
После продолжительного молчания - а она промолчала почти весь вечер вдруг вмешалась Моника, и голос ее прозвучал встревоженно и трезво:
- Ваша затея мне совершенно не нравится. Эти детские игры могут закончиться весьма плачевно. Никто не поручится. - Значит, два голоса "против" и четыре - "за"! - перебил ее Арне. Наш план принят, господа.
Танкред его поддержал:
- Я полностью солидарен с нашим гостеприимным хозяином. У нас, как во всех европейских парламентах, голоса оппозиции в расчет не принимаются. Нас ждет увлекательная игра и я надеюсь, за эти четыре ночи мы значительно продвинемся к разрешению задачи.
- Вы продвинетесь, - кивнул Йерн, - и к решению задачи, и к сумасшедшему дому.
Глава 7
ДРУГАЯ ИГРА - ПОД ДОЖДЕМ
На другое утро, когда я примерно в половине десятого спустился вниз, в гостиной царила милая атмосфера подготовки к завтраку. Эбба и Моника, обе хорошенькие и деловитые, накрывали на стол, утренние лучи августовского солнца ласкали ломти холодной телятины, скользили по масляным спинкам сардин и зажигали золотистые огоньки в вазочке с абрикосовым конфитюром. Танкред устроился в кресле у камина со старым номером какой-то американской газеты в руках.
- Бог в помощь! - произнес я. - Как я вижу, наш хозяин еще не появился. Кто-нибудь скажет мне: он еще жив?
- О да, дорогой, - ответила Эбба. - Я собственными ушами слышала, как он возится в своей комнате ужасов. Он там заперся. Я постучала, спросила, как дела? Он сказал, скоро придет. Значит, он жив. Правда, голосок у него немножко сиплый.
- Пить надо меньше, - проговорила Моника, - и курить тоже. И не выдумывать всякой ерунды. А вообще, он у нас очень заботится о своей внешности, не меньше парижских кокоток. И ни за что не покажется на людях, пока его физиономия не обработана лавандой... А вот и он!
Дверь распахнулась и появился Арне. Надо сказать, он выглядел ужасно: глаза ввалились, в лице ни кровинки - куда подевался вчерашний загар? И весь он был какой-то деревянный.
Я спросил:
- Ну, как ты? Что-нибудь случилось? Или ты нездоров?
Он покачал головой:
- Да нет, ничего особенного. Просто всю ночь не мог заснуть. Совершенно нечего рассказывать. Я голодный как волк. Давайте завтракать.
За столом все молчали. Арне сидел мрачный, с непроницаемым и застывшим лицом. Он двигался машинально и глядел прямо перед собой, постукивая ножом по яичной скорлупе, угодил пару раз по подставке, но, кажется, этого не заметил. Я старался на него не смотреть. Молчание становилось тягостным.
К счастью, его нарушил Танкред:
- Иными словами, первая ночь не принесла ничего, кроме разочарований. Никаких явлений, никаких звуков? Я уж не говорю о том, что никаких сенсаций для газет?
- Ничего подобного. Ничем не могу тебя порадовать. Абсолютно спокойная ночь. Все Тихо, как в могиле. Пожалуй, ты знаешь, именно тишина раздражает... Кажется, ты оглох... И потом, очень было душно - наверное, к дождю.
По-моему, Арне вовсе не так уж хотелось есть: он одолел яйцо, вяло сжевал два маленьких бутерброда и, не допив кофе, вытер салфеткой рот.
- Я прошу прощения, - произнес он, - мне придется снова съездить в Лиллезунд. Надо связаться с архитектором и подрядчиком... Дела! Я понимаю, хороший хозяин не должен бросать гостей на произвол судьбы, но - увы! Так что развлекайтесь пока самостоятельно. До скорого!
Эбба с Моникой отправились после завтрака погулять, а мы с Танкредом уселись перед домом на солнышке покурить. Он снова раскрыл американскую газету.
- Что ты там раскопал? - поинтересовался я:
- Очень любопытная газетенка. Датирована двадцать девятым марта. Видимо, Арне прихватил ее с собой из Осло еще тогда. Очень и очень занятная газета... На, посмотри.
Сперва я не понял, что уж там такого любопытного. На первой полосе громоздились крикливые американские заголовки про убийцу из Оклахомы, про нацистских бандитов в Германии, про последние заявления генерала Франко и про то, что президент Карденас заморозил иностранные нефтяные инвестиции в своей стране.
- Ну, и что? - спросил я. - Все как обычно. Не понимаю, что тебя заинтересовало?
- Посмотри четвертую страницу, внизу. Я открыл четвертую страницу и обнаружил большую заметку под следующим заголовком:
"КРУПНЕЙШИЙ НОРВЕЖСКИЙ БИЗНЕСМЕН КУПИЛ ДОМ С ПРИВИДЕНИЯМИ!"
Давалась весьма лестная характеристика Арне и его положения в деловых кругах, далее шла краткая версия легенды о старом пирате и, наконец, описание планов Краг-Андерсена о переустройстве "пиратского гнезда" с целью его превращения в фешенебельный морской курорт для избранных.
- Фантастика! - вырвалось у меня. - Черт побери! Но каким образом маленькая деревенская новость вдруг попадает в крупную американскую газету?
- Чудачок! Такими вот "сенсациями" питаются газеты всего мира. И не надо забывать, что наш Арне и впрямь "крупнейший норвежский бизнесмен". У него есть хорошие связи во всех больших странах, и, разумеется, у него есть свои связи и в прессе.
- Но к чему такая спешка? Ведь еще ничего не готово...
- Ах, мой милый! Видно, ты недооцениваешь страсть нашего друга к славе. Положение обязывает... Да и по сути это, наверное, прелюдия к будущей крупной рекламной кампании. Но сейчас меня особенно интересует одна вещь... А вот и наши дамы! Мне нужно на почтамт. Эбба, пойдешь со мной?
- Постой; ты же хотел что-то сказать! Они уходили, а я оставался в недоумении.
- После, Пауль, чуть позже! Мне нужно позвонить в Осло.
Моника подошла ко мне. На ней было белоснежное платье. Впервые после приезда на Хайландет мы с ней оказались вдвоем.
- Ну, что мы будем делать? - спросила она, улыбаясь, - Давай покатаемся на лодке.
- Погода, по-моему, портится, - возразил я. - Взгляни-ка вон туда...
На горизонте над морем появились темные мохнатые тучи.
- Ну и что? Боишься промокнуть? - в ее словах мне послышался вызов, который чуть вспыхнул и снова погас, потому что она попросила:
- Ну, пожалуйста, Пауль, поедем! Мне очень хочется!
Мы спустились вниз к сходням, взяли старую моторку и отчалили. Я сидел у руля, а Моника, свесившись через борт лодки, опустила руку в зеленую воду. В этом белом наряде, с опущенной рукой, она походила на большого, прекрасного лебедя из сказки Андерсена. Ветер играл ее мягкими светло-каштановыми волосами, мне было видно ее маленькое розовое ухо. Если бы я был художником или скульптором, я изобразил бы ее вот такой, в лодке. Хотя все фантазии мастеров блекнут пред этой роскошнейшей картиной природы - живой, ослепительно прекрасной женщиной в белом платье.
- О чем задумалась? - спросил я, чтобы она пошевелилась.
Моника взглянула на меня и улыбнулась.
- Хорошо, правда? Я кивнул.
- Я вспомнила одну историю, которую якобы рассказывал Оскар Уайльд. В одном маленьком городе жил молодой человек. Он был поэтом. Каждый день он ходил гулять в одиночестве, а когда возвращался, усаживался в кабачке, и знакомые спрашивали, что он сегодня видел в пути. И он говорил, что когда шел через мост, видел в речке наяд и тритонов, а в лесной чаще танцевали фавны и крошечные эльфы. И каждый день он рассказывал людям свои сказки. Но вот однажды, когда он шел по мосту, он взглянул в реку и вдруг увидел, что там тритоны и наяды. Он пошел в лес - а там танцевали фавны и эльфы. Когда он вернулся в город и зашел в кабачок, его, как обычно, окружили друзья и спросили, что же сегодня он видел? Но он промолчал. Тогда они начали приставать к нему с расспросами. И тут он ответил: ничего.
Я помолчал, но все же спросил:
- И почему же тебе вспомнилась эта история? Ты полагаешь, что Арне - тоже поэт?
- Нет! - Она рассмеялась. - Я просто думаю, когда сам сочиняешь, легко рассказывать... А вот если представить, что твоя выдумка вдруг обернулась реальностью - тут-то и онемеешь!
- Значит, ты веришь, что здесь происходит нечто противоестественное? Сверхъестественное?
- Не знаю, чему тут верить или не верить... Но я чувствую, что надвигается какая-то беда. Когда сегодня я увидела Арне, его лицо, мне захотелось поскорее уехать домой. Да... Но что-то меня держит. Может быть, любопытство... Ах, Пауль, давай просто немножко отдохнем... Господи ты Боже мой, как же хорошо!..
- И про Лиззи! - присоединилась к ней Моника, пригубив бокал.
- Про Пале я знаю немногим больше, чем вы, - сказал Йерн. - Весьма загадочная личность. Насколько мне известно, он о себе ничего не рассказывает, за исключением того, что много лет прожил в Америке и вроде бы был там священником. Он не доверился даже собственной жене... А Лиззи я знаю довольно давно, около года. Грустная история... Родители умерли, когда ей было тринадцать лет. Сначала ее взяли к себе одни родственники, потом другие, потом третьи - странные люди! С одной стороны, общими усилиями они вырастили девочку, но с другой стороны - знаете эту манеру требовать благодарности за добро? Ей вечно давали понять, что каждое платьице, каждый кусок она получает из милости. Конечно, они небогаты, но эта душевная черствость меня поражает. В прошлом году я встретил ее в Лиллезунде у знакомых. Оказалось: она их племянница... Короче, Золушка наших дней.
- А мне показалось, она напоминает героинь Ибсена: создается впечатление, будто у нее какая-то тяжесть на душе... - заметил я. - Но выглядит, впрочем, очаровательно. Сколько ей лет, не знаешь?
- Двадцать один. Между прочим, она умница и очень интеллигентный человек. И давно нашла бы нормальную работу, если бы не ее родственнички...
- "Каждый гражданин, достигший восемнадцатилетнего возраста, имеет право самостоятельно принимать решение о начале трудовой деятельности", - не без удовольствия процитировал я. - "Норвежское право", параграф пятнадцатый, комментарий Рагнара Кнопа.
- Ну и что? Они ей все уши прожужжали про чувство долга перед родными, да про то, какие они все больные и немощные. Она по характеру мягкий, уступчивый человек, вот и жила как девочка на побегушках... И тут появляется Пале. Он ее увидел в продуктовой лавочке. Прошлой весной, в апреле. Поговорил с ней... и произвел на нее колоссальное впечатление. Она вообще очень впечатлительна. И чрезвычайно доверчива... И вот, он предлагает ей место - домоправительницы в его скромном холостом хозяйстве. И она соглашается ... Конечно, это был шанс встать на собственные ноги. Он побеседовал с ее родственниками, уломал их кажется, они клюнули на деньги. Короче, он вырвал ее из этой семьи. Она переехала на Хайландет. И вот, не прошло и месяца, как они уже женаты... Как видно, американский напор и американские темпы не чужды даже теологам.
Закончив рассказ, Карстен выпил свой бокал.
- Но видно же невооруженным глазом: этот Пале ее угнетает не меньше тех, прежних! - Моника высказала мои собственные мысли. - Она мне глубоко симпатична, но эта пара производит, по меньшей мере, странное впечатление. Она целиком и полностью от него зависит. Больше того, она явно под его влиянием. Когда-нибудь она очень пожалеет об этом замужестве... Мне, во всяком случае, этот Пале совсем не понравился. В нем есть что-то фальшивое, противоестественное - и потом, эти его отвратительные рассказы про сатанизм и черную мессу! Не говоря уже о наружности.
- А что? - с любопытством спросила Эбба.
- Старый сластолюбец! Представь себе карикатуру на развратного средневекового монаха...
Так мы болтали не более четверти часа, когда раздался стук в дверь. Йерн пошел открывать и через мгновенье возвратился в сопровождении Лиззи.
- Ты легка на помине, Лиззи! Мы как раз говорили о тебе и твоем муже... Садись, выпей с нами портвейна - это хорошо для астрального тела. Нет, пардон, я забыл вас представить: Лиззи Пале - Капеллен-Йенсен, Эбба и Танкред, супруги...
Пока Карстен подал еще бутылку, я отметил, что Лиззи беспокойна и возбуждена. В ее глазах появилось загнанное выражение, как у зверька, оказавшегося в ловушке. Карстен опекал ее по-отечески, усадил с собой рядом на софу и протянул наполненный до краев бокал.
- Ты устала, малышка? Или что-то случилось? Лиззи послушно выпила вина. Щеки ее быстро порозовели, в глазах появился блеск.
- Этот Рейн опять явился к моему мужу. Нет, это свыше моих сил! От него тянет холодом, вы представляете? Весь дом становится ледяным и пахнет сыростью... Нет, я не знаю, как объяснить! Я бы никогда не отважилась пожать ему руку! Мне кажется, он весь мокрый и скользкий, как рыбья чешуя... Я скорей убежала, как только он пришел.
Мне очень стыдно, но я ничего не могу с собой сделать... Это смешно, я понимаю... Но я ничего... Может, я сумасшедшая, Карстен? Объясни мне... Ты всегда так хорошо говоришь... Извините меня, я всегда бегу к Карстену, он так добр, он так хорошо на меня действует...
- Что вы говорите? Неужели наш друг Карстен может действовать на людей успокаивающе? - спокойная улыбка Танкреда разрядила наше замешательство. - Вот тебе, Эбба, какие на свете случаются чудеса. А я-то считал, что это вранье, будто есть люди, которые прекрасно себя чувствуют и могут уснуть в комнате ужасов у мадам Тюссо.
- Так этот Рейн не прекратил своих посещений? - спросил я. - Видно, он знает слишком уж много старых легенд. Будем надеяться, что он скоро выдохнется!
- Я не имею понятия, о чем они говорят между собой, - снова заговорила Лиззи, но теперь чуть спокойнее. - Я никогда не слушаю, и потом, они ведь закрывают дверь. Они там сидят очень подолгу. А вы знаете, я ведь ни разу не слышала чтобы он что-то сказал! Пока я не уйду из комнаты, он вообще не раскрывает рта. Ах, нет, однажды я все-таки слышала его голос - через стену... В самый первый раз, когда он к нам явился...
- А что он сказал? - спросили одновременно мы с Моникой.
- Какой-то пустяк... Но я почему-то ужасно перепугалась! Он сказал... Я услышала только обрывок фразы: "СОЙТИ НА БЕРЕГ"... У него такой хриплый, пришептывающий голос. Мне почему-то стало так плохо, так тяжело, что я ушла из столовой, заперлась у себя в комнате и легла. Я решила, что я заболела. Представляете, такая глупость! И вот он приходит - два раза в педелю, - и каждый раз, каждый раз мне так плохо...
- Лиззи, скажи нам, а как у тебя сейчас с мужем? - ласково спросил Йерн, обняв ее за плечи. - Между вами все хорошо?
- Все хорошо, все просто прекрасно! - сказала она и выпрямилась, теперь она говорила, как примерная ученица. - Благодаря моему мужу, благодаря его помощи я стала самостоятельным человеком. Я... Но мне кажется, он от меня что-то скрывает. Это трудно объяснить, наверное, он считает, что я еще слишком молода, чтобы понять его мысли... Но мне неприятно знать, что он мне не доверяет. Он что-то от меня прячет...
Лиззи опустошила бокал. Мое любопытство было крайне возбуждено, но я колебался: удобно ли ее расспрашивать? Танкред тоже молчал, он глядел заинтересованно и явно ждал продолжения. И Лиззи стала рассказывать:
- У нас в доме, наверху, есть небольшая комната, в которую я ни разу не входила. Муж сказал, что там совершенно прогнили половицы, можно ступить на гнилую доску, и все обрушится. В общем, он запретил мне туда входить. Но странно, что сам он туда ходит и, главное, всегда запирает дверь. А мне почему-то нельзя туда даже заглянуть. Я его очень уважаю, я прекрасно понимаю: кто он - и кто я... И я стесняюсь его расспрашивать. Он говорит: "Из всех женских пороков самый невыносимый - это любопытство"... Карстен, можно мне еще немножко вина?
Карстен наполнил ее бокал, она сделала еще глоток, и мне бросилось в глаза, какие у нее тонкие, худые и бледные руки. Если бы я был художником, я бы взял эти руки как образ человеческой слабости. Исполненный жалости и сочувствия, я отвел глаза. Она продолжала:
- Дело в том, что он ходит туда ночью. И этого я тоже не понимаю, но боюсь спрашивать... Я как-то не спала - я вообще очень плохо сплю - и впервые услышала... У нас спальни рядом, и я услышала, что муж поднялся и куда-то пошел. Ключи звякали. Было около двух часов. Муж пошел наверх, открывал дверь ключом, значит: это была именно та дверь. Остальные не заперты... И потом очень долго было тихо. Я лежала и думала: может, ему не спится и он решил поработать, почитать, просто подумать в тишине? Но почему не в кабинете? Ну, пусть - просто так, ничего... В кабинете он работает днем, а сейчас ему захотелось побыть именно там. Мне совсем расхотелось спать, я ждала очень долго, часов в пять я уснула. Утром я хотела его спросить, но подумала: как-то неловко... Не дай Бог, он решит, будто я за ним шпионила. Он такой внимательный, заботливый - а я отвечу ему черной неблагодарностью? Пусть поступает, как считает нужным, а я не должна совать нос, как... Но мне все равно очень больно и обидно. Тем более, что, оказывается, он довольно часто там сидит по ночам. И ни разу мне ни словом не обмолвился - а меня это просто терзает...
Лиззи сделала еще глоток. Она раскраснелась и замечательно похорошела. Видно, ей было полезно поделиться своей тайной заботой. Она вздохнула и с улыбкой произнесла:
- Какая же я эгоистка! Простите меня, пожалуйста... Все мои проблемы не стоят выеденного яйца, и вообще, я так разоткровенничалась... Это очень нехорошо с моей стороны. Карстен, я кажется опьянела!..
***
Через час мы собрались уходить, а Лиззи осталась. Карстен был трогательно нежен и, думаю, ей хотелось поговорить с ним наедине.
- Кажется, наш писатель весьма заинтересован рассказами милой малютки, снисходительно улыбаясь, заметил Танкред по дороге домой. - По-видимому, он надеется на интересный материал. Этот Пале, должно быть, и впрямь редкий зверь. На месте Йерна я назвал бы рассказ "Тайна старого чердака".
Эбба взглянула на Монику, и обе женщины расхохотались.
- Танкред! - воскликнула Эбба. - Какой же ты все-таки милый! Нет, дорогой, новое произведение нашего писателя будет называться "Треугольник" I А Моника добавила:
- И это будет не рассказ, а роман!
Надо признать, для меня это дамское наблюдение оказалось не меньшей неожиданностью, чем для Танкреда. Мы переглянулись, пожали плечами и, как мне кажется, подумали об одном и том же: "Ах, эти женщины! Вечно им мерещится любовь..." Через некоторое время Танкред сказал:
- Наверное, я плохой психолог, но не в том суть... По правде говоря, мне бы очень хотелось познакомиться с господином Пале. Его ночные бдения на чердаке выглядят весьма интригующе.
- Возможно, он предается там юношескому пороку, - проговорила Эбба с серьезным видом.
- Да! И держит там самую большую порнографическую библиотеку Норвегии! весело поддержала Моника, - Я же говорю: он противный!
Танкред сорвал травинку и, пожевав ее, выбросил:
- Нет, этот таинственный иностранец меня определенно интересует. Бог его знает, не связан ли он каким-то образом с тем, что происходит в "пиратском гнезде"? Арне купил дом в феврале, а Пале появился весной... Да, непременно нужно как-то проникнуть на этот чердачок. Непременно! Но как? Вот премудрость, которая не снилась гамлетовским мудрецам...
***
Вечером мы все собрались в гостиной. Йерн пришел к нам, отвечая визитом на визит, и Арне возвратился из Лиллезунда. После ужина мы решили сыграть в карты. Остановились на покере. Хозяин дома принес виски и содовую, и мы углубились в благородную азартную игру.
О лимите не договаривались, но поначалу ставки были маленькие, и все играли осторожно. Потом Арне попытался пару раз вздуть ставки, но, как выяснилось, он блефовал. Выигрывал Йерн, он сгребал свои выигрыши с важной ухмылкой всезнайки.
Арне продолжал проигрывать. Ему постоянно не везло, но он не бросал игры. И блефовал все грубее и заметнее. "Забавно, - подумалось мне, - как он слаб в покере. Я бы скорее предположил обратное..."
Снова сдали карты. На этот раз у меня было два короля. Я прикупил три карты и получил еще короля.
- Сколько тебе карт, Арне?
- Ни одной.
Арне глядел на нас сфинксом. Боже, неужели он думает нас убедить, будто у него эдак сразу "стрит" или "флеш"? Знаем мы эти штучки! Я сказал, что готов открыть карты, предложив десять крон. Эта партия должна была стать моей.
- Ставлю на пятьдесят больше, - твердо сказал Арне и подвинул через стол кучу жетонов. Остальные спасовали.
- Ты у нас человек богатый, - сказал я. - Что тебе стоит потерять пару-другую зелененьких... Еще пятьдесят, господин директор!
- И еще сто.
Его ответ последовал незамедлительно. Кучка жетонов на столе превратилась в пирамиду Хеопса.
- Я хочу посмотреть! - категорически потребовал я. - Я абсолютно уверен: двух "двоек" у тебя нет! Если опять блефуешь, я тебя заранее прощаю. Можешь тогда не "вскрываться". Капитулируй, мой дорогой, и получишь пять крон в утешение!
Исполненным достоинства жестом Арне выложил на стол четыре карты. Это были валет, девятка, восьмерка и семерка бубен.
- Удвоим? - спросил он.
Я посмотрел ему в глаза. По-моему, он судорожно пытался сохранить хорошую мину, как неуклюжий "медвежатник" пытается изображать элегантного Арсена Люпена, когда его застукали перед вскрытым сейфом. Подобные предложения, кстати, почти всегда свидетельствуют о слабости игрока.
- Удвоим! - заявил я. - Ну, Арне, теперь держись! Выкладывай последнюю. У меня три короля.
С широчайшей ласковой улыбкой он выложил на стол десятку треф.
Да! Это был блистательный разгром! Мастерски проведенный удар психологически подготовленный и подогретый целой серией обманных маневров. Директор компании "Мексикан Ойл лимитед", без сомнения, умел играть в покер. А мне, дураку, надо впредь серьезнее относиться к безобидной игре для малолеток. За несколько минут я проиграл сумму, которую средний норвежский служащий получает за два месяца работы.
Арне собрал карты.
- Ну что ж, - сказал он, - а теперь предлагаю новую игру! Новую азартную игру! И ставкой будут не деньги, а... нервы!
- Арне, это нечестно! - возразил я. - Ты меня разорил и отказываешь мне в реванше...
- Насчет своих финансов можешь не волноваться! - Арне взял новую бутылку виски, налил всем и сделал большой, полновесный глоток, - Твой проигрыш будем считать скромным авансом, а остальное за мной, в день получки... Нет, сейчас мы с вами сыграем в другую игру. Только вот нашим дамам я, к сожалению, вынужден заявить: на сей раз мы играем без вас. Я не противник эмансипации, как вы знаете, но есть еще на нашей старушке-Земле белые пятна, есть еще заповедные уголки, где мужчины остаются мужчинами и где ценится воинская доблесть!.. Пью за Джека Лондона!
Он выражался высокопарно - верный знак того, что алкоголь прибрал его к рукам. В подобном шекспировском настроении он обычно приступал к сценическим эффектам. Я насторожился. Выдерживая актерскую паузу, Арне встал и подошел к камину; камин, кстати, был облицован чудесными голландскими изразцами с изображением маленьких ветряных мельниц.
- Ну, скажи толком, что за игра? - не вытерпела Эбба. - И почему это нам, девочкам, нельзя в нее играть?
Арне повернулся к нам лицом, теперь он оперся спиной о каминную полку и засунул руки в карманы:
- Вам, девочкам, нельзя потому, что это опасно. Тут надо иметь стальные мускулы и железные нервы... Нас четверо здоровых мужиков, наши нервы и мускулы, по-моему, в полном порядке. И вот, я предлагаю: пусть каждый получит свой шанс разобраться, что же происходит в этом доме. Нам известно, что призрак предпочитает желтую комнату. Предлагаю: пусть каждый проведет в этой комнате одну ночь. Поодиночке.
- Зачем поодиночке? - воскликнул я. - Можно устроиться там всем вместе! Это же было бы...
- Безопаснее, да? Разумеется, друг мой Пауль, разумеется. Однако вряд ли мы тогда что-нибудь увидим. Насколько я знаю, привидения не любят больших сборищ. Они боятся, что кто-то, смеху ради, пощупает саван или сунет им палец в глаз, да мало ли что? Короче, я считаю: лишь действуя поодиночке, мы действительно имеем шанс схватить врага за хвост. Ну и к тому же чисто спортивный интерес. Я ведь сказал: предлагаю игру, состязание нервов!
- По-моему, идея превосходная! - поддержал его Йерн. - Пора уже подойти к делу серьезно. И вам, материалистам, пора бы сокрушить ваши железобетонные устои.
- Ты полагаешь, Арне, мы должны вступить в схватку с пиратским капитаном безоружными? - спросил Танкред. - Вооружив, так сказать, сердце мужеством? Или ты намерен экипировать нас святым распятием?
- Нет, я думаю, небольшой "браунинг" окажется уместнее. У меня есть пистолет. Можно его положить на тумбочку или под подушку. Годится? Ну, что, играем? Тогда, господа, предлагаю определить очередность.
Но тут запротестовала Эбба:
- Нет, я совершенно не понимаю, почему вы тогда исключаете меня? Я стреляю не хуже вас, у меня призы по стрельбе из пистолета, и уж во всяком случае я не боюсь никаких пиратов! Я категорически настаиваю...
- А я категорически запрещаю, - прервал ее Арне. Он снова уселся за стол и стасовал карты. - Это будет чисто мужская игра.
Он разложил карты веером и сказал:
- Будем тащить по одной. Самые сильные - пики, потом пойдут бубны, черви и соответственно... Кто вытащит самую слабую карту, ночует сегодня. И так далее. Пауль, начинай!
Видно, я был здорово навеселе: затея показалась мне очень забавной. Просто уму непостижимо, как можно расхрабриться в подпитии. Самый трусливый червяк после тройного виски становится Цезарем и готов перейти любой Рубикон.
И все же я ощутил несомненную радость, удостоверившись, что вытащил короля пик. Арне перевернул карту. Это была двойка треф.
- Ну, ниже некуда! - вздохнул он. - Стало быть, право первой ночи за мной.
Йерну досталась четверка бубен, а Танкреду - валет той же масти, и Арне подытожил результат:
- Иными словами, я справляю новоселье сегодня, Йерн ставит оккультные эксперименты завтра, Каппелен-Йенсен послезавтра изучает оставленные всеми нами следы, а Рикерт завершает экспедицию. Таким образом, Пауль, завещаю тебе устроить нам пышные похороны, если каждый из нас, в свою очередь, будет найден в постели испустившим дух от страха.
После продолжительного молчания - а она промолчала почти весь вечер вдруг вмешалась Моника, и голос ее прозвучал встревоженно и трезво:
- Ваша затея мне совершенно не нравится. Эти детские игры могут закончиться весьма плачевно. Никто не поручится. - Значит, два голоса "против" и четыре - "за"! - перебил ее Арне. Наш план принят, господа.
Танкред его поддержал:
- Я полностью солидарен с нашим гостеприимным хозяином. У нас, как во всех европейских парламентах, голоса оппозиции в расчет не принимаются. Нас ждет увлекательная игра и я надеюсь, за эти четыре ночи мы значительно продвинемся к разрешению задачи.
- Вы продвинетесь, - кивнул Йерн, - и к решению задачи, и к сумасшедшему дому.
Глава 7
ДРУГАЯ ИГРА - ПОД ДОЖДЕМ
На другое утро, когда я примерно в половине десятого спустился вниз, в гостиной царила милая атмосфера подготовки к завтраку. Эбба и Моника, обе хорошенькие и деловитые, накрывали на стол, утренние лучи августовского солнца ласкали ломти холодной телятины, скользили по масляным спинкам сардин и зажигали золотистые огоньки в вазочке с абрикосовым конфитюром. Танкред устроился в кресле у камина со старым номером какой-то американской газеты в руках.
- Бог в помощь! - произнес я. - Как я вижу, наш хозяин еще не появился. Кто-нибудь скажет мне: он еще жив?
- О да, дорогой, - ответила Эбба. - Я собственными ушами слышала, как он возится в своей комнате ужасов. Он там заперся. Я постучала, спросила, как дела? Он сказал, скоро придет. Значит, он жив. Правда, голосок у него немножко сиплый.
- Пить надо меньше, - проговорила Моника, - и курить тоже. И не выдумывать всякой ерунды. А вообще, он у нас очень заботится о своей внешности, не меньше парижских кокоток. И ни за что не покажется на людях, пока его физиономия не обработана лавандой... А вот и он!
Дверь распахнулась и появился Арне. Надо сказать, он выглядел ужасно: глаза ввалились, в лице ни кровинки - куда подевался вчерашний загар? И весь он был какой-то деревянный.
Я спросил:
- Ну, как ты? Что-нибудь случилось? Или ты нездоров?
Он покачал головой:
- Да нет, ничего особенного. Просто всю ночь не мог заснуть. Совершенно нечего рассказывать. Я голодный как волк. Давайте завтракать.
За столом все молчали. Арне сидел мрачный, с непроницаемым и застывшим лицом. Он двигался машинально и глядел прямо перед собой, постукивая ножом по яичной скорлупе, угодил пару раз по подставке, но, кажется, этого не заметил. Я старался на него не смотреть. Молчание становилось тягостным.
К счастью, его нарушил Танкред:
- Иными словами, первая ночь не принесла ничего, кроме разочарований. Никаких явлений, никаких звуков? Я уж не говорю о том, что никаких сенсаций для газет?
- Ничего подобного. Ничем не могу тебя порадовать. Абсолютно спокойная ночь. Все Тихо, как в могиле. Пожалуй, ты знаешь, именно тишина раздражает... Кажется, ты оглох... И потом, очень было душно - наверное, к дождю.
По-моему, Арне вовсе не так уж хотелось есть: он одолел яйцо, вяло сжевал два маленьких бутерброда и, не допив кофе, вытер салфеткой рот.
- Я прошу прощения, - произнес он, - мне придется снова съездить в Лиллезунд. Надо связаться с архитектором и подрядчиком... Дела! Я понимаю, хороший хозяин не должен бросать гостей на произвол судьбы, но - увы! Так что развлекайтесь пока самостоятельно. До скорого!
Эбба с Моникой отправились после завтрака погулять, а мы с Танкредом уселись перед домом на солнышке покурить. Он снова раскрыл американскую газету.
- Что ты там раскопал? - поинтересовался я:
- Очень любопытная газетенка. Датирована двадцать девятым марта. Видимо, Арне прихватил ее с собой из Осло еще тогда. Очень и очень занятная газета... На, посмотри.
Сперва я не понял, что уж там такого любопытного. На первой полосе громоздились крикливые американские заголовки про убийцу из Оклахомы, про нацистских бандитов в Германии, про последние заявления генерала Франко и про то, что президент Карденас заморозил иностранные нефтяные инвестиции в своей стране.
- Ну, и что? - спросил я. - Все как обычно. Не понимаю, что тебя заинтересовало?
- Посмотри четвертую страницу, внизу. Я открыл четвертую страницу и обнаружил большую заметку под следующим заголовком:
"КРУПНЕЙШИЙ НОРВЕЖСКИЙ БИЗНЕСМЕН КУПИЛ ДОМ С ПРИВИДЕНИЯМИ!"
Давалась весьма лестная характеристика Арне и его положения в деловых кругах, далее шла краткая версия легенды о старом пирате и, наконец, описание планов Краг-Андерсена о переустройстве "пиратского гнезда" с целью его превращения в фешенебельный морской курорт для избранных.
- Фантастика! - вырвалось у меня. - Черт побери! Но каким образом маленькая деревенская новость вдруг попадает в крупную американскую газету?
- Чудачок! Такими вот "сенсациями" питаются газеты всего мира. И не надо забывать, что наш Арне и впрямь "крупнейший норвежский бизнесмен". У него есть хорошие связи во всех больших странах, и, разумеется, у него есть свои связи и в прессе.
- Но к чему такая спешка? Ведь еще ничего не готово...
- Ах, мой милый! Видно, ты недооцениваешь страсть нашего друга к славе. Положение обязывает... Да и по сути это, наверное, прелюдия к будущей крупной рекламной кампании. Но сейчас меня особенно интересует одна вещь... А вот и наши дамы! Мне нужно на почтамт. Эбба, пойдешь со мной?
- Постой; ты же хотел что-то сказать! Они уходили, а я оставался в недоумении.
- После, Пауль, чуть позже! Мне нужно позвонить в Осло.
Моника подошла ко мне. На ней было белоснежное платье. Впервые после приезда на Хайландет мы с ней оказались вдвоем.
- Ну, что мы будем делать? - спросила она, улыбаясь, - Давай покатаемся на лодке.
- Погода, по-моему, портится, - возразил я. - Взгляни-ка вон туда...
На горизонте над морем появились темные мохнатые тучи.
- Ну и что? Боишься промокнуть? - в ее словах мне послышался вызов, который чуть вспыхнул и снова погас, потому что она попросила:
- Ну, пожалуйста, Пауль, поедем! Мне очень хочется!
Мы спустились вниз к сходням, взяли старую моторку и отчалили. Я сидел у руля, а Моника, свесившись через борт лодки, опустила руку в зеленую воду. В этом белом наряде, с опущенной рукой, она походила на большого, прекрасного лебедя из сказки Андерсена. Ветер играл ее мягкими светло-каштановыми волосами, мне было видно ее маленькое розовое ухо. Если бы я был художником или скульптором, я изобразил бы ее вот такой, в лодке. Хотя все фантазии мастеров блекнут пред этой роскошнейшей картиной природы - живой, ослепительно прекрасной женщиной в белом платье.
- О чем задумалась? - спросил я, чтобы она пошевелилась.
Моника взглянула на меня и улыбнулась.
- Хорошо, правда? Я кивнул.
- Я вспомнила одну историю, которую якобы рассказывал Оскар Уайльд. В одном маленьком городе жил молодой человек. Он был поэтом. Каждый день он ходил гулять в одиночестве, а когда возвращался, усаживался в кабачке, и знакомые спрашивали, что он сегодня видел в пути. И он говорил, что когда шел через мост, видел в речке наяд и тритонов, а в лесной чаще танцевали фавны и крошечные эльфы. И каждый день он рассказывал людям свои сказки. Но вот однажды, когда он шел по мосту, он взглянул в реку и вдруг увидел, что там тритоны и наяды. Он пошел в лес - а там танцевали фавны и эльфы. Когда он вернулся в город и зашел в кабачок, его, как обычно, окружили друзья и спросили, что же сегодня он видел? Но он промолчал. Тогда они начали приставать к нему с расспросами. И тут он ответил: ничего.
Я помолчал, но все же спросил:
- И почему же тебе вспомнилась эта история? Ты полагаешь, что Арне - тоже поэт?
- Нет! - Она рассмеялась. - Я просто думаю, когда сам сочиняешь, легко рассказывать... А вот если представить, что твоя выдумка вдруг обернулась реальностью - тут-то и онемеешь!
- Значит, ты веришь, что здесь происходит нечто противоестественное? Сверхъестественное?
- Не знаю, чему тут верить или не верить... Но я чувствую, что надвигается какая-то беда. Когда сегодня я увидела Арне, его лицо, мне захотелось поскорее уехать домой. Да... Но что-то меня держит. Может быть, любопытство... Ах, Пауль, давай просто немножко отдохнем... Господи ты Боже мой, как же хорошо!..