Беседа не клеилась. Йерн скоро стал клевать носом. Наконец, он зевнул и произнес:
- Что-то я устал... Ужасно спать хочется! Пойду-ка я в коечку... Спокойной ночи всей честной компании... Да! Мне нужна ваша помощь.
Он вытащил из нагрудного кармана маленький конверт и осторожно достал из него что-то невидимое: как оказалось - три человеческих волоса. Затем из конверта было извлечено несколько полосок бумаги, с одной стороны на них был слой клея.
- Я попрошу вас, когда я запру дверь, сделать вот что: эти три волоса надо приклеить бумажками так, чтоб они как бы опечатали дверь снаружи. Один под другим, с промежутком в один сантиметр. Понятно?
Карстен в своих чудачествах становился смешон. Арне иронически усмехнулся, а я спросил:
- А это-то зачем?
- Не будь наивным, - ответил вместо него Танкред, - Элементарная магия. Ученые древнего Вавилона всегда опечатывали двери человеческими волосами, правда, Карстен? И что вам, в конце концов, не нравится? Мы сможем проверить, не удрал ли наш ученый друг со своего поста. А если кто-то Проникнет к нему через дверь, наша печать это покажет. Отличная идея.
Короче, мы проводили Карстена наверх. Его так разбирал сон, что он с трудом разделся и рухнул в постель, как подкошенный, и когда мы закончили "опечатывать" дверь, из комнаты уже доносился громовой храп.
***
Той ночью меня опять мучил кошмарный сон. Сначала все было прекрасно, мне снилось, что мы с Моникой снова одни на острове. Была ночь, на море полный штиль, вода серебрилась и мерцала в ясном лунном свете. Мы сидели, обнявшись, и шептали друг другу разные слова. Я увидел у нее на шее маленький золотой медальон на цепочке. Я открыл медальон, надеясь найти там свой портрет, но там почему-то было изображение вставшей на дыбы лошади. Я спросил:
- Почему у тебя в медальоне лошадь? В глазах у нее появился испуг.
- Лошадь? - недоуменно прошептала Моника. И вдруг раздалось громкое ржание, очень громкое, заполнившее собой все ночное пространство. Моника тоже ужасно закричала. - Пауль! Смотри! Как это?! Она вцепилась в меня обеими руками и кричала во весь голос. Я обернулся и увидел за своей спиной Пале.
Его лицо в лунном свете блестело, как металлическое.
- Я не помешал? - спросил он мягко, но голос его раздавался гулко, словно в пещере. - Вы слышали лошадь? Необыкновенное нервное животное. Взгляните вон туда!
- И он указал на море. Там по яркой морской глади прямо на наш остров несло лошадиный труп. Морда коня с разинутой пастью торчала кверху, оскалив огромные зубы - отвратительное, ужасное зрелище!
- Вам не кажется, что они как-то связаны с самим сатаной? - гулко и страшно звучал голос Пале. - Почему в народных повериях у черта обязательно есть лошадиные копыта?..
Я проснулся. Зажег спичку и взглянул на часы: половина второго. Я попытался успокоиться и повернулся на другой бок. Но нет! Этот абсурдный сон вспоминался во всех деталях. Тогда я попробовал сосредоточиться и объяснить себе, что это было. Ясно, мне приснились обрывки того, что случилось в реальности за этот день, грубая мешанина кадров из кинопленки, безумный монтаж эпизодов, вырванных из естественного контекста и приправленных собственной фантазией. Кстати, я вспомнил: у Моники в самом деле был золотой медальон, маленький медальон на цепочке. Кажется, я целовал его - мои губы запомнили его лучше, чем глаза. Ну, и что, это значит?
Беспокойство не покидало меня. Я дышал тяжело и неровно. Окно было распахнуто, и в комнате, в общем-то, хватало воздуха. Но спать решительно не хотелось. Я встал, накинул халат, подошел к окну. Была тихая, звездная, очень спокойная и красивая ночь, кусты крыжовника под окном слегка шуршали, покачиваясь, как пожилые сплетницы.
И тут - как продолжение сна - послышалось конское ржание: резкий, звонкий, тревожный звук. "Вот, чертова скотина!" - мысленно выругался я. Конюшня была видна из моего окна, я хорошо видел ее дверь и стену с окошком - там не было ни души. Может, старой лошадке тоже снятся кошмары? Во всяком случае, я подумал, что весь мой сон мог накрутиться на этот реальный звук. Успокоенный, я вернулся в постель. Потом я уснул и проспал до утра без всяких сновидений.
Утром, когда я еще брился, вошел Танкред.
- Пойдем взглянуть, как там наш вавилонский мудрец? - спросил он. Я ополоснул лицо и отправился вместе с ним по коридору.
Перед дверью в желтую комнату мы остановились. Танкред внимательно осмотрел три волоска.
- Магическая печать в порядке, - констатировал он. - Стало быть, ночью дверь не открывали. Эй, Карстен! Ты там живой?
Нам никто не ответил. Сердце мое от ужаса дернулось и заколотилось прямо в ушах: неужели Танкред нажал на ручку. Мы вошли.
Йерн неподвижно лежал на спине, глаза его были закрыты, Я бросился к кровати и схватил его за плечо, он что-то буркнул, повернул голову - Слава Богу! Мои ужасные подозрения не оправдались! Я слегка потряс его.
Он приоткрыл глаза.
- А, это вы!.. - проворчал он, с трудом шевеля языком. - Уже утро?.. Вы что?..
Ни Танкред, ни я не ответили. Остолбенев, мы стояли рядом с кроватью, не отрывая изумленных глаз от пола. Потом я услышал, как Танкред произнес:
- Ты все проспал, соня! Ты упустил главное событие в твоей жизни! Протри глаза и смотри, бестолочь!
Йерн уселся и посмотрел на пол. "Он не мог сдержать изумленного возгласа!" - как выразился бы сам Карстен Йерн, описывая эту сцену в своем романе.
На полу, вокруг кровати ясно виднелась цепочка следов, грязных следов от довольно больших подошв.
Несколько раз огибали они начерченный красным пентакль и вели к окну. А у окна стояли в полуметре друг от друга тяжелые сапоги капитана Корпа - носками к стене, будто там, у окна, широко расставив ноги, стоял невидимый старый пират и смотрел на море.
Танкред подошел к окну, внимательно осмотрел сапоги, сравнил их подошвы со следами по полу. Разумеется, они в точности совпадали. Потом он потрогал пальцем кожу и лизнул свой палец.
- Они совсем мокрые! - сообщил он. - И соленые. Кажется, эти сапожки самостоятельно прогулялись, хлебнули морской воды, а потом вернулись и топали тут, вокруг тебя...
- Однако обратите внимание: ни одного отпечатка внутри пентакля? радостно провозгласил Карстен. - Он бродил вокруг, но не смог войти внутрь пентакля. Он не смог пройти сквозь магическую стену! Вот что такое старые добрые заклинания! Эх, если бы вы что-нибудь понимали. Ах, я болван! Как же я мог проспать?! Нет, это непостижимо... Такое бывает раз в жизни - и все проспал!
Мы подождали, пока он оделся, и позвали остальных. В очередной раз придирчиво осмотрели всю комнату, и снова безрезультатно. Арне потащил меня в соседнюю коморку:
- Как ты думаешь, - спросил он тихо, - Йерн не мог сам это подстроить? Чтобы продемонстрировать нам свои "старые добрые заклинания" в деле?.. Своего рода - ложь во спасение?..
- А как он мог это сделать? Наша "печать" на двери была в целости и сохранности, я гарантирую. Окно тоже было закрыто...
- Я как раз про окно и подумал. Если он вылез в окно с этими сапогами, окунул их там в море и забрался обратно? Закрыл за собой окно... Не забудь, он все-таки писатель! Голова у него работает...
- Если бы он был акробатом, а не писателем! От окна до земли чуть ли не шесть метров! Он что, умеет ходить по вертикальной стене?
- А по канату?
- Он что, - скалолаз? И где он, по-твоему, спрятал свои канаты, крючья, что там еще? Арне вздохнул:
- Ну, не знаю... Придется мне капитулировать. Вступаю в Общество парапсихологов. Завтра поеду и вступлю.
За завтраком разгорелся жаркий спор, в котором, к сожалению, не родилось истины. Танкред и Эбба безуспешно пытались пробиться сквозь частокол вопросов, их "кто, что, как и почему" повисали в воздухе. Йерн погряз в унылых самобичеваниях и недоумении по поводу своей непростительной сонливости, а я от души обрадовался, когда Арне сумел положить конец переливанию из пустого в порожнее, предложив пойти купаться. Погода с утра была превосходная, и морские ванны, бесспорно, пошли бы нам на пользу. Предложение было встречено общими рукоплесканиями.
Мы улеглись на согретое солнцем скальное плато и расслабились. В ласковом лазурном море даже рифы не производили впечатления чего-то опасного, угрожающего, они сверкали в воде как косяк селедок. Природа казалась довольной и благостной, словно Господь Бог в день седьмой. Прелестные маленькие волны ласково лизали берег. Ночь хитра и обманчива, подумалось мне, день - открыт, он правдив и искренен. Все эти ночные страхи - обычная человеческая глупость, честное слово: глупо бояться природы, нашей доброй, снисходительной матери... Нет, подставим-ка лучше живот теплому солнышку...
- Сюда кто-то идет! - сказала Эбба.
Я поднял голову. В самом деле, по скалистому берегу широким решительным шагом шел человек. Без сомнения, он двигался к нам.
Он был одет в черное, как на похоронах. На голове у него была широкополая плоская шляпа, тоже черная - такие шляпы в восьмидесятых годах прошлого века носили художники. На запястьях виднелись длинные твердые манжеты, которые ему приходилось периодически поправлять, что придавало комическую неправильность его энергичному маршу. Когда он приблизился, я смог разглядеть его лицо: очень узкое, заканчивающееся длинным, острым подбородком, с близко посаженными темными глазками под насупленными бровями. Нос незнакомца торчал, словно птичий клюв - тоже острый и длинный, а бледные узкие губы то казались прямым карандашным штрихом, а то превращались в сморщенный забавный кружочек, словно край воздушного шарика, схваченной крепкой ниткой.
- Что это за пугало? - хихикнула Эбба.
- Местный Савонарола, спаситель Хайландета, - проговорил Арне, поправляя темные очки. - Пастор Флателанд. Ну, сейчас он задаст нам перцу!
Пастор взобрался к нам на плато и выпрямился. Его тень накрыла лицо Арне и длинные ноги Танкреда.
- Я слышал, что вы отказались вернуть имение за ту же сумму Эйвинду Доруму? - заявил он, не здороваясь.
Пастор явно старался говорить литературным норвежским языком, но местный выговор все же давал себя знать.
- Совершенно верно, - сказал Арне. - Состоявшаяся сделка не имеет обратной силы - золотое правило бизнеса.
- Но я настоятельно... прошу вас в данном случае нарушить правило. Обращаясь к вам, я действую от лица... да, от лица всего населения.
- Весьма сожалею, но вынужден вам отказать.
- Вы по-прежнему упорствуете в своем намерении устроить в этом доме летний бордель?
- Вы, вероятно, хотите сказать "летний отель"? - с любезной улыбкой осведомился Арне. - Ах, эти иностранные словечки, их так легко перепутать! Да, господин Флателанд, я не отказался от своего намерения. А вы не находите, что пора уже слегка проветрить это затхлое гнездышко?
- Вы упорствуете в своем намерении и не хотите прислушаться к взывающему гласу?
- Будьте уверены, не хочу.
- Но ведь в таком случае вы навлечете проклятие на весь Хайландет, вы накличете беду, способную пасть на голову невинных! Вы отдаете себе в этом отчет? Неужели вы не видите, что превращаетесь в посланника дьявола, в орудие Левиафана?
Голос его нарастал и обнаружил недюжие резервы. Можно было представить, какой популярностью пользовался этот пастор. Его голос во время молитвы, должно быть, звучал как могучий орган или большой оркестр с трубами и барабанами. Медленным крещендо он продолжал:
- Я не только думаю о разврате, который расцветет в этом летнем отеле, обо всех искушениях плоти, кои коренятся в подобного рода современных курортах, где теряют стыд и обнажают свое тело. (Он одарил строгим взглядом Эббу и Монику.) Я не только думаю о пьянстве, азартных играх и непотребной брани, кои, несомненно, воспоследствуют. А возможно еще и танцы в обнимку и богомерзкие кинофильмы? Я знаю, как опасны семена дьявола, как страшны они даже для набожных кротких душ, какой дьявольской силой обладает соблазн греха даже для моих бедных овечек - сестер и братьев нашей святой общины. Вавилонская блудница возжелала осквернить наш Хайландет! Мы будем обороняться! Мы выступим в крестовый поход против новой чумы! Но я думаю не только об этом...
Господин Флателанд сделал паузу, чтобы поддернуть свои нелепые манжеты. Он, разумеется, чувствовал у себя за плечами не только своих кротких овечек" но и самого Господа Бога. Его правая рука поднялась к небесам драматическим жестом и последовал, так сказать, завершающий аккорд - фортиссимо:
- Я думаю об иных сатанинских силах, кои будут тут неминуемо выпущены на свободу, как только вы приступите к осуществлению своих богомерзких корыстных планов. Нам известно, что в этом доме уже разбужены темные силы. Сестра Мария свидетельствует о том, что творится за этими стенами. И скоро, очень скоро вы восплачете, но ваш скрежет зубовный не сможет разжалобить небо! Море вышвырнет на берег своих мертвецов, и живые позавидуют мертвым! Нет, мы не станем смотреть, сложа руки, как неразумные, грешные люди играют с огнем! Братья! Услышьте мой голос! Взгляните в свои бедные заблудшие души! Одумайтесь! Это великий, опаснейший грех - искушать силы зла...
Арне удобно лежал на спине, положив на живот руки.
Во рту у него торчала сигарета.
- А позвольте спросить, господин Флателанд, сами-то вы не имеете тут личных интересов? Похоже, вы с Дорумом организовали тайное акционерное общество "Норвежский пиратский дом"?
Пастор умудрился скорчить еще более строгую гримасу.
- Ни в коем случае. Я лишь ссудил бедного Дорума деньгами, чтобы он смог предложить вам полную сумму. Я в последний раз спрашиваю: Арне Краг-Андерсен, вы готовы дать сделке обратный ход?
- Позвольте, господин пастор, и мне задать вам еще один, последний вопрос! Господин Флателанд, ваше имя случайно не Александр?
- Да... Ну, и что?
- В таком случае, я хотел бы ответить, как Диоген:
Александр, будь так добр - отойди в сторону, не загораживай солнце! У вас, милый Флателанд, особый дар отбрасывать черные тени!
Пастор непроизвольно сделал шаг в сторону - неловкое, очень смешное движение, как у начинающего танцора. Наша смешливая Эбба не выдержала и громко расхохоталась.
На бледных щеках Флателанда вспыхнули два темно-красных пятна. Его черные глазки зажглись ветхозаветным гневом. В этот миг он выглядел просто великолепно.
- Кто поносит слугу Господа, оскверняет и самого Всемогущего! - грянул его необыкновенный голос. - И это не останется безнаказанным, нет, не останется! И как сказано в Псалме Давида: Излей на них ярость Твою, и пламень гнева Твоего да обымет их, жилище их да будет пусто, и в шатрах их да не будет живущих! Псалом шестьдесят восемь, стих двадцать пять - двадцать шесть! Он повернулся и двинулся восвояси. Но через несколько секунд снова остановился и крикнул, тыча пальцем в небо:
- Господь не оставит нас! Он поможет мне найти пути и средства, чтобы изгнать вас отсюда! Засим он продолжал свой путь. Танкред смотрел ему вслед с живым интересом.
- Я думал, такие образы встречаются только в школьной литературе, - сказал он серьезно и даже задумчиво. - А вот, живой человек... Я весьма обеспокоен.
- Между тем, - вздохнув, подытожил Арне, - это было второе предупреждение за двадцать четыре часа. Моя популярность в народе катастрофически падает...
Глава 9
ТАЙНА СТАРОГО ЧЕРДАКА
Арне и Моника отправились с пляжа домой.
Я понимал, что им нужно побыть наедине - хотя бы затем, чтобы выяснить отношения, однако, меня мучила неизвестность. Вдруг они помирятся? Арне казался спокойным, но в его взгляде мне померещилась твердость, особая собранность воли, как бывает, если решаешься на определенный шаг. А Моника... она по-прежнему избегала моего взгляда. Я больше не мог спокойно валяться и сел.
Эбба тоже сидела, задумчиво созерцая собственные ногти на ногах - они были покрыты ярко-красным лаком.
- Карстен, скажи, этот Флателанд - состоятельный человек? - вдруг спросила Эбба, как мне показалось, совсем невпопад.
"При чем тут Флателанд?", - подумал я и вздохнул.
Карстен ответил:
- Ну, я думаю, денежки у него есть. Он отнюдь не чужд и земных радостей, насколько я могу судить... А что?
- Он сказал, что ссудил деньгами этого Дорума, чтобы тот выкупил дом. Но мне что-то не верится, что этот пастор занимается чистой благотворительностью. Очень уж он красноречив! И вообще, мне не верится, будто человек в наши дни станет развивать такую бурную деятельность исключительно из благочестивых побуждений. И держался он слишком нелепо... Нет, по-моему, у этого пастора рыльце в пушку, Арне прав!
- Ну-ка, выкладывай, фру Шерлок Холмс! - Танкред обнял жену, подобравшись к ней сзади, пока она рассуждала.
- Вот ты смеешься, - язвительно проговорила Эбба, тычась ему в щеку очаровательным сморщенным носиком, - а почему? Сам растерялся, вот что! Не отпирайся! Не то - укушу! И соблазню обнаженным телом!
Танкред расплылся в широкой и неожиданно глуповатой улыбке. Откровенно говоря, я почувствовал к ним настоящую зависть: если бы Моника также сидела со мной, и я мог свободно, при всех, ее обнимать и выслушивать эдакий милый вздор! Да, я, пожалуй, впервые в жизни позавидовал женатому человеку. Я взглянул на Карстена. Ха! Представитель богемы был тоже смущен, и не меньше меня... Уж не влюбился ли он, в самом деле?
- Танкред! - нарочито громко сказал Йерн, - не мешай человеку! Уймись, дай послушать!
- Правильно! - поддержал его я. - Нечего разводить тут Содом и Гоморру! Он специально тебя отвлекает, Эбба, чтоб ты не подавила его интеллектом.
- Сейчас я подавлю его кулаками! - взвизгнула Эбба. - Он меня щекочет! Негодяй!
Она дубасила Танкреда, а тот хохотал, завалившись на спину и брыкаясь. Нет, это было решительно невыносимо! Мы с Карстеном отправились купаться.
Когда мы вернулись, они утихли, и Эбба возобновила свои рассуждения:
- Флателанд явно смутился, когда Арне спросил, а не сам ли он заинтересован в этом деле. Значит, Дорум нужен пастору только как прикрытие, как человек, имеющий моральные права на дом предков...
- Но послушай, - перебил ее я, - этот пастор не такой дурачок. Он же должен понимать, что сумма-то слишком маленькая и Арне не вернет дом за такие деньги!
- Вот тут-то и зарыта собака! Смотри; с одной стороны, пастору хочется получить этот дом, он мог бы там прекрасно разместиться со своей общиной, но с другой стороны, он скуп и не хочет тратить лишних денег. Что из этого следует?
- Что?
- А то, что он придумал пугнуть Арне привидениями! Кому выгодно, чтобы Арне отсюда уехал? Флателанду! Мотив ясен. Этот пастор в курсе всех местных дел, и он придумал весьма недурной способ избавиться от конкурента - мы все свидетели! Задействован, так сказать, местный колорит. И вот, если предположить, что моя версия верна, наш пастор рассуждает так: я нагнал на них страху, теперь попробую сам поговорить с ними... И он запускает пробный шар. Но пастор недооценивает наши крепкие нервы!
- Милая моя! - покачал головой Карстен, - твоя версия имеет одно слабое звено: в ней начисто отметается вопрос "как, каким образом?". Пастор нормальный человек из плоти и крови. Он при всем желании не смог бы пройти сквозь стену. Как ты объяснишь вашу историю с комодом? Или то, что случилось сегодня ночью?
- Нет, почему же... Я признаю/это выглядит довольно внушительно, можно сказать, загадочно. Но знаешь ли, друг мой, я уже видела своими глазами, как одну даму уложили в длинный черный ящик, потом распилили у всех на глазах, а потом она оказалась целой и невредимой!
Сам понимаешь, это было в цирке. Но выглядело не менее загадочно!
- А к нам гостья! - сказал я.
На сей раз к нам шла Лиззи. На ней было коротенькое платье без рукавов с узором из разноцветных бабочек. Она помахала нам тоненькой, детской рукой и стала спускаться по тропинке. Карстен просиял. А я подумал, что все-таки есть какая-то противоестественность в браке столь прелестного юного существа со странным и неприятным стариком.
- Я так и думала, что вы тут купаетесь! - сказала Лиззи, забираясь к нам. - Можно, я побуду с вами?
- Конечно! - ответил я. - Будете купаться? И не пора ли нам, кстати, перейти на "ты"?
- С удовольствием, Пауль. Если никто не против...
- Никто! - заверила Эбба. - Во-первых, никто не хочет считать себя старым, а во-вторых - мы всегда тебе рады!
- Правильно, - сказал Танкред. - Ну, как там твой муж?
- Он отправился в Лиллезунд. - Лиззи уселась рядом с Йерном. - А я не люблю быть одна в доме. Он приедет нескоро, только вечером...
- Купаться будешь? - спросил Йерн. - Вода холодная.
- Нет, я так посижу... Вообще-то, я хотела с вами поговорить... сказать одну вещь. Точнее, попросить... Я нашла ключ от чердака! И теперь вот мучаюсь... Меня распирает от любопытства, и потом, я ведь имею право знать... Я ведь тоже живу в этом доме! Я хочу знать... Но я... ужасная трусиха. Как только представлю, что я войду туда одна... Нет, у меня просто сердце останавливается!
- Хочешь, чтобы мы пошли с тобой? - Карстен внимательно посмотрел ей в лицо.
- Обязательно! - быстро ответил ему Танкред и вскочил. - Непременно! Во всяком случае, Лиззи, я с тобой, Я тоже умираю от любопытства и горю желанием взглянуть на ваш чердак... Эбба, пойдешь?
- А как же? - Эбба уже собирала вещи. - Обожаю старые чердаки...
Мне показалось, в своем рвении они готовы на все, и я, не слишком, впрочем, уверенно, проговорил:
- А вам не кажется, что это как-то некрасиво? И с юридической точки зрения... А если хозяин вернется?
- Нет, нет! - перебила меня Лиззи. - Я же говорю: он придет только вечером! И потом, это же я вас прошу мне помочь! А я ведь, в конце концов, тоже хозяйка... Пауль, пойми меня правильно! У меня нет никакого недоверия к мужу, наоборот, я его очень уважаю! Может быть, даже слишком сильно уважаю! Но меня беспокоит: почему такие тайны? Я буду вам очень благодарна! Карстен, я плохо поступаю?
- Нет, я не вижу тут ничего плохого, - отвечал Йерн, натягивая брюки. - На твоем месте я поступил бы также. А на своем месте я скажу тебе вот что: я тоже хочу знать, что он от тебя прячет.
Что мне оставалось? Да и впрямь было любопытно взглянуть на этот таинственный чердак. Я накинул халат и мы двинулись к дому.
- Может, Арне и Моника тоже пойдут с нами? - сказала Эбба. - Намечается настоящая экспедиция.
Но Арне и Моника изволили куда-то удалиться. Мне стало совсем не по себе. Теперь я был рад, что можно отправиться вместе со всеми и не терзаться тут от неизвестности. Мы оделись, оставили им записку и двинулись в путь.
Эбба шла со мной рядом, а остальные немного позади.
- По-моему, она смертельно боится мужа, - тихо сказала мне Эбба. Помнишь, у Агаты Кристи, кажется, "Коттедж Соловей"... Там одна женщина вышла замуж за человека, про которого никто ничего не знал. И вот ее начинают мучить разные подозрения. Смутные подозрения, что с ним что-то неладно. И вдруг она обнаружила в ящике старые газетные вырезки. Оказалось, он был убийцей. Некоторые преступники действительно хранят подобные напоминания...
- Бог с тобой, что ты говоришь! - воскликнул я. - Мне и самому этот тип неприятен, но до такого я бы все-таки не додумался!
И тут мне припомнился мой страшный сон, сегодняшний ночной кошмар: конский труп с оскаленными зубами, золотой медальон на Монике, и Пале с блестящим, как металл лицом. Эти картины с необычайной четкостью вставали перед моими глазами.
- О чем задумался, Пауль? Что-то вспомнил?
- Да, я сегодня видел очень неприятный сон, и там присутствовал Пале... Может, ты объяснишь, что бы это значило? Ты ведь занималась Фрейдом.
- Давай, попробуем. Расскажи подробно. Я рассказал. Разумеется, не во всех деталях, но обстоятельно.
- Обычно бывает довольно трудно истолковывать сны, - заметила она для начала, - если не знаешь преамбулы, так называемого анамнеза пациента. Но в данном случае все, на редкость, просто. Этот сон насыщен элементарными символами. Возьми себя в руки и слушай спокойно. Золотой медальон - символ женской сексуальности. Он представляет Монику как объект сексуального влечения. Во сне ты открываешь медальон и видишь там вздыбленного коня, жеребца - правильно?
- Не знаю, жеребца или кобылу - я не заметил.
- Уверяю тебя, это был жеребец, - ее слова звучали деловито и категорично, не хватало только белого халата и очков в роговой оправе, впрочем, я и так почувствовал себя будто под микроскопом. - Итак, это символ мужской сексуальности, в данном случае он символизирует Арне; собственно, в медальоне она и носит его портрет...
- Но я не знал! Откуда мне знать? - запротестовал я, но было уже слишком поздно.
- Твое подсознание это знает! Иными словами, ты увидел, что Арне возлюбленный Моники, как оно и есть на самом деле. Но твой сон показывает, что ты сам в нее влюблен: открывая медальон, ты надеешься увидеть там СВОЙ портрет, правда? Ты хочешь, чтобы она стала твоей. Ты хочешь избавиться от соперника - и вот ты видишь этого жеребца мертвым. Символ все тот же, значит, на самом деле ты увидел труп Арне. Твой сон означает желание смерти.
- Нет, с тобой просто сойдешь с ума! И потом, непонятно: причем же тут Пале?
- Появление Пале тоже очень оправдано. Здесь почти точный повтор вчерашнего эпизода в конюшне, верно? Этот Пале ассоциируется у тебя с испугом лошади, поэтому он воплощает страх. Он и сам тебе неприятен, и вы все говорите, что в нем есть нечто таинственное, мефистофельское. Когда во сне делаешь что-нибудь запретное, про что ты сам знаешь, что это нехорошо, обязательно становится страшно. Обычно, возникает какая-то фигура, которой боишься. Персонифицированный страх. Вспомни: когда ты был мальчиком - как что-нибудь натворишь, обязательно в твоем сознании возникает злой "бука" или какое-то страшилище, которое тебя схватит и утащит...
- Что-то я устал... Ужасно спать хочется! Пойду-ка я в коечку... Спокойной ночи всей честной компании... Да! Мне нужна ваша помощь.
Он вытащил из нагрудного кармана маленький конверт и осторожно достал из него что-то невидимое: как оказалось - три человеческих волоса. Затем из конверта было извлечено несколько полосок бумаги, с одной стороны на них был слой клея.
- Я попрошу вас, когда я запру дверь, сделать вот что: эти три волоса надо приклеить бумажками так, чтоб они как бы опечатали дверь снаружи. Один под другим, с промежутком в один сантиметр. Понятно?
Карстен в своих чудачествах становился смешон. Арне иронически усмехнулся, а я спросил:
- А это-то зачем?
- Не будь наивным, - ответил вместо него Танкред, - Элементарная магия. Ученые древнего Вавилона всегда опечатывали двери человеческими волосами, правда, Карстен? И что вам, в конце концов, не нравится? Мы сможем проверить, не удрал ли наш ученый друг со своего поста. А если кто-то Проникнет к нему через дверь, наша печать это покажет. Отличная идея.
Короче, мы проводили Карстена наверх. Его так разбирал сон, что он с трудом разделся и рухнул в постель, как подкошенный, и когда мы закончили "опечатывать" дверь, из комнаты уже доносился громовой храп.
***
Той ночью меня опять мучил кошмарный сон. Сначала все было прекрасно, мне снилось, что мы с Моникой снова одни на острове. Была ночь, на море полный штиль, вода серебрилась и мерцала в ясном лунном свете. Мы сидели, обнявшись, и шептали друг другу разные слова. Я увидел у нее на шее маленький золотой медальон на цепочке. Я открыл медальон, надеясь найти там свой портрет, но там почему-то было изображение вставшей на дыбы лошади. Я спросил:
- Почему у тебя в медальоне лошадь? В глазах у нее появился испуг.
- Лошадь? - недоуменно прошептала Моника. И вдруг раздалось громкое ржание, очень громкое, заполнившее собой все ночное пространство. Моника тоже ужасно закричала. - Пауль! Смотри! Как это?! Она вцепилась в меня обеими руками и кричала во весь голос. Я обернулся и увидел за своей спиной Пале.
Его лицо в лунном свете блестело, как металлическое.
- Я не помешал? - спросил он мягко, но голос его раздавался гулко, словно в пещере. - Вы слышали лошадь? Необыкновенное нервное животное. Взгляните вон туда!
- И он указал на море. Там по яркой морской глади прямо на наш остров несло лошадиный труп. Морда коня с разинутой пастью торчала кверху, оскалив огромные зубы - отвратительное, ужасное зрелище!
- Вам не кажется, что они как-то связаны с самим сатаной? - гулко и страшно звучал голос Пале. - Почему в народных повериях у черта обязательно есть лошадиные копыта?..
Я проснулся. Зажег спичку и взглянул на часы: половина второго. Я попытался успокоиться и повернулся на другой бок. Но нет! Этот абсурдный сон вспоминался во всех деталях. Тогда я попробовал сосредоточиться и объяснить себе, что это было. Ясно, мне приснились обрывки того, что случилось в реальности за этот день, грубая мешанина кадров из кинопленки, безумный монтаж эпизодов, вырванных из естественного контекста и приправленных собственной фантазией. Кстати, я вспомнил: у Моники в самом деле был золотой медальон, маленький медальон на цепочке. Кажется, я целовал его - мои губы запомнили его лучше, чем глаза. Ну, и что, это значит?
Беспокойство не покидало меня. Я дышал тяжело и неровно. Окно было распахнуто, и в комнате, в общем-то, хватало воздуха. Но спать решительно не хотелось. Я встал, накинул халат, подошел к окну. Была тихая, звездная, очень спокойная и красивая ночь, кусты крыжовника под окном слегка шуршали, покачиваясь, как пожилые сплетницы.
И тут - как продолжение сна - послышалось конское ржание: резкий, звонкий, тревожный звук. "Вот, чертова скотина!" - мысленно выругался я. Конюшня была видна из моего окна, я хорошо видел ее дверь и стену с окошком - там не было ни души. Может, старой лошадке тоже снятся кошмары? Во всяком случае, я подумал, что весь мой сон мог накрутиться на этот реальный звук. Успокоенный, я вернулся в постель. Потом я уснул и проспал до утра без всяких сновидений.
Утром, когда я еще брился, вошел Танкред.
- Пойдем взглянуть, как там наш вавилонский мудрец? - спросил он. Я ополоснул лицо и отправился вместе с ним по коридору.
Перед дверью в желтую комнату мы остановились. Танкред внимательно осмотрел три волоска.
- Магическая печать в порядке, - констатировал он. - Стало быть, ночью дверь не открывали. Эй, Карстен! Ты там живой?
Нам никто не ответил. Сердце мое от ужаса дернулось и заколотилось прямо в ушах: неужели Танкред нажал на ручку. Мы вошли.
Йерн неподвижно лежал на спине, глаза его были закрыты, Я бросился к кровати и схватил его за плечо, он что-то буркнул, повернул голову - Слава Богу! Мои ужасные подозрения не оправдались! Я слегка потряс его.
Он приоткрыл глаза.
- А, это вы!.. - проворчал он, с трудом шевеля языком. - Уже утро?.. Вы что?..
Ни Танкред, ни я не ответили. Остолбенев, мы стояли рядом с кроватью, не отрывая изумленных глаз от пола. Потом я услышал, как Танкред произнес:
- Ты все проспал, соня! Ты упустил главное событие в твоей жизни! Протри глаза и смотри, бестолочь!
Йерн уселся и посмотрел на пол. "Он не мог сдержать изумленного возгласа!" - как выразился бы сам Карстен Йерн, описывая эту сцену в своем романе.
На полу, вокруг кровати ясно виднелась цепочка следов, грязных следов от довольно больших подошв.
Несколько раз огибали они начерченный красным пентакль и вели к окну. А у окна стояли в полуметре друг от друга тяжелые сапоги капитана Корпа - носками к стене, будто там, у окна, широко расставив ноги, стоял невидимый старый пират и смотрел на море.
Танкред подошел к окну, внимательно осмотрел сапоги, сравнил их подошвы со следами по полу. Разумеется, они в точности совпадали. Потом он потрогал пальцем кожу и лизнул свой палец.
- Они совсем мокрые! - сообщил он. - И соленые. Кажется, эти сапожки самостоятельно прогулялись, хлебнули морской воды, а потом вернулись и топали тут, вокруг тебя...
- Однако обратите внимание: ни одного отпечатка внутри пентакля? радостно провозгласил Карстен. - Он бродил вокруг, но не смог войти внутрь пентакля. Он не смог пройти сквозь магическую стену! Вот что такое старые добрые заклинания! Эх, если бы вы что-нибудь понимали. Ах, я болван! Как же я мог проспать?! Нет, это непостижимо... Такое бывает раз в жизни - и все проспал!
Мы подождали, пока он оделся, и позвали остальных. В очередной раз придирчиво осмотрели всю комнату, и снова безрезультатно. Арне потащил меня в соседнюю коморку:
- Как ты думаешь, - спросил он тихо, - Йерн не мог сам это подстроить? Чтобы продемонстрировать нам свои "старые добрые заклинания" в деле?.. Своего рода - ложь во спасение?..
- А как он мог это сделать? Наша "печать" на двери была в целости и сохранности, я гарантирую. Окно тоже было закрыто...
- Я как раз про окно и подумал. Если он вылез в окно с этими сапогами, окунул их там в море и забрался обратно? Закрыл за собой окно... Не забудь, он все-таки писатель! Голова у него работает...
- Если бы он был акробатом, а не писателем! От окна до земли чуть ли не шесть метров! Он что, умеет ходить по вертикальной стене?
- А по канату?
- Он что, - скалолаз? И где он, по-твоему, спрятал свои канаты, крючья, что там еще? Арне вздохнул:
- Ну, не знаю... Придется мне капитулировать. Вступаю в Общество парапсихологов. Завтра поеду и вступлю.
За завтраком разгорелся жаркий спор, в котором, к сожалению, не родилось истины. Танкред и Эбба безуспешно пытались пробиться сквозь частокол вопросов, их "кто, что, как и почему" повисали в воздухе. Йерн погряз в унылых самобичеваниях и недоумении по поводу своей непростительной сонливости, а я от души обрадовался, когда Арне сумел положить конец переливанию из пустого в порожнее, предложив пойти купаться. Погода с утра была превосходная, и морские ванны, бесспорно, пошли бы нам на пользу. Предложение было встречено общими рукоплесканиями.
Мы улеглись на согретое солнцем скальное плато и расслабились. В ласковом лазурном море даже рифы не производили впечатления чего-то опасного, угрожающего, они сверкали в воде как косяк селедок. Природа казалась довольной и благостной, словно Господь Бог в день седьмой. Прелестные маленькие волны ласково лизали берег. Ночь хитра и обманчива, подумалось мне, день - открыт, он правдив и искренен. Все эти ночные страхи - обычная человеческая глупость, честное слово: глупо бояться природы, нашей доброй, снисходительной матери... Нет, подставим-ка лучше живот теплому солнышку...
- Сюда кто-то идет! - сказала Эбба.
Я поднял голову. В самом деле, по скалистому берегу широким решительным шагом шел человек. Без сомнения, он двигался к нам.
Он был одет в черное, как на похоронах. На голове у него была широкополая плоская шляпа, тоже черная - такие шляпы в восьмидесятых годах прошлого века носили художники. На запястьях виднелись длинные твердые манжеты, которые ему приходилось периодически поправлять, что придавало комическую неправильность его энергичному маршу. Когда он приблизился, я смог разглядеть его лицо: очень узкое, заканчивающееся длинным, острым подбородком, с близко посаженными темными глазками под насупленными бровями. Нос незнакомца торчал, словно птичий клюв - тоже острый и длинный, а бледные узкие губы то казались прямым карандашным штрихом, а то превращались в сморщенный забавный кружочек, словно край воздушного шарика, схваченной крепкой ниткой.
- Что это за пугало? - хихикнула Эбба.
- Местный Савонарола, спаситель Хайландета, - проговорил Арне, поправляя темные очки. - Пастор Флателанд. Ну, сейчас он задаст нам перцу!
Пастор взобрался к нам на плато и выпрямился. Его тень накрыла лицо Арне и длинные ноги Танкреда.
- Я слышал, что вы отказались вернуть имение за ту же сумму Эйвинду Доруму? - заявил он, не здороваясь.
Пастор явно старался говорить литературным норвежским языком, но местный выговор все же давал себя знать.
- Совершенно верно, - сказал Арне. - Состоявшаяся сделка не имеет обратной силы - золотое правило бизнеса.
- Но я настоятельно... прошу вас в данном случае нарушить правило. Обращаясь к вам, я действую от лица... да, от лица всего населения.
- Весьма сожалею, но вынужден вам отказать.
- Вы по-прежнему упорствуете в своем намерении устроить в этом доме летний бордель?
- Вы, вероятно, хотите сказать "летний отель"? - с любезной улыбкой осведомился Арне. - Ах, эти иностранные словечки, их так легко перепутать! Да, господин Флателанд, я не отказался от своего намерения. А вы не находите, что пора уже слегка проветрить это затхлое гнездышко?
- Вы упорствуете в своем намерении и не хотите прислушаться к взывающему гласу?
- Будьте уверены, не хочу.
- Но ведь в таком случае вы навлечете проклятие на весь Хайландет, вы накличете беду, способную пасть на голову невинных! Вы отдаете себе в этом отчет? Неужели вы не видите, что превращаетесь в посланника дьявола, в орудие Левиафана?
Голос его нарастал и обнаружил недюжие резервы. Можно было представить, какой популярностью пользовался этот пастор. Его голос во время молитвы, должно быть, звучал как могучий орган или большой оркестр с трубами и барабанами. Медленным крещендо он продолжал:
- Я не только думаю о разврате, который расцветет в этом летнем отеле, обо всех искушениях плоти, кои коренятся в подобного рода современных курортах, где теряют стыд и обнажают свое тело. (Он одарил строгим взглядом Эббу и Монику.) Я не только думаю о пьянстве, азартных играх и непотребной брани, кои, несомненно, воспоследствуют. А возможно еще и танцы в обнимку и богомерзкие кинофильмы? Я знаю, как опасны семена дьявола, как страшны они даже для набожных кротких душ, какой дьявольской силой обладает соблазн греха даже для моих бедных овечек - сестер и братьев нашей святой общины. Вавилонская блудница возжелала осквернить наш Хайландет! Мы будем обороняться! Мы выступим в крестовый поход против новой чумы! Но я думаю не только об этом...
Господин Флателанд сделал паузу, чтобы поддернуть свои нелепые манжеты. Он, разумеется, чувствовал у себя за плечами не только своих кротких овечек" но и самого Господа Бога. Его правая рука поднялась к небесам драматическим жестом и последовал, так сказать, завершающий аккорд - фортиссимо:
- Я думаю об иных сатанинских силах, кои будут тут неминуемо выпущены на свободу, как только вы приступите к осуществлению своих богомерзких корыстных планов. Нам известно, что в этом доме уже разбужены темные силы. Сестра Мария свидетельствует о том, что творится за этими стенами. И скоро, очень скоро вы восплачете, но ваш скрежет зубовный не сможет разжалобить небо! Море вышвырнет на берег своих мертвецов, и живые позавидуют мертвым! Нет, мы не станем смотреть, сложа руки, как неразумные, грешные люди играют с огнем! Братья! Услышьте мой голос! Взгляните в свои бедные заблудшие души! Одумайтесь! Это великий, опаснейший грех - искушать силы зла...
Арне удобно лежал на спине, положив на живот руки.
Во рту у него торчала сигарета.
- А позвольте спросить, господин Флателанд, сами-то вы не имеете тут личных интересов? Похоже, вы с Дорумом организовали тайное акционерное общество "Норвежский пиратский дом"?
Пастор умудрился скорчить еще более строгую гримасу.
- Ни в коем случае. Я лишь ссудил бедного Дорума деньгами, чтобы он смог предложить вам полную сумму. Я в последний раз спрашиваю: Арне Краг-Андерсен, вы готовы дать сделке обратный ход?
- Позвольте, господин пастор, и мне задать вам еще один, последний вопрос! Господин Флателанд, ваше имя случайно не Александр?
- Да... Ну, и что?
- В таком случае, я хотел бы ответить, как Диоген:
Александр, будь так добр - отойди в сторону, не загораживай солнце! У вас, милый Флателанд, особый дар отбрасывать черные тени!
Пастор непроизвольно сделал шаг в сторону - неловкое, очень смешное движение, как у начинающего танцора. Наша смешливая Эбба не выдержала и громко расхохоталась.
На бледных щеках Флателанда вспыхнули два темно-красных пятна. Его черные глазки зажглись ветхозаветным гневом. В этот миг он выглядел просто великолепно.
- Кто поносит слугу Господа, оскверняет и самого Всемогущего! - грянул его необыкновенный голос. - И это не останется безнаказанным, нет, не останется! И как сказано в Псалме Давида: Излей на них ярость Твою, и пламень гнева Твоего да обымет их, жилище их да будет пусто, и в шатрах их да не будет живущих! Псалом шестьдесят восемь, стих двадцать пять - двадцать шесть! Он повернулся и двинулся восвояси. Но через несколько секунд снова остановился и крикнул, тыча пальцем в небо:
- Господь не оставит нас! Он поможет мне найти пути и средства, чтобы изгнать вас отсюда! Засим он продолжал свой путь. Танкред смотрел ему вслед с живым интересом.
- Я думал, такие образы встречаются только в школьной литературе, - сказал он серьезно и даже задумчиво. - А вот, живой человек... Я весьма обеспокоен.
- Между тем, - вздохнув, подытожил Арне, - это было второе предупреждение за двадцать четыре часа. Моя популярность в народе катастрофически падает...
Глава 9
ТАЙНА СТАРОГО ЧЕРДАКА
Арне и Моника отправились с пляжа домой.
Я понимал, что им нужно побыть наедине - хотя бы затем, чтобы выяснить отношения, однако, меня мучила неизвестность. Вдруг они помирятся? Арне казался спокойным, но в его взгляде мне померещилась твердость, особая собранность воли, как бывает, если решаешься на определенный шаг. А Моника... она по-прежнему избегала моего взгляда. Я больше не мог спокойно валяться и сел.
Эбба тоже сидела, задумчиво созерцая собственные ногти на ногах - они были покрыты ярко-красным лаком.
- Карстен, скажи, этот Флателанд - состоятельный человек? - вдруг спросила Эбба, как мне показалось, совсем невпопад.
"При чем тут Флателанд?", - подумал я и вздохнул.
Карстен ответил:
- Ну, я думаю, денежки у него есть. Он отнюдь не чужд и земных радостей, насколько я могу судить... А что?
- Он сказал, что ссудил деньгами этого Дорума, чтобы тот выкупил дом. Но мне что-то не верится, что этот пастор занимается чистой благотворительностью. Очень уж он красноречив! И вообще, мне не верится, будто человек в наши дни станет развивать такую бурную деятельность исключительно из благочестивых побуждений. И держался он слишком нелепо... Нет, по-моему, у этого пастора рыльце в пушку, Арне прав!
- Ну-ка, выкладывай, фру Шерлок Холмс! - Танкред обнял жену, подобравшись к ней сзади, пока она рассуждала.
- Вот ты смеешься, - язвительно проговорила Эбба, тычась ему в щеку очаровательным сморщенным носиком, - а почему? Сам растерялся, вот что! Не отпирайся! Не то - укушу! И соблазню обнаженным телом!
Танкред расплылся в широкой и неожиданно глуповатой улыбке. Откровенно говоря, я почувствовал к ним настоящую зависть: если бы Моника также сидела со мной, и я мог свободно, при всех, ее обнимать и выслушивать эдакий милый вздор! Да, я, пожалуй, впервые в жизни позавидовал женатому человеку. Я взглянул на Карстена. Ха! Представитель богемы был тоже смущен, и не меньше меня... Уж не влюбился ли он, в самом деле?
- Танкред! - нарочито громко сказал Йерн, - не мешай человеку! Уймись, дай послушать!
- Правильно! - поддержал его я. - Нечего разводить тут Содом и Гоморру! Он специально тебя отвлекает, Эбба, чтоб ты не подавила его интеллектом.
- Сейчас я подавлю его кулаками! - взвизгнула Эбба. - Он меня щекочет! Негодяй!
Она дубасила Танкреда, а тот хохотал, завалившись на спину и брыкаясь. Нет, это было решительно невыносимо! Мы с Карстеном отправились купаться.
Когда мы вернулись, они утихли, и Эбба возобновила свои рассуждения:
- Флателанд явно смутился, когда Арне спросил, а не сам ли он заинтересован в этом деле. Значит, Дорум нужен пастору только как прикрытие, как человек, имеющий моральные права на дом предков...
- Но послушай, - перебил ее я, - этот пастор не такой дурачок. Он же должен понимать, что сумма-то слишком маленькая и Арне не вернет дом за такие деньги!
- Вот тут-то и зарыта собака! Смотри; с одной стороны, пастору хочется получить этот дом, он мог бы там прекрасно разместиться со своей общиной, но с другой стороны, он скуп и не хочет тратить лишних денег. Что из этого следует?
- Что?
- А то, что он придумал пугнуть Арне привидениями! Кому выгодно, чтобы Арне отсюда уехал? Флателанду! Мотив ясен. Этот пастор в курсе всех местных дел, и он придумал весьма недурной способ избавиться от конкурента - мы все свидетели! Задействован, так сказать, местный колорит. И вот, если предположить, что моя версия верна, наш пастор рассуждает так: я нагнал на них страху, теперь попробую сам поговорить с ними... И он запускает пробный шар. Но пастор недооценивает наши крепкие нервы!
- Милая моя! - покачал головой Карстен, - твоя версия имеет одно слабое звено: в ней начисто отметается вопрос "как, каким образом?". Пастор нормальный человек из плоти и крови. Он при всем желании не смог бы пройти сквозь стену. Как ты объяснишь вашу историю с комодом? Или то, что случилось сегодня ночью?
- Нет, почему же... Я признаю/это выглядит довольно внушительно, можно сказать, загадочно. Но знаешь ли, друг мой, я уже видела своими глазами, как одну даму уложили в длинный черный ящик, потом распилили у всех на глазах, а потом она оказалась целой и невредимой!
Сам понимаешь, это было в цирке. Но выглядело не менее загадочно!
- А к нам гостья! - сказал я.
На сей раз к нам шла Лиззи. На ней было коротенькое платье без рукавов с узором из разноцветных бабочек. Она помахала нам тоненькой, детской рукой и стала спускаться по тропинке. Карстен просиял. А я подумал, что все-таки есть какая-то противоестественность в браке столь прелестного юного существа со странным и неприятным стариком.
- Я так и думала, что вы тут купаетесь! - сказала Лиззи, забираясь к нам. - Можно, я побуду с вами?
- Конечно! - ответил я. - Будете купаться? И не пора ли нам, кстати, перейти на "ты"?
- С удовольствием, Пауль. Если никто не против...
- Никто! - заверила Эбба. - Во-первых, никто не хочет считать себя старым, а во-вторых - мы всегда тебе рады!
- Правильно, - сказал Танкред. - Ну, как там твой муж?
- Он отправился в Лиллезунд. - Лиззи уселась рядом с Йерном. - А я не люблю быть одна в доме. Он приедет нескоро, только вечером...
- Купаться будешь? - спросил Йерн. - Вода холодная.
- Нет, я так посижу... Вообще-то, я хотела с вами поговорить... сказать одну вещь. Точнее, попросить... Я нашла ключ от чердака! И теперь вот мучаюсь... Меня распирает от любопытства, и потом, я ведь имею право знать... Я ведь тоже живу в этом доме! Я хочу знать... Но я... ужасная трусиха. Как только представлю, что я войду туда одна... Нет, у меня просто сердце останавливается!
- Хочешь, чтобы мы пошли с тобой? - Карстен внимательно посмотрел ей в лицо.
- Обязательно! - быстро ответил ему Танкред и вскочил. - Непременно! Во всяком случае, Лиззи, я с тобой, Я тоже умираю от любопытства и горю желанием взглянуть на ваш чердак... Эбба, пойдешь?
- А как же? - Эбба уже собирала вещи. - Обожаю старые чердаки...
Мне показалось, в своем рвении они готовы на все, и я, не слишком, впрочем, уверенно, проговорил:
- А вам не кажется, что это как-то некрасиво? И с юридической точки зрения... А если хозяин вернется?
- Нет, нет! - перебила меня Лиззи. - Я же говорю: он придет только вечером! И потом, это же я вас прошу мне помочь! А я ведь, в конце концов, тоже хозяйка... Пауль, пойми меня правильно! У меня нет никакого недоверия к мужу, наоборот, я его очень уважаю! Может быть, даже слишком сильно уважаю! Но меня беспокоит: почему такие тайны? Я буду вам очень благодарна! Карстен, я плохо поступаю?
- Нет, я не вижу тут ничего плохого, - отвечал Йерн, натягивая брюки. - На твоем месте я поступил бы также. А на своем месте я скажу тебе вот что: я тоже хочу знать, что он от тебя прячет.
Что мне оставалось? Да и впрямь было любопытно взглянуть на этот таинственный чердак. Я накинул халат и мы двинулись к дому.
- Может, Арне и Моника тоже пойдут с нами? - сказала Эбба. - Намечается настоящая экспедиция.
Но Арне и Моника изволили куда-то удалиться. Мне стало совсем не по себе. Теперь я был рад, что можно отправиться вместе со всеми и не терзаться тут от неизвестности. Мы оделись, оставили им записку и двинулись в путь.
Эбба шла со мной рядом, а остальные немного позади.
- По-моему, она смертельно боится мужа, - тихо сказала мне Эбба. Помнишь, у Агаты Кристи, кажется, "Коттедж Соловей"... Там одна женщина вышла замуж за человека, про которого никто ничего не знал. И вот ее начинают мучить разные подозрения. Смутные подозрения, что с ним что-то неладно. И вдруг она обнаружила в ящике старые газетные вырезки. Оказалось, он был убийцей. Некоторые преступники действительно хранят подобные напоминания...
- Бог с тобой, что ты говоришь! - воскликнул я. - Мне и самому этот тип неприятен, но до такого я бы все-таки не додумался!
И тут мне припомнился мой страшный сон, сегодняшний ночной кошмар: конский труп с оскаленными зубами, золотой медальон на Монике, и Пале с блестящим, как металл лицом. Эти картины с необычайной четкостью вставали перед моими глазами.
- О чем задумался, Пауль? Что-то вспомнил?
- Да, я сегодня видел очень неприятный сон, и там присутствовал Пале... Может, ты объяснишь, что бы это значило? Ты ведь занималась Фрейдом.
- Давай, попробуем. Расскажи подробно. Я рассказал. Разумеется, не во всех деталях, но обстоятельно.
- Обычно бывает довольно трудно истолковывать сны, - заметила она для начала, - если не знаешь преамбулы, так называемого анамнеза пациента. Но в данном случае все, на редкость, просто. Этот сон насыщен элементарными символами. Возьми себя в руки и слушай спокойно. Золотой медальон - символ женской сексуальности. Он представляет Монику как объект сексуального влечения. Во сне ты открываешь медальон и видишь там вздыбленного коня, жеребца - правильно?
- Не знаю, жеребца или кобылу - я не заметил.
- Уверяю тебя, это был жеребец, - ее слова звучали деловито и категорично, не хватало только белого халата и очков в роговой оправе, впрочем, я и так почувствовал себя будто под микроскопом. - Итак, это символ мужской сексуальности, в данном случае он символизирует Арне; собственно, в медальоне она и носит его портрет...
- Но я не знал! Откуда мне знать? - запротестовал я, но было уже слишком поздно.
- Твое подсознание это знает! Иными словами, ты увидел, что Арне возлюбленный Моники, как оно и есть на самом деле. Но твой сон показывает, что ты сам в нее влюблен: открывая медальон, ты надеешься увидеть там СВОЙ портрет, правда? Ты хочешь, чтобы она стала твоей. Ты хочешь избавиться от соперника - и вот ты видишь этого жеребца мертвым. Символ все тот же, значит, на самом деле ты увидел труп Арне. Твой сон означает желание смерти.
- Нет, с тобой просто сойдешь с ума! И потом, непонятно: причем же тут Пале?
- Появление Пале тоже очень оправдано. Здесь почти точный повтор вчерашнего эпизода в конюшне, верно? Этот Пале ассоциируется у тебя с испугом лошади, поэтому он воплощает страх. Он и сам тебе неприятен, и вы все говорите, что в нем есть нечто таинственное, мефистофельское. Когда во сне делаешь что-нибудь запретное, про что ты сам знаешь, что это нехорошо, обязательно становится страшно. Обычно, возникает какая-то фигура, которой боишься. Персонифицированный страх. Вспомни: когда ты был мальчиком - как что-нибудь натворишь, обязательно в твоем сознании возникает злой "бука" или какое-то страшилище, которое тебя схватит и утащит...