Страница:
Звали его Эрман Лев Иванович. Конечно же, он был президентом. Фирма его звонко называлась «Интертрейдинг». Игнатьев деликатно покосился на хозяина визитки. Внешность что ни на есть самая среднерусская: толстый нос картохой, мягкий подбородок, круглое пузико от злоупотребления калорийной пищей и небрежения заботой о теле.
– Мы из остзейских немцев, – степенно пояснил Эрман, поймав взгляд Игнатьева. – Приехали на Дальний Восток по указу императора Павла Петровича осваивать новые земли. Почти двести лет тут живем. Так что, мое предложение вас интересует?
Лет десять назад, вероятно, он с такой же важностью и убежденностью рассказывал о том, что его папа был ближайшим соратником Эрнста Тельмана, подумал Игнатьев. А дедушка – лучшим другом Розы Люксембург. Но времена меняются, нынче требуются уже иные биографические вехи.
– Я немного по другой линии, – сказал Игнатьев. – До китайского хлопка, возможно, дело когда-нибудь тоже дойдет. Сейчас меня больше интересуют морепродукты. Крабы, икра, гребешки и все такое.
– О-о, вот это сложно, брат, – покачал головой потомок благородных остзейцев. – В эту систему со стороны прорваться трудно, заказы расписаны на десять лет вперед.
– Так уж и на десять?
– А как же! – воскликнул остзеец Эрман. – Специфика отрасли. Дефицит. Бабки немереные, потому и все схвачено, все поделено. Одни ловят, другие продают, третьи за порядком смотрят. Ну, понятно, отстегивают кому надо, как положено – всё по понятиям.
– Значит, ты тут мне ничего подсказать не можешь, – покачал головой Игнатьев. – Жаль. Ладно, попробую сам разобраться.
– Только зря время потеряешь, – заверил Эрман.
– Вообще, у меня серьезные предложения, солидные фирмы. Гарантии и все такое. Обычно это помогает.
– Не знаю, не знаю… Ты где остановишься?
– Пока не решил.
– Советую в «Золотом лотосе». Сервис приличный и цены нормальные.
– Значит, в «Золотом лотосе», – согласился Игнатьев.
– Тогда если у меня что-то проявится, я тебе туда позвоню, – пообещал Эрман. – А насчет хлопка ты подумай…
В поле зрения Игнатьева появилась тележка, а за ней крутое, туго обтянутое синим сукном, бедро стюардессы.
– Напитки, кондитерские изделия не желаете?
Эрман оживился.
– Милая, а виски у вас есть?
– Пожалуйста, фляжка – пятнадцать условных единиц.
– Ну, круто тут у вас, – крякнул Эрман. – Дай, пожалуйста! И водички с газом, и шоколадку, и пару стаканчиков.
Стюардесса была уже немолода: ей было, пожалуй, далеко за тридцать, но взамен юной свежести обладала, с точки зрения Игнатьева, намного более важным достоинством – обаянием, которое приносит зрелая женственность. Стать, плавные формы, величавая таинственность движений – все это Игнатьев определял словом «порода». На таких женщин он всегда смотрел с огромным удовольствием, при том сексуальная составляющая его ощущений была относительно невелика – обычно так смотрят на произведения искусства. Жаль, что расположение его кресла отпустило на это зрелище чуть более минуты.
– Давай за знакомство? – Эрман уже разлил виски по стаканчикам и разломал шоколад на дольки.
Игнатьев и сам собирался чего-нибудь выпить. Долгие перелеты он предпочитал проводить во сне, чему алкоголь способствовал. К счастью, его новый знакомый придерживался такого же мнения. Он мирно и негромко захрапел даже раньше Игнатьева.
– Разрешите?
– Заходите.
Верхнее освещение в кабинете было выключено. Горела только настольная лампа, освещавшая лишь стол и небольшое пространство вокруг него. Хозяйка кабинета что-то быстро писала за своим столом, низко склонив голову, и на вошедшего пациента даже не взглянула. Игнатьев постоял несколько секунд, нарочито шумно вздохнул, а потом совершенно неслышно, так, как он умел, переместился на несколько шагов влево, к окну.
– Садитесь, – сказала врач, продолжая писать.
Игнатьев молчал.
Врач удивленно подняла голову, никого перед собой не увидела и легонько вздрогнула.
– Я здесь, – мирно проговорил Игнатьев от окна, но это заставило ее вздрогнуть еще раз. – Просто не хотел вам мешать.
– Садитесь, – повторила она намного суше.
Игнатьев подошел и сел напротив нее на стул для пациентов. Коротко подстриженные, чуть вьющиеся волосы, легкая неправильность черт лица, рождающая неповторимость облика – все это Игнатьев увидел чуть позже. А самым первым впечатлением, которое осталось с ним на всю жизнь, оказался ее халатик. Снежно-белый медицинский халатик из синтетики, прозрачный, словно оконная кисея. Нет, все выглядело абсолютно пристойно, и по-иному быть не могло: халатик был надет поверх светло-бежевого платья с весьма скромным вырезом у шеи и длинными рукавами; такие же халатики, вероятно, носила половина персонала поликлиники, но именно он, именно сейчас, заставил сердце Игнатьева заколотиться чуть быстрее. Прозрачность халатика будила воображение, Игнатьев почувствовал, как кровь прилила к лицу, и порадовался недостатку освещения.
– Как ваша фамилия? – спросила врач.
– Игнатьев.
Она быстро проглядела стопочку медицинских карт.
– Игнатьев, – сказала она, – ах да, Игнатьев Сергей Андреевич! Так, значит, это вы?
– Я, – подтвердил Игнатьев. – А в чем дело?
– Ни в чем, ни в чем, – сказала она, пролистывая страницы его карты. Черный завиток ее волос на самой макушке чуть выбивался из общей ровной поверхности прически, и Игнатьеву вдруг жутко захотелось его пригладить. Даже рука дернулась, но Игнатьев, конечно же, удержался.
– Как вы себя чувствуете? – с внезапной холодностью спросила врач, подняв голову, и теперь Игнатьев сумел рассмотреть ее лицо до последней черточки.
– Нормально.
– У вас часто болит голова?
– Нет, не часто. Вернее, никогда.
– Не часто или никогда?
– Ну, если очень сильно выпью…
– Вы злоупотребляете спиртным? – заинтересовалась она.
– Зачем? – удивленно спросил Игнатьев.
– Вы не ответили на мой вопрос! – сказала она.
– И вы тоже.
Наступила пауза. В глазах врача Игнатьев прочитал интерес и еще что-то, чего он пока не понял.
– А почему вы так плохо побриты? – спросила она с брезгливой, но очаровательной гримаской, которая настолько понравилась Игнатьеву, что на обидный смысл вопроса он поначалу и внимания не обратил. – Это что, ваше обычное состояние или ваши начальники просто перестали следить за внешним видом подчиненных?
Игнатьев удивленно вытаращил глаза, машинально провел рукой по подбородку, на мгновение рассердился и тут же засмеялся.
– Я догадался, – сказал он. – Это провокация. Да, конечно, я все понял. Вы ждете от меня определенной реакции, которую запишете в мою медицинскую карту. Извините, что нарушил ваши планы. Просто я догадался. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
– Хорошо, – неожиданно легко согласилась она. – Давайте о другом. Вам приходилось убивать?
– Не думаю, что вам позволено задавать подобные вопросы, – пожал плечами Игнатьев. – Впрочем, лично вам отвечу: разумеется, я никого не убивал. С чего вы это взяли?
– Вы чувствовали сожаление о том, что вам приходилось делать, выполняя служебные задания? – она задала очередной вопрос без малейшей паузы, ничуть не смутившись.
– Конечно, чувствовал. Иногда. А вы?
– Я? Может быть, – медленно ответила она с совершенно новой интонацией. Посмотрела на Игнатьева очень внимательно, потом встала и неторопливо, словно нарочно позволяя разглядеть себя целиком, обошла стол и села на стул напротив. Халатик на ее бедрах собрался странно манящими складками, Игнатьеву понадобилось совершить над собой некоторое усилие, чтобы отвести взгляд в сторону.
– Какие у вас отношения в семье? – спросила она.
– Нормальные. Семьи у меня нет. А у вас?
– Вам приходилось когда-нибудь обращаться к психиатру?
– Нет, – в горле у Игнатьева внезапно пересохло. Довольно плохо отдавая себе отчет в том, что делает, он подался вперед и осторожно взял ее за руку.
Она вздрогнула, попыталась освободиться и тут же оставила эту попытку.
– Что вы делаете? – голос ее слегка дрожал.
– Не знаю, – честно ответил он. – Извините…
Игнатьев легонько потянул ее к себе, они поднялись со стульев одновременно и шагнули навстречу друг к другу. Их первый поцелуй получился торопливым и неловким, но за ним тут же последовал второй, долгий и невероятно сладкий.
– Ты бы хоть дверь сначала запер, – сказала она, оторвавшись от его губ.
Игнатьев бросился к двери, повернул ключ в замке и вернулся. Глаза ее были полузакрыты, руки легонько поглаживали бедра. Игнатьев поднял ее на руки, удивляясь невесомости этого тугого, горячего тела, и осторожно положил на кушетку.
Прозрачный халатик соскользнул вверх вместе с платьем, все прочее белье исчезло намного раньше, чем Игнатьев справился со своими пуговицами. Это был результат химии тел, взаимное ощущение запаха самца и запаха самки, бросившее их навстречу друг другу, подготовившее каждого к акту любви без прелюдии и не требующее совершенно никакого любовного искусства, потому что высшего ощущения блаженства они достигли, едва соединившись, все последующее сделалось лишь его бесконечным повторением…
Их смешанное дыхание понемногу приходило в норму. Она мягко, но настойчиво отстранила его, поднимаясь. Некоторое время, отвернувшись друг от друга, они приводили в порядок свою одежду, ощущая при этом одинаковую неловкость. Игнатьев услышал щелчок отпираемого замка, потом ее шаги по направлению к столу и разрешил себе повернуться.
Она сидела на прежнем месте, поправляя легкими движениями прическу и стараясь на Игнатьева не смотреть.
– Ну вот, сеанс психотерапии закончен, – чужим голосом сказала она и принужденно рассмеялась.
– Не говори так, пожалуйста, – попросил Игнатьев.
Она взглянула на него с тревогой, изумлением, надеждой и снова быстро отвернулась.
– Рабочий день тоже закончился, – проговорила она совсем тихо. – Мне пора домой.
– Можно я тебя провожу?
– А тебе в самом деле хочется?
– Очень, – выдохнул Игнатьев, и это была истинная правда.
Она запирала дверь кабинета, а он вдруг увидел табличку на двери: «Прохорова Елена Андреевна» и облегченно вздохнул: если бы не эта табличка, он бы так и не узнал, как к ней обращаться.
– Лена, а ты где живешь? – спросил он.
– Меня зовут Жанна, – ответила она с улыбкой, повергшей Игнатьева в ужас. – Елена Андреевна будет работать завтра. Табличку с моей фамилией просто не успели повесить.
– Ты… извини, – забормотал Игнатьев, чувствуя, как загорелись его уши. – Я… в самом деле… глупость какая-то…
Он ждал чего угодно: обиды, презрения, насмешки, а она вдруг прыснула искренне и весело.
– Хорошо, что у нас появился повод познакомиться.
Они выходили из поликлиники под строгим взором охранника, на которого Жанна не обратила никакого внимания.
– Мне на автобус, – сказала она.
– У меня машина.
– Это здорово. А можно мы в магазин заедем?
– Ужин для семьи?
Она остановилась, повернулась к нему и подняла голову, заглядывая в глаза Игнатьева.
– Я живу одна.
Этой ночью Игнатьев в свою квартирку так и не вернулся…
Игнатьев проснулся и огляделся. Слева ворочался сосед, точно так же разбуженный стюардессой. Глаза у него были заплывшие и красные, лицо изрядно помято. Видно Эрман все же злоупотребил своим «снотворным». Пробормотав что-то неразборчиво, он поднял кресло, защелкнул пряжку ремня безопасности и мгновенно захрапел вновь. Лишь когда шасси самолета покатились по бетону посадочной полосы, он пробудился окончательно, откашлялся и хрипло прокомментировал:
– На этот раз опять пронесло.
В зале прилета Эрман побежал дожидаться разгрузки багажа, забыв попрощаться, на что Игнатьев не обиделся. Он вышел на площадь, и к нему тут же подбежал местный таксист-бомбила – чернявый парень среднего роста с хитрыми цыганскими глазами.
– Такси! Куда ехать?
– За сколько до центра докатишь?
– Ну, как обычно, по тарифу, – уверенно отвечал бомбила. – Штуку. Рублей, конечно.
Это было по-божески, и торговаться Игнатьев не стал. «Тойота» у бомбилы была с правым рулем, Игнатьев устроился на заднем сиденье, наискось от водителя.
– По делам или так? – деликатно завел беседу бомбила, намереваясь развлечь то ли самого себя, то ли пассажира.
– «Так» – это как? – поинтересовался Игнатьев.
– Ну, на отдых, например, или к родственникам, – резонно объяснил бомбила.
– Тогда, скажем, на экскурсию, – сказал Игнатьев. – Родственниками здесь пока не обзавелся. Но и по делам тоже. Тут у вас, я знаю, крабы в банках на каждом углу, как картошка, продаются.
– Ну, это я не знаю, – засомневался бомбила. – Достать-то всегда, конечно, можно, но чтобы как картошка – такого давно нет.
– Жаль, – с сожалением вздохнул Игнатьев.
– В первый раз тут?
– В первый, в первый, – небрежно ответил Игнатьев. – Скажи-ка, брат, я слышал, тут у вас автомобильный базар знатный есть. Его еще не прикрыли?
– Да кто ж его прикроет? – удивился бомбила. – Где был, там и есть, с него же полгорода кормится. А ты что, тачку хочешь взять? Могу посоветовать, если надо. Тебе крутую какую-нибудь?
– Да бог с тобой, зачем мне крутую. Мне чтобы просто ездила.
– Так возьми мою! – воскликнул бомбила. – Она пятидесяти тысяч не прошла, летает как ласточка.
– Нет, брат, твоей не надо. Не люблю я правого руля.
– Ну, как хочешь. А по бабкам на что рассчитываешь?
– Да штуки на две-три зеленых.
– В принципе, подобрать можно, – уверенно сказал бомбила. – Года два прокатаешься без проблем, а дальше – уж как получится.
– Дальше мне не надо, я так далеко не заглядываю.
– Тогда сделаем! Так мы сейчас прямо на базар?
– Нет, – покачал головой Игнатьев. – Вначале давай в центр, к горпочтамту, мне надо письмишко кинуть, бабки получить, потом перекушу немного. А ты через часок, если не будешь занят, там же меня и подхватишь.
– Сделаем! – с воодушевлением воскликнул бомбила и поджал педаль газа.
Они уже въехали в границы города, и Игнатьев с отчетливым ностальгическим чувством смотрел по сторонам. Когда-то, много лет назад, он полюбил этот город, едва узнав. Город нравился ему старыми узкими улочками, сбегавшими к морю под наклоном, который после короткого дождя или первых заморозков не под силу одолеть никакому автомобилю с облысевшими покрышками: в такие адреса местные таксисты ездить категорически отказывались. Он нравился Игнатьеву откровенностью стихий – палящим летним зноем и зимними бурями, засыпавшими улицы снегом под крыши домов; постоянным терпким запахом океана, обилием и дешевизной морских деликатесов на каждом углу. Наконец, город был приятен людьми – спокойными и доброжелательными, а также тем, что именно здесь он встретил Жанну.
– Может, тебя в гостиницу отвезти? – предложил водитель. – Ты тут, вообще, надолго?
– Гостиница мне ни к чему, – ответил Игнатьев. – Я у родственников остановлюсь. Зачем деньги зря тратить?
– У тебя здесь родственники?
– Дальние. Но на пару дней перекантоваться пустят. А больше мне не надо. Возьму тачку и обратно в Россию.
– Ну, смотри, как хочешь…
Тойота подкатила к дверям почтамта, и Игнатьев расплатился.
– Так, значит, через час? – пожелал уточнить бомбила.
Игнатьев поглядел на свои часы, переведенные на местное время в аэропорте.
– Сейчас четверть первого. Значит, пятнадцать минут второго я буду здесь стоять. Только не обессудь: если тебя не будет, тут же беру другую тачку. У меня время – деньги.
– Все будет нормально, – заверил бомбила и укатил.
На почтамте Игнатьеву делать было нечего. Тем не менее он зашел туда на несколько минут, потолкался, осмотрел площадь сквозь широкие окна второго этажа и, убедившись, что таксист действительно уехал, отправился в «Золотой лотос», располагавшийся на соседней улочке. Номер он получил безо всяких проблем, как и ожидал: сезон наплыва покупателей дешевого автомобильного старья из Японии, доставляемого регулярными паромами, миновал месяц назад, осенние циклоны остановили бизнес, океан часто штормило, и город готовился к наступлению зимы.
Он оставался в номере совсем недолго – только бросил сумку с вещами и наскоро умылся. Заперев номер, ключ взял с собой, предварительно отделив его от здоровенной желтой гостиничной бульбы. Побродив по кварталам, сплошь состоящим – как и положено центру уважающего себя торгового города – из магазинов и магазинчиков, маленьких баров, забегаловок и многочисленных киосков, Игнатьев без труда разыскал то, что ему было нужно: мастерскую по изготовлению ключей, где в его присутствии за пять минут сделали дубликат гостиничного, а также магазин всяческого ширпотреба, на одном из стеллажей которого покупателям предлагался широчайший выбор ножей китайского производства, самых разных размеров и назначения. Тут Игнатьев задержался подольше, тщательно выбирая покупку. Перепробовав с десяток изделий под взглядом измученного дотошным покупателем продавца, он остановил свой выбор на складном ножике, размер и внешний вид которого не должен был вызывать возражений даже у наиболее подозрительных милиционеров. Обычный ножик с очень острым лезвием длиной семьдесят пять миллиметров, равно пригодный для разделки колбасы и точки карандашей. В сложенном состоянии ножик полностью прятался в ладони, имел стопор и плавные выступы по бокам рукоятки, помогающие зафиксировать охват. А самое главное, он легко открывался пальцами одной руки и так же легко закрывался нажатием на выступ стопорной пластины.
Пощелкав несколько раз, Игнатьев оплатил покупку и вышел из магазина. До назначенной встречи с таксистом оставалось минут двадцать, это время он потратил на то, чтобы приобрести дешевенький мобильный телефон, а потом просто бродил в окрестностях центральной площади, пробуждая в памяти забытые ощущения и картины. Правая рука его в кармане куртки открывала ножик, закрывала и снова открывала, обретая необходимый автоматизм движений в обращении с только что приобретенным оружием. К сожалению, нынешние правила авиаперелета не позволяли Игнатьеву прихватить с собой что-нибудь из личного арсенала, включая совершенно безобидные с виду, но острые предметы. Новый ножик в принципе был вполне хорош, просто к нему следовало как можно скорее привыкнуть.
Когда он подошел к почтамту, знакомая «тойота» стояла на том же месте, где час назад высадила Игнатьева. Высматривая в потоке горожан клиента, водитель озирался на тротуаре и, когда увидел Игнатьева, явно обрадовался, махнул ему рукой и предупредительно распахнул заднюю дверцу.
– Слушай, друг, я такой классный вариант для тебя нашел! – возбужденно заговорил он, едва Игнатьев уселся в салон. – «Хонда» девяносто девятого, с левым рулем, как тебе нравится, электроподъемники стекол и все другие навороты. На три с половиной штуки потянешь?
– Плачу не больше трех, – флегматично сообщил Игнатьев. – Электроподъемники пусть на память себе оставит. Остальные полштуки мне и самому понадобятся.
– Да? – водитель совсем не огорчился. – Ладно, может, удастся скинуть. Короче, сам договариваться будешь.
– Давай, рули на автомобильный базар, там разберемся, – скомандовал Игнатьев.
– Зачем на базар? – воскликнул бомбила. – «Хонда» в гараже стоит тут, недалеко, всего пять минут ходу!
– Слушай, дорогой, что ты мне мозги паришь? – недовольно сказал Игнатьев. – Я тебе на базар заказывал меня отвезти, а не в гости к твоему корешу. Если не нравится, могу прямо сейчас вылезти.
– Да в чем проблема? – бомбила сделал вид, что обиделся. – На базар – так на базар! Я же как лучше хотел…
Бомбила был излишне суетлив. Радости, что получил клиента, тут было маловато. Он явно нервничал и старался это скрыть. Поэтому, устраиваясь на прежнее место на заднем сидении слева, Игнатьев вытащил из кармана куртки ножик, спрятав его в ладони. «Тойота» сорвалась с места и запетляла по узким улицам.
– Вообще далеко этот базар? – безмятежно спросил Игнатьев.
– Не, всего полчаса, и мы на месте, – ответил бомбила.
Это был второй звонок, и посущественнее. Автомобильная толкучка располагалась рядом с железнодорожным вокзалом, ходу туда было вдвое меньше. Чтобы окончательно увериться в подозрениях, Игнатьеву понадобилось еще пару минут, когда он увидел, что «тойота» свернула не к вокзалу, а в сторону ближайшего пригорода. Игнатьев чуть сдвинулся на сиденье, чтобы без помех посматривать в зеркало заднего вида, и очень скоро обнаружил неотступно следующую за ними темно-синюю иномарку. Стало ясно, что развязки ожидать теперь недолго, чему Игнатьев очень огорчился. Надо же такое невезенье: налететь на «разгонщиков» в первый час пребывания в городе! Он прикинул варианты: церемониться с ним, скорее всего, не будут – потенциальная жертва хорошо запомнила бомбилу в лицо, может запомнить и номера «тойоты», рисковать тут ни к чему. Самое надежное – пристукнуть приезжего лоха, которого в городе никто не знает и не ждет, и выкинуть тело где-нибудь в лесопосадках. Даже если вскорости и обнаружат, концов никаких. Плохо, плохо это… Игнатьев шевельнул пальцами, и нож открылся со щелчком, совершенно неслышным в гуле мотора. Интересно, как это начнется? Больше всего Игнатьеву не хотелось, чтобы бомбила попытался отключить его с помощью какого-нибудь баллончика с нервно-паралитическим газом. Нет, пожалуй, этого не произойдет, в тесном объеме кабины одинаково рискуют надышаться оба.
Он не ошибся. «Тойота» начала замедлять ход и съезжать на обочину. Момент бомбила выбрал удачный: кроме синей иномарки, позади машин на дороге видно не было.
– Движок троит, зараза, – пожаловался бомбила. – Опять колпачок со свечи соскочил. Сейчас, поправлю, две секунды всего делов-то…
Теперь Игнатьев точно знал, что произойдет, и ждал почти спокойно. Ему не оставили никакого выбора, следовательно, время сомнений миновало. Машины остановились, синяя – бампером в бампер «тойоты». Двое выскочили из синей, подскочили к «тойоте» и одновременно рванули задние дверцы. Тот, что справа, сразу полез на свободное место, но чтобы добраться до Игнатьева, ему нужно было не менее трех секунд. Бандит слева наклонил к Игнатьеву свирепо скорченную рожу, наставил пистолет, но произнести ничего не успел. Игнатьев, даже не повернув головы, воткнул лезвие ножа ему в лицо, мгновенно выдернул и, развернув кисть, нанес точно такой же удар второму, одновременно выхватывая из обессилевшей руки первого пистолет, что получилось удивительно легко.
Первый – что был слева, рухнул у колеса с жалобным всхлипом-стоном. Второй, успевший перенести центр тяжести своего тела в салон, беззвучно повалился на сиденье. Толчком ноги Игнатьев вывалил бесчувственное тело на обочину. Водитель эти несколько секунд пребывал в полной неподвижности за рулем и лишь когда ощутил лезвие ножа на своем горле, дернулся и всхрапнул, как запаленный жеребец.
– Кто послал? Кому откат собирался отдавать? – свистящим шепотом спрашивал Игнатьев. – Кто в вашей банде командует? Говори быстро, у меня времени нет.
– Не убивай, брат, я не хотел, – заскрипел голосовыми связками бомбила. – Богом клянусь! Мне приказали.
– Кто? Фамилия. Адрес.
Возможно, бомбила рассчитывал соврать и оторваться по-легкому, но ощутив саднящую боль разреза на горле и теплую дорожку крови, убегающую под воротник, сдался.
– Это Гарик придумал – вон он, у колеса лежит. Я, честно, не хотел. Он меня на бабки подставил, я ему должен, только поэтому не мог отказаться. Второго не знаю, его погоняло Скворец, он у Гарика в шестерках.
– Кто еще о вашем хапке был в курсе?
– Никто, клянусь! – бомбила истово перекрестился свободной рукой. – Я пришел домой, а там Гарик – должок требует. А я просто сказал, что клиента должен подобрать, чтобы отвезти на автопомойку. На рынок, то есть. Гарик сказал: если возьмем три штуки, с меня должок спишут. Я все честно говорю, гражданин начальник. Мамой клянусь!
– Мы из остзейских немцев, – степенно пояснил Эрман, поймав взгляд Игнатьева. – Приехали на Дальний Восток по указу императора Павла Петровича осваивать новые земли. Почти двести лет тут живем. Так что, мое предложение вас интересует?
Лет десять назад, вероятно, он с такой же важностью и убежденностью рассказывал о том, что его папа был ближайшим соратником Эрнста Тельмана, подумал Игнатьев. А дедушка – лучшим другом Розы Люксембург. Но времена меняются, нынче требуются уже иные биографические вехи.
– Я немного по другой линии, – сказал Игнатьев. – До китайского хлопка, возможно, дело когда-нибудь тоже дойдет. Сейчас меня больше интересуют морепродукты. Крабы, икра, гребешки и все такое.
– О-о, вот это сложно, брат, – покачал головой потомок благородных остзейцев. – В эту систему со стороны прорваться трудно, заказы расписаны на десять лет вперед.
– Так уж и на десять?
– А как же! – воскликнул остзеец Эрман. – Специфика отрасли. Дефицит. Бабки немереные, потому и все схвачено, все поделено. Одни ловят, другие продают, третьи за порядком смотрят. Ну, понятно, отстегивают кому надо, как положено – всё по понятиям.
– Значит, ты тут мне ничего подсказать не можешь, – покачал головой Игнатьев. – Жаль. Ладно, попробую сам разобраться.
– Только зря время потеряешь, – заверил Эрман.
– Вообще, у меня серьезные предложения, солидные фирмы. Гарантии и все такое. Обычно это помогает.
– Не знаю, не знаю… Ты где остановишься?
– Пока не решил.
– Советую в «Золотом лотосе». Сервис приличный и цены нормальные.
– Значит, в «Золотом лотосе», – согласился Игнатьев.
– Тогда если у меня что-то проявится, я тебе туда позвоню, – пообещал Эрман. – А насчет хлопка ты подумай…
В поле зрения Игнатьева появилась тележка, а за ней крутое, туго обтянутое синим сукном, бедро стюардессы.
– Напитки, кондитерские изделия не желаете?
Эрман оживился.
– Милая, а виски у вас есть?
– Пожалуйста, фляжка – пятнадцать условных единиц.
– Ну, круто тут у вас, – крякнул Эрман. – Дай, пожалуйста! И водички с газом, и шоколадку, и пару стаканчиков.
Стюардесса была уже немолода: ей было, пожалуй, далеко за тридцать, но взамен юной свежести обладала, с точки зрения Игнатьева, намного более важным достоинством – обаянием, которое приносит зрелая женственность. Стать, плавные формы, величавая таинственность движений – все это Игнатьев определял словом «порода». На таких женщин он всегда смотрел с огромным удовольствием, при том сексуальная составляющая его ощущений была относительно невелика – обычно так смотрят на произведения искусства. Жаль, что расположение его кресла отпустило на это зрелище чуть более минуты.
– Давай за знакомство? – Эрман уже разлил виски по стаканчикам и разломал шоколад на дольки.
Игнатьев и сам собирался чего-нибудь выпить. Долгие перелеты он предпочитал проводить во сне, чему алкоголь способствовал. К счастью, его новый знакомый придерживался такого же мнения. Он мирно и негромко захрапел даже раньше Игнатьева.
* * *
В перечне врачебных кабинетов, которые каждый сотрудник органов внутренних дел обязан был посетить в ходе ежегодной диспансеризации перед отбытием в отпуск, кабинет психиатра появился недавно. Новое руководство министерства вдруг серьезно озаботилось состоянием душ своих подчиненных и сочло необходимым поставить его на постоянный контроль. К столбику подписей, без которых отпускное удостоверение не выдавалось, добавилась еще одна. Этот кабинет Игнатьев никогда прежде не посещал и шел сейчас сюда со смешанным чувством любопытства и некоторой робости. Психиатр, в его понимании, был чем-то сродни венерологу, о визитах к этим специалистам в компании одинаково неудобно говорить вслух. Была уже половина восьмого вечера, приемные часы заканчивались, и коридор поликлиники опустел. На стульях перед кабинетом никто не сидел, поэтому Игнатьев просто постучал, а потом отворил дверь.– Разрешите?
– Заходите.
Верхнее освещение в кабинете было выключено. Горела только настольная лампа, освещавшая лишь стол и небольшое пространство вокруг него. Хозяйка кабинета что-то быстро писала за своим столом, низко склонив голову, и на вошедшего пациента даже не взглянула. Игнатьев постоял несколько секунд, нарочито шумно вздохнул, а потом совершенно неслышно, так, как он умел, переместился на несколько шагов влево, к окну.
– Садитесь, – сказала врач, продолжая писать.
Игнатьев молчал.
Врач удивленно подняла голову, никого перед собой не увидела и легонько вздрогнула.
– Я здесь, – мирно проговорил Игнатьев от окна, но это заставило ее вздрогнуть еще раз. – Просто не хотел вам мешать.
– Садитесь, – повторила она намного суше.
Игнатьев подошел и сел напротив нее на стул для пациентов. Коротко подстриженные, чуть вьющиеся волосы, легкая неправильность черт лица, рождающая неповторимость облика – все это Игнатьев увидел чуть позже. А самым первым впечатлением, которое осталось с ним на всю жизнь, оказался ее халатик. Снежно-белый медицинский халатик из синтетики, прозрачный, словно оконная кисея. Нет, все выглядело абсолютно пристойно, и по-иному быть не могло: халатик был надет поверх светло-бежевого платья с весьма скромным вырезом у шеи и длинными рукавами; такие же халатики, вероятно, носила половина персонала поликлиники, но именно он, именно сейчас, заставил сердце Игнатьева заколотиться чуть быстрее. Прозрачность халатика будила воображение, Игнатьев почувствовал, как кровь прилила к лицу, и порадовался недостатку освещения.
– Как ваша фамилия? – спросила врач.
– Игнатьев.
Она быстро проглядела стопочку медицинских карт.
– Игнатьев, – сказала она, – ах да, Игнатьев Сергей Андреевич! Так, значит, это вы?
– Я, – подтвердил Игнатьев. – А в чем дело?
– Ни в чем, ни в чем, – сказала она, пролистывая страницы его карты. Черный завиток ее волос на самой макушке чуть выбивался из общей ровной поверхности прически, и Игнатьеву вдруг жутко захотелось его пригладить. Даже рука дернулась, но Игнатьев, конечно же, удержался.
– Как вы себя чувствуете? – с внезапной холодностью спросила врач, подняв голову, и теперь Игнатьев сумел рассмотреть ее лицо до последней черточки.
– Нормально.
– У вас часто болит голова?
– Нет, не часто. Вернее, никогда.
– Не часто или никогда?
– Ну, если очень сильно выпью…
– Вы злоупотребляете спиртным? – заинтересовалась она.
– Зачем? – удивленно спросил Игнатьев.
– Вы не ответили на мой вопрос! – сказала она.
– И вы тоже.
Наступила пауза. В глазах врача Игнатьев прочитал интерес и еще что-то, чего он пока не понял.
– А почему вы так плохо побриты? – спросила она с брезгливой, но очаровательной гримаской, которая настолько понравилась Игнатьеву, что на обидный смысл вопроса он поначалу и внимания не обратил. – Это что, ваше обычное состояние или ваши начальники просто перестали следить за внешним видом подчиненных?
Игнатьев удивленно вытаращил глаза, машинально провел рукой по подбородку, на мгновение рассердился и тут же засмеялся.
– Я догадался, – сказал он. – Это провокация. Да, конечно, я все понял. Вы ждете от меня определенной реакции, которую запишете в мою медицинскую карту. Извините, что нарушил ваши планы. Просто я догадался. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
– Хорошо, – неожиданно легко согласилась она. – Давайте о другом. Вам приходилось убивать?
– Не думаю, что вам позволено задавать подобные вопросы, – пожал плечами Игнатьев. – Впрочем, лично вам отвечу: разумеется, я никого не убивал. С чего вы это взяли?
– Вы чувствовали сожаление о том, что вам приходилось делать, выполняя служебные задания? – она задала очередной вопрос без малейшей паузы, ничуть не смутившись.
– Конечно, чувствовал. Иногда. А вы?
– Я? Может быть, – медленно ответила она с совершенно новой интонацией. Посмотрела на Игнатьева очень внимательно, потом встала и неторопливо, словно нарочно позволяя разглядеть себя целиком, обошла стол и села на стул напротив. Халатик на ее бедрах собрался странно манящими складками, Игнатьеву понадобилось совершить над собой некоторое усилие, чтобы отвести взгляд в сторону.
– Какие у вас отношения в семье? – спросила она.
– Нормальные. Семьи у меня нет. А у вас?
– Вам приходилось когда-нибудь обращаться к психиатру?
– Нет, – в горле у Игнатьева внезапно пересохло. Довольно плохо отдавая себе отчет в том, что делает, он подался вперед и осторожно взял ее за руку.
Она вздрогнула, попыталась освободиться и тут же оставила эту попытку.
– Что вы делаете? – голос ее слегка дрожал.
– Не знаю, – честно ответил он. – Извините…
Игнатьев легонько потянул ее к себе, они поднялись со стульев одновременно и шагнули навстречу друг к другу. Их первый поцелуй получился торопливым и неловким, но за ним тут же последовал второй, долгий и невероятно сладкий.
– Ты бы хоть дверь сначала запер, – сказала она, оторвавшись от его губ.
Игнатьев бросился к двери, повернул ключ в замке и вернулся. Глаза ее были полузакрыты, руки легонько поглаживали бедра. Игнатьев поднял ее на руки, удивляясь невесомости этого тугого, горячего тела, и осторожно положил на кушетку.
Прозрачный халатик соскользнул вверх вместе с платьем, все прочее белье исчезло намного раньше, чем Игнатьев справился со своими пуговицами. Это был результат химии тел, взаимное ощущение запаха самца и запаха самки, бросившее их навстречу друг другу, подготовившее каждого к акту любви без прелюдии и не требующее совершенно никакого любовного искусства, потому что высшего ощущения блаженства они достигли, едва соединившись, все последующее сделалось лишь его бесконечным повторением…
Их смешанное дыхание понемногу приходило в норму. Она мягко, но настойчиво отстранила его, поднимаясь. Некоторое время, отвернувшись друг от друга, они приводили в порядок свою одежду, ощущая при этом одинаковую неловкость. Игнатьев услышал щелчок отпираемого замка, потом ее шаги по направлению к столу и разрешил себе повернуться.
Она сидела на прежнем месте, поправляя легкими движениями прическу и стараясь на Игнатьева не смотреть.
– Ну вот, сеанс психотерапии закончен, – чужим голосом сказала она и принужденно рассмеялась.
– Не говори так, пожалуйста, – попросил Игнатьев.
Она взглянула на него с тревогой, изумлением, надеждой и снова быстро отвернулась.
– Рабочий день тоже закончился, – проговорила она совсем тихо. – Мне пора домой.
– Можно я тебя провожу?
– А тебе в самом деле хочется?
– Очень, – выдохнул Игнатьев, и это была истинная правда.
Она запирала дверь кабинета, а он вдруг увидел табличку на двери: «Прохорова Елена Андреевна» и облегченно вздохнул: если бы не эта табличка, он бы так и не узнал, как к ней обращаться.
– Лена, а ты где живешь? – спросил он.
– Меня зовут Жанна, – ответила она с улыбкой, повергшей Игнатьева в ужас. – Елена Андреевна будет работать завтра. Табличку с моей фамилией просто не успели повесить.
– Ты… извини, – забормотал Игнатьев, чувствуя, как загорелись его уши. – Я… в самом деле… глупость какая-то…
Он ждал чего угодно: обиды, презрения, насмешки, а она вдруг прыснула искренне и весело.
– Хорошо, что у нас появился повод познакомиться.
Они выходили из поликлиники под строгим взором охранника, на которого Жанна не обратила никакого внимания.
– Мне на автобус, – сказала она.
– У меня машина.
– Это здорово. А можно мы в магазин заедем?
– Ужин для семьи?
Она остановилась, повернулась к нему и подняла голову, заглядывая в глаза Игнатьева.
– Я живу одна.
Этой ночью Игнатьев в свою квартирку так и не вернулся…
* * *
Ласковая рука коснулась его плеча, нежный голос прожурчал в ухо: «Поднимите, пожалуйста, спинку кресла, самолет готовится к посадке».Игнатьев проснулся и огляделся. Слева ворочался сосед, точно так же разбуженный стюардессой. Глаза у него были заплывшие и красные, лицо изрядно помято. Видно Эрман все же злоупотребил своим «снотворным». Пробормотав что-то неразборчиво, он поднял кресло, защелкнул пряжку ремня безопасности и мгновенно захрапел вновь. Лишь когда шасси самолета покатились по бетону посадочной полосы, он пробудился окончательно, откашлялся и хрипло прокомментировал:
– На этот раз опять пронесло.
В зале прилета Эрман побежал дожидаться разгрузки багажа, забыв попрощаться, на что Игнатьев не обиделся. Он вышел на площадь, и к нему тут же подбежал местный таксист-бомбила – чернявый парень среднего роста с хитрыми цыганскими глазами.
– Такси! Куда ехать?
– За сколько до центра докатишь?
– Ну, как обычно, по тарифу, – уверенно отвечал бомбила. – Штуку. Рублей, конечно.
Это было по-божески, и торговаться Игнатьев не стал. «Тойота» у бомбилы была с правым рулем, Игнатьев устроился на заднем сиденье, наискось от водителя.
– По делам или так? – деликатно завел беседу бомбила, намереваясь развлечь то ли самого себя, то ли пассажира.
– «Так» – это как? – поинтересовался Игнатьев.
– Ну, на отдых, например, или к родственникам, – резонно объяснил бомбила.
– Тогда, скажем, на экскурсию, – сказал Игнатьев. – Родственниками здесь пока не обзавелся. Но и по делам тоже. Тут у вас, я знаю, крабы в банках на каждом углу, как картошка, продаются.
– Ну, это я не знаю, – засомневался бомбила. – Достать-то всегда, конечно, можно, но чтобы как картошка – такого давно нет.
– Жаль, – с сожалением вздохнул Игнатьев.
– В первый раз тут?
– В первый, в первый, – небрежно ответил Игнатьев. – Скажи-ка, брат, я слышал, тут у вас автомобильный базар знатный есть. Его еще не прикрыли?
– Да кто ж его прикроет? – удивился бомбила. – Где был, там и есть, с него же полгорода кормится. А ты что, тачку хочешь взять? Могу посоветовать, если надо. Тебе крутую какую-нибудь?
– Да бог с тобой, зачем мне крутую. Мне чтобы просто ездила.
– Так возьми мою! – воскликнул бомбила. – Она пятидесяти тысяч не прошла, летает как ласточка.
– Нет, брат, твоей не надо. Не люблю я правого руля.
– Ну, как хочешь. А по бабкам на что рассчитываешь?
– Да штуки на две-три зеленых.
– В принципе, подобрать можно, – уверенно сказал бомбила. – Года два прокатаешься без проблем, а дальше – уж как получится.
– Дальше мне не надо, я так далеко не заглядываю.
– Тогда сделаем! Так мы сейчас прямо на базар?
– Нет, – покачал головой Игнатьев. – Вначале давай в центр, к горпочтамту, мне надо письмишко кинуть, бабки получить, потом перекушу немного. А ты через часок, если не будешь занят, там же меня и подхватишь.
– Сделаем! – с воодушевлением воскликнул бомбила и поджал педаль газа.
Они уже въехали в границы города, и Игнатьев с отчетливым ностальгическим чувством смотрел по сторонам. Когда-то, много лет назад, он полюбил этот город, едва узнав. Город нравился ему старыми узкими улочками, сбегавшими к морю под наклоном, который после короткого дождя или первых заморозков не под силу одолеть никакому автомобилю с облысевшими покрышками: в такие адреса местные таксисты ездить категорически отказывались. Он нравился Игнатьеву откровенностью стихий – палящим летним зноем и зимними бурями, засыпавшими улицы снегом под крыши домов; постоянным терпким запахом океана, обилием и дешевизной морских деликатесов на каждом углу. Наконец, город был приятен людьми – спокойными и доброжелательными, а также тем, что именно здесь он встретил Жанну.
– Может, тебя в гостиницу отвезти? – предложил водитель. – Ты тут, вообще, надолго?
– Гостиница мне ни к чему, – ответил Игнатьев. – Я у родственников остановлюсь. Зачем деньги зря тратить?
– У тебя здесь родственники?
– Дальние. Но на пару дней перекантоваться пустят. А больше мне не надо. Возьму тачку и обратно в Россию.
– Ну, смотри, как хочешь…
Тойота подкатила к дверям почтамта, и Игнатьев расплатился.
– Так, значит, через час? – пожелал уточнить бомбила.
Игнатьев поглядел на свои часы, переведенные на местное время в аэропорте.
– Сейчас четверть первого. Значит, пятнадцать минут второго я буду здесь стоять. Только не обессудь: если тебя не будет, тут же беру другую тачку. У меня время – деньги.
– Все будет нормально, – заверил бомбила и укатил.
На почтамте Игнатьеву делать было нечего. Тем не менее он зашел туда на несколько минут, потолкался, осмотрел площадь сквозь широкие окна второго этажа и, убедившись, что таксист действительно уехал, отправился в «Золотой лотос», располагавшийся на соседней улочке. Номер он получил безо всяких проблем, как и ожидал: сезон наплыва покупателей дешевого автомобильного старья из Японии, доставляемого регулярными паромами, миновал месяц назад, осенние циклоны остановили бизнес, океан часто штормило, и город готовился к наступлению зимы.
Он оставался в номере совсем недолго – только бросил сумку с вещами и наскоро умылся. Заперев номер, ключ взял с собой, предварительно отделив его от здоровенной желтой гостиничной бульбы. Побродив по кварталам, сплошь состоящим – как и положено центру уважающего себя торгового города – из магазинов и магазинчиков, маленьких баров, забегаловок и многочисленных киосков, Игнатьев без труда разыскал то, что ему было нужно: мастерскую по изготовлению ключей, где в его присутствии за пять минут сделали дубликат гостиничного, а также магазин всяческого ширпотреба, на одном из стеллажей которого покупателям предлагался широчайший выбор ножей китайского производства, самых разных размеров и назначения. Тут Игнатьев задержался подольше, тщательно выбирая покупку. Перепробовав с десяток изделий под взглядом измученного дотошным покупателем продавца, он остановил свой выбор на складном ножике, размер и внешний вид которого не должен был вызывать возражений даже у наиболее подозрительных милиционеров. Обычный ножик с очень острым лезвием длиной семьдесят пять миллиметров, равно пригодный для разделки колбасы и точки карандашей. В сложенном состоянии ножик полностью прятался в ладони, имел стопор и плавные выступы по бокам рукоятки, помогающие зафиксировать охват. А самое главное, он легко открывался пальцами одной руки и так же легко закрывался нажатием на выступ стопорной пластины.
Пощелкав несколько раз, Игнатьев оплатил покупку и вышел из магазина. До назначенной встречи с таксистом оставалось минут двадцать, это время он потратил на то, чтобы приобрести дешевенький мобильный телефон, а потом просто бродил в окрестностях центральной площади, пробуждая в памяти забытые ощущения и картины. Правая рука его в кармане куртки открывала ножик, закрывала и снова открывала, обретая необходимый автоматизм движений в обращении с только что приобретенным оружием. К сожалению, нынешние правила авиаперелета не позволяли Игнатьеву прихватить с собой что-нибудь из личного арсенала, включая совершенно безобидные с виду, но острые предметы. Новый ножик в принципе был вполне хорош, просто к нему следовало как можно скорее привыкнуть.
Когда он подошел к почтамту, знакомая «тойота» стояла на том же месте, где час назад высадила Игнатьева. Высматривая в потоке горожан клиента, водитель озирался на тротуаре и, когда увидел Игнатьева, явно обрадовался, махнул ему рукой и предупредительно распахнул заднюю дверцу.
– Слушай, друг, я такой классный вариант для тебя нашел! – возбужденно заговорил он, едва Игнатьев уселся в салон. – «Хонда» девяносто девятого, с левым рулем, как тебе нравится, электроподъемники стекол и все другие навороты. На три с половиной штуки потянешь?
– Плачу не больше трех, – флегматично сообщил Игнатьев. – Электроподъемники пусть на память себе оставит. Остальные полштуки мне и самому понадобятся.
– Да? – водитель совсем не огорчился. – Ладно, может, удастся скинуть. Короче, сам договариваться будешь.
– Давай, рули на автомобильный базар, там разберемся, – скомандовал Игнатьев.
– Зачем на базар? – воскликнул бомбила. – «Хонда» в гараже стоит тут, недалеко, всего пять минут ходу!
– Слушай, дорогой, что ты мне мозги паришь? – недовольно сказал Игнатьев. – Я тебе на базар заказывал меня отвезти, а не в гости к твоему корешу. Если не нравится, могу прямо сейчас вылезти.
– Да в чем проблема? – бомбила сделал вид, что обиделся. – На базар – так на базар! Я же как лучше хотел…
Бомбила был излишне суетлив. Радости, что получил клиента, тут было маловато. Он явно нервничал и старался это скрыть. Поэтому, устраиваясь на прежнее место на заднем сидении слева, Игнатьев вытащил из кармана куртки ножик, спрятав его в ладони. «Тойота» сорвалась с места и запетляла по узким улицам.
– Вообще далеко этот базар? – безмятежно спросил Игнатьев.
– Не, всего полчаса, и мы на месте, – ответил бомбила.
Это был второй звонок, и посущественнее. Автомобильная толкучка располагалась рядом с железнодорожным вокзалом, ходу туда было вдвое меньше. Чтобы окончательно увериться в подозрениях, Игнатьеву понадобилось еще пару минут, когда он увидел, что «тойота» свернула не к вокзалу, а в сторону ближайшего пригорода. Игнатьев чуть сдвинулся на сиденье, чтобы без помех посматривать в зеркало заднего вида, и очень скоро обнаружил неотступно следующую за ними темно-синюю иномарку. Стало ясно, что развязки ожидать теперь недолго, чему Игнатьев очень огорчился. Надо же такое невезенье: налететь на «разгонщиков» в первый час пребывания в городе! Он прикинул варианты: церемониться с ним, скорее всего, не будут – потенциальная жертва хорошо запомнила бомбилу в лицо, может запомнить и номера «тойоты», рисковать тут ни к чему. Самое надежное – пристукнуть приезжего лоха, которого в городе никто не знает и не ждет, и выкинуть тело где-нибудь в лесопосадках. Даже если вскорости и обнаружат, концов никаких. Плохо, плохо это… Игнатьев шевельнул пальцами, и нож открылся со щелчком, совершенно неслышным в гуле мотора. Интересно, как это начнется? Больше всего Игнатьеву не хотелось, чтобы бомбила попытался отключить его с помощью какого-нибудь баллончика с нервно-паралитическим газом. Нет, пожалуй, этого не произойдет, в тесном объеме кабины одинаково рискуют надышаться оба.
Он не ошибся. «Тойота» начала замедлять ход и съезжать на обочину. Момент бомбила выбрал удачный: кроме синей иномарки, позади машин на дороге видно не было.
– Движок троит, зараза, – пожаловался бомбила. – Опять колпачок со свечи соскочил. Сейчас, поправлю, две секунды всего делов-то…
Теперь Игнатьев точно знал, что произойдет, и ждал почти спокойно. Ему не оставили никакого выбора, следовательно, время сомнений миновало. Машины остановились, синяя – бампером в бампер «тойоты». Двое выскочили из синей, подскочили к «тойоте» и одновременно рванули задние дверцы. Тот, что справа, сразу полез на свободное место, но чтобы добраться до Игнатьева, ему нужно было не менее трех секунд. Бандит слева наклонил к Игнатьеву свирепо скорченную рожу, наставил пистолет, но произнести ничего не успел. Игнатьев, даже не повернув головы, воткнул лезвие ножа ему в лицо, мгновенно выдернул и, развернув кисть, нанес точно такой же удар второму, одновременно выхватывая из обессилевшей руки первого пистолет, что получилось удивительно легко.
Первый – что был слева, рухнул у колеса с жалобным всхлипом-стоном. Второй, успевший перенести центр тяжести своего тела в салон, беззвучно повалился на сиденье. Толчком ноги Игнатьев вывалил бесчувственное тело на обочину. Водитель эти несколько секунд пребывал в полной неподвижности за рулем и лишь когда ощутил лезвие ножа на своем горле, дернулся и всхрапнул, как запаленный жеребец.
– Кто послал? Кому откат собирался отдавать? – свистящим шепотом спрашивал Игнатьев. – Кто в вашей банде командует? Говори быстро, у меня времени нет.
– Не убивай, брат, я не хотел, – заскрипел голосовыми связками бомбила. – Богом клянусь! Мне приказали.
– Кто? Фамилия. Адрес.
Возможно, бомбила рассчитывал соврать и оторваться по-легкому, но ощутив саднящую боль разреза на горле и теплую дорожку крови, убегающую под воротник, сдался.
– Это Гарик придумал – вон он, у колеса лежит. Я, честно, не хотел. Он меня на бабки подставил, я ему должен, только поэтому не мог отказаться. Второго не знаю, его погоняло Скворец, он у Гарика в шестерках.
– Кто еще о вашем хапке был в курсе?
– Никто, клянусь! – бомбила истово перекрестился свободной рукой. – Я пришел домой, а там Гарик – должок требует. А я просто сказал, что клиента должен подобрать, чтобы отвезти на автопомойку. На рынок, то есть. Гарик сказал: если возьмем три штуки, с меня должок спишут. Я все честно говорю, гражданин начальник. Мамой клянусь!