Борис Антонович Руденко. Тайфун приходит с востока

   Еще в Москве Игнатьев сразу решил для себя, что ни в коем случае не станет использовать связи Малецкого в Морском, несмотря на все уверения в их надежности. Предательство окружало Малецкого со всех сторон – таким был мир, который он избрал для себя и Жанны средой обитания. Но без помощи со стороны Игнатьеву было не обойтись, это он тоже прекрасно понимал, готовясь к поездке. В свое время Игнатьев без колебаний назвал бы по крайней мере четверых, на которых он мог бы полностью положиться в сложной ситуации, но с той поры минуло четыре года. Первые два телефона попросту не отозвались. По третьему равнодушный женский голос сообщил, что нужный Игнатьеву человек здесь давно не живет. Куда уехал? Неизвестно. Квартира была куплена через агентство недвижимости и о прежних владельцах сведений нет. Оставалось сделать последний звонок.
   Кравченко снял трубку сам. Они не разговаривали уже четыре года, но Игнатьев немедленно вспомнил его интонации.
   – На проводе, – презрительно сказал Кравченко.
   – Здорово, Виктор!
   – Кто это?
   – Не признал? Игнатьев. Помнишь такого?
   – Серега? – удивился Кравченко. – Ты как… ты где?
   – Здесь, в Морском. Приехал по делам. Вот решил позвонить.
   – Сколько же мы с тобой лет?..
   – Четыре года.
   – Как ты?
   – Да все нормально. Слушай, Витя, у тебя для меня времени немного найдется? Очень нужно посоветоваться.
   – О чем разговор! Приезжай прямо сейчас. Помнишь, где я живу?
   – А твои не обидятся? – осторожно осведомился Игнатьев. – Все-таки сегодня выходной.
   – Народ в поле, – ответил Кравченко. – В смысле, в загранпоездке. Отдыхают на китайских курортах. Вернутся только через две недели, никому ты не помешаешь. Так ты адрес помнишь?..
   Адрес Игнатьев не забыл. У Кравченко ему приходилось бывать не один раз. Как и тому у него. В принципе, их отношения в свое время вполне можно было называть дружбой. Нормальной, мужской, основанной на взаимном уважении двух нормальных мужиков, глядящих на стремительно разваливающийся мир с одинаковой брезгливостью и отвращением. Кравченко в ту пору работал в УБОПе и принадлежал к категории «честных ментов». Нет, разумеется, он не отказывался от даров благодарных коммерсантов, спасенных им от рэкетирских наездов и избавленных от прочих жизненных неприятностей: милицейская зарплата давно уже не позволяла прокормить семью. Он подрабатывал также приходящим консультантом по безопасности в более или менее благопристойном банке. Однако от откровенного криминала Кравченко ни за какие бабки никогда никого не отмазывал и с уголовной шпаной, ныне переодевшейся в тысячедолларовые костюмы и заседавшей в депутатских креслах, в переговоры не вступал.
   Кравченко жил в относительно новом районе Морского, застроенном в последние годы советской власти типовыми многоэтажками и оттого совершенно неотличимым от подобных районов любого другого города на территории не только исчезнувшего СССР, но и бывших партнеров по социалистическому лагерю. Подъехать к его дому Игнатьев не смог: асфальт на дороге был взломан, в отрытой траншее копались рабочие в ярких желтых куртках, меняя проржавевшие фрагменты водопроводных труб. Перепрыгивая через языки сырой липкой глины, Игнатьев вспомнил, что последнюю зиму чуть не половина населения Морского бедовала из-за перебоев с подачей тепла и воды.
   Кравченко открыл дверь, загородив почти весь проем широким, сильным телом. За прошедшие годы он изменился мало. Разве что слегка погрузнел, да на висках прибавилось седины.
   – Ну, здравствуй, – пророкотал он. – Давай, заходи.
   К встрече гостя хозяин успел подготовиться. На столе в кухне стояли тарелки с нарезанными овощами, сыром и колбасой. Из морозилки Кравченко извлек тут же запотевшую бутылку водки. Они сели друг напротив друга, одинаково мощные и чем-то неуловимо похожие, словно дальние родственники.
   – Огурцы и помидоры со своего огорода, – похвастался Кравченко, наполняя рюмки. – Ну, за встречу!
   Выпили и некоторое время сосредоточенно хрустели в унисон огурцами.
   – Рассказывай, – потребовал Кравченко. – Ты где сейчас? Все еще в конторе?
   – Нет, из конторы я ушел по выслуге, – покачал головой Игнатьев. – Работаю в одной фирме. А ты?
   – А я пока все там же. Начальник отдела. Выслуга уже есть, но до полного пенсиона еще два года осталось. Так ты здесь по коммерческим делам?
   – Скорее, по личным, – сказал Игнатьев. – Помнишь Жанну?
   – Конечно! Так она же… – Кравченко умолк на полуслове и принялся наливать по второй. – Я бы тоже давно ушел, но пенсион, сам понимаешь, терять неохота. Какие-никакие, а все же деньги.
   – Как тут у вас?
   – Ты что, газет не читаешь? – усмехнулся Кравченко. – Так же, как везде. Может, даже хуже. У вас в столице власть хотя бы для виду приличной прикидывается. Но там кругом туристы, дипломаты. А у нас и прикидываться ни к чему. Закон – тайга. Как главный пахан скажет, так оно и будет. Если сидишь тихо и ни во что не суешься, то и тебя никто не трогает.
   – А ты сидишь тихо?
   – Именно, – подтвердил Кравченко. – Давай, за наше душевное здоровье.
   Игнатьев проглотил холодную, густую жидкость и задержал дыхание.
   – Так что у тебя здесь за дело?
   – Жанна пропала. Я хочу ее найти.
   – Рассказывай, – Кравченко двинул стул ближе к столу.
   – Малецкого ты знаешь?
   – Естественно. Так вот оно что… Ну, давай, давай!
   – Тогда ты все поймешь. На Малецкого наехали так плотно, что он едва успел сделать ноги. Жанну с дочерью вывезти не сумел и спрятал на даче своего приятеля. Но сейчас ее там нет. На прошлой неделе она уехала на машине того же приятеля в неизвестном направлении. Вот и все.
   – Не густо, – хмыкнул Кравченко. – Ты думаешь, ее братки повязали?
   – Нет, я так не думаю. Братки ее тоже усиленно ищут. Кстати, хотел у тебя уточнить, что это за команда? Вот номер джипа, на котором они рассекают, и телефоны, которые они одному стукачку оставили для связи, – Игнатьев положил на стол клочок бумаги.
   Кравченко мельком глянул и убрал в нагрудный карман рубашки.
   – Завтра выясню, – пообещал он. – Какие у тебя предположения?
   – Она могла попасть в дэтэпэ. И не в Морском, а где-то в области. Нужно проглядеть сводки и запросить больницы.
   – Думаешь, братки этого еще не сделали?
   – Противника недооценивать нельзя, – сказал Игнатьев, – но и переоценивать тоже не стоит. Насколько я понял, они сейчас изо всех сил отрабатывают связи Жанны и Малецкого. Представь себе: за ее сестрой «хвост» постоянно ходит.
   – Откуда ты знаешь?
   – Сам видел только что.
   – Я смотрю, ты многое уже успел, – удивился Кравченко. – Еще что?
   – К сестре Жанны кроме бандюков приходили и менты. Не знаю, из Управления или местного отделения – сестра не поняла. Но ищут ее и по этим каналам. Возможно, официально.
   – Я проверю, – сказал Кравченко. – Вот что мне скажи: ты пока еще нигде не засветился?
   – В общем, нет, – медленно ответил Игнатьев. – Хотя с местной братвой пересечься успел. Впрочем, это так, уголовная шпана, и к делу отношения не имеет.
   И он рассказал о попытке ограбления по пути на автомобильный рынок.
   – Ну, ты даешь! – усмехнулся Кравченко. – Надеюсь, трупов там не наделал?
   – Не знаю. Бандитов я в салон погрузил, водилу в багажник. А тебя это волнует?
   – Нет, – тут же произнес Кравченко. – Хотя проблемы возникнуть могут. Впрочем, не думаю. Если только кто-нибудь из твоих обиженных родственником нашим боссам не приходится. Да откуда! Это мелкие бандиты, работали на своем участке по лицензии. Сегодня они есть, а завтра вместо них другие придут.
   – По какой еще лицензии? – не понял Игнатьев.
   – В смысле, с ведома и одобрения районного пахана. Отстегивали процент в общак и спокойно работали. Лущили приезжих лохов. Вот с тобой им не повезло. В общем, заяву этот водила на тебя вряд ли напишет, наплетет какую-нибудь бодягу. Так что у моих коллег в местном отделении прибавится висяк и труп. Или два?
   – Я же сказал: не знаю!
   – Тогда давай еще махнем, – Кравченко наполнил рюмки. – За упокой душ рабов божьих. Этих и будущих.
   – Слушай, а охранное агентство «Кираса» что за шарашка такая?
   – Легализованная бандитская структура, – невозмутимо объяснил Кравченко. – Она, кстати, при участии Бычка создавалась. Мы ее не один раз пытались прикрыть. Человек пять ихних бойцов за разные крутые дела к «хозяину» отправили, но контору свалить не удалось. Ее хозяева отбрехались, что парни действовали по своей личной инициативе. Извините, мол, не доглядели, не разобрались, когда брали мерзавцев на службу. Ну и те, естественно, лишнего не болтали, все брали на себя. Теперь уже закрыть не удастся, мы и не пробуем больше. А ты почему спрашиваешь? Неужели с ними тоже успел зацепиться?
   – Да нет, – поспешил успокоить Игнатьев. – Просто слышал от Малецкого.
   – Ну, гляди, – помотал головой Кравченко. – Давай выпьем!.. Ты где кости бросил? – спросил он, закусив.
   – В «Золотом лотосе».
   – Давай, съезжай оттуда и перебирайся ко мне. Так будет спокойнее… Вот что! Мы прямо сейчас так и сделаем. Поехали, вещи заберем, – Кравченко поднялся и взял со шкафчика брелок с ключами от машины.
   – Все вещи со мной, – остановил его Игнатьев. – Сумка в моей машине, машина стоит у скверика.
   – Ты машину здесь купил? – с тревогой спросил Кравченко.
   – Не бойся, взял по доверенности у случайного продавца, – успокоил его Игнатьев. – С этой стороны никаких концов никто не найдет.
   – Все равно пойдем прогуляемся, – решил Кравченко. – Заберешь свою сумку, заодно воздухом подышим… и бутылку возьмем, а то в доме больше запаса нет…
   Под вторую бутылку они проговорили до поздней ночи. Разговор перескакивал с темы на тему, Кравченко рассказывал о своей работе, о том, что сейчас происходит в Морском, мрачнея все больше и больше.
   – Думаешь, мы чем сейчас занимаемся? Бандитов ловим? Нет, Серега, бандитов нынче ловить нельзя. Запрещено. Потому что они не бандиты, а достойные граждане. Дела рассыпаются, как карточные домики – только дунь! Терпилы заявления забирают, свидетели от показаний отказываются. А если дело каким-то чудом до суда дойдет – там развалят. Отмороженных одиночек хватаем, да мелкие шайки, которые не успели ни к кому под руку встать. Тут после выборов «бычки» в ресторане гуляли, победу праздновали. Одному девчонка понравилась – на глазах у всех в подсобку утащил и изнасиловал. А парня ее, который вступиться пытался, тут же изуродовали. Задержали этих выродков по горячим следам, ну и что? Через два дня парень заявление забрал, а девчонка из города уехала. Свидетели показания поменяли – ничего, мол, не видели. Всё. Дела нет! Зато статистика знаешь какая гладкая стала?
   – Не противно тебе?
   – Противно. Но два года до выслуги надо тянуть. Тут еще… – Кравченко мрачно усмехнулся. – В последнее время народ в милицию попер на работу устраиваться. Ты представляешь, в нашем Управлении сейчас штаты полностью укомплектованы. Молодые ребята, все хорошо упакованные, но у кого на прокорме стоят – сам можешь догадаться. Бычок обеспечивает кадровую политику.
   – А в твоем отделе?
   – У меня парни относительно нормальные, я их сам подбирал и слежу за ними очень внимательно. Но ты ж понимаешь, каждому в душу не влезешь. Хотя предательства ни разу не было. Пока. А за других не поручусь.
   – Значит, Малецкий был прав, что не пошел со своими проблемами в Управление?
   – На сто процентов, – подтвердил Кравченко. – Его проблемы стоят очень больших денег и решаются не в нашей конторе. Тут выигрывает тот, чья крыша круче. А круче Бычка сейчас в Морском никого нет, вот и делай выводы. Нет, то что он ноги отсюда сделал, это правильно.
   – А тебе не обидно?
   – За Малецкого? Да насрать мне на него… За себя обидно. За город. За страну нашу бестолковую. Да только от меня тут ничего не зависит.
   Он помолчал, потом проговорил совсем тихо:
   – Мне бы одно дело сделать… последнее. Тогда бы на пенсион со спокойной душой.
   – Что за дело?
   – Да так… не хочу тебя грузить лишней информацией. Ты у нас человек временный. Гастролер, – он снова невесело засмеялся. – Ты не обижайся, это шутка. Ладно, давай лучше спать, завтра у меня дел по твоей милости прибавится…
   Он действительно уснул почти сразу, а Игнатьев еще долго лежал без сна, вслушиваясь в звуки утихающего города.

* * *

   Кравченко ушел из дому рано: часов в восемь, разбуженный телефонным звонком, от которого проснулся и Игнатьев. Коротко переговорив, Кравченко оделся и убежал, наказав Игнатьеву дожидаться своего возвращения. Второпях он даже не оставил запасные ключи от двери, о чем Игнатьев сообразил только когда след хозяина безнадежно остыл. Таким образом, хочешь не хочешь, приходилось сидеть в квартире. Бесцельное ожидание злило. Пытаясь отвлечься и занять время, Игнатьев порылся в книжном шкафу, где сосредоточилась небольшая библиотека Кравченко. Читать художественную литературу в этом доме, видимо, не очень любили. Одну полку занимали красивые подарочные издания советских времен: «Война и мир» с «Анной Карениной», «Мертвые души», «Обрыв» и некоторые прочие, входящие в обязательный школьный курс литературы. Игнатьев вытащил первый том «Тихого Дона», перелистнул девственно чистые, не тронутые пальцами читателей, а кое-где и вовсе неразрезанные страницы и поставил обратно. На другой – сосредоточились книжки внешним видом поплоше – наскоро сляпанные в годы накопления первичного капитала переводы гангстерских боевиков и любовных романов. Эти Игнатьев и трогать не стал. Остальные полки занимала всяческая справочная литература: по юриспруденции, домоводству и ведению хозяйства на приусадебном участке, а две нижние и вовсе были уставлены не распакованными картонными коробками со столовым стеклом.
   Он включил телевизор, попав на окончание местной информационной программы. Дикторша рассказывала о погоде. Ожидался ветер с небольшим дождем, однако более серьезные природные катаклизмы откладывались: сильный шторм, зародившийся где-то в океане, по прогнозу, должен пройти мимо, затронув побережье лишь самым краем. Игнатьев выглянул на улицу. За окном действительно шел дождь. И вовсе не такой незначительный, каким должен был оказаться согласно прогнозу. Порывы ветра раскачивали верхушки деревьев, швыряли в лица прохожим пригоршни холодных капель и норовили унести зонтики.
   Игнатьев вернулся к книжной полке и отыскал толстый телефонный справочник абонентов города и области. Время следовало убивать хоть с какой-то пользой, поэтому Игнатьев принялся последовательно обзванивать городские больницы, спрашивая, не поступала ли в такие-то дни в приемное отделение женщина с ребенком, Малецкая или Афанасьева (это была девичья фамилия Жанны). На это ушло более трех часов; результат, как и ожидал Игнатьев, оказался нулевым.
   Он снова порылся в шкафу и достал довольно подробную карту области. Если Жанна бежала из дачного поселка, почувствовав опасность, вряд ли она поехала в город. Тогда куда? До Москвы на машине не добраться, аэропорт, городской вокзал и ближайшие к городу станции наверняка перекрыты. Сесть на поезд в другом, отдаленном от города пункте? Жанна могла сделать такую попытку. Из города, минуя поселок, дорога вела в небольшой городок Анино рядом с побережьем, а потом уходила на север. Попасть таким путем на станцию железнодорожной магистрали за пределами области было можно, но для этого пришлось бы проделать лишнюю тысячу километров по дорогам, многие участки которых были весьма далеки от идеала. Это трудно. Зато весьма просто попасться на глаза соглядатаев Бычка, в число которых, как полагал Игнатьев, ныне входили и сотрудники милиции. Жанну ищут всерьез, наверняка по области разосланы ориентировки, в глухих местах мудрено не заметить чужую женщину с маленьким ребенком.
   Все это было очень плохо. И тем не менее Игнатьев решил продолжить поиски в северном направлении. В городскую больницу Анино он дозвонился с шестой попытки. Результат разговора со справочной был тем же: женщина с ребенком к ним не поступала.
   – Это точно? – настаивал Игнатьев, перекрикивая треск разрядов.
   – Точно, мужчина, точно, – обиделась дежурная. – Что вы так кричите? У нас в тот день вообще только одна женщина по «скорой» доставлялась, слава тебе господи, но фамилия совсем другая. К тому же она не после дэтэпэ, а с отравлением.
   – С каким отравлением? – спросил Игнатьев чисто автоматически.
   – А какие у нас отравления могут быть? – горько усмехнулась дежурная. – В тот день еще четырех таких же приняли, только мужиков. От водки, да, может, еще от грибов, другого я и не помню. Но что у нее, я точно не знаю, в книге не записано.
   – Спасибо, – сказал Игнатьев, опуская на рычаг трубку.
   В следующем поселке по маршруту больницы не было, только поликлиника. Стационарных больных оттуда везли в то же Анино. Тупик. Телефонов лечебных учреждений за пределами области в квартире Кравченко не было. Начинать сложную процедуру их выяснения через центральные справочные Игнатьев решил после короткого отдыха, предварительно попив кофейку. Правое ухо, натертое телефонной трубкой, горело и чесалось. Он отправился на кухню и вдруг замер на полпути. Охваченный внезапной мыслью, вытащил мобильник и набрал номер Малецкого.
   Тот отозвался почти сразу. Связь через тысячи километров была на удивление четкой, хотя условные единицы с телефонного счета летели сейчас с бешеной скоростью. Игнатьев побаивался, что на разговор не хватит, поэтому говорил очень быстро.
   – Это я! Как фамилия твоего приятеля? У которого дача и машина «субару»?
   – Что? – не сразу сообразил Малецкий, чем чрезвычайно разозлил Игнатьева. – Кто это?
   – Это я! – рявкнул Игнатьев. – Тот, кого ты на восход Солнца послал. Узнал, наконец? Назови фамилию, скорее!
   – Ба… Бухман.
   – Машина на него оформлена?
   – Да, да! Он ее мне по доверенности… – наконец включился Малецкий. – А я ей… Что тебе удалось узнать?
   – Потом. Я перезвоню, – сказал Игнатьев и разорвал связь.
   Оказавшись в трудном положении, Жанна вполне могла догадаться использовать фамилию приятеля Малецкого. Шанс почти никакой, но проверить его Игнатьев обязан. И почему он, собственно, решил, что в больницу она должна попасть непременно с ребенком? Если произошло несчастье, ребенка доставят в детское лечебное учреждение. Их будут лечить порознь. Значит, нужно начинать обзванивать снова, исходя из этих соображений. Бухман, так Бухман!
   Но приступить к делу ему не удалось. В замке заскрежетал ключ, и в квартиру ввалился Кравченко. Был он хмур до полной угрюмости и, как показалось Игнатьеву, очень зол.
   – Что-то случилось?
   – Случилось, – буркнул Кравченко. – У нас каждый день случается. Все, как обычно. Ладно, это мои проблемы…
   Полчаса назад Кравченко допрашивал грабителя, которого все службы искали уже два месяца. Грабитель – молодой, красивый, стройный парень, сидел напротив Кравченко и спокойно улыбался полными розовыми губами.
   – Я просто хотел с ней познакомиться, – объяснял он. – А она меня оскорбила ни за что. Я обиделся, вспылил… ну, просто так получилось.
   Этот грабитель был особенный, прежде Кравченко никогда с такими не встречался. Легкими быстрыми шагами он подбегал к жертве – обычно он выбирал женщин среднего возраста в дорогой одежде, с ювелиркой в ушах – и наотмашь ударял им по лицу ладонью с зажатой между пальцами бритвой. Потом, пока жертва захлебывалась ужасом и собственной кровью, неторопливо срывал серьги, стаскивал с пальцев кольца, забирал сумочку и такими же легкими шагами убегал прочь. Эту спортивную поступь профессионального бегуна запомнили все поcтрадавшие.
   Раскрытие этих преступлений в обязанности службы, которую возглавлял Кравченко, не входило. Но когда «Бегун» – так его назвали милиционеры в ходе розыска – изуродовал близкую подругу жены городского депутата, на поимку бандита бросили всех без разбора. Взяли «Бегуна» на сбыте мобильного телефона одной из жертв. В квартире на обыске отыскались и другие вещи ограбленных, а две из потерпевших без малейших колебаний опознали злодея с соблюдением всех процессуальных правил.
   «Бегун» – студент первого курса экономического факультета Вадим Чистяков признал только один случай – с той самой женщиной, чей телефон изъяли у него при задержании и которая его опознала. Да и то с оговорками, выдвинув собственную версию происшедшего. Все это, конечно, никакого значения не имело, доказательства были получены железные, опрокинуть их было не под силу даже самому ушлому адвокату. Можно было отправлять Чистякова в тюрьму и вычеркнуть его из памяти, но Кравченко не спешил. Ему вдруг захотелось сбить спесь с этого сытого, наглого и безжалостного подонка.
   – Знаешь, чем всякая уголовная тварь от нормальных людей отличается? – неожиданно спросил он.
   – Чем? – скорее всего автоматически, чем сознательно, отозвался Чистяков.
   – Тем, что все они – бандиты вроде тебя, воры, мошенники – неудачники по жизни. Инвалиды от рождения, не способные абсолютно ни на что. Они нормально бабки зарабатывать не могут не потому что не хотят, а потому что не умеют. У них мозгов для этого нет.
   – Это я – инвалид? – усмехнулся Чистяков.
   – Конечно, – кивнул Кравченко, – и я тебе сейчас это докажу, как дважды два. Вот сам посмотри: долго ты со своей бритвой бегал? Да нет, всего-то полтора месяца – и попался. Знаешь, почему? Потому что, как я уже сказал, ты ни на что не способен. Даже разбойничать толком не можешь. Ты думаешь о себе хорошо, но на самом деле ты – дефективный! Ты – просто идиот!
   Кравченко вытянул к Чистякову палец и захохотал. Эффект это возымело самый неожиданный. Чистяков побледнел, отпрянул к стене, лицо его исказила злобная гримаса, а потом он впал в настоящую истерику. Орал про «проклятых ментов», сыпал ругательствами. Кравченко продолжал оглушительно хохотать в ответ, показывая на него пальцем, и нервы у Чистякова окончательно не выдержали. С воем он прыгнул к Кравченко, чего тот ожидал, как небесного подарка. Он легко ушел с линии атаки и въехал каменным кулаком Чистякову по печени. Тот сложился пополам и боком рухнул на пол, а Кравченко встал над ним, захлебываясь от смеха:
   – Я же говорил, что ты калека. Ты не способен ни на что. Я мог бы сказать, что ты просто мудак, но и это не так. Ты даже плохого слова недостоин. Ты меньше, чем ноль. Ты – никто…
   Чистяков плакал и царапал пол пальцами, но повторить попытку не осмеливался. Тогда Кравченко вызвал своих оперов и велел оттащить эту слякоть в камеру. Он знал, что Чистяков сломался. Пройдет еще день или два, и бандит будет взахлеб давать показания, надеясь хоть как-то смягчить неизбежный приговор. Но у Кравченко это не вызвало особого удовлетворения. На душе, как и всегда после общения с подобными тварями, было довольно мерзко…
   – Вот что касается твоих, – отвлекаясь от невеселых мыслей, сказал Кравченко. – Ни в городе, ни в области за последнюю неделю не зарегистрировано ни одного ДТП, в котором бы участвовала «субару» и фигурировала женщина с ребенком. Я вообще поручил проверить всех женщин-водителей, попадавших за это время в аварии. Жанны среди них нет. В больницах города и области она тоже не числится. Но я узнал кое-что другое. На Жанну выставлен сторожевой листок.
   – Кто его выставил?
   – Какой-то мелкий опер из территориального отделения, по сути, это не важно, он просто исполнитель. А откуда ноги растут – ты, я думаю, понимаешь.
   – Понимаю, – Игнатьев задумался.
   – Слушай, может она сейчас спокойно катит в Москву? – предположил Кравченко. – На своей тачке или на поезде.
   – Она обязательно позвонила бы, – покачал головой Игнатьев. – К тому же на тачке от вас до Москвы просто так не добраться. Нет, с ней что-то произошло, я почти уверен, но что?.. Слушай, у меня к тебе еще одна просьба. Ты не можешь проверить фамилию Бухман?
   – Это зачем?
   – На всякий случай. Это фамилия приятеля Малецкого, на даче которого Жанна с дочерью пряталась.
   – Сделаю, если хочешь, – пожал плечами Кравченко. – Только, боюсь, результат будет тот же.
   – Тупик, – констатировал Игнатьев. – Придется действовать по-другому.
   – Что ты намерен делать?
   – Ножками нужно поработать, ножками, – Игнатьев кивнул на разложенную карту. – Ехать и опрашивать. Двигаться она могла только в одном направлении, в городе ей делать нечего. И счастье, если бычковская урла этого еще не сообразила… Ты извини, что я тебя напряг. Вижу, у тебя и своих проблем хватает. Если нужна моя помощь…
   Последнюю фразу Игнатьев произнес исключительно из вежливости. С какой стати Кравченко втягивать в свои служебные дела гражданское лицо? Даже пусть и бывшего оперативника. Но Кравченко в этот момент смотрел на Игнатьева с каким-то новым выражением.
   – Слушай-ка, а я действительно попрошу тебя кое-что сделать, – сказал он. – Не беспокойся, надолго тебя это не задержит. Нужно мне с одним человеком связь восстановить. Сам я светиться не могу, мою рожу полгорода знает, тем более братва. И послать мне к нему некого. Боюсь.