Страница:
Я, кстати, знаю, пожалуй, ещё одного руководителя, очень серьезного, который публикует опровержения, если газета допустила ошибку. Это Павел Гусев. И делает это открыто, и, я думаю, это прибавляет авторитет и ему, и газете.
Вот и Артем поступил так же, он извинился через газету. Я удивился и решил пригласить его побеседовать. Молодой журналист, безусловно интересный. Журналист, который, как мне казалось, с каким-то даже остервенением, что ли, рвется в самые "горячие" точки планеты, рвется в самые закрытые области жизни и работы государства. Я, читая его публикации, все время пытался понять: это авантюрный характер, это желание все время рисковать или это желание говорить правду? Должен сказать, что, встречаясь с журналистами, я никогда не преследовал цель расположить их к себе, смягчить, что ли. Я исхожу из принципа: вот я такой есть, о таком и нужно писать.
Думаю, и со стороны Артема было определенное любопытство и к моей работе, и к моей персоне. Наша встреча состоялась, и был чрезвычайно обстоятельный разговор. Разговор о ситуации в обществе, о действиях власти. После этого разговора (он состоялся 7-8 лет назад) Артем мне стал ещё более интересен.
Я увидел глубокого человека, я увидел человека, который хочет понять, что происходит в обществе, в его движении, которое больше напоминает броуновское, хаотичное, чем осмысленное, целевое, с хорошо выверенными, поставленными задачами, с которыми согласно все общество и над которыми общество работает.
Наши встречи стали регулярными. Мы познакомились семьями. Он часто приезжал к нам на дачу. Я думаю, он любил это место.
Он хорошо играл в теннис. Он был хорошим партнером и не любил проигрывать. Я всю свою жизнь занимаюсь спортом. И уже давно сделал вывод о том, что спорт проявляет характер человека. Мы играли в футбол. На футбольном поле человек проявляется радикально. Кто-то на поле работает как пчелка, все время в движении, все время ищет, кому отдать пас, как себя предложить, где нужно в этот момент быть. А есть трутни, они как по жизни, так и на футбольном поле.
Мне было интересно наблюдать его отношение к конному спорту. Я отношу конный спорт к агрессивным видам спорта, опасным. Потому что, когда ты садишься на лошадь или встаешь на горные лыжи, ты забываешь обо всем, кроме одного: инстинкта сохранения жизни. А ещё - совершенно невероятный кайф. Когда ты несешься на двухметровой высоте над поверхностью земли со скоростью до 60 км/час, зимой по снежному полю, когда каждую секунду лошадь из-за какой-то неожиданности - вылетела птица или собака выскочила - может рвануть в бок, а ты продолжаешь двигаться в прямом направлении. Или когда, скажем, два жеребца под тобой подрались, начинают мощно вращаться и главное в этот момент - удержаться в седле. Не упасть. Не упасть под копыта лошади, которая ни о чем не думает, кроме борьбы со своим противником. Это все интересно, и его к этому тянуло.
Так же, как его тянуло к опасным ситуациям в журналистике.
А с другой стороны, он был очень разумен и осторожен и всегда старался найти грань между безумием, безумием отваги и осторожностью. Он был, с одной стороны, безрассудным, с другой - предельно собранным, и разумное начало никогда его не покидало.
Он был талантливым журналистом, он был талантливым организатором. По своей натуре он был очень добрым и притягательным человеком. И вокруг него всегда формировалась аура добра. Аура, которая людей тянула. Я это видел. Я могу сказать: таких людей, как Артем, мало. Он был хорош, он был талантлив. Он был смел, он был человеком, знаете, он был настоящим. Я им восхищался, честное слово, не подберу слов, чтобы выразить это мое восхищение.
Я наблюдал его как журналиста в тот период, когда начали накаляться страсти, когда начала проявляться коррупция власти. Эта тема была одной из основных его тем. И Артем об этом писал. Его публикации были самыми системными, самыми острыми. Они были абсолютно неприемлемы для власти, и власть, естественно, пыталась применить силу, давление, устрашение. Особенно когда появились публикации о зарубежных счетах. Что тут началось! Вакханалия прямо какая-то, пытались вбить клин между нами. Во властных кругах распространялись слухи, что якобы Артем публиковал эти материалы с моего согласия и даже поручения. Так не знать Артема! Он никогда бы не выполнил подобного указания.
Наши отношения были очень прочными, и, с другой стороны, мы очень хорошо понимали, что они являются в высшей степени хрупкими, деликатными. И каждый из нас не мог позволить себе каких-то действий, которые ограничивали бы свободу другого. Артем мог писать все негативное о Лужкове. Мог писать все негативное о городе. Лужков не мог, не имел морального права, в первую очередь, сказать: "Артем, ты о чем-то пиши и ты о чем-то не пиши". Это был бы полный разлом, обрыв наших с ним отношений. А мы дорожили ими. Каждый из нас хорошо понимал, что при всей той доверительности, которая была между нами, между нашими семьями, есть области, в которых любое неловкое движение может сразу сломать эту дружбу. Она была крепкой. Но она была хрупкой. И вообще, я думаю, что крепкая дружба - она всегда хрупкая. Знаете, мне на память приходят слова одного поэта:
В дружбе всякой сходство с веревкою есть:
Если раз её порвешь,
Как потом ни вяжешь ловко,
Узел в ней ты все равно найдешь.
Ну и, конечно, Артем рассказывал мне многое из того, что он узнал. Но это был не совет. Он как бы говорил сам с собой. Он говорил о "подспудных мотивах" действий власти, о всех многослойных операциях, которые были направлены на одно - скрыть преступление от проверяющих органов. Он писал об этом, и из его статей складывались точные картины преступных действий. Мы часто обсуждали с ним проблемы давления на прессу. Проблемы угроз. И я могу сказать, что Артему угрожали многократно. Давили, посылали всякие проверки, не давали возможности работать, старались его ущемить. Он к этому относился спокойно. Он был личностью. И его уважали. Хотя кое-кто и боялся.
Я думаю, что Артему было трудно.
Он всегда говорил: "Я не изменю себе, я не буду делать то, что они хотят от меня получить. Я их не боюсь. Они, конечно, способны любого сломать, но согнуть меня, превратить в тряпку, о которую вытирают ноги, не сможет никто".
Он был всегда участником всех наших праздников. Вокруг него всегда складывалась доброжелательная аура. А это притягивает.
Он был очень заводной. Все, что нестандартно, было для него его полем... Вот только сейчас, наверное, приходит ощущение того, что его нет.
Виктор РОЗОВ:
Я испытал личное горе, когда его не стало
Жаль, что я очень мало могу рассказать об Артеме. Я не был близок с ним, когда он стал взрослым. Мы работали в разных сферах...
Я запомнил его маленьким. Вот и сейчас скажу: "Артем Боровик" - а перед глазами озорной такой крепышок. Наши дачи в Пахре были рядом. Дети дружили - моя дочь, Артем и другие ребятишки. И воспоминания о том времени - о их детстве - радость. Конечно, мы, взрослые, занимались своими взрослыми делами, ребятня - своими: катались на своих маленьких велосипедах, играли в свои детские игры. И радостно было от того, что они рядом.
Темка, Темка... Лобастенький, деловой, глазастый...
Как он становился взрослым, я уже не наблюдал. Теперь мне жаль, что я этого не знаю... А потом его имя зазвучало. И я внимательно стал следить за его творчеством. Очень серьезным творчеством. Мне нравилась его газета, это была сильная газета. Она очень воздействовала на меня, даже заставляла строже относиться к себе, требовательнее.
У Артема был поразительно трезвый взгляд на все происходящее в мире и, что главное, - не злобный. Деловой, конкретный и - бесспорный. Это очень дорого. Я никогда не замечал, чтобы он к кому-нибудь, к чему-нибудь пристраивался. Всегда выступал по делу.
Его удивительная газета всегда объективно оценивала явления с одним-единственным умыслом: дать верную информацию о том, что происходило и происходит. Меня поражало, как он смело, как прямо ведет её. Это его поведение, если просто выразиться, - поведение порядочного человека. В наше время, особенно в сфере журналистики, - явление редчайшее. Вот читаешь порой критические, сердитые статьи и не видишь в них главного - зачем все это. У Артема все - целенаправленно.
Очень он меня радовал. Однажды он даже обо мне целый разворот опубликовал. Так это меня тронуло. Значит, уважал меня. Я тот номер газеты храню... Мне это его внимание дорого. И я испытал личное горе, когда его не стало. За это время ушли из жизни многие близкие мне люди. Но эта потеря человека, с которым я не так часто и близко общался, эта потеря меня потрясла. Это национальное горе. Не стало человека, очень нужного обществу, особенно сейчас, в нашей трудной, суматошной, изуродованной стране. Нам так не хватает честных, совестливых людей. Я очень высоко ценю совестливых.
Безмерно горе, когда из строя так нелепо вырывает крупную, сильную, необыкновенно нужную личность.
Нет Темки, и образовалось какое-то безвоздушное пространство.
У меня есть фотография, давняя. На ней малыши - Тема, моя дочь... Я очень любил на неё смотреть, такое возникало светлое чувство, такая радость. Тема для меня таким малышом в воспоминаниях и остался...
Ольга Трифонова Темочка
Как рассказать о мальчике, которого встретила двадцать пять пет назад и потом, в течение этих двадцати пяти лет, видались пунктиром, изредка?
И отчего, когда его не стало, пришло ощущение не только огромной потери, но и почему-то - беззащитности.
Масштаб личности и таланта Темы безусловен, и по-настоящему оценить его могут те, кто знал Тему больше и подробнее, но свет, исходящий от него, ощущали все. Вот уж действительно тот случай, когда с исчезновением человека человечество убыло на столь уникальную и неповторимую долю, что трагический звон колоколов Новодевичьего в день его погребения воспринимался как рыдание о всех нас.
Но я говорю не только о беззащитности человека перед роком - я, взрослая и, кажется, не слабая, с уходом Темочки (а он всегда был для меня Темочкой) поняла, что одиночество усугубилось, потому что нет больше для меня заветного телефона, по которому, я знала, "можно позвонить в лихую минуту и попросить помощи и совета" - именно с этими словами дал мне когда-то номер своего телефона Темочка..
Почему очень молодой и очень преуспевающий журналист Артем Боровик вдруг предложил как бы опеку немолодой приятельнице родителей, соседке по даче, знал он, а я могла только догадываться.
О двух, нет, о трех причинах догадываюсь определенно. Первая - но не главная: с Галей и Генрихом меня связывают давние, очень приязненные отношения. Вторая и главная: он глубоко и искренне почитал творчество моего покойного мужа Юрия Трифонова. "Дом на набережной" знал, кажется, наизусть. И третья... Уж не знаю, как её обозначить.
Можно только вспомнить далекое лето в Дубултах, статную темнозагорелую Галю в сопровождении хрупкой Мариши и крепыша Темы.
Галя была замечательной матерью, - легкой, ироничной, незанудливой и очень мудрой. Их "тройственный союз" дышал атмосферой равенства, бесконечного доверия и любви. Это притягивало к ним, и всякий, попадая в их светлое поле, вдруг ощущал в душе резонанс добра.
Тема очень напоминал тогда Петю Ростова и внешностью и повадкой. Он тоже готов был всем делиться. Доходило до курьезов.
По возвращении из Дубултов я приехала в дачный поселок Красная Пахра прицениться к чьей-то скромной дачке. Домик оказался по соседству с Боровиками, и я зашла к ним повидаться и спросить совета. Смущал очень маленький участок.
- А мы вам добавим от своего! - радостно воскликнул Тема. - Правда, мама, мы ведь добавим?!
Мы с Галей рассмеялись, затушевывая неловкость, а Тема уже важно ходил вдоль забора, отмеряя шагами довольно внушительный кусок земли, на который он так легко собирался уменьшить и без того скромный надел родителей.
Кажется, он был огорчен нашим с Галей нежеланием углубиться в детали раздела земли и в обиженном недоумении сидел в сторонке, пока мы пили чай и болтали.
Но это было потом.
А тогда, летом в Дубултах, мы вместе проводили и дни на пляже, и светлые прибалтийские вечера на террасе моего номера.
Дети совсем не были приложением к нашей взрослой жизни, они были равноправными членами маленькой веселой компании.
Кажется, Тема испытывал ко мне нечто похожее на влюбленность, и, может, поэтому он был безукоризненно подтянут и безукоризненно не по-детски остроумен. Очень внимательно относился к своей внешности, и, помнится, Галя шутила, что по утрам он слишком много времени уделяет прическе. Марина поддразнивала брата идеальным пробором, а мы с Галей понимали, что то лето - особенное для него: он исподволь начинает ощущать себя уже не мальчиком, а будущим мужчиной.
Теме очень повезло с родителями. Рядом с Генрихом я видела его только на телеэкране, но даже оттуда, из условной реальности, приходило ощущение их близости, их мужской солидарности. Как в морской пехоте.
Но то, что связывало его с матерью, - названия не имеет. Может, я и запомнила то давно ушедшее, растаявшее лето по оставшемуся после него отзвуку, невыражаемому словом.
Прошло много лет. Мы изредка встречались - на бегу, на ходу... Как-то в Пахре поравнялись машинами на дороге. Вышли поздороваться, и Тема познакомил меня с прелестной молодой женщиной - своей женой. Он не скрывал ни своего восхищения ею, ни своей мужской гордости.
В восемьдесят первом, весной умер мой муж - Юрий Валентинович Трифонов. Время было глухое, странное и, как теперь понимаю, - страшное. Но тогда я об этом не задумывалась, потому что страшное произошло со мной. Я даже не заметила, что Юрия Валентиновича перестали упоминать, что его книга в "Советском писателе" была выброшена из плана. Зимой, перед Новый годом неожиданно зашел Тема и, как-то очень обыденно, предложил снять для телевидения сюжет о Юрии Трифонове: "Ведь в марте годовщина..."
Тема сделал хотя и небольшой, но очень емкий фильм. Впрочем, он всегда держал уровень.
Важно другое - это был прорыв. Тема проигнорировал вакуум вокруг имени Трифонова. Проигнорировал спокойно, по-мужски, а ведь ему тогда было немного за двадцать.
Он действительно рано повзрослел... И все же в моей памяти он навсегда - крепенький, веселый мальчик с очень аккуратным пробором в блестящих, влажных после моря волосах.
Вот он идет по пляжу, плюхается на песок рядом с матерью.
- А где моя подруга Оля?
- Какая она тебе подруга, она, можно сказать, молодая дама, - смеется Галя.
- А все равно подруга. - Тема нежно, кончиками пальцев, стряхивает песок с Галиного загорелого плеча.
Я смотрю на них сверху, с песчаного берега, поросшего соснами. Какие же они красивые! И каким бесконечным кажется этот день, это лето, эта жизнь...
О другом я ещё не могу догадаться. Даже о том, что этот мальчик действительно будет другом.
Леонид Мильграм В нашей 45-й
Давно это было - более 25 лет тому назад. В кабинет директора школы вошла милая женщина с "пустяковой" просьбой - принять в школу двух её детей.
В ответ на стандартное "это невозможно, классы переполнены" дама очень мило улыбнулась, включила все свое мягкое очарование, и эстет директор не мог не капитулировать. Артем и позже считал, что я приглашал к себе его маму не столько из-за его проказ, сколько из желания ещё и ещё раз полюбоваться её улыбкой.
Так началась постамериканская жизнь в 45-й Марины и Артема Боровиков.
Вхождение в эту жизнь поначалу не всегда было гладким - был период адаптации, когда "американцы" должны были притереться к новой обстановке, новому окружению, новым требованиям, а "аборигены" - приглядеться к новичкам из заокеанья и поставить знак качества, впустить их в свой круг. Думается, что адаптация облегчилась духом доброты и взаимопонимания, иронии и юмора, которые, смею думать, господствовали в школе и которые были присущи и семье Боровиков.
Помню, как Артем стойко отстаивал свое право на длинноволосость. В ход пошли и убеждение и власть (на моем гербе - кнут и пряник). Артем капитулировал, но заявил, что вынужден подчиниться этому покушению на демократию.
Вспоминаю и другое: ребята ехали в трудовой лагерь в Олайне (Латвия). Артем загорелся. Полагаю, хотел утвердить свое место среди ребят, да и манила новая для него ситуация. Галина Михайловна была категорически против - жалела бедного ребенка. Артем проявил характер и в лагерь поехал. Вкалывал на прополке капусты. Вернулся довольным. Победителем. Школьник Артем не был паинькой. В разговоре смотрит на тебя распахнутыми глазами (глазами мамы. Артем вообще был похож на мать, а Марина - на отца, правда, как он сам обычно говорит, "в улучшенном издании"), и ему было трудно не верить. Когда грешен - глаза с веселой хитринкой и обязательно какой-нибудь словесный каламбур или ироничный пассаж, невольно амортизирующий суровость готового карать администратора. Юмор и смех были вообще любимым приемом Артема, особенно когда он хотел увести собеседника от затронутой темы. На уроках (особенно гуманитарных предметов) Артем внимателен и активен. Учитель истории часто устраивал словесный турнир - сталкивал носителей разных точек зрения. Артем любил эти схватки, кидался в них аки тигр и пикировался с удовольствием. И уже тогда старался докопаться до истины. Историк - видимо, в воспитательных целях - приглашал ученика, получившего "двойку", на пересдачу в 6 или 7 утра. Лекарство действовало безотказно. К чести Артема (как и Марины) они ни разу не попали в эти сети. Артем был интересным учеником, стремившимся к знаниям. По-моему, для него были важны не только знания, но и процесс их добычи, при этом не только в классе и учебнике, но и в самостоятельном поиске. Его важно было заинтересовать и подтолкнуть, а дальше - свободный полет.
И Марину и Артема, смею думать, учили хорошие учителя. В журналистской судьбе Артема несомненен генетический приоритет Боровика-старшего, но, думаю, заметную роль сыграл и неординарный преподаватель литературы Феликс Раскольников с его умением не только дать позитивный запас знаний, но и привить способность мыслить, искать истину.
Для Артема Раскольников был ключевой фигурой в школе, правофланговым в череде учителей, большинство из которых так или иначе влияло на формирование не только журналиста, но и - это главное - Человека, больше того - российского интеллигента, человека не только обогащенного интеллектом, но и способного жить для людей, подчас даже в ущерб себе.
Школа вообще была в некотором смысле кузницей журналистов - из неё вышли 5 главных редакторов газет и журналов. О профессиональных качествах этих журналистов должны говорить тиражи их изданий и их позиции. А вот человеческие качества - честь, достоинство, порядочность - могу гарантировать и я, как один из производителей. Как раз о чести, достоинстве и о профессиональных качествах Артема думал я, когда слушал слово Гусева редактора "Московского комсомольца". Гусев сожалел, что у него с Боровиком не было общих проектов. Жаль и мне. Может быть, Артем мог бы индуцировать коллегам не столько искусство расследования, сколько целевую установку поиск Истины. Вспоминаю, в 1987 году в Москве был министр обороны США. Его жена, посетила школу в сопровождении супруги нашего министра Язова. В разговоре я упомянул, что наш выпускник - журналист некоторое время провел в армии США. Г-жа Язова аж подскочила - "Боровик ваш ученик?". Я подтвердил и порадовался журналистскому успеху Артема, который в своем поиске истины впервые приоткрыл занавес над истинным лицом нашего потенциального противника. Довелось мне быть в городе Риме. Остановился перед витриной книжного магазина. И вдруг - книга Артема об афганской войне. Зашел. Узнал, что книга - нарасхват. Прочитал. Порадовался за Артема - это записки участника событий, умеющего быть в самой их гуще, видеть и оценивать их изнутри. Думал об этом и позднее, когда слышал, как один из самых достойных наших генералов - Б.В.Громов - рассказывал о фронтовом журналисте Боровике, который в поисках Истины лез в самое пекло.
Кстати, военная тема всегда интересовала Артема. В классе 7-м или 8-м он собрал материал о войне во Вьетнаме и сделал интересный доклад в классе.
Конечно, и Артему и всем нам повезло, что он вступил на журналистскую тропу в новые времена, когда главным и реальным завоеванием общества стала свобода слова и печати, когда дозволен стал безцензурный поиск этой истины. Вместе с тем убежден, что и в иные времена Артем нашел бы свой способ незаурядного самовыражения. У него были для этого хорошие учителя Боровик-старший (чего стоит одно только интервью со Скорцени - вещь знаковая или несанкционированная властями встреча с А.Ф. Керенским!) и Юлиан Семенов. Нам всем повезло, что именно Артем принял на себя журналистское наследство Семенова и "С.С" и сейчас одно из самых читаемых изданий. Артем обладал даром подбирать и привлекать интересных, готовых к предельной самоотдаче людей и создать хорошую команду. При всех славных качествах Артема - профессиональных и человеческих - я всегда опасался, что у него может не хватить деловых качеств (газета - это и бизнес). Но либо я его недооценил, либо выручила любовь. Тонкие руки изящной Вероники обладают железной хваткой. Эта любовь - отдельная тема о которой я знаю мало. Но знаю, видел, как расцветал, таял Артем, лишь упоминая её имя. Есть такая штука - счастье. Убежден - оно было даровано Артему в полной мере в отнюдь не спокойном сегодняшнем мире. Последний раз я видел Артема 1 сентября 1999 года - он выступал перед ребятами в актовом зале школы - том самом, в котором он получал аттестат, а Генрих Аверьянович, как всегда блестяще и не без ехидной иронии, поведал, что Артему в школьные годы, видимо, не хватало школьных знаний и он компенсировал пробел, посещая во время уроков соседний кинотеатр.
Вышло так, что это выступление Артема перед старшеклассниками 45-й стало, по существу, его завещанием нынешнему поколению вступающих в большую жизнь юношей и девушек. Артем звал ребят пронести через всю жизнь и быть проводниками уникального (цитирую дословно) духа 45-й - духа совести, духа интеллигентности, духа гражданственности и служения своей стране.
??????
Тема в трудовом лагере
В 45-ю школу Тема пришел в 5-м классе.
На уроке географии ребята наперебой выкрикивали, кто в классе новенький. Но новенького не было. Вдруг послышался тихий стук в дверь, открываю и вижу этакого малыша-крепыша и глаза! Огромные карие глаза. Помогаю ему выйти из затруднительного положения, говорю: "Ты искал кабинет?"
А он отвечает, что его задержал директор школы. У Темы были длинные волосы. Вот по этому поводу ему и пришлось "беседовать" с Леонидом Исидоровичем.
В школе была традиция - летние трудовые лагеря в Латвии, под Ригой, в совхозе Олайне. Комитет комсомола и школьный ученический совет проводил собеседование и отбор желающих.
Артем с первого раза был зачислен в отряд "Альтаир", чему был несказанно рад.
Но на следующий день пришел грустный - мама, Галина Михайловна, была против поездки. Но все же Артем добился своего.
В лагере у ребят была норма - прополоть рядок капусты или свеклы длиной до двух километров за четыре часа. Артем работал отлично, успевал все сделать на 1-1,5 часа раньше. И вставал на рядки малышей встречно (в лагере было 4 ученика, которые окончили 4-й класс). Переходя с одного рядка на другой в шахматном порядке, он пропалывал им по 5-10 метров. Малыши были в восторге - достались такие удачные, местами совсем чистые, рядки. Когда секрет открылся, Артем отказался от того, чтобы ему учитывали перевыполнение нормы.
Вспоминает Наталия МАЧУЛА
Очень живой, подвижный, импульсивный, озорной. Очень красивые глаза. Умный, внимательный взгляд, иногда чуть насмешливый, иногда ироничный, иногда по-взрослому проницательный и вдруг - совсем детский...
Говорит легко и свободно, раскованно. Молниеносно парирует (мечта любого учителя). По Теме проверяю себя (если ему интересно, значит, все идет хорошо).
Но надо быть настороже.
Рассказываю о Нью-Йорке, называю улицы. Тема с лукавинкой спрашивает о 42-й... Перевожу разговор на другие достопримечательности...
Говорим о творчестве Пикассо. Тема хорошо эрудирован, спорит о периодах, у него всегда есть своя позиция, не приемлет стандартов! Это радует и тревожит - времена были другие...
Мелькают годы... И вот уже не Генрих Боровик - частый гость нашей школы - стоит на сцене, а Тема, - Артем Боровик в зрительном зале. Зал полон. Я горжусь - известный журналист, любуюсь им, когда вижу на экране телевизора, а вот как перед пытливой ребячьей аудиторией?
Великолепный рассказчик! Ребята слушают затаив дыхание. Тема отлично владеет аудиторией. Говорит взволнованно, честно, искренне! Откровенно... Как нам это нужно всем... Как мало мы видим и слышим людей с честью и достоинством, людей с твердой позицией! Ай да Тема!
Бывают в жизни счастливые дни или, лучше, - "Дни Счастья".
Выходной день! На улице весна, солнечная, теплая, яркая.
Я дома. Звонок в дверь. Открываю. Передо мной два мальчика (12 лет). Всклокоченные волосы странного цвета. Странная одежда в живописных заплатах, коленки белеют сквозь дыры, жилетки и рубашки - грязные. Мордашки светятся.
Немая сцена...
А потом - хохот. Узнала, наконец! Как они были счастливы - Тема и Леня. Как "творчески" подошли к "сверхзадаче".
Вот и Артем поступил так же, он извинился через газету. Я удивился и решил пригласить его побеседовать. Молодой журналист, безусловно интересный. Журналист, который, как мне казалось, с каким-то даже остервенением, что ли, рвется в самые "горячие" точки планеты, рвется в самые закрытые области жизни и работы государства. Я, читая его публикации, все время пытался понять: это авантюрный характер, это желание все время рисковать или это желание говорить правду? Должен сказать, что, встречаясь с журналистами, я никогда не преследовал цель расположить их к себе, смягчить, что ли. Я исхожу из принципа: вот я такой есть, о таком и нужно писать.
Думаю, и со стороны Артема было определенное любопытство и к моей работе, и к моей персоне. Наша встреча состоялась, и был чрезвычайно обстоятельный разговор. Разговор о ситуации в обществе, о действиях власти. После этого разговора (он состоялся 7-8 лет назад) Артем мне стал ещё более интересен.
Я увидел глубокого человека, я увидел человека, который хочет понять, что происходит в обществе, в его движении, которое больше напоминает броуновское, хаотичное, чем осмысленное, целевое, с хорошо выверенными, поставленными задачами, с которыми согласно все общество и над которыми общество работает.
Наши встречи стали регулярными. Мы познакомились семьями. Он часто приезжал к нам на дачу. Я думаю, он любил это место.
Он хорошо играл в теннис. Он был хорошим партнером и не любил проигрывать. Я всю свою жизнь занимаюсь спортом. И уже давно сделал вывод о том, что спорт проявляет характер человека. Мы играли в футбол. На футбольном поле человек проявляется радикально. Кто-то на поле работает как пчелка, все время в движении, все время ищет, кому отдать пас, как себя предложить, где нужно в этот момент быть. А есть трутни, они как по жизни, так и на футбольном поле.
Мне было интересно наблюдать его отношение к конному спорту. Я отношу конный спорт к агрессивным видам спорта, опасным. Потому что, когда ты садишься на лошадь или встаешь на горные лыжи, ты забываешь обо всем, кроме одного: инстинкта сохранения жизни. А ещё - совершенно невероятный кайф. Когда ты несешься на двухметровой высоте над поверхностью земли со скоростью до 60 км/час, зимой по снежному полю, когда каждую секунду лошадь из-за какой-то неожиданности - вылетела птица или собака выскочила - может рвануть в бок, а ты продолжаешь двигаться в прямом направлении. Или когда, скажем, два жеребца под тобой подрались, начинают мощно вращаться и главное в этот момент - удержаться в седле. Не упасть. Не упасть под копыта лошади, которая ни о чем не думает, кроме борьбы со своим противником. Это все интересно, и его к этому тянуло.
Так же, как его тянуло к опасным ситуациям в журналистике.
А с другой стороны, он был очень разумен и осторожен и всегда старался найти грань между безумием, безумием отваги и осторожностью. Он был, с одной стороны, безрассудным, с другой - предельно собранным, и разумное начало никогда его не покидало.
Он был талантливым журналистом, он был талантливым организатором. По своей натуре он был очень добрым и притягательным человеком. И вокруг него всегда формировалась аура добра. Аура, которая людей тянула. Я это видел. Я могу сказать: таких людей, как Артем, мало. Он был хорош, он был талантлив. Он был смел, он был человеком, знаете, он был настоящим. Я им восхищался, честное слово, не подберу слов, чтобы выразить это мое восхищение.
Я наблюдал его как журналиста в тот период, когда начали накаляться страсти, когда начала проявляться коррупция власти. Эта тема была одной из основных его тем. И Артем об этом писал. Его публикации были самыми системными, самыми острыми. Они были абсолютно неприемлемы для власти, и власть, естественно, пыталась применить силу, давление, устрашение. Особенно когда появились публикации о зарубежных счетах. Что тут началось! Вакханалия прямо какая-то, пытались вбить клин между нами. Во властных кругах распространялись слухи, что якобы Артем публиковал эти материалы с моего согласия и даже поручения. Так не знать Артема! Он никогда бы не выполнил подобного указания.
Наши отношения были очень прочными, и, с другой стороны, мы очень хорошо понимали, что они являются в высшей степени хрупкими, деликатными. И каждый из нас не мог позволить себе каких-то действий, которые ограничивали бы свободу другого. Артем мог писать все негативное о Лужкове. Мог писать все негативное о городе. Лужков не мог, не имел морального права, в первую очередь, сказать: "Артем, ты о чем-то пиши и ты о чем-то не пиши". Это был бы полный разлом, обрыв наших с ним отношений. А мы дорожили ими. Каждый из нас хорошо понимал, что при всей той доверительности, которая была между нами, между нашими семьями, есть области, в которых любое неловкое движение может сразу сломать эту дружбу. Она была крепкой. Но она была хрупкой. И вообще, я думаю, что крепкая дружба - она всегда хрупкая. Знаете, мне на память приходят слова одного поэта:
В дружбе всякой сходство с веревкою есть:
Если раз её порвешь,
Как потом ни вяжешь ловко,
Узел в ней ты все равно найдешь.
Ну и, конечно, Артем рассказывал мне многое из того, что он узнал. Но это был не совет. Он как бы говорил сам с собой. Он говорил о "подспудных мотивах" действий власти, о всех многослойных операциях, которые были направлены на одно - скрыть преступление от проверяющих органов. Он писал об этом, и из его статей складывались точные картины преступных действий. Мы часто обсуждали с ним проблемы давления на прессу. Проблемы угроз. И я могу сказать, что Артему угрожали многократно. Давили, посылали всякие проверки, не давали возможности работать, старались его ущемить. Он к этому относился спокойно. Он был личностью. И его уважали. Хотя кое-кто и боялся.
Я думаю, что Артему было трудно.
Он всегда говорил: "Я не изменю себе, я не буду делать то, что они хотят от меня получить. Я их не боюсь. Они, конечно, способны любого сломать, но согнуть меня, превратить в тряпку, о которую вытирают ноги, не сможет никто".
Он был всегда участником всех наших праздников. Вокруг него всегда складывалась доброжелательная аура. А это притягивает.
Он был очень заводной. Все, что нестандартно, было для него его полем... Вот только сейчас, наверное, приходит ощущение того, что его нет.
Виктор РОЗОВ:
Я испытал личное горе, когда его не стало
Жаль, что я очень мало могу рассказать об Артеме. Я не был близок с ним, когда он стал взрослым. Мы работали в разных сферах...
Я запомнил его маленьким. Вот и сейчас скажу: "Артем Боровик" - а перед глазами озорной такой крепышок. Наши дачи в Пахре были рядом. Дети дружили - моя дочь, Артем и другие ребятишки. И воспоминания о том времени - о их детстве - радость. Конечно, мы, взрослые, занимались своими взрослыми делами, ребятня - своими: катались на своих маленьких велосипедах, играли в свои детские игры. И радостно было от того, что они рядом.
Темка, Темка... Лобастенький, деловой, глазастый...
Как он становился взрослым, я уже не наблюдал. Теперь мне жаль, что я этого не знаю... А потом его имя зазвучало. И я внимательно стал следить за его творчеством. Очень серьезным творчеством. Мне нравилась его газета, это была сильная газета. Она очень воздействовала на меня, даже заставляла строже относиться к себе, требовательнее.
У Артема был поразительно трезвый взгляд на все происходящее в мире и, что главное, - не злобный. Деловой, конкретный и - бесспорный. Это очень дорого. Я никогда не замечал, чтобы он к кому-нибудь, к чему-нибудь пристраивался. Всегда выступал по делу.
Его удивительная газета всегда объективно оценивала явления с одним-единственным умыслом: дать верную информацию о том, что происходило и происходит. Меня поражало, как он смело, как прямо ведет её. Это его поведение, если просто выразиться, - поведение порядочного человека. В наше время, особенно в сфере журналистики, - явление редчайшее. Вот читаешь порой критические, сердитые статьи и не видишь в них главного - зачем все это. У Артема все - целенаправленно.
Очень он меня радовал. Однажды он даже обо мне целый разворот опубликовал. Так это меня тронуло. Значит, уважал меня. Я тот номер газеты храню... Мне это его внимание дорого. И я испытал личное горе, когда его не стало. За это время ушли из жизни многие близкие мне люди. Но эта потеря человека, с которым я не так часто и близко общался, эта потеря меня потрясла. Это национальное горе. Не стало человека, очень нужного обществу, особенно сейчас, в нашей трудной, суматошной, изуродованной стране. Нам так не хватает честных, совестливых людей. Я очень высоко ценю совестливых.
Безмерно горе, когда из строя так нелепо вырывает крупную, сильную, необыкновенно нужную личность.
Нет Темки, и образовалось какое-то безвоздушное пространство.
У меня есть фотография, давняя. На ней малыши - Тема, моя дочь... Я очень любил на неё смотреть, такое возникало светлое чувство, такая радость. Тема для меня таким малышом в воспоминаниях и остался...
Ольга Трифонова Темочка
Как рассказать о мальчике, которого встретила двадцать пять пет назад и потом, в течение этих двадцати пяти лет, видались пунктиром, изредка?
И отчего, когда его не стало, пришло ощущение не только огромной потери, но и почему-то - беззащитности.
Масштаб личности и таланта Темы безусловен, и по-настоящему оценить его могут те, кто знал Тему больше и подробнее, но свет, исходящий от него, ощущали все. Вот уж действительно тот случай, когда с исчезновением человека человечество убыло на столь уникальную и неповторимую долю, что трагический звон колоколов Новодевичьего в день его погребения воспринимался как рыдание о всех нас.
Но я говорю не только о беззащитности человека перед роком - я, взрослая и, кажется, не слабая, с уходом Темочки (а он всегда был для меня Темочкой) поняла, что одиночество усугубилось, потому что нет больше для меня заветного телефона, по которому, я знала, "можно позвонить в лихую минуту и попросить помощи и совета" - именно с этими словами дал мне когда-то номер своего телефона Темочка..
Почему очень молодой и очень преуспевающий журналист Артем Боровик вдруг предложил как бы опеку немолодой приятельнице родителей, соседке по даче, знал он, а я могла только догадываться.
О двух, нет, о трех причинах догадываюсь определенно. Первая - но не главная: с Галей и Генрихом меня связывают давние, очень приязненные отношения. Вторая и главная: он глубоко и искренне почитал творчество моего покойного мужа Юрия Трифонова. "Дом на набережной" знал, кажется, наизусть. И третья... Уж не знаю, как её обозначить.
Можно только вспомнить далекое лето в Дубултах, статную темнозагорелую Галю в сопровождении хрупкой Мариши и крепыша Темы.
Галя была замечательной матерью, - легкой, ироничной, незанудливой и очень мудрой. Их "тройственный союз" дышал атмосферой равенства, бесконечного доверия и любви. Это притягивало к ним, и всякий, попадая в их светлое поле, вдруг ощущал в душе резонанс добра.
Тема очень напоминал тогда Петю Ростова и внешностью и повадкой. Он тоже готов был всем делиться. Доходило до курьезов.
По возвращении из Дубултов я приехала в дачный поселок Красная Пахра прицениться к чьей-то скромной дачке. Домик оказался по соседству с Боровиками, и я зашла к ним повидаться и спросить совета. Смущал очень маленький участок.
- А мы вам добавим от своего! - радостно воскликнул Тема. - Правда, мама, мы ведь добавим?!
Мы с Галей рассмеялись, затушевывая неловкость, а Тема уже важно ходил вдоль забора, отмеряя шагами довольно внушительный кусок земли, на который он так легко собирался уменьшить и без того скромный надел родителей.
Кажется, он был огорчен нашим с Галей нежеланием углубиться в детали раздела земли и в обиженном недоумении сидел в сторонке, пока мы пили чай и болтали.
Но это было потом.
А тогда, летом в Дубултах, мы вместе проводили и дни на пляже, и светлые прибалтийские вечера на террасе моего номера.
Дети совсем не были приложением к нашей взрослой жизни, они были равноправными членами маленькой веселой компании.
Кажется, Тема испытывал ко мне нечто похожее на влюбленность, и, может, поэтому он был безукоризненно подтянут и безукоризненно не по-детски остроумен. Очень внимательно относился к своей внешности, и, помнится, Галя шутила, что по утрам он слишком много времени уделяет прическе. Марина поддразнивала брата идеальным пробором, а мы с Галей понимали, что то лето - особенное для него: он исподволь начинает ощущать себя уже не мальчиком, а будущим мужчиной.
Теме очень повезло с родителями. Рядом с Генрихом я видела его только на телеэкране, но даже оттуда, из условной реальности, приходило ощущение их близости, их мужской солидарности. Как в морской пехоте.
Но то, что связывало его с матерью, - названия не имеет. Может, я и запомнила то давно ушедшее, растаявшее лето по оставшемуся после него отзвуку, невыражаемому словом.
Прошло много лет. Мы изредка встречались - на бегу, на ходу... Как-то в Пахре поравнялись машинами на дороге. Вышли поздороваться, и Тема познакомил меня с прелестной молодой женщиной - своей женой. Он не скрывал ни своего восхищения ею, ни своей мужской гордости.
В восемьдесят первом, весной умер мой муж - Юрий Валентинович Трифонов. Время было глухое, странное и, как теперь понимаю, - страшное. Но тогда я об этом не задумывалась, потому что страшное произошло со мной. Я даже не заметила, что Юрия Валентиновича перестали упоминать, что его книга в "Советском писателе" была выброшена из плана. Зимой, перед Новый годом неожиданно зашел Тема и, как-то очень обыденно, предложил снять для телевидения сюжет о Юрии Трифонове: "Ведь в марте годовщина..."
Тема сделал хотя и небольшой, но очень емкий фильм. Впрочем, он всегда держал уровень.
Важно другое - это был прорыв. Тема проигнорировал вакуум вокруг имени Трифонова. Проигнорировал спокойно, по-мужски, а ведь ему тогда было немного за двадцать.
Он действительно рано повзрослел... И все же в моей памяти он навсегда - крепенький, веселый мальчик с очень аккуратным пробором в блестящих, влажных после моря волосах.
Вот он идет по пляжу, плюхается на песок рядом с матерью.
- А где моя подруга Оля?
- Какая она тебе подруга, она, можно сказать, молодая дама, - смеется Галя.
- А все равно подруга. - Тема нежно, кончиками пальцев, стряхивает песок с Галиного загорелого плеча.
Я смотрю на них сверху, с песчаного берега, поросшего соснами. Какие же они красивые! И каким бесконечным кажется этот день, это лето, эта жизнь...
О другом я ещё не могу догадаться. Даже о том, что этот мальчик действительно будет другом.
Леонид Мильграм В нашей 45-й
Давно это было - более 25 лет тому назад. В кабинет директора школы вошла милая женщина с "пустяковой" просьбой - принять в школу двух её детей.
В ответ на стандартное "это невозможно, классы переполнены" дама очень мило улыбнулась, включила все свое мягкое очарование, и эстет директор не мог не капитулировать. Артем и позже считал, что я приглашал к себе его маму не столько из-за его проказ, сколько из желания ещё и ещё раз полюбоваться её улыбкой.
Так началась постамериканская жизнь в 45-й Марины и Артема Боровиков.
Вхождение в эту жизнь поначалу не всегда было гладким - был период адаптации, когда "американцы" должны были притереться к новой обстановке, новому окружению, новым требованиям, а "аборигены" - приглядеться к новичкам из заокеанья и поставить знак качества, впустить их в свой круг. Думается, что адаптация облегчилась духом доброты и взаимопонимания, иронии и юмора, которые, смею думать, господствовали в школе и которые были присущи и семье Боровиков.
Помню, как Артем стойко отстаивал свое право на длинноволосость. В ход пошли и убеждение и власть (на моем гербе - кнут и пряник). Артем капитулировал, но заявил, что вынужден подчиниться этому покушению на демократию.
Вспоминаю и другое: ребята ехали в трудовой лагерь в Олайне (Латвия). Артем загорелся. Полагаю, хотел утвердить свое место среди ребят, да и манила новая для него ситуация. Галина Михайловна была категорически против - жалела бедного ребенка. Артем проявил характер и в лагерь поехал. Вкалывал на прополке капусты. Вернулся довольным. Победителем. Школьник Артем не был паинькой. В разговоре смотрит на тебя распахнутыми глазами (глазами мамы. Артем вообще был похож на мать, а Марина - на отца, правда, как он сам обычно говорит, "в улучшенном издании"), и ему было трудно не верить. Когда грешен - глаза с веселой хитринкой и обязательно какой-нибудь словесный каламбур или ироничный пассаж, невольно амортизирующий суровость готового карать администратора. Юмор и смех были вообще любимым приемом Артема, особенно когда он хотел увести собеседника от затронутой темы. На уроках (особенно гуманитарных предметов) Артем внимателен и активен. Учитель истории часто устраивал словесный турнир - сталкивал носителей разных точек зрения. Артем любил эти схватки, кидался в них аки тигр и пикировался с удовольствием. И уже тогда старался докопаться до истины. Историк - видимо, в воспитательных целях - приглашал ученика, получившего "двойку", на пересдачу в 6 или 7 утра. Лекарство действовало безотказно. К чести Артема (как и Марины) они ни разу не попали в эти сети. Артем был интересным учеником, стремившимся к знаниям. По-моему, для него были важны не только знания, но и процесс их добычи, при этом не только в классе и учебнике, но и в самостоятельном поиске. Его важно было заинтересовать и подтолкнуть, а дальше - свободный полет.
И Марину и Артема, смею думать, учили хорошие учителя. В журналистской судьбе Артема несомненен генетический приоритет Боровика-старшего, но, думаю, заметную роль сыграл и неординарный преподаватель литературы Феликс Раскольников с его умением не только дать позитивный запас знаний, но и привить способность мыслить, искать истину.
Для Артема Раскольников был ключевой фигурой в школе, правофланговым в череде учителей, большинство из которых так или иначе влияло на формирование не только журналиста, но и - это главное - Человека, больше того - российского интеллигента, человека не только обогащенного интеллектом, но и способного жить для людей, подчас даже в ущерб себе.
Школа вообще была в некотором смысле кузницей журналистов - из неё вышли 5 главных редакторов газет и журналов. О профессиональных качествах этих журналистов должны говорить тиражи их изданий и их позиции. А вот человеческие качества - честь, достоинство, порядочность - могу гарантировать и я, как один из производителей. Как раз о чести, достоинстве и о профессиональных качествах Артема думал я, когда слушал слово Гусева редактора "Московского комсомольца". Гусев сожалел, что у него с Боровиком не было общих проектов. Жаль и мне. Может быть, Артем мог бы индуцировать коллегам не столько искусство расследования, сколько целевую установку поиск Истины. Вспоминаю, в 1987 году в Москве был министр обороны США. Его жена, посетила школу в сопровождении супруги нашего министра Язова. В разговоре я упомянул, что наш выпускник - журналист некоторое время провел в армии США. Г-жа Язова аж подскочила - "Боровик ваш ученик?". Я подтвердил и порадовался журналистскому успеху Артема, который в своем поиске истины впервые приоткрыл занавес над истинным лицом нашего потенциального противника. Довелось мне быть в городе Риме. Остановился перед витриной книжного магазина. И вдруг - книга Артема об афганской войне. Зашел. Узнал, что книга - нарасхват. Прочитал. Порадовался за Артема - это записки участника событий, умеющего быть в самой их гуще, видеть и оценивать их изнутри. Думал об этом и позднее, когда слышал, как один из самых достойных наших генералов - Б.В.Громов - рассказывал о фронтовом журналисте Боровике, который в поисках Истины лез в самое пекло.
Кстати, военная тема всегда интересовала Артема. В классе 7-м или 8-м он собрал материал о войне во Вьетнаме и сделал интересный доклад в классе.
Конечно, и Артему и всем нам повезло, что он вступил на журналистскую тропу в новые времена, когда главным и реальным завоеванием общества стала свобода слова и печати, когда дозволен стал безцензурный поиск этой истины. Вместе с тем убежден, что и в иные времена Артем нашел бы свой способ незаурядного самовыражения. У него были для этого хорошие учителя Боровик-старший (чего стоит одно только интервью со Скорцени - вещь знаковая или несанкционированная властями встреча с А.Ф. Керенским!) и Юлиан Семенов. Нам всем повезло, что именно Артем принял на себя журналистское наследство Семенова и "С.С" и сейчас одно из самых читаемых изданий. Артем обладал даром подбирать и привлекать интересных, готовых к предельной самоотдаче людей и создать хорошую команду. При всех славных качествах Артема - профессиональных и человеческих - я всегда опасался, что у него может не хватить деловых качеств (газета - это и бизнес). Но либо я его недооценил, либо выручила любовь. Тонкие руки изящной Вероники обладают железной хваткой. Эта любовь - отдельная тема о которой я знаю мало. Но знаю, видел, как расцветал, таял Артем, лишь упоминая её имя. Есть такая штука - счастье. Убежден - оно было даровано Артему в полной мере в отнюдь не спокойном сегодняшнем мире. Последний раз я видел Артема 1 сентября 1999 года - он выступал перед ребятами в актовом зале школы - том самом, в котором он получал аттестат, а Генрих Аверьянович, как всегда блестяще и не без ехидной иронии, поведал, что Артему в школьные годы, видимо, не хватало школьных знаний и он компенсировал пробел, посещая во время уроков соседний кинотеатр.
Вышло так, что это выступление Артема перед старшеклассниками 45-й стало, по существу, его завещанием нынешнему поколению вступающих в большую жизнь юношей и девушек. Артем звал ребят пронести через всю жизнь и быть проводниками уникального (цитирую дословно) духа 45-й - духа совести, духа интеллигентности, духа гражданственности и служения своей стране.
??????
Тема в трудовом лагере
В 45-ю школу Тема пришел в 5-м классе.
На уроке географии ребята наперебой выкрикивали, кто в классе новенький. Но новенького не было. Вдруг послышался тихий стук в дверь, открываю и вижу этакого малыша-крепыша и глаза! Огромные карие глаза. Помогаю ему выйти из затруднительного положения, говорю: "Ты искал кабинет?"
А он отвечает, что его задержал директор школы. У Темы были длинные волосы. Вот по этому поводу ему и пришлось "беседовать" с Леонидом Исидоровичем.
В школе была традиция - летние трудовые лагеря в Латвии, под Ригой, в совхозе Олайне. Комитет комсомола и школьный ученический совет проводил собеседование и отбор желающих.
Артем с первого раза был зачислен в отряд "Альтаир", чему был несказанно рад.
Но на следующий день пришел грустный - мама, Галина Михайловна, была против поездки. Но все же Артем добился своего.
В лагере у ребят была норма - прополоть рядок капусты или свеклы длиной до двух километров за четыре часа. Артем работал отлично, успевал все сделать на 1-1,5 часа раньше. И вставал на рядки малышей встречно (в лагере было 4 ученика, которые окончили 4-й класс). Переходя с одного рядка на другой в шахматном порядке, он пропалывал им по 5-10 метров. Малыши были в восторге - достались такие удачные, местами совсем чистые, рядки. Когда секрет открылся, Артем отказался от того, чтобы ему учитывали перевыполнение нормы.
Вспоминает Наталия МАЧУЛА
Очень живой, подвижный, импульсивный, озорной. Очень красивые глаза. Умный, внимательный взгляд, иногда чуть насмешливый, иногда ироничный, иногда по-взрослому проницательный и вдруг - совсем детский...
Говорит легко и свободно, раскованно. Молниеносно парирует (мечта любого учителя). По Теме проверяю себя (если ему интересно, значит, все идет хорошо).
Но надо быть настороже.
Рассказываю о Нью-Йорке, называю улицы. Тема с лукавинкой спрашивает о 42-й... Перевожу разговор на другие достопримечательности...
Говорим о творчестве Пикассо. Тема хорошо эрудирован, спорит о периодах, у него всегда есть своя позиция, не приемлет стандартов! Это радует и тревожит - времена были другие...
Мелькают годы... И вот уже не Генрих Боровик - частый гость нашей школы - стоит на сцене, а Тема, - Артем Боровик в зрительном зале. Зал полон. Я горжусь - известный журналист, любуюсь им, когда вижу на экране телевизора, а вот как перед пытливой ребячьей аудиторией?
Великолепный рассказчик! Ребята слушают затаив дыхание. Тема отлично владеет аудиторией. Говорит взволнованно, честно, искренне! Откровенно... Как нам это нужно всем... Как мало мы видим и слышим людей с честью и достоинством, людей с твердой позицией! Ай да Тема!
Бывают в жизни счастливые дни или, лучше, - "Дни Счастья".
Выходной день! На улице весна, солнечная, теплая, яркая.
Я дома. Звонок в дверь. Открываю. Передо мной два мальчика (12 лет). Всклокоченные волосы странного цвета. Странная одежда в живописных заплатах, коленки белеют сквозь дыры, жилетки и рубашки - грязные. Мордашки светятся.
Немая сцена...
А потом - хохот. Узнала, наконец! Как они были счастливы - Тема и Леня. Как "творчески" подошли к "сверхзадаче".