Страница:
— О! Это было уже месяцами тремя позднее! Сначала Логер вообразил; что ему предстоит „историческая миссия“, что на IV планете следует создать зародыш человеческой цивилизации, который выполнял бы роль центра, руководящего переменами в обществе проционидов, Однако разве можно было говорить о положительном влиянии людей, если проциониды, как правило, убегали при виде наших машин и прятались в домах? Внутрь строений вообще невозможно было попасть, так как проциониды значительно меньше нас. Собственно, это были вовсе не культурные контакты, а односторонние наблюдения и исследования.
— И часто доходило до столкновений?
— В основном исследования ограничивались небольшим районом площадью в несколько сот квадратных километров, и прежде всего городом, расположенным в центре. Тут можно было двигаться довольно свободно, но в некоторых пунктах планеты жители не допускали посадки наших машин. Растущее беспокойство и даже агрессивность проциониды стали проявлять, когда наши деятели начали добывать для подробных исследований и замеров некоторые предметы непосредственно из строений или из других труднодоступных для автоматов и людей в скафандрах мест. В частности, дело дошло до открытой стычки во время исследования структуры длинного скульптурного элемента, украшавшего узкий проход между двумя строениями. Гордон пытался отделить этот элемент от стены и был закидан камнями, что, впрочем, не причинило ему большого вреда, так как небольшие куски антиматерии отскакивали от панциря. Будь у них большая масса или скорость, положение могло бы стать небезопасным. А другой раз толпа пыталась сжечь Логера внутри большого низкого строения. Логер снес его выстрелом из пистолета. Позже он объяснял свой поступок тем, что, мол, не выдержали нервы, но факт остается фактом. Гартеру же, собственно, нечего было объяснять проциопидам. Где уж тут говорить о взаимном доверии? Наконец дошло до истории со светящимся шаром. Знаешь, в том храме в городе, который мы называли Столицей Желтого Континента… Логер настаивал на том, что этот странный шар надо забрать в солнечную систему. Я в споре участия не принимал, так как ни разу не летал на планету.
— Почему?
— Видишь ли… — он замялся, — все не так просто. Не думай, что я не доверял скафандрам. Такая смерть — лучшая из смертей. Конечно, при условии, что поле исчезнет сразу, а не будет слабеть постепенно, пропуская все больше частиц. Но предприятие наше становилось все более бессмысленным. Я был против подобных исследований. Потом, когда базу перенесли к столице… — Он резко переменил разговор: — А с тем шаром действительно произошла странная история. Почти все предметы, которые создают проциониды, почему-то вызывают у людей приятные ощущения. Может быть, тут проявляется коллективное внушение. Не знаю. Во всяком случае, светящийся шар содержал в себе что-то такое, что действовало, на людей чрезвычайно сильно. И притом на всех. Ланг и Гибсон считали, что дело в электромагнитном излучении особого рода, вызывающем путем индукции такие изменения в ритмах биотоков человеческого организма, которые мы воспринимаем как особенно приятные.
— И поэтому они разместили базу там, в храме?
— Нет, нет, — поспешно возразил мой друг. — Действие шара не было настолько уж сильным, чтобы мы потеряли рассудок. С базой было иначе. Сначала Логер пробовал убедить проционидов перенести шар к транспортной ракете. Но они покинули город. За одну ночь! Весь город с многомиллионным населением!
— Прекрасная организованность!
— Да! Это они сумели! Обладай проциониды нашей техникой, положение могло бы быть чрезвычайно неприятным. Логер выбрал для базы место, окруженное особым поклонением проционидов, по форме оно немного напоминало крепость. Сначала казалось невероятным, чтобы они навсегда покинули такой большой богатый город. Однако прошло две недели, а никто не возвращался. Попытки контактов, как ты знаешь, закончились провалом. Проциониды явно оказывали пассивное сопротивление. За это время на дне амфитеатра Логер и Петерсен оборудовали павильон и оттуда совершали вылазки в глубь города. Там было огромное количество произведений искусства. Некоторые, более легкие и в первую очередь те, что не были прикреплены к основаниям, удавалось перенести на базу при помощи транспортной ракеты. Производить исследования в опустевшем городе в одиночку опасались. Была вероятность нападения, а тем временем… Если предмет был слишком тяжел или соединялся с почвой, дело усложнялось. Поля скафандров были слишком слабы, а о создании без помощи проционидов роботов из антиматерии, управляемых на расстоянии, как это планировал Логер, нечего было и думать. Наконец Гольдену пришло в голову перевести вверх, на орбиту „Маттерхорна“ некоторые небольшие, но особенно интересные предметы. Это было уже слишком для моих нервов. Я сказал, что не приму ни одного килограмма груза, и, когда, несмотря на мое предупреждение, они прислали несколько таких предметов, я уничтожил их, вызвав аннигиляцию.
— Об этом я читал. Потом Логер закрыл тебя в аварийной камере?
— Еще немного — и я сдох бы там от голода и жажды. Меня спас робот-координатор, открывший аварийный люк.
— Как это случилось?
— Сам не знаю… Думаю, ему просто что-то „не понравилось“ внутри корабля. Между прочим, он имел задание следить за исправностью систем корабля. Конструкторы не исключали возможности каких-нибудь неожиданностей, аварии. В этом случае координатор вмешивался, чтобы восстановить нормальное положение. По-видимому, мое многодневное пребывание в аварийной камере и стуки в дверь были ненормальным положением с точки зрения автомата.
— Ты уверен, что Логер, закрывая тебя в аварийной камере, хотел таким образом…
Он отрицательно покачал головой.
— Сначала и я так думал. Но, пожалуй, он не имел намерения меня „прикончить“. Хотел только изолировать, арестовать, чтобы я не вступил в контакт с Каленом, Гибсоном и Гартером. Логер боялся бунта. Если бы за нами шло две трети экипажа, Логер был бы вынужден уступить. Поэтому всех остальных он держал при себе на базе. Меня боялся больше всего. Он не мог предвидеть, что не вернется на корабль.
— И они все остались на планете?
— Эх, глупейшая история! Ужасно глупая! Дали себя живьем похоронить! Сами влезли в ловушку. Когда я в первый раз взглянул в телескоп, меня пробрала дрожь. База стояла на дне амфитеатра, тут же, рядом с шаром. И все было как будто на месте, но весь храм, до самого края усеченной пирамиды, заполняла какая-то стеклянная прозрачная масса. В первый момент я подумал, что это вода. Но это была не вода. Застывшее стекло! А они были там, внутри амфитеатра, словно мошки в янтаре. Все роботы, даже простые приборы, сконструированные в последние дни Петерсеном, были там, на дне, собранные вокруг шара, который сквозь эту кристаллическую глыбу продолжал сверкать своими многоцветными огнями.
— Но что же, собственно, произошло?
— Логер решил оторвать шар от цоколя. Подтянули всех роботов. Но, когда удалось сдвинуть его с места, из отверстия под ним хлынул поток какой-то жидкости, которая в несколько секунд заполнила дно амфитеатра, быстро застывая. Люди едва успели укрыться внутри павильона и соединенной с ним ракеты. Но взлететь ракета уже не могла. Клеевидная субстанция выливалась не только снизу. Она лилась также из нескольких боковых отверстий, о существовании которых никто и не догадывался. В несколько секунд храм был затоплен.
— И ты все это видел?!
— Нет. Позже мы установили связь при помощи световых сигналов, так как радио не работало. Тут-то я все и узнал. Ведь они там, в затопленной базе, жили. А я не мог им помочь, — добавил Конопатый, словно оправдываясь. — Не мог. Не располагал никакими приспособлениями, никакими транспортными средствами, имеющими защитное поле. Все ракеты Логер стянул туда, на планету. Проциониды выбрали подходящий момент! Они все время наблюдали за нами и знали, насколько мы беспомощны, когда нас окружает твердая антиматерия.
— А изнутри павильона нельзя было что-то предпринять?..
— Я же говорю: все приспособления оказались затопленными, погребенными, в стеклянной массе! Как можно пробиться при помощи полей сквозь антиматерию? Только с помощью аннигиляции. А именно это и было невозможно, так как означало бы смерть! Прежде всего от гамма-излучения. Люди внутри пытались растопить стекловидное вещество, усиливая напряжение поля, но из этого ничего не получалось. Нужна очень высокая температура, а значит — и охлаждение. А они не могли разбрасываться энергией, хотя имели возможность использовать охладительную аппаратуру ракеты. Ведь если бы не хватило энергии, если бы даже на мгновение наступил перерыв в ее подаче из реактора, вся база превратилась бы в колоссальную аннигиляционную супербомбу!
Он умолк, а я был так потрясен, что не мог произнести ни звука.
— Не известно, живы ли они еще, — помолчав, угрюмо произнес Конопатый. — Не помню, на какое время могло хватить энергии их роботам. Ведь достаточно, чтобы только у одного сдало поле. Только у одного! Последние недели роботы потребляли много энергии. Если говорить о базе и ракете, то думаю, что Петерсен нашел бы выход из положения. Он мог даже создать какой-нибудь аннигиляционный реактор, соединяющий нашу материю с антиматерией планеты. Но я им помочь не мог. Не мог помочь. Не мог убивать! — выдавил он голосом, дрожавшим от возбуждения. — Логер хотел, чтобы я принудил пропионидов освободить базу. А как я мог их принудить? Только убивая. — Он поднял голову и долго в упор смотрел на меня. — Скажи! Разве я мог?!
Я не знал, что ему ответить. Рассказ, хотя и убедительный, был тем не менее односторонним, а события — столь необыкновенными, что любые попытки оценить их, пользуясь аналогиями, были невозможны.
— Ну, скажи, — настаивал мой друг, — а ты, ты поступил бы иначе?
— Не знаю. Наверное, нет, — неуверенно ответил я.
Он резко перегнулся через диван и схватил меня за руку.
— Так, значит… Так, значит, ты думаешь, что надо было… что можно было иначе?
— Ничего я не думаю! — возразил я довольно резко, вырывая руку. — Мне трудно сказать что-нибудь определенное. Я не знаю всех обстоятельств, не знаю технических возможностей, которыми ты располагал.
— У меня не было никаких возможностей. Я мог только убивать! Уничтожать! Значит, ты думаешь, что надо было принудить проционидов силой?
— Я этого не говорил. Но ты хоть пытался им объяснить световыми знаками, что если они не освободят твоих товарищей, то рано или поздно доведут дело до взрыва, а значит — до полного уничтожения их столицы?
— Я знал, что ты об этом спросишь, — ответил он с горечью. — Все вы спрашиваете одно и то же. Словно это изменило бы положение. А если бы они их освободили, то какие у тебя гарантии, что Логер не стал бы мстить?! Не сомневайся — я старался объяснить проционидам, как обстоит дело. Может быть, они освободили наших. Кто знает?.. — Конопатый как-то странно взглянул на меня. — Да, наверняка освободили. Наверняка:
Я был обескуражен.
— Что ты говоришь?! Ведь только что ты утверждал…
— Допустим, что они никогда не были заключены, — сказал Конопатый, меняя тон. — Что вообще не было никакой ловушки.
Бредит? Нет, это не было бредом. Он говорил совершенно нормальным голосом. Мне показалось, что на губах у моего друга промелькнула усмешка. Неожиданная мысль пришла мне в голову.
— Значит, неправда, что база была затоплена?
— Допустим, — он снова как будто улыбнулся.
— Но почему… почему ты не принимаешь участия в новой экспедиции?
Конопатый вдруг побледнел. Глаза удивленно расширились. Но сквозь удивление нетрудно было заметить еще одно чувство: страх.
— Что ты знаешь об экспедиции? — глухо спросил он.
— Знаю, что через пять дней фотолет SF-37 „Молния“ должен стартовать со специальной базы на Эросе. И знаю» что цель экспедиции — система Проциона. А теперь знаю еще, что эта экспедиция — спасательная.
Конопатый поднялся с дивана и, казалось, готов был броситься на меня.
— Ты… ты… — прохрипел он, — притворялся! Все время притворялся, будто ничего не знаешь. Обманывал меня! Значит, даже ты! Даже ты!
— Не волнуйся, — пытался я успокоить его. — Я не собираюсь использовать то, что услышал от тебя. Думаю, что…
— Я знаю: встреча со мной была подстроена! — резко оборвал меня Конопатый. — Это была игра, рассчитанная на то, чтобы вытянуть из меня как можно больше! Значит, вся история с пенсией была обманом? А я, глупец, думал, что ты честный парень, каким был тогда, много лет назад…
Я чувствовал, что должен объясниться.
— Я не обманывал тебя, говоря, что ушел на пенсию. Полгода назад я оставил редакцию и не собираюсь туда возвращаться. Хочу заняться исключительно литературным трудом.
— И все-таки?.. — он подозрительно взглявул на меня.
— Три дня назад ко мне обратился старый товарищ. Я не мог отказать. Он знал, что мы были друзьями. Да я и не хотел отказываться. Хотел увидеться с тобой. Вспомнить старое.
— Ты наивен, если думаешь, что после всего этого я тебе поверю! Ты…
— Я еще не закончил! — спокойно перебил я его. — Не отрицаю, что моему товарищу, главному редактору одной телевизионной газеты, хотелось получить более подробную информацию об экспедиции «Молния» в систему Проциона. До сих пор по этому вопросу не опубликовано никакого сообщения. Все упорнее повторялись слухи о возвращении фотолета «Маттерхорн». Мой товарищ сказал, что с этим загадочным делом связано твое имя.
— И потому ты рылся в моей комнате? И потому тщательно переснял на микропленку содержание всех отрывков? — иронически спросил Конопатый.
Я чувствовал себя пойманным на месте преступления.
— Значит, ты все видел? — пробормотал я.
— Видел, — натянуто засмеялся он. — Все время наблюдал за тобой. Не думай, что я настолько глуп и наивен. Я с самого начала тебя подозревал.
— Я сейчас же при тебе уничтожу пленку.
— Не трудись. Если хочешь, можешь передать своему товарищу эти снимки с приветом от меня. А может, ты записал на пленку весь наш разговор?
— Нет.
— Жаль. Надо было прихватить магнитофон. Было бы готовенькое интервью.
— Но я не собираюсь оглашать содержание нашего разговора.
— Отчего же? Можешь! Если это тебе так уж важно…
В его тоне я почувствовал иронию и не знал, как реагировать на такую странную перемену.
— Не понимаю, почему ты так просто соглашаешься. Ведь если до сих пор не было никаких сообщений о «Маттерхорне», то, по-видимому, это секретные сведения? Если бы ты захотел их огласить, удобных случаев было много…
Мой друг, все еще стоявший передо мной, сел. Снова долго и внимательно он смотрел мне в глаза, словно хотел прочесть мои мысли.
— Спрашиваешь, почему я не запрещаю тебе опубликовать то, о чем ты тут узнал? — медленно процедил он. — Может быть, ты и прав: это кажется странным, что-то тут не вяжется! Можно поверить, что я единственный член команды «Маттерхорна», вернувшийся на Землю, что эта экспедиция вписала не самую прекрасную страницу в историю развития астронавтики. Можно поверить, хотя с точки зрения нашей науки кажется маловероятным, что система Проциона состоит из антивещества. Можно даже как-то объяснить, почему эта история содержится в тайне. Ведь такого рода, мягко выражаясь, скандальный случай не только чрезвычайно неприятен с точки зрения морали для нас самих, но может повлечь за собой неисчислимые осложнения. Что скажут жители системы Сириуса, с которыми так удачно складывается сотрудничество? Не станет ли это препятствием в развитии межзвездных отношений? Надо выслать другую экспедицию, которая подробно исследует все на месте. Многое может вызвать сомнения, например правильно ли поступил один из участников экспедиции, оставив своих товарищей в том мире на верную смерть, независимо от того, какими соображениями он руководствовался. Все это можно понять и всему поверить. Но ты не можешь понять, почему я так легко соглашаюсь на опубликование этих материалов. А может быть, понять нетрудно? — невесело рассмеялся Конопатый.
— То есть?
— А если все это выдумка?..
Я беспокойно пошевелился. Что могли означать его слова? Я ждал дальнейших объяснений, но он молчал.
— Что… выдумка?
— Скажем, все!
— Но ведь экспедиция «Маттерхорна» действительно достигла системы Проциона. А теперь «Молния»…
— Я не об этом. Ну хотя бы такой небольшой вопрос, будто я принимал участие в экспедиции «Маттеруорна»? — издевался Конопатый.
— Всегда можно проверить по документам.
— А все то, что я рассказывал? У тебя есть хоть какие-нибудь доказательства?..
— Но ты же говорил, что у тебя есть снимки проционидов!
— Верно, говорил. А ты их видел?
— Ну а эти странички? — я указал на исписанные листочки.
— Думаешь, только ты один способен писать повести? — снова рассмеялся он.
— Не верю! Теперь ты врешь! Да и в той комнате…
— А! Если в этом дело… — он встал с дивана и открыл дверь.
Я почувствовал неприятное беспокойство. «А вдруг он сумасшедший?»
— Иди сюда! Смотри! — Он подошел к стоявшему посреди комнаты аппарату и открыл крышку.
Внутри камеры, так же как и прежде, неподвижно в пространстве висел таинственный предмет.
Мой друг взялся за один из нескольких выключателей, расположенных на щитке управления.
— Нет! — я судорожно схватил его за руку.
Он покачал головой.
— Не бойся. Я не самоубийца и тем более не бандит.
Он повернул выключатель. Контрольное окошко осветилось ярким светом. Там, где до этого висела «скульптура», виднелось облачко голубоватого дыма, быстро расплывавшегося по стенкам камеры.
— Что это было? — пораженный, спросил я.
— Копия. Узкоспециализированный автомат воспроизводит записи.
— Копия чего?
Ответа я не дождался. Мой друг взглянул в окно и сказал:
— Светает. Пора браться за работу.
Я понял, что он хочет остаться один. Я сделал несколько шагов к двери и остановился, чувствуя, что мы не можем так расстаться.
— Когда увидимся? — неуверенно спросил я.
— Не знаю. Может быть, снова через двадцать восемь лет.
— Уезжаешь?
— Да. Вероятно, даже сегодня.
— На Эрос?
— Может быть, — уклончиво ответил он, провожая меня к выходу.
— Я не стану об этом писать, — сказал я уже в дверях. — Может быть, когда-нибудь потом.
Он положил мне руку на плечо и сильно сжал его, как раньше, в студенческие годы.
ТОККАТА
— И часто доходило до столкновений?
— В основном исследования ограничивались небольшим районом площадью в несколько сот квадратных километров, и прежде всего городом, расположенным в центре. Тут можно было двигаться довольно свободно, но в некоторых пунктах планеты жители не допускали посадки наших машин. Растущее беспокойство и даже агрессивность проциониды стали проявлять, когда наши деятели начали добывать для подробных исследований и замеров некоторые предметы непосредственно из строений или из других труднодоступных для автоматов и людей в скафандрах мест. В частности, дело дошло до открытой стычки во время исследования структуры длинного скульптурного элемента, украшавшего узкий проход между двумя строениями. Гордон пытался отделить этот элемент от стены и был закидан камнями, что, впрочем, не причинило ему большого вреда, так как небольшие куски антиматерии отскакивали от панциря. Будь у них большая масса или скорость, положение могло бы стать небезопасным. А другой раз толпа пыталась сжечь Логера внутри большого низкого строения. Логер снес его выстрелом из пистолета. Позже он объяснял свой поступок тем, что, мол, не выдержали нервы, но факт остается фактом. Гартеру же, собственно, нечего было объяснять проциопидам. Где уж тут говорить о взаимном доверии? Наконец дошло до истории со светящимся шаром. Знаешь, в том храме в городе, который мы называли Столицей Желтого Континента… Логер настаивал на том, что этот странный шар надо забрать в солнечную систему. Я в споре участия не принимал, так как ни разу не летал на планету.
— Почему?
— Видишь ли… — он замялся, — все не так просто. Не думай, что я не доверял скафандрам. Такая смерть — лучшая из смертей. Конечно, при условии, что поле исчезнет сразу, а не будет слабеть постепенно, пропуская все больше частиц. Но предприятие наше становилось все более бессмысленным. Я был против подобных исследований. Потом, когда базу перенесли к столице… — Он резко переменил разговор: — А с тем шаром действительно произошла странная история. Почти все предметы, которые создают проциониды, почему-то вызывают у людей приятные ощущения. Может быть, тут проявляется коллективное внушение. Не знаю. Во всяком случае, светящийся шар содержал в себе что-то такое, что действовало, на людей чрезвычайно сильно. И притом на всех. Ланг и Гибсон считали, что дело в электромагнитном излучении особого рода, вызывающем путем индукции такие изменения в ритмах биотоков человеческого организма, которые мы воспринимаем как особенно приятные.
— И поэтому они разместили базу там, в храме?
— Нет, нет, — поспешно возразил мой друг. — Действие шара не было настолько уж сильным, чтобы мы потеряли рассудок. С базой было иначе. Сначала Логер пробовал убедить проционидов перенести шар к транспортной ракете. Но они покинули город. За одну ночь! Весь город с многомиллионным населением!
— Прекрасная организованность!
— Да! Это они сумели! Обладай проциониды нашей техникой, положение могло бы быть чрезвычайно неприятным. Логер выбрал для базы место, окруженное особым поклонением проционидов, по форме оно немного напоминало крепость. Сначала казалось невероятным, чтобы они навсегда покинули такой большой богатый город. Однако прошло две недели, а никто не возвращался. Попытки контактов, как ты знаешь, закончились провалом. Проциониды явно оказывали пассивное сопротивление. За это время на дне амфитеатра Логер и Петерсен оборудовали павильон и оттуда совершали вылазки в глубь города. Там было огромное количество произведений искусства. Некоторые, более легкие и в первую очередь те, что не были прикреплены к основаниям, удавалось перенести на базу при помощи транспортной ракеты. Производить исследования в опустевшем городе в одиночку опасались. Была вероятность нападения, а тем временем… Если предмет был слишком тяжел или соединялся с почвой, дело усложнялось. Поля скафандров были слишком слабы, а о создании без помощи проционидов роботов из антиматерии, управляемых на расстоянии, как это планировал Логер, нечего было и думать. Наконец Гольдену пришло в голову перевести вверх, на орбиту „Маттерхорна“ некоторые небольшие, но особенно интересные предметы. Это было уже слишком для моих нервов. Я сказал, что не приму ни одного килограмма груза, и, когда, несмотря на мое предупреждение, они прислали несколько таких предметов, я уничтожил их, вызвав аннигиляцию.
— Об этом я читал. Потом Логер закрыл тебя в аварийной камере?
— Еще немного — и я сдох бы там от голода и жажды. Меня спас робот-координатор, открывший аварийный люк.
— Как это случилось?
— Сам не знаю… Думаю, ему просто что-то „не понравилось“ внутри корабля. Между прочим, он имел задание следить за исправностью систем корабля. Конструкторы не исключали возможности каких-нибудь неожиданностей, аварии. В этом случае координатор вмешивался, чтобы восстановить нормальное положение. По-видимому, мое многодневное пребывание в аварийной камере и стуки в дверь были ненормальным положением с точки зрения автомата.
— Ты уверен, что Логер, закрывая тебя в аварийной камере, хотел таким образом…
Он отрицательно покачал головой.
— Сначала и я так думал. Но, пожалуй, он не имел намерения меня „прикончить“. Хотел только изолировать, арестовать, чтобы я не вступил в контакт с Каленом, Гибсоном и Гартером. Логер боялся бунта. Если бы за нами шло две трети экипажа, Логер был бы вынужден уступить. Поэтому всех остальных он держал при себе на базе. Меня боялся больше всего. Он не мог предвидеть, что не вернется на корабль.
— И они все остались на планете?
— Эх, глупейшая история! Ужасно глупая! Дали себя живьем похоронить! Сами влезли в ловушку. Когда я в первый раз взглянул в телескоп, меня пробрала дрожь. База стояла на дне амфитеатра, тут же, рядом с шаром. И все было как будто на месте, но весь храм, до самого края усеченной пирамиды, заполняла какая-то стеклянная прозрачная масса. В первый момент я подумал, что это вода. Но это была не вода. Застывшее стекло! А они были там, внутри амфитеатра, словно мошки в янтаре. Все роботы, даже простые приборы, сконструированные в последние дни Петерсеном, были там, на дне, собранные вокруг шара, который сквозь эту кристаллическую глыбу продолжал сверкать своими многоцветными огнями.
— Но что же, собственно, произошло?
— Логер решил оторвать шар от цоколя. Подтянули всех роботов. Но, когда удалось сдвинуть его с места, из отверстия под ним хлынул поток какой-то жидкости, которая в несколько секунд заполнила дно амфитеатра, быстро застывая. Люди едва успели укрыться внутри павильона и соединенной с ним ракеты. Но взлететь ракета уже не могла. Клеевидная субстанция выливалась не только снизу. Она лилась также из нескольких боковых отверстий, о существовании которых никто и не догадывался. В несколько секунд храм был затоплен.
— И ты все это видел?!
— Нет. Позже мы установили связь при помощи световых сигналов, так как радио не работало. Тут-то я все и узнал. Ведь они там, в затопленной базе, жили. А я не мог им помочь, — добавил Конопатый, словно оправдываясь. — Не мог. Не располагал никакими приспособлениями, никакими транспортными средствами, имеющими защитное поле. Все ракеты Логер стянул туда, на планету. Проциониды выбрали подходящий момент! Они все время наблюдали за нами и знали, насколько мы беспомощны, когда нас окружает твердая антиматерия.
— А изнутри павильона нельзя было что-то предпринять?..
— Я же говорю: все приспособления оказались затопленными, погребенными, в стеклянной массе! Как можно пробиться при помощи полей сквозь антиматерию? Только с помощью аннигиляции. А именно это и было невозможно, так как означало бы смерть! Прежде всего от гамма-излучения. Люди внутри пытались растопить стекловидное вещество, усиливая напряжение поля, но из этого ничего не получалось. Нужна очень высокая температура, а значит — и охлаждение. А они не могли разбрасываться энергией, хотя имели возможность использовать охладительную аппаратуру ракеты. Ведь если бы не хватило энергии, если бы даже на мгновение наступил перерыв в ее подаче из реактора, вся база превратилась бы в колоссальную аннигиляционную супербомбу!
Он умолк, а я был так потрясен, что не мог произнести ни звука.
— Не известно, живы ли они еще, — помолчав, угрюмо произнес Конопатый. — Не помню, на какое время могло хватить энергии их роботам. Ведь достаточно, чтобы только у одного сдало поле. Только у одного! Последние недели роботы потребляли много энергии. Если говорить о базе и ракете, то думаю, что Петерсен нашел бы выход из положения. Он мог даже создать какой-нибудь аннигиляционный реактор, соединяющий нашу материю с антиматерией планеты. Но я им помочь не мог. Не мог помочь. Не мог убивать! — выдавил он голосом, дрожавшим от возбуждения. — Логер хотел, чтобы я принудил пропионидов освободить базу. А как я мог их принудить? Только убивая. — Он поднял голову и долго в упор смотрел на меня. — Скажи! Разве я мог?!
Я не знал, что ему ответить. Рассказ, хотя и убедительный, был тем не менее односторонним, а события — столь необыкновенными, что любые попытки оценить их, пользуясь аналогиями, были невозможны.
— Ну, скажи, — настаивал мой друг, — а ты, ты поступил бы иначе?
— Не знаю. Наверное, нет, — неуверенно ответил я.
Он резко перегнулся через диван и схватил меня за руку.
— Так, значит… Так, значит, ты думаешь, что надо было… что можно было иначе?
— Ничего я не думаю! — возразил я довольно резко, вырывая руку. — Мне трудно сказать что-нибудь определенное. Я не знаю всех обстоятельств, не знаю технических возможностей, которыми ты располагал.
— У меня не было никаких возможностей. Я мог только убивать! Уничтожать! Значит, ты думаешь, что надо было принудить проционидов силой?
— Я этого не говорил. Но ты хоть пытался им объяснить световыми знаками, что если они не освободят твоих товарищей, то рано или поздно доведут дело до взрыва, а значит — до полного уничтожения их столицы?
— Я знал, что ты об этом спросишь, — ответил он с горечью. — Все вы спрашиваете одно и то же. Словно это изменило бы положение. А если бы они их освободили, то какие у тебя гарантии, что Логер не стал бы мстить?! Не сомневайся — я старался объяснить проционидам, как обстоит дело. Может быть, они освободили наших. Кто знает?.. — Конопатый как-то странно взглянул на меня. — Да, наверняка освободили. Наверняка:
Я был обескуражен.
— Что ты говоришь?! Ведь только что ты утверждал…
— Допустим, что они никогда не были заключены, — сказал Конопатый, меняя тон. — Что вообще не было никакой ловушки.
Бредит? Нет, это не было бредом. Он говорил совершенно нормальным голосом. Мне показалось, что на губах у моего друга промелькнула усмешка. Неожиданная мысль пришла мне в голову.
— Значит, неправда, что база была затоплена?
— Допустим, — он снова как будто улыбнулся.
— Но почему… почему ты не принимаешь участия в новой экспедиции?
Конопатый вдруг побледнел. Глаза удивленно расширились. Но сквозь удивление нетрудно было заметить еще одно чувство: страх.
— Что ты знаешь об экспедиции? — глухо спросил он.
— Знаю, что через пять дней фотолет SF-37 „Молния“ должен стартовать со специальной базы на Эросе. И знаю» что цель экспедиции — система Проциона. А теперь знаю еще, что эта экспедиция — спасательная.
Конопатый поднялся с дивана и, казалось, готов был броситься на меня.
— Ты… ты… — прохрипел он, — притворялся! Все время притворялся, будто ничего не знаешь. Обманывал меня! Значит, даже ты! Даже ты!
— Не волнуйся, — пытался я успокоить его. — Я не собираюсь использовать то, что услышал от тебя. Думаю, что…
— Я знаю: встреча со мной была подстроена! — резко оборвал меня Конопатый. — Это была игра, рассчитанная на то, чтобы вытянуть из меня как можно больше! Значит, вся история с пенсией была обманом? А я, глупец, думал, что ты честный парень, каким был тогда, много лет назад…
Я чувствовал, что должен объясниться.
— Я не обманывал тебя, говоря, что ушел на пенсию. Полгода назад я оставил редакцию и не собираюсь туда возвращаться. Хочу заняться исключительно литературным трудом.
— И все-таки?.. — он подозрительно взглявул на меня.
— Три дня назад ко мне обратился старый товарищ. Я не мог отказать. Он знал, что мы были друзьями. Да я и не хотел отказываться. Хотел увидеться с тобой. Вспомнить старое.
— Ты наивен, если думаешь, что после всего этого я тебе поверю! Ты…
— Я еще не закончил! — спокойно перебил я его. — Не отрицаю, что моему товарищу, главному редактору одной телевизионной газеты, хотелось получить более подробную информацию об экспедиции «Молния» в систему Проциона. До сих пор по этому вопросу не опубликовано никакого сообщения. Все упорнее повторялись слухи о возвращении фотолета «Маттерхорн». Мой товарищ сказал, что с этим загадочным делом связано твое имя.
— И потому ты рылся в моей комнате? И потому тщательно переснял на микропленку содержание всех отрывков? — иронически спросил Конопатый.
Я чувствовал себя пойманным на месте преступления.
— Значит, ты все видел? — пробормотал я.
— Видел, — натянуто засмеялся он. — Все время наблюдал за тобой. Не думай, что я настолько глуп и наивен. Я с самого начала тебя подозревал.
— Я сейчас же при тебе уничтожу пленку.
— Не трудись. Если хочешь, можешь передать своему товарищу эти снимки с приветом от меня. А может, ты записал на пленку весь наш разговор?
— Нет.
— Жаль. Надо было прихватить магнитофон. Было бы готовенькое интервью.
— Но я не собираюсь оглашать содержание нашего разговора.
— Отчего же? Можешь! Если это тебе так уж важно…
В его тоне я почувствовал иронию и не знал, как реагировать на такую странную перемену.
— Не понимаю, почему ты так просто соглашаешься. Ведь если до сих пор не было никаких сообщений о «Маттерхорне», то, по-видимому, это секретные сведения? Если бы ты захотел их огласить, удобных случаев было много…
Мой друг, все еще стоявший передо мной, сел. Снова долго и внимательно он смотрел мне в глаза, словно хотел прочесть мои мысли.
— Спрашиваешь, почему я не запрещаю тебе опубликовать то, о чем ты тут узнал? — медленно процедил он. — Может быть, ты и прав: это кажется странным, что-то тут не вяжется! Можно поверить, что я единственный член команды «Маттерхорна», вернувшийся на Землю, что эта экспедиция вписала не самую прекрасную страницу в историю развития астронавтики. Можно поверить, хотя с точки зрения нашей науки кажется маловероятным, что система Проциона состоит из антивещества. Можно даже как-то объяснить, почему эта история содержится в тайне. Ведь такого рода, мягко выражаясь, скандальный случай не только чрезвычайно неприятен с точки зрения морали для нас самих, но может повлечь за собой неисчислимые осложнения. Что скажут жители системы Сириуса, с которыми так удачно складывается сотрудничество? Не станет ли это препятствием в развитии межзвездных отношений? Надо выслать другую экспедицию, которая подробно исследует все на месте. Многое может вызвать сомнения, например правильно ли поступил один из участников экспедиции, оставив своих товарищей в том мире на верную смерть, независимо от того, какими соображениями он руководствовался. Все это можно понять и всему поверить. Но ты не можешь понять, почему я так легко соглашаюсь на опубликование этих материалов. А может быть, понять нетрудно? — невесело рассмеялся Конопатый.
— То есть?
— А если все это выдумка?..
Я беспокойно пошевелился. Что могли означать его слова? Я ждал дальнейших объяснений, но он молчал.
— Что… выдумка?
— Скажем, все!
— Но ведь экспедиция «Маттерхорна» действительно достигла системы Проциона. А теперь «Молния»…
— Я не об этом. Ну хотя бы такой небольшой вопрос, будто я принимал участие в экспедиции «Маттеруорна»? — издевался Конопатый.
— Всегда можно проверить по документам.
— А все то, что я рассказывал? У тебя есть хоть какие-нибудь доказательства?..
— Но ты же говорил, что у тебя есть снимки проционидов!
— Верно, говорил. А ты их видел?
— Ну а эти странички? — я указал на исписанные листочки.
— Думаешь, только ты один способен писать повести? — снова рассмеялся он.
— Не верю! Теперь ты врешь! Да и в той комнате…
— А! Если в этом дело… — он встал с дивана и открыл дверь.
Я почувствовал неприятное беспокойство. «А вдруг он сумасшедший?»
— Иди сюда! Смотри! — Он подошел к стоявшему посреди комнаты аппарату и открыл крышку.
Внутри камеры, так же как и прежде, неподвижно в пространстве висел таинственный предмет.
Мой друг взялся за один из нескольких выключателей, расположенных на щитке управления.
— Нет! — я судорожно схватил его за руку.
Он покачал головой.
— Не бойся. Я не самоубийца и тем более не бандит.
Он повернул выключатель. Контрольное окошко осветилось ярким светом. Там, где до этого висела «скульптура», виднелось облачко голубоватого дыма, быстро расплывавшегося по стенкам камеры.
— Что это было? — пораженный, спросил я.
— Копия. Узкоспециализированный автомат воспроизводит записи.
— Копия чего?
Ответа я не дождался. Мой друг взглянул в окно и сказал:
— Светает. Пора браться за работу.
Я понял, что он хочет остаться один. Я сделал несколько шагов к двери и остановился, чувствуя, что мы не можем так расстаться.
— Когда увидимся? — неуверенно спросил я.
— Не знаю. Может быть, снова через двадцать восемь лет.
— Уезжаешь?
— Да. Вероятно, даже сегодня.
— На Эрос?
— Может быть, — уклончиво ответил он, провожая меня к выходу.
— Я не стану об этом писать, — сказал я уже в дверях. — Может быть, когда-нибудь потом.
Он положил мне руку на плечо и сильно сжал его, как раньше, в студенческие годы.
ТОККАТА
Авторизованный перевод Е. Вайсброта
Из ста тридцати четырех человек, принимавших участие в экспедиции к шаровому скоплению М-55, на Землю вернулись только трое. Остальные навсегда остались в голубых джунглях Клото IV в системе ДН-53. На сорок третий день пребывания на этой планете, когда, казалось, уже убедились, что местные микроорганизмы не представляют опасности для людей, за несколько часов погибли все участники исследовательской группы. Спустя двадцать два дня эпидемия охватила всех членов экипажа «Гелиоса».
Болезнь не обошла никого. Выжили три человека. Вирус клотского паралича поразил и двух уцелевших участников экспедиции, которых только возвращение на Землю могло освободить от мучений.
Как должна была измениться Земля с того времени, когда «Гелиос» отправился к границам Галактики! Свет шарового скопления М-55 идет к Солнцу девятнадцать тысячелетий. Межзвездный корабль прошел весь этот путь со скоростью, лишь немного отличающейся от световой.
Рост, Пия и Гелия провели в полете пять лет. На Земле за это время минуло свыше трехсот восьмидесяти двух веков. Об этом говорили не только вычисления, но и изменения в положении звезд.
Первые радиосигналы из солнечной системы поступили, когда до Солнца оставалось одиннадцать миллиардов километров. Они напоминали телеметрические сообщения, но электронный анализатор не смог их расшифровать.
Астрономические наблюдения показывали, что за этот срок человечество совершило громадный скачок в своем развитии. В физической структуре солнечной системы наступили перемены, которые можно было объяснить только сознательными действиями мыслящих существ. Венера и Меркурий из одиночных планет, круживших по собственным орбитам, превратились в двойную планету, вращающуюся, подобно Земле и Луне, вокруг общего центра масс. Марс получил четыре новых самосветящихся спутника. Зато в районе Земли не было заметно ни одного большого искусственного спутника из числа тех, которые в конце XX века составляли величайшую гордость человечества. По-видимому, современный уровень техники не требовал строительства обширных внеземных баз для космических полетов.
Когда в телескопе стали видны очертания земной поверхности, оказалось, что в размещении континентов также произошли большие изменения. Трудно было предположить действие природных факторов. Исчезли Балтийское, Средиземное и Черное моря. На их месте можно было разглядеть тонкую сеть каналов и искусственных озер. Напрасно космонавты искали белые полярные шапки и желтые районы пустынь.
Однако в этой картине родной планеты было что-то тревожное… На это обратила внимание Пия. Неподвижно лежа на своей койке, она часами смотрела в потолочный экран, на котором голубел серп Земли. Когда этот серп уже перестал умещаться в рамках экрана, на освещенной стороне планеты стали отчетливо видны темные точечки больших городов. Их количество возросло, наверное, в сотни раз. Однако, когда они погружались в тень, космонавты тщетно искали их ночные огни…
Непроницаемая тьма покрывала континенты.
Первую фоническую передачу приняли лишь в конце полета, когда до Земли оставалось около 100 миллионов километров. Но это были не слова ожидаемого приветствия, а сухая инструкция, касающаяся последней фазы полета — приказ переключить автопилот на дистанционное управление. И все. Фразы, произнесенные каким-то бесцветным голосом, имели странное, хотя и правильное, строение.
— Скорее всего, это автомат, — заметила Гелия.
Тогда у Роста впервые зародилось страшное подозрение…
На телевизионном экране они тоже не увидели ни одного человека. Телепередача, повторенная несколько раз, показывала ход предстоящей посадки. В последней фазе полета корабль должен был опуститься на Землю под эскортом шести машин, по форме напоминающих плоские диски. Размеры их были огромны, а отсутствие окон и наблюдательных куполов вряд ли свидетельствовало о том, что в них могут находиться люди.
В конце передачи из динамика прозвучал лаконичный вопрос:
— Почему не все?
Они не поняли. Ответа долго не было.
— Почему только трое? — послышалось наконец из динамика, а на экране появился отрывок из старого фильма, показывающий последние минуты перед стартом «Гелиоса», лица погибших друзей.
Невидимый диктор бесстрастным голосом читал перечень фамилий и обязанностей членов, экипажа.
Почему их не спросили ясно и просто, что стало с остальными участниками экспедиции? Экономия слов, доведенная до абсурда, использование совершенно излишних наглядных средств, пригодных, быть может, при встрече представителей других космических цивилизаций, но не людей со своей планеты…
Каким образов сквозь стены корабля удалось определить, что их только трое, в данный момент было проблемой второстепенной по сравнению с вопросом, кого возвращающиеся встретят на Земле.
Гелия кратко поведала о трагических событиях. Когда же она сообщила о тяжелом состоянии Пии и Роста и необходимости их лечения, из динамика вылетело только одно слово:
— Да.
Связь прервалась.
В тот день они больше не приняли ни одной передачи и терялись в догадках. Напрашивалось сравнительно простое объяснение, но они с ужасом отбрасывали его, упорно ища другое, пусть даже опирающееся на самые абсурдные, нереальные гипотезы.
Только бы не это!
Ночью Рост долго не мог уснуть. Перед глазами вставали мучительные, кошмарные картины Земли, на которой уже нет человека… Земли чужой, далекой и страшной.
Под утро нервы у него не выдержали. Волоча парализованные ноги, он добрался до радиоцентрали и вызвал Землю.
Ни Пие, ни Гелии он не сказал, куда идет. Боялся, что они станут убеждать его повременить, будут стараться как можно дольше оттянуть момент, который может принести объяснение и… похоронить последние надежды. Он боялся, что ответ уничтожит все, о чем они мечтали во время обратного пути. Однако он хотел знать, хотел определенности.
После долгого ожидания послышался контрольный сигнал.
— Вас слушают.
Два слова. Холодные, равнодушные.
Рост сдержал нервную дрожь губ и спросил без обиняков:
— С кем я разговариваю? С человеком или машиной?
Минута тишины. Потом опять только два слова, произнесенные тем же голосом:
— Не понимаю.
— Ты — человек? Такой же, как и я?
— Нет!
Рост знал, что ответ будет таким, и все же…
Он тяжело опустился в кресло, чувствуя тупую боль в висках.
— Как вы выглядите? Покажитесь! — услышал он за спиной голос Гелии.
Она стояла в дверях, глядя расширенными от ужаса глазами на матовый экран.
— Не понимаю, — последовал ответ.
— Вас можно увидеть? Передайте изображение!
Опять тишина. Очевидно, собеседник находился на расстоянии нескольких миллионов километров, где-нибудь на Земле или Луне.
Болезнь не обошла никого. Выжили три человека. Вирус клотского паралича поразил и двух уцелевших участников экспедиции, которых только возвращение на Землю могло освободить от мучений.
Как должна была измениться Земля с того времени, когда «Гелиос» отправился к границам Галактики! Свет шарового скопления М-55 идет к Солнцу девятнадцать тысячелетий. Межзвездный корабль прошел весь этот путь со скоростью, лишь немного отличающейся от световой.
Рост, Пия и Гелия провели в полете пять лет. На Земле за это время минуло свыше трехсот восьмидесяти двух веков. Об этом говорили не только вычисления, но и изменения в положении звезд.
Первые радиосигналы из солнечной системы поступили, когда до Солнца оставалось одиннадцать миллиардов километров. Они напоминали телеметрические сообщения, но электронный анализатор не смог их расшифровать.
Астрономические наблюдения показывали, что за этот срок человечество совершило громадный скачок в своем развитии. В физической структуре солнечной системы наступили перемены, которые можно было объяснить только сознательными действиями мыслящих существ. Венера и Меркурий из одиночных планет, круживших по собственным орбитам, превратились в двойную планету, вращающуюся, подобно Земле и Луне, вокруг общего центра масс. Марс получил четыре новых самосветящихся спутника. Зато в районе Земли не было заметно ни одного большого искусственного спутника из числа тех, которые в конце XX века составляли величайшую гордость человечества. По-видимому, современный уровень техники не требовал строительства обширных внеземных баз для космических полетов.
Когда в телескопе стали видны очертания земной поверхности, оказалось, что в размещении континентов также произошли большие изменения. Трудно было предположить действие природных факторов. Исчезли Балтийское, Средиземное и Черное моря. На их месте можно было разглядеть тонкую сеть каналов и искусственных озер. Напрасно космонавты искали белые полярные шапки и желтые районы пустынь.
Однако в этой картине родной планеты было что-то тревожное… На это обратила внимание Пия. Неподвижно лежа на своей койке, она часами смотрела в потолочный экран, на котором голубел серп Земли. Когда этот серп уже перестал умещаться в рамках экрана, на освещенной стороне планеты стали отчетливо видны темные точечки больших городов. Их количество возросло, наверное, в сотни раз. Однако, когда они погружались в тень, космонавты тщетно искали их ночные огни…
Непроницаемая тьма покрывала континенты.
Первую фоническую передачу приняли лишь в конце полета, когда до Земли оставалось около 100 миллионов километров. Но это были не слова ожидаемого приветствия, а сухая инструкция, касающаяся последней фазы полета — приказ переключить автопилот на дистанционное управление. И все. Фразы, произнесенные каким-то бесцветным голосом, имели странное, хотя и правильное, строение.
— Скорее всего, это автомат, — заметила Гелия.
Тогда у Роста впервые зародилось страшное подозрение…
На телевизионном экране они тоже не увидели ни одного человека. Телепередача, повторенная несколько раз, показывала ход предстоящей посадки. В последней фазе полета корабль должен был опуститься на Землю под эскортом шести машин, по форме напоминающих плоские диски. Размеры их были огромны, а отсутствие окон и наблюдательных куполов вряд ли свидетельствовало о том, что в них могут находиться люди.
В конце передачи из динамика прозвучал лаконичный вопрос:
— Почему не все?
Они не поняли. Ответа долго не было.
— Почему только трое? — послышалось наконец из динамика, а на экране появился отрывок из старого фильма, показывающий последние минуты перед стартом «Гелиоса», лица погибших друзей.
Невидимый диктор бесстрастным голосом читал перечень фамилий и обязанностей членов, экипажа.
Почему их не спросили ясно и просто, что стало с остальными участниками экспедиции? Экономия слов, доведенная до абсурда, использование совершенно излишних наглядных средств, пригодных, быть может, при встрече представителей других космических цивилизаций, но не людей со своей планеты…
Каким образов сквозь стены корабля удалось определить, что их только трое, в данный момент было проблемой второстепенной по сравнению с вопросом, кого возвращающиеся встретят на Земле.
Гелия кратко поведала о трагических событиях. Когда же она сообщила о тяжелом состоянии Пии и Роста и необходимости их лечения, из динамика вылетело только одно слово:
— Да.
Связь прервалась.
В тот день они больше не приняли ни одной передачи и терялись в догадках. Напрашивалось сравнительно простое объяснение, но они с ужасом отбрасывали его, упорно ища другое, пусть даже опирающееся на самые абсурдные, нереальные гипотезы.
Только бы не это!
Ночью Рост долго не мог уснуть. Перед глазами вставали мучительные, кошмарные картины Земли, на которой уже нет человека… Земли чужой, далекой и страшной.
Под утро нервы у него не выдержали. Волоча парализованные ноги, он добрался до радиоцентрали и вызвал Землю.
Ни Пие, ни Гелии он не сказал, куда идет. Боялся, что они станут убеждать его повременить, будут стараться как можно дольше оттянуть момент, который может принести объяснение и… похоронить последние надежды. Он боялся, что ответ уничтожит все, о чем они мечтали во время обратного пути. Однако он хотел знать, хотел определенности.
После долгого ожидания послышался контрольный сигнал.
— Вас слушают.
Два слова. Холодные, равнодушные.
Рост сдержал нервную дрожь губ и спросил без обиняков:
— С кем я разговариваю? С человеком или машиной?
Минута тишины. Потом опять только два слова, произнесенные тем же голосом:
— Не понимаю.
— Ты — человек? Такой же, как и я?
— Нет!
Рост знал, что ответ будет таким, и все же…
Он тяжело опустился в кресло, чувствуя тупую боль в висках.
— Как вы выглядите? Покажитесь! — услышал он за спиной голос Гелии.
Она стояла в дверях, глядя расширенными от ужаса глазами на матовый экран.
— Не понимаю, — последовал ответ.
— Вас можно увидеть? Передайте изображение!
Опять тишина. Очевидно, собеседник находился на расстоянии нескольких миллионов километров, где-нибудь на Земле или Луне.