Бова Бен. Орион и завоеватель (Орион - 4)

   Царицы рядом с ним я не увидел. Во всем огромном зале не было ни одной женщины. Слева от царя сидели пожилые мужчины в парадных панцирях или придворных одеждах. Я решил, что это полководцы и советники царя.
   Чуть наклонившись к главному глашатаю, Дарий шепнул:
   - Пусть мой посол поведает, с чем явился.
   Вестник возвестил громким голосом:
   - Великий царь слушает своего посла.
   Я понимал перса столь же легко, как Филиппа или Демосфена. Почему царь обращался к Кету через глашатая? Ведь индус владел персидским языком. Я не сразу догадался, что Царь Царей - персона слишком великая, чтобы говорить без посредника с каким-то послом или - о ужас! - чтобы позволить тому непосредственно обращаться к государю. Общаться с царем следовало через вестника.
   Низко склонившись, Кету поведал о том, что Филипп стремится к миру, но требует, чтобы греческим городам и островам Ионии предоставили свободу. Он изложил условия македонцев самым дипломатичным языком, его устами Филипп "покорно просил" и "смиренно желал" - там, где он на самом деле предлагал или требовал. Верховный глашатай повторял царю речь Кету почти слово в слово, будто бы Дарий был глух или не желал слушать того, что говорилось.
   - Объяви послу нашу благодарность; в должное время он получит подобающий ответ, чтобы передать его царю македонцев.
   - Великий царь, славнейший из славных и щедрейший из щедрых, благодарит своего слугу посла и в должное время сообщит ему свое мудрое и дружественное повеление для передачи македонскому царскому дому.
   Услышав слово "повеление", я едва не расхохотался и попытался представить себе, как бы отреагировал на него Филипп.
   Царь еще что-то проговорил, обращаясь к глашатаю, который, повернувшись ко мне, объявил:
   - Великий царь, мудрый государь и великий воитель хочет узнать имя и происхождение варвара, явившегося с послом.
   Я был удивлен: царь обратил на меня внимание. Поколебавшись лишь мгновение, я отвечал вестнику:
   - Меня зовут Орион, я служу Филиппу, царю Македонии.
   Должно быть, на Дария произвел впечатление мой рост, вероятно, Кету на это и рассчитывал. Персы - народ высокий, но среди них я не видел равных себе. Царь и глашатай о чем-то пошептались, затем я услышал:
   - Ты македонец?
   - Нет. - Мне с трудом удалось спрятать ухмылку. - Я родом из племени, покоренного македонцами.
   Глаза великого царя округлились. Я внутренне расхохотался, заметив прискорбную утрату величия у государя. Теперь я мог надеяться, что царь действительно поймет - сила Филиппа не в росте его воинов. При этом я невольно взглянул прямо на Дария. Наши взгляды на миг пересеклись, и он, покраснев, потупился. В то же мгновение я понял, что передо мной трус. Нам запретили смотреть ему в глаза не потому, что это могло пробудить царский гнев: царю просто не хватало отваги даже смотреть людям в глаза.
   Верховный глашатай отпустил нас, с поклонами мы отступили лицом к трону на предписанное расстояние, а потом нам разрешили повернуться и идти к выходу как положено людям.
   Но мы не ушли далеко. Возле огромных дверей воин-перс остановил нас.
   - Посол Свертакету, варвар Орион, следуйте за мной.
   Воин не был похож на перса, он был более смуглый и рослый, чем хрупкие разряженные придворные, главенствовавшие при дворе Дария. Более того, в Парсе я еще не видел такого; он мог сравниться со мной и весом, и ростом.
   Шестеро столь же рослых воинов зашли сзади, и он повел нас из приемного зала под полуденное солнце.
   - Куда мы идем? - осведомился Кету.
   - Куда велено, - резко ответил воин.
   - Так куда же это? - продолжил расспросы Кету.
   - Здесь во дворце вас ждет один из рабов великого царя, тоже грек.
   - Откуда ты родом? - спросил я.
   Воин повернулся, одарив меня холодным взглядом.
   - Какая тебе разница?
   - Ты не похож на перса. Твоя речь звучит по-другому.
   Тем временем мы вышли на солнечный свет к мощеной площади, отделявшей приемный зал от дворца.
   - Я родом из Мидии, с высоких гор, где поклонники старой веры еще жгут свои священные огни. Мидийцы некогда покорили Вавилон и создали эту великую империю.
   Голос его казался ровным и бесстрастным. И все же в нем чувствовалось раздражение и затаенная обида.
   - Значит, ты из рода Кира Великого? - спросил Кету, причем это было скорее утверждение, чем вопрос. - Века миновали с той поры, когда Кир основал Персидское царство.
   - Да. Сегодня мидийцы всего лишь одно из многих племен, которые объединены в царство. Но мы служим великому царю, наследнику Кира. Мы служим и помним прошлое.
   Я усмотрел в этом еще один признак неурядиц в государстве. Похоже, что огромное Персидское царство прогнило изнутри. Быть может, Александр в конце концов и сумеет покорить Персию.
   Но все эти мысли немедленно вылетели из моей головы, когда я увидел греческого раба, к которому привел нас мидиец.
   Это был Демосфен.
   - Незачем так удивляться, Орион, - сказал он. Афинянин сидел в уютном, мягком кресле. В дальнем углу роскошного помещения стояла рабыня. Посреди комнаты на столе я увидел огромную чашу с фруктами, пузатый серебряный кувшин запотел от холодного вина. Облаченный в длинное шерстяное одеяние темно-синего цвета, Демосфен явно неплохо себя чувствовал, к нему вернулась прежняя самоуверенность. А возможно, он держался так потому, что имел дело со мной, а не со вспыльчивым Александром. И все же афинянин поседел, его глаза беспокойно бегали под кустистыми бровями.
   - Ты знал, что я получаю золото от великого царя, - проговорил Демосфен, откидываясь назад в своем кресле.
   - Но я не знал, что ты его слуга.
   - Я служу Афинам, - отрезал Демосфен, - и демократии.
   - Неужели Царь Царей - сторонник демократии?
   Демосфен смущенно улыбнулся:
   - Великий царь поддерживает всех врагов Филиппа.
   - Значит, тебя изгнали? - спросил Кету.
   Улыбка грека сделалась мрачной.
   - Нет еще, но друзья Филиппа усердно добиваются, чтобы собрание подвергло меня остракизму. Таков ваш царь: сулил мир и дружбу, а сам, подучив глупцов, нанес мне удар в спину.
   - Почему ты послал за нами? - спросил Кету.
   Словно бы вдруг вспомнив о вежливости, Демосфен указал на кресло:
   - Садитесь, устраивайтесь поудобнее. Рабыня! Принеси чаши для моих гостей.
   Кету сел. Я подошел к окну и посмотрел вниз. В очаровательном дворцовом садике трудились оборванные темнокожие рабы. Открылась дверь, из нее вышел мидиец со своими шестью сотоварищами.
   - Почему ты призвал нас? - повторил я вопрос Кету.
   - Теперь я советник великого царя... Как здесь говорят, ухо его обращено ко мне. Дарий хочет знать мое мнение. И я должен услышать предложения Филиппа из уст самого посла Царя Царей.
   - Тогда я здесь не нужен, - сказал я.
   - Нет, у меня и для тебя есть дело, - проговорил Демосфен.
   - А именно?
   - Сначала я поговорю с послом.
   Рабыня принесла чаши, разлила вино... Холодное и терпкое, оно тем не менее согрело меня.
   Кету повторил предложения и требования Филиппа практически слово в слово.
   - Этого я и ожидал, - нервно моргнув, пробормотал Демосфен, когда посол закончил речь.
   - Что ты посоветуешь Царю Царей? - спросил Кету.
   - Об этом я скажу только самому Дарию, а не тебе, - отвечал афинянин с прежней надменностью. - Ты узнаешь о решении Царя Царей, когда он захочет этого.
   Я решил, что, пожалуй, догадываюсь, какой совет даст Дарию Демосфен: острова и города не отдавать, но в войну не вступать. Демосфену нужно, чтобы Филипп начал войну, тогда он скажет своим афинянам, что царь Македонии - варвар, который желает утопить в крови целый мир.
   Демосфен посмотрел на меня, словно прочитал мои мысли.
   - Ты не любишь меня, так ведь, Орион?
   - Я служу Филиппу, - отвечал я.
   - Ты думаешь, что я предаю Афины? И всех греков?
   - Я думаю, что, как бы ты ни убеждал себя в обратном, служишь ты Царю Царей.
   - Правильно! - Он вскочил на ноги и повернулся ко мне лицом. - Я наймусь на службу к самим фуриям и хаосу, если только это будет полезно Афинам.
   - Но ты сказал, что Афины более не прислушиваются к твоему голосу, не нуждаются в твоих советах.
   - Это не важно. Беда демократии в том и состоит, что людей так легко можно сбить с толку, направить по ложному пути.
   - Понятно. Демократия хороша, пока люди делают то, что ты хочешь. А когда они голосуют против тебя, то ошибаются.
   - Но в основном люди глупы, - сказал Демосфен. - А стаду нужен пастух, который знает, что делать.
   - И это демократия? - спросил я.
   - Пусть люди думают что хотят, но я служу Афинам и демократии! И буду использовать на благо своего дела и Царя Царей, и рыбу морскую, и птиц небесных, если они помогут мне сразиться с Филиппом и его незаконнорожденным сыном.
   Я улыбнулся:
   - У тебя был шанс сразиться с ним при Херонее.
   Укол ни в малой степени не задел его.
   - Я политик, Орион, а не воин. Я понял это при Херонее. И теперь сражаюсь более привычным мне способом. Но я еще одолею Филиппа!
   - А я - воин, а не политик, - отвечал я. - Но хочу задать тебе один вопрос: какая власть безопаснее для Афин с их разлюбезной демократией великого царя или Филиппа?
   Он расхохотался:
   - Да, ты не политик. Ты видишь мир или черным, или белым.
   - Я жду ответа.
   - Великий царь оставит в покое Афины и прочие греческие города, когда исчезнет угроза, которую представляет Филипп. Дарий хочет, чтобы города Ионии оставались в его империи. И пусть будет так - зато Афины сохранят свободу.
   В разговор вступил Кету:
   - Это сама сущность политики: чтобы что-то получить, нужно что-то отдать. Раздавай и принимай - милости, дары... даже города.
   - Аристотель говорил мне, - сказал я, - что Персидское царство неминуемо поглотит всю Грецию. Афиняне сделаются подданными великого царя, как жители Эфеса и других ионийских городов.
   Демосфен нахмурился:
   - Аристотель - македонец.
   - Ты не прав, - возразил Кету.
   - Ну и что? - пожал плечами Демосфен. - Его родной город уже давно входит в состав Македонии.
   - Ну и что ты скажешь о мнении Аристотеля? - спросил я. - Если он прав, то помощью царю Персии ты готовишь гибель своей демократии.
   Демосфен прошелся по комнате к окну и обратно, а потом ответил:
   - Орион, я пока могу еще выбирать между Филиппом и персами. Филипп уже у ворот Афин. А Дарий в нескольких месяцах пути от города. Как голодный волк, македонец поглотит нас одним глотком.
   - Но пока он оставил Афины в покое, - сказал Кету. - Он не стал вводить свое войско в город, не потребовал власти над ним.
   - Ему это не нужно. Сейчас он продвигает к власти афинян, которых купил золотом и серебром. Он пользуется нашей демократией в своих собственных целях.
   - Но он не стал разрушать ее, - отвечал я. - А сохранит ли твою демократию Царь Царей, если окажется на месте Филиппа?
   - Он еще не на месте Филиппа!
   - Рано или поздно так и будет, если верить словам Аристотеля.
   Демосфен всплеснул руками:
   - Так мы ни до чего не договоримся. - Он повернулся к Кету: - Посол Свертакету, я обдумаю условия, выдвинутые Филиппом, и дам свои рекомендации Царю Царей. Ты можешь идти.
   Я шагнул к двери.
   - Останься, Орион, - сказал Демосфен, - я должен тебе кое-что сказать.
   Кету посмотрел на меня, поклонился Демосфену и покинул комнату. Я решил, что почетный караул повел его к помещению, отведенному нам во дворце. Громко хлопнув в ладоши, так что присевшая в углу рабыня вскочила, Демосфен сказал:
   - Ты тоже уходи! Ступай, оставь нас!
   Она заторопилась к двери.
   - Закрой за собой дверь!
   Она выполнила его приказ.
   - Ну хорошо, - сказал я. - Чего ты хочешь от меня?
   - Это не он, Орион, - произнес кто-то за моей спиной. - Я хочу с тобой поговорить.
   Я обернулся и увидел Золотого Атона, самоуверенного бога, который создал меня. Он весь сиял: и идеальное лицо, и тело, столь же крепкое и могучее, как мое собственное, испускали золотой блеск. Атон был облачен в одежды снежной белизны, отделанные золотом. Мгновение назад его в комнате не было.
   Посмотрев на Демосфена, я заметил, что афинянин застыл подобно каменной статуе.
   - Не тревожься, - сказал Золотой. - Он не увидит нас и не услышит. - И улыбнулся, по-волчьи оскалив зубы. Он казался похожим на постаревшего Александра - настолько, что мог быть его отцом. Это открытие меня потрясло.
   21
   - Вижу, ты узнал меня, - проговорил Атон с довольной улыбкой.
   - А где Аня? - спросил я.
   - Афина, - поправил он. - Здесь, и сейчас ее называют Афиной.
   - Где она? Здесь?
   - Аня скоро появится здесь на короткий миг, - ответил он, перестав улыбаться. - Недалеко отсюда... На горе Арарат. Ты знаешь, где это?
   - Да!
   - Аня хочет встретиться с тобой, но может пробыть на горе очень недолго. Так что лучше не опаздывай, если тоже хочешь увидеть ее.
   - Когда?
   - Она появится на вершине Арарата через пять недель по здешнему времени, если считать от сегодняшнего заката. Хотя мне по-прежнему непонятно, почему она продолжает за тебя волноваться.
   - Можешь доставить меня туда?
   Он покачал головой:
   - Орион, я твой создатель, но не слуга и не кучер.
   - Но через пять недель... Арарат так далеко.
   Он пожал плечами:
   - Все зависит от тебя самого, Орион. Если ты действительно хочешь увидеть ее, то будешь там вовремя.
   Я вскипел гневом:
   - Опять твои детские игры? Выдумал еще одно испытание... Хочешь посмотреть, как твое создание будет прыгать в новый обруч?
   - Мне не до игр, Орион. - Его лицо сделалось жестким и мрачным. - Увы, все это слишком серьезно.
   - Тогда скажи мне наконец, что происходит? - потребовал я.
   С преувеличенным негодованием Атон отвечал:
   - Считай, что ты сам виноват в этом, смертный. Аня принимала человеческое обличье, потому что тревожилась за тебя, а потом поняла, что ей нравится быть человеком. Она даже думает, что любит тебя, как это ни странно.
   - Да, она любит меня, - проговорил я, пытаясь этими словами подбодрить себя.
   - Тешь себя, если тебе приятно, - фыркнул Золотой. - Но Ане человеческое тело показалось настолько привлекательным, что и другие создатели заинтересовались. Вот и мы с Герой отправились в эту эпоху, чтобы затеять новую игру в царей и императоров.
   - Ты и Гера?
   - Неужели это волнует тебя, Орион? Признаюсь, однако, что человеческие страсти могут приносить... удовольствие, временами даже изрядное.
   - Гера хочет, чтобы сын, которого она родила Филиппу, сделался владыкой мира.
   - Она родила Филиппу? - Атон расхохотался. - Не будь глупцом, Орион.
   - Так это ты отец Александра?
   - Как я уже сказал, Орион, человеческие страсти могут приносить удовольствие, и не только физическое, а, скажем, такое, которое получает стратег, двигающий армии, словно шахматные фигурки, направляющий политику разных стран... Волнующее занятие.
   - И что же нужно тебе от меня? - спросил я.
   - Ты участвуешь в игре, Орион, как одна из моих шахматных фигур... Пешка, конечно.
   - Гера утверждала, что континууму угрожает небывалая беда. Она говорила, что в опасности все творцы.
   Снисходительная улыбка на устах Золотого померкла.
   - Все это твоя вина, - повторил он. - Твоя и Ани.
   - Как так?
   - Вы приняли человеческое обличье и живете человеческой жизнью. Фу!
   - Но ты тоже принял человеческое обличье, - сказал я.
   - Потому что это доставляет мне удовольствие, Орион. Перед тобой всего лишь иллюзия. - И фигура Атона, замерцав, расплылась перед моими глазами, превратившись в сферу, сверкавшую ослепительным золотым блеском. Я не мог смотреть на это подобие солнца. Мне даже пришлось прикрыть руками лицо, но и сквозь ладони я ощущал свирепый жар.
   - Видишь, как мне трудно разговаривать с тварью, находясь в своем собственном облике, - отвечал он, отводя мои руки от глаз. Атон снова сделался человеком.
   - Я... понял.
   Он вновь захохотал:
   - Это тебе только кажется, Орион. Ты не можешь осознать даже миллионную долю истины. Твой мозг не способен к восприятию ее.
   - Итак, ты утверждаешь, что через пять недель Аня будет на Арарате, уточнил я, погасив в себе гнев.
   - Через пять недель... на закате, на самой вершине горы.
   - Я буду там.
   Он кивнул:
   - Будешь ли там или нет, это ничего не решает. Аня явно беспокоится о тебе. Но, скажу тебе откровенно, наша задача станет много легче, если она наконец забудет тебя.
   - Но она этого не хочет, так ведь?
   - Увы, нет. - Он скривился. - Ну что ж, я передал послание. А теперь у меня есть собственные дела.
   Очертания фигуры Атона начали таять.
   - Подожди! - Я протянул руку, чтобы остановить его. Рука моя пронзила пустоту.
   - Что такое? - спросил он нетерпеливо, почти исчезнув.
   - Почему я попал в это время? Что я должен здесь совершить?
   - Ничего, совсем ничего, Орион. Но, как всегда, ты умудрился все запутать и здесь.
   Он исчез, словно задутый ветром язычок пламени над свечой.
   Демосфен шевельнулся и ожил. Он нахмурился, глядя на меня:
   - Ты все еще здесь, Орион? А я думал, что ты ушел вместе с послом.
   - Ухожу, - ответил я и добавил, обращаясь к себе: - Немедленно на Арарат.
   Проще и быстрее путешествовать одному. Я знал, что не смогу прихватить с собой македонских воинов, даже если захочу этого. Они обязаны проводить Кету назад в Пеллу, как только Дарий решит дать ответ на предложение Филиппа. Предполагалось, что я должен оставаться с ними, однако теперь мне предстояло заняться более важным делом. Мне нужно попасть на Арарат, а это значило, что мне придется нарушить присягу, данную македонскому царю, каким-то образом выбраться из Парсы, миновав всех воинов, охранявших город-дворец Царя Царей.
   Словом, ночью я украл лошадь - точнее, двух - из тех, на которых мы въехали в Парсу, - прямо из конюшни, где размещались наши кони. Сделать это было не сложно, мы каждый день ухаживали за лошадьми, и конюхи привыкли к нам. Двое разбуженных мной мальчишек лишь слегка удивились тому, что воин решил поупражняться в верховой езде при свете луны. Они вновь спокойно устроились на своих соломенных ложах, когда я пообещал самостоятельно позаботиться о животных и отказался от помощи.
   Ведя коней в поводу, я направился к воротам дворца. Стражи скорее были обязаны не впускать во дворец, чем не выпускать из него. Но меня все же остановили.
   - Куда ты собрался, варвар? - спросил старший. Их было четверо, еще несколько стражей находились в караулке, пристроенной к стене дворца.
   - Такой ночью приятно проехаться, - отвечал я непринужденно.
   - За конюшней есть место для упражнений, - сказал перс. В лунном свете лицо его казалось холодным и жестким. Остальные три стража, как и он, были вооружены мечами. Я заметил, что к стене прислонено несколько копий.
   - Я хочу выбраться из города, чтобы хорошенько размяться.
   - По чьему приказу? Ты не имеешь права выехать из дворца без разрешения!
   - Я - гость великого царя, - сказал я. - Разве я не вправе оставить дворец?
   - Тоже мне гость! - Воин откинул голову и расхохотался. Примеру старшего последовали и остальные.
   Я вскочил на спину ближайшего коня и послал животное в галоп, прежде чем они осознали, что происходит. Поводья второго коня оставались в руке, и он последовал за мной.
   - Эй! Остановись!
   Я припал к шее коня, ожидая услышать свист летящего копья. Но если они и пытались попасть в меня, им это не удалось, и я выехал на широкую мощеную улицу Парсы, которая вела к городской стене.
   Я знал, что никто не успеет предупредить стражу у ворот, но не хотел тратить время на разговоры. Городские ворота оказались не заперты, и я отправился к ним. Заслышав цокот копыт, дремавшие стражники начали поднимать головы. Ворота были чуть приоткрыты, но мне хватило бы и щели, чтобы оставить город, прежде чем створки захлопнутся за мной. Успех мне принесла стремительность, с какой я рванулся вперед. Поначалу стражники застыли, не зная, что делать, а потом уже не могли остановить меня. Они кричали. Один даже встал на моем пути и замахал руками, пытаясь испугать лошадей. Но те неслись вперед, закусив удила, и не собирались останавливаться. Он едва успел отпрыгнуть в сторону, и кони метнулись в ворота, выходившие на широкую, поросшую кустарником равнину.
   Я не думал, что меня станут преследовать, но все подгонял лошадей до гребня первого невысокого холма за городскими стенами. Там я торопливо пересел на второго коня и поскакал дальше.
   К утру я уже оказался в горах и, посмотрев назад, увидел город, четко вырисовывавшийся на фоне утеса. Дорога была пустынна, одна лишь повозка плелась к тем самым воротам, через которые я выехал из Парсы.
   Так я оказался на воле - свободный и голодный.
   Так я превратился в разбойника, всеми преследуемого нарушителя закона. Впрочем, трудно сказать, что меня преследовали. Земли Персидского царства были обширны, воины Царя Царей держались поближе к городам или сопровождали караваны. Таким образом, мне следовало опасаться только таких же разбойников, как я.
   Первые несколько дней мне было почти нечего есть. Я ехал на северо-запад, прочь от Царской дороги, в сторону Арарата. В здешних землях мало кто жил. Урожаи с обрабатываемых участков возле Парсы, конечно, шли только в город. Чем дальше я отъезжал от Парсы, тем меньше становилось людей и еды.
   Коням хватало жалкой растительности. Но когда урчание в моем животе сделалось громким, я понял, что и мне придется довольствоваться тем, что предоставляет земля. По крайней мере какое-то время. Белок и змей трудно назвать деликатесами, но первые несколько дней они вполне удовлетворяли меня.
   А потом я встретил крестьян, гнавших в Парсу стадо. Я хотел заработать пищу, но они явно не нуждались в услугах незнакомца и преспокойно могли самостоятельно справиться со своими нехитрыми делами. К тому же чужак всегда вызывает подозрения. Поэтому я дождался ночи.
   Они выставили одного караульщика - скорее чтобы стеречь скот, чем защищаться от разбойников. Селян сопровождали собаки, и, как только взошла луна, я зашел против ветра и проскользнул мимо псов. Прежние навыки охотника вернулись ко мне сразу же, как только в этом возникла необходимость. Но по моей ли воле? Может быть, Аня или кто-то из творцов снял замок с этой части моей памяти?
   Я направился к повозке, возле которой крестьяне готовили еду. Под ней оказался пес. При моем приближении он грозно заворчал. Я замер, гадая, что делать. И тут вдруг открылась другая часть моей памяти, и я вспомнил, как давным-давно, еще перед ледниковым периодом, неандертальцы управляли животными с помощью телепатии.
   Я закрыл глаза и представил себе пса, ощутил его страх и голод. Увидел себя самого глазами собаки - на фоне звездного неба темный странный силуэт незнакомца, который имел запах совершенно иной, чем хозяин и его родня. Мысленно я успокоил пса, похвалил его за верность, заставил его поверить, что мой запах знаком ему... Он успокоился настолько, что вылез из-под фургона и дал мне погладить себя.
   Я спокойно порылся в припасах крестьян, взял лук, сушеную зелень и пару яблок. Мясо мне нетрудно было добыть самому, но я отрезал кусок сырой говядины от туши, подвешенной внутри фургона, и дал его псу. Всякое доброе деяние заслуживает вознаграждения.
   К утру я был уже далеко от их лагеря и жарил на палке ящерицу с луком. Потом я повернул на северо-запад. Дважды я совершал набеги на крестьянские хозяйства, их было мало в этой полупустынной горной стране, но речки текли повсюду, и на их берегах стояли деревеньки, возле которых были разбросаны отдельные незащищенные хозяйства. Сами деревни были, конечно, ограждены стенами.
   Обычно днем люди находились в полях. Войны в этих краях не было, а разбойники чаще нападали на города или караваны, где имелась возможность поживиться золотом или другими ценностями. Ну а я добывал себе пропитание. Оставив коней где-нибудь в надежном укрытии среди кустов и деревьев, я направлялся к сельскому дому. Их строили из высушенных на солнце земляных кирпичей, крыли не ободранными от коры ветвями, а потом стены обмазывали глиной. Я врывался в хижину с мечом в руке, женщины и дети начинали вопить, а потом убегали. Я забирал всю пищу, которую находил. Прибегавшие с полей мужчины уже не заставали меня.
   "Эх ты, могучий воин, - говорил я себе после каждого из этих дурацких набегов. - Связался с детьми и женщинами".
   А потом я нарвался на настоящих разбойников.
   Дорога поднималась, и над горизонтом я уже видел невысокие облака, которые могли висеть и над озером Ван. Если озеро действительно было там, выходило, что я проделал половину пути до своей цели и у меня оставалось еще две недели на то, чтобы преодолеть остаток пути.
   Остановившись на ночлег в низине, я развел большой костер. Ночи в горах были холодны, однако сухой хворост попадался мне в изобилии. Я доел последнюю свою добычу и завернулся в плащ, готовый уснуть. Пройдут еще две недели, и я увижу Аню, если только Атон сказал мне правду. Но что, если он просто одурачил меня, как прежде попыталась Гера?
   Все же у меня не было выбора: приходилось мчаться вперед. Если она может оказаться на Арарате, значит, и я должен прийти туда.
   Я уже засыпал, когда ощутил присутствие чужаков. Разбойников было больше десятка. Крадучись они приближались к моему костру.
   Я всегда клал свой меч рядом. Взявшись за рукоять, я сел, сбросив плащ с плеч. Разбойников оказалось четырнадцать; они прятались, стараясь остаться незамеченными. Все при оружии... Их было слишком много даже для меня.
   - Можете подойти и погреться, - сказал я. - А то гремите камнями, уснуть не могу.
   Один из них приблизился к костру настолько, что я видел его вполне отчетливо. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина, над неряшливой седой бородой которого я увидел шрам на левой щеке... Он носил черную кожаную куртку, потертую и грязную, и держал железный меч в правой руке. Хотя на голове разбойника не было шлема, он напоминал воина... Бывшего воина.