Бова Бен. Орион и завоеватель (Орион - 4)

   Лицо Геры исказилось от гнева.
   - Не получается, - сказал я. - Ты больше не можешь наказывать меня как раньше.
   - Тебя защищают! - В ее словах слышалось удивление.
   - Или я сам наконец научился защищаться, - ответил я, не смея надеяться на то, что Аня рядом. Я знал, что только она одна стала бы защищать меня.
   - Должно быть, нам не удалось избавить тебя от этой способности, посылая сюда.
   - Нам? - спросил я. - Тебе и Золотому?
   Она молчала. Но я и без того знал ответ.
   - Вы просто не в силах добиться этого. Память моя возвращается, силы тоже.
   - Мы уничтожим тебя раз и навсегда.
   Я вспомнил Кету. Они отпустят меня... дадут возможность забыться?
   Гера жгла меня взглядом.
   - Золотой породил Александра, разве не так? - спросил я. - Вы с ним решили поиграть в царей и империи. Что кроется за вашими подлыми развлечениями?
   - Ты ничего не понимаешь, Орион.
   - Разве? Нетрудно видеть, что сейчас ты служишь прихотям Золотого Атона, не знаю, каким именем называет он себя здесь. Он хотел создать троянскую империю, объединив Европу и Азию. Но я остановил его. И теперь он добился желаемого; ты помогла ему, родила сына Александра и теперь поведешь его против персов.
   - Александр покорит весь мир, - сказала Гера. - Он должен сделать это, иначе нам не удастся надежно завязать узел связей континуума.
   - Но на пути Александра стоит Филипп. Теперь у него родился собственный сын.
   - Филипп умрет!
   - От руки Павсания?
   - Конечно.
   - Если только я не остановлю его.
   - Ты не должен этого делать!
   - Почему же?
   Гнев ее улегся. Гера казалась встревоженной, почти что испуганной. Но она взяла себя в руки, опять наклонилась вперед и холодно улыбнулась мне.
   - Орион, подумай: если этот нарыв прорвет ткань пространства и времени, все переменится. Ты будешь оторван от Ани, а Земля погибнет в ядерном пламени через несколько тысячелетий.
   - А если я буду повиноваться тебе, позволю, чтобы Филиппа убили?
   Она повела тонкими плечами:
   - Тогда мы будем иметь дело с понятным и управляемым континуумом.
   - Аня говорила мне, что грядет великий кризис. Что происходит с континуумом?
   Лицо ее затуманилось.
   - Проблема столь сложна, что даже мы, творцы, не полностью понимаем все ее возможные последствия. Аня далеко от Земли, Орион. Она сейчас среди звезд, до нее световые годы пути. Она пытается уладить один из световых аспектов кризиса.
   - Она действительно в опасности?
   - Мы все в опасности, Орион. Против нас действует почти неодолимая сила.
   - Какое отношение Филипп и твой Александр имеют к Ане?
   Гера вздрогнула, и по лицу ее пробежало раздражение.
   - Ты упрямый мул, Орион!
   - Говори! - потребовал я.
   Гера подавила раздраженный вздох.
   - Мы не выйдем из этого водоворота, если не удастся тем или иным образом восстановить поток. - Богиня взорвалась: - Мы с Атоном заперты в этой точке пространства-времени и останемся здесь до тех пор, пока не будет принято какое-нибудь решение! Один из них должен умереть: Филипп или Александр! Но пока они живы оба, мы не можем возвратиться в континуум, чтобы помочь Ане и прочим творцам.
   - Итак, ты заперта здесь?
   Очень неохотно Гера призналась:
   - Да.
   Я не хотел верить ей. Но различные факты, известные мне, сложились вдруг в единое целое. Оказавшись в городе творцов, я обнаружил, что он пуст и заброшен. Покинув ненадолго это пространство и время, я вернулся в точности в тот же самый момент, в то же самое место. Если Гера не обманывает меня, они с Атоном заточены здесь. Вот почему Аня не может прийти ко мне! Эти же силки удерживают и ее.
   Не желая того, даже не думая о последствиях, я расхохотался.
   Гера вновь вспыхнула:
   - И ты находишь ситуацию смешной?
   - Невероятно смешной, - отвечал я. - Ваша возня с континуумом наконец окончилась тем, что творцы попались в собственные сети. Вы сослали меня сюда, чтобы отделаться, но запутались в тенетах вместе со мной. - Я хохотал, пока слезы не потекли по моим щекам.
   32
   Гера исчезла настолько внезапно, что я даже испугался, охваченный предрассветным холодом, вдруг проснувшись на холмах возле Эги. Я сел и принялся ждать, наблюдая, как над зубчатыми горами на востоке занимается рассвет. Итак, Гера и Золотой Атон захвачены водоворотом континуума, они не в силах покинуть это место и время, пока не умрет или Филипп, или Александр, и не могут помочь Ане и остальным творцам в их борьбе за спасение мироздания.
   Я поднялся на ноги, не зная, что делать. Я не мог предать Филиппа, царь был справедлив и добр ко мне. Он обеспечивал процветание и благополучие своей страны. После его смерти Александр станет царем и отправится завоевывать мир. Начнутся годы войн и кровопролитий. К чему это приведет? Почему должен я помогать осуществлению подобных планов?
   Ведь именно любимая идея Золотого Атона заключалась в том, что человечество нуждается в империи, способной поставить богатства Азии на службу идеалам Европы. Я вспомнил другое время, другой край. Я убил Великого хана. Меня послали в тот век, чтобы предотвратить завоевание Европы монголами.
   Гера явно не сомневалась в том, что наши поступки в данном пространстве и времени повлекут за собой серьезные последствия для всего континуума в целом. Я не верил ей, поскольку Атон и другие творцы вмешивались в ход истории, коверкая путь развития человечества, чтобы развлечься, провести время за игрой, достойной богов. Человек был для них тварью, игрушкой. Войны, гибель империй, смерти, убийства, просто страдания людей, наконец, лишь развлекали их.
   Однако Гера несомненно боялась. Жизнь Ани находилась в опасности, там среди звезд моя любовь билась ради спасения мира.
   Я покачал головой. Быть может, Гера права и происходящее просто выходит за пределы моего понимания? И все же я знал, что мое решение определит судьбу человечества. Ведь подобных мне воинов Атон и так называемые боги создавали, чтобы посылать в критические точки пространственно-временного континуума, а мы, послушные слуги, должны были изменять ход событий, повинуясь приказам наших творцов.
   Да, они создали нас, но и мы создали их. Наконец я все вспомнил. Свое пребывание в далеком прошлом, в каменном веке, где должен был истребить неандертальцев на покрывшейся льдом Земле. Я помнил, как Аня приняла человеческий облик, чтобы помочь мне и горстке таких же, как я, когда Атон послал нас, чтобы уничтожить, как он выражался, "тупиковую ветвь развития". Я вспомнил битвы и бесконечный холод, вспомнил, как люди населили Землю, как наши потомки в далеком будущем стали творцами, как сотворили нас и отослали в прошлое, чтобы начать цепь событий, которая в конце концов приведет к появлению их самих.
   Все это я вспомнил холодным утром, прячась среди каменистых холмов. Но моя новообретенная память ничего не подсказывала мне. Я знал только, что среди всех творцов лишь одна Аня заботится о людях, разделяет наши тревоги и боль, нашу судьбу.
   Я любил ее, в этом было невозможно усомниться. И она тоже любила меня. А сейчас ей грозила беда.
   Ржание коня нарушило мои размышления. Я пустил стреноженное животное пощипать редкую травку, пробивавшуюся среди скал, не отходя чересчур далеко.
   "Конь кого-то учуял", - решил я и забрался на одну из самых больших скал. Лежа на животе, я стал обозревать каменистый откос подо мной.
   Конечно же, я увидел поднимавшегося по склону Гаркана. Он ехал один, сдвинув шлем на затылок. К седлу его скакуна были привязаны копья, а меч висел на бедре. Гаркан разглядывал каменистую почву, пытаясь найти на ней оставленные мной следы. Если бы я остался на скале, он проехал бы мимо на расстоянии сотни локтей, так и не заметив меня. Если бы, конечно, мой конь не заржал.
   Однако я собирался выполнить условия нашей сделки. Я встал на ноги и окликнул Гаркана, тот вздрогнул и, подняв голову, прикрыл глаза рукой. Солнце сияло за моей спиной.
   - Орион, - позвал он.
   Когда я спустился, он спешился и уже шел ко мне, ведя животное в поводу.
   Мы пожали друг другу руки.
   - Я принес хлеб и сыр, - сказал Гаркан, - решил, что ты будешь голоден.
   - Хорошо, давай позавтракаем. Если ты доставишь меня в Эги слишком быстро, это может вызвать подозрения.
   Он слегка улыбнулся и повернулся к седельной сумке. В ней оказался бурдючок с вином и даже горсть фиг. Когда мы поели, солнце уже поднялось высоко в утреннем небе. Я встал, вытер руки о хитон и посмотрел на дождевые облака, собиравшиеся на востоке.
   - Надо попасть в город прежде, чем разразится гроза.
   Гаркан мрачно кивнул, а потом протянул ко мне руку:
   - Давай кинжал, Орион. Павсаний знает про него. Лучше отдай его мне. "С легкой неуверенностью я извлек кинжал из ножен на бедре и вручил Гаркану, протянув рукояткой вперед.
   - Спасибо, - поблагодарил он и надолго умолк. Мы сели на коней и спустились к дороге, потом повернули вверх, туда, где располагалась крепость Эги. Молчание Гаркана начинало тревожить меня, он явно был чем-то расстроен.
   - Какие новости? - спросил я, пока мы ехали бок о бок.
   - Ничего особенного, - отвечал он, не поворачиваясь ко мне.
   - Ты нашел своих детей?
   Гаркан искоса взглянул на меня:
   - Они сейчас в Эги... Принадлежат царю.
   - Филипп отдаст их тебе, - сказал я. - Хотя бы за деньги.
   - Ты так думаешь?
   - Если ты скажешь ему, что это твои дети, он скорее всего освободит их бесплатно.
   - А говорят, что царь любит золото и серебро.
   - Но при этом он прекрасно понимает, каково отцу видеть своих детей рабами. Он не станет разлучать вас.
   Гаркан мрачно кивнул.
   - Павсаний был удивлен моим бегством, так?
   - Не то слово, Орион. Он обезумел от ярости, поклялся насадить твою голову на копье и обещал огромную награду тому, кто приведет тебя.
   - И ты хочешь получить награду?
   - Да, - проговорил он без особого энтузиазма.
   Мы надолго замолчали. Тревога явно снедала Гаркана. Он волновался за детей? Или не знал, на какую участь обречет меня, предав Павсанию?
   Я спросил:
   - А где Бату? Почему он не с тобой?
   Гаркан ответил не сразу:
   - Я решил, что, если мы вдвоем доставим тебя назад, это будет выглядеть подозрительно. Бату прочесывает горы по другую сторону дороги, он ищет тебя вместе со всеми.
   Я кивнул, и он вновь умолк.
   Через четверть часа после того, как мы выехали на дорогу, нас нагнал целый отряд телохранителей.
   - Ты нашел его! - воскликнул предводитель. - Отлично!
   Он махнул рукой, и два всадника, ехавшие в конце колонны, приблизились к нам, позвякивая цепями.
   Начальник охраны виновато посмотрел на меня:
   - Прости, Орион. Павсаний приказал заковать тебя в цепи. Он боится, что ты убежишь.
   Гаркан отводил глаза, другие тоже проявляли признаки смущения. Оба кузнеца заковывали меня едва ли не с извинениями.
   Итак, я прибыл в Эги, звеня кандалами. Я чувствовал себя жертвенным животным, которым, кажется, и считал меня Павсаний. Я мог избежать смерти, только встретившись с царем, прежде чем предатель убьет его.
   Лежа на крупе коня вниз головой, я увидел массивные ворота Эги и толстую стену города, немощеные улицы, что взбирались на самую вершину холма к цитадели, ее еще более крепкие стены и ворота.
   Но меня не повели к царю. Невзирая на все мои возражения, меня стащили с лошади и повлекли в древние темницы замка, с незапамятных времен являвшегося твердыней царей Македонских.
   - Отведите меня к царю! - вопил я, когда меня запирали в камеру. Горло мое охрипло от криков. Я должен был увидеть царя и предупредить его!
   Я ничего не добился. Закованного в цепи, меня бросили на утоптанный земляной пол. Последним ушел Гаркан. Он подождал, пока удалились все остальные, а потом опустился на колени возле меня.
   "Ага! - подумал я. - Сейчас он скажет, когда вернется сюда и освободит меня".
   Но бывший разбойник лишь торопливо шепнул:
   - Прости, Орион. Мне сказали - ты или дети. Она обещала вернуть их мне, если я доставлю тебя сюда.
   Она! Царица... Олимпиада... Гера.
   - Она хочет убить меня, - сказал я.
   Гаркан молча кивнул и оставил лежать на полу камеры. Дверь звякнула, закрываясь, я оказался один в темноте.
   Но ненадолго. Мои глаза еще не привыкли к мраку, когда я услышал шаги в коридоре снаружи. Дверь отперли и распахнули. Вошли двое тюремщиков, они с ворчанием подхватили меня под руки и посадили, прислонив спиной к грубой каменной стене.
   Они вышли, и в камере появилась Олимпиада. Павсаний стоял за ней, сжимая в правой руке чадивший факел.
   - Надо просто убить его, - пробормотал он.
   - Рано, - отвечала Олимпиада. - Он может пригодиться нам, когда умрет Филипп.
   На ее прекрасном и жестоком лице я видел неподвластные тысячелетиям глаза Геры.
   - Зачем это он нам понадобится? - возмутился Павсаний.
   - Ты осмеливаешься спорить?
   Услышав металлические нотки в ее голосе, предатель сразу же сдался:
   - Я только хотел сказать, что Орион чрезвычайно опасен. Нам следовало бы отделаться от него.
   - После смерти Филиппа, - шепнула Олимпиада. - Тогда ты его получишь.
   - Думаешь, я без этого не справлюсь? - жестко сказал Павсаний. - Или ты полагаешь, у меня не хватит духа, чтобы убить царя без всяких наград?
   - Ну что ты, - усмехнулась она. - Только подожди своего часа. Все будет потом, я обещаю тебе.
   Павсаний подошел ко мне:
   - Отлично. Пусть будет потом, - и ногой свирепо ударил меня прямо в висок. Теряя сознание, я расслышал его слова: - Получи-ка должок.
   33
   Я преднамеренно оставался без движения. Тело мое лежало в вонючей камере, скованное по рукам и ногам, но ум бодрствовал и действовал. Я отправился в город творцов, единственное место, куда мог скрыться.
   Глаза мои открылись, когда я оказался на травянистом холме над пустым и покинутым городом. Солнце сверкало над морем. Цветы качали головками, покоряясь мимолетному ветерку, деревья шелестели, как и сотни миллионов лет назад.
   И все же я не мог приблизиться к городу. Снова невидимый барьер удерживал меня на месте.
   Мне некуда было возвращаться - только в Македонию, назад в темницу, в скованное и беспомощное тело. Тем временем Гера толкала Павсания на убийство царя. Я не мог предупредить Филиппа и спасти его.
   Или же у меня был выход? Если бы я только мог выбраться из камеры и доставить Филиппа сюда, в это исключенное из потока времени место!
   Глубоко задумавшись, я расхаживал по ровному травянистому склону и наконец заметил, что каждый раз, когда я поворачивал от города, барьер переставал мне мешать.
   Как часто творцы призывали меня сюда? Сколько раз переносился я из иных мест и времен в вечный город богоподобных потомков людей? Я даже научился перемещаться сюда без их помощи и ведома. Мог ли я взять Филиппа из Эги, перенести сюда хотя бы на короткий миг и предупредить?
   Размышляя над этой проблемой, я как будто бы услышал очень слабые, едва уловимые отголоски смеха. Насмешливый, циничный хохот, казалось, говорил, что я никогда не передвигался по континууму без посторонней помощи, что у меня не хватит сил, чтобы переместить даже молекулу из одной точки пространственно-временного вектора в другую, а все, что я полагал совершенным мною, было сделано за меня одним из творцов.
   "Нет, - безмолвно ярился я. - Все сделал я сам, своей собственной силой и волей". Аня говорила мне об этом в предыдущей жизни. Творцы опасались моей возраставшей силы, они страшились, что однажды я стану им равным, невзирая на то усердие, с которым они пытались остановить меня. Вот почему они стерли мою память, отослали в древнюю Македонию. Но они вновь просчитались. Я учился, развивался, набирался сил, невзирая на их предательство.
   "Этот насмешливый хохот наверняка очередное их издевательство", уговаривал я себя, пытаясь пробудить в своем сердце уверенность.
   - Я могу доставить Филиппа, - громко сказал я. - Я знаю, как это сделать, и у меня хватит сил и знаний.
   И Филипп, царь Македонский, появился передо мной.
   Он казался более раздраженным, чем испуганным. Царя едва прикрывал кусок тонкого полотна. Здоровый глаз его заморгал от яркого солнечного света, и я понял, что пробудил его ото сна.
   - Орион, - сказал он без удивления.
   - Да, мой господин.
   Он огляделся:
   - Где мы? Что это за город внизу?
   - Мы далеко от Македонии. Считай, что ты видишь обитель богов.
   Он фыркнул:
   - Не слишком похоже на гору Олимп.
   Тело Филиппа покрывали шрамы, старые вздутые белые рубцы виднелись на плечах и груди, уродливый свежий порез тянулся вдоль всего левого бедра. По ранам царя можно было читать историю всех битв, в которых ему пришлось участвовать.
   - Павсаний сказал, что ты дезертир. А теперь получается, что ты еще и колдун?
   Я хотел ответить, но вдруг понял, что Олимпиада показывала ему разные точки пространственно-временного вектора, как и мне. Оказавшись не в своей постели, а совершенно в другой части континуума, Филипп не испугался, потому что она проделывала это и прежде.
   - Нет, я не колдун, - отвечал я. - Как и твоя жена.
   - Бывшая жена, Орион. Поверь мне, она ведьма.
   - Она показывала тебе другие места?
   Царь кивнул:
   - И не однажды, когда мы только что поженились. Она показывала мне, какой могущественной станет Македония, если я буду следовать ее советам. Он уставился на меня здоровым глазом. - Так, значит, ты с ней в союзе?
   - Нет, совсем наоборот.
   - Но ты обладаешь такой же силой, что и она!
   - Нет, - возразил я. - Увы, она куда более могущественна, чем я.
   - Она сильнее всех, - пробормотал он.
   - И хочет убить тебя.
   - Я знаю. И знал это многие годы.
   - Но на сей раз...
   Он поднял руку, чтобы остановить меня:
   - Более не говори об этом, Орион. Я знаю о ее планах. Я стал для нее бесполезен. Настала пора Александру воплощать в жизнь ее стремления.
   - Ты хочешь умереть?
   - Нет, не особенно. Но каждый человек когда-нибудь умирает, Орион. Рано или поздно. Я сделал то, что она от меня хотела. И теперь она, как самка паука, должна пожрать самца.
   - Но этого можно избежать, - возразил я.
   - И чего ты хочешь от меня? - спросил он, свирепо задирая бороду. Чтобы выжить и остаться на троне, я должен убить ее, а я не в силах этого сделать; кроме того, она подучит Александра начать гражданскую войну. Неужели ты думаешь, что я хочу утопить мой народ в крови? Или мне нужно убить еще и своего сына?
   Прежде чем я ответил, он продолжил:
   - Если македонцы затеют междоусобицу, что подумают народы, живущие вокруг? Что, по-твоему, сделают тогда Демосфен и афиняне? А фиванцы? А царь персов?
   - Понимаю.
   - В самом деле? Тогда вернутся прежние времена и все, чего я добился, пойдет прахом. - Он глубоко вздохнул, потом добавил: - Пусть Александр живет, даже если он и не мой сын. Я не буду убивать его.
   - Тогда они убьют тебя, - сказал я. - Через день или два.
   - Да будет так, - сказал Филипп. - Только не надо говорить мне, кто и когда это сделает. - Он сардонически усмехнулся. - Я люблю сюрпризы.
   Испытывая разочарование, я качнул головой и шагнул в сторону.
   - Подожди, - сказал он, неправильно истолковав мое поведение. - Это будешь ты, Орион? Ты мне это хочешь сказать?
   Распрямившись в полный рост, я ответил:
   - Никогда! Я скорее умру, чем позволю убить тебя.
   Царь внимательно посмотрел на меня:
   - Ты говоришь правду. Я никогда не верил в россказни о твоем дезертирстве.
   Повернувшись ко мне спиной, царь направился в сторону города и, едва сделав три шага, исчез, оставив меня одного в далеком мире творцов. Я закрыл глаза и...
   Открыл их в темнице крепости Эги. Я был скован по рукам и ногам, и голова моя - там, где Павсаний ударил меня, - ныла тупой болью.
   В своей темной камере я мог определять время лишь по биению собственного пульса; способ непрактичный, однако за неимением чего-либо лучшего я считал сердцебиения, как человек, страдающий от бессонницы, считает овец. Я мог покинуть камеру и переместиться в опустевший город творцов, но мне все равно пришлось бы вернуться в это же самое место и вновь ощутить на себе эти же самые цепи. Подобно Гере, я был заперт в ловушке, пока ход событий не определится тем или иным способом. Но, заметив крыс и в этой камере, я забыл про подсчет пульса. Как и в темнице в Пелле, мои хвостатые компаньоны были не прочь отъесть мне пальцы рук или ног, если я не буду все время шевелиться. Обручи столь плотно стискивали мои запястья, что руки нормального человека распухли бы. Но я сознательно заставил глубоко лежащие сосуды взять на себя работу периферийных, пережатых наручниками. Еще я постоянно шевелил пальцами, чтобы разогнать в них кровь и отпугнуть голодных грызунов с жадными глазами-пуговками.
   Внезапно я услышал шаги: кто-то, шаркая ногами, шел по коридору снаружи. Люди остановились у моей двери. Засов взвизгнул, дверь со скрипом отворилась. Я увидел тюремщиков, один из которых держал факел.
   Между ними стоял Кету.
   Он протиснулся между стражниками и вошел в мою камеру. Встав на колени, индус заглянул в мое лицо:
   - Ты еще жив?
   Я улыбнулся:
   - Я еще не достиг нирваны, мой друг.
   - Слава богам! - Он распрямился и велел тюремщикам вывести меня наружу.
   Я сопротивлялся, пока они волокли меня по коридору в замыкавшую его большую комнату. Сердце мое застучало, когда я заметил вокруг пыточные инструменты.
   - Царь приказал освободить тебя, - заверил меня Кету. - Вот кузнец... Он указал на потного, волосатого, совершенно лысого мужчину с округлым брюшком. - Он снимет цепи.
   Кузнец едва не отбил мне руки, но после чуть ли не получаса стука и лязга я оказался свободен. Мои лодыжки и запястья были стерты, но я знал, что раны скоро заживут. Кету вывел меня из зловещего подземелья под неяркий свет умиравшего дня.
   - Царская дочь благополучно вышла за Александра Эпирского, - сказал мне Кету. - Сам Филипп велел мне выпустить тебя на свободу и предоставить тебе все нужное для того, чтобы ты оставил Македонию. Можешь отправляться, куда тебе угодно, Орион.
   - Брак заключен? - спросил я.
   Кету, который вел меня к конюшне, ответил:
   - Брачная церемония состоялась вчера вечером. Пир продлится еще два дня.
   - А кто-нибудь пытался убить царя?
   Влажные глаза Кету расширились:
   - Убить? Нет! Кто осмелится на это?
   - Предатель, - сказал я.
   - Ты уверен?
   - Я слышал это из его собственных уст.
   - Ты должен все рассказать начальнику царских телохранителей Павсанию.
   - Нет, я должен повидать самого царя.
   Кету схватил меня за руку:
   - Нельзя. Филипп велел исполнить в точности все его приказания. Он не хочет видеть тебя. Бери сколько хочешь коней и никогда более не возвращайся в Македонию.
   Я стоял посреди двора возле конюшен. Пахло пылью и конской мочой. Мухи лениво жужжали в пурпурных тенях заката. Издалека слышалось слабое пение флейт, стук тамбуринов и вспышки хохота подгулявших мужчин. Царь праздновал свадьбу своей дочери. Павсаний наверняка был с ним. И, покорившись воле Олимпиады, Филипп хотел, чтобы я не мешал убийце.
   - Нет, - сказал я, обращаясь скорее к богам, чем к маленькому Кету. - Я не позволю им убить его. Мне безразличны их планы, мне все равно, что будет потом с континуумом. Я просто не дам свершиться такой несправедливости. - Отодвинув индуса, я шагнул в сторону дворца, где шел брачный пир.
   Кету хромал возле меня.
   - Тебе не следует идти туда! Страже приказано не пропускать тебя. Филипп не хочет видеть тебя. Тебя убьют, если ты попытаешься силой пробиться к нему.
   Не обращая на него внимания, я направился в большие двери, где на страже стояли четверо воинов в броне.
   - Пойдем со мной, Орион, - молил Кету. - Мы проедем все Персидское царство, нас ждет моя родина, прекрасный Индустан. Мы увидим святых людей и прикоснемся к их мудрости...
   Но я хотел лишь спасти Филиппа и разрушить козни коварной Геры. Я готов был любой ценой защищать царя, почтившего меня своим доверием.
   - Пожалуйста, Орион! - Глаза Кету были полны слез.
   Оставив его позади двора, я направился к стражам у двойной двери. Все четверо были вооружены копьями. Двое из них скрестили древки, преграждая мне путь.
   - Не велено пропускать, - сказал старший.
   Я узнал в нем приятеля по казарме.
   - Я должен увидеть царя.
   - У меня приказ, Орион. Не велено пропускать никого.
   - Да, - отвечал я негромко. - Понимаю. - И, опережая его движение, правой рукой выхватил из ножен его же собственный меч, а левой ударил в челюсть. Голова моего противника откинулась назад, и я услышал, как хрустнул позвонок. Прежде чем отреагировала другая пара, я ударил по шлему ближайшего воина.
   Оба они еще падали, когда я уже занялся теми двумя, которые стояли, скрестив передо мной копья. Я видел, как расширились их глаза, как от удивления открылись рты. Я поразил мечом одного из них, пришпилив его к двери. Второй целился в меня копьем - оружием малопригодным для ближнего боя. Схватив древко одной рукой, я ударил противника по колену. Тот рухнул, вскричав от боли, и я толкнул створки двери, на одной из которых висел на мече мертвый стражник.
   Я вырвал оружие, и тело упало на земляной пол. С окровавленным мечом в руках я отправился разыскивать Филиппа и Павсания.
   34
   Я шагал по нижнему этажу древнего замка Эги, где были глинобитные полы и мрачные стены из нетесаного камня, столь же угрюмые, как и окровавленный меч в моей руке.
   Я уже слышал шум веселья, доносившийся из главного зала. Само бракосочетание произошло вчера, как сказал мне Кету, но праздник еще продолжался, Филипп и сейчас пировал с гостями и придворными, упиваясь вином, а Павсаний, начальник царских телохранителей, охранял его. Олимпиада тоже наверняка притаилась где-нибудь в крепости, дожидаясь свершения убийства.