Бова Бен. Орион и завоеватель (Орион - 4)

   Но города не было. Не было и океана... и творцов, ничего вообще только лес, уходивший к далекому горизонту.
   Я неторопливо поднялся на ноги, пытаясь подметить какой-нибудь признак присутствия творцов; они должны быть здесь, в противном случае я бы не попал в это пространство и время.
   - Орион, ты всегда ведешь себя как тупица.
   Я обернулся и увидел перед собой Золотого, солнце сияло за его спиной. Одеяние с короткой юбкой как будто само излучало свет. Красивое лицо творца хмурилось.
   - Орион, что ты делаешь? Неужели ты не понимаешь, что всякий раз, когда ты возмущаешь континуум подобным образом, нам приходится устранять нанесенные тобой ткани пространства и времени повреждения?
   - Где Аня? - спросил я.
   - Далеко отсюда.
   - Что происходит? Почему меня держат в Пелле, если дела настолько серьезны...
   - Прекрати болтать! - отрезал Атон. - Орион, тебе говорили уже не однажды: интересуйся лишь тем временем и пространством, куда тебя отправили. Делай, как приказывает Гера. Неужели не ясно?
   - Не совсем. Я хочу знать, чего вы добиваетесь.
   Его трепетные ноздри гневно расширились.
   - Ах, ты хочешь знать? Ну хорошо, я скажу. Ты помешал мне помочь Трое. Ты это помнишь?
   Он хотел тогда, чтобы троянцы победили ахейцев и властители Трои основали империю, которая объединила бы Азию и Европу.
   Но я не допустил этого.
   - Твоя маленькая шалость так повлияла на континуум, что нам пришлось напрячь все свои силы, чтобы восстановить его, не допустив разрушения мироздания.
   "Хорошо, - подумал я. - В тот раз все закончилось безумием Атона, но теперь он предпочел забыть об этом маленьком факте".
   - И мы пока еще не устранили все повреждения. Империя, которая объединит Европу и Азию, возникнуть должна, даже если она просуществует лишь несколько поколений. Это важно. Жизненно важно!
   - И, значит, Александр...
   - Должен преуспеть в своих намерениях. И если ты хочешь еще хоть раз увидеть Аню, выполняй повеления Геры... Понятно?
   Я склонил голову и услышал собственный голос:
   - Понимаю...
   Атон буркнул:
   - Признаюсь, Орион: от тебя больше неприятностей, чем пользы. Но ты силен, в этом тебе не откажешь. Чтобы ты не путался под ногами, я послал тебя в мезозойскую эру, к динозаврам, но непонятным образом ты объявился в Пелле.
   - Это сделала Аня, - отвечал я с уверенностью, удивившей меня самого.
   Атон внимательно посмотрел на меня:
   - Быть может. Когда я решил отправить тебя в своего рода изгнание, она настояла, чтобы тебе было позволено жить где-нибудь в континууме.
   - Итак, я тебе надоел и ты намеревался забросить подальше опостылевшую игрушку?
   - Не игрушку, а инструмент, который должен быть под рукой в случае необходимости, - поправил меня Золотой.
   - А что происходит сейчас? - спросил я.
   - А сейчас мы имеем дело с наисерьезнейшим кризисом, который возник из-за твоих дурацких поступков.
   - А что делает Аня? Пытается остановить углубление кризиса?
   - Орион, этим заняты все мы. И сейчас у нас нет сил, которые мы могли бы тратить на устранение последствий твоих дурацких выходок.
   - И Гера направляет ход событий в Македонии?
   - Это ее работа. Но она вынуждена заниматься ею из-за твоего ослиного сопротивления нашей воле.
   - Что я должен сделать?
   Он коротко улыбнулся:
   - Ничего, Орион. Тебя следовало отправить в крионовое хранилище, однако я думаю, что и камера в Пелле вполне подойдет. Радуйся своим новым дружкам, можешь поиграть с ними.
   Он говорил про крыс, это я понял.
   30
   Едва открыв глаза, я заметил в темноте камеры красные огоньки злобных глаз крыс, окружавших меня. Лишь несколько сердцебиений мелькнуло с тех пор, как я опустился на гнилую соломенную подстилку. Крысы подступали, но пока еще с опаской, запах живого существа еще не вселил в них голодную ярость.
   Я вскочил на ноги, они бросились врассыпную по углам камеры, пища от страха и разочарования.
   Целыми днями я расхаживал по тесной каморке, не смея уснуть. Смену суток отмечало лишь появление миски с похлебкой под дверью и исчезновение горшка. Понемногу я начал видеть в крысах товарищей.
   Прибегнув к умению, которому давным-давно выучили меня неандертальцы, я попытался проникнуть в сознание крыс и понемногу научился видеть камеру их глазами. Ощутив их вечный голод, я начал даже оставлять им объедки своей жалкой трапезы.
   День за днем я укреплял свой контакт с ними и наконец даже сумел, оставаясь в камере, прослеживать их передвижения по трещинам в стенах подземелья; их гнезда и ходы сетью покрывали подвалы дворца. Глазами предводителя стаи я видел комнату стражников, огромных людей, беззаботно ронявших на пол крошки хлеба и кусочки мяса - стая бросалась пировать, когда люди оставляли помещение.
   Я даже слышал разговоры стражников. Крысы странным образом воспринимали их голоса, которые делались глубокими и гулкими. Мне потребовалось немалое время, чтобы научиться воспринимать интонации и переводить звуки в понятные мне слова.
   Так я узнал, что приближается новая царская свадьба. И чем больше говорили стражники, чем грубее шутили относительно грядущего праздника, тем больше недоумения я ощущал. Выходило, что Александр женится на Клеопатре. Оба имени были в ходу среди македонцев. Неужели стражники имели в виду Александра... самого Маленького царя? Но имя Клеопатра носила молодая жена Филиппа, которую сам царь звал Эвридикой.
   Загадку разрешил Павсаний.
   Он спустился посетить меня в моей камере. Однажды днем я услышал шаги за дверью и понял, что по коридору за шаркавшим ногами стариком, который приносил мне еду, следует кто-то еще. Одна из крыс оказалась возле трещины в стене коридора, и я смог воспользоваться ее глазами. Тяжеловесный Павсаний сотрясал почву перед чувствительными усиками крысы каждым ударом тяжелой ноги.
   Стражник распахнул заскрипевшую дверь, Павсаний вошел в мою каморку. В правой руке его шипел разбрасывавший искры факел. Меч свой он оставил в комнате стражи.
   - Выйди, - сказал он старику. - Я позову тебя, когда покончу с делом.
   Старик без слов вышел за дверь и запер камеру.
   - Ты похудел, - сказал Павсаний, глядя на меня.
   Я заметил, как он повел носом.
   - Воняет, что ли? - поинтересовался я.
   - Ничего не поделаешь...
   - Почему я здесь? - спросил я. - Почему мне не позволяют видеть царя... даже предстать перед судом?
   - Суд будет скоро, - посулил Павсаний, лицо его оставалось мрачным, глаза он прятал.
   - Что ты имеешь в виду?
   - После свадьбы мы сможем тебя отпустить.
   - Какой свадьбы?
   Павсаний нахмурился:
   - Царь выдает дочь за своего зятя.
   - Свою дочь Клеопатру? Дочь Олимпиады?
   - Она выходит замуж за Александра, царя Эпира.
   - Брата Олимпиады? - Я был потрясен.
   Он кисло улыбнулся и кивнул:
   - Попахивает инцестом, правда? Надо же - выдавать четырнадцатилетнюю дочь за ее же дядю!
   - Я думал, что Олимпиада находится в Эпире и живет у своего брата.
   - Так и было. Но теперь она возвратилась в Пеллу.
   Вот оно - искусство Филиппа управлять государством. Выдавая за царя Эпира свою дочь, он привлекал его на свою сторону. Получив в жены царевну, Александр Эпирский перестанет поддерживать Олимпиаду. Царица лишится брата, готового встать на ее сторону, предоставить ей кров, даже вступить в войну с Филиппом.
   - Итак, одноглазый лис перехитрил ее, - пробормотал я.
   - Ты так думаешь? - Павсаний горько усмехнулся. - Посмотрим.
   - А как дела Александра? Как ведет себя Маленький царь?
   - После женитьбы Филиппа на Эвридике он бежал в Эпир со своей матерью. Но царь приказал сыну явиться в Пеллу, и он покорно вернулся.
   - Он предпочел послушаться отца вопреки прихотям матери, - проговорил я.
   - Не спеши с выводами, Орион, - сказал Павсаний, - когда-нибудь Александр станет царем. Вот почему он вернулся в Пеллу: чтобы подтвердить свои права на трон. Ты ведь знаешь, что Эвридика родила Филиппу сына?
   - Я слышал.
   - Но этот ребенок никогда не станет царем Македонии. Александр намерен унаследовать престол даже против воли отца.
   Я кивнул, а потом снова спросил:
   - Какое все это имеет отношение ко мне? Почему я попал в темницу?
   - Ты бежал со своего поста, - отвечал отрывисто Павсаний. - Ты бежал из столицы Персии и скрылся в пустыне. Или ты это отрицаешь?
   - Нет, - признался я.
   - Дезертиров обычно вешают, Орион. Я сохранил тебе жизнь. Когда брак свершится, ты даже получишь свободу.
   - При чем здесь царская свадьба?
   Он вновь отвернулся от меня, словно боясь, что я прочитаю в его глазах нечто важное.
   - Говори, при чем здесь царская свадьба? - повторил я.
   - Ты верен Филиппу, - пробормотал он, - а потому оставайся здесь, пока дело не будет сделано.
   Я молча смотрел на него.
   "Оставайся здесь, пока дело не будет сделано".
   Схватив Павсания за плечи, я заглянул ему в глаза.
   - Ты собрался убить царя!
   Он не стал возражать.
   - Олимпиада уговорила... или околдовала? - продолжал я.
   Павсаний горько расхохотался:
   - Ревнуешь, Орион? Решил, что она бросила тебя ради меня? Разве тебя это смущает?
   - Это пугает меня. Я боюсь за тебя и за Филиппа.
   - Филипп, - он словно выплюнул это имя, - он заслуживает дюжины смертей.
   - Раньше ты любил его.
   - Да! Но как он ответил на мою любовь! Зная, что Аттал сделал со мной, царь не стал наказывать его. Не стал! Я потребовал правосудия, но он не услышал меня.
   - Царь назначил тебя начальником своей гвардии, - сказал я. - Это высокая честь.
   - Тоже мне честь... Если он не наказал Аттала! После всего, что этот вонючий шакал сделал со мной, царь даже не шевельнул пальцем, чтобы покарать его, даже резкого слова не сказал.
   - Царь должен предотвращать кровавые ссоры.
   Но Павсаний не желал признавать разумных доводов:
   - Он бросил мне кость, а Аттал, дескать, тут ни при чем. А теперь еще женился на племяннице этого сукина сына, и она родила ему наследника. Да он смеется надо мной!.. Каждый день они с Атталом осмеивают меня, едва только встретятся друг с другом...
   Грудь Павсания вздымалась, глаза горели от ярости. Руки его тряслись, я даже боялся, что он выронит факел и подожжет мою соломенную подстилку. Нетрудно было понять: он говорит словами Олимпиады. Она вливала в его уши яд куда более смертоносный, чем тот, который таили в своих зубах ее змеи.
   Павсаний постепенно успокоился.
   - Но пусть это не волнует тебя, Орион. Тому, кто не рожден македонцем, следует радоваться, что он не из наших. Ты человек честный и верный царю, поэтому я и держу тебя под замком. А потом ты будешь свободен - ступай куда хочешь.
   - Не убивай его, - попросил я. - Не позволяй Олимпиаде погубить тебя.
   Горькая улыбка вернулась на его лицо.
   - Филипп уже погубил меня, Орион, давным-давно. Теперь мне нечего терять.
   Даже ослабевший после долгого заключения, я не сомневался, что одолею Павсания. Но прикажет ли он оставшемуся снаружи старику открыть дверь моей камеры? Быть может, я сумею потом справиться со стражей, занимавшей комнату в конце коридора. Но удастся ли мне добраться до царя и предупредить его?
   Слишком многое зависит от удачи. Разве смогу я защитить Филиппа, если дворцовая стража зарубит меня, прежде чем он меня выслушает?
   Павсаний приказал тюремщику открыть дверь. Я хотел было попробовать вырваться на свободу, но услышал в коридоре топот множества ног. Должно быть, старик, не желая рисковать, вызвал стражников.
   Я попытался определить время с помощью крыс. Они вели в основном ночной образ жизни, хотя я и не представлял, как умеют они различать ночь и день в лишенном окон подвале. Но, следя их глазами за комнатой стражи, я видел, когда наступала ночь: воины укладывались спать на жесткие ложа. В караулке всегда находилось человек шесть, впрочем, у них и днем почти не было дел.
   Я не знал, когда именно произойдет царская свадьба, однако ждать оставалось недолго. Прислушиваясь к разговорам, я выяснил, что свадьба состоится не в Пелле, а в Эги, древней столице. Через день-другой Филипп намеревался отправиться туда.
   Я нуждался в информации и помощи и потому решил попробовать управлять действиями моих крыс. Не просто пользоваться их органами чувств как продолжением своих собственных, но активно управлять ими, заставлять выполнять мои поручения. Я должен был найти Гаркана. В Пелле я мог доверять лишь ему и Бату. Я послал своих крыс по дворцу и казармам. Это было опасно: крысы из других стай нападали на чужаков, оказавшихся на их территории. Но я продолжал рассылать разведчиков вдоль сети туннелей и подземелий, пронизывавших весь дворец, и наконец отыскал Гаркана и Бату, по-прежнему державшихся вместе.
   Теперь я знал, где они, оставалось только добраться до них, то есть в первую очередь выйти из камеры, причем сделать это необходимо украдкой, не подняв во дворце шума. Итак, мне следовало поднять железный засов, закрывавший дверь моей камеры. Но как?
   Я понимал, что мог бы вырваться из этого времени и пространства и перенестись через континуум в мир творцов, но тогда я, вне сомнения, возвратился бы в ту же точку пространства-времени, которую оставил, то есть в свою камеру. Горькая ирония судьбы: я способен путешествовать через бесчисленные века и преодолевать расстояния, разделяющие звезды, но это умение оказалось теперь бесполезным. Мне нужно просто выйти за пределы камеры, не прибегая к полузабытым мною знаниям. Приходилось полагаться на собственные руки и разум.
   Кинжал так и остался у меня на бедре, он словно бы прирос к моему телу. Но что такое один кинжал против оружия всей дворцовой стражи? Однако я все же нашел ему применение.
   Словно стамеской я принялся ковырять острием кинжала деревянную дверь там, где находился засов. Прочное старое дерево не поддавалось, оставалось гадать, как долго мой клинок останется острым. Я трудился всю ночь, отковыривая острием кинжала мелкие щепки. И время от времени с помощью крыс проверял, чем заняты стражники. Они храпели, даже старик тюремщик заснул, уронив голову на стол после того, как опустошил вечерний кувшинчик вина.
   После многих часов упорного труда клинок мой прикоснулся к железу засова. Скрежет заставил меня вздрогнуть. Мне показалось, что такой шум должен был непременно разбудить спавших стражников. Но боялся я напрасно: тюремщики невозмутимо храпели. Наконец осталось лишь вставить кинжал в прорезь и поддеть им засов, не переломив клинка. Руки мои вспотели от усилий. Четыре или пять раз лезвие опасно гнулось под моей рукой, и я опускал его. Засов оставался на месте. Помедлив мгновение, я попытался найти другой способ, чтобы открыть упрямую дверь. Попробовал, уперев в засов острие, сдвинуть его в сторону. Но, не находя опоры, лезвие лишь царапало скользкое железо. Я вновь принялся ковырять дерево, чтобы расширить отверстие, наконец в дыру пролез мой указательный палец. Ощутив холодную круглую железку, я надавил пальцем и отвел засов в сторону на долю дюйма.
   Я вытащил палец, слегка увлажнил его языком и попробовал снова. Засов чуть подвинулся. Медленно, очень медленно отодвигал я его, пока наконец дверь не подалась под моим весом. Облегченно вздохнув, я начал открывать ее. Петли заскрипели, и я застыл на месте. Но никто из стражей, спавших в конце коридора, даже не пошевелился. Я немного приоткрыл дверь и проскользнул наружу. Потом закрыл ее и вновь задвинул засов. Отсюда нельзя было увидеть, что дверь повреждена. Тюремщики не заметят моего бегства, пока не обнаружат, что я так и не прикоснулся к очередной миске с похлебкой.
   Я был свободен! Но не совсем.
   Держа кинжал наготове, я пробрался на цыпочках мимо дремавших стражей, затем осторожно поднялся по лестнице, выходившей на первый этаж. Стараясь прятаться в тени, я миновал нескольких телохранителей царя, отнюдь не бодрствовавших в ночном карауле. А потом выскочил во двор, полагая, что безопаснее и быстрее всего пробираться по крышам.
   Я не очень хорошо понимал, в какой части дворца оказался и где искать казарму в ночной темноте. Однако небо на востоке уже обретало молочный оттенок, близился рассвет, а утром меня могли заметить на крыше. Поэтому я отыскал место, где ветви густого фигового дерева нависали над крышей. Я подобрал с десяток спелых зеленых фиг, а потом устроился на твердой черепице в тени под ветвями и, впервые за много недель, спокойно уснул.
   31
   Я спал без сновидений, а когда проснулся после полудня, ощутил, что укрытие мое не обнаружено.
   Выглянув из-за края крыши, я посмотрел на рабов и слуг, деловито сновавших по двору: ничего необычного в их поведении не было. Отряд воинов направился в противоположную от меня сторону, к воротам. Солнце уже висело над самыми верхушками западных гор. Я ощутил запах кухни и подумал: хватит ли моим крысам сегодняшних объедков?
   Если мой побег и обнаружили, это никак не сказалось на повседневной жизни. Должно быть, тюремщик, как всегда, оставил миску с похлебкой возле закрытой двери камеры и прихватил с собой горшок. Он ничего не заподозрит до завтра, пока не появится с едой и не заметит, что я не прикоснулся к вчерашней.
   Хорошо. Таким образом, в моем распоряжении было примерно двенадцать часов, чтобы разыскать Филиппа. Тут я улыбнулся: крысы конечно же съедят все подчистую и я получу еще больший запас времени. Но лучше не рассчитывать на это.
   Я нуждался в помощи; чтобы заручиться ею, мне нужно было увидеть Гаркана. Остаток дня я провел, изучая из своего укрытия дворец. Понял, где следует искать казарму, и наметил дорогу. Потом я смотрел, как пурпурный диск растворялся в густевшем вечернем сумраке. Когда поднялась луна, бесшумно как призрак я направился по черепичным крышам к казарме.
   Там я подождал пару часов, ощущая росшее во мне нетерпение, но следовало удостовериться в том, что все воины заснули, прежде чем пытаться зайти в помещение. Наконец почти полная луна осветила дворцовый плац, все было видно почти как днем, и я скользнул с карниза под одеяло, занавешивавшее одно из окон.
   Все спали, всхрапывая и бормоча во сне. Я подождал несколько мгновений, чтобы мои глаза привыкли к темноте, а потом, осторожно ступая, начал разыскивать Гаркана.
   Но он сам нашел меня.
   Пробираясь на цыпочках по проходу между двумя рядами коек, я спиной ощутил чье-то присутствие. Резким движением я обернулся и потянулся к горлу неизвестного, чтобы придушить его и помешать разбудить спящих, но наткнулся на меч. Держал его Гаркан, обнаженный, как и его клинок.
   - Орион! - сказал он удивленно.
   - Ш-ш-ш!
   На соседней койке кто-то шевельнулся, но, к счастью, так и не проснулся.
   - А я думал, это вор, - прошептал Гаркан.
   - Я был вором, - пошутил я, - когда грабил вместе с тобой.
   - Тебя выпустили из темницы?
   - Пришлось самому позаботиться о себе.
   Ночной сумрак мешал мне видеть выражение бородатого лица Гаркана, но его молчание свидетельствовало: бывший разбойник не знал, что сказать. Я взял его за плечо, и вместе мы направились к концу длинного зала.
   - Я должен попасть к царю, - сказал я, оказавшись у лестницы, спускавшейся к площади.
   - Сегодня утром он отправляется в Эги.
   - Значит, и мне нужно туда.
   Луна осветила лицо Гаркана. Он явно недоумевал:
   - Но ты бежал...
   - Это козни Олимпиады. Царь меня выслушает и простит.
   - Ты уверен? - проговорил густой голос Бату, шагнувшего из чернильной тени, которую отбрасывал козырек крыши. Подобно Гаркану, чернокожий был обнажен, но в руке его поблескивал меч.
   Пожав протянутую руку, я спросил:
   - Как ты нашел нас?
   С широкой ухмылкой Бату ответил:
   - Я слышал, как ты лез по черепице. Гаркан отправился к одному концу казармы, я - к другому.
   - Вы с ним спите очень чутко.
   - Жизнь приучила, - небрежно отозвался Бату. - Остальные всю свою жизнь были наемниками. Разбойник не спит спокойно, как воин.
   Я ухмыльнулся.
   - А почему ты решил, что царь простит тебя? - вновь спросил чернокожий.
   - Пусть не прощает, но я должен предупредить его. Павсаний намеревается убить его на свадебном пиру.
   Гаркан нахмурился.
   - Это серьезное обвинение, Орион.
   - Так сказал сам Павсаний.
   - Но его направляет рука царицы?
   - Да.
   - Итак, замешан и Александр?
   - Быть может, - сказал я. - Если покушение удастся, итог будет выгоден для него. Мы должны помешать заговорщикам.
   - Мы? - переспросил Вату.
   - Мне нужна ваша помощь. Я не могу перенестись в Эги по воздуху.
   Оба надолго умолкли. Я прекрасно понимал, что творится в их головах: они нашли работу и получили крышу над головой. Царство Филиппа приняло их. Теперь они не были людьми вне закона, гонимыми, вынужденными прятаться в глуши среди диких зверей. А я просил их отказаться от этого, просил воспротивиться козням всеведущей ведьмы Олимпиады.
   Нет, согласиться на такое мог только дурак. Впрочем, они были обязаны мне, ведь их жизнь изменилась, когда я привел их в Пеллу и определил на службу к Филиппу. А значит, у меня есть и право просить их оставить ее.
   Но пока они еще думали, я уже наметил собственный ход.
   - Павсаний уже отправился в Эги?
   - Нет, он едет завтра с первыми лучами солнца, - ответил Гаркан.
   - Тогда слушай меня. Обнаружив, что я бежал из заключения, Павсаний пошлет тебя на розыски. Он поймет, что я отправлюсь в Эги, и повсюду разошлет верных ему воинов. Ты найдешь меня, но прошу - вези прямо к царю, а не к Павсанию или царице.
   - А откуда ты знаешь, что Павсаний пошлет именно нас? - спросил Гаркан.
   - Конечно, он пошлет не только нас, - добавил Бату. - Почему ты уверен, что именно мы найдем тебя?
   Я отвечал им с мрачной улыбкой:
   - Павсаний отправит на поиски всю гвардию. А найду вас я сам, мои друзья. В горах возле Эги.
   Гаркан еще сомневался, а Бату удивлялся моей уверенности.
   - На какое время назначена свадьба? - спросил я.
   - На ночь полнолуния.
   Я взглянул на луну. Насколько я мог судить по ее виду, до полнолуния оставалось три ночи.
   Они согласились.
   - Ищите меня в горах возле Эги, по правую сторону от дороги, - сказал я. - Я буду дожидаться вас там.
   И пока они переваривали услышанное, я подпрыгнул, ухватился за край крыши, подтянулся и, осторожно ступая по черепице, отправился в сторону комнат, отведенных Павсанию и остальным начальникам. Я не знал, где он спит, поэтому попросту влез в первое окно, оказавшееся возле меня. На ложе спал не Павсаний, человек этот шевельнулся во сне, когда я нагнулся над ним. Мне пришлось заглянуть в четыре спальни, и только в пятой я обнаружил Павсания. Соединявший комнаты коридор никто не охранял, впрочем, двое стражей дремали во дворе у входа в казарму.
   Павсаний тревожно ворочался во сне, слегка стонал, его тонкий хитон был влажен от пота.
   Я зажал ему рот левой рукой и поднес кинжал к внезапно расширившимся глазам полководца.
   - Снится царица? - спросил я. - Ждешь, когда она снова пригласит тебя в постель?
   Правая рука его чуть дернулась, но я прикоснулся лезвием кинжала к артерии, пульсировавшей на горле. Павсаний застыл.
   - Она обещала оставить тебя регентом в Пелле, пока ее сын будет покорять персов?
   По глазам Павсания я заметил, что подобная идея удивила его.
   - Даже этого не предложила? - спросил я. - Расплатилась собственным телом. Она, конечно, околдовала тебя.
   Павсаний попытался ответить, но рука моя помешала ему.
   - Твои засовы не сумели удержать меня, Павсаний. А теперь я отправлюсь к царю - известить его о твоих замыслах. В следующий раз ты будешь смотреть на меня уже из петли.
   Я опустил кинжал в ножны. Отбросив мою руку от рта, он потянулся к мечу, висевшему возле постели. Я ударил его в висок, и Павсаний обмяк, потеряв сознание. Потом я вылез в окно и, вновь забравшись на крышу, отправился к конюшням, где выбрал самую быструю лошадь, и поскакал в горы.
   Я почти в точности предсказал действия Павсания. Когда я свернул с дороги возле Эги к бурым холмам, гонцы его на взмыленных лошадях уже домчались до ворот старого города. Царские телохранители выехали на дорогу прежде, чем встало солнце, воины летели как птицы. Павсаний возглавлял их. Он оставил своих людей у городской стены, чтобы не пустить меня в Эги, сам же отправился в город известить царицу о том, что я вырвался на свободу и представляю угрозу их общим планам. Улыбнувшись, я спешился, но костра разжигать не стал: не они должны поймать меня. Я отпустил свою лошадь щипать жалкую, редкую траву. Среди скал подобрал горсть камней и отправился на охоту. Убив зайца, я освежевал его и съел сырым. Жесткое мясо подкрепило меня. Еще я попил воды из мелкого ручья, бурлившего у подножия холма.
   Конечно же она явилась ко мне во сне.
   Гера была в ярости. Едва закрыв глаза, я оказался перед ней в зале настолько просторном, что я не мог видеть ни стен, ни потолка. Колоссальные колонны из серо-зеленого мрамора вздымались вокруг густым лесом, рядом с ними казались бы ничтожными даже колонны зала Царя Царей. Гера в полном одиночестве сидела на слегка светившемся троне, дивно прекрасная в белом платье, которое не закрывало ее тонких рук, украшенных витыми браслетами с драгоценными камнями и кольцами, воспроизводившими сплетение змей.
   Опалив меня огненным взглядом, она злобно сказала:
   - От тебя нет никакого толка, Орион, одни неприятности!
   Я улыбнулся:
   - В твоих словах мне слышится похвала.
   Глаза ее вспыхнули. Гера чуть наклонилась вперед, стиснув кулаки, так что костяшки ее пальцев побелели. Меня пронзила боль, которой колдунья истязала меня и прежде, но на сей раз я сопротивлялся, прогоняя ее из своего сознания. И боль исчезла, не успев стать по-настоящему сильной.