Бояджиева Мила. Круиз 'Розовая мечта'

   Но тоска затопляла все волнами горячего отчаяния, балансирующего на грани истерики - между позывом к надрывному хохоту и дикими, неуемными рыданиями.
   С замирающим сердцем и готовностью сорваться на смех или слезы я прошлась у метро "Динамо", обходя киоски и вдыхая ставшим теперь дорогим воспоминанием запах гамбургеров.
   У закутанной в меха девушки купила красную распустившуюся розу на длинном стебле, прижала её к носу и почему-то почувствовала себя юной и сильной, полной желания властвовать и восхищать. В рукав моего жакета с обычными речами уличного приставалы вцепился живописный кавказец. Я легко отшила его, несясь на волнах своей любовной тоски.
   Увидев в витрине понравившийся мне тогда мужской шарф, я тут же приобрела его и нацепила на шею, замирая от нежности, будто этот кусок шерстяной ткани был соучастником моего короткого счастья.
   Уже совсем стемнело - над проспектом светился коридор оранжевого неона, а на липах зажглась пестрыми огоньками паутина крошечных лампочек. Я не могла проехать мимо, резко затормозив у поворота к Академии имени жуковского. Темная громада каменного генерала выглядела совсем одинокой на заснеженном пятачке скверика. Перебравшись через наваленный у обочины бурый сугроб, я подошла к памятнику и возложила на черный гранит свою алую розу: ведь и этот символ российского воздухоплавания был живым мужчиной, любившим, должно быть, и потерявшим кого-то. Так уж устроено на этом свете: рождение чревато смертью, встреча - прощанием, любовь - разлукой... как иногда спасительно действуют на раненную душу стопудовые банальности типа "Любовь, рифмуется с кровь", "чем дольше разлука, тем радостней встреча"... Я с улыбкой кивнула генералу: "Любовь смертна, а научный прогресс - вечен. Посему успешно процветает начатое вами, уважаемый... (я не могла разобрать выбитое на камне имя) дело".
   И не успела вскрикнуть - человек, подкравшийся сзади, сильным рывком развернул и прижал меня к себе, закрыв поцелуем рот. Я сразу узнала губы Юла. Мне не надо было открывать зажмурившихся от неожиданности глаз, задавать себе вопросы, думать, сомневаться - все встало на свои места. Счастье, наверно, таким и должно быть - самодостаточным, когда ни добавить, ни убавить уже ничего нельзя.
   мы молчали и в машине. Юлий за рулем, я в полуобмороке блаженства рядом. Молча поднялись по лестнице на третий этаж старого кирпичного дома в переулке за Боткинской больницей. Ничего не спрашивая, я шагнула за порог его квартиры, сняв с себя, набросила на его шею шарф и, притянув этим арканом безропотную жертву, впилась в его губы. С какой-то дикой страстью, удивившей меня. Я превратилась в другого человека - в чувственную и сильную чертовку, которая восхищала и пугала меня. Но именно такую женщину желал мой страстный любовник, готовый к бою "до последней капли крови" - до тех манящих и опасных высот экстаза, которых может достичь физическая близость...
   ...Первыми словами, произнесенными в этот вечер, была просьба Юла:
   - Укройся, пожалуйста, здесь очень холодно.
   Сняв с вешалки, он набросил поверх пледа свою куртку и быстро шмыгнул мне под бок. Его худое сильное тело дрожало. Тогда, прошлепав босиком в коридор, я принесла свой песцовый жакет и мы зарылись в теплый мех. Я специально отвернулась от часов, стоявших на книжной полке - мне не нужны были сейчас напоминания о времени. Потому что с тех пор, как мы упали на низкий диван с неубранной, смятой постелью, прошла вечность. Вечность - это именно то, что нельзя измерить и описать. Не следовало даже пытаться подобрать человеческие слова для объяснения необъяснимого.
   - Я не отпущу тебя. - Пробормотал мой мальчик, прижавшись к моему боку и устроив свою лохматую голову на моем плече.
   И потом сразу уснул, не разжимая обнимавших рук и ног. Впервые на моем плечсе, по-детски посапывая, спал мужчина, который только что любил меня. Был ненасытным, неутомимым, дерзким, нежным.
   Оставаясь возлюбленным, он превратился в дитя, всколыхнув во мне бездны материнской нежности. Я осторожно перебирала мягкие длинные пряди, упавшие на широкий лоб, подняла их с висков, открыв обтянутую молодой гладкой кожей скулу, и тихонько коснулась кончиками пальцев шершавого подбородка, уже покрывшегося отросшей щетиной. В комнате было темно и холодно. Рядом тикали невидимые часы, сквозь незашторенную часть окна пробивался со двора тусклый свет фонарей, за стеной знакомые позывные возвестили о начале российских "Вестей". Боясь повернуться, я осторожно натянула на плечи Юла мягкий мех, пахнущий талым снегом и с нарастающим аппетитолм принюхалась - где-то наверху или внизу жарили картошку с луком. Мой рот наполнился слюной - я вспомнила, что утром смогла проглотить лишь чашку кофе. Он тоже был голоден, этот чувственный младенец, утомленный и усыпленный любовью. Я решила, что смогла бы встретить его пробуждение вкусным ужином, если бы мне удалось отыскать хоть что-нибудь - завалявшуюся картошку или стакан риса. Но едва мое плечо шевельнулось, стараясь незаметно высвободиться, он сильнее прижался ко мне, стиснув в объятиях.
   - Не отпущу, - пробормотал тихо, но грозно. А потом добавил. - Ты. наверно, совсем голодная.
   Сел, кутаясь в плед, щелкнул кнопкой настольной лампы и присмотрелся ко мне, щурясь от света.
   - Опусти абажур. - Попросила я, испугавшись внезапного перехода от блаженного безумия к убогой реальности.
   Я лежала в чужой комнате - тесной и неопрятной. Окно, едва задернутой обвислой шторой - синие букеты на серо-коричневом фоне, заваленный бумагами и книгами подоконник, несколько книжных полок, поставленных друг на друга, и гора перевязанных веревками картонных коробок. Со спинки единственного стула свисало банное полотенце, футболка и раскинувшая беспомощные рукава одеванная рубашка. На вытертом щербатом паркете валялись сброшенные нами вещи - в такой же тесной неразберихе, как провели эти часы их хозяева.
   - Мне нечем тебя покормить. - Он говорил так, будто страдал от зубной боли - едва разжимая чуть вспухшие губы.
   - Пойди-ка ко мне! Ниже, ниже! - Я притянула к себе его голову и удивленно присвистнула.
   Вот это да! На нижней губе моего мальчика начинало синеть удлиненное пятно - след моего поцелуя. Обычно такие "сувениры" получает женщина. Но разве в этой встрече было хоть что-то обычное? Разве обнаженная ведьма со спутанными волосами и животной страстью в глазах - это я?
   Юл быстро разгреб кучу одежд на полу, натянул свитер и джинсы, и бросил мне мое имущество.
   - Одевайся быстрей, здесь жуткий холод... Я не буду провожать тебя.
   Я долго копалась в белье, не справляясь с охватившей меня дрожью. Он выгонял меня. Полностью одетая, в жакете и сапогах, я стояла в прихожей, глядя на спину Юла, сгорбившегося на стуле. Я звякнула дверной цепочкой, пытаясь открыть замок. Он вскочил и захлопнув дверь, прижал меня к себе. Темные глаза горячечно сверкали под нахмуренными густыми бровями.
   - ты все знаешь, скажи, - к этому можно привыкнуть?
   Я поняла, о чем спрашивал Юл - о разрывающей душу боли - боли разъединения. Она пронизывала сразу же. как только тело, нашедшее покой и блаженство в единстве со своей половиной, отрывалось, становясь потерянным, одиноким, беспомощным.
   - С этим нельзя смириться. Но привыкнуть... Мы ведь знаем, что проходит все. - Я долго смотрела в его глаза. пока он не понял то, что не хотел понимать.
   Когда он понял - расхохотался. Это был смех бунтаря, презирающего смирение. "Поверщенный Демон" Рубенса за мгновение до того, как распасться в хаосе тревожных цветовых пятен, изломанных беспомощных линий. Хохотал на цветущей Земле, которой возменчтал обладать.
   Глава 25
   В ту ночь, я, кажется, не спала. Наверно, у меня был жар - мертвящий озноб сменялся душным банным жаром, полным страхов и желаний.
   Я крепко уснула утром, не заметив, как ушел Сергей... Половина второго! Вскочила на ноги и тут же села от поплывшего в глазах черного тумана. На градуснике оказалось около 38. Плохо соображая, что делаю, я проглотила растворимый аспирин и позвонила Юлу. Трубку не подняли. Наверно, он тоже ещё спал. Я стремительно оделась, сунула в пакет из холодильника что-то съестное и выбежала во двор. Во всяком случае, мне так казалось. Юл, дежуривший у гаража, увидел нетвердо ступающую, словно пьяную женщину, сильно качнувшуюся на ступеньках подъезда. Он не посмел наброситься на меня у самого дома, кивком головы показав, что будет ждать меня за углом. Но мне удалось сделать лишь несколько шагов.
   ...Ах, как чудесно болела я на диване Юла, укутанная в его футболки и свитера! Уложив меня, он поцеловал в лоб, вернее. коснулся его губами (так делала всегда мама, чтобы определить жар), и попросил:
   - Вздремни минут десять, девочка...
   Я не дремала - я играла звуками жтого слова: "девочка"... Девочка, девочка, девочка... Это я - девочка моего Юла!
   Вернувшись, он торжественно распаковал большую коробку и включил в сеть новенький решетчатый обогреватель. На лбу умного прибора зажглась красная лампа, а вскоре раскалились докрасна спрятанные под сеткой спирали. Повеяло горелым маслом. теплом, уютом, домом. Я пила чай с лимоном вприкуску с таблетками "колдрекс", а потом на кухне запахло изумительным пиршеством, зашкворчало, зашипело... Я почувствовала, как растворяюсь в особом блаженстве заботы. исходящей от моего мальчика. Он появился с подносом, уставленном тарелками и чашками. Повязанный по узким бедрам цветным полотенцем, с волосами, схваченными сзади резинкой, и в очках с круглыми, как на портретах Белинского, стеклами. а потом на столике, пододвинутом к дивану, расположилась сковорода с ломтями поджаренного бородинского хлеба. У нас было роскошное пиршество - сыр, паштет из утиной печенки, вкуснейшее молоко. подогретое с медом, и даже вино - горячий, благоухающий лимонными ломтиками кагор.
   - Ты разбогател. Как все быстро вышло... Или я давно болею?
   - Ты уже выздоравливаешь. Сегодня утром, прогуливаясь в твоем дворе, я хотел убить обвешанную бриллиантами старушку, заимствовав идею у Раскольникова. Но потом прогулял трех её собачек и заработал деньги. твой телефон не отвечал, но я видел. как вышел из подъезда твой муж - у него было спокойное лицо.
   - Откуда ты знаешь Сергея?
   - Я давно обхаживаю твой дом, девочка.
   На этот раз "девочка" прозвучало с блатной бравадой - Юл разыгрывал авантюриста.
   - А у меня в машине целый пакет с едой. Даже не знаю, что там. Ну-ка. тащи его!
   - Разве тебе чего-то не хватает? Не надо, Слава, сегодня я - твой мужчина. Поверь.я действительно никого не грабил, чтобы накормить и согреть тебя. У меня была от отца одна книга, которую очень хотел получить мой сосед. Вот и все. Что-то совсем не интересное про Юлия Цезаря. А у него кобель - мой тезка.
   - Мне не хватает только тебя. Скорее сядь рядом! Нельзя же уходить так далеко - этот стол - как океан!
   Юл сел рядом на диван и я прижалась к нему, слыша, как учащает удары его сердце. Юл отстранился:
   - Не соблазняй, ты сегодня больна.
   - Да, очень серьезно больна. И мне срочно требуется операция. С общим наркозом твоих поцелуев...
   ...Мы провели под сбившимися пледами и одеялами неведомое время. Бескрайнее море поцелуев, бездна ласк поглотили нас. И в этой вселенной нашей любви, казалось, не было ничего, что могло бы хоть когда-нибудь надоесть, пресытить, утолить...
   Странно, но и у бесконечности есть предел. мы отпустили друг друга, отдав себя на растерзание холоду и сомнениям.
   "Боже, что я делаю, что?.. У меня есть дом, муж... Сережа" Господи... что это? Что?" - Я сидела, раскачиваясь, сжав руками голову, и тихонько поскуливая. как человек, сраженный обстинентным синдромом. Власть наркотика иссякла - обессиленный организм подмяла под себя "ломка".
   Юл поставил передо мной телефон:
   - Звони подружке, предупреди, что остаешься у нее.
   В моем взгляде. наверно, вспыхнуло разочарование. Мне хотелось, чтобы он молил мен о вечности, настаивая на разрыве с мужем.
   - Ты же обещал, что не отпустишь меня... Правда, это было вчера. Уже немного привык к разлукам?
   - Хм... Ты ничего не поняла. Я целиком заполучу тебя, но лишь тогда, когда буду иметь на это права. Я очень гордый, Слава. Это у меня от царственного тезки. Я должден сделать так, чтобы ты никогда не пожалела о том. что стала моей... Поверь, я постараюсь повзрослеть очеь быстро. Чтобы ты не успела завязнуть во лжи, презирая мое бессилие... - Он взял мою руку, поцеловал ладонь и вложил в неё телефонную трубку. - Сегодня ты не можешь вернуться домой потому, что больна и способна натворить глупостей. Все очень серьезно, Слава. Нельзя допускать ошибок.
   Со мной беседовал мудрый, опытный "старший товарищ", которого я не могла ослушаться Мне пришло в голову лишь одно - попросить Ассоль о "прикрытии". Допустим, мы что-то отмечали и я, не рискуя сесть за руль после рюмки вина, остаюсь переночевать у подруги. Обычный случай, но в моей семейной жизни, кажется, первый. К счастью, Аська оказалась дома. Услышав мой голос, она сразу же накинулась с информацией:
   - Сергей тебя с собаками ищет. Три раза звонил, где ты? Ну, теперь это не важно. Он улетел куда-то по срочным делам. До понедельника. Поздравляю!
   - Ты все правильно поняла, Ася. Мне жизненно необходимы эти три дня! Даже не представляешь, как я тебе благодарна! - Чуть не завизжала я от радости. - Три свободных дня - это и есть целая вечность.
   - Только не забудь, он же будет звонить домой, тебя разыскивать... Скажешь, что был отключен телефон. А если позвонит мне, я доложу. что у тебя грипп и ты валяешься в горячке... - Аська понимающе усмехнулась. - Я не слишком ошибаюсь, правда?
   - Ты попала в точку. У меня было днем около 38 градусов. Естественно, добраться до дому трудно... Спасибо, Ась. Ты очень меня выручила.
   Последние слова я еле выдавила, стиснутая Юлом.
   - Невероятно - три дня! Это в три раза огромнее вечности!
   Да. он был прав, мой мудрый, сентиментальный мальчик. Я не сильна в современных физических теориях, но знаю, что время способно сжиматься и растягиваться. Теперь я ощутила это на собственной щкуре. Часы на полке тикали с усердной точностью, но как несоизмеримы были отмеренные ими мгновения! Всем известно, что в кабинете дантиста и, допустим, у кромки лазурного моря время течет по-разному. Секунды под бормашиной кажутся бесконечными, а день в пальмовой тени - мимолетной улыбкой счастья. Время, проходя сквозь нас, умеет растягиваться и сжиматься, меняет вкус, цвет, энергетический тонус, эмоциональную, информационную "плотность".
   За часы, проведенные вместе, мы узнали друг о друге все, хотя чаще всего просто молчали. Даже ькогда прерывали любовь "беседой", состоящей из взглядов, коротких реплик, прикосновений.
   Осматривая приютившее нас жилище, я увидела на книжной полке большую коробку из светлого дерева. На крышечке, в рамке резного орнамента наивно написанный южный пейзаж - пляж, прибой, одинокая пальма и надпись "Привет из Сочи! 1950 год".
   - Это семейная реликвия, подарена моей бабушке во время медового месяца. В это лето был зачат мой отец... - Юл взял из моих рук шкатулку, но я успела заметить торчащий из-под крышки кусочек бирюзового пуха.
   - А ну, покажи! - Я вытащила за кончик пальца свою утерянную перчатку.
   Юл равнодушно пожал плечами.
   - Совершенно безобидная клептомания... Ты бросила её, а я совершенно машинально сунул в карман... И, к тому же, как видишь, постоянно ношу твой шарф.
   Он действительно не расставался с приобретенным мною подарком.
   - Можешь не снимать. Я закрываю глаза на это невинное хищение.
   Зная щепетильность Юла, я смолчала о желании делать ему сюрпризы. Я хотела бы увидеть его в новом костюме и куртке, которые сама выберу, в новом доме и собственном автомобиле. Только все это он должен был заполучить от жизни сам и продемонстрировать мне, как боевой трофей. Я вздохнула, подумав о том, что слишком размечталась, и, увы, как ни восторженно воспринимаю данную нам в виде комнаты Юла материальную реальность, я все же мечтаю о её усовершенствовании. - Чертовски приятно совершенствовать свой мирок - содрать эти застойного времени обои и шторы, поставить вместо торшера с прогоревшим пластиковым колпачком нечто стильное и уютное, заливающее комнату теплым золотистым светом...
   - А это - она. - Юл открыл вытертый дерматиновый футляр и я увидела в продолговатом гнезде тускло и равнодушно блеснувшую бритву, лезвие которой тронули пятна ржавчины.
   - Убери. - Я отдернула руку. - Нет, лучше дай её мне, я выкину этого монстра. Захороню.
   - Она теперь безопасна, Слава, как пистолет Каплан, хранящийся в музее Ленина. - Юл захлопнул и убрал футляр.
   - А, кстати, где твоя пушка?
   - Надежно спрятана. Такие вещи не держат в дамских шкатулках.
   - Там держат, насколько я помню, заколку изменившей дамы сердца и её окурок, "окровавленный" помадой... - Не удержалась я от укола.
   - Теперь начала подбираться новая экспозиция - перчатка, вот это меню из кафе "Посиделки" и, увы, Слава, я намерен конфисковать твой бюстгальтер!
   - О, нет! Лучше возьми "Вольво". Автомобиль, по крайней мере, меньше. - Вцепилась я в прелестный кружевной бюстгальтер размера 4С.
   - Это мой любимый размер. Из него получатся две тюбетейки.
   мы подрались, катаясь в обнимку по дивану, до тех пор, пока наши воинственные действия не стали похожи на нечто другое. Теперь схватка продолжалась на полном серьезе и сквозь мутный свет догоравшего мартовского дня в моем сознании вспыхивали с поразительной яркостью зарисовки раннего стамбульского утра. - Шершавый теплый камень, вдавливающийся в спину, матово-сизое небо, охватившие все - от колючего татарника у моих поднятых колен до смуглых узких бедер, бешено двигающихся между ними...
   - У тебя было много девушек? - Спросила я своего мальчика.
   Раскинув руки, он возлежал в приятном забытьи, подставив теплу раскаленного рефлектора обнаженное, утомленное любовью тело. При видимой закомплексованности этот парень был удивительно раскован в интимном поведении, не делая попыток скрыть свою наготу даже за "обеденным столом". Я с удовольствием убедилась - стесняться ему было нечего. Юл, заявлявший по телефону о своей непривлекательности, был совершенством. В его гармоничном сложении удивительным образом сочеталась хрупкость и сила, тонкокостный аристократизм и мужественная мускулистость. Этого, конечно, не могли не заметить другие представительницы прекрасного пола.
   - Ты неправильно ставишь вопрос, доктор... - Пробормотал он, словно сквозь сон. - Главное, не сколько, а какие. И не реальное количество и качество, а желаемое... Я хотел нравиться сразу всем и всегда - сколько себя помню - бабкам, тетям, дедушкам, милиционерам, дворникам. Девочек стал выделять лет с пяти и для них выпендривался. как мог. Лет до тринадцати я считал себя "литературным сатиром", то есть придумывал страстные истории, не рискуя испытать свои возможности в действии... Мой первый сексуальный опыт, доктор, увы, был крайне удачен. Меня соблазнила учительница музыки, которую я называл по имени-отчеству и считал ровесницей своей бабушки. Я брал уроки на дому. Аделия Карповна была одинока. Не считая кота персидской национальности. Боже, как на неё действовал Шопен! А на меня - её тяжелые, жаркие груди, которыми я был прижат к ковру у ножек фортепиано. Вначале я немного испугался и, чтобы не подать виду, рассматривал латунные педали, отполированные её туфельками, кота, равнодушно глазевшего на происходящее... Но она что-то знала... Что-то важное, помимо музыки. Наверно, законы гармонии и этого перехода от форте к пиано... Я так увлекся, так бесновался, что не хотел потом уходить... Я многому тогда научился, в четырнадцать лет. А потом был долгий перерыв... - Юлий замолчал, не желая продолжать, но я решила сразу покончить с тайнами, намереваясь чуть позднее наградить Юла собственными откровениями.
   - Она тебя бросила?
   - Моя огненная Аделия оказалась ведьмой... Однажды, когда мы были уже готовы приступить к необязательной программе музыкального обучения, мою учительницу навестил некто. Застегивая на груди блузку, она поспешно выпроводила меня в спальню. Я затаился, боясь шелохнуться, но из комнаты доносились непонятные звуки. Никто не говорил, но шумно двигали мебель. На цыпочках я подошел к двери и прильнул к щели. Увиденное потрясло меня. Здоровенный мужик смуглой масти трахал на столе задыхающуюся от возбуждения женщину. Его спина, плечи, ноги, густо поросшие кудрявыми волосами, странно контрастировали с полным белым, обмякшим как тесто телом. Голова Адели свисала, белесые кудряшки прилипли ко лбу, глаза закатились в истоме. Но она увидела меня и позвала задыхающимся голосом: "Иди сюда, детка... Иди, посмотри, что он со мной делает... Вот, вот, вот как надо..." Она захлебывалась и, наконец, закричала...
   Я не помню, как выскочил из спальни и всадил в плечо гиганта свой маленький и тупой перочинный нож...
   Все, конечно, замяли. Я заболел чем-то инфекционным, кажется. свинкой. Уроки музыки кончились. Но когда через несколько месяцев я попытался вступить в контакт со своей сверстницей, у меня ничего не вышло...
   Я прижала его к себе:
   - Боже! Это же все легко проходит... Надо было найти хорошего врача... Или...
   - Или опытную женщину. Да, я это понял сам, почитав кой-какую литературу, и даже нашел профессиональную проститутку. То, чем мы с ней занимались, было вполне сносно с точки зрения физиологии. Но меня тошнило и от себя, и от нее.
   Потом умерла бабушка, погибли родители и на меня обратила внимание Лайза. Та, что пренебрегала влюбленным одноклассником со школы, зная свою власть надо мной...
   - И она делала с тобой почти то же, что та патологическая секс-бомба, плакавшая над Шопеном?
   - Да. Лайза растоптала меня. Но это было ещё хуже - она надругалась над любовью... Наверно, мне было необходимо пройти через все круги ада, чтобы заслужить тебя. И суметь по-настоящему оценить это.
   - Кажется, нам пора выпить. - Я поднялась к столику, прикрываясь простыней, но Юл сдернул её.
   - Не надо ничего портить, пожалуйста! Я и так страдаю от того, что не могу спрятать в свои тайники каждый твой жест, каждый изгиб твоего тела, от которого шарахается, как угорелое, мое очумевшее, больное тобой сердце.
   Обняв мои колени, он уткнулся в них лицом, не давая двинуться. С ловкостью циркачки я разлила в рюмки остатки кагора и за волосы оттащила его голову.
   - Залей тоску вином и приготовся слушать. Твоя исповедь не из разряда поучительных историй о здоровой спортивной юности. Но для истории болезни психдиспансера не тянет. К тому же я согласна - далеко не слепой, а очень мудрый рок толкал тебя ко мне. Я выпью за него, ладно? И ещё за свои неудачи. которые я ошибочно принимала за удачи судьбы. А это были лишь легкие подталкивания под зад - к тебе. К тебе, мой мальчик...
   Я рассказала о неудавшемся романе с Аркадием и дружбе с Сергеем. О том, что была благополучна и счастлива с мужем до того момента, как не встретила на теплоходе свою первую любовь. Неосуществившаяся близость с Аркадием, затеянный им странный флирт зародил подозрения, что мое существование пресновато и за его надежной позолоченной рамкой есть нечто, способное всколыхнуть какую-то иную, скрытую волну жизни, какие-то неведомые острые, пряные её ароматы.
   - То, что я сейчас расскажу тебе, наверно, лучше держать при себе. Я поделилась своей постыдной тайной с бывшей коллегой, психоаналитиком, знающим толк в подобных делах. Я была уверена, что это болезнь.
   Юл насторожился, приготовясь высмеять мои признания, но когда я закончила мое повествование, его лицо стало таким далеким и незнакомым, что я пожалела о своей откровенности. Дура! Ведь знала же - всем своим опытом врача и женщины, что далеко не всякая правда должна подлежать огласке, и что даже очень близкий человек не способен зачастую понять то, что способно унизить его гордость.Юл стал смущенным и зажатым. Быстро натянув свитер и брюки, он вышел на кухню и я слышала, как бежала в стакан холодная вода. Вернулся с новой бутылкой вина:
   - Тебе налить?
   - Нет. Все это ушло в прошлое, от которого я совершенно свободна... И освободил меня ты... Я стала работать в Службе доверия, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей и преследовавшей меня... - Я на секунду задумалась, стоит ли договаривать, и завершила признание. - ...от преследовавшей меня сексуальной неудовлетворенности... Регулярная, размереннафя супружеская постель, чувство родственной близости и дружеского доверия, связывавшей меня с Сергеем, способны дать иллюзию счастья... Нет - настоящее счастье его покойную разновидность...
   - А для настоящего не хватает приключения, остроты, риска... - Жестко дополнил Юл. - Значит я - это и есть приключение. Острая приправа к диетическим деликатесам мадам баташовой.
   - Ты умеешь быть жестоким. - Я поднялась, взяв одежду. - Надеюсь, это не самое сильное твое чувство. Позвони, когда победит то, о чем ты декларировал чуть раньше - любовь и сострадание.
   Он поймал меня за руки, и так стоял, опустив голову, не в силах посмотреть мне в глаза.
   - Я патологически ревнив... - Хрипло признался он. - И сейчас думал, как разыскать в Стамбуле этого парня и убить его...
   - Парня - ни имени, ни лица которого мне не дано было узнать. - Я усадила его на диван, шепча в щеку: - Пойми, это был всего лишь символ, знамение... Предвестник того, что в моей жизни должен появиться ты, а я не должна этому противиться... Ведь все считают меня пресной и сдержанной женщиной...