Бояджиева Мила. Круиз 'Розовая мечта'

   Вдруг он резко остановился, прислушиваясь, и дернув меня за руку, повалил на землю. Я пыталась вырваться, но ладонь парня закрыла мой рот и он всем телом прижал меня к колючей траве. Я услышала, как совсем близко проехал автомобиль и даже обрывки гортанной речи. А потом воцарилась тишина - за кустами шуршала. попискивая. какая-то птица и очень громко, словно усиленное динамиками, колотилось рядом с моей щекой сердце парня. Я исподволь, снизу вверх посмотрела в его лицо и снова ничего не разглядела толком. Лишь смутное ощущение напряжения и юности, исходящее от молодых животных. Лет шестнадцать-семнадцать - нежная смуглая кожа с тонкой полоской редких усов, почти девичья длинная шея с пульсирующей жилкой и длинными прядями спутанных смоляных волос. От него пахло овцами и молоком, а ещё горькой полынью, растущей здесь в изобилии.
   Я попыталась освободиться и парень отпустил меня, подтолкнув к краю площадки, на которой мы прятались. Прямо под склоном холма изгибалась петля проезжей дороги. Дорога спускалась вниз, к хорошо различимым уже вдали городским постройкам. А ещё дальше угадывалась в лиловатом мареве гладь теплого моря.
   Парень указал пальцем в сторону города, а затем ткнул в мою грудь: "Polis! Polis!" - "Полиция". - Он хочет, чтобы я обратилась в полицию, поняла я и утвердительно кивнула головой - "Yes, yes".
   Попробовала подняться на ноги и громко ойкнула - похоже, в стопу впилась заноза. Присев на большой плоский камень, я рассмотрела ногу и ужаснулась - даже сквозь слой серой пыли проступали кровавые ссадины, а стопа вспухла и пульсировала, словно обваренная кипятком.
   Короткая фраза парня прозвучала вопросительно, я подняла глаза и увидела его побледневшее лицо с горящими глазами.
   - Что? - спросила я и замотала головой, обозначив непонимание. Но тело хорошо поняло этот взгляд, в виски ударила горячая волна: ясно, спаситель молил о плате. Не требовал, а молил, хотя мощь его желания не оставляла никаких сомнений. Он дрожал, зрачки превратились в черные, помутненные страстью омуты.
   Я отрицательно мотнула головой, парень приблизился и, взяв меня за руку, развернул к себе локоть. Кровь на длинной ссадине ещё сочилась, проступая алыми бисеринами сквозь корку подсохшей грязи. Я не успела и глазом моргнуть, а парень по-звериному зализывал мою рану. Его ладони оказались очень горячими и в каждом пальце, сжимавшем мое предплечье, пульсировала кровь. Эти ритмичные, убыстряющиеся удары передались мне, наши взгляды встретились и не расставались до того мгновения, пока я не осознала, что принадлежу ему, а охватившее меня блаженство и есть блаженство физического слияния.
   Позхже я находила множество объяснений тому, что испытала нечто не похожее на все испытанное раньше по мощи и "букету" наслаждения. Уж слишком много эмоций было разбужено в эти странные дни, слишком обнажены нервы, спутаны и смятены мысли. Нечто первозданное, живописное, всепоглощающее высвободилось из пут "цивилизованного разума", скованного кодексом норм и правил. Торжествовало тело - бурно и ненасытно празднующее свое освобождение.
   Под светлеющим лимонно шафрановым небом, среди истомленных жаром камней и трав, на ложе ноздреватого шершавого камня я испытала то, о чем и не подозревала ранее. Мой мальчик - мой неистовый, дикий мальчик так и остался незнакомцем, ни имени, ни лица которого мне не дано вспомнить...
   Нас вывел из любовного транса отдаленный вой сирены. Выглянув вниз, мы увидели две желто-голубые машины с синими мигалками и зажженными, несмотря на утренний свет, фарами. Мы снова посмотрели в глаза друг другу и парень слегка оттолкнул меня, сказав что-то коротко и властно. Я сделала несколько шагов по тропинке вниз, навстречу своему спасению и резко остановилась Нет! Я не могу уйти так! Уйти от того, что произошло.
   - Эй, как тебя зовут? - крикнула я. обернувшись.
   На площадке никого не было. Да разве он мог бы понять русский?
   В полдень в аэропорту Шереметьево меня встречал Сергей. Мы обнялись и я долго простояла так, промочив слезами его пуловер, а он - сжимая за моей спиной букет золотистых хризантем.
   - Будет, будет тебе, дорогая... Ну, перестань, Бубка!
   - Это было так... так...
   - Не надо. Я все уже знаю. Ну? - Он с улыбкой посмотрел в мои испуганные глаза. - Будем считать это забавным приключением, перепавшим "везунчикам" сверх туристической программы.
   Дома нас уже ждала Ася, накрывавшая праздничный стол. Вдвоем с Сережей, заставляя меня беспрестанно жевать, они наперебой рассказывали "страшный детектив" - то, что произошло в Стамбуле.
   Хозяин ресторана "Тропакис" оказался в сговоре с бандитами, которые похитили нас с целью выкупа. Зная, что наши кавалеры - люди весьма состоятельные, они отпустили их, оставиви дам в качестве залога. Бандиты требовали сохранения тайны сделки. Аркадий рано утром снял необходимые деньги в стамбульском филиале банка и лично отвез выкуп, получив взамен Ирину и Асю.
   - И что тебя дернуло устраивать этот побег! Самодеятельность, как в пионерлагере! - Возмущалась Ассоль. - Я же говорила ей, - она повернулась к Сергею, - сиди, не рыпайся. Мужчины справятся сами.
   - Ох, и задала же ты нам всем жару! - Покачал головой Сергей и я увидела, как ввалились его глаза и посерело лицо.
   - Не спал, да? - Повисла я на его шее, гладя виски, лоб.
   - А ты как думаешь? Сообщают: ваша жена исчезла. Осталась в руках захватчиков. Мы подняли на ноги все наши тамошние службы, полиция вела широкий поиск в указанном районе... Но то ли они что-то спутали, то ли мы...
   - Аркадий не мог перепутать - он не первый раз был в том доме в горах, а сарай, где нас прятали, находился где-то поблизости. - Вмешалась Ася.
   - Теперь не важно! Вот тебе награда за непослушание, Бубка! - Сережа легонько щелкнул меня по носу. Изголодалась и нога распухла.
   - Ерунда. Там очень колючий кустарник и какой-то ядовитый бурьян. Удивительно, что я вообще цела.
   - Ну, относительно. - Аська покосилась на квадратики пластыря, украсившие мои конечности. - Да ещё губа разбита... Они били тебя?
   - Да нет! Что за фантазии, Асса! Протянули в темноте кувшин с водой я и врезалась...
   - Вот за это мы и выпьем. За гуманность террористов, оперативность моих друзей, помощь турецких коллег... А главное? - Серж вопросительно посмотрел на нас. - Главное, за то, что у меня совершенно необыкновенная жена. Слава отнюдь не голословно декларирует своим пациентам, что человек сам хозяин своей судьбы. Свою свободу она завоевла собственными руками.
   "И своим собственным телом..." - чуть не добавила я, вовремя сдержавшись.
   Подчиняясб скорее интуиции, чем доводам рассудка, я решила сохранить мое приключение в тайне. Не та ситуация, чтобы хвстаться. К тому же - Серж способен мстить за поруганную жену и мне самой будет не легко забыть то, что необходимо поскорее вычеркнуть из памяти. Но было ещё что-то в моем стремлении сохранить тайну - нечто, пока ещё не совсем осознанное.
   В первую ночь после возвращения я легонько отстранила сопящего рядом с вполне определенными намерениями мужа:
   - Извини, милый, мне надо прийти в себя.
   А на следующее утро поспешила сделать анамнез - мало ли какую инфекцию вывезла из овечьего сарая. И никак не могла поверить, что все оказалось чисто. Как может быть чисто в такой грязи? - думала я о брызжущем слюной старике. Эпизод с пареньком я вспоминать себе запретила - спрятав в самый потаенный угол сознания. Не стала разбираться, что означала для меня вспышка внезапной чувственности - сувенир, неожиданно полученный от жизни, или беда?
   Я бродила по своему нарядному, комфортабельному дому, выискивая хозяйственные огрехи, и яростно принялась за наведение идеального порядка, к которому никогда особо не стремилась. Серж застал меня, взмыленную, курсирующую от стиральной машины к пылесосу. В духовке подрумянивался пирог с абрикосами.
   - Вот это запах! Вот это жизнь! - Подхватив меня, закружил по комнате Сергей. - Ну, кто оказался прав? Утомлденная роскошным прозябанием, Бубка едва дождалась момента, чтобы ухватиться за свой любимый пылесос!
   - Ты прав и ты - самый лучший! - прижалась я к мужу.
   ...Лежа ночью под боком Сергея, я думала, что самое дорогое на этом свете - покой и уверенность в ближнем. Наша любовь была столь привычной, дружественной, даже родственной, что плакать хотелось от умиления. Мой Серж - замечательный мужчина, не устающий доказывать мне это уже четырнадцать лет. В прошлом году Софка, посмотрев старую кинокомедию "Невезучие", радостно сообщила, что папа - вылитый Депардье. И вправду - добродушный увалень с крупным носом и густыми русыми волосами, которые все еще, по своей "бандитской" привычке, Сергей никогда не стриг коротко. А глаза карие, очень внимательные, с той мужской искоркой, которая заставляет женщин волноваться. Правда, не быстро я все это тогда разглядела... Ведь был Аркадий, предназначенный мне судьбой...
   - Детка, а ты давно знала, что Тайцев едет в этот круиз? - Спросил неожиданно Сергей.
   - Ой, я думала, ты давно спишь. Дышал так тихо.
   - Я всегда тихо думаю. А сплю шумно.
   Я приподнялась на локте, заглядывая в его лицо. Сергей лежал на спине, закинув за голову руки и внимательно следя за светлыми бликами на потолке. Качающаяся у фонаря за окном ветка устроила настоящий театр теней: "светлые" и "темные" гоняли друг друга из угла в угол, не одерживая победы.
   - А что ты думаешь? - Попыталась я увильнуть от прямого ответа. - Да все никак не пойму, кто же из нас в победители вышел - вот что...
   Мне осталось только приэжаться к нему и горячо шептать, как я люблю его, только его. Что так было, есть и будет Мы скрепили это маленькое перемирие любовью, дарящей, как сегда, покой и уверенность в том, что мы замечательная пара.
   Глава 12
   - Владислава, так не поступают с друзьями. Не знаю, что там у вас произошло, но я его впустила. Он ждет в столовой. Между прочим, приходит уже в четвертый раз. - Сообщила мать официальным тоном и вышла из моей комнаты.
   После неудачного свидания с Аркашей прошла неделя. Все это время я провалялась нечесанная, носом в стену, тайно ожидая его визит. И вот - он здесь! Пришел в четвертый раз. Рывок к шкафу, к зеркалу - натянут новый голубой свитер, взбиты щеткой отросшие до плеч волосы... Я чуть касаюсь помадой губ и прыскаю на шею духи, а затем, томная и несчастная, выползаю в столовую.
   - Ты?! - Мои губы вздрогнули от негодования и злости - у окна стоял Сергей.
   - Не надо шуметь, Зинаида Егоровна работает. Может, немного прогуляемся?
   - Там дождь.
   - А мы не долго.
   мы вышли в дворовый сквер - осеннюю унылую серость посыпал мелкий дождик.
   - У меня скоро дежурство в милиции. Поэтому разводить сантименты не буду. Скажу только то, что обязан. Иначе ты не поймешь.
   Сергей поднял воротник куртки и подтолкнул меня к стволу ветвистого ясеня. Тусклый свет, пробивающийся сквозь канареечную листву, напоминал о солнце. И о том долгожданном, что так и не случилось в моей жизни этим летом.
   - Я знаю точно, что люблю тебя. Как хочешь понимай, но для меня это важно. Важнее всего на свете. - Это первое. - Сергей смотрел в сторону, голос его звучал равнодушно, даже, пожалуй. слишком. - Второе - Аркадий был моим другом, но даже ради этого я не могу позволить ему совершить подлость... Третье... Важно, чтобы ты поняла - первое и второе - разные вещи. Я любил бы тебя и без соперничества Аркаши, а ему набил бы морду, даже если бы застал в постели накануне свадьбы с посторонней девчонкой.
   - Поняла. Моральный кодекс бывшего бандита6 выбивать зубы лучшему другу за то. что он больше нравится женщинам.
   - Ты все поняла, только притворяешься, потому что злишься... Иди быстрей домой, а то простудишься. и подумай, как бы поступила на моем месте - умненькая-благоразумненькая девочка Слава. - Он широко зашагал к арке, полной сквозняка, подставляя мокрому ветру свою упрямую лобастую голову.
   ...В октябре выпал первый снег. У нас в институте закрутились практические занятия. Толька Кравцун с параллельного курса пригласил меня в кафе "Крымское", где мы ели пельмени и даже танцевали, опьянев от кислого "Рислинга". Он проводил меня домой и что-о шептал, обнимая в затхлом мраке подъезда. Я не шарахалась, но целоваться с ним не стала, просто так, из принципа. А ещё потому, что видела на стене выцарапанный двушкой телефон Сергея.
   Над словами Сережи я думала, но выводы меня не очень-то радовали. Признание в любви, прозвучавшее довольно кисло, не вдохновляло, а то обстоятельство, что я вовремя была вырвана из лап соблазнителя - Аркаши, все ещё вызхывало сожаление.
   Сергей позвонил в конце ноября, чтобы попросить меня о помощи.
   - А что, если ты взглянешь на одного моего подопечного паренька. Я не Корчак, да и ты пока не Зигмунд Фрейд, только кажется мне, с ним не все гладко. Просто полсушай треп и скажи, что думаешь.
   Я согласилась и после занятий в институте прибыла на место работы Баташова. В детской комнате районного отделения милиции было вполне уютно эстампы на стенах, облицованных пластиком "под дерево", цветочки в напольных кашпо и зеленые шелковые шторы на окнах. Так что почти не заметно решеток.
   Я ожидала почему-то увидеть баташова в милицейском мундире, но он выскочил ко мне какой-то взъерошенный, в джинсах и потрепанном свитере. А густые русые волосы до плеч вовсе не соответствовали представлению о наставнике малолетних преступников, как и царапина на лбу.
   - Извини, я чуть задержался. Понимаешь - часы стащили. - Он с каким-то радостным удивлением потер запястье. - ну, просто виртуозы!
   - Да ничего. Я свободна... А ты что - всегда в такой "форме"?
   - Ай, сегодня такой день. По чердакам с ребятами лазали с целью выявления следов неформальных группировок. Ну, и размялись слегка... - Он коснулся ладонью лба и я только тут заметила, что кроме ссадины под длинным вихром багровеет хорошенький фингал.
   - Может, тебе компресс сделать? Здесь есть аптечка?
   - Смеешься, что ли... ты вот что - посиди за дверью, там никого сейчас уже нет и со стороны послушай. Понимаю - это совершенно непедагогично, но ,боюсь, Сашка при тебе такие кренделя начнет закручивать, хоть прямиком в Ганушкину отправляй.
   - Боюсь, в подобных случаях я не смогу быть экспертом. У меня ведь специализация только началась. И кроме условных рефлексов по теории Павлова я мало в чем разбираюсь. Но кое-что почитывала самостоятельно. И в психушке, конечно, не раз была.
   - Тогда ты человек закаленный. Давай за дверь, сейчас его приведут. Будем чай пить и обсуждать классическую литературу. - Сергей вытолкал меня в соседнюю комнату и не плотно прикрыл дверь.
   В этой каморке все было поскромнее, зато у каждого из четырех письменных столов, стоящих впритык, замер обшарпанный несгораемый шкаф. На все это подозрительно взирал в плной тишине классический портрет Дзержинского. Интересно, почему они засунули его в это невеселое помещение?
   - Сергей Алексеевич, вы что, сегодня дежурите? - Раздался за дверью нежный девичий голос.
   - Что ты тут делаешь, Полунина?
   - Отчим опять бухой приполз. Пристает. Прогуляться вышла. Вот, Достоевского читаю...
   - Эльвира, очень тебя прошу, погуляй в скверике. У меня сейчас серьезный разговор. С Сашкой Чекмаревым.
   - Ой уж, - серьезный! Да с этим хануриком только психам беседовать... А мне о Раскольникове с вами поговорить надо... Что это у них с Сонечкой вышло, любовь что ли?
   Я заглянула в щелку - уж очень заинтересовала меня поклонница Достоевского. Прямо на уголке письменного стола присела долговязая красотка, наивно "не замечая", как вздернулась чуть не до трусов её черная юбка из блестящего кожзаменителя. Сергей, нагнулся, копаясь в нижнем ящике и достал пару чашек в красный горох и пачку "Земляничного" печения. Увидев предназначенную ему "картинку" с очаровательными ножками, он поднялся:
   - Давай, давай, уматывай, я сегодня не принимаю. Не заставляй применять силу...
   Девушка захохотала, закинув голову с длиннющии "конским хвостом". Звякнули многоэтажные металлические клипсы. Несмотря на театрально чрезмерный грим, её мордашка показалась мне очень хорошенькой. Нет, просто красотка, не хуже Риты, если бы, конечно, за неё взялся бы какой-нибудь профессор Хиггинс. И эти волосы - роскошь! Вместо того, чтобы подчиниться оттесняющему её к выходу Сергею, куколка выпятила грудь и закинула ему на плечи руки.
   - Я только и жду, когда вы, Сергей Алексеич, силу примените... Говорят, её у вас на всех хватит...
   - Я не шучу. Аудиенция окончена. Что это ты сегодня такая взволнованная? Неужели Достоевский подействовал? Или накурилась чего?
   Девушка скривила губы в презрительной усмешке:
   - Значит, Элка Полунина только под кайфом может о настоящей любви мечтать! А если я от тебя родить хочу? Если я по-серьезному? - Она стояла в дверях, готовая броситься на Сергея, как Матросов на амбразуру. Осатанелая решимость блестела в её глазах и огромные, прямо с горошину слезы покатились по щекам.
   - Уйди, Эльвира, пойди отдышись. После поговорим. - Устало вздохнул Сергей.
   - Зубы мне заговаривать будешь? Как малолетке сопливой. Мне в декабре шестнадцать стукнет. Вот я и решу свою судьбу самостоятельно. К трем вокзалам пойду стоять, либо яду нажрусь, как моя маманя от страстной любви делала!
   Я открыла дверь:
   - Извините, мне надо выйти, а на окне там решетки.
   Сергей схватился за голову, а девица выскочила в коридор, чуть не сбив плюгавенького мальчонку лет двенадцати.
   - Меня старший сержант Витухина к вам прислала. Для вечерней исповеди. Иначе, говорит, применит ко мне строгие меры.
   Мы переглянулсь. И, кажется, паренек что-то смекнул.
   - Ну, я так и думал, что ошиблась Витухина. У вас дежурство по средам и пятницам, а сегодня Вторник.
   - Что это ты больно кислый сегодня? Присядь, если не торопишься. Предложил мальчишке Сергей и представил его мне. - Александр Чекмарев человек, проходящий сквозь стены. Уникум, недооцененный сторожем магазина, заставшего поздней ночью замечательного гостя. Александр был захвачен на месте преступления с полотенцем и мочалкой.
   - Так это хозяйственный магазин? - Уточнила я.
   - Радио - и телеаппаратуры. Но ведь я помыться хотел. Только стену перепутал... - Объяснил Саша. - Сергей Алексеевич подтвердит, что за соседней стеной баня. А я малость в пространстве не сориентировался.
   - Не баня, а душевая комната, относящаяся к детскому саду, если уж быть точным. А Александр Чекмарев из детсадовского возраста давно вышел, ему скоро пятнадцать стукнет.
   - Это я расти перестал, как толькуо сквозь стены ходить начал. Большая потеря энергетики. На укрепление организма не хватает... А нужны мне эти стены фиговы... Хорошо, если кирпич, а когда бетон с металлоарматурой попадается... - Обратил он ко мне взрослое печальное лицо.
   - Что, кости ломит? - Посочувствовала я.
   - Зря вы, девушка, мне не доверяете. А вот проснетесь когда-нибудь ночью, а Саша Чекмарев возле вашей постельки стоит, глазками моргает. Вы в блочном или кирпичном, если не секрет, проживаете?
   - Может, чайку? У меня уже кипяток готов. - Предложил Сергей, кивая на запотевший электрочайник.
   Мы мирно попили чайку, обсуждая достижения науки в области электроники. Я никогда не встречала вундеркиндов, но Саша тянул именно на это звание. Много позже, когда компьютерные чудеса стали реальностью, я часто думала, что уже слышала об этом от худенького мальчика, пьющего чай вприкуску с рыхлым рафинадом, да к тому же, из блюдечка - в старо-купеческой манере.
   Частенько потом мы с Сергеем возвращались в этот вечер, ведя от него отсчет нашей общей истории. Тогда я впервые разглядела его - прочного, надежного, по-хозяйски управляющегося в казенных милицейских апартаментах. Увидела взгляд Саши, искоса бросаемый на Сергея за поддержкой и одобрением. И с удивлением установила, что глаза у баташова карие, а вовсе не голубые, как мне раньше казалось. Впроченм, ещё позже, когда мы валялись на крупной гальке крымского пляжа, где протекали блаженные дни нашего "медового месяца", стало очевидно, что радужка устремленных в облачное небо серегиных глаз цвета глинисто-зеленого армейского мундира, т. е. - хаки.
   - Быть тебе офицером, Баташов. Не отвертишься. - Вздохнула я, зная уже, что вопрос о распределении мой муж решит по-совести, то есть пойдет служить в МВД.
   Всего двух недель не дотянула до нашей свадьбы Шурочка - Александра Матвеевна, работница пищеблока 28 интерната. Мать Сергея - большая грузная женщина, никогда не вспоминала своего исчезнувшего после рождения мужа и не жаловалась на свою судьбу. Вопреки представлениям и женщинах её комплекции и профессии Шурочка отличалась редкой тихостью и покорностью. Разговаривала Александра Матвеевна чуть ли не шепотом, а когда обращала к сыну блестящие коровьи глаза, казалось, что она молится - столько восхищения и нежной грусти было в её любви к сыну. Она словно стеснялась, что этот добряк, умница и богатырь должен называть её матерью.
   Сергей узнал, что у Шурочки рак, и к тому же неоперабельный, в момент нежнейшего зарождения нашего романа. Однажды, после долгого хождения по московским переулкам, измученные какой-то недоговоренностью в наших отношениях, мы поцеловались - мимолетно, но очень серьезно. Это как-то сразу изменило характер дружеских прогулок - из "славных пацанов" мы превратились в лирическую пару, озабоченную поисками мест для обьятий и поцелуев. Сентябрь выдался по-настоящему золотым. бульвары, скверы и парки, все в летающих паутинках, шуршащих листьях, бледных солнечных зайчиках, проникающих сквозь редеющие кроны деревьев, были окутаны возвышенной прощальной грустью.
   Мы зачастили в кинотеатр повторного фильма, откуда потом проходили бульварами то до Кропоткинской, то от серегиного двора, не уставая "отмечаться" с воровскими, сладкими поцелуями в каждой подворотне.Александру Матвеевну положили в больницу с приступом почечных колик. На третий день сыну сообщили, что мать спасти не удасться - опухолью поражен весь кишечник и даже тазобедренные кости.
   - Не может быть, она же такая полная... И никогда не жаловалась... Пробовал опротестовать приговор Сергей. Да, она действительно никогда не жаловалась...
   Мы пришли в больницу с кучей еды, заботливо настряпанной шурочкиными подругами-поварихами. Она радостно, как ребенок из подарочной коробки, извлекала пакеты и судочки.
   - Это Маришкины "журавлики", с изюмом. Она их только по праздникам выпекала - так мы всю смену слюнки глотали... А Валька харчо сделала и котлеты киевские - это только для свадьбы годится... - Шурочка бережно завернула принесенные нами продукты и сложила обратно в сумку. - Возьмите с собой, детки. У меня от этих лекарств комок в горле, ничего не лезет. Вот выйду отсюда, настряпаю вам королевский пир... Она робко взглянула на сына. - Определились бы вы, что так по дворам мотаться. Я вам комнату отдам, а сама в интернат переберусь, там одна подсобка пустует. Заодно и ночным вахтером подработаю. Деньги-то в семье нужны.
   Мы согласно кивали, радуясь тому, что Шурочка размышляет о будущем.
   За две недели она похудела вдвое, обвисшая кожа превратила её в старуху. Нянечки так и называли её "бабуля". Сорок пять, конечно, возраст, но чтобы прощаться с жизнью... Это уж слишком.
   Я знала, что со дня на день начнется самое страшное - мучительная агония, уколы обезболивающих наркотиков, постоянное полузабытье. Поэтому и предложила:
   - Сережа, прихвати паспорт, завтра пойдем заявление в ЗАГС подавать. Может, ещё успеем
   Он посмотрел на меня как-то ошалело и сжал руку:
   - Спасибо, Бубка. Ты настоящий друг.
   Я думаю, он боялся расплакаться, потому и зашагал от меня прочь - руки в брюки, голова втянута в плечи - самая что ни на есть хулиганская походочка. Да ещё саданул ногой детский мяч, выкатившийся на бульварную дорожку. А вслед понеслось - "Шпана чертова! Сажать всех надо..."
   На следующий день мы явились к Шурочке с цветами и рассказом о поданном заявлении. Она опустила бледные, отекшие веки и долго молчала, не двигаясь, и не смахивая слезинок, побежавших к вискам. А потом улыбнулась сквозь всхлипы:
   - Извините, дорогие. Давно не плакала.
   И ещё лишь раз нам удалось увидеть её улыбку.
   - Ой, всегда издалека слышу, как наш бубенчик разливается! - Шурочка сидела, облокотясь на подушки, - причесанная, в новом, недавно купленном для неё халате. - Садитесь,детки. Я для свадьбы меню составила. Передайте Марине, она все как надо организует. Скажет, что покупать, и девчонок проинструктирует... Я ведь пока у плиты долго не продержусь...
   Мы чересчур бойко и горячо обсуждали составленное меню, гадали, где и что достать, замечая, как постепенно гаснет и вроде как-то отступает в тень Шурочка. Веселая медсестра быстро сделала обезболивающий укол и кивнула мне6
   - Ну, теперь баиньки. А вам, молодежь, погулять пора. На воздух, ступайте на воздух - там дождичек грибной - ну, просто загляденье!
   - Сережа, ты уж не забудь Надьке напомнить, чтобы она о Женечке не забыла. Оголодает ведь без меня пацан. Жалко.
   Это была наша последняя встреча и последняя воля Шурочки. Очень она переживала за своих интернатских ребят, которых втихаря подкармливала. Знала, что не каждый за себя постоять может, не всякий, вроде Сережки, кулаком за правду махать будет.