Страница:
Что-то зашуршало возле самых его ног.
Белка.
Та самая.
Всё-таки я сплю, подумал Клеммен обречённо. Даже если предположить, что белка сошла с ума и отправилась сюда, ей потребовались бы многие недели, чтобы достичь Меорна.
— Это всё, что у меня есть, — он присел на корточки, протягивая зверьку несколько подсохших кусочков хлеба. К его удивлению, белка не обратила на угощение внимания; взамен вскарабкалась по коленям (хорошо, ткань штанов плотная) и, ловко забравшись на плечо, старательно обнюхала лицо.
Проклятие, какие острые когти, подумал Клеммен, стараясь не шевелиться. Если белка перепугается, может причинить нешуточные раны.
Он скосил глаза, встретился с белкой взглядом… и показалось, что в глазницах её не крохотные блестящие бусинки, а кроваво-красные, тлеющие огоньки. Клыки белки выросли до невероятных размеров, вот-вот вопьётся ему в шею…
Разумеется, ничего такого не было. Померещилось.
Белка удовлетворилась обследованием и, соскочив последовательно на колени, руку и ладонь, канула в траву.
Не забыв прихватить один из кусочков хлеба. Когда Клеммен это обнаружил, не смог удержаться от смеха. Вытирая выступившие на глазах слёзы, он посмотрел на левый локоть… и тут же перестал смеяться.
Проверил оба камня, укреплённые на локтях.
Проверил тот, что был на шапочке.
Мертвы. Выключены, невосприимчивы. Когда это случилось? Сам он этого не делал. Как такое могло случиться? Ну и нагоняй будет…
И где белка?
Нет её. Впрочем, поди заметь её в такой густой траве.
Когда солнце выглянуло из-за частых зубьев леса, усталость навалилась на Клеммена. Он не спал целые сутки. Кроме того, предстоит выслушивать недовольного Д.
Венллен, Лето 53, 435 Д., утро
— Всё в порядке, — Д. подозрительно посмотрел на все три камня. — Не беспокойся, я вижу, что ты их не выключал.
— А теперь — спать, — приказал он. — Вот, пока отдохнёшь у меня… поднимешься на третий этаж, — тяжёлый кусочек чёрного камня лёг в ладонь Клеммена. — В городе тебе появляться нельзя. Ни о чём не беспокойся. Все твои вещи уже там.
Я повиновался, словно в тумане. Трудно было представить, что несколько часов назад я был невероятно бодр и готов на всё. Чёрный камень, едва я сдавил его пальцами, открыл передо мной Ворота ; шагнув в них, я оказался в полутёмной зале неизвестного мне замка (неплохо Д. устроился!)…
Всё это я воспринимал урывками. Помню, что поднялся по дальней лестнице на третий этаж, отворил первую попавшуюся дверь и увидел… почти точную копию своей спальни. Кровать! Наконец-то! В камине тлели угли, в комнате было невероятно уютно.
Едва хватило сил раздеться.
Во сне меня преследовали стаи белок, каждая вдвое выше человеческого роста. Глаза у них горели всеми цветами радуги. Завидев меня, гигантские грызуны принимались мчаться в мою сторону, хрипло смеясь на многие голоса…
Где-то под землёй, Лето 54, 435 Д.
Я так и не узнал, где мы находились. Понимал только, что довольно глубоко под землёй. Полкилометра, минимум, а может быть, и километр. Окружающие скалы давят почти физически, заставляя почувствовать глубину, осознать собственную ничтожность. Словно я — муравей в огромном, величиной с дом, заброшенном муравейнике. Под землёй перестаёшь ощущать себя властелином мира.
— Так-так, — послышался голос из темноты. — Ну что же… Очень приятно… очень, очень приятно…
Полумрак вокруг; если закрыть глаза, можно представить себе комнатку, где жарко горит огонь в камине, возле которого я сижу, в кресле, до пояса укутанный пледом. На самом деле я сидел на жёстком и неудобном стуле. Действительно, тепло. Только камина нет.
Не помню, каким образом оказался здесь. Д. провёл меня сквозь Ворота , а портал может вести куда угодно. Хоть на луну. На любую.
Лицо собеседника оставалось в тени; это напомнило видение, случившееся возле Камня. Теперь-то я не сомневаюсь, что видел Меорна, хотя не сохранилось ни одного его изображения. Забавно, правда? У большинства божеств существует много обликов, зачастую известных в мельчайших деталях. А Меорн — бог без лица. Таких немного. Меорн — местное божество, не имеющее силы за пределами владений города, названного в его честь.
Да, это так, но… Но во славу Меорна проводятся праздники; к Нему спешат, чтобы стало легче на душе… не зря, наверное. Иначе не ходили бы! Что же он хотел сказать мне? Непростой вопрос. Боги избегают открывать будущее, не любят говорить простыми словами. Есть несколько предположений, отчего. Но лучше не ломать голову над тем, почему , а подумать, с какой целью .
…Я очнулся от воспоминаний неожиданно. Понял, что ко мне обращаются. И не кто-нибудь, а один из тех двух мастеров, которые были в состоянии полностью менять облик любого из живущих на Ралионе. Во всех аспектах. Навсегда. Признаться, я в это мало верил в тот момент.
— Расскажите о своих друзьях, — услышал я из темноты и услышал звук, напоминавший звяканье металла о металл. Мне отчего-то померещились хирургические ножи, иглы и прочие орудия пыток, которые по недоразумению называются врачебными инструментами.
Впрочем, когда его ладонь прикоснулась к моему лицу, в ней ничего не оказалось.
— Расскажите о ваших друзьях, — повторил мастер. — Не надо напрягаться. Больно не будет, обещаю.
— Я не очень хорошо её знаю, — начал я, совершенно не представляя, что собираюсь сказать. — Честно говоря, не знаю, могу ли надеяться на то, что мы друзья. Но, кроме неё нет людей, ради которых…
Слова произносились словно сами собой. Я ещё подумал, что напрасно беспокоюсь. В конце концов, что он может знать обо мне? Я ведь могу рассказать всё, что угодно. Но в том-то и беда, что я не мог позволить себе рассказать что угодно об Андари. Хорошо ещё, не произнёс её имя…
Всё это время мастер ходил вокруг меня, изредка прикасаясь к моему лицу то пальцами, то тампонами, смоченными травяными настоями (судя по запаху), то чем-то холодным и металлическим. Больно не было; лишь немного стягивало кожу в тех местах, на которые попадал настой. Признаться, я не ощущал, что моя внешность меняется. Всё походило на розыгрыш.
— Расскажите о ваших родителях, — попросил мастер, когда стало ясно, что об Андари я не скажу более ни слова. Я вздрогнул, заслышав эти слова, и он тут же добавил: — То, что сочтёте возможным. Вам нельзя молчать. Рассказывайте. Не хотите о родителях — говорите о ком угодно.
Сказано было столь категорично, что я подчинился.
— Вот так, — произнёс он удовлетворённо, и в комнатке стало светло.
В комнатке! То оказался зал: каменные своды встречались в пятнадцати метрах над головой, а до ближайшей стены было не менее сорока шагов. Как же так? Я точно помню — когда приоткрылась дверь, то я не сделал и пяти шагов, как наткнулся на тот самый стул, на котором сижу.
Теперь я увидел самого Мастера. Имени своего он не называл, и это не казалось обидным (хотя моё-то ему известно). Он оказался человеком с бледной, почти прозрачной кожей и такими же белёсыми волосами. Похож на растение, выросшее и чудом выжившие в полной темноте. Так, наверное, и было — человеку не положено жить под землёй.
Он носил очки. Массивные, с непроницаемыми чёрными стёклами. Мастер улыбнулся (отвести взгляд от его лица было трудно) и жестом велел встать.
— Повернитесь, — добавил он. Я повиновался… кстати, куда делся стул, с которого я только что встал? И и один из индикаторов никак не сообщил о магии. Включая треугольник. Я по-прежнему не замечал его присутствия, как и в ту ночь, у Камня.
Я рискнул посмотреть на собственные ладони. Ничего не изменилось. Прикоснулся к лицу… к носу, щекам, к ушам, чтоб их… Ничего не изменилось!
— Ничего не понимаю, — произнёс я совершенно искренне.
— Так и должно быть, — ответил Мастер, усаживаясь в неведомо откуда взявшееся кресло. — Вы сами увидите изменения в последнюю очередь. Сейчас пройдите вон за ту дверь, в Солнечную комнату. Там разденетесь и постоите минут пятнадцать.
— Погодите… совсем раздеться?
— Совсем. И закрыть глаза. Свет будет очень ярким.
— А как я узнаю, сколько времени прошло?
— Досчитайте до тысячи, — посоветовал Мастер, отъезжая вместе с креслом в сторону. — Этого должно хватить.
В Солнечной комнате было поначалу не так уж светло. Свет исходил с потолка — тот был поближе, чем в зале, и оказался идеально отполированным. Свет постепенно усиливался; Клеммен, глядя вниз и щурясь, торопливо снял с себя одежду, завернул все «безделушки» в рубашку — : вдруг не переносят такой яркости! Замер, нерешительно прикоснувшись к треугольнику.
Тот сниматься не желал. Не то чтобы замок закапризничал — его просто не стало. Клеммен с ошарашенным видом пропустил всю цепочку перед глазами (пришлось изрядно скосить глаза) — ничего!
Ну и ладно. Свет становился непереносимым; даже с закрытыми глазами «смотреть» вверх было неприятно. Давление света было почти физическим: Клеммену показалось, что если он попытается подпрыгнуть, то ощутит горячую волну, прижимающую к полу.
Один… два… Думать во время счёта получилось не сразу. Клеммен испытывал не очень приятное ощущение того, что висит неподвижно в воздухе; сделай он шаг — тут же упадёт вниз, в холодную и ревущую ветрами бездну. Сто двадцать три… сто двадцать четыре… он переступил босыми ногами несколько раз. Непонятно, из чего сделан пол: через короткие неуловимые мгновения он переставал ощущаться. Ни его поверхность, ни его температура — ничто не напоминало о том, что под ногами опора. Давление света становилось всё более сильным… но свет был холодным. Жар ему приписывало воображение.
Четыреста шестьдесят один… Как странно! Ведь треугольник действительно не отреагировал ни на старика у Камня, ни на загадочного человека (Меорна?)… Отчего? Похоже, впереди неприятности, подумал Клеммен с неожиданной мрачностью. Будь оно всё проклято, мои отношения с Андари никого не касаются! Раз все такие всевидящие, пусть довольствуются тем, что узнают сами. А пункт четвёртый… в печку его, вместе со всеми остальными.
Семьсот сорок три… Злость пришла и ушла. Теперь, когда она ушла, вспышка показалась иррациональной, глупой по своей сути. В конце концов, Клеммен давно уже — и сознательно — не признаёт правил. Он решил всё в тот момент, когда застегнул треугольник на шее до того, как показать Д.
Семьсот восемьдесят два. Полное имя Кинисс — Кинисс Аугари анс Шалир. С родовым именем вышла небольшая неприятность: одно из меньших (ныне), а некогда великих воплощений Владычицы Смерти также носит имя Шалир. Д. предупредил, чтобы Клеммен ни за какие сокровища мира не вздумал расспрашивать Кинисс об этом совпадении. И добавил, что, по современным правилам произношения, Шалир, Насылающая Кошмары, она же Тёмная, должна называться Шалийр… Да. Подобные совпадения вряд ли улучшают репутацию Хансса среди Людей…
Восемьсот девяносто три… Чем дальше, тем труднее считать. Время словно нарочно замедляло свой ход; так я никогда до тысячи не доберусь, подумал Клеммен с ужасом. Выйти раньше? Ну уж нет! Надо выдержать эту пытку. Собственно, ничего неприятного не ощущалось, но что-то внутри рвалось наружу, протестовало против того, чтобы стоять на месте; ощущалось, словно непереносимый зуд во всём теле. Девятьсот тринадцать… До чего хочется пошевелиться!
Добравшись до девятисот семидесяти, он понял, что желание пошевелиться становится нестерпимым. Бороться с самим собой — труднее всего. Никакие мысли-отвлечения не действовали; перед глазами стояли только пылающие цифры, медленно приближающиеся к заветному числу, а кто-то незнакомый, живущий внутри Клеммена кричал, дёргался и требовал от соседа по телу, чтобы тот немедленно убрался из этого проклятого места, прекратил издеваться над самим собой…
Тысяча.
Клеммен сглотнул, приоткрыл глаза. Свет был совсем не ярким. Ненгор пошевелился и понял, что стоит, зажимая руками уши.
Осторожно отнял ладони от головы. Никаких признаков Клеммена-второго. Или «первого»?
Интересно, он что-нибудь говорил? Кричал?
Ощущая необыкновенную лёгкость, Клеммен оделся и осторожно приоткрыл массивную дверь.
За ней была небольшая комнатка; у стола стояло два кресла. В одном из них, откинув голову на спинку, сидел Мастер.
У него был вид смертельно уставшего человека.
— Заходите, — произнёс он, усаживаясь прямо. Выражение усталости немедленно исчезло. Он даже улыбнулся — и улыбка не казалась вымученной. — Несколько слов на прощание.
— Никаких зеркал, — произнёс Мастер, уставившись чёрными стёклами в лицо своего клиента. — Первые три дня ни в коем случае нельзя смотреться в зеркало. Я дам вам тёмные очки; носите, не снимая. Помните: никаких отражений.
— Именно в зеркало? — спросил Клеммен почти робко. Он по-прежнему не ощущал себя «новым человеком».
— В зеркало, в воду… в глаза собеседника. Никаких отражений. Пройдёт три дня — пожалуйста. До того момента, если дорог рассудок — никаких отражений. — Мастер протянул руку, открыл ящик стола, протянул Клеммену чёрные очки. Едва юноша прикоснулся к ним, как тут же отозвались (звуком, неслышным для окружающих) все пять индикаторов, вздрогнул треугольник на шее. Магия, да ещё какая!
Смотреть сквозь них было странно… казалось, что не стало ни капельки темнее. Хотя снаружи стёкла казались непрозрачными.
Клеммен поднял глаза на Мастера, вздрогнул. Теперь он видел его глаза — вернее, видел, что глаз у того нет. Впрочем, и это неверно. В глазницах сидящего напротив невозможно было различить глазного яблока. Ровная, чуть выпуклая белая поверхность. Юноша поёжился. Понятно, почему он не снимает очков…
— Ага, — произнёс Мастер, как показалось Клеммену — не без удовольствия. — На самом деле я не слеп, как вам показалось. Но раз вы увидели, значит, мои труды не пропали напрасно. — Он встал.
Клеммен понял, что пора прощаться.
— Скажите, — осмелился он спросить у вежливо улыбающегося Мастера, — а изменить у вас внешность — это правда очень дорого?
Мастер чуть нахмурился и Клеммен тут же пожалел, что не придержал язык.
— В каком-то смысле да, — ответил Мастер, улыбка вновь вернулась на его лицо. — Если я откажусь это делать, переубедить меня не удастся.
— А можно спросить, почему вы согласились?
— Можно, — Мастер вздохнул. — Я вижу: вас ожидают серьёзные неприятности. В вашем прежнем облике от них не скрыться. А в новом, может быть, удастся перехитрить судьбу.
Лучше бы я не спрашивал, вновь подумал Клеммен.
— Вряд ли мы увидимся снова, — Мастер взмахнул рукой и в одной из стен открылся проход, являя взгляду Ворота . — Удачи. Передавайте привет вашей подруге… kandare hannel …
Последние слова Клеммен услышал, уже входя в Ворота; тысячи новых вопросов тут же возникли в голове. Откуда Мастер её знает? Неужели он — тоже ольт? Зачем хочет передать ей эти слова? Что…
— С возвращением! — услышал он и усилием воли отогнал вопросы, получить ответы на которые уже не удастся. — Гениально. Отличная работа. Поверь на слово.
Д. и Кинисс смотрели на Клеммена с недоверием. Юноша стоял в полумраке кабинета, который занимала рептилия. Начальники обошли вокруг него, рассматривая — точно породистого коня, которого собираются купить. Снимать чёрные очки Клеммен не стал.
— Гениально, — повторил Д. и несколько раз хлопнул в ладоши.
— Да, наверное, — согласилась Кинисс. — Клеммен, у меня к тебе небольшая просьба.
— Слушаю, сайант.
— Постарайся больше не умирать. По крайней мере, не соглашайся на «воскрешение», подобное этому.
— Послушай, Кинисс… — начал было Д., но ему не дали договорить.
— Ты действительно стал другим человеком, — продолжала хансса. Ни тени улыбки не было ни на её лице, ни в глазах, ни в интонации. — Совсем другим. Поверь, ты постепенно изменишься внутренне — так, что от прежнего Клеммена останется лишь часть. Ещё одна такая «смерть» — и ты потеряешь себя, потеряешь совсем.
Она вышла из комнаты, а Д. только развёл руками.
Клеммен довольно долго смотрел на дверь, в которую вышла рептилия, после чего повернул голову в сторону Д.
— Это правда? — спросил он ровным голосом.
— За всё нужно платить, — ответил Д. неохотно. — В этом она права.
Клеммен кивнул и инцидент был исчерпан. Однако на душе было неспокойно.
— Завтра перебираешься в Аннвеланд, — произнёс Д. из-за его спины. — Там будет твой дом; в Венллене будешь появляться только у нас в конторе. Пусть всё успокоится. Кстати, все трое не раз справлялись о тебе, пока ты был у… — он замолчал.
— Ясно, — ответил Клеммен. — Ну хорошо. Со своими личными делами я разберусь сам, договорились?
И, не дожидаясь ответа, направился к уже открытому для него порталу.
Не забыть передать привет. «Kandare hannel» — «доброго здоровья и удачи». Так обращаются к давним знакомым.
Ну и дела…
Аннвеланд, Лето 58, 435 Д., 7-й час
Собственно, Аннвеланд нельзя назвать городом. Городком разве что. Расположенный в пятистах километрах южнее Венллена, он остаётся местом, не избалованным цивилизацией. Здесь выращивают лекарственные травы; вокруг простираются заповедные леса, охотиться там никому не дозволено. Но — никаких лесников и подобных им не требуется.
С нарушителями разбирается лично Хранительница. Или её грозная Сестра… не знаю, кого следует бояться больше. Их самих я, наверное, не видел, а священных животных — неоднократно.
Совсем недавно я думал, что о богах говорят лишь затем, чтобы скрыть незнание окружающего мира. Когда нечем что-нибудь объяснить. И — вот, пожалуйста, с божествами можно встретиться буквально каждый день. И не только с Хранительницей: здесь бывают все. Все . Хоть бы глазком увидеть Великого Дракона, хоть раз… Странное это место… мимо проедешь — можешь не заметить. Но если остановишься, никогда уже не забудешь. А кажется таким маленьким, затерянным, неприметным участком суши.
Мне здесь понравилось. Законы и обычаи другие, на чужаков особенно не косятся (к местным травникам приезжает немало желающих излечиться), охотой я не занимаюсь. По лесу хожу — да, конечно. А чем тут ещё заниматься? Вчера меня рысь сопровождала — на почтительном расстоянии. Не знаю, рысь или Рысь — ошейника я не разглядел, близко она не подошла. Не подманивать же — у богов характер непредсказуемый, вдруг, обидится за подобное обращение со священными животными. От пристального взгляда становилось не по себе, но вскоре я привык. Боги избрали это место на Ралионе, чтобы «лично» появляться, и кто я такой, чтобы лишать их этого права?
Не поэтому ли меня поселили именно здесь? Там, где часто появляются божества, никто не отважится на магические (и им подобные) виды слежки — не помогут.
Д. передал материалы по Камню и частично расшифрованные записи. Кристаллы зафиксировали и старика, и того, кого я принял за Меорна… вот только нашего с ним разговора не было. Вернее, не было ни одной реплики моего собеседника.
Мои слова — прекрасно слышны.
— Разговаривал мысленно, — пожал плечами Д. — Это они любят. Тебе большая благодарность от Академии — они давно точат зубы на Меорна. Старик показывается далеко не всем. Отдыхай… скоро ещё один визит.
Это я и сам знаю. Память вновь работает, как часы. Следующее «дежурство» — 60-го числа. И — где бы вы думали? — в Доме!
Не знаю, радоваться или огорчаться. Пока — вообще выкинуть из головы. Три дня после «переделки внешности» прошли благополучно. Сегодня утром я рискнул заглянуть в зеркало.
Мама дорогая!
Действительно, не я. Точнее, не совсем я. Во многом отражение походило на меня «прежнего», но молодой человек по ту сторону стекла был куда симпатичнее. На вид — чуть старше шестнадцати. И не было этих дурацких оттопыренных ушей. Я прикоснулся к ним пальцами — не понять, то ли действительно стали нормальными, то ли кажется…
Если окружающие видят то же, что и я в зеркале, какая разница?
Когда я обернулся, чтобы положить чёрные очки в сумку — передать Д. — их уже не было.
Вот так. Действительно, Мастер — во всём.
Оннд, Лето 59, 435 Д., полдень
Трудно было сказать, что заставило его появиться здесь.
Вероятно, желание покопаться в библиотеке. Дома (в Аннвеланде) Клеммен сделал зарисовки ножа, изображение которого запечатлелось в килиане — ножа, которым старик хотел принести жертву.
Подобными ножами пользуются во многих культах; в некоторых из них (где кровавые жертвы практикуют редко или уже не практикуют), это орудие зачастую уничтожается по завершении ритуала. В других (в культах Хаоса — особенно), нож используется многократно; культовая ценность его раз от раза возрастает.
Нож, который видел Клеммен, был покрыт множеством зазубрин, производил впечатление очень древнего предмета. Жаль, не удалось отыскать его — место, куда Клеммен выбросил нож, запечатлелось, но ножа там не нашли. По записи можно было сделать вывод: нож обладал исключительно мощным культовым значением. Что сказал Меорн? «Пытаются изгнать меня»? Вот чего не хватало — вмешиваться в противостояние культов. Не то что костей не соберёшь: вообще вычеркнут из истории. Как и не было.
Словом, в очередной раз отыскал знание, обладание которым не радует.
Когда Клеммен вышел на центральную площадь, старик, нож и всё прочее вылетели из головы. Город показался новым … словно возник несколько минут назад — чистый, сверкающий, безлюдный. Свет, отражавшийся от стёкол и металла, ослеплял. Клеммен крепко зажмурился; когда открыл глаза, всё было как прежде.
Что-то случилось. С кем? С ним самим, или с окружающим миром?
Ноги сами собой привели в западные Торговые ряды, где можно приобрести всё, что только продаётся в мире. Сам не зная, чего он хочет, Клеммен принялся бродить по рядам. Ощущение «сверкающего мира», недавно пережитое, накатывало ещё и ещё. Всякий раз принося сильное сердцебиение и абсолютно ясное состояние ума. В последний раз Клеммена толкнула проезжавшая повозка, и возница обругал за то, «что стоит, выпучив глаза, на самой дороге». Продолжая улыбаться, Клеммен послушно отошёл в сторону и вздрогнул.
Встряски, пережитые за последние несколько дней, полностью вернули его в форму. Действовал он автоматически. Неторопливо отвернувшись, поискал во внутреннем кармане запасной килиан и, «оживив» его (камень вмонтирован в дешёвый на вид перстень), несколько раз прошёл мимо прилавка, всякий раз глядя в сторону.
Возле прилавка стоял старик.
Тот самый. Или брат-близнец того , из ночного видения.
Старик, если и узнал ненгора, виду не подал. Ножа видно не было (да и каким надо быть идиотом, чтобы носить подобное открыто!). Рядом со стариком переминался с ноги на ногу ослик. С поклажей.
Старик покупал зеркало.
Зеркал продавалось великое множество — обычные и магические, металлические и стеклянные, плоские и не только, во всевозможных рамках, разных размеров и форм. Старик долго приценивался к небольшому зеркалу в изящной восьмиугольной рамке и, в конце концов, договорился. Убедившись, что старик «запечатлён», Клеммен «усыпил» зрячий камень. Проверил, что слежки нет, покинул ряды.
Несколько минут спустя, уединившись в крошечном кафе, он вызвал Д.
— Не понимаю, чем он тебя заинтересовал, — ответил Д., выслушав ученика. — Ну ладно. Если считаешь необходимым, установим наблюдение. Ответственность возлагается на тебя.
На том и договорились.
Я поступил правильно, подумал отчего-то Клеммен. Торопливо покончил с едой (вкуса он почти не ощущал), направился прямиком к Порталу.
Вскоре он был дома и до самого утра никуда не отлучался.
Паррантин, Лето 60, 435 Д., 5-й час
Издалека Дом кажется крепостью, упорно отстаивающей свободу; цитаделью, неприступной и грозной. Ничто не бывает вечным, но, даже зная это, люди не перестают возводить крепости, противостоящие времени.
Смотритель вручил карту Дома (секретную карту, позволяющую быстро отыскать выход из любой области страшноватого сооружения) и вежливо попросил извинить — дела, мол, поговорим позже. Интересно, когда он спит? Я явился к нему ночью, а он принял меня, не моргнув и глазом.
Саму территорию Оазиса обойти нетрудно. Имеется несколько приметных точек: «хижина» Смотрителя, холмик (из которого извлекли обломки того самого меча), ныне сухой и мрачный фонтан (из него уже не бьёт целебный источник), величественный сиарх и огромный, отполированный многими прикосновениями кусок гранита — возможно, из Скрытого Дома.
После краткого обхода (Оазис теперь пустынен и молчалив), Клеммен уселся под стволом каменного дуба, потёр глаза. Всё ещё хотелось спать. Не стоило долго читать на ночь…
На жёсткой неподатливой коре этого сиарха вырезаны вертикальные и горизонтальные чёрточки — узким кольцом шириной в полметра, на расстоянии ладони от земли. Клеммен давно заметил их и спросил у Д., не пытался ли кто-нибудь дешифровать знаки. Очень похоже на надпись.
— Пробовали, — Д. указал на штрихи, сильнее всего напоминающие буквы. — Где-то здесь различима надпись: «Я не знаю, что…» И всё. Чьи-то глупые выходки. Вот, полный разворот ствола. Сиди да любуйся, если интересно…
— Глупые выходки? — не понял Клеммен. — Очень настойчивый глупец. Сколько нужно усилий, чтобы прорезать хотя бы одну чёрточку?
— Они не вырезаны, — Д. указал пальцем на самую широкую полоску. — С механическими травмами сиарх справляется за несколько недель. Напрасный труд: всё заплывёт так, что и под увеличением не обнаружить.
Белка.
Та самая.
Всё-таки я сплю, подумал Клеммен обречённо. Даже если предположить, что белка сошла с ума и отправилась сюда, ей потребовались бы многие недели, чтобы достичь Меорна.
— Это всё, что у меня есть, — он присел на корточки, протягивая зверьку несколько подсохших кусочков хлеба. К его удивлению, белка не обратила на угощение внимания; взамен вскарабкалась по коленям (хорошо, ткань штанов плотная) и, ловко забравшись на плечо, старательно обнюхала лицо.
Проклятие, какие острые когти, подумал Клеммен, стараясь не шевелиться. Если белка перепугается, может причинить нешуточные раны.
Он скосил глаза, встретился с белкой взглядом… и показалось, что в глазницах её не крохотные блестящие бусинки, а кроваво-красные, тлеющие огоньки. Клыки белки выросли до невероятных размеров, вот-вот вопьётся ему в шею…
Разумеется, ничего такого не было. Померещилось.
Белка удовлетворилась обследованием и, соскочив последовательно на колени, руку и ладонь, канула в траву.
Не забыв прихватить один из кусочков хлеба. Когда Клеммен это обнаружил, не смог удержаться от смеха. Вытирая выступившие на глазах слёзы, он посмотрел на левый локоть… и тут же перестал смеяться.
Проверил оба камня, укреплённые на локтях.
Проверил тот, что был на шапочке.
Мертвы. Выключены, невосприимчивы. Когда это случилось? Сам он этого не делал. Как такое могло случиться? Ну и нагоняй будет…
И где белка?
Нет её. Впрочем, поди заметь её в такой густой траве.
Когда солнце выглянуло из-за частых зубьев леса, усталость навалилась на Клеммена. Он не спал целые сутки. Кроме того, предстоит выслушивать недовольного Д.
Венллен, Лето 53, 435 Д., утро
— Всё в порядке, — Д. подозрительно посмотрел на все три камня. — Не беспокойся, я вижу, что ты их не выключал.
— А теперь — спать, — приказал он. — Вот, пока отдохнёшь у меня… поднимешься на третий этаж, — тяжёлый кусочек чёрного камня лёг в ладонь Клеммена. — В городе тебе появляться нельзя. Ни о чём не беспокойся. Все твои вещи уже там.
Я повиновался, словно в тумане. Трудно было представить, что несколько часов назад я был невероятно бодр и готов на всё. Чёрный камень, едва я сдавил его пальцами, открыл передо мной Ворота ; шагнув в них, я оказался в полутёмной зале неизвестного мне замка (неплохо Д. устроился!)…
Всё это я воспринимал урывками. Помню, что поднялся по дальней лестнице на третий этаж, отворил первую попавшуюся дверь и увидел… почти точную копию своей спальни. Кровать! Наконец-то! В камине тлели угли, в комнате было невероятно уютно.
Едва хватило сил раздеться.
Во сне меня преследовали стаи белок, каждая вдвое выше человеческого роста. Глаза у них горели всеми цветами радуги. Завидев меня, гигантские грызуны принимались мчаться в мою сторону, хрипло смеясь на многие голоса…
Где-то под землёй, Лето 54, 435 Д.
Я так и не узнал, где мы находились. Понимал только, что довольно глубоко под землёй. Полкилометра, минимум, а может быть, и километр. Окружающие скалы давят почти физически, заставляя почувствовать глубину, осознать собственную ничтожность. Словно я — муравей в огромном, величиной с дом, заброшенном муравейнике. Под землёй перестаёшь ощущать себя властелином мира.
— Так-так, — послышался голос из темноты. — Ну что же… Очень приятно… очень, очень приятно…
Полумрак вокруг; если закрыть глаза, можно представить себе комнатку, где жарко горит огонь в камине, возле которого я сижу, в кресле, до пояса укутанный пледом. На самом деле я сидел на жёстком и неудобном стуле. Действительно, тепло. Только камина нет.
Не помню, каким образом оказался здесь. Д. провёл меня сквозь Ворота , а портал может вести куда угодно. Хоть на луну. На любую.
Лицо собеседника оставалось в тени; это напомнило видение, случившееся возле Камня. Теперь-то я не сомневаюсь, что видел Меорна, хотя не сохранилось ни одного его изображения. Забавно, правда? У большинства божеств существует много обликов, зачастую известных в мельчайших деталях. А Меорн — бог без лица. Таких немного. Меорн — местное божество, не имеющее силы за пределами владений города, названного в его честь.
Да, это так, но… Но во славу Меорна проводятся праздники; к Нему спешат, чтобы стало легче на душе… не зря, наверное. Иначе не ходили бы! Что же он хотел сказать мне? Непростой вопрос. Боги избегают открывать будущее, не любят говорить простыми словами. Есть несколько предположений, отчего. Но лучше не ломать голову над тем, почему , а подумать, с какой целью .
…Я очнулся от воспоминаний неожиданно. Понял, что ко мне обращаются. И не кто-нибудь, а один из тех двух мастеров, которые были в состоянии полностью менять облик любого из живущих на Ралионе. Во всех аспектах. Навсегда. Признаться, я в это мало верил в тот момент.
— Расскажите о своих друзьях, — услышал я из темноты и услышал звук, напоминавший звяканье металла о металл. Мне отчего-то померещились хирургические ножи, иглы и прочие орудия пыток, которые по недоразумению называются врачебными инструментами.
Впрочем, когда его ладонь прикоснулась к моему лицу, в ней ничего не оказалось.
— Расскажите о ваших друзьях, — повторил мастер. — Не надо напрягаться. Больно не будет, обещаю.
— Я не очень хорошо её знаю, — начал я, совершенно не представляя, что собираюсь сказать. — Честно говоря, не знаю, могу ли надеяться на то, что мы друзья. Но, кроме неё нет людей, ради которых…
Слова произносились словно сами собой. Я ещё подумал, что напрасно беспокоюсь. В конце концов, что он может знать обо мне? Я ведь могу рассказать всё, что угодно. Но в том-то и беда, что я не мог позволить себе рассказать что угодно об Андари. Хорошо ещё, не произнёс её имя…
Всё это время мастер ходил вокруг меня, изредка прикасаясь к моему лицу то пальцами, то тампонами, смоченными травяными настоями (судя по запаху), то чем-то холодным и металлическим. Больно не было; лишь немного стягивало кожу в тех местах, на которые попадал настой. Признаться, я не ощущал, что моя внешность меняется. Всё походило на розыгрыш.
— Расскажите о ваших родителях, — попросил мастер, когда стало ясно, что об Андари я не скажу более ни слова. Я вздрогнул, заслышав эти слова, и он тут же добавил: — То, что сочтёте возможным. Вам нельзя молчать. Рассказывайте. Не хотите о родителях — говорите о ком угодно.
Сказано было столь категорично, что я подчинился.
— Вот так, — произнёс он удовлетворённо, и в комнатке стало светло.
В комнатке! То оказался зал: каменные своды встречались в пятнадцати метрах над головой, а до ближайшей стены было не менее сорока шагов. Как же так? Я точно помню — когда приоткрылась дверь, то я не сделал и пяти шагов, как наткнулся на тот самый стул, на котором сижу.
Теперь я увидел самого Мастера. Имени своего он не называл, и это не казалось обидным (хотя моё-то ему известно). Он оказался человеком с бледной, почти прозрачной кожей и такими же белёсыми волосами. Похож на растение, выросшее и чудом выжившие в полной темноте. Так, наверное, и было — человеку не положено жить под землёй.
Он носил очки. Массивные, с непроницаемыми чёрными стёклами. Мастер улыбнулся (отвести взгляд от его лица было трудно) и жестом велел встать.
— Повернитесь, — добавил он. Я повиновался… кстати, куда делся стул, с которого я только что встал? И и один из индикаторов никак не сообщил о магии. Включая треугольник. Я по-прежнему не замечал его присутствия, как и в ту ночь, у Камня.
Я рискнул посмотреть на собственные ладони. Ничего не изменилось. Прикоснулся к лицу… к носу, щекам, к ушам, чтоб их… Ничего не изменилось!
— Ничего не понимаю, — произнёс я совершенно искренне.
— Так и должно быть, — ответил Мастер, усаживаясь в неведомо откуда взявшееся кресло. — Вы сами увидите изменения в последнюю очередь. Сейчас пройдите вон за ту дверь, в Солнечную комнату. Там разденетесь и постоите минут пятнадцать.
— Погодите… совсем раздеться?
— Совсем. И закрыть глаза. Свет будет очень ярким.
— А как я узнаю, сколько времени прошло?
— Досчитайте до тысячи, — посоветовал Мастер, отъезжая вместе с креслом в сторону. — Этого должно хватить.
В Солнечной комнате было поначалу не так уж светло. Свет исходил с потолка — тот был поближе, чем в зале, и оказался идеально отполированным. Свет постепенно усиливался; Клеммен, глядя вниз и щурясь, торопливо снял с себя одежду, завернул все «безделушки» в рубашку — : вдруг не переносят такой яркости! Замер, нерешительно прикоснувшись к треугольнику.
Тот сниматься не желал. Не то чтобы замок закапризничал — его просто не стало. Клеммен с ошарашенным видом пропустил всю цепочку перед глазами (пришлось изрядно скосить глаза) — ничего!
Ну и ладно. Свет становился непереносимым; даже с закрытыми глазами «смотреть» вверх было неприятно. Давление света было почти физическим: Клеммену показалось, что если он попытается подпрыгнуть, то ощутит горячую волну, прижимающую к полу.
Один… два… Думать во время счёта получилось не сразу. Клеммен испытывал не очень приятное ощущение того, что висит неподвижно в воздухе; сделай он шаг — тут же упадёт вниз, в холодную и ревущую ветрами бездну. Сто двадцать три… сто двадцать четыре… он переступил босыми ногами несколько раз. Непонятно, из чего сделан пол: через короткие неуловимые мгновения он переставал ощущаться. Ни его поверхность, ни его температура — ничто не напоминало о том, что под ногами опора. Давление света становилось всё более сильным… но свет был холодным. Жар ему приписывало воображение.
Четыреста шестьдесят один… Как странно! Ведь треугольник действительно не отреагировал ни на старика у Камня, ни на загадочного человека (Меорна?)… Отчего? Похоже, впереди неприятности, подумал Клеммен с неожиданной мрачностью. Будь оно всё проклято, мои отношения с Андари никого не касаются! Раз все такие всевидящие, пусть довольствуются тем, что узнают сами. А пункт четвёртый… в печку его, вместе со всеми остальными.
Семьсот сорок три… Злость пришла и ушла. Теперь, когда она ушла, вспышка показалась иррациональной, глупой по своей сути. В конце концов, Клеммен давно уже — и сознательно — не признаёт правил. Он решил всё в тот момент, когда застегнул треугольник на шее до того, как показать Д.
Семьсот восемьдесят два. Полное имя Кинисс — Кинисс Аугари анс Шалир. С родовым именем вышла небольшая неприятность: одно из меньших (ныне), а некогда великих воплощений Владычицы Смерти также носит имя Шалир. Д. предупредил, чтобы Клеммен ни за какие сокровища мира не вздумал расспрашивать Кинисс об этом совпадении. И добавил, что, по современным правилам произношения, Шалир, Насылающая Кошмары, она же Тёмная, должна называться Шалийр… Да. Подобные совпадения вряд ли улучшают репутацию Хансса среди Людей…
Восемьсот девяносто три… Чем дальше, тем труднее считать. Время словно нарочно замедляло свой ход; так я никогда до тысячи не доберусь, подумал Клеммен с ужасом. Выйти раньше? Ну уж нет! Надо выдержать эту пытку. Собственно, ничего неприятного не ощущалось, но что-то внутри рвалось наружу, протестовало против того, чтобы стоять на месте; ощущалось, словно непереносимый зуд во всём теле. Девятьсот тринадцать… До чего хочется пошевелиться!
Добравшись до девятисот семидесяти, он понял, что желание пошевелиться становится нестерпимым. Бороться с самим собой — труднее всего. Никакие мысли-отвлечения не действовали; перед глазами стояли только пылающие цифры, медленно приближающиеся к заветному числу, а кто-то незнакомый, живущий внутри Клеммена кричал, дёргался и требовал от соседа по телу, чтобы тот немедленно убрался из этого проклятого места, прекратил издеваться над самим собой…
Тысяча.
Клеммен сглотнул, приоткрыл глаза. Свет был совсем не ярким. Ненгор пошевелился и понял, что стоит, зажимая руками уши.
Осторожно отнял ладони от головы. Никаких признаков Клеммена-второго. Или «первого»?
Интересно, он что-нибудь говорил? Кричал?
Ощущая необыкновенную лёгкость, Клеммен оделся и осторожно приоткрыл массивную дверь.
За ней была небольшая комнатка; у стола стояло два кресла. В одном из них, откинув голову на спинку, сидел Мастер.
У него был вид смертельно уставшего человека.
— Заходите, — произнёс он, усаживаясь прямо. Выражение усталости немедленно исчезло. Он даже улыбнулся — и улыбка не казалась вымученной. — Несколько слов на прощание.
— Никаких зеркал, — произнёс Мастер, уставившись чёрными стёклами в лицо своего клиента. — Первые три дня ни в коем случае нельзя смотреться в зеркало. Я дам вам тёмные очки; носите, не снимая. Помните: никаких отражений.
— Именно в зеркало? — спросил Клеммен почти робко. Он по-прежнему не ощущал себя «новым человеком».
— В зеркало, в воду… в глаза собеседника. Никаких отражений. Пройдёт три дня — пожалуйста. До того момента, если дорог рассудок — никаких отражений. — Мастер протянул руку, открыл ящик стола, протянул Клеммену чёрные очки. Едва юноша прикоснулся к ним, как тут же отозвались (звуком, неслышным для окружающих) все пять индикаторов, вздрогнул треугольник на шее. Магия, да ещё какая!
Смотреть сквозь них было странно… казалось, что не стало ни капельки темнее. Хотя снаружи стёкла казались непрозрачными.
Клеммен поднял глаза на Мастера, вздрогнул. Теперь он видел его глаза — вернее, видел, что глаз у того нет. Впрочем, и это неверно. В глазницах сидящего напротив невозможно было различить глазного яблока. Ровная, чуть выпуклая белая поверхность. Юноша поёжился. Понятно, почему он не снимает очков…
— Ага, — произнёс Мастер, как показалось Клеммену — не без удовольствия. — На самом деле я не слеп, как вам показалось. Но раз вы увидели, значит, мои труды не пропали напрасно. — Он встал.
Клеммен понял, что пора прощаться.
— Скажите, — осмелился он спросить у вежливо улыбающегося Мастера, — а изменить у вас внешность — это правда очень дорого?
Мастер чуть нахмурился и Клеммен тут же пожалел, что не придержал язык.
— В каком-то смысле да, — ответил Мастер, улыбка вновь вернулась на его лицо. — Если я откажусь это делать, переубедить меня не удастся.
— А можно спросить, почему вы согласились?
— Можно, — Мастер вздохнул. — Я вижу: вас ожидают серьёзные неприятности. В вашем прежнем облике от них не скрыться. А в новом, может быть, удастся перехитрить судьбу.
Лучше бы я не спрашивал, вновь подумал Клеммен.
— Вряд ли мы увидимся снова, — Мастер взмахнул рукой и в одной из стен открылся проход, являя взгляду Ворота . — Удачи. Передавайте привет вашей подруге… kandare hannel …
Последние слова Клеммен услышал, уже входя в Ворота; тысячи новых вопросов тут же возникли в голове. Откуда Мастер её знает? Неужели он — тоже ольт? Зачем хочет передать ей эти слова? Что…
— С возвращением! — услышал он и усилием воли отогнал вопросы, получить ответы на которые уже не удастся. — Гениально. Отличная работа. Поверь на слово.
Д. и Кинисс смотрели на Клеммена с недоверием. Юноша стоял в полумраке кабинета, который занимала рептилия. Начальники обошли вокруг него, рассматривая — точно породистого коня, которого собираются купить. Снимать чёрные очки Клеммен не стал.
— Гениально, — повторил Д. и несколько раз хлопнул в ладоши.
— Да, наверное, — согласилась Кинисс. — Клеммен, у меня к тебе небольшая просьба.
— Слушаю, сайант.
— Постарайся больше не умирать. По крайней мере, не соглашайся на «воскрешение», подобное этому.
— Послушай, Кинисс… — начал было Д., но ему не дали договорить.
— Ты действительно стал другим человеком, — продолжала хансса. Ни тени улыбки не было ни на её лице, ни в глазах, ни в интонации. — Совсем другим. Поверь, ты постепенно изменишься внутренне — так, что от прежнего Клеммена останется лишь часть. Ещё одна такая «смерть» — и ты потеряешь себя, потеряешь совсем.
Она вышла из комнаты, а Д. только развёл руками.
Клеммен довольно долго смотрел на дверь, в которую вышла рептилия, после чего повернул голову в сторону Д.
— Это правда? — спросил он ровным голосом.
— За всё нужно платить, — ответил Д. неохотно. — В этом она права.
Клеммен кивнул и инцидент был исчерпан. Однако на душе было неспокойно.
— Завтра перебираешься в Аннвеланд, — произнёс Д. из-за его спины. — Там будет твой дом; в Венллене будешь появляться только у нас в конторе. Пусть всё успокоится. Кстати, все трое не раз справлялись о тебе, пока ты был у… — он замолчал.
— Ясно, — ответил Клеммен. — Ну хорошо. Со своими личными делами я разберусь сам, договорились?
И, не дожидаясь ответа, направился к уже открытому для него порталу.
Не забыть передать привет. «Kandare hannel» — «доброго здоровья и удачи». Так обращаются к давним знакомым.
Ну и дела…
Аннвеланд, Лето 58, 435 Д., 7-й час
Собственно, Аннвеланд нельзя назвать городом. Городком разве что. Расположенный в пятистах километрах южнее Венллена, он остаётся местом, не избалованным цивилизацией. Здесь выращивают лекарственные травы; вокруг простираются заповедные леса, охотиться там никому не дозволено. Но — никаких лесников и подобных им не требуется.
С нарушителями разбирается лично Хранительница. Или её грозная Сестра… не знаю, кого следует бояться больше. Их самих я, наверное, не видел, а священных животных — неоднократно.
Совсем недавно я думал, что о богах говорят лишь затем, чтобы скрыть незнание окружающего мира. Когда нечем что-нибудь объяснить. И — вот, пожалуйста, с божествами можно встретиться буквально каждый день. И не только с Хранительницей: здесь бывают все. Все . Хоть бы глазком увидеть Великого Дракона, хоть раз… Странное это место… мимо проедешь — можешь не заметить. Но если остановишься, никогда уже не забудешь. А кажется таким маленьким, затерянным, неприметным участком суши.
Мне здесь понравилось. Законы и обычаи другие, на чужаков особенно не косятся (к местным травникам приезжает немало желающих излечиться), охотой я не занимаюсь. По лесу хожу — да, конечно. А чем тут ещё заниматься? Вчера меня рысь сопровождала — на почтительном расстоянии. Не знаю, рысь или Рысь — ошейника я не разглядел, близко она не подошла. Не подманивать же — у богов характер непредсказуемый, вдруг, обидится за подобное обращение со священными животными. От пристального взгляда становилось не по себе, но вскоре я привык. Боги избрали это место на Ралионе, чтобы «лично» появляться, и кто я такой, чтобы лишать их этого права?
Не поэтому ли меня поселили именно здесь? Там, где часто появляются божества, никто не отважится на магические (и им подобные) виды слежки — не помогут.
Д. передал материалы по Камню и частично расшифрованные записи. Кристаллы зафиксировали и старика, и того, кого я принял за Меорна… вот только нашего с ним разговора не было. Вернее, не было ни одной реплики моего собеседника.
Мои слова — прекрасно слышны.
— Разговаривал мысленно, — пожал плечами Д. — Это они любят. Тебе большая благодарность от Академии — они давно точат зубы на Меорна. Старик показывается далеко не всем. Отдыхай… скоро ещё один визит.
Это я и сам знаю. Память вновь работает, как часы. Следующее «дежурство» — 60-го числа. И — где бы вы думали? — в Доме!
Не знаю, радоваться или огорчаться. Пока — вообще выкинуть из головы. Три дня после «переделки внешности» прошли благополучно. Сегодня утром я рискнул заглянуть в зеркало.
Мама дорогая!
Действительно, не я. Точнее, не совсем я. Во многом отражение походило на меня «прежнего», но молодой человек по ту сторону стекла был куда симпатичнее. На вид — чуть старше шестнадцати. И не было этих дурацких оттопыренных ушей. Я прикоснулся к ним пальцами — не понять, то ли действительно стали нормальными, то ли кажется…
Если окружающие видят то же, что и я в зеркале, какая разница?
Когда я обернулся, чтобы положить чёрные очки в сумку — передать Д. — их уже не было.
Вот так. Действительно, Мастер — во всём.
Оннд, Лето 59, 435 Д., полдень
Трудно было сказать, что заставило его появиться здесь.
Вероятно, желание покопаться в библиотеке. Дома (в Аннвеланде) Клеммен сделал зарисовки ножа, изображение которого запечатлелось в килиане — ножа, которым старик хотел принести жертву.
Подобными ножами пользуются во многих культах; в некоторых из них (где кровавые жертвы практикуют редко или уже не практикуют), это орудие зачастую уничтожается по завершении ритуала. В других (в культах Хаоса — особенно), нож используется многократно; культовая ценность его раз от раза возрастает.
Нож, который видел Клеммен, был покрыт множеством зазубрин, производил впечатление очень древнего предмета. Жаль, не удалось отыскать его — место, куда Клеммен выбросил нож, запечатлелось, но ножа там не нашли. По записи можно было сделать вывод: нож обладал исключительно мощным культовым значением. Что сказал Меорн? «Пытаются изгнать меня»? Вот чего не хватало — вмешиваться в противостояние культов. Не то что костей не соберёшь: вообще вычеркнут из истории. Как и не было.
Словом, в очередной раз отыскал знание, обладание которым не радует.
Когда Клеммен вышел на центральную площадь, старик, нож и всё прочее вылетели из головы. Город показался новым … словно возник несколько минут назад — чистый, сверкающий, безлюдный. Свет, отражавшийся от стёкол и металла, ослеплял. Клеммен крепко зажмурился; когда открыл глаза, всё было как прежде.
Что-то случилось. С кем? С ним самим, или с окружающим миром?
Ноги сами собой привели в западные Торговые ряды, где можно приобрести всё, что только продаётся в мире. Сам не зная, чего он хочет, Клеммен принялся бродить по рядам. Ощущение «сверкающего мира», недавно пережитое, накатывало ещё и ещё. Всякий раз принося сильное сердцебиение и абсолютно ясное состояние ума. В последний раз Клеммена толкнула проезжавшая повозка, и возница обругал за то, «что стоит, выпучив глаза, на самой дороге». Продолжая улыбаться, Клеммен послушно отошёл в сторону и вздрогнул.
Встряски, пережитые за последние несколько дней, полностью вернули его в форму. Действовал он автоматически. Неторопливо отвернувшись, поискал во внутреннем кармане запасной килиан и, «оживив» его (камень вмонтирован в дешёвый на вид перстень), несколько раз прошёл мимо прилавка, всякий раз глядя в сторону.
Возле прилавка стоял старик.
Тот самый. Или брат-близнец того , из ночного видения.
Старик, если и узнал ненгора, виду не подал. Ножа видно не было (да и каким надо быть идиотом, чтобы носить подобное открыто!). Рядом со стариком переминался с ноги на ногу ослик. С поклажей.
Старик покупал зеркало.
Зеркал продавалось великое множество — обычные и магические, металлические и стеклянные, плоские и не только, во всевозможных рамках, разных размеров и форм. Старик долго приценивался к небольшому зеркалу в изящной восьмиугольной рамке и, в конце концов, договорился. Убедившись, что старик «запечатлён», Клеммен «усыпил» зрячий камень. Проверил, что слежки нет, покинул ряды.
Несколько минут спустя, уединившись в крошечном кафе, он вызвал Д.
— Не понимаю, чем он тебя заинтересовал, — ответил Д., выслушав ученика. — Ну ладно. Если считаешь необходимым, установим наблюдение. Ответственность возлагается на тебя.
На том и договорились.
Я поступил правильно, подумал отчего-то Клеммен. Торопливо покончил с едой (вкуса он почти не ощущал), направился прямиком к Порталу.
Вскоре он был дома и до самого утра никуда не отлучался.
Паррантин, Лето 60, 435 Д., 5-й час
Издалека Дом кажется крепостью, упорно отстаивающей свободу; цитаделью, неприступной и грозной. Ничто не бывает вечным, но, даже зная это, люди не перестают возводить крепости, противостоящие времени.
Смотритель вручил карту Дома (секретную карту, позволяющую быстро отыскать выход из любой области страшноватого сооружения) и вежливо попросил извинить — дела, мол, поговорим позже. Интересно, когда он спит? Я явился к нему ночью, а он принял меня, не моргнув и глазом.
Саму территорию Оазиса обойти нетрудно. Имеется несколько приметных точек: «хижина» Смотрителя, холмик (из которого извлекли обломки того самого меча), ныне сухой и мрачный фонтан (из него уже не бьёт целебный источник), величественный сиарх и огромный, отполированный многими прикосновениями кусок гранита — возможно, из Скрытого Дома.
После краткого обхода (Оазис теперь пустынен и молчалив), Клеммен уселся под стволом каменного дуба, потёр глаза. Всё ещё хотелось спать. Не стоило долго читать на ночь…
На жёсткой неподатливой коре этого сиарха вырезаны вертикальные и горизонтальные чёрточки — узким кольцом шириной в полметра, на расстоянии ладони от земли. Клеммен давно заметил их и спросил у Д., не пытался ли кто-нибудь дешифровать знаки. Очень похоже на надпись.
— Пробовали, — Д. указал на штрихи, сильнее всего напоминающие буквы. — Где-то здесь различима надпись: «Я не знаю, что…» И всё. Чьи-то глупые выходки. Вот, полный разворот ствола. Сиди да любуйся, если интересно…
— Глупые выходки? — не понял Клеммен. — Очень настойчивый глупец. Сколько нужно усилий, чтобы прорезать хотя бы одну чёрточку?
— Они не вырезаны, — Д. указал пальцем на самую широкую полоску. — С механическими травмами сиарх справляется за несколько недель. Напрасный труд: всё заплывёт так, что и под увеличением не обнаружить.