Страница:
Хотя, что я, в сущности, о нём знаю?
Кстати… Шкаф ведь тоже «повторно родился»! Отметим. Многовато собирается совпадений.
— Ну, счастливого праздника, — Клеммен обменялся со Шкафом рукопожатием и поспешил в коридор.
На этот раз не следует торопиться, открывая дверь. Вот она, мастерская. Точно она? Точно.
Бруски дерева удалось получить без затруднений, и Клеммен решил ещё раз поговорить с Тенгавером.
Странно, подумал ненгор, в который раз обходя пустынные коридоры. Я же именно здесь заходил к декану! Что у него, скрытая дверь? Чтоб студенты не донимали?
Вот она, лестница, вон окно. Всё на месте, кроме двери. Где-то здесь была справочная… сейчас узнаю, куда он делся.
Тут он почувствовал взгляд.
Поднял голову. У дальнего конца коридора стояла та самая женщина, что беседовала с девушками-близнецами. Что интересно, в той же самой одежде. Что, постоянно в разъездах?
Интересно — может быть, она знает?
— Здравствуйте! — объявил Клеммен громко, направляясь в её сторону. — Извините, не могли бы вы…
Куда она исчезла?
Бегом пробежал остаток коридора. Приоткрыта дверь в другой коридор — в соседний корпус. Вот невезение! Перед праздниками все разъехались.
Скрипнула дверь в дальнем конце коридора.
Проклятье, выругался Клеммен, побежал в ту сторону.
Похоже, незнакомка играет с ним в прятки.
Во-о-он тот проход — за приоткрытой дверью. Не оттуда ли послышались шаги?
Коридор, и ещё один, и ещё. Кто ж так строит?! Тут путеводитель нужен, а не…
Клеммен резко остановился, ему сразу же стало не до смеха.
Короткий коридор, начинавшийся под лестничным пролётом, заканчивался тупиком. Впрочем, нет.
Заканчивался ничем .
Чернотой, из глубин которой не было видно ни единого лучика света.
И тихо… здание будто вымерло… Ничего себе шуточки! Клеммен вспотел от напряжения мысли. Сообщить Д.? Что за загадочные порталы… прямо в Академии, без предупредительных надписей! И вообще — кто она такая, эта женщина?
«Вас используют, как наживку»…
Ну нет, подумал Клеммен, начиная медленно пятиться. Руку всё время держал на «ключе». В случае чего — его и след простыл.
«Наживку иногда съедают»…
Отступил ещё на пару шагов, и провал со звонким щелчком схлопнулся. Образовался тупик, как и положено.
Клеммен поднёс было ко рту переговорное устройство, как вдруг задумался. Ведь придётся объяснять, зачем потребовалась в такое время Академия, что он выспрашивал у Шкафа.
В сердцах Клеммен стукнул кулаками по тому месту, где был портал.
Ладно. Сообщить сообщу, но местной охране. Шёл, дескать, вижу — дыра… ну и так далее. Чтоб совесть была чиста.
Ведь я шёл сюда за деревянными брусками? Так я их получил. Всё остальное не считается. А кристаллы — посмотрю, когда и если будет время. Кристаллы должны «прожить» две недели.
До ближайшего поста охраны путь оказался неблизким…
Парк Времени, Лето 71, 435 Д., ближе к вечеру
Д. прав — лучше места для уединения не найти. Правда, тут же заявилась белка, обследовала все карманы и осталась недовольна размером подношения. Долго суетилась у дерева, то забиралась на него, то оглядывалась на человека и вновь слезала. Подумаешь, дупло. Вряд ли это её дом — в такое дупло впору на повозке въезжать. Или там у неё тайник?
Прячь, прячь, я не смотрю.
Что у нас есть?.. Два ясеневых, два из лиственницы. Один из дуба. Все небольшие. Да и мастер не очень-то жалеет их: девять десятых уходит в брак. Вырезать амулеты или там магические палочки — занятие тонкое, с непредсказуемым результатом.
Пока я соображал, что бы такое вырезать, белка ещё несколько раз взбиралась на дерево с дуплом. В конце концов стало понятно: когда же этот тугодум подойдёт сюда!
Пришлось подойти.
Белка исчезла в дупле, долго чем-то там шуршала.
Высунула голову наружу. В зубах у неё был зажат кусок коры. Хороший кусок, с мою ладонь величиной. Заметив, что я стою прямо под дуплом, она выронила кусок изо рта. И лихой спиралью спустилась вниз. Умчалась, не оглядываясь. Будто я гнался за ней.
Я осмотрел «подарок». Плотная кора, как заготовка — не пойдёт. И подозрительно хорошо сохранилась. А, ну конечно…
Как я сразу не понял!
«Нос», который чуял всё магическое — внешне походит на крохотный ножик для конвертов. Стоило поднести его к куску коры, и слабо заметное свечение индикатора быстро померкло.
Я отвёл «нос» подальше.
Спустя полминуты свечение восстановилось. Сиарх! Кто принёс кору сюда, в это дупло? В отличие от древесины каменного дуба, кора его поразительно легка, хотя не менее прочна. Не знаю, что понимают звери и птицы в магии, но привычка сиархов раз в восемнадцать лет полностью сбрасывать кору снабжает самых смышлёных прекрасным изоляционным материалом. А здешние белки вовсю грызут так называемые королевские орехи, которые не всякий человек расколет одним ударом молотка. Такими зубами и сиарх можно разгрызть.
Ну, спасибо… за новогодний подарок! Нет, определённо надо будет сюда вернуться, отблагодарить её. Подарков «для души» грызунам никто не делает (я лично в этом смысла не вижу), а вот толк в угощении понимают все.
Долго я сидел у ручья, но так ничего и не придумал. Ничего страшного. Пусть это будет экспромт, если вообще что-то будет. Я положил белкин подарок вместе с заготовками, на прощание выпил воды из ручья.
Ужасно заломило зубы — и летом, и зимой этот ручей не замерзает, оставаясь неизменно ледяным.
Аннвеланд, Лето 71, 435 Д., вечер
Клеммен стоял у зеркала, озабоченно поглядывая на ссадины. Не украшают, точно. До завтрашнего вечера не заживут. А к магии прибегать неохота.
Когда он в сотый раз потрогал непрестанно чесавшееся место чуть правее губы, отражение в зеркале подмигнуло ему.
Юношу немедленно бросило в жар.
Первый рефлекс сработал безукоризненно. Клеммен включил — усилием мысли — «напарника», специальный кристалл. Который, в отличие от традиционных килианов , умел записывать ощущения. И только ощущения. Ресурс у него был ограниченным, менять его было занятием болезненным — «напарник» полагалось вживлять под кожу — но именно благодаря «напарнику» большинство внезапно погибших агентов Бюро смогли быстро и безошибочно вернуть отыскать и вернуть к жизни. Или, по крайней мере, не дать соскользнуть туда, где царствует Владыка Нежити.
Впрочем, «напарник», скорее всего, включился бы и сам — от сильной боли, например.
Отражение ещё раз подмигнуло и, оглянувшись, подтащило поближе к зеркалу отражение кресла. И удобно устроилось там. На всё это Клеммен глядел, оцепенев. Затем сковывавший его лёд растаял, он привычно потянулся в карман — за «безделушками».
— Не суетись, ничего не обнаружишь, — послышалось откуда-то прямо перед ним. До ненгора не сразу дошло, что звук раздаётся из того места, где, если бы отражение было обычным отражением, находился бы он сам.
Или наоборот?
— Незачем, — слышать собственный голос было не очень приятно. — Есть очень серьёзный разговор. Можешь не беспокоиться, никто об этом не узнает.
— Кто вы?
Отражение расхохоталось.
— Приглядись внимательнее, ненгор .
Последнее слово было произнесено с издевательскими нотками.
— Что вам нужно? — спросил Клеммен, в конце концов.
— Люблю правильные вопросы, — одобрило отражение и согнало с лица усмешку. — Тетрадь, мой дорогой друг. Всего лишь тетрадь.
— А взамен?
— Взамен? Ну, для начала, жизнь.
Клеммен нашёл в себе достаточно самообладания, чтобы презрительно усмехнуться. На самом деле он перепугался так, как не пугался уже очень, очень давно — с того момента, как двое грабителей с оружием встретили его в переулке, рядом с банком.
— Я же не имею в виду твою жизнь… — лениво протянул двойник. — Ты и так умер, хотя ещё узнаешь, что такое настоящая смерть. Поговорим о жизни кого-нибудь другого… угадай, о чьей?
Нет! — крикнул внутри внутренний голос. Не думай о ней! Не вспоминай её имя!
Поздно.
— Андари? — спросил Клеммен одними губами, почувствовал, что из середины живота начинает распространяться непереносимый холод.
Двойник широко улыбнулся.
— Тебе есть, что терять. Значит, долго уговаривать не придётся. Надеюсь, не потребуется… устранять ещё кого-нибудь, для демонстрации?
— Что же это за тетрадь такая? — Клеммен искал любой повод, чтобы отсрочить очевидный приказ с той стороны.
— Нужно ли тебе знать? — скривилось отражение. — Ты и так отдашь её. Смотри, не вырони. Тетрадь старая, ветхая. Давай её сюда. — Двойник поднялся, подошёл к стеклу вплотную, протянул руку.
— Что значит — «сюда»? — Клеммен отступил на шаг.
— То и значит, — отражение нахмурилось. — Не играй со мной, красавчик… — отражение положило пальцы на заживающую ссадину и тут же это место пронзила острая боль. Клеммен вскрикнул, схватившись за щёку; отражение, усмехаясь, надавило ногтями посильнее.
Так больно не было ещё никогда.
Клеммен отнял окровавленную ладонь от щеки и убедился, что не может ни говорить, ни кричать.
— Давай, быстро, — двойник холодно смотрел на него. В отличие от Клеммена, с лицом у двойника всё было в порядке. — Иначе твоей подруге станет очень нехорошо. Прямо сейчас.
Рука сама собой полезла внутрь, в карман, где хранилась тетрадь.
По пути запястье коснулось цепочки, на которой висел треугольник.
В голове Клеммена словно потревожили огромный пчелиный рой. Клеммен ощутил вибрацию и сильный жар; и то, и другое исходило из треугольника. Амулет сам собой повернулся, деревянной стороной вниз.
Очередная угроза застряла у отражения в горле.
Двойник неподвижно застыл.
Страх, вязкими потоками прижимавший Клеммена к земле, схлынул. И… отражения не стало.
Вернее, осталось — обычное. Его собственное, — со щекой, разодранной едва ли не до кости, с вылезающими из орбит глазами, в которых читались боль и ужас.
Кресло стояло на прежнем месте.
Послышался треск, уголок зеркала откололся; трещины пошли по поверхности зеркала.
Несколько раз Клеммен подносил к губам переговорное устройство, но всякий раз напрочь забывал, о чём хотел сообщить.
Отражение не шутило — сообщить кому-нибудь ещё непросто.
Пришлось прибегнуть к заживляющему эликсиру — боль была едва переносима. В довершение всего исчерпал свой ресурс и отключился «напарник». Он умел извещать об этом единственным образом: вызывая ощущение лёгкого жжения в том месте, где внедрён.
Ну уж нет. Новый «напарник» Клеммен поставит после праздника. Потом. Всё потом. Подумаешь, очередное нарушение инструкции… интуиция подсказывала, что взыскания от Кинисс — наименьшее из неприятностей, что подобрались совсем близко. Влип с этой тетрадью. Спрятать её, срочно. Но где?
Треугольник перестал быть тяжёлым, остыл; перестал вибрировать. Нисколько не возражал против того, чтобы его повернули вниз золотой стороной.
Оставаться до наступления темноты в этой комнате Клеммену не хотелось, он решил отправиться куда-нибудь. Скажем, в Венллен. Посмотреть на подготовку к праздникам, а заодно и узнать, не случилось ли чего-нибудь с…
Медальон едва заметно шевельнулся.
Нет, не случилось, подумал он. С уверенностью.
Из дому он почти выбежал — так, словно все привидения мира гнались по пятам.
Венллен, Лето 71, 435 Д., около полуночи
— Клеммен! Вот не ожидал! Ну ты даёшь! Слушай, а ты неплохо зарабатываешь!
Я вздрогнул, услышав эти слова. Айгес. Тот самый, вместе с которым я «работал» у Буарта. Проклятие, он узнал меня! Тоже мне, «смена облика», «смена облика»!
Губы сами собой сложились в подобающую улыбку. Хорошо, что я не в форменной кожаной одежде, и не в парадной. Шуму было бы куда больше.
— С тебя два пива! — довольно ухмыльнулся Айгес, без приглашения усаживаясь напротив. Отвык я от подобной компании, точно. А теперь надо очень быстро вспомнить былые привычки. И так уже ползаведения на нас косится.
— Это ещё за что? — спрашиваю с подозрением.
— Как был скрягой, так и остался, — лёгкое презрение тронуло его губы. А я-то, наивный, собирался о чём-нибудь приятном подумать, одиночеством насладиться…
— Ладно уж, — я подозвал официанта, Айгес одобрительно хлопнул меня по плечу.
— Вижу, уговорил-таки своего дядюшку… — он критически осмотрел меня. — И неплохо уговорил. Чем занимаешься-то?
— Так, — я повертел пальцами в воздухе, изобразил, как мог, страдальческую гримасу. Предварительно оглянувшись. — Приходится разъезжать… словом, по торговой части.
— То-то я вижу — нарядился, словно ольт. Неужели, думаю, нынче мода такая.
Очень надеюсь, что на лице у меня ничего не отразилось. И ведь не спровадишь его, не привлекая внимания! Не скажешь «извините, мол, вы обознались»! Провалиться ему…
— Как ты меня узнал? — пора брать инициативу в свои руки. — Где обретаешься? По прежнему у старика Буарта?
— Ну уж нет, — протянул он пренебрежительно. — Я теперь с караванами хожу. Охранником. — По его лицу было отчётливо видно, насколько велика пропасть, разделяющая охранников и каких-то там рассыльных… — Вот, вчера возвратился. Как раз к Новому Году. Кстати, не желаешь составить компанию?
О боги, сохраните и помилуйте!
— Не могу, — я развёл руками. — Сам понимаешь. С дядей и всей его весёлой семейкой. — Произнося эту ложь, я вспомнил Д., и стало так смешно, что только огромными усилиями удалось не разразиться истерическим хохотом.
— Понимаю, — кивнул он, отхлебнул из своей кружки. — Ну, заходи после. Живу я там же, да и старых приятелей забывать не стоит, верно?
Неужели он собирается уходить? Какое счастье, подумал я опрометчиво.
— Верно, — говорю. — Как только выберется денёк… мы часто через Венллен проходим.
— Вот и славно! — улыбается он и, не обращая внимания на выражение моих глаз, заказывает ещё пива. Ну да, за чужой счёт пьёт всякий… У Айгеса на это особый нюх. Так. Срочно нужен повод, чтобы уйти отсюда. Как только он выпьет три кружки, язык у него развяжется окончательно.
Я уже начал воспринимать его реплики, как туман, как просто часть окружающего пространства — не переставая, конечно, вразумительно и со смыслом отвечать. И тут он неожиданно наклонился поближе и многозначительно подмигнул.
— Давно хотел тебя спросить… Как тебе удалось?
Первые несколько мгновений я совершенно искренне ничего не понимал. Затем взглянул ему в глаза и понял всё.
Спустя мгновение я мысленно считал до десяти — сдерживался, чтобы не схватить его за горло и не свернуть шею. Или перерезать ему горло обломком кружки. Или воткнуть лежащий на столе нож ему в грудь.
Ярость схлынула почти моментально, оставив совершенно неожиданное для меня самого чувство. Неловкость, смешанную со снисходительностью. Как если бы ребёнок в присутствии посторонних задал мне неприличный вопрос. Осознавая, что подобного делать не положено.
— Не понимаю, о ком ты, — произнёс я, не отводя взгляда.
— Да ладно, — он отодвинулся и рассмеялся. Тут я понял, что в кулаке по-прежнему сжимаю вилку. Неторопливо разжал пальцы. Погнутая вилка упала на пол, но в гаме и шуме никто этого не заметил. — Тейпес, извозчик, два раза видел, как ты заходил к ней в дом. Мы ему не поверили — он мне теперь ящик киншиарского должен! Серьёзно, Клеммен, как тебе удалось?
— Не понимаю, — в конце концов, мне удалось совладать с мимикой. — Я у многих бывал дома. Как и ты, кстати.
— Да брось, — презрительно откинулся он на спинку стула. — Не хочешь говорить — не говори. Я что, не понимаю? Всё понимаю. Только дураком меня считать не надо, хорошо? У тебя же всё на роже написано, ты притворяться в жизни не умел, — и он расхохотался вновь.
К его (и отчасти своему) изумлению я тоже рассмеялся.
— Да, — согласился я. — Не умею, это точно. Но подробностей не будет.
— И не надо, — улыбочка вновь коснулась его губ. — Главное я уже понял.
Хорошо, что я не взглянул в этот момент в его глаза. Тогда бы, наверное, точно не сдержался. И Новый Год я встретил бы очень, очень невесело. Но Айгес неожиданно глянул на часы и куда-то заспешил.
— Прости, старина, — он хлопнул меня по спине. — Ребята ждут. В общем, не теряйся, удачи! — он подмигнул (я этого не видел, но ощутил), и скрылся в толпе на площади.
Мне показалось, что я извалялся в помойной яме — было странно, отчего проходящие мимо не отворачиваются, зажав нос.
Вечер был испорчен. Я хмуро глядел на закапанную пивом скатерть (аккуратностью Айгес никогда не отличался) и понял, что надо уходить.
Но куда?
Пройти мимо её дома?
Не стоит. Раз за мной так откровенно следили, то не преминут продолжить сие увлекательное занятие — вдруг удастся что-нибудь подсмотреть! Я начинал понимать, отчего Правитель смотрел на меня таким странным образом — там, на приёме. Я закрыл лицо ладонями. Проклятая работа! И эта «новая личность»! Что за «маскировка» такая, если её так легко раскрыть! И ведь кому удалось раскрыть — хуже не придумать!
Эта мысль замерла у меня в голове.
Действительно, подумал я — вернее, произнёс некий рассудительный и спокойный голос в голове. Почему бы не предположить, что твою маскировку раскрыли преднамеренно?
Но кто?
Вряд ли Бюро. Для своих прежних друзей я мёртв… постойте-ка… Зря я отпустил его так быстро!
Но бежать теперь за ним, а тем более вламываться к нему домой я не стану.
Одного раза более чем достаточно.
Я расплатился и направился к южному Храму — самому древнему. Там уже горели праздничные свечи — ярко освещая и сам Храм, и окружающую площадь. Ярко горят — словно само солнце; и ни ветер, ни дождь им не страшны. Если считаете, что боги утратили силу — приходите, убедитесь в обратном!
Я не сомневался, что боги сильны, но всё равно пошёл. Уж очень там красиво.
Аннвеланд, Лето 72, 435 Д., рано утром
Некоторое время он ещё опасливо косился на зеркало, а на ночь даже повесил поверх какую-то тряпку — но предосторожности были уже ни к чему. Зеркало годится для колдовских целей, только пока цело. Теперь же оно не могло служить ни оружием, ни средством подсматривать.
А средств таких у непонятных противников, видимо, более чем достаточно. Ведь отражение сказало «мы». Хотя мало ли кто что скажет.
О ране на щеке напоминало слабое жжение — магия магией, а зарастающие ткани всё равно дают о себе знать. Клеммен несколько раз прикоснулся к щеке с опаской… нет, всё в порядке.
Так-так… Клеммен возбуждённо заходил взад-вперёд. Что ещё сказал двойник? «Смотри, не вырони». Извлёк тетрадь. Вспомнил, что было, когда попытался развернуть ткань, в которую та была спрятана. Тетрадь метнулась в сторону, словно ожила; поймать её оказалось нелегко. Как и удержать: на какой-то миг она была скользкой, словно лягушка — не ухватиться!
А теперь?
Вроде бы «спокойна». Ну и хорошо… бросать её на пол не стану. Клеммен открыл страницу наугад.
Ynvearid … Ylvemaorag … Yparynha … Yervedas … смотри-ка — все слова начинаются на «Y»! Как забавно! Тут в дверь постучали, Клеммен едва не выронил тетрадь.
Стук повторился. Кого принесло в такую рань?
Никого. Но на пороге стояла крохотная корзинка, а в ней — три цветка. Не надо быть всезнающим, чтобы понять, что цветы взяты с одной из священных полян, неподалёку.
— Спасибо! — громко поблагодарил Клеммен, бережно поднимая корзинку. Цветы напоминают розу… дикую розу, шиповник. Ту, у которой никогда не удаётся сосчитать лепестки. Три цветка — на счастье. И после этого говорят, что ольты презирают людей? Здесь, кроме Клеммена, Людей нет.
Он долго думал, пока не вспомнил, что стоит голый по пояс. А ветерок весьма прохладен.
Едва он внёс корзинку в дом, как весь воздух внутри исполнился свежестью. И прохладой. Клеммен произнёс, запинаясь, несколько строк из благодарственного гимна Хранительнице Лесов — как не произнести! Поставил подарок на почётное место, справа от входной двери, на специальное возвышение. Вот и дом украсил. Жаль только, что ответный подарок делать некому. Точнее — неизвестно, кому!
А имеет ли значение, кому?
Клеммену стало немного стыдно. Нет, не имеет! В подарок годится всё, что угодно. Сейчас что-нибудь выберу из своих работ — неважно что, важно, что своими руками сделано.
К тому моменту, когда уже можно было отправляться в Хоунант, Клеммен чувствовал себя просто великолепно. Очень кстати. Есть такая примета — как встретишь полдень Нового Года, так год и пройдёт.
Полдень прошёл безукоризненно. Хватило времени убраться в доме, поскольку после праздника ещё три дня не полагается этим заниматься. Странный обычай…
Проходя мимо одного из соседних домов, Клеммен поставил на ступеньку одну из первых своих работ — названия ей так и не придумал; изображалась там человеческая фигура, стоящая у обрыва. Постучал, услышал приближающиеся шаги, поторопился прочь.
Улыбаясь.
Монастырь Хоунант, Лето 72, 435 Д., полдень
— Удачи и счастья в Новом Году, — приветствовал меня Чёрточка, он же У-Цзин, вручая тонкую веточку ольхи — с тремя листиками на ней. Как интересно. Три цветка, три листочка.
— Благодарю, достопочтенный, — я поклонился в ответ. — Удачи и процветания в Новом Году.
Д. само собой, был уже внутри; глаза его блестели слишком сильно для трезвого человека.
— У нас, как всегда, дискуссия о судьбах мира, — пояснил он. — Присоединяйся. У-Цзин утверждает, что Наблюдатели вообще и Бюро в частности стали архаичными.
— Я выразился не так — один момент, — монах извинился: по тропинке к нему поднимались старейшины из деревни и некоторое время мы с Д. стояли одни. Вскоре настоятель вернулся.
— Я сказал, что вам стало везти и всё стало удаваться — а это очень печальный признак. Пора выяснить, отчего так везёт.
— Странно, — удивился я, вполне искренне. — Что плохого в том, что всё удаётся? Меньше болезней, меньше преступлений — все довольны.
— Это я знаю, — монах кивнул. — Все довольны. Однако с вершины все пути ведут только вниз, и об этом забывать не стоит. Знающие люди вовремя меняют стратегию и тактику. А вы не меняете.
— А-а-а, знаю, — Д. поморщился. — Это он меня со своим родственником, Унэном, сравнивает. Дескать, вот он-то был мастер напасти обезвреживать. Однако я слышал и другие мнения — что Унэн сам — одна большая напасть.
— Да, характер у него трудный, — согласился монах с подозрительной лёгкостью. «Трудный», подумал я. А не «был трудный». Д. постоянно говорит о прежнем настоятеле в прошедшем времени, а Чёрточка — только в настоящем. Интересно. Ушёл на покой, говорит У-Цзин. Что-то мне не верится, что такой мог уйти на покой.
— Ладно, не будем ссориться. Ты собирался потрясти нас каким-то редким блюдом? — монах снял с носа очки. — Предупреждаю, мяса тут не держат.
— Сойдут и овощи, — согласился мой наставник. — С мясом оно, конечно, правильнее… Унэн, говорят, обожал всё острое. Расскажешь потом ему о моих талантах. Где тут у вас кухня?
И удалился в указанном направлении.
— Он начинал подмастерьем, — пояснил Чёрточка. — Ты об этом не знал? У него бурная жизнь, очень бурная. — Он явно имел в виду Д.
— Он иногда делился историями, — киваю, — но думаю, большую часть он выдумал. Разве можно пережить столько приключений!
— Можно, — кивнул монах. — Через два часа начнутся торжества в Храме Триады, — он указал кивком на башенку, видную отовсюду внутри монастыря. — Если хочешь, можешь помочь кому-нибудь. Можешь просто побродить. У меня дел невпроворот, поговорим попозже…
— Скажите, — мысль пришла в голову совершенно неожиданно, — а правда, что кабинет Унэна замурован и ожидает его возвращения?
У-Цзин озадаченно посмотрел на меня, рассмеялся.
— Надо же! — покачал головой. — Кто бы мог подумать! Да нет… никто и не думал его замуровывать. Просто у меня — собственный. Можешь сам зайти туда и посмотреть. Одна просьба — ничего не трогать.
Такого я не ожидал.
— Так он что, даже не заперт?! — вырвалось у меня. Монах обернулся, легонько стукнул себя кулаком по лбу.
— Да, — вздохнул он, — вот что значит — суета. Держи! — и кинул мне тяжёлый ключ.
Промахнись я совсем чуть-чуть, и в Новый Год вошёл бы одноглазым.
— Не забудь запереть, — добавил Чёрточка, быстрым шагом направился куда-то в сторону огородов.
В кабинете убрано; пыли почти нет, пол — тщательно подметён, на книжных полках ни пыли, ни паутины. И воздух вовсе не застойный. Странно… Д. неоднократно намекал Чёрточке, что мечтал бы побывать здесь, хоть одним глазком взглянуть! Но настоятель всегда уводил разговор в сторону.
Отчего же он впустил сюда меня?
Оттого, что я в магии не разбираюсь?
А в чём, собственно, я разбираюсь? Если бы не память, быть мне тем, кем, собственно, и являюсь — совсем зелёным, начинающим подмастерьем. Мне уже не становится неловко, когда меня именуют «ненгор», но сути это не меняет.
И всё-таки… лучше так, чем в канаве в Веннелере. Впрочем, что толку гадать!
Слева, у дальней стены, между двумя высокими окнами, прикрытыми портьерой, выделяется огромный письменный стол. Вот странно! Я столько слышал, что Унэн — существо совершенно неугомонное. Путешествия, авантюры, постоянные приключения… но не это! Сидеть, читать старинные фолианты? Нет, не пойму.
Слева, между книжными полками. Дверца шкафа. Магический. Во-о-он как огоньки светятся. Лучшие модели могут веков десять выдержать, нисколько не утратив охранной силы. Что там у него? Реликвии? Книги, в которых записано опасное для мира знание? Сокровища?
Кстати… Шкаф ведь тоже «повторно родился»! Отметим. Многовато собирается совпадений.
— Ну, счастливого праздника, — Клеммен обменялся со Шкафом рукопожатием и поспешил в коридор.
На этот раз не следует торопиться, открывая дверь. Вот она, мастерская. Точно она? Точно.
Бруски дерева удалось получить без затруднений, и Клеммен решил ещё раз поговорить с Тенгавером.
Странно, подумал ненгор, в который раз обходя пустынные коридоры. Я же именно здесь заходил к декану! Что у него, скрытая дверь? Чтоб студенты не донимали?
Вот она, лестница, вон окно. Всё на месте, кроме двери. Где-то здесь была справочная… сейчас узнаю, куда он делся.
Тут он почувствовал взгляд.
Поднял голову. У дальнего конца коридора стояла та самая женщина, что беседовала с девушками-близнецами. Что интересно, в той же самой одежде. Что, постоянно в разъездах?
Интересно — может быть, она знает?
— Здравствуйте! — объявил Клеммен громко, направляясь в её сторону. — Извините, не могли бы вы…
Куда она исчезла?
Бегом пробежал остаток коридора. Приоткрыта дверь в другой коридор — в соседний корпус. Вот невезение! Перед праздниками все разъехались.
Скрипнула дверь в дальнем конце коридора.
Проклятье, выругался Клеммен, побежал в ту сторону.
Похоже, незнакомка играет с ним в прятки.
Во-о-он тот проход — за приоткрытой дверью. Не оттуда ли послышались шаги?
Коридор, и ещё один, и ещё. Кто ж так строит?! Тут путеводитель нужен, а не…
Клеммен резко остановился, ему сразу же стало не до смеха.
Короткий коридор, начинавшийся под лестничным пролётом, заканчивался тупиком. Впрочем, нет.
Заканчивался ничем .
Чернотой, из глубин которой не было видно ни единого лучика света.
И тихо… здание будто вымерло… Ничего себе шуточки! Клеммен вспотел от напряжения мысли. Сообщить Д.? Что за загадочные порталы… прямо в Академии, без предупредительных надписей! И вообще — кто она такая, эта женщина?
«Вас используют, как наживку»…
Ну нет, подумал Клеммен, начиная медленно пятиться. Руку всё время держал на «ключе». В случае чего — его и след простыл.
«Наживку иногда съедают»…
Отступил ещё на пару шагов, и провал со звонким щелчком схлопнулся. Образовался тупик, как и положено.
Клеммен поднёс было ко рту переговорное устройство, как вдруг задумался. Ведь придётся объяснять, зачем потребовалась в такое время Академия, что он выспрашивал у Шкафа.
В сердцах Клеммен стукнул кулаками по тому месту, где был портал.
Ладно. Сообщить сообщу, но местной охране. Шёл, дескать, вижу — дыра… ну и так далее. Чтоб совесть была чиста.
Ведь я шёл сюда за деревянными брусками? Так я их получил. Всё остальное не считается. А кристаллы — посмотрю, когда и если будет время. Кристаллы должны «прожить» две недели.
До ближайшего поста охраны путь оказался неблизким…
Парк Времени, Лето 71, 435 Д., ближе к вечеру
Д. прав — лучше места для уединения не найти. Правда, тут же заявилась белка, обследовала все карманы и осталась недовольна размером подношения. Долго суетилась у дерева, то забиралась на него, то оглядывалась на человека и вновь слезала. Подумаешь, дупло. Вряд ли это её дом — в такое дупло впору на повозке въезжать. Или там у неё тайник?
Прячь, прячь, я не смотрю.
Что у нас есть?.. Два ясеневых, два из лиственницы. Один из дуба. Все небольшие. Да и мастер не очень-то жалеет их: девять десятых уходит в брак. Вырезать амулеты или там магические палочки — занятие тонкое, с непредсказуемым результатом.
Пока я соображал, что бы такое вырезать, белка ещё несколько раз взбиралась на дерево с дуплом. В конце концов стало понятно: когда же этот тугодум подойдёт сюда!
Пришлось подойти.
Белка исчезла в дупле, долго чем-то там шуршала.
Высунула голову наружу. В зубах у неё был зажат кусок коры. Хороший кусок, с мою ладонь величиной. Заметив, что я стою прямо под дуплом, она выронила кусок изо рта. И лихой спиралью спустилась вниз. Умчалась, не оглядываясь. Будто я гнался за ней.
Я осмотрел «подарок». Плотная кора, как заготовка — не пойдёт. И подозрительно хорошо сохранилась. А, ну конечно…
Как я сразу не понял!
«Нос», который чуял всё магическое — внешне походит на крохотный ножик для конвертов. Стоило поднести его к куску коры, и слабо заметное свечение индикатора быстро померкло.
Я отвёл «нос» подальше.
Спустя полминуты свечение восстановилось. Сиарх! Кто принёс кору сюда, в это дупло? В отличие от древесины каменного дуба, кора его поразительно легка, хотя не менее прочна. Не знаю, что понимают звери и птицы в магии, но привычка сиархов раз в восемнадцать лет полностью сбрасывать кору снабжает самых смышлёных прекрасным изоляционным материалом. А здешние белки вовсю грызут так называемые королевские орехи, которые не всякий человек расколет одним ударом молотка. Такими зубами и сиарх можно разгрызть.
Ну, спасибо… за новогодний подарок! Нет, определённо надо будет сюда вернуться, отблагодарить её. Подарков «для души» грызунам никто не делает (я лично в этом смысла не вижу), а вот толк в угощении понимают все.
Долго я сидел у ручья, но так ничего и не придумал. Ничего страшного. Пусть это будет экспромт, если вообще что-то будет. Я положил белкин подарок вместе с заготовками, на прощание выпил воды из ручья.
Ужасно заломило зубы — и летом, и зимой этот ручей не замерзает, оставаясь неизменно ледяным.
Аннвеланд, Лето 71, 435 Д., вечер
Клеммен стоял у зеркала, озабоченно поглядывая на ссадины. Не украшают, точно. До завтрашнего вечера не заживут. А к магии прибегать неохота.
Когда он в сотый раз потрогал непрестанно чесавшееся место чуть правее губы, отражение в зеркале подмигнуло ему.
Юношу немедленно бросило в жар.
Первый рефлекс сработал безукоризненно. Клеммен включил — усилием мысли — «напарника», специальный кристалл. Который, в отличие от традиционных килианов , умел записывать ощущения. И только ощущения. Ресурс у него был ограниченным, менять его было занятием болезненным — «напарник» полагалось вживлять под кожу — но именно благодаря «напарнику» большинство внезапно погибших агентов Бюро смогли быстро и безошибочно вернуть отыскать и вернуть к жизни. Или, по крайней мере, не дать соскользнуть туда, где царствует Владыка Нежити.
Впрочем, «напарник», скорее всего, включился бы и сам — от сильной боли, например.
Отражение ещё раз подмигнуло и, оглянувшись, подтащило поближе к зеркалу отражение кресла. И удобно устроилось там. На всё это Клеммен глядел, оцепенев. Затем сковывавший его лёд растаял, он привычно потянулся в карман — за «безделушками».
— Не суетись, ничего не обнаружишь, — послышалось откуда-то прямо перед ним. До ненгора не сразу дошло, что звук раздаётся из того места, где, если бы отражение было обычным отражением, находился бы он сам.
Или наоборот?
— Незачем, — слышать собственный голос было не очень приятно. — Есть очень серьёзный разговор. Можешь не беспокоиться, никто об этом не узнает.
— Кто вы?
Отражение расхохоталось.
— Приглядись внимательнее, ненгор .
Последнее слово было произнесено с издевательскими нотками.
— Что вам нужно? — спросил Клеммен, в конце концов.
— Люблю правильные вопросы, — одобрило отражение и согнало с лица усмешку. — Тетрадь, мой дорогой друг. Всего лишь тетрадь.
— А взамен?
— Взамен? Ну, для начала, жизнь.
Клеммен нашёл в себе достаточно самообладания, чтобы презрительно усмехнуться. На самом деле он перепугался так, как не пугался уже очень, очень давно — с того момента, как двое грабителей с оружием встретили его в переулке, рядом с банком.
— Я же не имею в виду твою жизнь… — лениво протянул двойник. — Ты и так умер, хотя ещё узнаешь, что такое настоящая смерть. Поговорим о жизни кого-нибудь другого… угадай, о чьей?
Нет! — крикнул внутри внутренний голос. Не думай о ней! Не вспоминай её имя!
Поздно.
— Андари? — спросил Клеммен одними губами, почувствовал, что из середины живота начинает распространяться непереносимый холод.
Двойник широко улыбнулся.
— Тебе есть, что терять. Значит, долго уговаривать не придётся. Надеюсь, не потребуется… устранять ещё кого-нибудь, для демонстрации?
— Что же это за тетрадь такая? — Клеммен искал любой повод, чтобы отсрочить очевидный приказ с той стороны.
— Нужно ли тебе знать? — скривилось отражение. — Ты и так отдашь её. Смотри, не вырони. Тетрадь старая, ветхая. Давай её сюда. — Двойник поднялся, подошёл к стеклу вплотную, протянул руку.
— Что значит — «сюда»? — Клеммен отступил на шаг.
— То и значит, — отражение нахмурилось. — Не играй со мной, красавчик… — отражение положило пальцы на заживающую ссадину и тут же это место пронзила острая боль. Клеммен вскрикнул, схватившись за щёку; отражение, усмехаясь, надавило ногтями посильнее.
Так больно не было ещё никогда.
Клеммен отнял окровавленную ладонь от щеки и убедился, что не может ни говорить, ни кричать.
— Давай, быстро, — двойник холодно смотрел на него. В отличие от Клеммена, с лицом у двойника всё было в порядке. — Иначе твоей подруге станет очень нехорошо. Прямо сейчас.
Рука сама собой полезла внутрь, в карман, где хранилась тетрадь.
По пути запястье коснулось цепочки, на которой висел треугольник.
В голове Клеммена словно потревожили огромный пчелиный рой. Клеммен ощутил вибрацию и сильный жар; и то, и другое исходило из треугольника. Амулет сам собой повернулся, деревянной стороной вниз.
Очередная угроза застряла у отражения в горле.
Двойник неподвижно застыл.
Страх, вязкими потоками прижимавший Клеммена к земле, схлынул. И… отражения не стало.
Вернее, осталось — обычное. Его собственное, — со щекой, разодранной едва ли не до кости, с вылезающими из орбит глазами, в которых читались боль и ужас.
Кресло стояло на прежнем месте.
Послышался треск, уголок зеркала откололся; трещины пошли по поверхности зеркала.
Несколько раз Клеммен подносил к губам переговорное устройство, но всякий раз напрочь забывал, о чём хотел сообщить.
Отражение не шутило — сообщить кому-нибудь ещё непросто.
Пришлось прибегнуть к заживляющему эликсиру — боль была едва переносима. В довершение всего исчерпал свой ресурс и отключился «напарник». Он умел извещать об этом единственным образом: вызывая ощущение лёгкого жжения в том месте, где внедрён.
Ну уж нет. Новый «напарник» Клеммен поставит после праздника. Потом. Всё потом. Подумаешь, очередное нарушение инструкции… интуиция подсказывала, что взыскания от Кинисс — наименьшее из неприятностей, что подобрались совсем близко. Влип с этой тетрадью. Спрятать её, срочно. Но где?
Треугольник перестал быть тяжёлым, остыл; перестал вибрировать. Нисколько не возражал против того, чтобы его повернули вниз золотой стороной.
Оставаться до наступления темноты в этой комнате Клеммену не хотелось, он решил отправиться куда-нибудь. Скажем, в Венллен. Посмотреть на подготовку к праздникам, а заодно и узнать, не случилось ли чего-нибудь с…
Медальон едва заметно шевельнулся.
Нет, не случилось, подумал он. С уверенностью.
Из дому он почти выбежал — так, словно все привидения мира гнались по пятам.
Венллен, Лето 71, 435 Д., около полуночи
— Клеммен! Вот не ожидал! Ну ты даёшь! Слушай, а ты неплохо зарабатываешь!
Я вздрогнул, услышав эти слова. Айгес. Тот самый, вместе с которым я «работал» у Буарта. Проклятие, он узнал меня! Тоже мне, «смена облика», «смена облика»!
Губы сами собой сложились в подобающую улыбку. Хорошо, что я не в форменной кожаной одежде, и не в парадной. Шуму было бы куда больше.
— С тебя два пива! — довольно ухмыльнулся Айгес, без приглашения усаживаясь напротив. Отвык я от подобной компании, точно. А теперь надо очень быстро вспомнить былые привычки. И так уже ползаведения на нас косится.
— Это ещё за что? — спрашиваю с подозрением.
— Как был скрягой, так и остался, — лёгкое презрение тронуло его губы. А я-то, наивный, собирался о чём-нибудь приятном подумать, одиночеством насладиться…
— Ладно уж, — я подозвал официанта, Айгес одобрительно хлопнул меня по плечу.
— Вижу, уговорил-таки своего дядюшку… — он критически осмотрел меня. — И неплохо уговорил. Чем занимаешься-то?
— Так, — я повертел пальцами в воздухе, изобразил, как мог, страдальческую гримасу. Предварительно оглянувшись. — Приходится разъезжать… словом, по торговой части.
— То-то я вижу — нарядился, словно ольт. Неужели, думаю, нынче мода такая.
Очень надеюсь, что на лице у меня ничего не отразилось. И ведь не спровадишь его, не привлекая внимания! Не скажешь «извините, мол, вы обознались»! Провалиться ему…
— Как ты меня узнал? — пора брать инициативу в свои руки. — Где обретаешься? По прежнему у старика Буарта?
— Ну уж нет, — протянул он пренебрежительно. — Я теперь с караванами хожу. Охранником. — По его лицу было отчётливо видно, насколько велика пропасть, разделяющая охранников и каких-то там рассыльных… — Вот, вчера возвратился. Как раз к Новому Году. Кстати, не желаешь составить компанию?
О боги, сохраните и помилуйте!
— Не могу, — я развёл руками. — Сам понимаешь. С дядей и всей его весёлой семейкой. — Произнося эту ложь, я вспомнил Д., и стало так смешно, что только огромными усилиями удалось не разразиться истерическим хохотом.
— Понимаю, — кивнул он, отхлебнул из своей кружки. — Ну, заходи после. Живу я там же, да и старых приятелей забывать не стоит, верно?
Неужели он собирается уходить? Какое счастье, подумал я опрометчиво.
— Верно, — говорю. — Как только выберется денёк… мы часто через Венллен проходим.
— Вот и славно! — улыбается он и, не обращая внимания на выражение моих глаз, заказывает ещё пива. Ну да, за чужой счёт пьёт всякий… У Айгеса на это особый нюх. Так. Срочно нужен повод, чтобы уйти отсюда. Как только он выпьет три кружки, язык у него развяжется окончательно.
Я уже начал воспринимать его реплики, как туман, как просто часть окружающего пространства — не переставая, конечно, вразумительно и со смыслом отвечать. И тут он неожиданно наклонился поближе и многозначительно подмигнул.
— Давно хотел тебя спросить… Как тебе удалось?
Первые несколько мгновений я совершенно искренне ничего не понимал. Затем взглянул ему в глаза и понял всё.
Спустя мгновение я мысленно считал до десяти — сдерживался, чтобы не схватить его за горло и не свернуть шею. Или перерезать ему горло обломком кружки. Или воткнуть лежащий на столе нож ему в грудь.
Ярость схлынула почти моментально, оставив совершенно неожиданное для меня самого чувство. Неловкость, смешанную со снисходительностью. Как если бы ребёнок в присутствии посторонних задал мне неприличный вопрос. Осознавая, что подобного делать не положено.
— Не понимаю, о ком ты, — произнёс я, не отводя взгляда.
— Да ладно, — он отодвинулся и рассмеялся. Тут я понял, что в кулаке по-прежнему сжимаю вилку. Неторопливо разжал пальцы. Погнутая вилка упала на пол, но в гаме и шуме никто этого не заметил. — Тейпес, извозчик, два раза видел, как ты заходил к ней в дом. Мы ему не поверили — он мне теперь ящик киншиарского должен! Серьёзно, Клеммен, как тебе удалось?
— Не понимаю, — в конце концов, мне удалось совладать с мимикой. — Я у многих бывал дома. Как и ты, кстати.
— Да брось, — презрительно откинулся он на спинку стула. — Не хочешь говорить — не говори. Я что, не понимаю? Всё понимаю. Только дураком меня считать не надо, хорошо? У тебя же всё на роже написано, ты притворяться в жизни не умел, — и он расхохотался вновь.
К его (и отчасти своему) изумлению я тоже рассмеялся.
— Да, — согласился я. — Не умею, это точно. Но подробностей не будет.
— И не надо, — улыбочка вновь коснулась его губ. — Главное я уже понял.
Хорошо, что я не взглянул в этот момент в его глаза. Тогда бы, наверное, точно не сдержался. И Новый Год я встретил бы очень, очень невесело. Но Айгес неожиданно глянул на часы и куда-то заспешил.
— Прости, старина, — он хлопнул меня по спине. — Ребята ждут. В общем, не теряйся, удачи! — он подмигнул (я этого не видел, но ощутил), и скрылся в толпе на площади.
Мне показалось, что я извалялся в помойной яме — было странно, отчего проходящие мимо не отворачиваются, зажав нос.
Вечер был испорчен. Я хмуро глядел на закапанную пивом скатерть (аккуратностью Айгес никогда не отличался) и понял, что надо уходить.
Но куда?
Пройти мимо её дома?
Не стоит. Раз за мной так откровенно следили, то не преминут продолжить сие увлекательное занятие — вдруг удастся что-нибудь подсмотреть! Я начинал понимать, отчего Правитель смотрел на меня таким странным образом — там, на приёме. Я закрыл лицо ладонями. Проклятая работа! И эта «новая личность»! Что за «маскировка» такая, если её так легко раскрыть! И ведь кому удалось раскрыть — хуже не придумать!
Эта мысль замерла у меня в голове.
Действительно, подумал я — вернее, произнёс некий рассудительный и спокойный голос в голове. Почему бы не предположить, что твою маскировку раскрыли преднамеренно?
Но кто?
Вряд ли Бюро. Для своих прежних друзей я мёртв… постойте-ка… Зря я отпустил его так быстро!
Но бежать теперь за ним, а тем более вламываться к нему домой я не стану.
Одного раза более чем достаточно.
Я расплатился и направился к южному Храму — самому древнему. Там уже горели праздничные свечи — ярко освещая и сам Храм, и окружающую площадь. Ярко горят — словно само солнце; и ни ветер, ни дождь им не страшны. Если считаете, что боги утратили силу — приходите, убедитесь в обратном!
Я не сомневался, что боги сильны, но всё равно пошёл. Уж очень там красиво.
Аннвеланд, Лето 72, 435 Д., рано утром
Некоторое время он ещё опасливо косился на зеркало, а на ночь даже повесил поверх какую-то тряпку — но предосторожности были уже ни к чему. Зеркало годится для колдовских целей, только пока цело. Теперь же оно не могло служить ни оружием, ни средством подсматривать.
А средств таких у непонятных противников, видимо, более чем достаточно. Ведь отражение сказало «мы». Хотя мало ли кто что скажет.
О ране на щеке напоминало слабое жжение — магия магией, а зарастающие ткани всё равно дают о себе знать. Клеммен несколько раз прикоснулся к щеке с опаской… нет, всё в порядке.
Так-так… Клеммен возбуждённо заходил взад-вперёд. Что ещё сказал двойник? «Смотри, не вырони». Извлёк тетрадь. Вспомнил, что было, когда попытался развернуть ткань, в которую та была спрятана. Тетрадь метнулась в сторону, словно ожила; поймать её оказалось нелегко. Как и удержать: на какой-то миг она была скользкой, словно лягушка — не ухватиться!
А теперь?
Вроде бы «спокойна». Ну и хорошо… бросать её на пол не стану. Клеммен открыл страницу наугад.
Ynvearid … Ylvemaorag … Yparynha … Yervedas … смотри-ка — все слова начинаются на «Y»! Как забавно! Тут в дверь постучали, Клеммен едва не выронил тетрадь.
Стук повторился. Кого принесло в такую рань?
Никого. Но на пороге стояла крохотная корзинка, а в ней — три цветка. Не надо быть всезнающим, чтобы понять, что цветы взяты с одной из священных полян, неподалёку.
— Спасибо! — громко поблагодарил Клеммен, бережно поднимая корзинку. Цветы напоминают розу… дикую розу, шиповник. Ту, у которой никогда не удаётся сосчитать лепестки. Три цветка — на счастье. И после этого говорят, что ольты презирают людей? Здесь, кроме Клеммена, Людей нет.
Он долго думал, пока не вспомнил, что стоит голый по пояс. А ветерок весьма прохладен.
Едва он внёс корзинку в дом, как весь воздух внутри исполнился свежестью. И прохладой. Клеммен произнёс, запинаясь, несколько строк из благодарственного гимна Хранительнице Лесов — как не произнести! Поставил подарок на почётное место, справа от входной двери, на специальное возвышение. Вот и дом украсил. Жаль только, что ответный подарок делать некому. Точнее — неизвестно, кому!
А имеет ли значение, кому?
Клеммену стало немного стыдно. Нет, не имеет! В подарок годится всё, что угодно. Сейчас что-нибудь выберу из своих работ — неважно что, важно, что своими руками сделано.
К тому моменту, когда уже можно было отправляться в Хоунант, Клеммен чувствовал себя просто великолепно. Очень кстати. Есть такая примета — как встретишь полдень Нового Года, так год и пройдёт.
Полдень прошёл безукоризненно. Хватило времени убраться в доме, поскольку после праздника ещё три дня не полагается этим заниматься. Странный обычай…
Проходя мимо одного из соседних домов, Клеммен поставил на ступеньку одну из первых своих работ — названия ей так и не придумал; изображалась там человеческая фигура, стоящая у обрыва. Постучал, услышал приближающиеся шаги, поторопился прочь.
Улыбаясь.
Монастырь Хоунант, Лето 72, 435 Д., полдень
— Удачи и счастья в Новом Году, — приветствовал меня Чёрточка, он же У-Цзин, вручая тонкую веточку ольхи — с тремя листиками на ней. Как интересно. Три цветка, три листочка.
— Благодарю, достопочтенный, — я поклонился в ответ. — Удачи и процветания в Новом Году.
Д. само собой, был уже внутри; глаза его блестели слишком сильно для трезвого человека.
— У нас, как всегда, дискуссия о судьбах мира, — пояснил он. — Присоединяйся. У-Цзин утверждает, что Наблюдатели вообще и Бюро в частности стали архаичными.
— Я выразился не так — один момент, — монах извинился: по тропинке к нему поднимались старейшины из деревни и некоторое время мы с Д. стояли одни. Вскоре настоятель вернулся.
— Я сказал, что вам стало везти и всё стало удаваться — а это очень печальный признак. Пора выяснить, отчего так везёт.
— Странно, — удивился я, вполне искренне. — Что плохого в том, что всё удаётся? Меньше болезней, меньше преступлений — все довольны.
— Это я знаю, — монах кивнул. — Все довольны. Однако с вершины все пути ведут только вниз, и об этом забывать не стоит. Знающие люди вовремя меняют стратегию и тактику. А вы не меняете.
— А-а-а, знаю, — Д. поморщился. — Это он меня со своим родственником, Унэном, сравнивает. Дескать, вот он-то был мастер напасти обезвреживать. Однако я слышал и другие мнения — что Унэн сам — одна большая напасть.
— Да, характер у него трудный, — согласился монах с подозрительной лёгкостью. «Трудный», подумал я. А не «был трудный». Д. постоянно говорит о прежнем настоятеле в прошедшем времени, а Чёрточка — только в настоящем. Интересно. Ушёл на покой, говорит У-Цзин. Что-то мне не верится, что такой мог уйти на покой.
— Ладно, не будем ссориться. Ты собирался потрясти нас каким-то редким блюдом? — монах снял с носа очки. — Предупреждаю, мяса тут не держат.
— Сойдут и овощи, — согласился мой наставник. — С мясом оно, конечно, правильнее… Унэн, говорят, обожал всё острое. Расскажешь потом ему о моих талантах. Где тут у вас кухня?
И удалился в указанном направлении.
— Он начинал подмастерьем, — пояснил Чёрточка. — Ты об этом не знал? У него бурная жизнь, очень бурная. — Он явно имел в виду Д.
— Он иногда делился историями, — киваю, — но думаю, большую часть он выдумал. Разве можно пережить столько приключений!
— Можно, — кивнул монах. — Через два часа начнутся торжества в Храме Триады, — он указал кивком на башенку, видную отовсюду внутри монастыря. — Если хочешь, можешь помочь кому-нибудь. Можешь просто побродить. У меня дел невпроворот, поговорим попозже…
— Скажите, — мысль пришла в голову совершенно неожиданно, — а правда, что кабинет Унэна замурован и ожидает его возвращения?
У-Цзин озадаченно посмотрел на меня, рассмеялся.
— Надо же! — покачал головой. — Кто бы мог подумать! Да нет… никто и не думал его замуровывать. Просто у меня — собственный. Можешь сам зайти туда и посмотреть. Одна просьба — ничего не трогать.
Такого я не ожидал.
— Так он что, даже не заперт?! — вырвалось у меня. Монах обернулся, легонько стукнул себя кулаком по лбу.
— Да, — вздохнул он, — вот что значит — суета. Держи! — и кинул мне тяжёлый ключ.
Промахнись я совсем чуть-чуть, и в Новый Год вошёл бы одноглазым.
— Не забудь запереть, — добавил Чёрточка, быстрым шагом направился куда-то в сторону огородов.
В кабинете убрано; пыли почти нет, пол — тщательно подметён, на книжных полках ни пыли, ни паутины. И воздух вовсе не застойный. Странно… Д. неоднократно намекал Чёрточке, что мечтал бы побывать здесь, хоть одним глазком взглянуть! Но настоятель всегда уводил разговор в сторону.
Отчего же он впустил сюда меня?
Оттого, что я в магии не разбираюсь?
А в чём, собственно, я разбираюсь? Если бы не память, быть мне тем, кем, собственно, и являюсь — совсем зелёным, начинающим подмастерьем. Мне уже не становится неловко, когда меня именуют «ненгор», но сути это не меняет.
И всё-таки… лучше так, чем в канаве в Веннелере. Впрочем, что толку гадать!
Слева, у дальней стены, между двумя высокими окнами, прикрытыми портьерой, выделяется огромный письменный стол. Вот странно! Я столько слышал, что Унэн — существо совершенно неугомонное. Путешествия, авантюры, постоянные приключения… но не это! Сидеть, читать старинные фолианты? Нет, не пойму.
Слева, между книжными полками. Дверца шкафа. Магический. Во-о-он как огоньки светятся. Лучшие модели могут веков десять выдержать, нисколько не утратив охранной силы. Что там у него? Реликвии? Книги, в которых записано опасное для мира знание? Сокровища?