Бойд Донна. Алхимик

   Вы спросите, о каких истинах идет речь? Ах, можно прожить жизнь и даже не услышать обо всех. Природа атомных частиц и природа человека, состав химических сплавов и тайны души. Превращение материи, источники сверхъестественных сил. Умение жить в истине и заниматься обманом. Магия. Медицина. Самодисциплина. Мастерство. Добро и зло. Гармония. Нас, мальчиков и девочек, отбирали в очень юном возрасте по качествам, которые едва ли могли постичь наши родители, и с этого времени до достижения зрелого возраста наша жизнь не выходила за пределы обители Ра. Как я припоминаю, все протекало вполне обычно: мы играли, занимались, ели и спали; у нас случались детские стычки с товарищами, мы дерзили учителям. Мы переживали моменты великой радости и глубокой боли, торжества и неудач, озарений и унижений. Мы росли, учились, любили. Заводили верных друзей и случайных сексуальных партнеров. Мы ничем не отличались от прочих детей, по крайней мере с нашей точки зрения. Мы жили в той же вселенной, что и вы сегодня; просто мы учились управлять ею при помощи кодекса правил, отличного от вашего. Мне совсем не хочется умалять значимость нашего там пребывания, грандиозность происходивших с нами перемен. Даже и теперь, стоит мне лишь закрыть глаза, я вновь испытываю невероятный восторг, охвативший меня, когда я впервые осознал законы этого мира и свою власть над ним. Позвольте мне произнести эти слова с правильной интонацией и ритмом, отбирая звуки и созданную ими гармонию, дайте мне вспомнить и произнести заклинание – ведь того, что существовало когда-то, больше нет. Смотрите, как я собираю из воздуха электричество и оно вспыхивает на моих пальцах. Разве вы не знаете, что оно находилось там всегда? А теперь я подниму камень одной силой мысли. Посмотрите, как он плавает в воздухе, подобно перышку! Позвольте мне прикоснуться к вашей руке и считать вашу память. Дайте мне приворожить вас взглядом, прошептать ваше имя и завладеть вашей волей. Мы становились мастерами магии, и магия правила миром.
   Я говорю «мы», но важно понять, что не все посвященные из обители Ра обладали одинаковыми способностями. Некоторые так и не пошли дальше овладения физическими и химическими законами, позволяющими им контролировать окружающую среду; другие научились погружать пальцы в поток человеческого подсознания, стремясь познать скрытые законы, управляющие жизнью здесь, на Земле. Овладение мастерством происходило сугубо индивидуально, и каждый из нас не знал иного соперника, кроме самого себя.
   Впрочем, трое с самого начала превосходили в практической магии всех остальных. Это бросалось в глаза. И, несмотря на все усилия удержаться от соблазна, честолюбию все-таки удавалось заползти в наши души. Полагаю, именно это с неизбежностью привело нас к конфликту. Но мы не стали бы искать ссор, находясь на пути овладения самым опасным и сложным из всех мистических искусств. Мы даже вообразить не могли, насколько сильно оно в конечном счете нас свяжет.
 
   Одно дело – совершать чудеса с неодушевленными предметами, например расплавить камни или осушить ручей силой дыхания, ибо хорошо известно, что все вещи существуют одновременно во всевозможных формах и перевести их из одного состояния в другое способен любой обученный ремеслу маг. Но трансформироваться самому – такое превращение неизменно станет искушать и страшить в той или иной степени каждого практикующего мага на протяжении всей его жизни. Многие адепты, вполне компетентные во всех прочих областях, никогда не смогут достичь состояния простого Единства, без которого трансмутация в другое живое существо неосуществима. Но мы, трое воспитанников обители Ра, легко овладели этим искусством. Вероятно, слишком легко.
   На протяжении тысячелетий продолжаются дебаты по поводу того, является ли трансформация в буквальном смысле физической перестройкой материи или же не менее глубоким, но гораздо менее наглядным видоизменением духа. Действительно ли я становлюсь лягушкой или просто проникаю своим сознанием в сущность ее состояния? Могу ли я это сделать с такой убедительностью, чтобы заставить других людей увидеть меня таким, каким хочу предстать перед ними – в форме лягушки? Говорю вам, что это одно и то же. Вся магия – иллюзия, а реальность такова, какой ее воспринимает человек. В том мире, где жили мы, граница между этими двумя планами существования оставалась незаметной, невидимой.
   Так что, если это поможет вашему современному западному научному интеллекту облегчить понимание описываемых мной явлений, считайте, если угодно, что все это происходило от оккультного образа мышления. Что мы придумывали и заставляли увидеть других странные вещи, в которые вы отказываетесь верить. Не стану оспаривать эту точку зрения. Вы ведь знаете, что простым внушением можно остановить сердце, или сломать кость, или изменить лик времени, а это в конечном счете одно и то же для тех, чьи жизни затрагиваются.
   И все же мне бы не хотелось заставлять вас думать, что исчезновение одной формы и появление другой – вещь спонтанная и что мы проделывали это из прихоти. Совсем наоборот. Большинство из нас овладевали лишь простыми формами животного мира – лягушка, рыба, птица или змея. Ах, превращение в иное существо вызывало с трудом переносимый восторг, захватывало целиком, доставляя ни с чем несравнимое наслаждение, и таило в себе реальную опасность. Полностью отдаваясь этому процессу, человек порой не стремился вернуться в прежнее состояние и скоро забывал, как это делается. Наша история богата сказками, в которых происходят подобные несчастья – превратившийся в лягушку принц, влюбленные, ставшие парой лебедей, девушка, принявшая форму дерева и не позаботившаяся об обратном превращении. О, поверьте мне, это искушение мне знакомо. Я знаю, что такое горечь выбора.
   До того как попытаться превратиться в птицу, я уже освоил быструю, как молния, шелковистую, извивающуюся форму змеи с ее невероятно чувствительным обонянием, открывшим мне сотни тысяч запахов и их оттенков, о которых я раньше и не догадывался. Прежде я постиг, что значит, приняв форму гусеницы, неподвижно застыть на ветке в окружении зелени, пропитавшись зеленым цветом и словно плывя в бесконечном океане зеленого великолепия. Я пропускал через легкие воду вместо воздуха, видел в илистых водах Нила такие цвета, о которых не догадывался никто из людей. Но стать птицей… Быть поднятым дуновением ветра, видеть распростертый под крыльями мир… этого мне хотелось больше всего на свете.
   Я упорно упражнялся, стремясь к точному, гармоничному состоянию небытия, которое позволило бы молекулам всего тела изменить структуру на крошечную долю, достаточную для исчезновения человеческого обличья. Потом же, повинуясь команде всемирных законов с их совершенной синхронностью, мне оставалось перевести себя в форму, которую я отчетливо представлял в уме. О, я близко к этому подошел. Бесстрастно и вполне сознательно наблюдал я, как мои пальцы вытягиваются и превращаются в перья. Я ощущал в теле пощипывание и покалывание. Легкий ветерок восхитительно шелестел перышками с нижней стороны моих едва оформившихся крыльев. Я чувствовал, как пальцы ног превращаются в когти, сильные, мощные, а в самой глубине моего существа изменяется и растворяется сознание. И тут я услышал смех.
   Мое сердце, уже начавшее, молекула за молекулой, сжиматься в крошечную птичью мышцу, мгновенно разбухло до прежних размеров, нагнав кровь в перегруженные клапаны, и я почувствовал, как мою грудь пронзила острая боль. Пористые кости быстро затвердели и распрямились до человеческих размеров, порвав несколько небольших связок в пальцах ног. Я закричал от боли, схватившись за поврежденную конечность и прыгая на другой. Я стал оглядываться по сторонам в поисках источника смеха. Наконец я свалился на песок, а она лишь заливалась пуще прежнего.
   Надо мной потешалась Нефар, одна из пяти посвященных женского пола, живших в то время в обители Ра. Я, с тех пор как достиг половой зрелости, то обожал ее, то обижался.
   О роли женщин в древних обрядах и всевозможных мистических науках написано много. Иногда их изображают как носителей необычайных сверхъестественных сил и непревзойденного мастерства, а иногда, напротив, как объекты насмешек и суеверного страха, которых надлежит отстранить от занятий мистическими науками. Уверяю вас, что в то время и в том месте, о котором я рассказываю, женщины ценились не больше и не меньше мужчин, поскольку тех и других уравнивала дисциплина обители Ра. Имело значение лишь знание ремесла. А Нефар считалась в нем весьма искушенной.
   Я уже говорил, что в процессе совершенствования искусства каждый состязался только сам с собой. Но это идеальный случай. На самом деле любое честолюбивое существо ожидает одобрения и даже лести. Короче говоря, я чувствовал себя счастливым, когда оказывался единственным, первым или лучшим в овладении предметом. И мне не нравилось, когда это место захватывала Нефар. За все время пребывания в обители Ра только двое шли в ногу с моими успехами и даже иногда их превосходили. Один мальчик и девочка – Нефар.
   – Ты с ума сошла? – зарычал я на нее, хватаясь за изуродованные пальцы ноги. – Ты ведь могла меня убить! Даже новичок знает, что нельзя прерывать сеанс магии. Но я не стану льстить тебе, называя новичком. Как ты посмела пойти за мной?! Как посмела шпионить?!
   Пока она бежала ко мне, веселья в ее лице поубавилось, а когда она опустилась около меня на колени, оно и вовсе сменилось раздражением.
   – Это ты себе льстишь! – воскликнула она. – Я не собиралась тебе мешать. Я тебя даже не видела. Перестань корчиться как ребенок. Дай взглянуть.
   Когда она попыталась осмотреть мою ступню, я резко отвел ее руку и едва не закричал от боли, пронзившей ногу. Но она оказалась настойчивой, и я крепко сжал зубы и не сопротивлялся больше.
   Три средних пальца моей правой ступни скрючились, покрылись узлами, разбухли и уже начали чернеть. Нефар увидела, что она натворила, – и я даже испытал некоторое удовлетворение, заглянув в ее полные раскаяния глаза, – но это продолжалось недолго и не стоило той боли, что мне пришлось терпеть.
   Выражение сочувствия на ее лице быстро сменилось полным безразличием. Легким умелым движением она проворно распрямила пальцы моей ступни от основания до кончиков. Ощущение было такое, словно в кожу, мышцы, сухожилия и кости втирали теплое масло. Нет, скорее, словно в кровяное русло, ко мне попало маленькое солнце, горячей волной разносящее лучистое тепло до самых кончиков пальцев. Боль не просто исчезла. Ее заменило состояние блаженства, пронизывающее всю ступню. Порванные связки распрямились и срослись, кровь и лимфа, заполнившие поврежденную ткань, постепенно исчезли. Мои пальцы вновь приобрели нормальный вид и цвет.
   Нефар применила простое перенесение энергии, естественное излечение. Я бы сделал для нее то же самое. И все же у меня перехватило дыхание.
   – Повреждено еще что-нибудь? – спросила она.
   Я покачал головой, медленно сгибая пальцы. Сейчас, когда она убрала руки, вновь появилась небольшая болезненность, что вполне естественно, но функции полностью восстановились.
   – Думаю, остальное в порядке, – сознался я с недовольным видом.
   Потом сердито посмотрел на нее.
   – Почему ты сказала, что не видела меня? Я здесь один! Над чем ты смеялась?
   Она мягко опустилась на колени, и в ее темных глазах промелькнули еле заметные смешинки.
   – Нет, нет, – сказала она.
   – Нет – что? – нетерпеливо спросил я.
   – Ты здесь не один.
   От дуновения ветра ей на лицо упала темная прядь. Она отвела волосы пальцем, а потом указала им на небо и подняла глаза. Они заблестели в солнечных лучах, лицо расплылось в блаженной улыбке.
   Нахмурившись, я посмотрел туда, куда она указывала, и у меня перехватило дух. На фоне слепящего, почти белого неба четким силуэтом вырисовывался большой сокол. Только не простой показалась мне эта хищная птица.
   Я выдохнул, произнеся лишь одно имя:
   – Акан.
   – Я смеялась не над тобой, – тихо сказала она, поднимаясь на ноги рядом со мной. – Я радовалась: это так красиво!
   Птица неслась вихрем, парила, скользила в воздушном потоке; лениво поворачивалась к солнцу, быстро набирала высоту, превращаясь через несколько мгновений в темное пятнышко на широком пространстве небес. А потом сокол устремился к нам в натиске мощных крыльев и нырнул к земле. Он подлетел так близко, что затмил нас крыльями, и у меня расширились зрачки. Я слышал, как трепещут от ветра его крылья, и почти успел сосчитать перья у него на животе. Я ненавидел его и завидовал ему горькой завистью, от которой самому становилось стыдно.
   Акан. Тихий, прилежный мальчик, которого большинство соучеников недолюбливали за то, что он был замкнутым и выполнял – причем часто лучше всех – почти каждое задание с первой попытки. Только он, помимо Нефар, мог затмить мои достижения. И теперь он проделал это в буквальном смысле слова! Он оказался там, куда я страстно стремился, – в небе. Жестокая насмешка над моими жалкими попытками!
   Я больше не мог на это смотреть. Я заболевал от зависти. Накал моих эмоций исключал возможность продолжения сегодня занятий магией. Судорожно вздохнув, я оторвал взгляд от завораживающей грации парящего в небе существа и собрался вскочить на ноги и убежать.
   Меня остановил ее голос.
   – Знаешь, он читает «Черную магию».
   Я уставился на нее.
   – Невероятно. Даже Мастера…
   Она пожала плечами.
   – Мастера об этом не знают. – Она неохотно отвела от неба глаза, мгновенно потерявшие серебристый блеск, и остановила взгляд на мне.– Однажды ночью я пошла за ним в верхнюю библиотеку. Она не запирается. Любой может войти и читать что угодно.
   – Сомневаюсь, что все так просто.
   Но, хотя голос мой прозвучал нагловато, я был заинтригован.
   – Наверное, – согласилась она. – Думаю, фокус в том, чтобы понять прочитанное.
   – Думаешь, он понимает? Она снова пожала плечами.
   – Это не важно.
   Я с ней согласился. Действительно, не все ли равно, знает кто-нибудь о его тайных походах или нет, в состоянии он понять прочитанное или его знания не хватает, – сам факт тайных занятий Акана превратил его в совершенно иного человека, не того, которого я прежде знал. И странно, я никак не мог решить, на чем основана моя новая оценка – на уважении или жалости.
   Я вновь посмотрел на Нефар, на этот раз немного смущенно и довольно неуклюже показал на небо, не в силах заставить себя повернуть голову и посмотреть, там ли еще птица.
   – Ты когда-нибудь…
   Она вздохнула.
   – Нет. Все, что мне удается, – это простые растительные организмы.
   Нелепо, но я был доволен. По крайней мере, в этом меня не затмили.
   – Но Мастер говорит: раз уж ты проявил способность управлять основными идеями, мостик к животной жизни – лишь дело перестройки. И большинство форм птиц и зверей…
   – Просто воображаемы, – механически-рассеянно закончил я и снова нехотя поднял глаза к небу. Теперь сокол летел вдалеке, у берега реки, расправив крылья и паря в воздушном потоке.
   – Он разве еще не устал?
   – Не так уж он долго летает. И потом…– Она усмехнулась.– Кто может сказать, что значит для птицы усталость?
   Я резко поднялся.
   – Отойди, – сказал я.
   Она не торопясь сделала шаг в сторону, настороженно разглядывая меня. Впрочем, в глазах ее появились искорки веселья.
   – Ты ведь не собираешься сейчас заняться превращением? Это против всяких правил.
   Ну да, продвинутыми видами магии следовало заниматься в полном одиночестве. Вот почему я ушел на край пустыни. Боль в пальцах ноги – напоминание о нарушении этого правила – все еще пульсировала, и я пытался найти равновесие, растягивая мышцы.
   – Тогда уходи, – в раздражении ответил я. – Или оставайся. Мне безразлично.
   – Ты думаешь, получится?
   Ах, это тщеславие. Даже такому юному магу, как я, следовало остерегаться его соблазнов.
   – Разумеется, получится. Я бы это уже сделал, если бы ты не помешала.
   Мне показалось, она посмотрела на меня по-новому, с уважением.
   – Тогда, пожалуй, я останусь.
   Слишком поздно до меня дошло, что привидевшееся на ее лице восхищение на самом деле не более чем насмешка. Я даже пожалел, что сделал подобное заявление.
   Мне вспомнились обрывки услышанных историй, рассказанных шепотом поздно ночью, – настолько страшных, что их наверняка специально придумали. Один молодой маг, пытавшийся превратиться в змею, потерял кожу и изжарился до смерти на безжалостном солнце. Другой умер ужасной медленной смертью, потому что его легкие самореконструировались вне тела. И еще один в муках провел остаток дней, на четверть превратившись в кошку. Не иначе как просто россказни. Но все же дело было серьезным – из тех, что не стоит затевать без подготовки или напоказ. Неужели я позволил втянуть себя в подобную ситуацию?..
   Тем не менее я расставил ноги пошире, повернул руки ладонями вверх, закрыл глаза и попытался сконцентрироваться на центре тела. Спустя несколько мгновений я понял, что сегодня ничего, кроме унижения, не испытаю.
   На подобные сложные превращения и у опытного мага может уйти несколько часов, а то и дней полной концентрации воли. Даже для самых способных из нас дело не просто в желании, способном вызвать какое-либо проявление. Сначала внутри человека, в его сознании, должны произойти тысячи крошечных трансформаций, а уж потом начинается внешнее превращение. И если хотя бы один из этапов не завершен, рухнет целое. Как и всякая магия, это в той же степени наука, что и искусство.
   Я устал от предшествующих усилий, испытывал злость и раздражение, меня отвлекало присутствие девушки, и вдобавок болели пальцы. Мне не удавалось даже успокоить дыхание…
   Гнев лишал меня остатков здравомыслия: я хотел было наброситься на Нефар с кулаками, как вдруг произошло невероятное. Я почувствовал ее пальцы на своей руке и покалывание от переноса энергии, очень похожего на то, что она использовала для излечения моих пальцев. Я смутился. Это приятное ощущение немного подпитывало, но оставалось при этом каким-то бесцельным, сбивающим с толку. Прежде чем открыть глаза, я немного помедлил, и в то же мгновение все изменилось. Я увидел на белом экране закрытых глаз тень крыла, почувствовал прикосновение к щеке поднятого птицей ветерка и услышал ласковый шелест перьев в полете. Нефар громко ахнула. Я открыл глаза.
   Акан, вновь накрыв меня тенью, устремился вниз. Он слегка задел крыльями мое лицо, взъерошил волосы, и что-то сладкое, чистое и сильное перешло из его сущности в мою. Это вселяло ужас, поглощало полностью – словно в мою душу ворвался неудержимый поток, – и я вдруг понял, да, со всей ясностью осознал, что такое стать соколом. Пребывая в состоянии легкого экстаза, я погрузился в Единство. Меня подняло в воздух на крыльях его тени. Я летел. Я состоял из перьев, хрящей и пористых костей, я принял форму птицы.
   Девочка Нефар становилась все меньше и меньше. Ее глаза, следившие за нашим полетом, были широко раскрыты от восторга и изумления. И тут я засмеялся, но звук показался мне резким и диким – так незнакомо звучал исходящий из моей гортани чужой вибрирующий голос. Я посмотрел на своего товарища, соученика, на это существо, которое никогда толком не знал. Я почувствовал его удивление – такое же сильное, как мое, я ощутил его восторг. Я снова заклекотал, и он ответил мне радостным, пронзительным и хриплым криком, наполнившим мои легкие дыханием и поднявшим меня ввысь. Я кувыркался в воздушных потоках в приливе неподдельного счастья.
   Каким прекрасным казалось мне это парившее рядом сильное существо, на крыльях которого, подобно золоту, сверкал солнечный свет. Каждое перышко, встречавшее на пути сопротивление воздуха, колыхалось в особом ритме, широкие распахнутые крылья вырисовывались четким силуэтом на сверкающей пустоте небес. Огромная, но грациозная птица, совершенство движений которой могло бы вызвать слезы на моих человеческих глазах. А как прекрасен был я – создание, вылепленное из огня и дуновения ветра, повелитель замершего внизу мира и всего того, что проносилось вдали.
   Я был чудом, радостью, звуком каждого восторженного крика и каждого взрыва смеха, вырвавшегося когда-либо из гортани, и каждой песней, спетой когда-либо. Я сам стал экстазом.
   Мы парили и скользили в воздушных потоках, то поднимаясь, то опускаясь вниз. Плодородная долина Нила казалась разноцветным лоскутным одеялом, состоящим из разнородных кусков. Вот верхушки деревьев едва различимы, а вот они так близко, что можно рассмотреть в гнездах маленьких птичек отложенные ими яйца. Очертив широкий круг, мы вернулись – случайно или инстинктивно – к тому месту на краю пустыни, где оставили Нефар. С высоты она казалась совсем маленькой – пятнышко на просторах разворачивающегося под нами мира – и не имеющей никакого отношения к нашему эгоцентричному великолепию, так что мы на время о ней позабыли. Но, вероятно, оставался еще некий особый импульс узнавания, и мы, снижаясь кругами, постепенно к ней приближались.
   Нефар внизу становилась все четче и четче – крошечная глиняная куколка, не более бусинки на ожерелье. Но вот она выросла до размеров резного изображения на дощечке, а потом до размеров девушки. Приняв позу трансформации, она повернула ладони вверх и запрокинула голову. Ее желание казалось почти осязаемым. Оно притягивало нас, подобно восхитительному запаху, а мы и не думали сопротивляться…
   Мы кружили над ней, исполняя радостный танец, взмывали ввысь, расправив крылья, и, сложив их, бросались вниз. Оторвавшись от земли и пребывая в этом счастливом состоянии, мы поддразнивали, звали и манили. Как же это получилось – как проявилась магия, накопленная и вспыхнувшая между нами? Даже и сейчас я не в состоянии описать механику свершившегося события. То, что заключалось в ней, помноженное на скрытое в нас и увеличенное экспоненциально в той степени, чем стали все мы, – вот, видимо, что повлияло… Невероятно, но не подлежало сомнению: в какой-то момент совершенной чистоты она тоже трансформировалась. Теперь нас стало трое.
   Не знаю, как долго парили мы в заново открытом мире: часы или только минуты? Распад произошел внезапно, и он поверг нас в ужас. Первым знаком явился водоворот перьев, бросившийся мне в лицо. Я заметил, что они отрываются от красновато-коричневого тела Нефар, летевшей впереди и выше меня, но начавшей теперь быстро снижаться. Не успев еще понять, что ее крики выражают более не радость, а страх, я почувствовал, как собственные перья начинают твердеть и трескаться. Перестав быть живыми, дышащими носителями света и воздуха, поднявшими меня ввысь, они стали сухими и хрупкими и опадали с моего тела, как листья с дерева при сильном ветре. Кости мои начали терять пористость, становясь тяжелыми и грубыми, отчего я постепенно утрачивал чувство равновесия и навигационные инстинкты. Я беспомощно кувыркался в воздухе, видя перед собой попеременно небо и землю, которая с каждым оборотом пугающе приближалась.
   Я вскользь заметил, как мимо меня, кувыркаясь, пролетел Акан. Мои тревожные крики звучали в унисон с его воплями. Навстречу неслись темные поля, острые пики деревьев. Блеснуло что-то сине-зеленое, я подумал, что это, наверное, вода, и попытался нацелиться на нее с мыслью о приводнении, но промахнулся, и ко мне с тошнотворной быстротой понеслась твердая земля пустыни. Перед глазами замелькали бело-золотистые вспышки и расчерченное синими полосами небо. В тот момент во мне оставались лишь самые простые признаки птицы, и я, хотя и собрал в себе всю силу воли, прекрасно понимал: удержать даже это немногое надолго не смогу.
   Когда земля приблизилась настолько, что я почувствовал, как ко мне поднимается от нее поток горячего воздуха, и почти смог различить отдельные песчинки, я сконцентрировал все оставшиеся во мне силы в едином проявлении. Этого оказалось достаточно. Мне удалось удержаться в форме птицы ровно столько, чтобы замедлить снижение в последние критические секунды: я изрядно ударился о землю, но не сильнее, чем прыгая с веток оливы средней высоты.
   Падение и резкое превращение обратно в мальчика потрясло меня. Я судорожно хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на сухой берег. Только по прошествии нескольких неприятных мгновений голова у меня прояснилась, дыхание пришло в норму и внутренние органы начали работать нормально. Кровь пульсировала по сосудам, нейроны с быстротой молнии передавали информацию в мозг, железы вырабатывали балансирующие жизнедеятельность энзимы, выделялись пищеварительные соки. Я увидел, как недалеко от меня медленно поднимается с песка Акан, а рядом с ним – Нефар. Ошеломленные, испуганные.
   А потом лицо Нефар начало медленно расплываться в улыбке, и Акана – тоже, и вот мы все уже смеялись, безудержно, до рыданий, звучавших в тот яркий день почти как крики диких птиц. Я подполз к ним, барахтаясь в песке, как в воде, и обнял их. Я прижимал к себе их потные, грязные тела, а они отвечали мне с нежностью и страстью, и мы на мгновение испытали общий восторг, как только что в полете. Я почувствовал себя счастливым – да, совершенно счастливым, во всех смыслах этого слова – впервые в жизни.
   Мы забрасывали друг друга вопросами.