Страница:
Кольссинир все время заверял Брана и Пера, что на них никто и не глянет, когда они будут направляться к Хьердисборгу, однако Бран неизменно натягивал капюшон пониже на лицо и оставался настороже. Беглецы-доккальвы были слишком увлечены спасением своих драгоценных жизней, однако судя по их кратким репликам, по пятам рассеянного войска следовали драуги. Миркъяртан подошел уже к позициям доккальвов у Хьялмкнипа и скоро должен был одолеть сопротивление небольшого отряда, который предпочел защищаться, нежели спасаться бегством, даже если этот выбор означал смерть.
Ближе к рассвету большинство доккальвов выискивало расщелины потемнее в лавовых потоках, чтобы укрыться там до наступления ночи. Редкие смельчаки закутали лица, завернулись поплотнее в плащи с капюшонами и продолжали путь, держа оружие наготове.
К ночи драуги продвинулись довольно далеко, чему немало способствовали пасмурная сырая погода и черный туман, насланный Миркъяртаном. Вскоре после того, как последние отсветы заката истаяли в небе, до путников донесся шум сражения. Доккальвы, удиравшие от врага, прибавили ходу, бросая по дороге раненых и обессилевших, которые оглашали ночь отчаянными воплями. Из слов, которыми перебрасывались иные всадники, Бран заключил, что драуги взяли штурмом Хьялмкнип и неудержимо двигались к Хьердисборгу с обычной стремительностью, свойственной этим тварям, которые маршируют, покуда их истрепанные тела не рассыплются в прах под ногами их собратьев. Всю ночь драуги безостановочно шагали в направлении, указанном Миркъяртаном, подгоняемые со всех сторон Призрачными Всадниками — точно жуткие пастушьи собаки, опекающими чудовищную отару.
Весь следующий день прошел у путников в вынужденном отдыхе. Хотя они и вышли в путь незадолго до полудня, после утреннего привала в безопасном месте, через пару часов пришлось им остановиться. Факси захромал и при каждом шаге болезненно мотал головой. Бран в растерянности осмотрел его копыто в поисках припухлости или ссадины, но так ничего и не нашел. Когда Бран выпустил его ногу, Факси осторожно приподнял ее, точно его конечность была чересчур нежной, чтобы ставить ее на землю.
— Придется нам его бросить, — объявил Кольссинир, сверля злобным взглядом старого коня. — Свихнуться можно прежде, чем поймешь, как он ухитрился захромать в самый неподходящий момент! У него и прежде было немало возможностей сделать это, когда мы отчаянно нуждались в свежей конине, но нет — он дождался самой опасной минуты, чтобы предать нас.
— Надо было тебе тогда взять Вигфусову кобылу, — угрюмо заметил Пер. — Я так и знал, что этим все кончится: старая кляча выдохнется, и придется нам ее съесть.
— Всем нам отдых не помешает, — отозвался Бран. — Вот мы им и воспользуемся.
Впрочем, ему самому отдыхать не пришлось. Несколько часов он держал Факси в ледяном ручье, затем смазал копыто снадобьем, которое состряпал Скальг. Факси, судя по всему, наслаждался такой заботой, но хромота не исчезала, покуда бледное солнце еще оставалось теплым и ясным. Кольссинир весь остаток дня выразительно точил свой кинжал и громко обсуждал со Скальгом, как лучше приготовить конину, не обращая внимания на возмущенные протесты Пера, что добрый скиплинг скорее сам умрет, чем съест свою лошадь.
К вечеру стали явственно слышны голоса драугов. Всюду вспыхивали короткие схватки, яростные и скорые. Путники уже заседлали других коней, и Кольссинир еще несколько раз любовно провел кинжалом по точилу.
— Нет смысла оставлять его здесь на муки, — объявил он.
— В лучшем случае он попадет на ужин к шайке доккальвов.
Столкнем его в расщелину — там его не найдут и тем более не признают в нем коня скиплинга, то есть твоего коня. Его крапчатая шкура стала чересчур знаменитой с тех пор, как разошлись слухи о драконьем сердце.
Бран уныло погладил по носу старого коня. Он, Факси и Пер были почти что одних лет и, можно сказать, выросли вместе.
— Тогда лучше поторопись, — пробормотал он. — Доккальвы уже начали выбираться из укрытий. Нынче ночью нам придется ехать вдвоем на одном коне, а значит, медленней обычного. — Ему предстояло делить со Скальгом спину крепкого доккальвийского коня и по очереди идти пешком, когда животное утомится нести двойную ношу.
— Может быть, Рибху пошлют нам другого коня, — обескураженно пробормотал Пер. — Если, конечно, ты решишься обеспокоить их такой пустячной просьбой.
Бран на миг закрыл глаза, и надежда, смешанная со страхом, шевельнулась в нем. Он вспомнил, как Факси застрял в туннеле, когда их преследовал Скарнхравн. Это ведь из-за Факси Бран впервые обратился к Рибху за советом, и слова, услышанные им тогда, до сих пор не изгладились из его памяти. Бран начал седлать и взнуздывать коня, не обращая внимания на раздраженные речи Пера о пустой трате времени. Закончив с этим, он отвел хромавшего Факси на несколько шагов в сторону и, притянув вниз крапчатое ухо коня, зашептал в него слова, подсказанные Гулль-Скегги. Факси перестал хлестать себя по бокам от боли и раздражения и прислушался. К тому времени, когда Бран дважды повторил заветные слова, больное копыто уже твердо стояло на земле и то и дело нетерпеливо топало. Бран провел коня туда и назад, но не заметил и следа прежней хромоты. Напротив, старый конь приплясывал и встряхивал головой, точно молодой горячий двухлеток, которому надоело уже стоять на месте и терпеливо сносить потрясенные взгляды двоих магов.
— Говорят, крапчатые звери наиболее восприимчивы к магии, — лукаво хихикнув, заметил наконец Скальг. — И, верно, Рибху проявляют к ним особенный интерес?
Бран в ответ лишь уклончиво пожал плечами и вскочил в седло. Кольссинир, повторив его жест, сунул в ножны кинжал и послал своего усталого коня вослед за Факси. За ними настороженно двинулся Пер, мрачно предсказывая, что старая кляча через час, не больше, все равно захромает, и придется им все же ее бросить.
Неровная дорога понемногу поднималась вверх, и путники все чаще встречали изможденных беглецов. Доккальвы большей частью были слишком обессилены, чтобы посягать на их коней, однако кое-кто все же попытался напасть на них самих. Кольссинир отразил стрелы чарами и молниями, а Пер дважды обнажал меч, чтобы устрашить конокрадов.
С восходом луны путники наконец увидели цель своего путешествия. Хьердисборг был выстроен на склоне крутой скалистой горы; с трех сторон его окружали широкие льдистые ленты ледников, которые в свете луны блистали, точно замерзшие реки. Редкие огоньки и отсветы костров в крепости не слишком гостеприимно мерцали сквозь клубы тумана, опутавшего гору.
Оскальзываясь, путники пересекли ледник, добрались до скалистого подножья горы и начали крутой подъем, не спуская настороженных глаз с недовольных солдат-доккальвов, которые разрозненными группками возвращались в Хьердисборг. Судя по тому, что им удалось подслушать, только страх перед гнавшимся по пятам за ними Миркъяртаном удерживал доккальвов от того, чтобы взбунтоваться против Хьердис и отомстить ей за вероломное бегство с поля боя.
Когда путники подъехали ко главным воротам крепости, Кольссинир велел скиплингам снова принять свои прежние роли пленников, а сам надвинул капюшон пониже на лицо и принял высокомерную позу, положив обнаженный меч на луку седла. Скальг, изображавший бродячего попрошайку, что было для него самой естественной ролью, держался на приличном расстоянии от них и изо всех сил старался выглядеть трусом и оборванцем.
Они подъехали к воротам и остановились. Один из стражников высунул свою голову над воротами и осведомился, кто они такие и что им нужно. Кольссинир нетерпеливо выдвинулся вперед и рявкнул на стражника:
— Где твои глаза, олух немыслимый? Или по этому черно-алому плащу ты не видишь, кто я такой? Немедля открывай ворота и пошли к Хьердис сообщить, что я доставил пленников из Хьялмкнипа. Я хочу сейчас же предъявить их королеве, без всяческих досадных проволочек.
Ворота тотчас отворились, и путников встретил не кто иной, как угрюмый Тюркелль, который сразу же приказал увести коней и поставить в конюшню. Затем он впился горящим взглядом в Кольссинира.
— Кто же ты такой есть? — прорычал он, поднося факел ближе к лицу Кольссинира. — Верно, еще один ее любимчик, иначе бы она так не спешила увидеть тебя и этих скиплингов, оставляя за порогом старых и преданных слуг.
Кольссинир ловким ударом посоха вышиб факел из руки Тюркелля.
— Я сюда не для того явился, чтобы на холоде вести пустые разговоры со всяким сбродом вроде тебя. Сойди с дороги или проведи меня к Хьердис, покуда я не потерял терпения! — И он движением обнаженного клинка указал, куда именно может завести его потеря терпения.
Глаза Тюркелля вспыхнули волчьим огнем, и он, оскалив зубы, подобострастно проворчал:
— Прошу прощенья, погорячился. Иди за мной, я тебя проведу к королеве.
Он повел Кольссинира и скиплингов по узкому, пахнущему сырой землей коридору меж стенами к большому дому, сложенному из торфа — с одной стороны к дому примыкал горный склон, с другой — амбары и конюшни. Фасад и крышу дома украшали носовые фигуры кораблей и прочие военные трофеи, огромные двери главного входа были закрыты наглухо.
Вокруг дома кипела толпа разъяренных доккальвов, которые пытались пробиться внутрь, а другие доккальвы, числом поменьше, но такие же разъяренные, всячески им в этом мешали. Толпа ревела угрожающе, особенно та ее часть, где были беглецы, лишь недавно прибывшие из-под Микльборга.
Кольссинир, крепко зажав в одной руке посох, а в другой меч, решительно проталкивал пленников к дверям, несмотря на их колебания, выглядевшие вполне естественно. Пер, казалось, вот-вот взбунтуется, но Бран украдкой толкнул его вслед за Тюркеллем, расчищавшим проход в толпе с помощью тычков, ругательств и ужасных угроз. Двери приотворились ровно настолько, чтобы пропустить пленников и Кольссинира, который замешкался достаточно надолго, чтобы вслед за ним успел проскользнуть и Скальг — точь-в-точь тощий старый кот в поисках добычи.
В огромном чертоге было пыльно и полутемно, точно здесь давно никто не жил. В дальнем конце горел в очаге огонь, едва просветляя сумрак и населяя чертог диковинной пляской теней на стенах — точно призраки давно ушедших доккальвийских владык все еще пировали и веселились в огромной зале. Сейчас же здесь царила зловещая пустота, и лишь считанные доккальвы сбились вокруг Хьердис, защищая ее и то и дело отгоняя от дверей разъяренных воинов и вождей. Почти все они были ранены и перевязаны, и их лица искажались в злобных гримасах, точно воинам стоило немалого труда сдерживать свою ярость. Едва только поднимался шум и крик, как стражники выступали вперед и наводили порядок, угрожающе размахивая топорами и мечами.
Хьердис отправила прочь разозленных жалобщиков, которые, мятежно ворча, с топотом удалились. Едва они скрылись за дверями, королева сделала знак Кольссиниру приблизиться.
— Подойди сюда и подведи своих пленников. Позволь мне выразить свою благодарность за то, что привел их сюда. — Она поднялась, пряча руки под плащом; лицо надежно скрывала тень капюшона. — Тюркелль и вы все — уйдите. Станьте на стражу там, за дверями, и убедите этих глупцов, что все, что я ни делаю — для их же блага.
Тюркелль повиновался, что-то ревниво прорычав и одарив убийственным взглядом Кольссинира. Бран неотрывно глядел на Хьердис, дожидаясь, пока последний стражник выскользнет наружу и двери захлопнутся. Хьердис отвечала ему ненавидящим взглядом, вцепившись чешуйчатой рукой в спинку своего кресла — она не сразу сообразила, что ее нужно бы спрятать.
— Я спасла Ингвольд от большой беды, — хрипло проговорила она, — и это дорого стоило мне и моим доккальвам. Если ты не поспешишь использовать силу драконьего сердца против Миркъяртана, цена неизмеримо возрастет. Смотри, скиплинг, не доводи меня до бешенства, иначе оба мы потеряем все. Не будь так надменен, дружок — у меня самой гордыни предостаточно.
— Где Ингвольд? Я хочу увидеть ее и убедиться, что она в безопасности. — Бран шагнул вперед, стараясь не отрывать взгляда от Хьердис.
Хьердис с усилием отодвинулась подальше от света очага.
— Ты ее увидишь, но не сию минуту. Я была уверена, что ты скоро появишься, а потому приготовила небольшое развлечение. Путь у вас был долгий, и надо вам подкрепить силы гостеприимством Хьердисборга. В конце концов, мы же не враги; я сделала тебе выгодное предложение в обмен на то, что ты будешь защищать меня от Миркъяртана. Кстати, что это за молодчик в краденом плаще и с такими бесстыдными манерами? Кто бы ты ни был, убери свое оружие и придержи язык, если только не хочешь сказать нам что-то полезное.
Кольссинир сунул меч в ножны и низко поклонился, открыв свое лицо.
— Я — Кольссинир, маг, которого твои доккальвы сочли мертвым и бросили, когда схватили Пера, Ингвольд и этого воришку Скальга. Не стану обременять тебя подробностями моего чудесного возвращения к жизни, скажу лишь, что я здесь для того, чтобы защищать Брана и его друзей от всякого неподобающего принуждения. Я его советник и в некотором роде судья в споре между ним и тобою. И первый мой совет — пусть дело подождет, пока мы не подкрепимся и не отдохнем. А потом хорошо бы увидеть Ингвольд, живую и невредимую.
Хьердис наклонила голову, соглашаясь, и Скальг горячо поддержал:
— Верно, верно! Давайте подкрепимся!
Хьердис позвала из соседних покоев слуг и приказала им накрывать. Слуги поставили столы и скамьи, раздули пожарче огонь и зарезали в кухне гуся, все это время опасливо поглядывая на Хьердис, с ног до головы закутанную в черный плащ.
Бран и Пер присели у очага, рядом со Скальгом, который откровенно наслаждался теплом огня.
— Разве это не чудесно? Кто бы мог подумать, что когда-нибудь я окажусь почетным гостем в Хьердисборге? — он захихикал. — Старый и ничтожный Скальг, отвергнутый и презираемый всеми. Согласитесь, это знак времени.
Не бывало случая, чтобы Пер в чем-то согласился со Скальгом. Бран же усмирил свое нетерпение и стоял, с бессильной злостью глядя на Хьердис и понимая, что не может пренебречь правилами гостеприимства, как бы отвратительна ни была ему хозяйка дома.
— Правду говоря, не ожидал я от тебя такого приема, — обратился Кольссинир к Хьердис. — Это любопытно… и подозрительно. Должно быть, что-то смягчило твою прежнюю твердость.
Хьердис огорченно вздохнула и покачала головой.
— Проклятие Дирстигга — тягчайшая ноша. Я сознаю, что жить мне осталось уже недолго, и для того, чтобы у меня хватило времени осуществить все мои замыслы, приходится поневоле проявлять сговорчивость. Драуги Миркъяртана вот-вот обрушатся на нас, так что настало время для уступок. Если б только я могла предвидеть все последствия… ну да ладно. Не будем перед едой говорить о неприятных вещах.
Хьердис тянула время как могла: яства следовали за яствами, напитки за напитками, баллады сменялись игрой на арфе; все это было превосходно, но увы, трапезе не хватало воодушевления. Проступавший из сумрака черный силуэт Хьердис подавлял всякое веселье, точно призрак неминуемой смерти. Бран с трудом переносил ожидание, понимая, что Хьердис наслаждается проволочкой, точно кошка, которая лениво забавляется с измученной мышью. Наконец наступил рассвет, и королева поднялась из-за стола, говоря, что они увидят Ингвольд вечером. Еще раз Бран подавил свое нетерпение — он был слишком горд, чтобы дать понять Хьердис, какую боль причиняет ему каждая отсрочка.
— Я подожду, — бесстрастно проговорил он. — Что мы, рабы, хорошо умеем, так это ждать.
Хьердис одарила его долгим безмолвным взглядом и раздраженно позвала служанку, чтобы та помогла ей удалиться в ее покои.
— Не понимаю, как может ничтожный раб обладать драконьим сердцем Дирстигга? Когда я думаю об этой несправедливости, она кажется мне чудовищной.
— Если уж вспоминать о несправедливости, — резко отозвался Бран, — вспомни, что случилось в Гледмалборге.
— О да, об этом я вспоминаю даже слишком часто.
Злосчастная девчонка, голодный котенок, выжила, хотя могла бы запросто погибнуть, и именно поэтому сейчас ты можешь грозить мне этим проклятым сердцем. Если бы только Ингвольд тогда умерла — насколько сейчас все было бы проще! — С этими словами Хьердис удалилась, опираясь на служанку и с каждым словом выворачивая и дергая руку бедняжки.
— Я думаю, она бы с радостью сварила тебя живьем в кипятке, если бы не драконье сердце, — заметил Кольссинир. —
У тебя просто необыкновенный дар выводить ее из себя!
— Пусть себе знает, что такое иметь дело с тем, кто упрямей тебя, — со вздохом заметил Пер. — Да и мне несдобровать с таким-то наглым рабом.
— Чепуха! — воскликнул Скальг, явно разомлевший от излишков спиртного. — Выводи ее из себя и дальше, Бран. Если б у нее осталось хоть немного здравого смысла, она вернула бы тебе Ингвольд и отправила восвояси. Ей бы надо понять — да куда уж там! — что чем ближе она держится к тебе, тем больше приближает свою гибель. Ты и есть тот самый камень, который будет лежать на ее могиле.
— А ты болван, Скальг, — проворчал Бран. — помолчал бы и шел спать.
Весь день Бран расхаживал по огромной зале, различая лишь смутные полоски света, сочившегося в дверные щели. Стражники, закутавшись поплотнее, привалились к дверям с наружной стороны и, скорее всего, вовсю спали, но наверняка бы тут же проснулись, если б открылась дверь. Бран раз десять безуспешно укладывался спать, но снова вскакивал и принимался бесцельно бродить по зале, злой и донельзя несчастный. Наконец он заснул, и тотчас ему стали сниться кошмары: он падал в бездонную пропасть, беспомощно летя навстречу неизбежной участи, которая подстерегала его внизу.
Проснулся он мгновенно, едва, ближе к вечеру, зашевелились слуги; они шуршали вокруг, точно пугливые мыши, разводя огонь в очаге и с опасливым подозрением поглядывая на четверых гостей.
Животные в соседних конюшнях гремели своей сбруей и на разные лады громко требовали немедленно их накормить. У дверей прибавилось стражи, которая отгоняла злосчастных вождей, осаждавших дом со своими сетованиями. В залу проскользнул Тюркелль и устроился у огня; пар валом валил от его заснеженной одежды, распространяя вокруг запах сырой псины. Он косился и скалился на четверку гостей с неприкрытой ненавистью, покуда не появилась Хьердис: тотчас Тюркелль принялся пресмыкаться, надеясь, что его услуги хоть как-то пригодятся.
— Мы спустимся в усыпальницы, — сказала ему Хьердис. — Добудь факелов и слуг, чтобы их нести, да поторопись. — Голос ее звучал резко, сварливо, и она опиралась не только на плечо служанки, но и на увесистую палку. Бран внимательно вглядывался в нее, от души надеясь, что она скоро умрет и перестанет стоять у него на пути. Хьердис метнула на него ненавидящий взгляд, точно угадав его мысли, и, хромая, двинулась к дальней стене чертога, которая представляла собой стесанный камень скалы. Ударом палки Хьердис сорвала со стены несколько драпировок, обнажив большую дверь, врезанную в камень.
— Нам, доккальвам, — угрюмо сказала она, — не обойтись без укромных местечек — как, впрочем, и всем подземным жителям, которых наверху подстерегают опасности.
— Ну так и сидели бы под землей, — отозвался Бран. —
Никто не приглашал вас выходить наверх, разорять наши горные форты и убивать наших сородичей.
Хьердис была избавлена от необходимости отвечать — Тюркелль и шестеро слуг с факелами вошли в залу и захлопнули двери перед самым носом просителей, чье неудовольствие только увеличивалось от такого обращения. Угрюмая физиономия Тюркелля была даже мрачнее обычного.
— Что за беспорядки? — осведомилась Хьердис, стискивая палку своей клешнеобразной рукой и неуклюже шагая вперед. —
Драуги подступают?
Тюркелль кивнул.
— Они уже подошли к леднику. Завтра ночью они будут под стенами. Сам Миркъяртан сообщил, что желает обсудить условия сдачи.
Хьердис отвратительно хохотнула и поглядела на Брана.
— Скажи ему, что нас не интересует, желает он сдаться или нет. Он будет разгромлен наголову, а его драуги растерты в прах, если только он продвинется еще хоть на шаг. Скажи, что я и скиплинг пришли к соглашению о драконьем сердце. Отдай факел Брану и ступай, передай мои слова.
Тюркелль отдал факел и зашагал прочь. Хьердис велела открыть дверь и плотнее запахнулась в свой черный плащ. Порыв леденящего ветра расплющил пламя факелов и так встряхнул висевшие на стенах драпировки, что воздух наполнился пылью и клочьями сгнившей ткани.
— Великая честь для вас, чужаков — увидеть место, где бессчетное множество лет находили вечное упокоение короли и королевы доккальвов. — Хьердис знаком велела двоим слугам идти впереди нее в кромешную студеную тьму. — Эти пещеры были когда-то огромными копями, которые прибавили немало богатств в сокровищницу доккальвийских королей — покуда не вскрылись ключи голубого огня, и копи пришлось закрыть. Одно время огонь этот считался священным, и тогда умерших стали хоронить поблизости от него. Однако натуры более практичные скоро обнаружили, что очень просто избавляться от врагов, брошенных в этот огонь. — Говоря это, Хьердис поглядывала на Брана.
Он шагнул вперед, за королевой, которая вела их к усыпальницам.
— Какое отношение все это имеет к Ингвольд? — резко спросил он. — Ты сказала, что она жива и невредима. Если ты бросила ее в этот самый огонь… — Бран оборвал себя прежде, чем слова застряли у него в горле и выдали его страх и ярость.
— Да нет же, — сказала Хьердис, — она жива, как я тебе и говорила, но очень сильно связана с голубым огнем. Следуй за мной, и увидишь это собственными глазами. Будьте добры идти гуськом, поближе к стене. Некоторые ступеньки разбиты, и наступать на них опасно. Были уже бедолаги, которые сорвались в пропасть, а падать до самого дна довольно долго. Понимаю, вы не верите, что я не стану подстраивать несчастного случая, и все же советую вам — ради вашей же безопасности держитесь ко мне поближе. У этих усыпальниц есть еще одна особенность, и вы с ней скоро познакомитесь.
— Удивляюсь, как это ты веришь, что мы не станем подстраивать, как ты выражаешься, несчастного случая, — заметил Кольссинир, засвечивая навершие своего посоха.
Хьердис сухо хохотнула.
— Убейте меня — и вы никогда не получите Ингвольд. Ее жизнь держится на весьма тонком заклятии. Увидите сами, когда доберемся до дна. И помните, что я сказала.
Пер заколебался с явной неохотой, и Скальгу пришлось толчком отправить его в жерло туннеля.
— Ну и воняет здесь! — с отвращением шепнул он Скальгу, и тот посоветовал ему выражаться с большим почтением, поскольку он имеет честь обонять царственный прах доккальвийских королей.
Подземная архитектура доккальвов была куда величественнее всего, что доводилось Брану видеть на поверхности. Сердце горы было вынуто расширяющимися кругами, огромные арочные галереи и колоннады высились над бездонной пропастью. Зловещие голубые отблески плясали на стенах, точно молнии, исчезая далеко внизу мерцающим свечением, словно источник света находился где-то глубоко в колодце. По ряду скатов и галерей отряд постепенно спускался в круги меньшего размера, хотя верхние ярусы были так широки, что различие между ними трудно было уловить. Вдоль стен и в каждой нише были усыпальницы, одни почти целиком скрытые камнем и известью, иные почти целиком открыты и обрушены… Кольссинир и Хьердис по дороге беседовали о знаменитых владыках доккальвов, то и дело останавливаясь у самых известных могил, чтобы взглянуть на останки, которые давно уже превратились в прах, остались лишь клочья сгнившей ткани, обрывки кожи, металл, да еще драгоценности мерцали сквозь печальный слой распада. Кости и черепа менее важных покойников валялись зачастую под ногами, хрустя и распадаясь в прах, когда на них наступали.
Отряд спускался все ниже, и зловещее голубое свечение усиливалось. Бран едва не канул в небытие, рискнув глянуть вниз, на источник света. Сверкающее голубое пламя так и прянуло к нему, окатив порывом ледяного воздуха и снова опав в своем зловещем танце вниз, в бездонную тьму. Лед сверкал на грубо отесанных скальных стенах, украшая ярусы бородами инея и ледяными колоннадами.
Они спустились уже глубоко в бездну и вдыхали холодный разреженный воздух голубого пламени, которое плясало теперь над их головами, омывая льдистые камни мощными ударами обжигающего холода. Кожу саднило, точно от ожогов, и они шли, завернувшись в плащи по самые уши. Сырая земля под ногами стала скользкой от наледи, и то и дело падавшие сверху сосульки осыпали отряд дождем мельчайшего льда. Гортанный и шипящий рев огня наполнял их слух, и когда пламя взвивалось вверх, услышать друг друга можно было только повышая голос до крика; затем огонь неизменно опадал, и тогда в бесконечной пустоте громким эхом отзывались шаги и голоса.
Хьердис часто оглядывалась, словно чего-то ожидая, и поэтому Бран насторожился. Раз или два он на миг разглядел в свете факелов ее лицо и молча заключил, что проклятие с неумолимой стремительностью уничтожает в лице королевы все человеческое.
По ту сторону бездны, в угрюмом сумраке вдруг что-то шевельнулось на огромной арке галереи. Хьердис тотчас остановилась, услышав к тому же шорох и скрип камней. За ледяной завесой плясал отсвет теплого золотистого сияния, и лед шипел и трескался с хрустом и стоном, точно мучилась от боли древняя седая тварь.
Ближе к рассвету большинство доккальвов выискивало расщелины потемнее в лавовых потоках, чтобы укрыться там до наступления ночи. Редкие смельчаки закутали лица, завернулись поплотнее в плащи с капюшонами и продолжали путь, держа оружие наготове.
К ночи драуги продвинулись довольно далеко, чему немало способствовали пасмурная сырая погода и черный туман, насланный Миркъяртаном. Вскоре после того, как последние отсветы заката истаяли в небе, до путников донесся шум сражения. Доккальвы, удиравшие от врага, прибавили ходу, бросая по дороге раненых и обессилевших, которые оглашали ночь отчаянными воплями. Из слов, которыми перебрасывались иные всадники, Бран заключил, что драуги взяли штурмом Хьялмкнип и неудержимо двигались к Хьердисборгу с обычной стремительностью, свойственной этим тварям, которые маршируют, покуда их истрепанные тела не рассыплются в прах под ногами их собратьев. Всю ночь драуги безостановочно шагали в направлении, указанном Миркъяртаном, подгоняемые со всех сторон Призрачными Всадниками — точно жуткие пастушьи собаки, опекающими чудовищную отару.
Весь следующий день прошел у путников в вынужденном отдыхе. Хотя они и вышли в путь незадолго до полудня, после утреннего привала в безопасном месте, через пару часов пришлось им остановиться. Факси захромал и при каждом шаге болезненно мотал головой. Бран в растерянности осмотрел его копыто в поисках припухлости или ссадины, но так ничего и не нашел. Когда Бран выпустил его ногу, Факси осторожно приподнял ее, точно его конечность была чересчур нежной, чтобы ставить ее на землю.
— Придется нам его бросить, — объявил Кольссинир, сверля злобным взглядом старого коня. — Свихнуться можно прежде, чем поймешь, как он ухитрился захромать в самый неподходящий момент! У него и прежде было немало возможностей сделать это, когда мы отчаянно нуждались в свежей конине, но нет — он дождался самой опасной минуты, чтобы предать нас.
— Надо было тебе тогда взять Вигфусову кобылу, — угрюмо заметил Пер. — Я так и знал, что этим все кончится: старая кляча выдохнется, и придется нам ее съесть.
— Всем нам отдых не помешает, — отозвался Бран. — Вот мы им и воспользуемся.
Впрочем, ему самому отдыхать не пришлось. Несколько часов он держал Факси в ледяном ручье, затем смазал копыто снадобьем, которое состряпал Скальг. Факси, судя по всему, наслаждался такой заботой, но хромота не исчезала, покуда бледное солнце еще оставалось теплым и ясным. Кольссинир весь остаток дня выразительно точил свой кинжал и громко обсуждал со Скальгом, как лучше приготовить конину, не обращая внимания на возмущенные протесты Пера, что добрый скиплинг скорее сам умрет, чем съест свою лошадь.
К вечеру стали явственно слышны голоса драугов. Всюду вспыхивали короткие схватки, яростные и скорые. Путники уже заседлали других коней, и Кольссинир еще несколько раз любовно провел кинжалом по точилу.
— Нет смысла оставлять его здесь на муки, — объявил он.
— В лучшем случае он попадет на ужин к шайке доккальвов.
Столкнем его в расщелину — там его не найдут и тем более не признают в нем коня скиплинга, то есть твоего коня. Его крапчатая шкура стала чересчур знаменитой с тех пор, как разошлись слухи о драконьем сердце.
Бран уныло погладил по носу старого коня. Он, Факси и Пер были почти что одних лет и, можно сказать, выросли вместе.
— Тогда лучше поторопись, — пробормотал он. — Доккальвы уже начали выбираться из укрытий. Нынче ночью нам придется ехать вдвоем на одном коне, а значит, медленней обычного. — Ему предстояло делить со Скальгом спину крепкого доккальвийского коня и по очереди идти пешком, когда животное утомится нести двойную ношу.
— Может быть, Рибху пошлют нам другого коня, — обескураженно пробормотал Пер. — Если, конечно, ты решишься обеспокоить их такой пустячной просьбой.
Бран на миг закрыл глаза, и надежда, смешанная со страхом, шевельнулась в нем. Он вспомнил, как Факси застрял в туннеле, когда их преследовал Скарнхравн. Это ведь из-за Факси Бран впервые обратился к Рибху за советом, и слова, услышанные им тогда, до сих пор не изгладились из его памяти. Бран начал седлать и взнуздывать коня, не обращая внимания на раздраженные речи Пера о пустой трате времени. Закончив с этим, он отвел хромавшего Факси на несколько шагов в сторону и, притянув вниз крапчатое ухо коня, зашептал в него слова, подсказанные Гулль-Скегги. Факси перестал хлестать себя по бокам от боли и раздражения и прислушался. К тому времени, когда Бран дважды повторил заветные слова, больное копыто уже твердо стояло на земле и то и дело нетерпеливо топало. Бран провел коня туда и назад, но не заметил и следа прежней хромоты. Напротив, старый конь приплясывал и встряхивал головой, точно молодой горячий двухлеток, которому надоело уже стоять на месте и терпеливо сносить потрясенные взгляды двоих магов.
— Говорят, крапчатые звери наиболее восприимчивы к магии, — лукаво хихикнув, заметил наконец Скальг. — И, верно, Рибху проявляют к ним особенный интерес?
Бран в ответ лишь уклончиво пожал плечами и вскочил в седло. Кольссинир, повторив его жест, сунул в ножны кинжал и послал своего усталого коня вослед за Факси. За ними настороженно двинулся Пер, мрачно предсказывая, что старая кляча через час, не больше, все равно захромает, и придется им все же ее бросить.
Неровная дорога понемногу поднималась вверх, и путники все чаще встречали изможденных беглецов. Доккальвы большей частью были слишком обессилены, чтобы посягать на их коней, однако кое-кто все же попытался напасть на них самих. Кольссинир отразил стрелы чарами и молниями, а Пер дважды обнажал меч, чтобы устрашить конокрадов.
С восходом луны путники наконец увидели цель своего путешествия. Хьердисборг был выстроен на склоне крутой скалистой горы; с трех сторон его окружали широкие льдистые ленты ледников, которые в свете луны блистали, точно замерзшие реки. Редкие огоньки и отсветы костров в крепости не слишком гостеприимно мерцали сквозь клубы тумана, опутавшего гору.
Оскальзываясь, путники пересекли ледник, добрались до скалистого подножья горы и начали крутой подъем, не спуская настороженных глаз с недовольных солдат-доккальвов, которые разрозненными группками возвращались в Хьердисборг. Судя по тому, что им удалось подслушать, только страх перед гнавшимся по пятам за ними Миркъяртаном удерживал доккальвов от того, чтобы взбунтоваться против Хьердис и отомстить ей за вероломное бегство с поля боя.
Когда путники подъехали ко главным воротам крепости, Кольссинир велел скиплингам снова принять свои прежние роли пленников, а сам надвинул капюшон пониже на лицо и принял высокомерную позу, положив обнаженный меч на луку седла. Скальг, изображавший бродячего попрошайку, что было для него самой естественной ролью, держался на приличном расстоянии от них и изо всех сил старался выглядеть трусом и оборванцем.
Они подъехали к воротам и остановились. Один из стражников высунул свою голову над воротами и осведомился, кто они такие и что им нужно. Кольссинир нетерпеливо выдвинулся вперед и рявкнул на стражника:
— Где твои глаза, олух немыслимый? Или по этому черно-алому плащу ты не видишь, кто я такой? Немедля открывай ворота и пошли к Хьердис сообщить, что я доставил пленников из Хьялмкнипа. Я хочу сейчас же предъявить их королеве, без всяческих досадных проволочек.
Ворота тотчас отворились, и путников встретил не кто иной, как угрюмый Тюркелль, который сразу же приказал увести коней и поставить в конюшню. Затем он впился горящим взглядом в Кольссинира.
— Кто же ты такой есть? — прорычал он, поднося факел ближе к лицу Кольссинира. — Верно, еще один ее любимчик, иначе бы она так не спешила увидеть тебя и этих скиплингов, оставляя за порогом старых и преданных слуг.
Кольссинир ловким ударом посоха вышиб факел из руки Тюркелля.
— Я сюда не для того явился, чтобы на холоде вести пустые разговоры со всяким сбродом вроде тебя. Сойди с дороги или проведи меня к Хьердис, покуда я не потерял терпения! — И он движением обнаженного клинка указал, куда именно может завести его потеря терпения.
Глаза Тюркелля вспыхнули волчьим огнем, и он, оскалив зубы, подобострастно проворчал:
— Прошу прощенья, погорячился. Иди за мной, я тебя проведу к королеве.
Он повел Кольссинира и скиплингов по узкому, пахнущему сырой землей коридору меж стенами к большому дому, сложенному из торфа — с одной стороны к дому примыкал горный склон, с другой — амбары и конюшни. Фасад и крышу дома украшали носовые фигуры кораблей и прочие военные трофеи, огромные двери главного входа были закрыты наглухо.
Вокруг дома кипела толпа разъяренных доккальвов, которые пытались пробиться внутрь, а другие доккальвы, числом поменьше, но такие же разъяренные, всячески им в этом мешали. Толпа ревела угрожающе, особенно та ее часть, где были беглецы, лишь недавно прибывшие из-под Микльборга.
Кольссинир, крепко зажав в одной руке посох, а в другой меч, решительно проталкивал пленников к дверям, несмотря на их колебания, выглядевшие вполне естественно. Пер, казалось, вот-вот взбунтуется, но Бран украдкой толкнул его вслед за Тюркеллем, расчищавшим проход в толпе с помощью тычков, ругательств и ужасных угроз. Двери приотворились ровно настолько, чтобы пропустить пленников и Кольссинира, который замешкался достаточно надолго, чтобы вслед за ним успел проскользнуть и Скальг — точь-в-точь тощий старый кот в поисках добычи.
В огромном чертоге было пыльно и полутемно, точно здесь давно никто не жил. В дальнем конце горел в очаге огонь, едва просветляя сумрак и населяя чертог диковинной пляской теней на стенах — точно призраки давно ушедших доккальвийских владык все еще пировали и веселились в огромной зале. Сейчас же здесь царила зловещая пустота, и лишь считанные доккальвы сбились вокруг Хьердис, защищая ее и то и дело отгоняя от дверей разъяренных воинов и вождей. Почти все они были ранены и перевязаны, и их лица искажались в злобных гримасах, точно воинам стоило немалого труда сдерживать свою ярость. Едва только поднимался шум и крик, как стражники выступали вперед и наводили порядок, угрожающе размахивая топорами и мечами.
Хьердис отправила прочь разозленных жалобщиков, которые, мятежно ворча, с топотом удалились. Едва они скрылись за дверями, королева сделала знак Кольссиниру приблизиться.
— Подойди сюда и подведи своих пленников. Позволь мне выразить свою благодарность за то, что привел их сюда. — Она поднялась, пряча руки под плащом; лицо надежно скрывала тень капюшона. — Тюркелль и вы все — уйдите. Станьте на стражу там, за дверями, и убедите этих глупцов, что все, что я ни делаю — для их же блага.
Тюркелль повиновался, что-то ревниво прорычав и одарив убийственным взглядом Кольссинира. Бран неотрывно глядел на Хьердис, дожидаясь, пока последний стражник выскользнет наружу и двери захлопнутся. Хьердис отвечала ему ненавидящим взглядом, вцепившись чешуйчатой рукой в спинку своего кресла — она не сразу сообразила, что ее нужно бы спрятать.
— Я спасла Ингвольд от большой беды, — хрипло проговорила она, — и это дорого стоило мне и моим доккальвам. Если ты не поспешишь использовать силу драконьего сердца против Миркъяртана, цена неизмеримо возрастет. Смотри, скиплинг, не доводи меня до бешенства, иначе оба мы потеряем все. Не будь так надменен, дружок — у меня самой гордыни предостаточно.
— Где Ингвольд? Я хочу увидеть ее и убедиться, что она в безопасности. — Бран шагнул вперед, стараясь не отрывать взгляда от Хьердис.
Хьердис с усилием отодвинулась подальше от света очага.
— Ты ее увидишь, но не сию минуту. Я была уверена, что ты скоро появишься, а потому приготовила небольшое развлечение. Путь у вас был долгий, и надо вам подкрепить силы гостеприимством Хьердисборга. В конце концов, мы же не враги; я сделала тебе выгодное предложение в обмен на то, что ты будешь защищать меня от Миркъяртана. Кстати, что это за молодчик в краденом плаще и с такими бесстыдными манерами? Кто бы ты ни был, убери свое оружие и придержи язык, если только не хочешь сказать нам что-то полезное.
Кольссинир сунул меч в ножны и низко поклонился, открыв свое лицо.
— Я — Кольссинир, маг, которого твои доккальвы сочли мертвым и бросили, когда схватили Пера, Ингвольд и этого воришку Скальга. Не стану обременять тебя подробностями моего чудесного возвращения к жизни, скажу лишь, что я здесь для того, чтобы защищать Брана и его друзей от всякого неподобающего принуждения. Я его советник и в некотором роде судья в споре между ним и тобою. И первый мой совет — пусть дело подождет, пока мы не подкрепимся и не отдохнем. А потом хорошо бы увидеть Ингвольд, живую и невредимую.
Хьердис наклонила голову, соглашаясь, и Скальг горячо поддержал:
— Верно, верно! Давайте подкрепимся!
Хьердис позвала из соседних покоев слуг и приказала им накрывать. Слуги поставили столы и скамьи, раздули пожарче огонь и зарезали в кухне гуся, все это время опасливо поглядывая на Хьердис, с ног до головы закутанную в черный плащ.
Бран и Пер присели у очага, рядом со Скальгом, который откровенно наслаждался теплом огня.
— Разве это не чудесно? Кто бы мог подумать, что когда-нибудь я окажусь почетным гостем в Хьердисборге? — он захихикал. — Старый и ничтожный Скальг, отвергнутый и презираемый всеми. Согласитесь, это знак времени.
Не бывало случая, чтобы Пер в чем-то согласился со Скальгом. Бран же усмирил свое нетерпение и стоял, с бессильной злостью глядя на Хьердис и понимая, что не может пренебречь правилами гостеприимства, как бы отвратительна ни была ему хозяйка дома.
— Правду говоря, не ожидал я от тебя такого приема, — обратился Кольссинир к Хьердис. — Это любопытно… и подозрительно. Должно быть, что-то смягчило твою прежнюю твердость.
Хьердис огорченно вздохнула и покачала головой.
— Проклятие Дирстигга — тягчайшая ноша. Я сознаю, что жить мне осталось уже недолго, и для того, чтобы у меня хватило времени осуществить все мои замыслы, приходится поневоле проявлять сговорчивость. Драуги Миркъяртана вот-вот обрушатся на нас, так что настало время для уступок. Если б только я могла предвидеть все последствия… ну да ладно. Не будем перед едой говорить о неприятных вещах.
Хьердис тянула время как могла: яства следовали за яствами, напитки за напитками, баллады сменялись игрой на арфе; все это было превосходно, но увы, трапезе не хватало воодушевления. Проступавший из сумрака черный силуэт Хьердис подавлял всякое веселье, точно призрак неминуемой смерти. Бран с трудом переносил ожидание, понимая, что Хьердис наслаждается проволочкой, точно кошка, которая лениво забавляется с измученной мышью. Наконец наступил рассвет, и королева поднялась из-за стола, говоря, что они увидят Ингвольд вечером. Еще раз Бран подавил свое нетерпение — он был слишком горд, чтобы дать понять Хьердис, какую боль причиняет ему каждая отсрочка.
— Я подожду, — бесстрастно проговорил он. — Что мы, рабы, хорошо умеем, так это ждать.
Хьердис одарила его долгим безмолвным взглядом и раздраженно позвала служанку, чтобы та помогла ей удалиться в ее покои.
— Не понимаю, как может ничтожный раб обладать драконьим сердцем Дирстигга? Когда я думаю об этой несправедливости, она кажется мне чудовищной.
— Если уж вспоминать о несправедливости, — резко отозвался Бран, — вспомни, что случилось в Гледмалборге.
— О да, об этом я вспоминаю даже слишком часто.
Злосчастная девчонка, голодный котенок, выжила, хотя могла бы запросто погибнуть, и именно поэтому сейчас ты можешь грозить мне этим проклятым сердцем. Если бы только Ингвольд тогда умерла — насколько сейчас все было бы проще! — С этими словами Хьердис удалилась, опираясь на служанку и с каждым словом выворачивая и дергая руку бедняжки.
— Я думаю, она бы с радостью сварила тебя живьем в кипятке, если бы не драконье сердце, — заметил Кольссинир. —
У тебя просто необыкновенный дар выводить ее из себя!
— Пусть себе знает, что такое иметь дело с тем, кто упрямей тебя, — со вздохом заметил Пер. — Да и мне несдобровать с таким-то наглым рабом.
— Чепуха! — воскликнул Скальг, явно разомлевший от излишков спиртного. — Выводи ее из себя и дальше, Бран. Если б у нее осталось хоть немного здравого смысла, она вернула бы тебе Ингвольд и отправила восвояси. Ей бы надо понять — да куда уж там! — что чем ближе она держится к тебе, тем больше приближает свою гибель. Ты и есть тот самый камень, который будет лежать на ее могиле.
— А ты болван, Скальг, — проворчал Бран. — помолчал бы и шел спать.
Весь день Бран расхаживал по огромной зале, различая лишь смутные полоски света, сочившегося в дверные щели. Стражники, закутавшись поплотнее, привалились к дверям с наружной стороны и, скорее всего, вовсю спали, но наверняка бы тут же проснулись, если б открылась дверь. Бран раз десять безуспешно укладывался спать, но снова вскакивал и принимался бесцельно бродить по зале, злой и донельзя несчастный. Наконец он заснул, и тотчас ему стали сниться кошмары: он падал в бездонную пропасть, беспомощно летя навстречу неизбежной участи, которая подстерегала его внизу.
Проснулся он мгновенно, едва, ближе к вечеру, зашевелились слуги; они шуршали вокруг, точно пугливые мыши, разводя огонь в очаге и с опасливым подозрением поглядывая на четверых гостей.
Животные в соседних конюшнях гремели своей сбруей и на разные лады громко требовали немедленно их накормить. У дверей прибавилось стражи, которая отгоняла злосчастных вождей, осаждавших дом со своими сетованиями. В залу проскользнул Тюркелль и устроился у огня; пар валом валил от его заснеженной одежды, распространяя вокруг запах сырой псины. Он косился и скалился на четверку гостей с неприкрытой ненавистью, покуда не появилась Хьердис: тотчас Тюркелль принялся пресмыкаться, надеясь, что его услуги хоть как-то пригодятся.
— Мы спустимся в усыпальницы, — сказала ему Хьердис. — Добудь факелов и слуг, чтобы их нести, да поторопись. — Голос ее звучал резко, сварливо, и она опиралась не только на плечо служанки, но и на увесистую палку. Бран внимательно вглядывался в нее, от души надеясь, что она скоро умрет и перестанет стоять у него на пути. Хьердис метнула на него ненавидящий взгляд, точно угадав его мысли, и, хромая, двинулась к дальней стене чертога, которая представляла собой стесанный камень скалы. Ударом палки Хьердис сорвала со стены несколько драпировок, обнажив большую дверь, врезанную в камень.
— Нам, доккальвам, — угрюмо сказала она, — не обойтись без укромных местечек — как, впрочем, и всем подземным жителям, которых наверху подстерегают опасности.
— Ну так и сидели бы под землей, — отозвался Бран. —
Никто не приглашал вас выходить наверх, разорять наши горные форты и убивать наших сородичей.
Хьердис была избавлена от необходимости отвечать — Тюркелль и шестеро слуг с факелами вошли в залу и захлопнули двери перед самым носом просителей, чье неудовольствие только увеличивалось от такого обращения. Угрюмая физиономия Тюркелля была даже мрачнее обычного.
— Что за беспорядки? — осведомилась Хьердис, стискивая палку своей клешнеобразной рукой и неуклюже шагая вперед. —
Драуги подступают?
Тюркелль кивнул.
— Они уже подошли к леднику. Завтра ночью они будут под стенами. Сам Миркъяртан сообщил, что желает обсудить условия сдачи.
Хьердис отвратительно хохотнула и поглядела на Брана.
— Скажи ему, что нас не интересует, желает он сдаться или нет. Он будет разгромлен наголову, а его драуги растерты в прах, если только он продвинется еще хоть на шаг. Скажи, что я и скиплинг пришли к соглашению о драконьем сердце. Отдай факел Брану и ступай, передай мои слова.
Тюркелль отдал факел и зашагал прочь. Хьердис велела открыть дверь и плотнее запахнулась в свой черный плащ. Порыв леденящего ветра расплющил пламя факелов и так встряхнул висевшие на стенах драпировки, что воздух наполнился пылью и клочьями сгнившей ткани.
— Великая честь для вас, чужаков — увидеть место, где бессчетное множество лет находили вечное упокоение короли и королевы доккальвов. — Хьердис знаком велела двоим слугам идти впереди нее в кромешную студеную тьму. — Эти пещеры были когда-то огромными копями, которые прибавили немало богатств в сокровищницу доккальвийских королей — покуда не вскрылись ключи голубого огня, и копи пришлось закрыть. Одно время огонь этот считался священным, и тогда умерших стали хоронить поблизости от него. Однако натуры более практичные скоро обнаружили, что очень просто избавляться от врагов, брошенных в этот огонь. — Говоря это, Хьердис поглядывала на Брана.
Он шагнул вперед, за королевой, которая вела их к усыпальницам.
— Какое отношение все это имеет к Ингвольд? — резко спросил он. — Ты сказала, что она жива и невредима. Если ты бросила ее в этот самый огонь… — Бран оборвал себя прежде, чем слова застряли у него в горле и выдали его страх и ярость.
— Да нет же, — сказала Хьердис, — она жива, как я тебе и говорила, но очень сильно связана с голубым огнем. Следуй за мной, и увидишь это собственными глазами. Будьте добры идти гуськом, поближе к стене. Некоторые ступеньки разбиты, и наступать на них опасно. Были уже бедолаги, которые сорвались в пропасть, а падать до самого дна довольно долго. Понимаю, вы не верите, что я не стану подстраивать несчастного случая, и все же советую вам — ради вашей же безопасности держитесь ко мне поближе. У этих усыпальниц есть еще одна особенность, и вы с ней скоро познакомитесь.
— Удивляюсь, как это ты веришь, что мы не станем подстраивать, как ты выражаешься, несчастного случая, — заметил Кольссинир, засвечивая навершие своего посоха.
Хьердис сухо хохотнула.
— Убейте меня — и вы никогда не получите Ингвольд. Ее жизнь держится на весьма тонком заклятии. Увидите сами, когда доберемся до дна. И помните, что я сказала.
Пер заколебался с явной неохотой, и Скальгу пришлось толчком отправить его в жерло туннеля.
— Ну и воняет здесь! — с отвращением шепнул он Скальгу, и тот посоветовал ему выражаться с большим почтением, поскольку он имеет честь обонять царственный прах доккальвийских королей.
Подземная архитектура доккальвов была куда величественнее всего, что доводилось Брану видеть на поверхности. Сердце горы было вынуто расширяющимися кругами, огромные арочные галереи и колоннады высились над бездонной пропастью. Зловещие голубые отблески плясали на стенах, точно молнии, исчезая далеко внизу мерцающим свечением, словно источник света находился где-то глубоко в колодце. По ряду скатов и галерей отряд постепенно спускался в круги меньшего размера, хотя верхние ярусы были так широки, что различие между ними трудно было уловить. Вдоль стен и в каждой нише были усыпальницы, одни почти целиком скрытые камнем и известью, иные почти целиком открыты и обрушены… Кольссинир и Хьердис по дороге беседовали о знаменитых владыках доккальвов, то и дело останавливаясь у самых известных могил, чтобы взглянуть на останки, которые давно уже превратились в прах, остались лишь клочья сгнившей ткани, обрывки кожи, металл, да еще драгоценности мерцали сквозь печальный слой распада. Кости и черепа менее важных покойников валялись зачастую под ногами, хрустя и распадаясь в прах, когда на них наступали.
Отряд спускался все ниже, и зловещее голубое свечение усиливалось. Бран едва не канул в небытие, рискнув глянуть вниз, на источник света. Сверкающее голубое пламя так и прянуло к нему, окатив порывом ледяного воздуха и снова опав в своем зловещем танце вниз, в бездонную тьму. Лед сверкал на грубо отесанных скальных стенах, украшая ярусы бородами инея и ледяными колоннадами.
Они спустились уже глубоко в бездну и вдыхали холодный разреженный воздух голубого пламени, которое плясало теперь над их головами, омывая льдистые камни мощными ударами обжигающего холода. Кожу саднило, точно от ожогов, и они шли, завернувшись в плащи по самые уши. Сырая земля под ногами стала скользкой от наледи, и то и дело падавшие сверху сосульки осыпали отряд дождем мельчайшего льда. Гортанный и шипящий рев огня наполнял их слух, и когда пламя взвивалось вверх, услышать друг друга можно было только повышая голос до крика; затем огонь неизменно опадал, и тогда в бесконечной пустоте громким эхом отзывались шаги и голоса.
Хьердис часто оглядывалась, словно чего-то ожидая, и поэтому Бран насторожился. Раз или два он на миг разглядел в свете факелов ее лицо и молча заключил, что проклятие с неумолимой стремительностью уничтожает в лице королевы все человеческое.
По ту сторону бездны, в угрюмом сумраке вдруг что-то шевельнулось на огромной арке галереи. Хьердис тотчас остановилась, услышав к тому же шорох и скрип камней. За ледяной завесой плясал отсвет теплого золотистого сияния, и лед шипел и трескался с хрустом и стоном, точно мучилась от боли древняя седая тварь.