А плохие новости, подумал Квиллер, в том, что он привезёт с собой жену.
Дальше к нему подошли Гомер Тиббит и Рода Финни, и Гомер сказал ему своим тенорком:
– Вы пытались со мной связаться? Мы ездили в Локмастер посмотреть скачки и починить ей слуховой аппарат, и, раз уж мы были там, мы решили заодно пожениться, чтобы зря не ездить.
– Разрешение на брак у нас было уже несколько недель, но он ужасно тяжёл на подъём, – сказала новоиспеченная миссис Тиббит, ласково улыбаясь новобрачному.
Квиллер рассыпался в поздравлениях и стал пробираться сквозь толпу, большая часть которой хотела попасть в зал катастроф, который и так уже был полон народа.
Полли Дункан потянула его за рукав и полушёпотом сказала:
– Я хочу тебя попросить об одном большом одолжении, Квилл.
– Сделаю всё, что хочешь, – сказал он, – только не проси посидеть с малолетним котёнком.
Она укоризненно посмотрела на него и сказала:
– Именно об этом я и собиралась тебя попросить. В Локмастере будет семинар, и я надеялась, что смогу на одну ночь оставить у тебя Бутси.
– Хммм. – Он задумался, пытаясь подыскать весомую причину для отказа. – А два больших кота с громкими голосами его не испугают?
– Вряд ли. Этот малыш прекрасно ко всему привыкает. Его ничего не беспокоит.
– Юм-Юм может подумать, что это мышка.
– Она достаточно умна, чтобы разобраться. Он не доставит тебе никаких неприятностей, Квилл, и ты полюбишь его так же, как и я.
– Ну ладно… Я попробую… но если он рассчитывает, что я буду с ним носиться, то он жестоко ошибается.
Квиллер продолжал пробираться сквозь прибывающую толпу, в которой заметил адвоката Хасселрича и его жену, доктора Золлера с его последней блондинкой, Арчи Райкера и очаровательную Аманду, Бозвелов с Пупси и нескольких политиков, чьи имена будут стоять в ноябре в списке для голосования. Голос Винса Бозвела перекрывал всё остальные:
– А угощать чем-нибудь будут? Айрис такие пирожки пекла – объедение!
Наконец Квиллер добрался до выставки истории катастроф. Как и говорила Милдред, драматический эффект создавался огромными фотографиями во всю стену. На них был запечатлен затор брёвен на реке, унёсший в 1892 году семь жизней, пожар 1898 года, уничтоживший Содаст-сити, крушение трёхмачтовой шхуны во время шторма в 1901 году и прочие несчастья, вошедшие в историю Мускаунти, но центром экспозиции был стенд «Правда или миф?», который вновь поднимал старые вопросы о загадочной гибели Эфраима Гудвинтера.
История взрыва на шахте и его последствий была представлена материалами безо всяких комментариев. Увеличенные фотографии и вырезки из газет были объединены по четырём датам:
13 мая 1904 года: фотография спасательной команды на шахте Гудвинтера. Заголовки из газет, выходивших в Центре: «Взрыв на шахте. Погибли 32 человека».
18 мая 1904 года: фотография рыдающих вдов и детей. Выдержка из «Пикакского Пустячка» за то же число: «Мистер и миссис Гудвинтер с семьёй выехали сегодня за границу на несколько месяцев».
25 августа 1904 года: рассказ архитектора о проекте здания библиотеки. Очерк из «Пустячка»: «Благодаря необыкновенной щедрости мистера Эфраима Гудвинтера, владельца и издателя этой газеты, у города скоро появится своя Публичная библиотека».
2 ноября 1904 года: фотография процессии на похоронах Эфраима. Сообщение в «Пустячке»: «Во вторник скоропостижно скончался Эфраим Гудвинтер. Его останки сопровождала в последний путь самая длинная за всю историю города похоронная процессия».
Между увеличенными фотографиями и вырезками были помещены шахтерские каски, кирки и кувалды и даже шахтерская корзинка для завтрака, табличка под которой рассказывала о пирогах с картошкой и мясом, которые шахтеры традиционно брали с собой в качестве завтрака. Здесь же помещался портрет мрачного филантропа; холст был разрезан ножом – это произошло, когда картину впервые выставили в холле библиотеки. Ужасный предмет на размытом снимке Дерева повешенных табличка определяла как «неопределенный объект». Была выставлена также ксерокопия предполагаемой предсмертной записки, причем почерк, которым она была написана, удивительно походил на почерк Авраама Линкольна. Урна для голосования приглашала посетителей высказать своё мнение: «Самоубийство или убийство?»
Кто-то потянул Квиллера за локоть. Это была Хикси Райс, менеджер по рекламе во «Всякой всячине».
– Из этого всего я могу сделать только один вывод, – сказала она. – Что было нужно Эфраиму, так это хороший помощник по связям с общественностью.
– Что ему было нужно, – отозвался Квиллер, – так это немного здравого смысла.
Он пробрался сквозь толпу назад в кабинет и застал там Ланспиков.
– Вы говорили, что-то пропало. Что же?
– Простыня, – сказала Сьюзан.
– Какая простыня?
– Мы выставили ту белую простыню, которую после смерти Эфраима нашёл возле Дерева повешенных преподобный мистер Кроубенкс.
– Вы хотите сказать, что кто-то украл её? – спросил Квиллер.
Голос Ларри звучал подавленно:
– Это единственный предмет, который исчез у нас с выставки, а у нас, бывало, выставлялись очень недешевые вещи. Очевидно, среди нас появился сумасшедший. И мы уверены, это кто-то из своих, потому что в час дня, когда залы открыли для посетителей, её уже не было. Потеря-то невелика. Даже как историческое свидетельство эта простыня имела сомнительную ценность. Но мне не нравится, что среди работников музея завёлся воришка.
– Сколько человек имеют ключи от музея? – спросил Квиллер. – Гомер говорил мне, что у вас семьдесят пять волонтеров.
– Ключа нет ни у одного из них. Волонтеры открывают дверь в дом служебным ключом, спрятанным на парадном крыльце.
– Где он спрятан? Под ковриком?
– Под корзинкой, которая висит над дверным молоточком, – сказала Кэрол.
– Мы всегда считали, что нашим людям можно доверять абсолютно, – не мог успокоиться Ларри.
Квиллер извинился и отправился искать председателя выставочного комитета. Милдред разговаривала с Вероной Бозвел, которая говорила:
– Пупси уже в восемь месяцев строила законченные предложения. – Она крепко держала за руку кроху в синей бархатной курточке и шапочке.
– Извините меня, миссис Бозвел, – прервал её Квиллер. – Можно мне забрать у вас миссис Хенстейбл, я хочу показать ей один экспонат?
– Конечно… Пупси, ты знаешь, кто это? Скажи: «Здравствуйте, мистер Квиллер».
– Здравствуйте! – сказала она.
– Здравствуй, – немного добрее, чем обычно, ответил он.
Он повел Милдред в пустой зал текстиля.
– Тихое место, здесь можно поговорить, – пояснил он. – Ещё поискать такого посетителя, который забредет сюда посмотреть на эту скучищу.
– Согласна, здесь мрачновато, – призналась она – Мы пытались тут немножко оживить – сделать цветной фон и умные таблички, огородили шнурами, чтобы выглядело более солидно, но красные бархатные шнуры всем нравятся, а вот на текстиль никто смотреть не хочет. Что ты собирался сказать, Квилл?
– Хотел сделать тебе комплимент по поводу выставки катастроф. Она привлекла к себе большое внимание.
– Спасибо, от меня и от Фран Броуди. Интересно будет узнать результаты голосования.
– Ты видела сегодня выставку?
– Мне не удалось туда протиснуться. Слишком много народу. А что, кто-то снова покушался на портрет Эфраима?
– Нет, Милдред. кто-то умыкнул простыню преподобного мистера Кроубенкса.
– Правда? Ты меня не разыгрываешь?
– Кэрол обнаружила пропажу. Они с Ларри, мягко говоря, удивлены. Они даже не представляют, кто мог её утащить. У тебя есть какие-нибудь идеи по этому поводу?
– Квилл, – сказала она, – я даже не пытаюсь понимать, что происходит сегодня в обществе. Почему бы тебе не спросить у Коко. Пусть он расследует это дело. Он умнее нас всех.
– Насчёт Коко, – начал он. – Я хочу, чтобы ты посмотрела на вот эту подушку из Инчпота. Ты в ней ничего необычного не замечаешь?
Она внимательно изучила бесформенную подушку.
– Разве только то, что её передвинули. – Она перешагнула через бархатное ограждение, взбила подушку и положила её поаккуратнее, – Вот так! Теперь лучше?
– Часто ли экспонаты передвигают?
– Да нет… Волонтерам всегда говорят, чтобы они ничего не переставляли. Почему ты спрашиваешь?
– Я на днях заходил сюда вместе с Коко, – он понизил голос, – и он сразу нацелился на эту подушку и принялся её обнюхивать. Он не мог оставить её в покое, пока я буквально не вытолкал его из музея. Только не говори мне, что это просто потому, что она набита куриными перьями, – подушка с фермы Тривильен тоже набита куриными перьями, но на неё он не обратил ни малейшего внимания.
– Давай посмотрим, что тут написано на табличке, – сказала Милдред. Она снова перешагнула через веревку и взяла отпечатанную на машинке карточку. – Ею пользовались на ферме Инчпот ещё перед Первой мировой войной… В качестве наволочки использован выстиранный мешок из-под муки… Набита куриными перьями из курятников Инчпота… Подарена музею Аделиной Инчпот Кроу.
– Ты сказала Кроу?
– С буквой «у» на конце.
– Пошли отсюда, Милдред. Эти семидесятипятилетние перья вызывают у меня острый приступ депрессии. Пока ты здесь, не хочешь взглянуть на кулинарную книгу Айрис?
Они пробились через толпу в западное крыло и пошли на кухню. Квиллер предложил чашечку кофе.
– А может, чего-нибудь другого? Капельку? – застенчиво попросила Милдред. – При большом скоплении народа я начинаю нервничать, если у меня в руке нет бокала.
– Посмотрим, найду ли я что-нибудь. Бар у Айрис был не очень богатый.
– Да мне всё равно что, лишь бы немножко с градусом.
Квиллер загремел кубиками льда.
– Кулинарная книга на парте, под телефоном. Подними крышку… Я тут вижу шерри, дюбонне и кампари. Что будешь?
Ответа не последовало.
– Ты нашла её? – спросил он. – Это просто блокнот с отрывными листами, и в нём ещё понапихано разных вырезок и клочочков бумаги.
Милдред склонилась над партой.
– Её здесь нет.
– Как так – нет! Я видел её пару дней назад.
– Её здесь нет, – повторила Милдред. – Иди и посмотри.
Квиллер быстро подошёл и заглянул ей через плечо.
– Куда же она могла деться?
– Коты украли, – сказала она шутливо. – Коко поднял крышку, а Юм-Юм своей замечательной лапкой её вытащила.
– Вряд ли. Они вороватые, но отрывной блокнот толщиной в два дюйма – это не их профиль.
– Может, ты её куда-нибудь переложил?
– Я секунд десять поразбирал почерк, после чего положил её обратно на парту. Кто-то пришёл и стащил её – кто знал, где Айрис её хранила. Она когда-нибудь приглашала к себе работников музея – на чашку кофе или ещё зачем-нибудь?
– Довольно часта, но…
– На двери, ведущей отсюда в музей, нет замка. У этого кого-то было три дня. Я уходил каждый день. Надо поставить на дверь замок! Ведь кто угодно может прийти и забрать котов. Что ему помешает? – Он замолчал и огляделся. – Где они? Обычно они сидят на кухне. А их нигде не видно. Где они?
ДВЕНАДЦАТЬ
Дальше к нему подошли Гомер Тиббит и Рода Финни, и Гомер сказал ему своим тенорком:
– Вы пытались со мной связаться? Мы ездили в Локмастер посмотреть скачки и починить ей слуховой аппарат, и, раз уж мы были там, мы решили заодно пожениться, чтобы зря не ездить.
– Разрешение на брак у нас было уже несколько недель, но он ужасно тяжёл на подъём, – сказала новоиспеченная миссис Тиббит, ласково улыбаясь новобрачному.
Квиллер рассыпался в поздравлениях и стал пробираться сквозь толпу, большая часть которой хотела попасть в зал катастроф, который и так уже был полон народа.
Полли Дункан потянула его за рукав и полушёпотом сказала:
– Я хочу тебя попросить об одном большом одолжении, Квилл.
– Сделаю всё, что хочешь, – сказал он, – только не проси посидеть с малолетним котёнком.
Она укоризненно посмотрела на него и сказала:
– Именно об этом я и собиралась тебя попросить. В Локмастере будет семинар, и я надеялась, что смогу на одну ночь оставить у тебя Бутси.
– Хммм. – Он задумался, пытаясь подыскать весомую причину для отказа. – А два больших кота с громкими голосами его не испугают?
– Вряд ли. Этот малыш прекрасно ко всему привыкает. Его ничего не беспокоит.
– Юм-Юм может подумать, что это мышка.
– Она достаточно умна, чтобы разобраться. Он не доставит тебе никаких неприятностей, Квилл, и ты полюбишь его так же, как и я.
– Ну ладно… Я попробую… но если он рассчитывает, что я буду с ним носиться, то он жестоко ошибается.
Квиллер продолжал пробираться сквозь прибывающую толпу, в которой заметил адвоката Хасселрича и его жену, доктора Золлера с его последней блондинкой, Арчи Райкера и очаровательную Аманду, Бозвелов с Пупси и нескольких политиков, чьи имена будут стоять в ноябре в списке для голосования. Голос Винса Бозвела перекрывал всё остальные:
– А угощать чем-нибудь будут? Айрис такие пирожки пекла – объедение!
Наконец Квиллер добрался до выставки истории катастроф. Как и говорила Милдред, драматический эффект создавался огромными фотографиями во всю стену. На них был запечатлен затор брёвен на реке, унёсший в 1892 году семь жизней, пожар 1898 года, уничтоживший Содаст-сити, крушение трёхмачтовой шхуны во время шторма в 1901 году и прочие несчастья, вошедшие в историю Мускаунти, но центром экспозиции был стенд «Правда или миф?», который вновь поднимал старые вопросы о загадочной гибели Эфраима Гудвинтера.
История взрыва на шахте и его последствий была представлена материалами безо всяких комментариев. Увеличенные фотографии и вырезки из газет были объединены по четырём датам:
13 мая 1904 года: фотография спасательной команды на шахте Гудвинтера. Заголовки из газет, выходивших в Центре: «Взрыв на шахте. Погибли 32 человека».
18 мая 1904 года: фотография рыдающих вдов и детей. Выдержка из «Пикакского Пустячка» за то же число: «Мистер и миссис Гудвинтер с семьёй выехали сегодня за границу на несколько месяцев».
25 августа 1904 года: рассказ архитектора о проекте здания библиотеки. Очерк из «Пустячка»: «Благодаря необыкновенной щедрости мистера Эфраима Гудвинтера, владельца и издателя этой газеты, у города скоро появится своя Публичная библиотека».
2 ноября 1904 года: фотография процессии на похоронах Эфраима. Сообщение в «Пустячке»: «Во вторник скоропостижно скончался Эфраим Гудвинтер. Его останки сопровождала в последний путь самая длинная за всю историю города похоронная процессия».
Между увеличенными фотографиями и вырезками были помещены шахтерские каски, кирки и кувалды и даже шахтерская корзинка для завтрака, табличка под которой рассказывала о пирогах с картошкой и мясом, которые шахтеры традиционно брали с собой в качестве завтрака. Здесь же помещался портрет мрачного филантропа; холст был разрезан ножом – это произошло, когда картину впервые выставили в холле библиотеки. Ужасный предмет на размытом снимке Дерева повешенных табличка определяла как «неопределенный объект». Была выставлена также ксерокопия предполагаемой предсмертной записки, причем почерк, которым она была написана, удивительно походил на почерк Авраама Линкольна. Урна для голосования приглашала посетителей высказать своё мнение: «Самоубийство или убийство?»
Кто-то потянул Квиллера за локоть. Это была Хикси Райс, менеджер по рекламе во «Всякой всячине».
– Из этого всего я могу сделать только один вывод, – сказала она. – Что было нужно Эфраиму, так это хороший помощник по связям с общественностью.
– Что ему было нужно, – отозвался Квиллер, – так это немного здравого смысла.
Он пробрался сквозь толпу назад в кабинет и застал там Ланспиков.
– Вы говорили, что-то пропало. Что же?
– Простыня, – сказала Сьюзан.
– Какая простыня?
– Мы выставили ту белую простыню, которую после смерти Эфраима нашёл возле Дерева повешенных преподобный мистер Кроубенкс.
– Вы хотите сказать, что кто-то украл её? – спросил Квиллер.
Голос Ларри звучал подавленно:
– Это единственный предмет, который исчез у нас с выставки, а у нас, бывало, выставлялись очень недешевые вещи. Очевидно, среди нас появился сумасшедший. И мы уверены, это кто-то из своих, потому что в час дня, когда залы открыли для посетителей, её уже не было. Потеря-то невелика. Даже как историческое свидетельство эта простыня имела сомнительную ценность. Но мне не нравится, что среди работников музея завёлся воришка.
– Сколько человек имеют ключи от музея? – спросил Квиллер. – Гомер говорил мне, что у вас семьдесят пять волонтеров.
– Ключа нет ни у одного из них. Волонтеры открывают дверь в дом служебным ключом, спрятанным на парадном крыльце.
– Где он спрятан? Под ковриком?
– Под корзинкой, которая висит над дверным молоточком, – сказала Кэрол.
– Мы всегда считали, что нашим людям можно доверять абсолютно, – не мог успокоиться Ларри.
Квиллер извинился и отправился искать председателя выставочного комитета. Милдред разговаривала с Вероной Бозвел, которая говорила:
– Пупси уже в восемь месяцев строила законченные предложения. – Она крепко держала за руку кроху в синей бархатной курточке и шапочке.
– Извините меня, миссис Бозвел, – прервал её Квиллер. – Можно мне забрать у вас миссис Хенстейбл, я хочу показать ей один экспонат?
– Конечно… Пупси, ты знаешь, кто это? Скажи: «Здравствуйте, мистер Квиллер».
– Здравствуйте! – сказала она.
– Здравствуй, – немного добрее, чем обычно, ответил он.
Он повел Милдред в пустой зал текстиля.
– Тихое место, здесь можно поговорить, – пояснил он. – Ещё поискать такого посетителя, который забредет сюда посмотреть на эту скучищу.
– Согласна, здесь мрачновато, – призналась она – Мы пытались тут немножко оживить – сделать цветной фон и умные таблички, огородили шнурами, чтобы выглядело более солидно, но красные бархатные шнуры всем нравятся, а вот на текстиль никто смотреть не хочет. Что ты собирался сказать, Квилл?
– Хотел сделать тебе комплимент по поводу выставки катастроф. Она привлекла к себе большое внимание.
– Спасибо, от меня и от Фран Броуди. Интересно будет узнать результаты голосования.
– Ты видела сегодня выставку?
– Мне не удалось туда протиснуться. Слишком много народу. А что, кто-то снова покушался на портрет Эфраима?
– Нет, Милдред. кто-то умыкнул простыню преподобного мистера Кроубенкса.
– Правда? Ты меня не разыгрываешь?
– Кэрол обнаружила пропажу. Они с Ларри, мягко говоря, удивлены. Они даже не представляют, кто мог её утащить. У тебя есть какие-нибудь идеи по этому поводу?
– Квилл, – сказала она, – я даже не пытаюсь понимать, что происходит сегодня в обществе. Почему бы тебе не спросить у Коко. Пусть он расследует это дело. Он умнее нас всех.
– Насчёт Коко, – начал он. – Я хочу, чтобы ты посмотрела на вот эту подушку из Инчпота. Ты в ней ничего необычного не замечаешь?
Она внимательно изучила бесформенную подушку.
– Разве только то, что её передвинули. – Она перешагнула через бархатное ограждение, взбила подушку и положила её поаккуратнее, – Вот так! Теперь лучше?
– Часто ли экспонаты передвигают?
– Да нет… Волонтерам всегда говорят, чтобы они ничего не переставляли. Почему ты спрашиваешь?
– Я на днях заходил сюда вместе с Коко, – он понизил голос, – и он сразу нацелился на эту подушку и принялся её обнюхивать. Он не мог оставить её в покое, пока я буквально не вытолкал его из музея. Только не говори мне, что это просто потому, что она набита куриными перьями, – подушка с фермы Тривильен тоже набита куриными перьями, но на неё он не обратил ни малейшего внимания.
– Давай посмотрим, что тут написано на табличке, – сказала Милдред. Она снова перешагнула через веревку и взяла отпечатанную на машинке карточку. – Ею пользовались на ферме Инчпот ещё перед Первой мировой войной… В качестве наволочки использован выстиранный мешок из-под муки… Набита куриными перьями из курятников Инчпота… Подарена музею Аделиной Инчпот Кроу.
– Ты сказала Кроу?
– С буквой «у» на конце.
– Пошли отсюда, Милдред. Эти семидесятипятилетние перья вызывают у меня острый приступ депрессии. Пока ты здесь, не хочешь взглянуть на кулинарную книгу Айрис?
Они пробились через толпу в западное крыло и пошли на кухню. Квиллер предложил чашечку кофе.
– А может, чего-нибудь другого? Капельку? – застенчиво попросила Милдред. – При большом скоплении народа я начинаю нервничать, если у меня в руке нет бокала.
– Посмотрим, найду ли я что-нибудь. Бар у Айрис был не очень богатый.
– Да мне всё равно что, лишь бы немножко с градусом.
Квиллер загремел кубиками льда.
– Кулинарная книга на парте, под телефоном. Подними крышку… Я тут вижу шерри, дюбонне и кампари. Что будешь?
Ответа не последовало.
– Ты нашла её? – спросил он. – Это просто блокнот с отрывными листами, и в нём ещё понапихано разных вырезок и клочочков бумаги.
Милдред склонилась над партой.
– Её здесь нет.
– Как так – нет! Я видел её пару дней назад.
– Её здесь нет, – повторила Милдред. – Иди и посмотри.
Квиллер быстро подошёл и заглянул ей через плечо.
– Куда же она могла деться?
– Коты украли, – сказала она шутливо. – Коко поднял крышку, а Юм-Юм своей замечательной лапкой её вытащила.
– Вряд ли. Они вороватые, но отрывной блокнот толщиной в два дюйма – это не их профиль.
– Может, ты её куда-нибудь переложил?
– Я секунд десять поразбирал почерк, после чего положил её обратно на парту. Кто-то пришёл и стащил её – кто знал, где Айрис её хранила. Она когда-нибудь приглашала к себе работников музея – на чашку кофе или ещё зачем-нибудь?
– Довольно часта, но…
– На двери, ведущей отсюда в музей, нет замка. У этого кого-то было три дня. Я уходил каждый день. Надо поставить на дверь замок! Ведь кто угодно может прийти и забрать котов. Что ему помешает? – Он замолчал и огляделся. – Где они? Обычно они сидят на кухне. А их нигде не видно. Где они?
ДВЕНАДЦАТЬ
Когда сиамцев нашли спящими на розовом одеяле в ванной, подальше от шума голосов, когда Милдред допила кампари, а толпа начала редеть, Квиллер пошёл искать Ларри Ланспика. Президент был в кабинете и беседовал с директорами музея.
– Входи, Квилл, – сказал Ларри. – Мы как раз обсуждаем случай с пропавшей простыней.
– Теперь можете ещё обсудить и случай с пропавшей кулинарной книгой, – сказал Квиллер. – С парты исчезла коллекция рецептов Айрис.
– Кулинарная книга – это я ещё могу понять, – сказала Сьюзан, – но кто позарился на дырявую простыню?
Кэрол предложила повесить на доску объявлений для волонтеров большую записку.
– Можем написать так: «Просьба к волонтерам, взявшим простыню с выставки катастроф и поваренную книгу с парты Айрис Кобб, немедленно вернуть их в кабинет. Вам не будет задано никаких вопросов». Как звучит?
– Пора ставить замок на двери между музеем и квартирой смотрителя, – сказал Квиллер. – У Айрис была большая коллекция ценных предметов – они маленькие, их легко схватить и унести. Люди, которые не будут красть у живых, считают, что у мертвых красть – нормально. Первобытный обычай, практикуемый уже не один век.
– Да, но не здесь, у нас, – сказала Сьюзан.
– Откуда ты знаешь? Мертвые никогда не заявляют в полицию. В Мускаунти могут быть компьютеры, видеокамеры и частные самолёты, но вместе с тем масса первобытных представлений. Привидения, например. Я всё время слышу о том, что Эфраим до сих пор иногда проходит сквозь стены.
– Это просто любимая шутка, Квилл, – улыбнулся Ларри, – повод переброситься парой слов за чашкой кофе. – Он потянулся к телефону, одновременно посмотрев на часы. – Позвоню Гомеру насчет замка. Надеюсь, он ещё не спит. Сейчас ещё только половина шестого, но в последнее время он стал ложиться всё раньше и раньше.
– Молодая супруга изменит его привычки, – пошутил Квиллер. – Она ещё очень ничего!
– Да, – хихикнул Ларри, – они будут смотреть телевизор до восьми вечера… Что мы смеёмся? Будет нам столько лет, сколько Гомеру, посмотрим тогда, что от нас останется! – Он поговорил с Тиббитом, повесил трубку и сообщил, что утром Гомер первым делом пришлёт слесаря.
– Касательно замков и ценностей, – продолжал Квиллер, – у меня есть ещё одно предложение. В столе, который стоит у Айрис в гостиной, лежало много личных бумаг. Их надо связать, запечатать и передать её сыну.
– Я это с удовольствием сделаю, – отозвалась Сьюзан. – Я увижу Денниса на этой неделе.
Квиллер бросил на неё косой взгляд и повернулся к Ларри.
– Предлагаю сделать это прямо сейчас, – сказал президент. – Сьюзан, ты, Квилл и я – мы можем этим заняться. Какой величины коробка нам потребуется?
Втроём они отправились в западное крыло, неся с собой картонную коробку, липкую ленту и фломастер. Коко и Юм-Юм встретили их у дверей.
– Кисоньки, привет, – весело сказал Ларри. Коты последовали за ним в гостиную, где письменному столу было отведено почётное место.
– Самый уродливый стол, какой я когда-либо видел, – прокомментировал Квиллер.
Это была, по сути, плоская коробка с одним ящиком и выдвижной поверхностью для письма, водруженная на высокие ножки и заканчивающаяся полками.
– Это оригинальный Динглбери ручной работы, около тысяча восемьсот девяностого года, – укоризненно покачал головой Ларри. – Айрис купила его на аукционе, когда распродавали вещи Гудвинтера. Я пытался её перебить, но сдался, когда цена дошла до четырёхзначной цифры.
За дверцами стояли коробки из-под обуви, помеченные большими печатными буквами, написанными фломастером: «Счета», «Письма», «Финансовые дела», «Медицина», «Страхование» и «Личное». В ящике валялись ничем не примечательные ручки, ножницы, скрепки, резинки, бумага для записей и увеличительное стекло.
– Увеличительные стекла у неё где только не лежали, – сказал Квиллер. – Она даже на цепочке лупу носила.
– Ну что, – сказал Ларри. – Закроем это всё в кабинете, и пусть Деннис за них распишется, когда придёт.
– Хорошая идея, – ответил Квиллер.
Сьюзан было нечем крыть. Она заметно помрачнела. Когда они уходили из гостиной, она чуть не споткнулась о ковёр. Квиллер подхватил её.
– Извини, – сказал он. – Под ковром сидит кот. Один раз он уже заползал под такой же восточный ковер.
– У него хороший вкус, – заметил Ларри. – Все это старые ковры – большой музейной ценности.
– У тебя тут больше нигде ловушек не понаставлено? – проворчала Сьюзан и пошла вслед за Ларри обратно в музей.
Квиллер разморозил сиамцам «курицу по-королевски», и те её за милую душу умяли, аккуратно оставляя в сторонке душистый перец и дробленый миндаль. Он рассеянно наблюдал за любопытным процессом, не переставая думать о пропавшей простыне, о передвинутой подушке, об украденной поваренной книге и о том, с какой готовностью Сьюзан взялась разбирать личные бумаги Айрис Кобб.
Когда муж Сьюзан Эксбридж развёлся с ней, уйдя к другой, с ней что-то произошло. Пока она была женой преуспевающего бизнесмена, она вела кипучую общественную жизнь, входила в советы чуть ли не всех организаций и усердно трудилась для общего блага. Но после такого удара по самолюбию Сьюзан сосредоточилась исключительно на благе Сьюзан Эксбридж. В какой-то мере это было оправданно. Если верить пикакским слухам, её бывший муж устроил так, что после развода Сьюзан осталась богатой только на бумаге, наличных у неё было мало, а продай она ценные бумаги, пришлось бы отстегнуть большой налог.
Ходили также сплетни, что совместная фирма «Эксбридж и Кобб» на девяносто процентов была профинансирована Айрис. Если это правда, рассуждал Квиллер, то Сьюзан получает неплохое наследство. Разумеется, обе женщины были хорошими подругами и деловыми партнерами, но всё же такая ситуация наводила Квиллера на некоторые подозрения. Вряд ли можно было найти двух более несхожих людей. Айрис не была ни элегантной, ни утонченной, ни бойкой, и всё же Сьюзан щедро дарила Айрис свою дружбу, а той льстило, что она водит знакомство с женщиной столь изысканной в манерах, в одежде и обладающей столь обширными связями в обществе.
Квиллера возмущала мысль, что Айрис Кобб использовали; ведь открыть новый антикварный магазин помогли как её знания, так и её деньги. И ещё его раздражало то, как Сьюзан вьётся вокруг Денниса Гафа, у которого есть жена и маленький сын, а ещё солидный кусок состояния Кобб Флагшток.
Своё негодование он погасил, сообразив себе бутерброд: ржаной хлеб с тмином из одного морозильника, солонина – из другого, горчица и хрен – из холодильника. Сиамцы так внимательно за ним следили, что он поделился с ними мясом.
– Дух миссис Кобб всё ещё с нами, – сказал он им.
Так оно и было. Её присутствие ощущалось во всём: о нём напоминала еда, которую она приготовила, уютная кухня, старинные вещи, подобранные по её вкусу, розовые простыни и полотенца, даже её журналы и книги в бумажных переплётах. Казалось, она вот-вот войдет в комнату и скажет:
– О мистер К., не хотите попробовать моего кокосового печенья с шоколадом?
Он оторвался от бутерброда, и ему почти показалось, что он видит её. Не это ли незримое присутствие побуждало Коко урчать так, словно он говорил с кем-то?
Квиллер вскочил и вышел на улицу – немного пройтись во дворе, чтобы вернуть себе хоть подобие спокойствия.
Был воскресный вечер. Неделю назад он слушал «Отелло», и отчаянный звонок миссис Кобб оторвал его от первого акта. С тех пор он два раза пытался послушать оперу целиком. Надо ещё раз попробовать. Обычно в Мускаунти по воскресеньям тихо, вряд ли кто-нибудь позвонит. Он подумал было, не отключить ли ему оба телефона, но он не мог жить без информации, и его ужаснула сама идея, что он по собственной воле может пропустить какой-нибудь звонок.
Кружка кофе, два кота в синих бархатных креслах – полная идиллия. Он включил проигрыватель. При первых грохочущих аккордах сиамцев, словно катапультой, тут же вынесло из гостиной, но потом они вернулись и стоически выдержали звучание труб, хотя и отвернув уши назад.
До третьего акта всё шло хорошо, уже началась ария, которую Полли называла роскошной. И только Отелло начал своё горькое «Dio! mi potevi…», как зазвонил телефон. Квиллер попытался было не обращать на него внимания, но настойчивый трезвон портил всю музыку. Пусть так, сказал он себе, отзвонится – перестанет. Он сделал погромче. Тенор страдал, телефон трезвонил. Квиллер сжал зубы. Десять звонков… пятнадцать звонков… двадцать! Нет, так долго будет упорствовать только человек в полном отчаянии и наверняка зная, что он дома. Он приглушил звук и пошёл в спальню.
– Алло? – сказал он, приготовившись услышать что-то неладное.
– Квилл, это Кристи, – ответил взволнованный голос. – Не печатайте статью о моих козах.
– Почему так, Кристи?
– С ними что-то случилось. Что-то ужасное! Восемь из них уже умерли, и остальные тоже умирают.
– Боже мой! Что же произошло?
– В пять часов я их покормила, и всё было в порядке. А через два часа, когда я к ним зашла, три лежали мёртвыми. – Голос у неё прерывался.– Остальные дышали с большим трудом, и одна из них упала прямо у моих ног. Я не могу, не могу… – Она разрыдалась.
Квиллер невольно подумал о Коко и Юм-Юм и почувствовал комок в горле. Он понимал, насколько дороги могут быть животные.
– Ну, ну, успокойтесь, Кристи, – сказал он. – Не надо! Вы предприняли что-нибудь?
Она ещё какое-то время всхлипывала и шмыгала носом, прежде чем смогла ответить:
– Я позвонила в «Скорую ветеринарную помощь», они сразу же приехали, но к тому времени все козлята уже погибли и большинство коз тоже. – Она снова всхлипнула.
Он терпеливо ждал, пока она придёт в себя.
– С козлами все в порядке, – добавила она. – Они содержались отдельно.
– Вы можете сказать, отчего это произошло?
– Ветеринар сказал – яд. Возможно, инсектицид попал в корм. У них в легких… – Она не договорила и снова расплакалась. – У них в легких полно жидкости, и они задыхаются. Ветеринар послал анализы в лабораторию. Я не могу этого вынести! Всё стадо!
– Как такое могло случиться?
– Полиция называет это вандализмом.
Квиллер почувствовал, как его верхняя губа задергалась, и ответ на свой следующий вопрос он уже знал и так.
– Кто, по-вашему, мог совершить такое невероятное преступление?
– Я знаю, кто это сделал! – Горе сменилось гневом. – Этот идиот, за которого я когда-то вышла замуж!
– Вы сказали об этом полиции?
– Да. Они ищут его с тех пор, как он сбежал из лагеря общего режима под Локмастером. Думал, что здесь он спрячется или же что я дам ему денег и машину. Я ему сказала, что он не в своём уме. И что я не хочу больше иметь с ним ничего общего! Ой, ну почему я тогда не позвонила в полицию?! – закричала она, и крик этот перешёл в душераздирающий плач.
– Это ужасно, Кристи! Вы догадывались, что он может отыграться на ваших козах?
– Сегодня утром он угрожал мне, и я предупредила его, что у меня есть ружье. Я не ожидала ничего подобного. Так бы и убила его! Не просто двухлетняя работа насмарку, но… мои милые козочки! Ромашка… Герань… Чёрный Тюльпан! Они мне были так дороги! – простонала она.
– Мне бы очень хотелось помочь вам. Я могу что-нибудь сделать? – спросил он.
– Тут никто ничего не может сделать, – вздохнула она. – Просто не публикуйте статью. В завтрашней газете будет написано об отравлении. Мне звонил один из репортёров.
– Кристи, если будут ещё неприятности – любые, какие угодно, то мой телефон у вас есть.
– Спасибо, Квилл. Спокойной ночи. Проигрыватель Квиллер выключил. Трагедий на сегодня он уже наслушался.
С утра в понедельник его телефон уже разрывался от звонков: по городу вовсю ходили слухи. Милдред Хенстейбл, Полли Дункан, Ларри Ланспик и другие звонили, чтобы сказать:
– Слушал новости сегодня утром?.. Ты знаешь, что с твоей соседкой случилось?.. Это та женщина, у которой ты собирался брать интервью?.. Комиссия по здравоохранению изъяла из продажи все продукты из козьего молока… Считают, что это отравление.
Слишком резкое начало для делового дня. Не успел Квиллер сварить себе первую чашку кофе, как подъехали на своей старой неповоротливой машине мистер и миссис Тиббит, а следом за ними – грузовик «Эла – Мастера-на-все-руки». В Мускаунти это было обычным делом: рабочие всегда приезжали или на шесть часов позже, или ещё до завтрака. Квиллер угрюмо поздоровался.
– Я тут вытру немножко, – объявила Рода.
– А я выпью чашку кофе, – сказал Гомер.
– Хотите моего? – предложил Квиллер, подняв кружку.
– Нет. Спасибо. Пойду в кабинет, сварю чашечку своей смеси. – Гомер похлопал себя по заднему карману и бодро зашагал в сторону кабинета, угловато двигая руками.
«Потрясающий старик!» – подумал Квиллер. Пока слесарь возился с дверью, он поспешно проглотил булочку и кофе и пошёл за Тиббитом в кабинет.
– Кто-то утянул мою метёлку, – пожаловалась Рода.
– Это я! – отвечал её муж. – Я её в мусор бросил. Ты что, не можешь вытирать пыль тряпкой, как все люди? И побрызгай на неё той штукой, которая собирает пыль.
– Тот, кто был когда-то директором школы, навсегда им и останется, – объяснила она Квиллеру. – Любит быть боссом. – Она взяла из кладовки тряпку и пошла к двери, по дороге яростно хлопая тряпкой по стульям и картотечным шкафам.
– Кто-то говорил мне, – обратился к Гомеру Квиллер, – что в Мускаунти нет такого понятия, как мастер по замкам, потому что нет замков. Так кто же тогда тот парень, что трудится над моей дверью?
– Мастер по замкам в этих краях умер бы с голоду, – сказал Гомер, – но этот малый чинит холодильники, патефоны, пишущие машинки – всё что угодно. Зачем вам замок между вами и музеем? Старый Эфраим беспокоит? Дверь, знаете ли, его не остановит. Его и каменная стена не остановит.
– Меня волнуют не мертвые, – ответил Квиллер. – Меня волнуют живые.
– Хэллоуин скоро, шутники могут нагрянуть. Когда я был молодым, мы, бывало, под Хэллоуин изображали привидения, особенно в домах тех, кого сильно не любили, вроде придиры-учителя или какого-нибудь скряги.
– Как вы изображаете привидения? В Чикаго, где я вырос, такого обычая не было.
– Входи, Квилл, – сказал Ларри. – Мы как раз обсуждаем случай с пропавшей простыней.
– Теперь можете ещё обсудить и случай с пропавшей кулинарной книгой, – сказал Квиллер. – С парты исчезла коллекция рецептов Айрис.
– Кулинарная книга – это я ещё могу понять, – сказала Сьюзан, – но кто позарился на дырявую простыню?
Кэрол предложила повесить на доску объявлений для волонтеров большую записку.
– Можем написать так: «Просьба к волонтерам, взявшим простыню с выставки катастроф и поваренную книгу с парты Айрис Кобб, немедленно вернуть их в кабинет. Вам не будет задано никаких вопросов». Как звучит?
– Пора ставить замок на двери между музеем и квартирой смотрителя, – сказал Квиллер. – У Айрис была большая коллекция ценных предметов – они маленькие, их легко схватить и унести. Люди, которые не будут красть у живых, считают, что у мертвых красть – нормально. Первобытный обычай, практикуемый уже не один век.
– Да, но не здесь, у нас, – сказала Сьюзан.
– Откуда ты знаешь? Мертвые никогда не заявляют в полицию. В Мускаунти могут быть компьютеры, видеокамеры и частные самолёты, но вместе с тем масса первобытных представлений. Привидения, например. Я всё время слышу о том, что Эфраим до сих пор иногда проходит сквозь стены.
– Это просто любимая шутка, Квилл, – улыбнулся Ларри, – повод переброситься парой слов за чашкой кофе. – Он потянулся к телефону, одновременно посмотрев на часы. – Позвоню Гомеру насчет замка. Надеюсь, он ещё не спит. Сейчас ещё только половина шестого, но в последнее время он стал ложиться всё раньше и раньше.
– Молодая супруга изменит его привычки, – пошутил Квиллер. – Она ещё очень ничего!
– Да, – хихикнул Ларри, – они будут смотреть телевизор до восьми вечера… Что мы смеёмся? Будет нам столько лет, сколько Гомеру, посмотрим тогда, что от нас останется! – Он поговорил с Тиббитом, повесил трубку и сообщил, что утром Гомер первым делом пришлёт слесаря.
– Касательно замков и ценностей, – продолжал Квиллер, – у меня есть ещё одно предложение. В столе, который стоит у Айрис в гостиной, лежало много личных бумаг. Их надо связать, запечатать и передать её сыну.
– Я это с удовольствием сделаю, – отозвалась Сьюзан. – Я увижу Денниса на этой неделе.
Квиллер бросил на неё косой взгляд и повернулся к Ларри.
– Предлагаю сделать это прямо сейчас, – сказал президент. – Сьюзан, ты, Квилл и я – мы можем этим заняться. Какой величины коробка нам потребуется?
Втроём они отправились в западное крыло, неся с собой картонную коробку, липкую ленту и фломастер. Коко и Юм-Юм встретили их у дверей.
– Кисоньки, привет, – весело сказал Ларри. Коты последовали за ним в гостиную, где письменному столу было отведено почётное место.
– Самый уродливый стол, какой я когда-либо видел, – прокомментировал Квиллер.
Это была, по сути, плоская коробка с одним ящиком и выдвижной поверхностью для письма, водруженная на высокие ножки и заканчивающаяся полками.
– Это оригинальный Динглбери ручной работы, около тысяча восемьсот девяностого года, – укоризненно покачал головой Ларри. – Айрис купила его на аукционе, когда распродавали вещи Гудвинтера. Я пытался её перебить, но сдался, когда цена дошла до четырёхзначной цифры.
За дверцами стояли коробки из-под обуви, помеченные большими печатными буквами, написанными фломастером: «Счета», «Письма», «Финансовые дела», «Медицина», «Страхование» и «Личное». В ящике валялись ничем не примечательные ручки, ножницы, скрепки, резинки, бумага для записей и увеличительное стекло.
– Увеличительные стекла у неё где только не лежали, – сказал Квиллер. – Она даже на цепочке лупу носила.
– Ну что, – сказал Ларри. – Закроем это всё в кабинете, и пусть Деннис за них распишется, когда придёт.
– Хорошая идея, – ответил Квиллер.
Сьюзан было нечем крыть. Она заметно помрачнела. Когда они уходили из гостиной, она чуть не споткнулась о ковёр. Квиллер подхватил её.
– Извини, – сказал он. – Под ковром сидит кот. Один раз он уже заползал под такой же восточный ковер.
– У него хороший вкус, – заметил Ларри. – Все это старые ковры – большой музейной ценности.
– У тебя тут больше нигде ловушек не понаставлено? – проворчала Сьюзан и пошла вслед за Ларри обратно в музей.
Квиллер разморозил сиамцам «курицу по-королевски», и те её за милую душу умяли, аккуратно оставляя в сторонке душистый перец и дробленый миндаль. Он рассеянно наблюдал за любопытным процессом, не переставая думать о пропавшей простыне, о передвинутой подушке, об украденной поваренной книге и о том, с какой готовностью Сьюзан взялась разбирать личные бумаги Айрис Кобб.
Когда муж Сьюзан Эксбридж развёлся с ней, уйдя к другой, с ней что-то произошло. Пока она была женой преуспевающего бизнесмена, она вела кипучую общественную жизнь, входила в советы чуть ли не всех организаций и усердно трудилась для общего блага. Но после такого удара по самолюбию Сьюзан сосредоточилась исключительно на благе Сьюзан Эксбридж. В какой-то мере это было оправданно. Если верить пикакским слухам, её бывший муж устроил так, что после развода Сьюзан осталась богатой только на бумаге, наличных у неё было мало, а продай она ценные бумаги, пришлось бы отстегнуть большой налог.
Ходили также сплетни, что совместная фирма «Эксбридж и Кобб» на девяносто процентов была профинансирована Айрис. Если это правда, рассуждал Квиллер, то Сьюзан получает неплохое наследство. Разумеется, обе женщины были хорошими подругами и деловыми партнерами, но всё же такая ситуация наводила Квиллера на некоторые подозрения. Вряд ли можно было найти двух более несхожих людей. Айрис не была ни элегантной, ни утонченной, ни бойкой, и всё же Сьюзан щедро дарила Айрис свою дружбу, а той льстило, что она водит знакомство с женщиной столь изысканной в манерах, в одежде и обладающей столь обширными связями в обществе.
Квиллера возмущала мысль, что Айрис Кобб использовали; ведь открыть новый антикварный магазин помогли как её знания, так и её деньги. И ещё его раздражало то, как Сьюзан вьётся вокруг Денниса Гафа, у которого есть жена и маленький сын, а ещё солидный кусок состояния Кобб Флагшток.
Своё негодование он погасил, сообразив себе бутерброд: ржаной хлеб с тмином из одного морозильника, солонина – из другого, горчица и хрен – из холодильника. Сиамцы так внимательно за ним следили, что он поделился с ними мясом.
– Дух миссис Кобб всё ещё с нами, – сказал он им.
Так оно и было. Её присутствие ощущалось во всём: о нём напоминала еда, которую она приготовила, уютная кухня, старинные вещи, подобранные по её вкусу, розовые простыни и полотенца, даже её журналы и книги в бумажных переплётах. Казалось, она вот-вот войдет в комнату и скажет:
– О мистер К., не хотите попробовать моего кокосового печенья с шоколадом?
Он оторвался от бутерброда, и ему почти показалось, что он видит её. Не это ли незримое присутствие побуждало Коко урчать так, словно он говорил с кем-то?
Квиллер вскочил и вышел на улицу – немного пройтись во дворе, чтобы вернуть себе хоть подобие спокойствия.
Был воскресный вечер. Неделю назад он слушал «Отелло», и отчаянный звонок миссис Кобб оторвал его от первого акта. С тех пор он два раза пытался послушать оперу целиком. Надо ещё раз попробовать. Обычно в Мускаунти по воскресеньям тихо, вряд ли кто-нибудь позвонит. Он подумал было, не отключить ли ему оба телефона, но он не мог жить без информации, и его ужаснула сама идея, что он по собственной воле может пропустить какой-нибудь звонок.
Кружка кофе, два кота в синих бархатных креслах – полная идиллия. Он включил проигрыватель. При первых грохочущих аккордах сиамцев, словно катапультой, тут же вынесло из гостиной, но потом они вернулись и стоически выдержали звучание труб, хотя и отвернув уши назад.
До третьего акта всё шло хорошо, уже началась ария, которую Полли называла роскошной. И только Отелло начал своё горькое «Dio! mi potevi…», как зазвонил телефон. Квиллер попытался было не обращать на него внимания, но настойчивый трезвон портил всю музыку. Пусть так, сказал он себе, отзвонится – перестанет. Он сделал погромче. Тенор страдал, телефон трезвонил. Квиллер сжал зубы. Десять звонков… пятнадцать звонков… двадцать! Нет, так долго будет упорствовать только человек в полном отчаянии и наверняка зная, что он дома. Он приглушил звук и пошёл в спальню.
– Алло? – сказал он, приготовившись услышать что-то неладное.
– Квилл, это Кристи, – ответил взволнованный голос. – Не печатайте статью о моих козах.
– Почему так, Кристи?
– С ними что-то случилось. Что-то ужасное! Восемь из них уже умерли, и остальные тоже умирают.
– Боже мой! Что же произошло?
– В пять часов я их покормила, и всё было в порядке. А через два часа, когда я к ним зашла, три лежали мёртвыми. – Голос у неё прерывался.– Остальные дышали с большим трудом, и одна из них упала прямо у моих ног. Я не могу, не могу… – Она разрыдалась.
Квиллер невольно подумал о Коко и Юм-Юм и почувствовал комок в горле. Он понимал, насколько дороги могут быть животные.
– Ну, ну, успокойтесь, Кристи, – сказал он. – Не надо! Вы предприняли что-нибудь?
Она ещё какое-то время всхлипывала и шмыгала носом, прежде чем смогла ответить:
– Я позвонила в «Скорую ветеринарную помощь», они сразу же приехали, но к тому времени все козлята уже погибли и большинство коз тоже. – Она снова всхлипнула.
Он терпеливо ждал, пока она придёт в себя.
– С козлами все в порядке, – добавила она. – Они содержались отдельно.
– Вы можете сказать, отчего это произошло?
– Ветеринар сказал – яд. Возможно, инсектицид попал в корм. У них в легких… – Она не договорила и снова расплакалась. – У них в легких полно жидкости, и они задыхаются. Ветеринар послал анализы в лабораторию. Я не могу этого вынести! Всё стадо!
– Как такое могло случиться?
– Полиция называет это вандализмом.
Квиллер почувствовал, как его верхняя губа задергалась, и ответ на свой следующий вопрос он уже знал и так.
– Кто, по-вашему, мог совершить такое невероятное преступление?
– Я знаю, кто это сделал! – Горе сменилось гневом. – Этот идиот, за которого я когда-то вышла замуж!
– Вы сказали об этом полиции?
– Да. Они ищут его с тех пор, как он сбежал из лагеря общего режима под Локмастером. Думал, что здесь он спрячется или же что я дам ему денег и машину. Я ему сказала, что он не в своём уме. И что я не хочу больше иметь с ним ничего общего! Ой, ну почему я тогда не позвонила в полицию?! – закричала она, и крик этот перешёл в душераздирающий плач.
– Это ужасно, Кристи! Вы догадывались, что он может отыграться на ваших козах?
– Сегодня утром он угрожал мне, и я предупредила его, что у меня есть ружье. Я не ожидала ничего подобного. Так бы и убила его! Не просто двухлетняя работа насмарку, но… мои милые козочки! Ромашка… Герань… Чёрный Тюльпан! Они мне были так дороги! – простонала она.
– Мне бы очень хотелось помочь вам. Я могу что-нибудь сделать? – спросил он.
– Тут никто ничего не может сделать, – вздохнула она. – Просто не публикуйте статью. В завтрашней газете будет написано об отравлении. Мне звонил один из репортёров.
– Кристи, если будут ещё неприятности – любые, какие угодно, то мой телефон у вас есть.
– Спасибо, Квилл. Спокойной ночи. Проигрыватель Квиллер выключил. Трагедий на сегодня он уже наслушался.
С утра в понедельник его телефон уже разрывался от звонков: по городу вовсю ходили слухи. Милдред Хенстейбл, Полли Дункан, Ларри Ланспик и другие звонили, чтобы сказать:
– Слушал новости сегодня утром?.. Ты знаешь, что с твоей соседкой случилось?.. Это та женщина, у которой ты собирался брать интервью?.. Комиссия по здравоохранению изъяла из продажи все продукты из козьего молока… Считают, что это отравление.
Слишком резкое начало для делового дня. Не успел Квиллер сварить себе первую чашку кофе, как подъехали на своей старой неповоротливой машине мистер и миссис Тиббит, а следом за ними – грузовик «Эла – Мастера-на-все-руки». В Мускаунти это было обычным делом: рабочие всегда приезжали или на шесть часов позже, или ещё до завтрака. Квиллер угрюмо поздоровался.
– Я тут вытру немножко, – объявила Рода.
– А я выпью чашку кофе, – сказал Гомер.
– Хотите моего? – предложил Квиллер, подняв кружку.
– Нет. Спасибо. Пойду в кабинет, сварю чашечку своей смеси. – Гомер похлопал себя по заднему карману и бодро зашагал в сторону кабинета, угловато двигая руками.
«Потрясающий старик!» – подумал Квиллер. Пока слесарь возился с дверью, он поспешно проглотил булочку и кофе и пошёл за Тиббитом в кабинет.
– Кто-то утянул мою метёлку, – пожаловалась Рода.
– Это я! – отвечал её муж. – Я её в мусор бросил. Ты что, не можешь вытирать пыль тряпкой, как все люди? И побрызгай на неё той штукой, которая собирает пыль.
– Тот, кто был когда-то директором школы, навсегда им и останется, – объяснила она Квиллеру. – Любит быть боссом. – Она взяла из кладовки тряпку и пошла к двери, по дороге яростно хлопая тряпкой по стульям и картотечным шкафам.
– Кто-то говорил мне, – обратился к Гомеру Квиллер, – что в Мускаунти нет такого понятия, как мастер по замкам, потому что нет замков. Так кто же тогда тот парень, что трудится над моей дверью?
– Мастер по замкам в этих краях умер бы с голоду, – сказал Гомер, – но этот малый чинит холодильники, патефоны, пишущие машинки – всё что угодно. Зачем вам замок между вами и музеем? Старый Эфраим беспокоит? Дверь, знаете ли, его не остановит. Его и каменная стена не остановит.
– Меня волнуют не мертвые, – ответил Квиллер. – Меня волнуют живые.
– Хэллоуин скоро, шутники могут нагрянуть. Когда я был молодым, мы, бывало, под Хэллоуин изображали привидения, особенно в домах тех, кого сильно не любили, вроде придиры-учителя или какого-нибудь скряги.
– Как вы изображаете привидения? В Чикаго, где я вырос, такого обычая не было.