– Пока что я был лишен этого удовольствия, – отвечал Квиллер. – А что, он часто туда наведывается?
– Видишь ли, старый Эфраим Гудвинтер скряга был, и говорят, что он до сих пор возвращается пересчитать свои денежки. Как ты хочешь заплатить за этот костюм? Наличными? Кредитной карточкой? В рассрочку, по десять долларов в неделю?
Из магазина мужской одежды Квиллер поехал в издательский комплекс, где газета «Всякая всячина» занимала новое здание. Спроектированное как помещение для редакций и деловых офисов, а также для современной типографии, это здание обошлось в достаточно внушительную сумму, и построить его смогли благодаря беспроцентной ссуде Фонда Клингеншоенов. Каждый день на четвёртой странице газеты, где публикуются выпускные данные, значилось следующее:
АРЧИ РАЙКЕР, редактор и издатель
ДЖУНИОР ГУДВИНТЕР, выпускающий редактор
УИЛЬЯМ АЛЛЕН, главный менеджер
Сперва Квиллер зашел в кабинет выпускающего редактора, где сразу бросалось в глаза большое старомодное бюро с крышкой. Молодой человек, сидящий за ним, казался карликом. До этого бюро принадлежало его прадеду, скупому Эфраиму.
У Джуниора Гудвинтера было мальчишечье лицо и мальчишечья фигура, и он отращивал бороду, пытаясь выглядеть старше пятнадцати.
– О! Бери стул! Ноги можно класть на стол! – приветствовал он Квиллера. – Классную ты штуку написал про Айрис Кобб. Я слышал, ты караулишь мою бывшую усадьбу.
– На время, пока не найдут нового смотрителя. Хочу кое-что выяснить, пока я там. Как работается за наследственным столом?
– Довольно медленно. Все эти отделения для бумаг и выдвижные ящички, казалось бы, хорошая идея, но как уберёшь что-нибудь, так больше и не найдёшь. Хотя крышка – это хорошо придумано. Можно закинуть сюда незаконченную работу, закрыть крышку и с чистой совестью идти домой.
– Нашёл какие-нибудь потайные отделения? У Эфраима, наверное, были кое-какие секреты, которые он хотел спрятать.
– Ей-богу, если б мне вздумалось их искать, я бы даже не знал, с чего начать. Почему бы тебе не принести сюда Коко, пусть понюхает. У него это хорошо получается.
– С тех пор как мы переехали на ферму, ему и без того есть что понюхать. Он помнит Айрис и удивляется, почему её там нет. Кстати, как раз перед смертью она говорила о том, что слышит таинственные звуки. Когда вы там жили, у вас водились какие-нибудь сверхъестественные существа?
– Нет, – сказал Джуниор. – Мне было не до них. Я всё время катался на лошадях и дрался с братом шести футов четырех дюймов росту.
– Ты никогда не говорил мне, что занимался верховой ездой.
– Ещё как занимался. Ты разве этого не знал? Я хотел быть жокеем, но родители возражали. Я мог стать либо рассыльным, либо журналистом на сто десять фунтов.
– Как твой наследник? – спросил Квиллер. Он всегда был не в состоянии запомнить имя или хотя бы пол отпрысков своих молодых друзей.
– Невероятный ребенок? Сегодня утром он так ухватил меня за палец, что я вытащить не мог. И всего-то четыре недели! Четыре недели и три дня!
«Сможет всё заграбастать, как его прапрадедушка», -подумал Квиллер и, указывая на дверь, спросил:
– Кто это? Это и есть Уильям Аллен? – В кабинет только что по-хозяйски вошёл большой белый кот.
– Собственной персоной – не перевоплощение, -сказал Джуниор. – Чудом спасся после пожара в старом здании. Возможно, клиент понёс некоторый ущерб от дыма, но отмылся и даже не потребовал выплаты страховой премии. Мы нашли его месяц назад, десять месяцев спустя после пожара. Отгадай, где он был! Сидел перед зданием Государственной биржи труда!
Следующим Квиллер посетил кабинет издателя. Арчи Райкер сидел в шикарном кресле с высокой спинкой за фигурным ореховым столом с массивными мраморными ножками.
– Как тебе нравится работать в таком великолепии? – спросил Квиллер. – Узнаю изящную руку Аманды Гудвинтер.
– Оно меня очень стесняет. Боюсь положить ноги на стол, – признался Райкер. Он всегда заявлял, что с задранными ногами ему лучше всего думается.
– Эти подпорки похожи на бывшие надгробные плиты.
– Не удивлюсь, если это так и есть. У Аманды все повадки разорителя могил… Послушай, какой славный некролог ты написал про Айрис Кобб. Надеюсь, что, когда придет мой черед, ты напишешь что-нибудь хоть наполовину похожее. Что за всем этим стоит?
– Ты о чём?
– Не строй из себя идиота, Квилл. Ты же всегда подозреваешь, что автокатастрофа – это самоубийство, а самоубийство – это убийство. Что действительно произошло в воскресенье вечером? Ты выглядишь озабоченным.
Квиллер виноватым движением пригладил усы, но сказал как ни в чём не бывало:
– Если я и выгляжу озабоченным, Арчи, так потому, что купил тёмный костюм для похорон – я должен буду нести гроб, – и это ещё вопрос, сумеет ли Скопи доделать его вовремя. Ты идёшь сегодня вечером в Динглбери?
– Собирался. Я веду очаровательную Аманду обедать, и после этого мы придем в Траурный зал, если она всё ещё сможет стоять и ходить по прямой.
– Скажи бармену, чтоб разбавил ей бурбон, – предложил Квиллер. – Зачем нам, чтобы твоя возлюбленная опозорилась в Динглбери.
Когда-то два друга детства подкалывали друг друга по поводу своих мальчишечьих увлечений, потом радовались юношеским победам, поверяли друг другу свои семейные проблемы и делились болью последовавших позднее разводов. Сейчас они занимались тем, что подшучивали над эксцентричной, откровенной, любящей выпить подружкой Райкера Амандой. К этой преуспевающей деловой женщине и напористому члену городского совета были применимы любые хвалебные определения, но только не «очаровательная».
– Вы с Полли там будете? – спросил Райкер.
– У неё банкет в библиотечном совете, но попозже она зайдёт.
– Может, сходим куда-нибудь после этого – все вчетвером? – предложил Райкер. – После того как я отдам последний долг усопшим, мне всегда требуется совершить возлияние.
Квиллер встал, собираясь уходить.
– Неплохая идея. Увидимся в Динглбери.
– Подожди, не убегай! Сколько времени ты намереваешься пробыть в городе? Не поболтаешься где-нибудь до ланча?
– Не сегодня. Надо вернуться домой, распаковать одежду, найти, где у них хранятся лампочки, и составить опись еды в холодильнике. Айрис всегда столько готовила, как будто к обеду могли заявиться сорок нежданных гостей.
– Домой? Ты и дня там не пробыл, а говоришь «домой». Быстро ты умеешь приживаться на новом месте.
– Я в душе цыган, – сказал Квиллер. – Дом – это там, где я кладу свою зубную щетку и где у котов стоит их туалет. Увидимся вечером.
На обратном пути в Норд-Миддл-Хаммок он заметил, что поднялся ветер и начала опадать листва. На Фагтри-роуд тротуар был выстлан ковром из жёлтых осиновых листьев. Приятно будет погулять в такой денёк, подумал Квиллер. Его велосипед остался в Пикаксе, и он уже скучал по своей ежедневной прогулке. Он был в спокойном и добродушном настроении; у него всегда поднималось настроение, после того как он перебросится шуткой со своими коллегами по «Всячине». Через минуту от его благодушия не осталось и следа.
Только он свернул на улицу Чёрного Ручья, как тотчас же изо всех сил надавил на тормоза. Посередине дороги стоял маленький ребёнок и держал в руках какую-то непонятную игрушку.
Услышав хруст гравия под резко тормозящими шинами, из дома выбежала миссис Бозвел, запоздало крича:
– Пупси! Я же сказала: не выходить со двора! – Она взяла кроху под мышку и отобрала у неё игрушку. – Это папино. Это нельзя трогать.
Квиллер опустил стекло.
– Еле успел затормозить. Её лучше держать на привязи.
– Извините меня… пожалуйста, мистер Квиллер.
Он медленно поехал дальше. По спине пробежал запоздалый холодок, когда он представил себе, что могло произойти. Потом он подумал о приятной манере Вероны растягивать слова, потом понял, что «игрушка» на самом деле была радиотелефоном. Как раз когда он остановил машину во дворе, из старого сарая выезжал Фургон Бозвела; человек, сидевший за рулем, высунулся из окна.
– Во сколько завтра похороны? – прогрохотал так раздражавший Квиллера голос, отдаваясь по всем окрестностям.
– В десять тридцать.
– Вы знаете, кого они позвали нести гроб? Я думал, могли бы и меня позвать, сосед всё-таки, и вообще. Я бы с удовольствием, хотя и сильно занят работой. Если вам вдруг захочется взглянуть на печатные станки, вы мне только скажите. Я не пожалею времени и всё вам покажу. Это очень интересно.
– Да, конечно, – с каменным лицом произнёс Квиллер.
– Мы с женой хотим вечером ехать на панихиду. Если хотите с нами прокатиться – милости просим. В фургоне места много!
– Это очень любезно с вашей стороны, но у меня встреча с друзьями в Пикаксе.
– Ну ладно, но не забудьте – если надо будет помочь, мы в любое время готовы. – Бозвел дружески помахал ему рукой на прощание и поехал по улице в сторону домика наёмного рабочего.
В раздражении подергивая усы, Квиллер вошёл в квартиру и принялся искать котов – первое, что он делал, возвращаясь домой. Они оказались на кухне и очень удивились, что он вернулся так рано. Казалось, они были смущены, будто он прервал какой-то их кошачий ритуал, не предназначенный для посторонних глаз.
– Чем вы тут занимались, пройдохи? – спросил он.
Коко сказал «йау-йау-йау», а Юм-Юм начала бесстрастно вылизывать пятно на своём белоснежном брюшке.
– Я иду гулять, так что можете продолжать свои тёмные делишки. Не знаю, чем вы там занимались, но больно виноватые у вас морды.
Он переоделся в спортивный костюм, вышел из дома и неспешным шагом пошёл вдоль по улице, наслаждаясь роскошной октябрьской листвой, яркой синевой неба над головой и жёлтым покровом листьев под ногами. Дойдя до дома наемного работника, он ускорил шаги, чтобы Бозвелы, не дай бог, не выскочили и не завели с ним добрососедскую беседу. Дойдя до угла, он повернул на восток, чтобы разведать тот участок Фагтри-роуд, по которому ему никогда не случалось ходить. Там лежал асфальт, но домов не было – только каменистые пастбища с островками леса да белки, шныряющие по дубовым ветвям. Квиллер прошёл около мили, но не увидел ничего интересного, кроме моста через неширокую речку – вероятно, это и был Чёрный ручей. Там он повернул обратно, торопливо прошёл мимо дома Бозвелов и замедлил шаги перед фермой Фагтри.
Имя Фагтри было известно в Мускаунти. Дом, построенный в девятнадцатом веке лесопильным королём, представлял собой прекрасный образец вычурной викторианской архитектуры: высотой в три этажа, с башенкой и множеством архитектурных деталей. Комплекс построек, амбаров, сараев и курятников указывал на то, что это была действующая ферма сельского джентльмена, не испытывающего недостатка в деньгах. Сейчас надворные постройки обветшали, дом давно не красился, а земля заросла сорняками. Сегодняшние обитатели не относились к собственности Фагтри с той заботой, к какой она привыкла.
Квиллер рассматривал это увядшее величие, пока какой-то человек во внутреннем дворе не посмотрел в его сторону, упершись руками в бока. Тогда он повернулся и быстро пошёл назад к улице Чёрного Ручья. Проходя домик наёмного работника, он старался смотреть прямо перед собой. Но даже так ему было видно, что через лужайку перед домом к нему бежит та самая кроха.
– Здрасьте! – выкрикнула она.
Он проигнорировал приветствие и зашагал быстрее.
– Здрасьте! – повторила она, когда он с ней поравнялся.
Он продолжал идти. В детстве он жил в Чикаго, ему наказывали никогда не заговаривать с незнакомыми взрослыми, а когда стал взрослеть – всё вокруг постоянно менялось, – он считал благоразумным никогда не заговаривать с незнакомыми детьми.
– Здрасьте! – крикнула она ему вслед, но он решительно зашагал вдоль по улице, раскидывая ногами опавшие листья.
Может быть, она чувствует себя одинокой в своей семье, подумалось ему, но он прогнал от себя эту мысль и закончил прогулку трусцой.
Войдя в квартиру, он из любопытства щёлкнул выключателем в прихожей. Загорелось три свечи. Сначала их было четыре, потом три, потом две. А теперь снова три. Поворчав себе под нос, он поплёлся на кухню. Там на подоконнике сидел Коко и пристально вглядывался во двор. Юм-Юм следила за Коко.
– Раз уж вы, два бездельника, – сказал Квиллер громче обычного, – всё время сидите на кухне и таращитесь в никуда, может быть, вы мне скажете, где найти запасные лампочки? Давай, Коко. Поработай.
Коко с явной неохотой оторвался от пейзажа за окном и широким прыжком перелетел с подоконника на большой холодильник, который миссис Кобб оставила после себя набитым едой.
– Я сказал лампочки, а не фрикадельки, – укоризненно произнёс Квиллер.
Он начал по очереди открывать и закрывать шкафчики из соснового дерева, пока не нашёл то, что искал, -лампочку в форме огонька свечи, которые используют в люстрах, сделанных под старину. Он взял на кухне стул и потащил его в переднюю. Сиамцы побежали с ним – понаблюдать за процессом. Любое необычное действие привлекало их внимание, а человек, взбирающийся на кухонный стул, – это вообще целое представление.
Квиллер встал на стул и забыл, какую лампочку надо менять. Он слез и щёлкнул выключателем. Загорелись все четыре свечки.
– Нечистая сила! – пробормотал он, возвращая стул на кухню, а лампочку обратно в кладовку.
ПЯТЬ
– Видишь ли, старый Эфраим Гудвинтер скряга был, и говорят, что он до сих пор возвращается пересчитать свои денежки. Как ты хочешь заплатить за этот костюм? Наличными? Кредитной карточкой? В рассрочку, по десять долларов в неделю?
Из магазина мужской одежды Квиллер поехал в издательский комплекс, где газета «Всякая всячина» занимала новое здание. Спроектированное как помещение для редакций и деловых офисов, а также для современной типографии, это здание обошлось в достаточно внушительную сумму, и построить его смогли благодаря беспроцентной ссуде Фонда Клингеншоенов. Каждый день на четвёртой странице газеты, где публикуются выпускные данные, значилось следующее:
АРЧИ РАЙКЕР, редактор и издатель
ДЖУНИОР ГУДВИНТЕР, выпускающий редактор
УИЛЬЯМ АЛЛЕН, главный менеджер
Сперва Квиллер зашел в кабинет выпускающего редактора, где сразу бросалось в глаза большое старомодное бюро с крышкой. Молодой человек, сидящий за ним, казался карликом. До этого бюро принадлежало его прадеду, скупому Эфраиму.
У Джуниора Гудвинтера было мальчишечье лицо и мальчишечья фигура, и он отращивал бороду, пытаясь выглядеть старше пятнадцати.
– О! Бери стул! Ноги можно класть на стол! – приветствовал он Квиллера. – Классную ты штуку написал про Айрис Кобб. Я слышал, ты караулишь мою бывшую усадьбу.
– На время, пока не найдут нового смотрителя. Хочу кое-что выяснить, пока я там. Как работается за наследственным столом?
– Довольно медленно. Все эти отделения для бумаг и выдвижные ящички, казалось бы, хорошая идея, но как уберёшь что-нибудь, так больше и не найдёшь. Хотя крышка – это хорошо придумано. Можно закинуть сюда незаконченную работу, закрыть крышку и с чистой совестью идти домой.
– Нашёл какие-нибудь потайные отделения? У Эфраима, наверное, были кое-какие секреты, которые он хотел спрятать.
– Ей-богу, если б мне вздумалось их искать, я бы даже не знал, с чего начать. Почему бы тебе не принести сюда Коко, пусть понюхает. У него это хорошо получается.
– С тех пор как мы переехали на ферму, ему и без того есть что понюхать. Он помнит Айрис и удивляется, почему её там нет. Кстати, как раз перед смертью она говорила о том, что слышит таинственные звуки. Когда вы там жили, у вас водились какие-нибудь сверхъестественные существа?
– Нет, – сказал Джуниор. – Мне было не до них. Я всё время катался на лошадях и дрался с братом шести футов четырех дюймов росту.
– Ты никогда не говорил мне, что занимался верховой ездой.
– Ещё как занимался. Ты разве этого не знал? Я хотел быть жокеем, но родители возражали. Я мог стать либо рассыльным, либо журналистом на сто десять фунтов.
– Как твой наследник? – спросил Квиллер. Он всегда был не в состоянии запомнить имя или хотя бы пол отпрысков своих молодых друзей.
– Невероятный ребенок? Сегодня утром он так ухватил меня за палец, что я вытащить не мог. И всего-то четыре недели! Четыре недели и три дня!
«Сможет всё заграбастать, как его прапрадедушка», -подумал Квиллер и, указывая на дверь, спросил:
– Кто это? Это и есть Уильям Аллен? – В кабинет только что по-хозяйски вошёл большой белый кот.
– Собственной персоной – не перевоплощение, -сказал Джуниор. – Чудом спасся после пожара в старом здании. Возможно, клиент понёс некоторый ущерб от дыма, но отмылся и даже не потребовал выплаты страховой премии. Мы нашли его месяц назад, десять месяцев спустя после пожара. Отгадай, где он был! Сидел перед зданием Государственной биржи труда!
Следующим Квиллер посетил кабинет издателя. Арчи Райкер сидел в шикарном кресле с высокой спинкой за фигурным ореховым столом с массивными мраморными ножками.
– Как тебе нравится работать в таком великолепии? – спросил Квиллер. – Узнаю изящную руку Аманды Гудвинтер.
– Оно меня очень стесняет. Боюсь положить ноги на стол, – признался Райкер. Он всегда заявлял, что с задранными ногами ему лучше всего думается.
– Эти подпорки похожи на бывшие надгробные плиты.
– Не удивлюсь, если это так и есть. У Аманды все повадки разорителя могил… Послушай, какой славный некролог ты написал про Айрис Кобб. Надеюсь, что, когда придет мой черед, ты напишешь что-нибудь хоть наполовину похожее. Что за всем этим стоит?
– Ты о чём?
– Не строй из себя идиота, Квилл. Ты же всегда подозреваешь, что автокатастрофа – это самоубийство, а самоубийство – это убийство. Что действительно произошло в воскресенье вечером? Ты выглядишь озабоченным.
Квиллер виноватым движением пригладил усы, но сказал как ни в чём не бывало:
– Если я и выгляжу озабоченным, Арчи, так потому, что купил тёмный костюм для похорон – я должен буду нести гроб, – и это ещё вопрос, сумеет ли Скопи доделать его вовремя. Ты идёшь сегодня вечером в Динглбери?
– Собирался. Я веду очаровательную Аманду обедать, и после этого мы придем в Траурный зал, если она всё ещё сможет стоять и ходить по прямой.
– Скажи бармену, чтоб разбавил ей бурбон, – предложил Квиллер. – Зачем нам, чтобы твоя возлюбленная опозорилась в Динглбери.
Когда-то два друга детства подкалывали друг друга по поводу своих мальчишечьих увлечений, потом радовались юношеским победам, поверяли друг другу свои семейные проблемы и делились болью последовавших позднее разводов. Сейчас они занимались тем, что подшучивали над эксцентричной, откровенной, любящей выпить подружкой Райкера Амандой. К этой преуспевающей деловой женщине и напористому члену городского совета были применимы любые хвалебные определения, но только не «очаровательная».
– Вы с Полли там будете? – спросил Райкер.
– У неё банкет в библиотечном совете, но попозже она зайдёт.
– Может, сходим куда-нибудь после этого – все вчетвером? – предложил Райкер. – После того как я отдам последний долг усопшим, мне всегда требуется совершить возлияние.
Квиллер встал, собираясь уходить.
– Неплохая идея. Увидимся в Динглбери.
– Подожди, не убегай! Сколько времени ты намереваешься пробыть в городе? Не поболтаешься где-нибудь до ланча?
– Не сегодня. Надо вернуться домой, распаковать одежду, найти, где у них хранятся лампочки, и составить опись еды в холодильнике. Айрис всегда столько готовила, как будто к обеду могли заявиться сорок нежданных гостей.
– Домой? Ты и дня там не пробыл, а говоришь «домой». Быстро ты умеешь приживаться на новом месте.
– Я в душе цыган, – сказал Квиллер. – Дом – это там, где я кладу свою зубную щетку и где у котов стоит их туалет. Увидимся вечером.
На обратном пути в Норд-Миддл-Хаммок он заметил, что поднялся ветер и начала опадать листва. На Фагтри-роуд тротуар был выстлан ковром из жёлтых осиновых листьев. Приятно будет погулять в такой денёк, подумал Квиллер. Его велосипед остался в Пикаксе, и он уже скучал по своей ежедневной прогулке. Он был в спокойном и добродушном настроении; у него всегда поднималось настроение, после того как он перебросится шуткой со своими коллегами по «Всячине». Через минуту от его благодушия не осталось и следа.
Только он свернул на улицу Чёрного Ручья, как тотчас же изо всех сил надавил на тормоза. Посередине дороги стоял маленький ребёнок и держал в руках какую-то непонятную игрушку.
Услышав хруст гравия под резко тормозящими шинами, из дома выбежала миссис Бозвел, запоздало крича:
– Пупси! Я же сказала: не выходить со двора! – Она взяла кроху под мышку и отобрала у неё игрушку. – Это папино. Это нельзя трогать.
Квиллер опустил стекло.
– Еле успел затормозить. Её лучше держать на привязи.
– Извините меня… пожалуйста, мистер Квиллер.
Он медленно поехал дальше. По спине пробежал запоздалый холодок, когда он представил себе, что могло произойти. Потом он подумал о приятной манере Вероны растягивать слова, потом понял, что «игрушка» на самом деле была радиотелефоном. Как раз когда он остановил машину во дворе, из старого сарая выезжал Фургон Бозвела; человек, сидевший за рулем, высунулся из окна.
– Во сколько завтра похороны? – прогрохотал так раздражавший Квиллера голос, отдаваясь по всем окрестностям.
– В десять тридцать.
– Вы знаете, кого они позвали нести гроб? Я думал, могли бы и меня позвать, сосед всё-таки, и вообще. Я бы с удовольствием, хотя и сильно занят работой. Если вам вдруг захочется взглянуть на печатные станки, вы мне только скажите. Я не пожалею времени и всё вам покажу. Это очень интересно.
– Да, конечно, – с каменным лицом произнёс Квиллер.
– Мы с женой хотим вечером ехать на панихиду. Если хотите с нами прокатиться – милости просим. В фургоне места много!
– Это очень любезно с вашей стороны, но у меня встреча с друзьями в Пикаксе.
– Ну ладно, но не забудьте – если надо будет помочь, мы в любое время готовы. – Бозвел дружески помахал ему рукой на прощание и поехал по улице в сторону домика наёмного рабочего.
В раздражении подергивая усы, Квиллер вошёл в квартиру и принялся искать котов – первое, что он делал, возвращаясь домой. Они оказались на кухне и очень удивились, что он вернулся так рано. Казалось, они были смущены, будто он прервал какой-то их кошачий ритуал, не предназначенный для посторонних глаз.
– Чем вы тут занимались, пройдохи? – спросил он.
Коко сказал «йау-йау-йау», а Юм-Юм начала бесстрастно вылизывать пятно на своём белоснежном брюшке.
– Я иду гулять, так что можете продолжать свои тёмные делишки. Не знаю, чем вы там занимались, но больно виноватые у вас морды.
Он переоделся в спортивный костюм, вышел из дома и неспешным шагом пошёл вдоль по улице, наслаждаясь роскошной октябрьской листвой, яркой синевой неба над головой и жёлтым покровом листьев под ногами. Дойдя до дома наемного работника, он ускорил шаги, чтобы Бозвелы, не дай бог, не выскочили и не завели с ним добрососедскую беседу. Дойдя до угла, он повернул на восток, чтобы разведать тот участок Фагтри-роуд, по которому ему никогда не случалось ходить. Там лежал асфальт, но домов не было – только каменистые пастбища с островками леса да белки, шныряющие по дубовым ветвям. Квиллер прошёл около мили, но не увидел ничего интересного, кроме моста через неширокую речку – вероятно, это и был Чёрный ручей. Там он повернул обратно, торопливо прошёл мимо дома Бозвелов и замедлил шаги перед фермой Фагтри.
Имя Фагтри было известно в Мускаунти. Дом, построенный в девятнадцатом веке лесопильным королём, представлял собой прекрасный образец вычурной викторианской архитектуры: высотой в три этажа, с башенкой и множеством архитектурных деталей. Комплекс построек, амбаров, сараев и курятников указывал на то, что это была действующая ферма сельского джентльмена, не испытывающего недостатка в деньгах. Сейчас надворные постройки обветшали, дом давно не красился, а земля заросла сорняками. Сегодняшние обитатели не относились к собственности Фагтри с той заботой, к какой она привыкла.
Квиллер рассматривал это увядшее величие, пока какой-то человек во внутреннем дворе не посмотрел в его сторону, упершись руками в бока. Тогда он повернулся и быстро пошёл назад к улице Чёрного Ручья. Проходя домик наёмного работника, он старался смотреть прямо перед собой. Но даже так ему было видно, что через лужайку перед домом к нему бежит та самая кроха.
– Здрасьте! – выкрикнула она.
Он проигнорировал приветствие и зашагал быстрее.
– Здрасьте! – повторила она, когда он с ней поравнялся.
Он продолжал идти. В детстве он жил в Чикаго, ему наказывали никогда не заговаривать с незнакомыми взрослыми, а когда стал взрослеть – всё вокруг постоянно менялось, – он считал благоразумным никогда не заговаривать с незнакомыми детьми.
– Здрасьте! – крикнула она ему вслед, но он решительно зашагал вдоль по улице, раскидывая ногами опавшие листья.
Может быть, она чувствует себя одинокой в своей семье, подумалось ему, но он прогнал от себя эту мысль и закончил прогулку трусцой.
Войдя в квартиру, он из любопытства щёлкнул выключателем в прихожей. Загорелось три свечи. Сначала их было четыре, потом три, потом две. А теперь снова три. Поворчав себе под нос, он поплёлся на кухню. Там на подоконнике сидел Коко и пристально вглядывался во двор. Юм-Юм следила за Коко.
– Раз уж вы, два бездельника, – сказал Квиллер громче обычного, – всё время сидите на кухне и таращитесь в никуда, может быть, вы мне скажете, где найти запасные лампочки? Давай, Коко. Поработай.
Коко с явной неохотой оторвался от пейзажа за окном и широким прыжком перелетел с подоконника на большой холодильник, который миссис Кобб оставила после себя набитым едой.
– Я сказал лампочки, а не фрикадельки, – укоризненно произнёс Квиллер.
Он начал по очереди открывать и закрывать шкафчики из соснового дерева, пока не нашёл то, что искал, -лампочку в форме огонька свечи, которые используют в люстрах, сделанных под старину. Он взял на кухне стул и потащил его в переднюю. Сиамцы побежали с ним – понаблюдать за процессом. Любое необычное действие привлекало их внимание, а человек, взбирающийся на кухонный стул, – это вообще целое представление.
Квиллер встал на стул и забыл, какую лампочку надо менять. Он слез и щёлкнул выключателем. Загорелись все четыре свечки.
– Нечистая сила! – пробормотал он, возвращая стул на кухню, а лампочку обратно в кладовку.
ПЯТЬ
Траурный зал Динглбери располагался на Гудвинтер-бульваре в старом каменном особняке, одном из тех, что были построены угольным магнатом в годы промышленного бума в Мускаунти. Хотя снаружи дом был отвратителен, интерьер оформила студия Аманды Гудвинтер. Плюшевый ковер, драпировка на стенах и шёлковые портьеры были выдержаны в светлых оттенках морской волны и оттенены мебелью из красного дерева восемнадцатого века и неяркими картинами в дорогих рамах. Этой отделкой все были настолько восхищены, что самые модные резиденции Пикакса перешли на зелёные тона, «цвета Динглбери».
Когда вечером во вторник Квиллер подъехал к Динглбери, большая стоянка позади здания была заполнена, все дозволенные места парковки на бульваре были заняты, и некоторые недозволенные тоже. Войдя внутрь, он услышал почтительный гул голосов в примыкающих к главному залу комнатах. В вестибюле к нему быстро подошла, как всегда изящно одетая, Сьюзан Эксбридж.
– Деннис очарователен! – сказала она вполголоса, сдерживая свой обычный драматизм в словах и жестах. – Мне так жаль его. Он думает, что Айрис была бы жива, если бы он приехал на день раньше, но я как могла старалась снять этот камень с его души. Я повела его завтракать в ресторан «Типси», а потом мы немного проехались по округе. Ему так понравилось! Когда он увидел поместье Фитча – то самое, которое продаётся, – он сказал, что из большого дома можно сделать несколько тиров и продать их по отдельности, а жить можно во втором доме. Я не стала обсуждать это с ним но если он получит в наследство деньги Айрис, он сможет себе позволить купить владения Фитча, и мы запишем его в Театральный клуб. Он интересуется театром, и нам не помешал бы красивый мужчина на главные роли – я хочу сказать, на роли персонажей его возраста. Я сказала ему, что Мускаунти – прекрасное место для детей. Ну правда же, я просто не могу себе представить, что кому-нибудь может нравиться жить в Сент-Луисе, ты согласен?
– Тебе бы недвижимостью торговать, – сказал Квиллер.
– Может, я так и сделаю, если с антикварным магазином дела пойдут неважно. Как я буду с ним управляться без Айрис! У меня связи, но она знала, как делаются такие дела. «Эксбридж и Кобб»! Так хорошо звучало! Прямо как «Кросс и Блэквелл»5 или «Бауш и Лоум»6. Иди взгляни на неё. Она такая умиротворенная.
Сьюзан проводила Квиллера в Траурный зал, где маленькими группами собирались провожающие и говорили тихо, но оживленно. Одна стена была целиком убрана розовыми цветами, для разнообразия добавили несколько красных и белых цветков, и Айрис Кобб в своем розовом замшевом костюме мирно покоилась в обитом розовой материей гробу, а в руке у неё были сложенные очки с искусственными бриллиантами на оправе, как будто она только что сняла их, перед тем как немного вздремнуть.
– Розовый лак для ногтей – это твоя идея, Сьюзан? – спросил Квиллер. – Я никогда не видел, чтобы она красила ногти.
– Она говорила, что не может, потому что руки у неё всё время в воде, но ей больше не придется готовить, и я решила, что лак здесь будет очень кстати.
– Не обольщайся. В настоящий момент она благополучно стряпает для ангелов какой-нибудь деликатес из эфира.
– Адвокаты тебе звонили? – спросила Сьюзан.
– Нет. А зачем им мне звонить?
– В четверг утром огласят завещание. Меня и Ларри попросили присутствовать. Интересно, почему. Я начинаю волноваться;
– Может быть, Айрис оставила тебе кровать генерала Гранта, – сказал Квиллер.
Прибыла новая группа провожающих, и Сьюзан, извинившись, снова пошла в вестибюль их встречать. Квиллер отыскал ближайшего родственника покойной. Оказалось, он также хотел с ним поговорить.
– Вы прочли её письма? – спросил Деннис.
Квиллер печально кивнул:
– Её здоровье стремительно ухудшалось. Безумно жаль её.
– Я спросил доктора Галифакса, не могли ли эти звуки слышаться ей из-за того, что она принимала много лекарств. Он не сказал ни да ни нет, но я видел результаты анализов – она действительно себя запустила. Он сказал, что она панически боялась операции. Про это я знал. Мама не соглашалась делать операцию на глазах, хотя зрение у неё так упало, что она с трудом водила машину.
– Когда вы бы хотели посмотреть дом?
– Что, если завтра после похорон? Мне любопытно, что…
Чей-то громкий голос у входа перебил Денниса, и он посмотрел в сторону вестибюля, да и не он один. Все повернулись в сторону вестибюля. Прибыли Бозвелы, и их проводили к гробу. Мужчина нёс на руках их маленького ребенка. Квиллер впервые заметил, что тот заметно хромает.
– Смотри, Пупси, – говорил он зычным голосом балаганного зазывалы. – Это та добрая тетя, которая угощала тебя печеньем. Теперь она будет жить на небе, а мы пришли сказать ей «до свидания».
– Скажи «до свидания, миссис Кобб», Пупси, – послышался мягкий голос её матери.
– До свидания, – сказала Пупси, по-детски помахав пальчиками.
– Айрис такая… красивая. Правда, Пупси?
– Почему она в ящике?
Для ребенка её возраста она очень хорошо выговаривает слова, подумал Квиллер.
Папа поставил дочку, обернулся и увидел, что Квиллер наблюдает за ними.
– Ну и народу тут сегодня. Вся стоянка забита, – сказал он. Его голос разносился по всему Траурному залу и смежным помещениям. – Самая большая панихида, на какой я когда-либо бывал! Только посмотрите на эти цветы! Очень её все любили! Не то чтобы она делала что-то такое особенное, но люди её любили. Вон сколько народу набежало.
Миссис Бозвел, крепко державшая дочь за руку, наклонилась к ней:
– Пупси, это тот добрый дядя, который живет в… музее. Скажи мистеру Квиллеру: «Привет!»
– Здрасьте! – сказала Пупси.
Квиллер посмотрел вниз на существо, фута на четыре ниже его ростом, трогательно беспомощное в своей короткой синей вельветовой курточке, шапочке и спустившихся белых чулочках. Наряд явно был сшит дома на скорую руку. Не успел он ответить чопорное «добрый день», как родители разглядели в толпе Ланспиков и обрушились на них, оставив его наедине с Пупси.
Она с удивлением посмотрела вверх на его усы и произнесла, ясно и отчетливо выговаривая:
– Что у тебя на лице?
– Нос, – сказал Квиллер. – У твоего папы разве нет носа?
– Есть.
– А у мамы? У неё есть нос?
– У всех есть нос, – высокомерно, как слабоумному, объяснила Пупси.
– Значит, если ты видишь нос, ты должна знать, что это нос.
Пупси не была обескуражена его неуловимой логикой.
– Где ты работаешь? – спросила она.
– Я не работаю. А где ты работаешь?
– Я ещё маленькая. У меня папа работает.
– А где он работает?
– В амбаре.
– А что он делает в амбаре?
Малышка пошевелила носком своего кукольного ботиночка.
– Я не знаю. Я не хожу в амбар.
– Почему?
– Я испачкаюсь.
– Такое бывает, – сказал Квиллер, оглядываясь вокруг в надежде на скорое спасение.
– В амбаре киски живут, – поведала Пупси.
– Если ты не ходишь в амбар, откуда ты знаешь, что там киски?
Этот оживленный диалог привлек восторженное внимание стоявших вокруг, и миссис Бозвел протолкалась к дочке и утащила её.
– Не надоедай мистеру Квиллеру, – мягко пожурила она девочку.
Он с облегчением вернулся в общество взрослых. Список тех, кто пришел отдать последний долг, представлял собой настоящий справочник «Кто есть кто в Пикаксе»: представители городских властей, богатые коллекционеры антиквариата, политики, выставляющие свои кандидатуры на выборах, и члены Исторического и Генеалогического обществ – двух самых влиятельных в Мускаунти организаций, хранителей его исторического наследия. Клуб «Старая гвардия», принимавший в свои ряды только людей преклонного возраста, с рождения живущих в городе, был представлен многочисленными почтенными сединами. Многие из их обладателей уже не могли обойтись без тростей, ходунков и инвалидных кресел. Квиллер с одобрением отметил, что Митч Огилви, молодой портье из отеля, весьма внимателен и предупредителен ко всем этим старикам, слушает их рассказы, поддерживает разговор.
Там был и Арчи Райкер, крепко державший за руку нетвердо стоящую на ногах Аманду. Полли Дункан, стоявшая в другом конце зала в окружении членов библиотечного совета, через толпу обменялась с Квиллером взглядами. На людях они всегда вели себя сдержанно. Энергичный девяносточетырехлетний Гомер Тиббит пришел в обществе пожилой женщины с аккуратно уложенными волосами не по возрасту яркого каштанового оттенка.
– Что это там за старикан, который двигается, как робот? – спросил Райкер у Квиллера.
– Когда тебе будет столько же, сколько сейчас ему, тебя с постели только подъемным краном можно будет поднять, – сказал Квиллер. – Это Гомер Тиббит, бывший директор школы, девяносто четыре года. Всё ещё оказывает добровольную безвозмездную помощь музею.
– А эта восьмидесятипятилетняя женщина с волосами, как у тридцатилетней, – Рода Финни, – добавила Аманда. – Она уже много лет за ним бегает, ещё до того как его жена умерла. Она из тех Финни, которые живут в Локмастере, о них мы всё знаем. – Заявления Аманды всегда содержали в себе смесь слухов, игры воображения и правды в неизвестных пропорциях. – А этот старичок, с которым Гомер разговаривает, – это Адам Динглбери, старейший в трёх округах гробовщик. – Она говорила о хилом сгорбленном человечке с ходунком. – У него в памяти столько секретов, сколько у собаки закопанных костей. Держу пари, некоторые из них не дают ему жить спокойно. Посмотрите, как эти две старые перечницы наклонились друг к другу и хихикают, как идиоты! Точно говорю, Адам рассказывает неприличные анекдоты, и Гомер заставил свою подружку выключить слуховой аппарат.
Райкер потянул её за руку:
– Пойдем, Аманда, уже пора.
Квиллер лавировал по комнате до тех пор, пока не поймал взгляд Полли. Тогда он легонько, градуса на три, наклонил голову в сторону выхода. Она пожелала доброй ночи своим библиотекарям и последовала за ним.
В вестибюле Райкер сказал:
– Пойдём в «Старую мельницу»? Там открыто дольше, чем у «Стефани».
– Встретимся там, – сказал Квиллер. И они с Полли пошли каждый к своей машине.
Приехав на живописную мельницу, четвёрка попросила себе тихий столик, и их отвели в дальний угол с видом на водяное колесо. Компания была разношёрстная: наследник Клингеншоенов с непомерными усами; невозмутимый Арчи Райкер с редеющими волосами и с брюшком человека, всю жизнь проработавшего в редакции газеты; Полли Дункан, миловидная, с мягким голосом, начитанная, главный библиотекарь Публичной библиотеки Пикакса; Аманда Гудвинтер, потомок Гудвинтеров-Пьяниц, как называли её ветвь знаменитой фамилии. Полли имела фигуру почтенной матроны, любила простые серые костюмы, её седеющие волосы были причесаны явно старомодно, но она выглядела воплощением моды – особенно по сравнению с Амандой, на которой любой наряд казался поношенным, а волосы, словно нарочно, торчали в разные стороны. Тем не менее Райкеру, по каким-то противоестественным, непостижимым для Квиллера причинам, нравилось общество этой своеобразной дамы.
Аманда, как всегда, пила бурбон, Полли попросила сухого шерри, Райкеру захотелось виски, а Квиллер заказал тыквенный пирог и кофе.
– Квилл, – сказала Полли, – какой замечательный некролог ты написал об Айрис. В жизни она была такой скромной, так всегда старалась держаться в тени, что мы забывали обо всех её умениях и знаниях, о всех её замечательных качествах.
Аманда подняла бокал.
– Выпьем за святую Айрис Хаммокскую! – Проговорив это, она вздрогнула и метнула сердитый взгляд на Райкера, который пнул её ногой под столом.
Полли тоже подняла бокал, процитировав из «Гамлета»:
– Спи спокойным сном под ангельское пенье7.
Когда вечером во вторник Квиллер подъехал к Динглбери, большая стоянка позади здания была заполнена, все дозволенные места парковки на бульваре были заняты, и некоторые недозволенные тоже. Войдя внутрь, он услышал почтительный гул голосов в примыкающих к главному залу комнатах. В вестибюле к нему быстро подошла, как всегда изящно одетая, Сьюзан Эксбридж.
– Деннис очарователен! – сказала она вполголоса, сдерживая свой обычный драматизм в словах и жестах. – Мне так жаль его. Он думает, что Айрис была бы жива, если бы он приехал на день раньше, но я как могла старалась снять этот камень с его души. Я повела его завтракать в ресторан «Типси», а потом мы немного проехались по округе. Ему так понравилось! Когда он увидел поместье Фитча – то самое, которое продаётся, – он сказал, что из большого дома можно сделать несколько тиров и продать их по отдельности, а жить можно во втором доме. Я не стала обсуждать это с ним но если он получит в наследство деньги Айрис, он сможет себе позволить купить владения Фитча, и мы запишем его в Театральный клуб. Он интересуется театром, и нам не помешал бы красивый мужчина на главные роли – я хочу сказать, на роли персонажей его возраста. Я сказала ему, что Мускаунти – прекрасное место для детей. Ну правда же, я просто не могу себе представить, что кому-нибудь может нравиться жить в Сент-Луисе, ты согласен?
– Тебе бы недвижимостью торговать, – сказал Квиллер.
– Может, я так и сделаю, если с антикварным магазином дела пойдут неважно. Как я буду с ним управляться без Айрис! У меня связи, но она знала, как делаются такие дела. «Эксбридж и Кобб»! Так хорошо звучало! Прямо как «Кросс и Блэквелл»5 или «Бауш и Лоум»6. Иди взгляни на неё. Она такая умиротворенная.
Сьюзан проводила Квиллера в Траурный зал, где маленькими группами собирались провожающие и говорили тихо, но оживленно. Одна стена была целиком убрана розовыми цветами, для разнообразия добавили несколько красных и белых цветков, и Айрис Кобб в своем розовом замшевом костюме мирно покоилась в обитом розовой материей гробу, а в руке у неё были сложенные очки с искусственными бриллиантами на оправе, как будто она только что сняла их, перед тем как немного вздремнуть.
– Розовый лак для ногтей – это твоя идея, Сьюзан? – спросил Квиллер. – Я никогда не видел, чтобы она красила ногти.
– Она говорила, что не может, потому что руки у неё всё время в воде, но ей больше не придется готовить, и я решила, что лак здесь будет очень кстати.
– Не обольщайся. В настоящий момент она благополучно стряпает для ангелов какой-нибудь деликатес из эфира.
– Адвокаты тебе звонили? – спросила Сьюзан.
– Нет. А зачем им мне звонить?
– В четверг утром огласят завещание. Меня и Ларри попросили присутствовать. Интересно, почему. Я начинаю волноваться;
– Может быть, Айрис оставила тебе кровать генерала Гранта, – сказал Квиллер.
Прибыла новая группа провожающих, и Сьюзан, извинившись, снова пошла в вестибюль их встречать. Квиллер отыскал ближайшего родственника покойной. Оказалось, он также хотел с ним поговорить.
– Вы прочли её письма? – спросил Деннис.
Квиллер печально кивнул:
– Её здоровье стремительно ухудшалось. Безумно жаль её.
– Я спросил доктора Галифакса, не могли ли эти звуки слышаться ей из-за того, что она принимала много лекарств. Он не сказал ни да ни нет, но я видел результаты анализов – она действительно себя запустила. Он сказал, что она панически боялась операции. Про это я знал. Мама не соглашалась делать операцию на глазах, хотя зрение у неё так упало, что она с трудом водила машину.
– Когда вы бы хотели посмотреть дом?
– Что, если завтра после похорон? Мне любопытно, что…
Чей-то громкий голос у входа перебил Денниса, и он посмотрел в сторону вестибюля, да и не он один. Все повернулись в сторону вестибюля. Прибыли Бозвелы, и их проводили к гробу. Мужчина нёс на руках их маленького ребенка. Квиллер впервые заметил, что тот заметно хромает.
– Смотри, Пупси, – говорил он зычным голосом балаганного зазывалы. – Это та добрая тетя, которая угощала тебя печеньем. Теперь она будет жить на небе, а мы пришли сказать ей «до свидания».
– Скажи «до свидания, миссис Кобб», Пупси, – послышался мягкий голос её матери.
– До свидания, – сказала Пупси, по-детски помахав пальчиками.
– Айрис такая… красивая. Правда, Пупси?
– Почему она в ящике?
Для ребенка её возраста она очень хорошо выговаривает слова, подумал Квиллер.
Папа поставил дочку, обернулся и увидел, что Квиллер наблюдает за ними.
– Ну и народу тут сегодня. Вся стоянка забита, – сказал он. Его голос разносился по всему Траурному залу и смежным помещениям. – Самая большая панихида, на какой я когда-либо бывал! Только посмотрите на эти цветы! Очень её все любили! Не то чтобы она делала что-то такое особенное, но люди её любили. Вон сколько народу набежало.
Миссис Бозвел, крепко державшая дочь за руку, наклонилась к ней:
– Пупси, это тот добрый дядя, который живет в… музее. Скажи мистеру Квиллеру: «Привет!»
– Здрасьте! – сказала Пупси.
Квиллер посмотрел вниз на существо, фута на четыре ниже его ростом, трогательно беспомощное в своей короткой синей вельветовой курточке, шапочке и спустившихся белых чулочках. Наряд явно был сшит дома на скорую руку. Не успел он ответить чопорное «добрый день», как родители разглядели в толпе Ланспиков и обрушились на них, оставив его наедине с Пупси.
Она с удивлением посмотрела вверх на его усы и произнесла, ясно и отчетливо выговаривая:
– Что у тебя на лице?
– Нос, – сказал Квиллер. – У твоего папы разве нет носа?
– Есть.
– А у мамы? У неё есть нос?
– У всех есть нос, – высокомерно, как слабоумному, объяснила Пупси.
– Значит, если ты видишь нос, ты должна знать, что это нос.
Пупси не была обескуражена его неуловимой логикой.
– Где ты работаешь? – спросила она.
– Я не работаю. А где ты работаешь?
– Я ещё маленькая. У меня папа работает.
– А где он работает?
– В амбаре.
– А что он делает в амбаре?
Малышка пошевелила носком своего кукольного ботиночка.
– Я не знаю. Я не хожу в амбар.
– Почему?
– Я испачкаюсь.
– Такое бывает, – сказал Квиллер, оглядываясь вокруг в надежде на скорое спасение.
– В амбаре киски живут, – поведала Пупси.
– Если ты не ходишь в амбар, откуда ты знаешь, что там киски?
Этот оживленный диалог привлек восторженное внимание стоявших вокруг, и миссис Бозвел протолкалась к дочке и утащила её.
– Не надоедай мистеру Квиллеру, – мягко пожурила она девочку.
Он с облегчением вернулся в общество взрослых. Список тех, кто пришел отдать последний долг, представлял собой настоящий справочник «Кто есть кто в Пикаксе»: представители городских властей, богатые коллекционеры антиквариата, политики, выставляющие свои кандидатуры на выборах, и члены Исторического и Генеалогического обществ – двух самых влиятельных в Мускаунти организаций, хранителей его исторического наследия. Клуб «Старая гвардия», принимавший в свои ряды только людей преклонного возраста, с рождения живущих в городе, был представлен многочисленными почтенными сединами. Многие из их обладателей уже не могли обойтись без тростей, ходунков и инвалидных кресел. Квиллер с одобрением отметил, что Митч Огилви, молодой портье из отеля, весьма внимателен и предупредителен ко всем этим старикам, слушает их рассказы, поддерживает разговор.
Там был и Арчи Райкер, крепко державший за руку нетвердо стоящую на ногах Аманду. Полли Дункан, стоявшая в другом конце зала в окружении членов библиотечного совета, через толпу обменялась с Квиллером взглядами. На людях они всегда вели себя сдержанно. Энергичный девяносточетырехлетний Гомер Тиббит пришел в обществе пожилой женщины с аккуратно уложенными волосами не по возрасту яркого каштанового оттенка.
– Что это там за старикан, который двигается, как робот? – спросил Райкер у Квиллера.
– Когда тебе будет столько же, сколько сейчас ему, тебя с постели только подъемным краном можно будет поднять, – сказал Квиллер. – Это Гомер Тиббит, бывший директор школы, девяносто четыре года. Всё ещё оказывает добровольную безвозмездную помощь музею.
– А эта восьмидесятипятилетняя женщина с волосами, как у тридцатилетней, – Рода Финни, – добавила Аманда. – Она уже много лет за ним бегает, ещё до того как его жена умерла. Она из тех Финни, которые живут в Локмастере, о них мы всё знаем. – Заявления Аманды всегда содержали в себе смесь слухов, игры воображения и правды в неизвестных пропорциях. – А этот старичок, с которым Гомер разговаривает, – это Адам Динглбери, старейший в трёх округах гробовщик. – Она говорила о хилом сгорбленном человечке с ходунком. – У него в памяти столько секретов, сколько у собаки закопанных костей. Держу пари, некоторые из них не дают ему жить спокойно. Посмотрите, как эти две старые перечницы наклонились друг к другу и хихикают, как идиоты! Точно говорю, Адам рассказывает неприличные анекдоты, и Гомер заставил свою подружку выключить слуховой аппарат.
Райкер потянул её за руку:
– Пойдем, Аманда, уже пора.
Квиллер лавировал по комнате до тех пор, пока не поймал взгляд Полли. Тогда он легонько, градуса на три, наклонил голову в сторону выхода. Она пожелала доброй ночи своим библиотекарям и последовала за ним.
В вестибюле Райкер сказал:
– Пойдём в «Старую мельницу»? Там открыто дольше, чем у «Стефани».
– Встретимся там, – сказал Квиллер. И они с Полли пошли каждый к своей машине.
Приехав на живописную мельницу, четвёрка попросила себе тихий столик, и их отвели в дальний угол с видом на водяное колесо. Компания была разношёрстная: наследник Клингеншоенов с непомерными усами; невозмутимый Арчи Райкер с редеющими волосами и с брюшком человека, всю жизнь проработавшего в редакции газеты; Полли Дункан, миловидная, с мягким голосом, начитанная, главный библиотекарь Публичной библиотеки Пикакса; Аманда Гудвинтер, потомок Гудвинтеров-Пьяниц, как называли её ветвь знаменитой фамилии. Полли имела фигуру почтенной матроны, любила простые серые костюмы, её седеющие волосы были причесаны явно старомодно, но она выглядела воплощением моды – особенно по сравнению с Амандой, на которой любой наряд казался поношенным, а волосы, словно нарочно, торчали в разные стороны. Тем не менее Райкеру, по каким-то противоестественным, непостижимым для Квиллера причинам, нравилось общество этой своеобразной дамы.
Аманда, как всегда, пила бурбон, Полли попросила сухого шерри, Райкеру захотелось виски, а Квиллер заказал тыквенный пирог и кофе.
– Квилл, – сказала Полли, – какой замечательный некролог ты написал об Айрис. В жизни она была такой скромной, так всегда старалась держаться в тени, что мы забывали обо всех её умениях и знаниях, о всех её замечательных качествах.
Аманда подняла бокал.
– Выпьем за святую Айрис Хаммокскую! – Проговорив это, она вздрогнула и метнула сердитый взгляд на Райкера, который пнул её ногой под столом.
Полли тоже подняла бокал, процитировав из «Гамлета»:
– Спи спокойным сном под ангельское пенье7.