Брайдер Юрий Михайлович. Хозяева Острога

   – Кому это могло понадобиться?
   – Сам не знаю. Но этот негодяй делал в полете какие-то заметки. Между прочим, на языке Свечей.
   – Чуть что – сразу Свечи виноваты… Кстати сказать, большинству из них глубоко наплевать на все твои хлопоты.
   – А на твои?
   – На мои тоже.
   – Ладно… Что это значит? – прикрыв пластинку ладонью, Темняк показал Свисту заглавный знак.
   – “Свет”, – ответил тот, мельком глянув на пластинку.
   – А это? – На сей раз вопрос касался заключительного знака.
   – Это ничего не значит. Знак не дописан. Возможно, он должен означать “твердь”, а возможно, “неуязвимость”. Не мучайся, покажи всю надпись целиком.
   – Вряд ли я выиграю от этого. Скорее наоборот. Тебе достанется истина, а мне лишь её толкование, выгодное для тебя.
   – Как хочешь, – Свист пожал плечами. – Я не напрашиваюсь… А теперь послушай меня внимательно. Мы расходимся с тобой в понимании некоторых весьма важных вопросов. Ты сомневаешься в перспективах дела, которое я полагаю главным в своей жизни. Но это вовсе не значит, что мы стали вдруг непримиримыми врагами. Я никогда не забуду, что ты сделал для меня на Бойле. Я обязан тебе жизнью и постараюсь отдать этот долг. Или по частям, постоянной посильной помощью, или сразу, употребив все свои силы и возможности. Поэтому нелепо было бы подозревать меня в мелких кознях, вроде недавнего происшествия с шаром.
   – Да я, в общем-то… – начал несколько смущённый Темняк.
   – Не будь так самонадеян, – Свист и не думал принимать его оправданий. – Острог ещё не открылся перед тобой и вряд ли когда-нибудь откроется. Твоему пониманию доступно лишь то, что лежит на поверхности. А вокруг кипит постоянная подспудная борьба. И каждая сторона пытается использовать тебя в своих интересах. Угон шара и всё остальное, что за этим последовало, – чья-то провокация. И похоже, что ты на неё поддался.
   Резко повернувшись, Свист зашагал обратно, и Темняк не стал догонять его.
   – А не перегнул ли я палку, – задумчиво произнес он. – Деликатный народ эти Свечи…
   На следующий день путем опроса немалого количества знающих людей (а также людей, мнящих себя таковыми), Дряк составил примерный перечень знаков, употреблявшийся Свечами для своей тайнописи. Однако пользы от этого было мало. Во-первых, формой они несколько отличались от тех, которые имелись на пластинке, а во-вторых, любой вариант расшифровки представлял собой сущую бессмыслицу.
   Никакого сомнения не вызвало лишь одно слово, обозначавшее собственное имя – Свист. Но после объяснения, случившегося накануне, Темняк не склонен был придавать этому факту чрезмерного значения – среди Свечей Свисты встречались столь же часто, как Джоны среди Смитов или Лазари среди Кагановичей.
   Бесперспективной выглядела и сама идея поиска виновных в захвате шара. Всевозможные тайные общества действительно переполняли Острог, и Темняк не собирался бороться с ними. Других забот хватало. Кроме того, следовало признать, что досадное происшествие никак не повлияло на судьбу шара – он всё равно погиб бы, пусть и не при таких трагических обстоятельствах.
   Короче, надо было решать насущные проблемы, не забывая при этом и ошибок прошлого, главными из которых являлись ротозейство и самоуспокоенность. Вся ответственность за безопасность была возложена теперь на Дряка Сторожа, человека проницательного, въедливого и скорого на расправу.
   А жизнь между тем шла своим чередом. Одёжки начали пошив нового воздушного шара, на этот раз с двойной оболочкой. Колодцы, не добившись никакого успеха под улицей Иголок, перенесли все усилия на весьма перспективный участок в районе стыка Киселя и Башмаков.
   Годзя в своих альпинистских упражнениях достиг двухсотметровой высоты, но это, похоже, был его предел. Заманить упрямую зверюгу выше не удавалось никакими посулами.
   Воры присмирели, но, по слухам, лелеяли планы мести. Свист больше не давал о себе знать – то ли разобиделся, то ли разочаровался в своем былом приятеле.
   С Дряком Темняку, можно сказать, повезло. Староста левой стороны улицы Сторожей (то есть практически первый человек в этой иерархии, поскольку наиболее уважаемые люди всегда почему-то селились справа), кроме всего прочего, обладал ещё и завидной хваткой – взявшись за любое дело, он, как правило, доводил его до конца.
   Поэтому Темняк даже не удивился, когда Дряк однажды доложил:
   – Про типчика, который тогда столько бед с шаром натворил, я уже почти всё вызнал. И приятель его у меня гостит. Кисель с сухариками попивает. Не желаешь познакомиться?
   – Как-то не очень, – ответил Темняк, успевший позабыть тот досадный случай. – Но пару вопросов задал бы.
   Впрочем, как вскоре выяснилось, Дряк кое в чем грешил против истины. Человеку, попавшему в его лапы, сухарики были не по зубам, поскольку большая их часть отсутствовала. Глядел он букой, но на вопросы отвечал без запинки, не желая, по-видимому, рисковать уцелевшими зубами.
   Звали его просто Чвирь, без всяких уточнений, а это означало, что человек он безродный, не принадлежащий ни к одному из основных кланов Острога. Прав у подобной публики было ненамного больше, чем у клопов.
   – Помнишь тот день, когда на Жрачке пожар случился? – спросил Дряк.
   – Ещё бы, – ответил Чвирь, сжимавшийся всякий раз, как кто-нибудь из присутствующих приближался к нему.
   – Что ты там делал?
   – Ну, как сказать… Собирался там небольшой дебош устроить.
   – Один?
   – Нет. Много нас там было. Человек десять.
   – Ты их хорошо знал?
   – Кого хорошо, а кого и не очень.
   – Кто они были?
   – В основном люди безродные, как и я. Голошмыги.
   – Что вам было обещано за дебош?
   – Да как обычно. Кормёжка, выпивка.
   – И вы поверили?
   – Как не поверить, если такой серьёзный человек обещал.
   – Об этом человеке поговорим попозже. Кто вскочил на шар?
   – Сдюга, приятель мой. Лихой парень.
   – Зачем он это сделал?
   – Так ведь уговор такой был… – Чвирь немного растерялся. – Ему отдельные блага обещались.
   – А теперь скажи, кто все это организовал?
   – Я его в общем-то мало знаю, – замялся Чвирь, но, заметив угрожающее движение Дряка (на самом деле тот просто почесаться собирался), заторопился: – Из Свечей он. Это точно. Я его и прежде несколько раз встречал.
   Здесь в беседу, которую никак нельзя было назвать дружеской, вступил Темняк.
   – Его, случайно, не Свистом звали? – поинтересовался он.
   – Нет.
   – А как?
   – Из памяти выскочило… – Чвирь осторожно потрогал свою челюсть. – Редкое такое имя… Тыр, кажется. Да-да, Тыр!
   – Знавал я одного Тыра Свечу, – задумчиво произнес Темняк. – Но тот на Бойле погиб. Прямо у меня на глазах.
   – Что ты говоришь! – огорчился Чвирь. – Но этот живой был. Даже очень.
   – Здесь у него шрама не было? – Темняк чиркнул себя рукой по горлу.
   – Не заметил.
   – А что ты потом делал? После пожара?
   – Не могу вспомнить. Он меня уже спрашивал, – Чвирь опасливо покосился на Дряка. – Запил я после этого. Сильно запил. Дней на десять.
   – И Тыра Свечу больше не встречал?
   – Не довелось.
   – Понятно, – Темняк потер переносицу, что иногда случалось с ним в минуты сомнений. – Другие грехи за тобой водятся?
   – Никаких! – Почуяв возможные перемены в своей судьбе, Чвирь готов был на колени пасть. – Попрошайничал, объедки подбирал, за самую грязную работу брался. Этим и жил.
   – Что-то я не пойму, о каких объедках идет речь? – Темняк обернулся к Дряку. – Ведь “хозяйской жвачки” хватает повсюду.
   – Кто же позволит чужаку без спроса кормиться на его улице, – похоже, что вопрос Темняка немало позабавил Дряка.
   – Вот, вот, – невесело вздохнул Темняк. – Я ещё раз убеждаюсь, что причиной голода является не скудность, а бессердечие.
   – Пусть он не прибедняется! – Дряк из-за спины погрозил Чвирю кулаком. – Много за ним грешков водится. И наводчиком у Воров состоял, и сам поворовывал.
   – Так это когда было! – воскликнул Чвирь. – Теперь здоровье не позволяет.
   – Иди лечись. Отпускаем тебя… – Темняк наконец-то вынес свой приговор. – Лохша Жрачку знаешь?
   – Кто же Лохша не знает!
   – Скажешь, чтобы раз в день подкармливал тебя. За мой счёт.
   – Вот это удружил! Век не забуду! А знакомых Киселей у тебя нет?
   – Есть. Но они не про твою честь. Иди гуляй, пока мы не передумали.
   Когда Чвирь, счастливый не столько фактом своего освобождения, сколько возможностью впредь обжираться на дармовщину, поспешно скрылся, Темняк спросил у Дряка:
   – Что ты можешь сказать по поводу этого Тыра Свечи?
   – Сейчас в Остроге проживает три человека с таким именем. Один едва только научился ходить. У другого нет руки по самое плечо. Третий слишком дряхл.
   – Ты всех их видел сам?
   – Да.
   – Значит, надо искать четвертого Тыра.
   – Где, на том свете?
   – Везде, где будет нужно. Но искать – это не значит бегать высунув язык по всему Острогу. Просто держи нужного тебе человека на заметке. А он сам где-нибудь объявится. Обязательно объявится.
   Темняк всегда вставал рано (некоторые даже полагали, что он вообще никогда не спит), но на сей раз Бадюг разбудил его, что называется, ни свет ни заря.
   Хотя после страданий, пережитых на Бойле, и близкого знакомства с Годзей Бадюг уже ничего не боялся и ничему не удивлялся, сейчас он выглядел как человек, чудом спасшийся из адской печи.
   – Там, – только и смог выговорить он, но в этом коротеньком словце было столько чувства, что Темняк выскочил на улицу едва ли в чём мать родила (хотя парочку любимых спиралей прихватить не забыл).
   По пути Бадюг сумел овладеть собой и кое-как изложил суть происшествия.
   Утром он, как всегда, вывел Годзю на прогулку, естественно, совмешённую с кормежкой. Столь ранний час, с одной стороны, позволял чересчур мнительному ящеру обделывать свои делишки безо всяких помех, а с другой стороны, не вводил острожан в грех злопыхательства.
   Годзя по своему обыкновению действовал, как бульдозер – выворачивал на поверхность огромный пласт мусора, а потом выбирал из него всё, что считал удобоваримым (в этом смысле его возможности были почти безграничны). Если бы в мусоре случайно оказался мертвец, то Годзя, наверное, без зазрения совести слопал и его.
   Короче говоря, никаких особых проблем этим утром не ожидалось, и Бадюг погрузился в раздумья, одолевавшие его всё последнее время (высшие взлеты человеческой мысли порождает отнюдь не труд, а избыток досуга). Каково же было изумление нашего доморощенного философа, когда Годзя вдруг выказал явные признаки испуга, то есть стал багровым, словно пламя дрянной свечи.
   Так напугать зверя могло лишь нечто из ряда вон выходящее, но Бадюг, родившийся и выросший в Остроге, никаких сюрпризов от мусора не ожидал. Он попытался успокоить Годзю – тщетно. Попробовал увести его прочь – это тоже не удалось.
   Зверь между тем сменил багровую окраску на крапчатую, что было верным признаком предынфарктного состояния. Надо было срочно спасать питомца, за которого Бадюг отвечал перед Темняком головой.
   Но для того чтобы устранить последствия, сначала следовало отыскать причины. Этим Бадюг и занялся со свойственной ему методичностью. Каково же было удивление почтенного Верёвки, ныне собиравшегося переметнуться в Сторожа, когда в мусоре, даже не сегодняшнем, а вчерашнем или позавчерашнем, он обнаружил…
   Возможность угадать, кого именно он там обнаружил, Бадюг великодушно предоставил Темняку.
   – Клопа величиной с человека? – первым делом предположил тот.
   – Ничего подобного.
   – Другого ящера?
   – Ни в коем разе.
   – Смотрителя? – В такую возможность Темняк, конечно же, не верил, но ничего более страшного представить себе сейчас не мог.
   – Бери выше.
   Выше Смотрителя были только Хозяева, и Темняк недоверчиво вымолвил:
   – Неужели…
   – Точно! – не дал ему закончить Бадюг. – Хозяин! Он самый. Даже и не сомневайся.
   – Посылай за Дряком и Млехом, – немедленно распорядился Темняк. – Пусть выставят оцепление. Из нор никого не выпускать. Да растряси ты немножко свое сало! Одна нога здесь, другая там.
   Годзя выглядел так, словно собирался добровольно залезть на столь нелюбимую им стену. Волны сизого, малинового и ядовито-желтого цвета пробегали по его шкуре. В глазах застыла почти осознанная боль.
   – И кто же тебя, бедняжку, так напугал, – Темняк почесал зверю бочок. – Ну успокойся, успокойся… Он, наверное, не живой.
   Поскольку Годзя был хоть и донельзя испуган, но цел и невредим, да и Бадюг нисколечко не пострадал, Темняк приблизился к куче вывороченного мусора без особой опаски. Всё же, если оттолкнуться от частностей, это была его территория, а в своём курятнике любой петух герой.
   Никогда прежде он не видел Хозяина, но, раз глянув, сразу убедился, что это именно он и есть. Если птицу узнают по полету, льва по когтям, то посланца иного мира – по диковинной смеси несуразности и высшей гармонии.
   Как описать свои впечатления человеку, впервые в жизни узревшему морского ежа, голотурию, студенистого оболочника, бокоплава? Невольно начинаешь сбиваться на какие-то привычные аналогии, но они не могут дать никакого представления о том, что по самой своей природе абсолютно чуждо родной для тебя среде обитания.
   Первое, что бросалось в глаза при виде Хозяина, это полное отсутствие каких-либо конечностей. Больше всего он походил на зыбкую бесформенную массу, составленную из множества мельчайших деталей, весьма разнившихся между собой. Так могло выглядеть пасхальное яйцо, расписанное гениальным сумасшедшим.
   В этой странной палитре крошки янтаря соседствовали с семечками подсолнуха, рыбьими икринками, цветочными лепестками, слюдяными чешуйками, алмазной пылью, иглами кактуса, золотым песком, бисеринками, перышками, угольками, жемчужинами и ещё многим таким, что совершенно не поддавалось узнаванию.
   Однако сейчас всё это былое великолепие смотрелось предельно жалко, словно королевская мантия, растоптанная сапожищами взбунтовавшихся хамов. Хозяин был мертв или умирал. В пользу первой версии свидетельствовала его полная неподвижность, в пользу второй – слабое сияние, сгустки которого как бы витали в воздухе.
   Присутствовал здесь и некий иной нематериальный фактор, томивший душу и заставлявший сжиматься сердце. Недаром ведь так испугался Годзя, чья примитивная нервная система была защищена от внешних воздействий в гораздо меньшей степени, чем у людей.
   Вскоре появился заспанный Млех, а за ним и Дряк, опухший после ночной попойки. Темняку сразу полегчало, хотя беспричинная тревога продолжала снедать его.
   – Ну и ну! – только и сумел выговорить Дряк, разглядевший Хозяина.
   Млех оказался куда более разговорчивым.
   – Надо бы Свечей позвать, – предложил он. – Свечи в таких делах побольше нашего понимают.
   – Никого не будем звать, – возразил Темняк. – Сами разберёмся… И вообще, чем меньше людей будет знать об этом происшествии, тем лучше.
   – Ишь чего захотел! – ухмыльнулся Дряк. – Бадюг уже успел оповестить всех, кого только смог.
   – Вот стервец! – Темняка передернуло. – Ну, я ему покажу… А как Хозяин вообще мог оказаться здесь?
   – Его сверху сбросили, – сказал Млех, морщась, словно от зубной боли.
   – Кто?
   – Свои же.
   – Почему ты так решил?
   – Были уже подобные случаи прежде. У них там, видно, тоже не всё между собой гладко. Провинился в чём-то, вот его и спихнули.
   – Расправились, короче говоря, – кивнул Дряк.
   – Что же в таких случаях положено делать?
   – Да ничего. Пусть себе подыхает… Правда, есть у нас любители позабавиться. Не каждому ведь довелось своими руками Хозяина прикончить.
   – И он даже сопротивляться не будет?
   – Брось тебя искалеченного и голого в яму с клопами, ты тоже не очень-то посопротивляешься.
   – Ужас какой. Даже и не знаю, как быть, – Темняк вновь занялся своей переносицей, словно хотел перепилить её ребром ладони. – Попробуйте-ка подойти к нему. Только осторожно. Посмотрим, что получится.
   Млех сразу заявил, что в ближайшее время собирается обзавестись ребеночком, а близкое общение с Хозяином по всем приметам этому не способствует. Зато Дряк лишь беспечно махнул рукой.
   – Где наша не пропадала!
   Однако не успел ещё Дряк приблизиться к неподвижному телу вплотную, как загадочное сияние полыхнуло костром. Староста Сторожей отскочил как ужаленный.
   – Кусается! – сообщил он, почесываясь, словно после массированной атаки клопов. – Сейчас я ему зубы пересчитаю… Знать бы только, где они.
   – Отойди! – прикрикнул на него Темняк. – Падших добивать – не велика честь. Я сам попробую им заняться.
   – И с тобой то же самое будет, – посулил Дряк. – Вооружился бы на всякий случай.
   – Обязательно. Но только на этот раз моим оружием будет доброта. И не надо лыбиться…
   Он подошел к Хозяину и присел возле него – не слишком близко, но и не слишком далеко, как возле больной бродячей собаки, поведение которой нельзя предсказать заранее. Бедняга не подавал никаких признаков жизни, хотя тусклые всполохи по-прежнему пробегали по его телу.
   – Досталось тебе, – сочувственно произнес Темняк. – Случалось и мне не единожды падать, но, правда, не с такой высоты. Впрочем, мусор мягкий, об него насмерть не убьёшься. Просто пух, а не мусор.
   В мерцании фиолетовых и красных огоньков не было никакой системы, но оно завораживало, словно тихое пламя догорающего костра, в котором иногда на краткий миг материализуются наши самые сокровенные желания.
   – Если ты живой, то как-нибудь дай об этом знать, – попросил Темняк. – Можешь, конечно, продолжать колоться и огрызаться, но это мало что значит. Мертвый ёжик тоже колется. Хотя ты, наверное, про ёжиков ничего не знаешь.
   Страха Темняк не испытывал, но ощущал себя так, словно собирался разрыдаться. Приступы слезливой сентиментальности иногда случались с ним по пьянке, особенно когда вспоминались нелепо погибшие друзья, но сейчас никакого повода для этого вроде бы не имелось – по Тюхе он уже давно отстрадал.
   Поборов себя, Темняк продолжал:
   – Если ты живой, мы тебя лечить будем. Я хороших ребят позову, Бальзамов. Они от ста недугов средства знают. А может так случиться, что про тебя родные вспомнят. Явятся со своих высот и заберут к себе. Это вообще распрекрасно будет.
   Он осторожно, словно боясь обжечься, положил руку на тело Хозяина, которое оказалось холодным, сырым, шершавым и на ощупь скорее напоминало грубую кирзу, чем живую плоть. Загадочное сияние ничем на это не отреагировало, а главное, не оказало на Темняка никакого физического воздействия, как это было в случае с Дряком.
   – Вот и хорошо, – сказал он, поглаживая кожу (а может, и одежду) Хозяина. – Вот и ладненько… Только нечего тебе здесь валяться. Сейчас мы тебя в человеческое жилье перенесем. Обогреем. Попробуем накормить. А в случае чего и умирать под крышей лучше, чем на куче вонючего мусора. Договорились?
   Отослав скомпрометировавшего себя Дряка и самоустранившегося Млеха – пусть досыпают, пусть похмеляются – Темняк приказал нескольким Сторожам сделать носилки, используя для этого “хозяйские костыли” и собственную одежду.
   Однако взвалить на них Хозяина оказалось не так-то и просто. Это было примерно тоже самое, что руками черпать студень. Тело, такое плотное с виду, на деле оказалось необычайно податливым, тягучим, пластичным. При известном усилии его можно было слепить в шар или раскатать в тончайшую лепешку. Оставалось только догадываться, является это признаком жизни либо, наоборот, симптомом посмертного расслабления.
   С превеликим трудом бескостного “найденыша” доставили в нору Темняка и поместили там на лучшем месте, возле очага (хотя не исключено, что тепло-то как раз и было противопоказано ему). Теперь предстояло заняться врачеванием.
   В ожидании Бальзамов Темняк сам обтер тело Хозяина тряпкой, смоченной в теплом киселе, и не обнаружил при этом никаких видимых повреждений (впрочем, вполне возможно, что всё оно представляло собой одну сплошную рану).
   Передохнув после этих хлопот, Темняк глубокомысленно заметил:
   – Пробовал я однажды выхаживать приятеля, у которого половина мозгов вытекло через уши, но и тогда у меня было больше шансов на успех, чем сейчас.
   Сияние, всё это время не покидавшее Хозяина, вдруг полыхнуло с особой силой и сразу пропало. Темняк прокомментировал это событие так:
   – То ли помер, то ли отключился, то ли перестал взывать о помощи.
   Бальзамы, не разобравшись в путаных словах Бадюга, давеча получившего очередную головомойку от шефа, решили было, что их зовут лечить Годзю. А поскольку ящер страдал исключительно желудочными расстройствами, вызванными неразборчивостью в пище, ему было достаточно всего лишь двух целебных средств – слабительного и вяжущего (последнее назначалось в тех случаях, когда доза первого оказывалась чрезмерной).
   Именно эти лекарства Бальзамы и захватили с собой. Однако в норе Темняка их ожидал сюрприз. Как люди любознательные, они были не прочь воспользоваться редчайшей возможностью обследовать организм Хозяина, но как практикующие врачи вынуждены были честно признаться в своей профессиональной несостоятельности.
   У Хозяина не прощупывался пульс, не прослушивалось дыхание, отсутствовала реакция на свет, не проявлялись кожные рефлексы, но причиной тому был не предполагаемый летальный исход, а отсутствие соответствующих органов. Вот и делай тут что хочешь.
   Не было ясности и в других специфических вопросах – например, какие условия содержания больше всего подходят необычному пациенту. Одни Бальзамы указывали на благотворное влияние тепла, а другие, наоборот, утверждали, что огонь очага иссушает ничем не защищенную кожу. После долгой полемики сошлись на том, что лучше всего согревать Хозяина жаром человеческого тела.
   Услышав это, Темняк подмигнул Бадюгу – готовься, дескать. Тот в ответ изобразил в воздухе петлю – лучше повешусь, но подобного издевательства над собой не допущу.
   Единственное вполне определенное заявление Бальзамов звучало так:
   – Когда появятся явные признаки смерти, например, трупные пятна или зловонный запах, ты дай нам знать. Мы из него в назидание потомкам сделаем чучело.
   Прогнав Бальзамов, Темняк решил спасать Хозяина собственными силами. Логика, да и слухи, упорно циркулировавшие в Остроге, подсказывали, что существо, лишенное рта, должно питаться через кожу. Он сделал жиденькую кашицу из “хозяйской жвачки” и смазал ею тело Хозяина – не все, конечно, а только отдельные места.
   Это принесло успех, хотя и относительный. Хозяин впервые подал признаки жизни – кожа его резко дернулась, как у лошади, укушенной оводом, и отвергнутое угощение плюхнулось прямо в лицо кормильцу, то есть Темняку. Такое поведение, конечно, выглядело черной неблагодарностью, но кое-какой урок из него, при желании, можно было извлечь. Ну кто, спрашивается, согласится питаться собственными отбросами? Хотя с другой стороны, голод и апельсиновые корки заставит жрать.
   Темняк перепробовал по меньшей мере дюжину самых разных кулинарных рецептов, но результат был примерно тот же. Хозяин привередничал, словно невестка-каннибалка, угодившая в семью вегетарианцев. Промучившись так несколько суток, Темняк уже готов был расписаться в собственном бессилии, но Хозяин сам пришел к нему на помощь.
   Однажды утром, к сожалению, не таким прекрасным, как этого хотелось бы, Темняк обнаружил отсутствие Хозяина. А надо сказать, что, следуя советам Бальзамов, все последние ночи он брал несчастное существо к себе в постель, чем несказанно возмущал некоторых прекрасных острожанок, тоже претендовавших на это место. Своими впечатлениями об этих ночах Темняк ни с кем не делился, хотя сильно спал с лица и временами засыпал прямо на ходу.
   Сбежать Хозяин не мог, поскольку все двери, ведущие в соседние помещения, закрывались на прочные запоры, а дымоход был забран надежной решеткой (предосторожность от Воров). Оставалось предположить, что это загадочное существо обладает способностью к телепортации, то есть к перемещению в пространстве усилием мысли.
   Ясность в ситуацию внес Бадюг, несмотря на свою нерасторопность, всегда почему-то оказывавшийся в центре наиважнейших событий.
   С заговорщицким видом поманив Темняка, он привел его в помещение, служившее для Годзи не только стойлом, но заодно бассейном и манежем. Понежившись в колодце, питавшимся водой из горячего источника (таких в Остроге было всего пять), ящер любил побегать и почесаться боками о шершавые стены.
   Сейчас зверь пребывал в чрезвычайно благодушном состоянии, о чем свидетельствовал угольно-черный цвет кожи. Повсюду виднелись его свежие лепешки, отличавшиеся от коровьих только своими сказочными размерами.
   В самой их гуще обретался Хозяин, тело которого формой напоминало сейчас Архимедов винт или, проще говоря, подающий шнек мясорубки. Медленно врашаясь в густом дерьме, он впитывал его в себя и при этом, как видно, испытывал немалое удовольствие.
   Трапеза происходила в торжественном молчании, однако сопровождалась не слишком изысканными запахами, на что ни сам Хозяин, ни тем более Годзя никакого внимания не обращали.
   – Фу-у… Он что, жрет это… – Темняк так и не подыскал подходящего словца.
   – Да, – кивнул Бадюг, настроенный не то чтобы оживленно, а даже несколько игриво. – Извращенец. Ищет наслаждение в отвратном. И люди есть такие. Особенно бабы…