Страница:
– Лизоблюды, – пробормотал Темняк. – Достали, сволочи… О чем они ещё говорили?
– Говорили, что это дело, – она чиркнула себя ладонью по горлу, – следует закончить ещё до того, как ты доберёшься до Бойла. В противном случае надо будет устроить так, чтобы на Бойле тебя даже никто пальцем не тронул. По-моему, чепуха какая-то… При чем здесь Бойло?
– Здесь я опасен живой, а на Бойле мертвый… Впрочем, тебя это не касается, – поморщился Темняк. – Ты лучше о себе подумай.
– Только это и делаю. Ну как, скажи пожалуйста, я могла так опростоволоситься? Ведь наверняка, кажется, била! То ли ты заговоренный, то ли у тебя шкура твердокаменная.
– У тебя нож тупой, – буркнул Темняк. – А теперь слушай приговор…
– Я готова, миленький! – Чечава опустилась на колени, приняв позу, одинаково удобную и для любви, и для смерти.
– Убивать я тебя не хочу, – сказал Темняк, стараясь не смотреть на обвиняемую, демонстративно повиливающую задом. – Но и помиловать не могу. Будем считать, что тебе предоставлена отсрочка.
– Надолго? – глядя на него снизу вверх, поинтересовалась Чечава.
– Это будет зависеть от твоего поведения… А сейчас уходи. Но только не домой. Затаись где-нибудь на время. Если лизоблюды перехватят тебя по пути, скажи, что колола меня ножом до тех пор, пока он не сломался о мои ребра. Дальнейшее тебе якобы неизвестно. Дескать, и так еле ноги унесла.
– Как же я пойду? – Чечава, оставаясь на четвереньках, принялась перебирать обрывки своего некогда роскошного наряда. – Ничего целенького не осталось… Хоть одеяло какое-нибудь дай.
Сняв с двери засов, Темняк крикнул:
– Бадюг! Наша гостья уходит.
– Скатертью дорога, – отозвался тот.
– Найди для неё какую-нибудь одежду.
– А что тут случилось? – Бадюг заглянул в дверь. – Ни фига себе! Горячая у вас любовь состоялась… На такую любовь нарядов не напасёшься.
– Да что ты, хмырь кособокий, понимаешь! – Чечава выпрямилась, представ во всей своей ничем не прикрытой красе. – Нет ничего в жизни дороже горячей любви!
– То-то тебе от этой любви всю морду перекосило, – заметил Бадюг. – Да и сиськи в синяках. Дней пять, поди, отлеживаться будешь.
– Ещё чего! Сегодня вечером я приглашена в очень даже приличную компанию… Ты мне дашь одеться или пялиться будешь!
– Сейчас, сейчас, – Бадюг ненадолго отлучился и вернулся с просторной накидкой, употреблявшейся Сторожами в ночное время. – В самый раз будет… Пошли. Чтобы люди в очереди не пугались, я тебя через другую дверь выпущу.
Всего за час на Темняка было совершено сразу два покушения – и беспределыциками, и лизоблюдами. Но если конфликт с первыми не мог иметь продолжения, то наскоки со стороны вторых ещё только начинались.
Когда Бадюг, провожавший Чечаву, вернулся, Темняк сказал ему:
– На сегодня прием посетителей закончен. В дом никого больше не пускать. Даже самых ближайших друзей. Даже самых соблазнительных женщин.
– Что так?
– Чем обернулась моя встреча со Свистом, ты сам видел. А на память о Чечаве осталось вот это, – Темняк продемонстрировал обломки ножа.
– Неужели эта вертихвостка хотела тебя зарезать? – ужаснулся Бадюг.
– Не то что хотела, а уже почти зарезала, – Темняк протянул к нему свои израненные руки. – Еле отбился. Отчаянная девка!
– В папашу уродилась, – пояснил Бадюг. – Он среди Воров был известнейшим человеком. А мамаша так себе… из Одёжек. Где они только состыковались… Но ты на меня не греши, я её к тебе безо всякого умысла привёл!
– Никто тебя не винит… Хотя обыскать её ты вполне мог.
– Обыскать! Если у меня на бабу ещё что-то и поднимается, так только не рука. Да и не разберешься в её тряпках. Там при желании десять ножей можно спрятать. И ещё один топор вдобавок.
– Ладно. Будем считать, что с этим покончено. – Темняк хлопнул себя по колену. – Но, чую, покушения будут продолжаться. Ночь мы как-нибудь перетопчемся. А вот утром всё и начнётся… Собери назавтра надёжных ребят. Человек девять-десять. Пусть они проводят меня до Бойла.
– Зачем тебе на Бойло? – удивился Бадюг. – Неужели соскучился?
– На Бойло я отправлюсь за смертью. Только не надо принимать меня за сумасшедшего. Бойло – самый удобный путь на верхотуру. Умрешь здесь, а оживешь уже там, – он ткнул пальцем в потолок.
– Что ты говоришь! – Бадюг присел на то самое место, где прежде голым задом восседала Чечава. – Вот почему Тыр Свеча здесь разгуливает!
– И не только здесь. Вчера мы с ним на верхотуре виделись. Он у лизоблюдов в заправилах состоит… Значит, насчет людей мы договорились?
– Что за вопрос! Я своих сыновей позову. Как раз десять человек. Так надёжнее всего будет.
– Ты ведь когда-то говорил, что их всего пятеро.
– От жены пятеро. А от других баб – столько же. Я их всех в одну кучу собрал и к общему делу пристроил.
– Так и быть, – согласился Темняк. – Зови сыновей.
Ночь, как и предполагалось, прошла без происшествий. Никто не осмелился напасть на нору, в свое время хорошо укреплённую Темняком.
Спозаранку явилось десять молодцов, почти совсем не похожих на своего неповоротливого, мужиковатого отца. Трое были рыжими, семеро блондинами.
И это при том, что сам Бадюг имел масть, близкую к чернявой.
Впрочем, ничего удивительного в подобном феномене не было. Столь универсальное и всесильное явление, как разум, способно, по-видимому, оказывать воздействие даже на человеческий генотип. Это только в мире животных ослёнок обязательно похож на осла, а зайчонок – на зайца. Иначе в своей экологической нише им просто не выжить.
У людей всё иначе. У тупого осла может родиться дочь-умница. У трусоватого зайца – сын-смельчак. А это куда поважнее всяких там внешних признаков.
Взять, к примеру, знаменитого в свое время графа Кутайсова, ставшего фаворитом Павла Первого исключительно благодаря своему виртуозному умению орудовать помазком и бритвой. Гнуснейшая была личность, мало что турок. А сын его, генерал от артиллерии, любимец солдат, либерал и поэт, геройски погиб на Бородинском поле.
Или тот же Федор Иоаннович, последний русский царь из династии Рюриковичей. Ангел был, а не человек – мягкий, душевный, набожный, даже немного не от мира сего. А ведь вышел из чресел самого Иоанна Васильевича, прозванного современниками Мучителем, а европейскими историками, плохо понимавшими русский язык – Грозным.
Так что пословица про яблочко, которое от яблоньки недалеко катится, в отношении людей верна не всегда. Далеко не всегда. Возможно, причиной тому загадочная природа человека, балансирующая на узкой грани между духовным и плотским, или дело тут в происках некой высшей силы, регулирующей равновесие добра и зла, вечно соперничающих в этом мире.
Как бы то ни было, но Бадюг среди своих отпрысков выглядел, словно корявый саксаул среди стройных тополей и тисов. При этом слушались они его беспрекословно. Первым делом Бадюг представил Темняка.
– Кто это такой, вы и без меня знаете, – с сыновьями Бадюг общался безо всяких сантиментов, словно матерый капрал с новобранцами. – Вы все вместе взятые и мизинца его не стоите. Ваша задача – довести его в целости и сохранности до Бойла. Костями по дороге ложитесь, но чтобы с него ни один волосок не упал.
– Это только до Бойла, – пояснил Темняк. – А на Бойле меня нужно будет убить.
– Если надо, убьём, – пообещал старший из сыновей, Сапыр. – Что ещё?
– Исполняйте все его распоряжения как мои собственные. И больше ничего! – На этом напутственные речи закончились.
Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания острожан, Темняк облачился в рабочий костюм Колодцев – длинный балахон с капюшоном, прикрывавшим лицо. Ну ни дать ни взять еретик, конвоируемый к месту казни!
Уже спустя пять минут стало ясно, что за ними следят – несколько подозрительных типчиков, явно скоротавших эту ночь на улице, преследовали маленький отряд буквально по пятам. Пришлось бадюжатам (этим ласковым словом Темняк нарёк братьев) для острастки пугнуть их. Когда полумеры не помогли, соглядатаи получили изрядную взбучку.
Но это ешё были, так сказать, арьергардные стычки. Главные события предстояли впереди.
По просьбе Тёмняка отряд несколько раз менял маршрут движения, выбирая обходные пути, однако этот манёвр был хорош в глухом лесу, а никак не в многолюдном городе, где любая новость распространяется со скоростью огня, бегущего по бикфордову шнуру.
Короче говоря, уже на дальних подступах к Бойлу их ожидали наймиты лизоблюдов – Воры и Ножики, давно забросившие честный дедовский промысел и перебивавшиеся всякими тёмными делишками. В свое время Темняк не успел извести эту публику, о чем сейчас очень жалел.
Число врагов не превышало дюжины, но лизоблюды были слишком опытными стратегами, чтобы предъявлять все свои козыри сразу.
Бадюжата, не вступая ни в какие предварительные переговоры, сразу набросились на наглецов, посмевших преградить им путь. Те после недолгого сопротивления дрогнули и отступили в боковые улицы. Расчёт их был прост – горячие ребята, увлечённые преследованием, покинут Темняка в одиночестве'.
Однако бадюжата, памятуя заветы отца, ни на йоту не отклонились от избранного пути. Впереди уже маячили суровые, лишенные каких-либо живописных изысков стены Бойла и загромождающие улицу груды бесхозного мусора. До цели оставалось каких-нибудь сто шагов, но, судя по всему, пройти их можно было только с боем.
Прежде в эти пользующиеся дурной славой края забредали только изгои и психопаты, искавшие смерти, да члены тайных обществ, стремившиеся на верхотуру, но на сей раз здесь собралась весьма солидная и представительная компания, вознамерившаяся оградить все слои населения Острога (включая и Хозяев) от тлетворного влияния Темняка.
Это были сплошь лизоблюды со стажем, сражавшиеся не за кусок лепешки и горшок киселя, а за идею, то есть опасные вдвойне. Руки они держали скрещенными на груди, что одновременно означало и уверенность в собственных силах, и завуалированную угрозу – поди узнай, что там сжимают эти руки.
Впрочем, даже имея при себе оружие, лизоблюды вряд ли решились бы пустить его в ход. Между нравами Бойла и правилами, принятыми на всех остальных улицах Острога, существовала немалая разница. Массовое побоище с применением оружия стало бы для острожан таким же святотатством, как для римских граждан – введение в Вечный город легионов.
Темняк изложил своим телохранителям план прорыва и построил их клином, под защитой которого и собирался проникнуть на Бойло. Применять оружие было позволено только в самом крайнем случае.
Клин врезался в ряды лизоблюдов, имевших значительное численное превосходство, и началась возня, очень напоминавшая стандартный эпизод из игры в регби, когда нападающая команда стремится силой доставить мяч в зачётное поле соперников. Мячом этим, само собой, являлся Темняк.
(Впрочем, здесь имелся и один весьма немаловажный нюанс. Как бы ни складывался матч, никому из игроков просто не пришло бы в голову проткнуть мяч. А вот вероятность того, что лизоблюды исподтишка прирежут Темняка, существовала.)
Пока удача склонялась на сторону бадюжат – сцепившись за руки, они, пусть и медленно, но неуклонно продвигались вперед. Однако и сопротивление лизоблюдов нарастало. Каждый шаг теперь давался неимоверными усилиями.
И тут последовал хитроумный маневр, заранее приготовленный Темняком, который к этому моменту уже успел поменяться одеждой с одним из братьев. По его команде бадюжата прекратили свои потуги и, разомкнув руки, бросились врассыпную. Лизоблюды, не готовые к такому повороту событий, растерялись. Большинство из них погналось за человеком в балахоне.
Теперь уже началась другая игра – в салочки. Беглеца догнали и сбили с ног. Ему на выручку устремились братья, не успевшие уйти далеко. Образовалась куча-мала. И только несколько человек, среди которых был и Темняк, проскочили на Бойло, вернее, в его преддверие, где рано поутру собирались все те, кто тихим радостям жизни предпочёл ежедневные кровавые разборки с весьма и весьма туманным финалом.
Свою ошибку лизоблюды поняли лишь тогда, когда предпринимать ответные меры было уже поздно. Темняк находился на территории, контролируемой Смотрителями, и убить его там было то же самое, что без очереди отправить на верхотуру.
Главари лизоблюдов пытались заставить своих соратников перенести схватку на Бойло и соединенными усилиями извлечь оттуда Темняка – хоть живого, хоть мертвого – но сие было почти невыполнимо. Во-первых, бадюжата, уже доказавшие свои боевые качества, не собирались отступать. А во-вторых, на задуманную операцию просто не оставалось времени – незримая стена, отделявшая Бойло от всех остальных улиц Острога, должна была вот-вот встать на своё место.
Именно это вскоре и случилось, о чём возвестил характерный глухой хлопок, до сих пор вызывавший у Темняка непроизвольную дрожь. Легкая рябь, пробежавшая в воздухе, на мгновение исказила фигуры лизоблюдов, уныло застывших по ту сторону стены.
– Поздравляю с прибытием на Бойло, – сказал Темняк бадюжатам, поневоле разделившим его участь. – Но только не надо падать духом. Впереди вас ждет не смерть, а начало новой жизни. В самое ближайшее время мы встретимся на верхотуре, а пока кому-то из вас придётся убить меня.
Учитывая предыдущие договоренности, за это деликатное дело обещал взяться старший из братьев – Сапыр.
Едва только Темняк вновь появился в покоях Хозяйки (да не один, а в сопровождении целой свиты, гордость которой составляли три сына Бадюга), как Зурка бесцеремонно накинулась на него:
– Где ты пропадал столько времени? Стервозу уже вовсю забирает! Пылает страстью, словно свечка.
– Сейчас займусь ею, – пообещал Темняк. – Только перекушу немного. Прямо умираю от голода. Знала бы ты, что мне за эти двое суток пришлось пережить!
– Не знаю, но догадываюсь, – произнесла Зурка ледяным тоном. – В следующий раз, когда западёшь на какую-нибудь потаскуху, намордник на неё надевай. Или на себя самого. Вся рожа искусана, стыдно смотреть.
– Это следы смертельной схватки, а не любовных утех, – стал оправдываться Темняк. – Как ты могла подумать обо мне такое!
– Я о тебе как раз хорошо думаю, – возразила проницательная Зурка. – В смертельной схватке ты бы никого до своей рожи не допустил. Это уж я знаю! А тут всё получилось наоборот. Сначала ты позволил какой-то мерзавке обласкать себя, а уже потом она тебе испортила портрет. Я-то женский укус от мужского всегда отличу!
– Ладно, сейчас не время для скандалов, – Темняк напустил на себя деловой вид. – Займись пока вот этими ребятами, а я побегу к Стервозе. Чую, истосковалась она по мне!
– Это уж точно, – съязвила Зурка. – Жаль только, что у неё зубов не имеется… Ну ничего, со временем я сама за всё рассчитаюсь, – она оскалила свои острые жемчужные зубки.
– Кстати, меня никто не спрашивал? – поинтересовался Темняк, уплетая хозяйскую размазню.
– А как же! Заглядывал друг дорогой.
– Который? Их у меня много.
– Тот самый, который перед твоей отлучкой наведывался.
Речь, безусловно, шла о Тыре, и эта новость настроения Темняку не добавила, скорее наоборот. В самое ближайшее время на верхотуру должны были прибыть гонцы лизоблюдов, что грозило вполне предсказуемыми последствиями. Упреждая их (и гонцов, и последствия), нужно было форсировать события, благо нынешнее состояние Стервозы этому вроде бы благоприятствовало.
– Если тот человек появится снова, скажи ему, что никаких известий обо мне нет, – попросил Темняк. – Сгинул, как иголка в куче “хозяйского дерьма”. Можешь для приличия пустить слезу.
– Я-то слезу пущу, да он не дурак. Обязательно тебя выследит.
– Это мы ещё посмотрим! Я ведь не клоп какой-нибудь. Я очень-очень кусачий клопище! – Ущипнув Зурку за тугую ляжку, Темняк умчался.
Состояние, в котором с некоторых пор пребывала Стервоза, ещё раз подтверждало версию о том, что любое разумное существо, пусть даже достигшее наивысшей стадии прогресса, будет всегда подвержено таким тривиальным страстям, как любовь, ненависть, ревность, зависть, гордыня и чадолюбие.
Более того, по мере эволюции от скота к богу, ранимость души будет постоянно возрастать, и со временем болезненная рефлексия, меланхолия, самобичевание и фрустрация станут основными категориями нравственного состояния человека или любого другого разумного существа.
В этой ситуации окажутся бесполезными и антидепрессанты, и психоаналитики, и гипнотерапия, и алкалоиды. Так будет продолжаться до тех пор, пока медики не научатся ампутировать душу – главный источник внутреннего дискомфорта.
Страдания сразу прекратятся или перейдут в какое-то иное качество, но в результате столь радикального вмешательства возникнет совсем другое существо, уже не относящееся к разряду людей.
Вполне вероятно, что всевозможные сверхъестественные создания, называемые то ангелами, то демонами, то духами, как раз и есть эти самые бывшие люди, достигшие высшего блаженства за счёт изъятия того, что всегда делало человека человеком. По крайней мере сведения о стыдливых ангелах, совестливых демонах и рефлексирующих духах отсутствуют. Михаил Юрьевич Лермонтов, и сам частенько страдавший хандрой, в этом вопросе не авторитет.
Куда ни кинь – всюду клин. То же самое и со страстями. Куда ни сунься – везде они! Пылают, кипят, тлеют… Применительно к Острогу, страсти были, наверное, единственным, что объединяло людей и Хозяев.
Темняку уже доводилось видеть Стервозу страдающую, Стервозу взбешенную, Стервозу торжествующую. Сейчас перед ним предстала Стервоза, изнывающая от любви. Не от любви к какой-то конкретной личности, а от любви в самом широком смысле этого слова.
И хотя главной составляющей этого чувства была всё же любовь плотская, направленная в конечном итоге на продолжение рода, кое-какие её крупицы доставались и окружающим, в данном случае – Темняку.
Он был обласкан, хотя и не просто так, а с оттенком укора, словно мартовский котище, после долгого отсутствия приковылявший-таки домой. В понимании Стервозы отлучки Темняка имели ту же самую природу, что и её предстоящий визит на крышу.
Конечно же, сейчас Стервозе было не до “бесед” на отвлеченные темы с визуальным сопровождением. Она металась, словно тигрица, угодившая в клетку, только клеткой этой, по-видимому, была её собственная телесная оболочка.
Разнообразные личные вещи, назначение которых Темняку не дано было понять, валялись в полном беспорядке, а пища в кормушке оставалась нетронутой, чем он и не преминул воспользоваться. Иногда Стервоза припадала к нему всем телом, а иногда, скорее всего, непроизвольно, отбрасывала прочь.
– Замуж вам надо, девушка, – пробормотал Темняк и завалился спать.
Причиной такого поведения была не только усталость, но и элементарный здравый смысл – уж если он Стервозе понадобится, то она его обязательно разбудит.
Снились Темняку вещи не самые веселые, а именно: нисхождение в сумеречную бездну улиц, визит Чечавы, потасовка с лизоблюдами, своя собственная смерть, неприятная, как и всякая смерть, которую встречаешь в здравом уме, воскрешение в “аквариуме”, насильственное водворение на каторгу, где он не пробыл и пяти минут, а затем полная опасностей дорога к чертогам Стервозы – коварные клапаны, труба с губительными “пыжами” и так далее…
Недавнее прошлое не отпускало его, но, даже мучаясь кошмарами, Темняк не забывал о том, что вывел с каторги двенадцать человек, потеряв при этом только троих, да вдобавок прихватил с собой несколько десятков “термалок”, на которые имел вполне определенные виды.
А вот встречу с Зуркой он не хотел повторять даже во сне. Впрочем, этого и не случилось. Неведомая сила, исходящая от Стервозы, подхватила его и повлекла куда-то – только успевай ноги переставлять.
Финал грядущей драмы, подмостками для которой предстояло стать всему Острогу, был ещё далеко, но первый акт, похоже, уже начинался…
Резвость, выказываемая Стервозой, по мнению Темняка, была не к лицу даме, направляющейся на свидание. Но поскольку это самое лицо отсутствовало, то и особых претензий к даме быть не могло. Кобыла к жеребцу вообще галопом несётся – и ничего. Главное, чтобы жеребята здоровые уродились.
На тот случай, если ему когда-нибудь придётся проделать этот путь одному, Темняк пытался запомнить каждую деталь, каждую мелочь, способную служить ориентиром. Однако все его старания были бесполезны – они перемещались в совершенно ирреальном пространстве, где изображения предметов существовали как бы отдельно от них самих, а то и вообще не существовали.
Либо это пошаливали законы оптики, либо обманывались глаза Темняка, адаптированные к иллюзиям совсем другого мира.
Сначала Стервоза двигалась, словно амёба-переросток, переливаясь внутри себя самой, потом неслась прыжками, на манер резинового мячика, а под конец, дождавшись отставшего Темняка, взгромоздилась на нечто несусветное, выполнявшее функции лифта, но видом своим напоминавшее столб пара – причем цветного, – извергающийся из жерла гейзера.
Затем маршрут движения опять перешел в горизонтальную плоскость (теперь, чтобы не потерять Темняка, Стервоза толкала его перед собой) и закончился в просторном зале, который не выглядел таковым благодаря низкому, грубо-реальному потолку, нависавшему над головой, словно свод карстовой пещеры.
Здесь, к вящему удивлению Темняка, они наткнулись на группу людей, одетых в металлические кирасы, чья форма повторяла рельеф человеческого торса. Лица их были скрыты глубокими шлемами, оставлявшими на виду только рот.
Ничего не спросив у Темняка и не выказав Стервозе никаких знаков внимания, они молча расступились перед странной парочкой. Надо понимать, что это были не просто люди, а люди-псы, обязанные облаивать, а то и просто разрывать в клочья всех тех, кто посмеет проникнуть сюда без особого разрешения. По-видимому, Хозяева доверяли такой страже больше, чем всяким механическим устройствам, вроде Смотрителя или “букета”.
Из множества препятствий, которые в самое ближайшее время предстояло преодолеть Темняку, это было не самое грозное, но хотя бы самое привычное. Уж лучше сражаться с существами из плоти и крови, чем бороться с призраками или играть в прятки с невидимками.
Шагов через сто он увидел небо, причем не в ракурсе млекопитающего или рептилии – снизу вверх – а как бы с позиции парящего орла. Голубая пустота сияла прямо впереди, а облака, казалось, висели на одном уровне с ним.
Ещё одна незримая стена, наверное последняя, сгинула под напором Стервозы, и Темняк испытал ни с чем не сравнимое потрясение – потрясение узника, спустя много лет покинувшего свой душный и сумрачный каменный мешок. Свет неба ослепил его, ветер вышиб слезу, свежий воздух ворвался в легкие, словно морская вода в нутро гибнущей подлодки.
Фигурально говоря, впервые за долгий срок заключения Темняк получил разрешение на прогулку. Да и то по неуважительной причине (а когда это похоть, пусть даже чужая, считалась у нас уважительной причиной?).
Однако сейчас было не до сантиментов. Он наконец-то оказался там, куда так стремился, и эту возможность нужно было использовать с максимальной выгодой.
Сначала, не фиксируя внимания на близлежащем пейзаже, он окинул взором дальние дали и убедился, что Острог не так уж и велик, как это представлялось тем, кто никогда не покидал лабиринта его улиц-ущелий. Впрочем, Темняк предполагал это с самого начала. Противостоящая всему окрестному миру цитадель, каковой Острог по сути дела и являлся, не могла иметь размеры, сопоставимые с размерами Токио или даже Химок. Достаточно и того, что высота городских сооружений превышала несколько километров.
Легкая дымка, висевшая в воздухе, не позволяла разглядеть далекие горизонты, зато небо Острога отличалось от тусклых и убогих небес Тропы самым кардинальным образом – и всё благодаря искусственному источнику освещения, раскинувшемуся над городом, словно гигантское сияющее облако, не дающее тени и никогда не меняющее своего местоположения.
На этом рекогносцировку пришлось прекратить – Стервоза уже волокла его вслед за собой к саду, располагавшемуся за глубоким рвом. По его дну бродили те самые хищные ящеры, парочку которых Темняк прикончил на Бойле.
Были здесь и другие старые знакомцы – над садом кружила стая гарпий, исполнявших, по-видимому, роль воздушного прикрытия. Подобно самолетам-истребителям, они стерегли небо Острога от вторжения незваных гостей.
Впрочем, всё это весьма напоминало экзотический зверинец, устроенный для забавы праздной публики. Наверное, Бойло снабжался чудовищами именно отсюда.
Вслед за Стервозой Темняк вступил на призрачный мостик, переброшенный через ров. Был он довольно широк – два барана разошлись бы – но, как на беду, не имел перил (да и зачем перила безруким созданиям?). Поэтому переход по мостику сильно смахивал на цирковой аттракцион – “Канатоходцы на невидимом канате” или что-то в том же духе.
Ящерам новые посетители почему-то сразу не понравились. От природы лишенные голоса, они вынуждены были демонстрировать свое недовольство грозными телодвижениями и резкими переменами в окраске.
Один из них, по виду самый крупный, дошёл до того, что, сделав стойку на хвосте и задних лапах, едва-едва не достал до мостика зубами. Хищник, ничего не поделаешь! Любая живая тварь, появившаяся поблизости, непременно вызывает у него аппетит.
– Говорили, что это дело, – она чиркнула себя ладонью по горлу, – следует закончить ещё до того, как ты доберёшься до Бойла. В противном случае надо будет устроить так, чтобы на Бойле тебя даже никто пальцем не тронул. По-моему, чепуха какая-то… При чем здесь Бойло?
– Здесь я опасен живой, а на Бойле мертвый… Впрочем, тебя это не касается, – поморщился Темняк. – Ты лучше о себе подумай.
– Только это и делаю. Ну как, скажи пожалуйста, я могла так опростоволоситься? Ведь наверняка, кажется, била! То ли ты заговоренный, то ли у тебя шкура твердокаменная.
– У тебя нож тупой, – буркнул Темняк. – А теперь слушай приговор…
– Я готова, миленький! – Чечава опустилась на колени, приняв позу, одинаково удобную и для любви, и для смерти.
– Убивать я тебя не хочу, – сказал Темняк, стараясь не смотреть на обвиняемую, демонстративно повиливающую задом. – Но и помиловать не могу. Будем считать, что тебе предоставлена отсрочка.
– Надолго? – глядя на него снизу вверх, поинтересовалась Чечава.
– Это будет зависеть от твоего поведения… А сейчас уходи. Но только не домой. Затаись где-нибудь на время. Если лизоблюды перехватят тебя по пути, скажи, что колола меня ножом до тех пор, пока он не сломался о мои ребра. Дальнейшее тебе якобы неизвестно. Дескать, и так еле ноги унесла.
– Как же я пойду? – Чечава, оставаясь на четвереньках, принялась перебирать обрывки своего некогда роскошного наряда. – Ничего целенького не осталось… Хоть одеяло какое-нибудь дай.
Сняв с двери засов, Темняк крикнул:
– Бадюг! Наша гостья уходит.
– Скатертью дорога, – отозвался тот.
– Найди для неё какую-нибудь одежду.
– А что тут случилось? – Бадюг заглянул в дверь. – Ни фига себе! Горячая у вас любовь состоялась… На такую любовь нарядов не напасёшься.
– Да что ты, хмырь кособокий, понимаешь! – Чечава выпрямилась, представ во всей своей ничем не прикрытой красе. – Нет ничего в жизни дороже горячей любви!
– То-то тебе от этой любви всю морду перекосило, – заметил Бадюг. – Да и сиськи в синяках. Дней пять, поди, отлеживаться будешь.
– Ещё чего! Сегодня вечером я приглашена в очень даже приличную компанию… Ты мне дашь одеться или пялиться будешь!
– Сейчас, сейчас, – Бадюг ненадолго отлучился и вернулся с просторной накидкой, употреблявшейся Сторожами в ночное время. – В самый раз будет… Пошли. Чтобы люди в очереди не пугались, я тебя через другую дверь выпущу.
Всего за час на Темняка было совершено сразу два покушения – и беспределыциками, и лизоблюдами. Но если конфликт с первыми не мог иметь продолжения, то наскоки со стороны вторых ещё только начинались.
Когда Бадюг, провожавший Чечаву, вернулся, Темняк сказал ему:
– На сегодня прием посетителей закончен. В дом никого больше не пускать. Даже самых ближайших друзей. Даже самых соблазнительных женщин.
– Что так?
– Чем обернулась моя встреча со Свистом, ты сам видел. А на память о Чечаве осталось вот это, – Темняк продемонстрировал обломки ножа.
– Неужели эта вертихвостка хотела тебя зарезать? – ужаснулся Бадюг.
– Не то что хотела, а уже почти зарезала, – Темняк протянул к нему свои израненные руки. – Еле отбился. Отчаянная девка!
– В папашу уродилась, – пояснил Бадюг. – Он среди Воров был известнейшим человеком. А мамаша так себе… из Одёжек. Где они только состыковались… Но ты на меня не греши, я её к тебе безо всякого умысла привёл!
– Никто тебя не винит… Хотя обыскать её ты вполне мог.
– Обыскать! Если у меня на бабу ещё что-то и поднимается, так только не рука. Да и не разберешься в её тряпках. Там при желании десять ножей можно спрятать. И ещё один топор вдобавок.
– Ладно. Будем считать, что с этим покончено. – Темняк хлопнул себя по колену. – Но, чую, покушения будут продолжаться. Ночь мы как-нибудь перетопчемся. А вот утром всё и начнётся… Собери назавтра надёжных ребят. Человек девять-десять. Пусть они проводят меня до Бойла.
– Зачем тебе на Бойло? – удивился Бадюг. – Неужели соскучился?
– На Бойло я отправлюсь за смертью. Только не надо принимать меня за сумасшедшего. Бойло – самый удобный путь на верхотуру. Умрешь здесь, а оживешь уже там, – он ткнул пальцем в потолок.
– Что ты говоришь! – Бадюг присел на то самое место, где прежде голым задом восседала Чечава. – Вот почему Тыр Свеча здесь разгуливает!
– И не только здесь. Вчера мы с ним на верхотуре виделись. Он у лизоблюдов в заправилах состоит… Значит, насчет людей мы договорились?
– Что за вопрос! Я своих сыновей позову. Как раз десять человек. Так надёжнее всего будет.
– Ты ведь когда-то говорил, что их всего пятеро.
– От жены пятеро. А от других баб – столько же. Я их всех в одну кучу собрал и к общему делу пристроил.
– Так и быть, – согласился Темняк. – Зови сыновей.
Ночь, как и предполагалось, прошла без происшествий. Никто не осмелился напасть на нору, в свое время хорошо укреплённую Темняком.
Спозаранку явилось десять молодцов, почти совсем не похожих на своего неповоротливого, мужиковатого отца. Трое были рыжими, семеро блондинами.
И это при том, что сам Бадюг имел масть, близкую к чернявой.
Впрочем, ничего удивительного в подобном феномене не было. Столь универсальное и всесильное явление, как разум, способно, по-видимому, оказывать воздействие даже на человеческий генотип. Это только в мире животных ослёнок обязательно похож на осла, а зайчонок – на зайца. Иначе в своей экологической нише им просто не выжить.
У людей всё иначе. У тупого осла может родиться дочь-умница. У трусоватого зайца – сын-смельчак. А это куда поважнее всяких там внешних признаков.
Взять, к примеру, знаменитого в свое время графа Кутайсова, ставшего фаворитом Павла Первого исключительно благодаря своему виртуозному умению орудовать помазком и бритвой. Гнуснейшая была личность, мало что турок. А сын его, генерал от артиллерии, любимец солдат, либерал и поэт, геройски погиб на Бородинском поле.
Или тот же Федор Иоаннович, последний русский царь из династии Рюриковичей. Ангел был, а не человек – мягкий, душевный, набожный, даже немного не от мира сего. А ведь вышел из чресел самого Иоанна Васильевича, прозванного современниками Мучителем, а европейскими историками, плохо понимавшими русский язык – Грозным.
Так что пословица про яблочко, которое от яблоньки недалеко катится, в отношении людей верна не всегда. Далеко не всегда. Возможно, причиной тому загадочная природа человека, балансирующая на узкой грани между духовным и плотским, или дело тут в происках некой высшей силы, регулирующей равновесие добра и зла, вечно соперничающих в этом мире.
Как бы то ни было, но Бадюг среди своих отпрысков выглядел, словно корявый саксаул среди стройных тополей и тисов. При этом слушались они его беспрекословно. Первым делом Бадюг представил Темняка.
– Кто это такой, вы и без меня знаете, – с сыновьями Бадюг общался безо всяких сантиментов, словно матерый капрал с новобранцами. – Вы все вместе взятые и мизинца его не стоите. Ваша задача – довести его в целости и сохранности до Бойла. Костями по дороге ложитесь, но чтобы с него ни один волосок не упал.
– Это только до Бойла, – пояснил Темняк. – А на Бойле меня нужно будет убить.
– Если надо, убьём, – пообещал старший из сыновей, Сапыр. – Что ещё?
– Исполняйте все его распоряжения как мои собственные. И больше ничего! – На этом напутственные речи закончились.
Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания острожан, Темняк облачился в рабочий костюм Колодцев – длинный балахон с капюшоном, прикрывавшим лицо. Ну ни дать ни взять еретик, конвоируемый к месту казни!
Уже спустя пять минут стало ясно, что за ними следят – несколько подозрительных типчиков, явно скоротавших эту ночь на улице, преследовали маленький отряд буквально по пятам. Пришлось бадюжатам (этим ласковым словом Темняк нарёк братьев) для острастки пугнуть их. Когда полумеры не помогли, соглядатаи получили изрядную взбучку.
Но это ешё были, так сказать, арьергардные стычки. Главные события предстояли впереди.
По просьбе Тёмняка отряд несколько раз менял маршрут движения, выбирая обходные пути, однако этот манёвр был хорош в глухом лесу, а никак не в многолюдном городе, где любая новость распространяется со скоростью огня, бегущего по бикфордову шнуру.
Короче говоря, уже на дальних подступах к Бойлу их ожидали наймиты лизоблюдов – Воры и Ножики, давно забросившие честный дедовский промысел и перебивавшиеся всякими тёмными делишками. В свое время Темняк не успел извести эту публику, о чем сейчас очень жалел.
Число врагов не превышало дюжины, но лизоблюды были слишком опытными стратегами, чтобы предъявлять все свои козыри сразу.
Бадюжата, не вступая ни в какие предварительные переговоры, сразу набросились на наглецов, посмевших преградить им путь. Те после недолгого сопротивления дрогнули и отступили в боковые улицы. Расчёт их был прост – горячие ребята, увлечённые преследованием, покинут Темняка в одиночестве'.
Однако бадюжата, памятуя заветы отца, ни на йоту не отклонились от избранного пути. Впереди уже маячили суровые, лишенные каких-либо живописных изысков стены Бойла и загромождающие улицу груды бесхозного мусора. До цели оставалось каких-нибудь сто шагов, но, судя по всему, пройти их можно было только с боем.
Прежде в эти пользующиеся дурной славой края забредали только изгои и психопаты, искавшие смерти, да члены тайных обществ, стремившиеся на верхотуру, но на сей раз здесь собралась весьма солидная и представительная компания, вознамерившаяся оградить все слои населения Острога (включая и Хозяев) от тлетворного влияния Темняка.
Это были сплошь лизоблюды со стажем, сражавшиеся не за кусок лепешки и горшок киселя, а за идею, то есть опасные вдвойне. Руки они держали скрещенными на груди, что одновременно означало и уверенность в собственных силах, и завуалированную угрозу – поди узнай, что там сжимают эти руки.
Впрочем, даже имея при себе оружие, лизоблюды вряд ли решились бы пустить его в ход. Между нравами Бойла и правилами, принятыми на всех остальных улицах Острога, существовала немалая разница. Массовое побоище с применением оружия стало бы для острожан таким же святотатством, как для римских граждан – введение в Вечный город легионов.
Темняк изложил своим телохранителям план прорыва и построил их клином, под защитой которого и собирался проникнуть на Бойло. Применять оружие было позволено только в самом крайнем случае.
Клин врезался в ряды лизоблюдов, имевших значительное численное превосходство, и началась возня, очень напоминавшая стандартный эпизод из игры в регби, когда нападающая команда стремится силой доставить мяч в зачётное поле соперников. Мячом этим, само собой, являлся Темняк.
(Впрочем, здесь имелся и один весьма немаловажный нюанс. Как бы ни складывался матч, никому из игроков просто не пришло бы в голову проткнуть мяч. А вот вероятность того, что лизоблюды исподтишка прирежут Темняка, существовала.)
Пока удача склонялась на сторону бадюжат – сцепившись за руки, они, пусть и медленно, но неуклонно продвигались вперед. Однако и сопротивление лизоблюдов нарастало. Каждый шаг теперь давался неимоверными усилиями.
И тут последовал хитроумный маневр, заранее приготовленный Темняком, который к этому моменту уже успел поменяться одеждой с одним из братьев. По его команде бадюжата прекратили свои потуги и, разомкнув руки, бросились врассыпную. Лизоблюды, не готовые к такому повороту событий, растерялись. Большинство из них погналось за человеком в балахоне.
Теперь уже началась другая игра – в салочки. Беглеца догнали и сбили с ног. Ему на выручку устремились братья, не успевшие уйти далеко. Образовалась куча-мала. И только несколько человек, среди которых был и Темняк, проскочили на Бойло, вернее, в его преддверие, где рано поутру собирались все те, кто тихим радостям жизни предпочёл ежедневные кровавые разборки с весьма и весьма туманным финалом.
Свою ошибку лизоблюды поняли лишь тогда, когда предпринимать ответные меры было уже поздно. Темняк находился на территории, контролируемой Смотрителями, и убить его там было то же самое, что без очереди отправить на верхотуру.
Главари лизоблюдов пытались заставить своих соратников перенести схватку на Бойло и соединенными усилиями извлечь оттуда Темняка – хоть живого, хоть мертвого – но сие было почти невыполнимо. Во-первых, бадюжата, уже доказавшие свои боевые качества, не собирались отступать. А во-вторых, на задуманную операцию просто не оставалось времени – незримая стена, отделявшая Бойло от всех остальных улиц Острога, должна была вот-вот встать на своё место.
Именно это вскоре и случилось, о чём возвестил характерный глухой хлопок, до сих пор вызывавший у Темняка непроизвольную дрожь. Легкая рябь, пробежавшая в воздухе, на мгновение исказила фигуры лизоблюдов, уныло застывших по ту сторону стены.
– Поздравляю с прибытием на Бойло, – сказал Темняк бадюжатам, поневоле разделившим его участь. – Но только не надо падать духом. Впереди вас ждет не смерть, а начало новой жизни. В самое ближайшее время мы встретимся на верхотуре, а пока кому-то из вас придётся убить меня.
Учитывая предыдущие договоренности, за это деликатное дело обещал взяться старший из братьев – Сапыр.
Едва только Темняк вновь появился в покоях Хозяйки (да не один, а в сопровождении целой свиты, гордость которой составляли три сына Бадюга), как Зурка бесцеремонно накинулась на него:
– Где ты пропадал столько времени? Стервозу уже вовсю забирает! Пылает страстью, словно свечка.
– Сейчас займусь ею, – пообещал Темняк. – Только перекушу немного. Прямо умираю от голода. Знала бы ты, что мне за эти двое суток пришлось пережить!
– Не знаю, но догадываюсь, – произнесла Зурка ледяным тоном. – В следующий раз, когда западёшь на какую-нибудь потаскуху, намордник на неё надевай. Или на себя самого. Вся рожа искусана, стыдно смотреть.
– Это следы смертельной схватки, а не любовных утех, – стал оправдываться Темняк. – Как ты могла подумать обо мне такое!
– Я о тебе как раз хорошо думаю, – возразила проницательная Зурка. – В смертельной схватке ты бы никого до своей рожи не допустил. Это уж я знаю! А тут всё получилось наоборот. Сначала ты позволил какой-то мерзавке обласкать себя, а уже потом она тебе испортила портрет. Я-то женский укус от мужского всегда отличу!
– Ладно, сейчас не время для скандалов, – Темняк напустил на себя деловой вид. – Займись пока вот этими ребятами, а я побегу к Стервозе. Чую, истосковалась она по мне!
– Это уж точно, – съязвила Зурка. – Жаль только, что у неё зубов не имеется… Ну ничего, со временем я сама за всё рассчитаюсь, – она оскалила свои острые жемчужные зубки.
– Кстати, меня никто не спрашивал? – поинтересовался Темняк, уплетая хозяйскую размазню.
– А как же! Заглядывал друг дорогой.
– Который? Их у меня много.
– Тот самый, который перед твоей отлучкой наведывался.
Речь, безусловно, шла о Тыре, и эта новость настроения Темняку не добавила, скорее наоборот. В самое ближайшее время на верхотуру должны были прибыть гонцы лизоблюдов, что грозило вполне предсказуемыми последствиями. Упреждая их (и гонцов, и последствия), нужно было форсировать события, благо нынешнее состояние Стервозы этому вроде бы благоприятствовало.
– Если тот человек появится снова, скажи ему, что никаких известий обо мне нет, – попросил Темняк. – Сгинул, как иголка в куче “хозяйского дерьма”. Можешь для приличия пустить слезу.
– Я-то слезу пущу, да он не дурак. Обязательно тебя выследит.
– Это мы ещё посмотрим! Я ведь не клоп какой-нибудь. Я очень-очень кусачий клопище! – Ущипнув Зурку за тугую ляжку, Темняк умчался.
Состояние, в котором с некоторых пор пребывала Стервоза, ещё раз подтверждало версию о том, что любое разумное существо, пусть даже достигшее наивысшей стадии прогресса, будет всегда подвержено таким тривиальным страстям, как любовь, ненависть, ревность, зависть, гордыня и чадолюбие.
Более того, по мере эволюции от скота к богу, ранимость души будет постоянно возрастать, и со временем болезненная рефлексия, меланхолия, самобичевание и фрустрация станут основными категориями нравственного состояния человека или любого другого разумного существа.
В этой ситуации окажутся бесполезными и антидепрессанты, и психоаналитики, и гипнотерапия, и алкалоиды. Так будет продолжаться до тех пор, пока медики не научатся ампутировать душу – главный источник внутреннего дискомфорта.
Страдания сразу прекратятся или перейдут в какое-то иное качество, но в результате столь радикального вмешательства возникнет совсем другое существо, уже не относящееся к разряду людей.
Вполне вероятно, что всевозможные сверхъестественные создания, называемые то ангелами, то демонами, то духами, как раз и есть эти самые бывшие люди, достигшие высшего блаженства за счёт изъятия того, что всегда делало человека человеком. По крайней мере сведения о стыдливых ангелах, совестливых демонах и рефлексирующих духах отсутствуют. Михаил Юрьевич Лермонтов, и сам частенько страдавший хандрой, в этом вопросе не авторитет.
Куда ни кинь – всюду клин. То же самое и со страстями. Куда ни сунься – везде они! Пылают, кипят, тлеют… Применительно к Острогу, страсти были, наверное, единственным, что объединяло людей и Хозяев.
Темняку уже доводилось видеть Стервозу страдающую, Стервозу взбешенную, Стервозу торжествующую. Сейчас перед ним предстала Стервоза, изнывающая от любви. Не от любви к какой-то конкретной личности, а от любви в самом широком смысле этого слова.
И хотя главной составляющей этого чувства была всё же любовь плотская, направленная в конечном итоге на продолжение рода, кое-какие её крупицы доставались и окружающим, в данном случае – Темняку.
Он был обласкан, хотя и не просто так, а с оттенком укора, словно мартовский котище, после долгого отсутствия приковылявший-таки домой. В понимании Стервозы отлучки Темняка имели ту же самую природу, что и её предстоящий визит на крышу.
Конечно же, сейчас Стервозе было не до “бесед” на отвлеченные темы с визуальным сопровождением. Она металась, словно тигрица, угодившая в клетку, только клеткой этой, по-видимому, была её собственная телесная оболочка.
Разнообразные личные вещи, назначение которых Темняку не дано было понять, валялись в полном беспорядке, а пища в кормушке оставалась нетронутой, чем он и не преминул воспользоваться. Иногда Стервоза припадала к нему всем телом, а иногда, скорее всего, непроизвольно, отбрасывала прочь.
– Замуж вам надо, девушка, – пробормотал Темняк и завалился спать.
Причиной такого поведения была не только усталость, но и элементарный здравый смысл – уж если он Стервозе понадобится, то она его обязательно разбудит.
Снились Темняку вещи не самые веселые, а именно: нисхождение в сумеречную бездну улиц, визит Чечавы, потасовка с лизоблюдами, своя собственная смерть, неприятная, как и всякая смерть, которую встречаешь в здравом уме, воскрешение в “аквариуме”, насильственное водворение на каторгу, где он не пробыл и пяти минут, а затем полная опасностей дорога к чертогам Стервозы – коварные клапаны, труба с губительными “пыжами” и так далее…
Недавнее прошлое не отпускало его, но, даже мучаясь кошмарами, Темняк не забывал о том, что вывел с каторги двенадцать человек, потеряв при этом только троих, да вдобавок прихватил с собой несколько десятков “термалок”, на которые имел вполне определенные виды.
А вот встречу с Зуркой он не хотел повторять даже во сне. Впрочем, этого и не случилось. Неведомая сила, исходящая от Стервозы, подхватила его и повлекла куда-то – только успевай ноги переставлять.
Финал грядущей драмы, подмостками для которой предстояло стать всему Острогу, был ещё далеко, но первый акт, похоже, уже начинался…
Резвость, выказываемая Стервозой, по мнению Темняка, была не к лицу даме, направляющейся на свидание. Но поскольку это самое лицо отсутствовало, то и особых претензий к даме быть не могло. Кобыла к жеребцу вообще галопом несётся – и ничего. Главное, чтобы жеребята здоровые уродились.
На тот случай, если ему когда-нибудь придётся проделать этот путь одному, Темняк пытался запомнить каждую деталь, каждую мелочь, способную служить ориентиром. Однако все его старания были бесполезны – они перемещались в совершенно ирреальном пространстве, где изображения предметов существовали как бы отдельно от них самих, а то и вообще не существовали.
Либо это пошаливали законы оптики, либо обманывались глаза Темняка, адаптированные к иллюзиям совсем другого мира.
Сначала Стервоза двигалась, словно амёба-переросток, переливаясь внутри себя самой, потом неслась прыжками, на манер резинового мячика, а под конец, дождавшись отставшего Темняка, взгромоздилась на нечто несусветное, выполнявшее функции лифта, но видом своим напоминавшее столб пара – причем цветного, – извергающийся из жерла гейзера.
Затем маршрут движения опять перешел в горизонтальную плоскость (теперь, чтобы не потерять Темняка, Стервоза толкала его перед собой) и закончился в просторном зале, который не выглядел таковым благодаря низкому, грубо-реальному потолку, нависавшему над головой, словно свод карстовой пещеры.
Здесь, к вящему удивлению Темняка, они наткнулись на группу людей, одетых в металлические кирасы, чья форма повторяла рельеф человеческого торса. Лица их были скрыты глубокими шлемами, оставлявшими на виду только рот.
Ничего не спросив у Темняка и не выказав Стервозе никаких знаков внимания, они молча расступились перед странной парочкой. Надо понимать, что это были не просто люди, а люди-псы, обязанные облаивать, а то и просто разрывать в клочья всех тех, кто посмеет проникнуть сюда без особого разрешения. По-видимому, Хозяева доверяли такой страже больше, чем всяким механическим устройствам, вроде Смотрителя или “букета”.
Из множества препятствий, которые в самое ближайшее время предстояло преодолеть Темняку, это было не самое грозное, но хотя бы самое привычное. Уж лучше сражаться с существами из плоти и крови, чем бороться с призраками или играть в прятки с невидимками.
Шагов через сто он увидел небо, причем не в ракурсе млекопитающего или рептилии – снизу вверх – а как бы с позиции парящего орла. Голубая пустота сияла прямо впереди, а облака, казалось, висели на одном уровне с ним.
Ещё одна незримая стена, наверное последняя, сгинула под напором Стервозы, и Темняк испытал ни с чем не сравнимое потрясение – потрясение узника, спустя много лет покинувшего свой душный и сумрачный каменный мешок. Свет неба ослепил его, ветер вышиб слезу, свежий воздух ворвался в легкие, словно морская вода в нутро гибнущей подлодки.
Фигурально говоря, впервые за долгий срок заключения Темняк получил разрешение на прогулку. Да и то по неуважительной причине (а когда это похоть, пусть даже чужая, считалась у нас уважительной причиной?).
Однако сейчас было не до сантиментов. Он наконец-то оказался там, куда так стремился, и эту возможность нужно было использовать с максимальной выгодой.
Сначала, не фиксируя внимания на близлежащем пейзаже, он окинул взором дальние дали и убедился, что Острог не так уж и велик, как это представлялось тем, кто никогда не покидал лабиринта его улиц-ущелий. Впрочем, Темняк предполагал это с самого начала. Противостоящая всему окрестному миру цитадель, каковой Острог по сути дела и являлся, не могла иметь размеры, сопоставимые с размерами Токио или даже Химок. Достаточно и того, что высота городских сооружений превышала несколько километров.
Легкая дымка, висевшая в воздухе, не позволяла разглядеть далекие горизонты, зато небо Острога отличалось от тусклых и убогих небес Тропы самым кардинальным образом – и всё благодаря искусственному источнику освещения, раскинувшемуся над городом, словно гигантское сияющее облако, не дающее тени и никогда не меняющее своего местоположения.
На этом рекогносцировку пришлось прекратить – Стервоза уже волокла его вслед за собой к саду, располагавшемуся за глубоким рвом. По его дну бродили те самые хищные ящеры, парочку которых Темняк прикончил на Бойле.
Были здесь и другие старые знакомцы – над садом кружила стая гарпий, исполнявших, по-видимому, роль воздушного прикрытия. Подобно самолетам-истребителям, они стерегли небо Острога от вторжения незваных гостей.
Впрочем, всё это весьма напоминало экзотический зверинец, устроенный для забавы праздной публики. Наверное, Бойло снабжался чудовищами именно отсюда.
Вслед за Стервозой Темняк вступил на призрачный мостик, переброшенный через ров. Был он довольно широк – два барана разошлись бы – но, как на беду, не имел перил (да и зачем перила безруким созданиям?). Поэтому переход по мостику сильно смахивал на цирковой аттракцион – “Канатоходцы на невидимом канате” или что-то в том же духе.
Ящерам новые посетители почему-то сразу не понравились. От природы лишенные голоса, они вынуждены были демонстрировать свое недовольство грозными телодвижениями и резкими переменами в окраске.
Один из них, по виду самый крупный, дошёл до того, что, сделав стойку на хвосте и задних лапах, едва-едва не достал до мостика зубами. Хищник, ничего не поделаешь! Любая живая тварь, появившаяся поблизости, непременно вызывает у него аппетит.