Страница:
Комната, в которой Темняк пребывал уже довольно долгое время, не была загромождена лишними вещами, ну а те, что имелись, выглядели весьма необычно. Исключение составлял разве что пышный букет цветов, паривший в пустоте у противоположной стены.
Но едва только Темняк, порядком соскучившийся по всему, что имело отношение к дикой природе, попытался понюхать букет, как он отстранился, ответив на поползновение незнакомой твари серией весьма болезненных электрических разрядов.
Это были вовсе не цветы, а какое-то механическое устройство неизвестного назначения. Например, местный телефон. Или чесалка для хозяйской шкуры.
Ожидание между тем затягивалось, и Темняк, не имевший ни малейшего представления о здешнем этикете, решил немного соснуть. Благо, что даже пол под ногами был мягким, словно пух.
Последняя мысль, посетившая его уже за порогом яви, была такова: а ведь нары гораздо удобнее всех этих незримых тюфяков и полупрозрачных канапе. Хоть и жесткие, но свои, родные.
Хороших снов Темняк уже давно не видел, но на новом месте ему привиделось вообще черт знает что: будто бы Зурка затащила его к себе в постель, но, когда застилавшая рассудок страсть развеялась, постель на поверку оказалась гробом, а его обитательница хладным, давно окоченевшим трупом.
Темняк проснулся и с ужасом убедился, что сон, как говорится, был в руку. Вокруг царила непроницаемая могильная тьма, а к его правому боку прижималось холодное тело, не подававшее никаких признаков жизни.
Прошло немало времени – да ещё какого времени! – прежде чем Темняк сообразил, что ложе с ним делит вовсе не мертвец, а Хозяин. Сказывались, стало быть, привычки, приобретенные в изгнании. Если так, то Хозяин, наверное, не побрезгует сейчас и Годзиными какашками.
Вспомнив о звере, внешне страховидном, но привязчивым и забавном, Темняк загрустил. Жалко ящера. Звери, а равно и люди, должны жить среди себе подобных. Незавидна участь медведя, пляшущего на ярмарке, или кобры, мотающей беззубой головой на потеху праздной толпе. Да только Темняку проклинать свою участь не пристало – он сам избрал её.
Эту ночь он почти не спал, всё время отодвигаясь от Хозяина, упорно прижимавшегося к нему. Невольно напрашивался вопрос: неужели его взяли сюда вместо постельной грелки?
Надо было дождаться пробуждения Хозяина и попытаться как-то объясниться с ним.
И всё же под утро бдительность оставила Темняка (или просто кто-то навел на него колдовские чары). Проснувшись уже при свете дня, он не обнаружил того, с кем провел всю эту ночь.
Голод давал о себе знать с такой остротой и силой, словно бы Темняк не ел с тех самых пор, когда собственная опрометчивость подвигла его на штурм городской стены. Надо было срочно искать что-нибудь съедобное или хотя бы сообщить о своих потребностях слугам, однако призрачные стены не выпускали его из спальни.
Вот она, признательность Хозяина! Темняк-то в свое время его чуть ли не с ложечки кормил. Дерьма из-под любимой скотины не жалел. А его самого в благодарность за это морят голодом!
Призывы к Зурке, быстро прошедшие эволюцию от деликатных “ау!” до площадной брани, результата тоже не дали. Ещё спит, вертихвостка, или нежится с каким-нибудь сердечным дружком.
Окончательно выйдя из себя, Темняк принялся швырять в стену всё, что ни попадя – знай, мол, наших!
Его импровизированные снаряды отскакивали от непроницаемой пустоты точно мячики. Исключение составил лишь “букет”, на который Темняк накануне обратил внимание. Без всякой задержки преодолев невидимую стену, он встряхнулся, расправляя смявшиеся лепестки “цветов”, и уплыл куда-то, держась в строго вертикальном положении, словно морской конёк.
Именно это в общем-то потешное происшествие и возымело, наконец, желаемый результат. По ту сторону стены кто-то появился. Но это была не грациозная Зурка, а недомерок мужского пола с явными признаками олигофрении. Злобную гримасу на его лице несколько смягчала лишь заячья губа да постоянно подмигивающий левый глаз. В сравнении с этим уродцем любострастный горбун Куклим выглядел едва ли не Аполлоном.
Темняк, чуткий к любой опасности, сразу почуял в этом выродке недоброжелателя. Ясна была и причина, породившая его ненависть. Скорее всего она имела голубые кукольные глазки, точеную фигурку и дерзкий язычок.
– Чего тебе? – мрачно осведомился слуга (он хоть и был коротышкой, но плечи имел пошире, чем у Бадюга).
– Жрать хочу! – ответил Темняк в той же манере.
– Жри, – буркнул карлик, как бы даже и не уяснивший суть проблемы.
– Что? Воздух?
Никаких дополнительных объяснении не последовало, и Темняку пришлось действовать сообразно своим представлениям о кулинарных пристрастиях и застольных манерах Хозяев. В конце концов его внимание привлек довольно массивный предмет, похожий чем-то и на походную ванну, и на саркофаг, и на модерновую тахту без ножек.
Внутреннюю поверхность “саркофага” покрывала синеватая слизь, кое-где уже успевшая покрыться корочкой. Темняк поддел немного слизи на палец и осторожно попробовал языком. Вкушать дерьмо Годзи ему не приходилось, но это было нечто ещё более отвратительное.
Пока он дегустировал остатки хозяйской трапезы, слуга исчез, а “букет” сам собой вернулся на прежнее место.
– А здесь развесёлая житуха, – пробормотал Темняк, вытирая пальцы о что-то невидимое, но мягчайшее на ощупь. – Или я уже перестал разбираться в светской жизни.
Дальнейшее исследование спальни закончилось безрезультатно. Даже кусочка черствой “хозяйской жвачки” нигде не завалялось. Обыск, сопровождаемый погромом, привёл лишь к тому, что в дальнем конце комнаты возник столб мерцающего света. Наверное, включился здешний “телевизор”.
Дабы отвлечься от навязчивых мыслей о сладкой патоке и пышных лепешках, он занялся “букетом”. Со стороны это напоминало игру кошки с мышкой, хотя последующее желудочное удовлетворение “кошке” и не грозило.
“Букет” ловко уворачивался и по мере своих возможностей огрызался. Постепенно Темняк стал склоняться к мысли, что эта забавная штуковина приходится непосредственной родней грозному Смотрителю (примерно в том же плане, в каком газонокосилка приходится родней танку и паровозу).
Смотритель представлял интересы Хозяев за пределами Острога и на Бойле. Помимо того, он доставлял на верхотуру всё, в чем нуждались Хозяева – людей, зверей, экзотические дары внешнего мира.
“Букет” надзирал за порядком в доме, а в случае нужды наказывал провинившихся. В отличие от своего куда более могучего сородича, он служил не гонцом и добытчиком, а соглядатаем и стукачом.
Объединяло их ещё одно немаловажное обстоятельство – способность проходить сквозь преграды, непреодолимые для чужеродных существ и неодушевленных предметов.
– Не надо быть таким букой, – сказал Темняк, в очередной раз хватая “букет” за то, что можно было назвать пучком стеблей (здесь электрические укусы почти не ощущались). – Почему бы нам с тобой не подружиться? Поначалу послужи мне проводником… Только не надо демонстрировать мне свой крутой нрав! Расшибу, как орел черепаху!
Прикрываясь “букетом”, он смело ринулся на стену и в следующий момент оказался за пределами спальни, ощутив при этом лишь мимолетное сопротивление, как это бывает, когда с улицы входишь в помещение с избыточным давлением.
“Букет” настойчиво старался освободиться, но Темняк не выпускал его из рук, приговаривая:
– Только не надо брыкаться, а то ещё сломаешь себе что-нибудь! Можешь быть уверен, я и не таких строптивых усмирял.
Преодолев с помощью “букета” ещё несколько стен – одни были словно изумрудные кошачьи глаза, другие, как перья павлина, третьи напоминали шевелящиеся хвосты золотых рыбок – он окончательно заблудился в этом мире смутных теней и пастельных полутонов.
Голодный и замотанный Темняк уже собирался было отвести душу на “букете” – что с ним, механическим придурком станется – но тут его внимание привлекли человеческие голоса, раздававшиеся неподалеку. Голоса звучали на повышенных тонах, причем как мужской, так и женский.
Темняк, прикрываясь “букетом”, устремился на эти звуки и, пробив подряд три стены, казавшиеся текучим розовым туманом, вломился в комнатку, которая могла оказаться чем угодно, хоть женским дортуаром, хоть нужником (впрочем, сейчас ему было не до приличий). В комнатке находились двое – Зурка и карлик-олигофрен. Чисто условная одежда, служившая униформой для слуг, позволяла заподозрить интим в любой встрече особ разного пола, но здесь ласками и не пахло. Здесь шло выяснение отношений, причём каждая из сторон в выражениях не стеснялась.
– Посмей ему только улыбнуться! – орал карлик, ещё не разглядевший выступившую из тумана фигуру незваного гостя. – Вот этими руками растерзаю.
– Если захочу, сто раз улыбнусь! И не тебе, выродок, меня… – последнее слово застряло в горле Зурки, внезапно узревшей Темняка.
– Простите, если помешал вашей милой беседе, – сказал он, держа “букет” над головой, словно зонтик (тот почему-то рвался сейчас вверх). – В среде самых разных народов существует поговорка: помянешь беса, и он сразу явится. Стало быть, я из породы тех самых бесов. Не надо меня поминать всуе, а тем более недобрым словом.
Ошеломленная Зурка продолжала хлопать глазами, зато коротышка взорвался, словно горшок с перебродившим киселем.
– Ты зачем сюда пожаловал? На свидание? – возопил он, переводя взгляд с Темняка на Зурку и обратно. – Уже снюхались?
– Уймись, – Темняк похлопал ревнивого карлика “букетом” по лысой голове, отчего тот лязгнул зубами. – Не люблю, когда на меня повышают голос. А расправа, учти, у меня короткая. Растерзать руками не обещаю, но уж щелчком точно зашибу.
Карлик, внешне очень напоминавший злодея Черномора, но только безбородого, оказался не робкого десятка. Кое-что, конечно, значило и присутствие Зурки. Короче, от слов он перешел к делу, и если бы не “букет”, которым Темняк орудовал как шпагой, схватка вполне могла окончится в его пользу. Силы и свирепости этому недомерку было не занимать. Истинно говорится: если бог что-то одно отнимет, то другим наградит.
Когда отчаянные наскоки противника и жалобные вопли Зурки наскучили Темняку, он перевел поединок в эндшпиль. Для этого сначала пришлось схватиться с карликом врукопашную, а затем, пользуясь “букетом”, словно волшебной отмычкой, переместился вместе с ним в соседнее помещение.
Вполне возможно, что схватка продолжалась бы и здесь, но горячий пар, хлеставший со всех сторон сразу, заставил Темняка поспешно вернуться обратно.
– Горячевато там у вас, – пожаловался он. – Не прачечная случайно?
– Нет. Там хозяйская еда распаривается, – пояснила Зурка, сразу прекратившая визг.
– А твоему приятелю это не повредит?
– Если бы! Этот стервец даже мертвым из петли вывернется. Тем более что он знает здесь все ходы и выходы.
Как бы в подтверждение этих слов где-то совсем за другой стеной раздалась брань карлика, правда, весьма невнятная.
– Язык он себе всё же ошпарил, – сказала Зурка.
– Скорее всего, прикусил, – возразил Темняк, поглядывая на “букет”.
– А ты шустрый! Быстро здесь обжился.
– У меня такое правило – на новом месте первым делом бью морду хозяину, а потом насилую хозяйку, – пошутил Темняк, вкладывая в слово “хозяин” совсем другой смысл, чем это принято было в Остроге.
– Ну и как? – с ехидной улыбочкой поинтересовалась Зурка. – Изнасиловал?
– Пытался. Да не удалось, – развел руками Темняк. – Насиловать брадобреек – себе дороже.
– Да я не про себя спрашиваю, а про настоящую хозяйку. С которой ты спал этой ночью.
У Темняка сразу отвисла челюсть, – а Зурка со смехом поведала ему, что здешний Хозяин – на самом деле Хозяйка. Именно женские особи являются наиболее влиятельной и деятельной частью этой расы. В отличие от немногочисленных самцов, инертных и изнеженных, они обладали и хваткой, и предприимчивостью, и темпераментом.
Плачевное положение, в котором оказалась Стервоза (так слуги называли между собой Хозяйку), скорее всего, тоже стало результатом разборки из-за какого-то особо привлекательного самца.
– Мы-то, – Зурка с улыбочкой похлопала себя по ляжке, – почти всегда можем, но не всегда хочем. Ты понимаешь, о чем я говорю. А они совсем другой породы – хотят и могут только один раз в тридцать-сорок дней. Но уж тогда им просто удержу нет. Всякий стыд теряют. И если случается, что две охочие самки позарятся на одного и того же самца – жуткое дело. До смертоубийства доходит.
– Не зря, значит, говорят, что страсти правят миром, – многозначительно заметил Темняк. – Причем везде и всюду.
– А ты как думал! Возьми, к примеру, этого вшиваря, – она кивнула головой в ту сторону, откуда продолжали доноситься проклятия. – Противный, как кусок дерьма, а туда же… Прохода мне не дает.
– Ничего, я с ним как-нибудь разберусь, – пообещал Темняк.
– Я сама с ним разберусь. И с тобой заодно. Нечего на меня пялиться! Ступай к своей Стервозе. Она тебя приласкает.
Это уже напоминало вспышку ревности, что было хорошим знаком. Женская злость – залог любви. Хуже всего, если женщина к тебе равнодушна.
Впрочем, Темняк не имел на Зурку никаких матри-монтильных видов. Если сбежать на волю прямо из покоев Стервозы нельзя, значит, надо искать другую дорожку. А для этого пригодится любая помощь. И Стервозы, и Зурки, и даже злобного карлика, звавшегося, кстати говоря, Цвирой. Заводить в этих условиях шашни – то же самое, что вешать на себя лишние цепи.
– Я, собственно говоря, вот по какому поводу, – чувство голода, слегка притупившееся во время схватки, взыграло с новой силой. – Мне есть хочется. А то, что после Хозяйки осталось, просто в глотку не лезет.
– Ничего удивительного, – согласилась Зурка. – К их жратве ещё привыкнуть нужно. Такие привереды! Они любой продукт, прежде чем съесть, сначала пропарят, перетрут, пропустят через целую дюжину цедилок, а потом ещё дожидаются, пока эта бурда перебродит и дозреет. И всё потому, что собственного желудка нет. Подожди, я тебя сейчас очистками угощу. От вчерашнего ужина остались. Забыла их в мусоропровод сбросить.
“Очистки” на поверку оказались чем-то вроде фруктового салата, не слишком питательного, но способного заморить червячка.
– Благодарствую, – сказал Темняк, уплетая это угощение за обе щеки. – А сама почему не ешь?
– Опасаюсь. Я ведь к хозяйской пище привыкла. Как бы заворот кишок не заработать. Да и брезгую что-то… Это зверек? – Она подняла за хвостик огрызок груши.
– Нет, это фрукт. Такая же часть дерева, как листья или корни. Впрочем, ты, наверное, и дерева-то никогда не видела.
– А вот и видела! Правда, только одним глазком, когда меня Стервоза на крышу Острога брала.
– Большие там деревья?
– Приличные.
– И что же на них растет?
– На них Хозяева растут.
Темняк про себя подивился этим словам, но переспрашивать не стал, решив, что Зурка просто оговорилась. Сейчас его занимало совсем другое – как бы, не уронив достоинства, выпросить ещё одну порцию “очисток”.
Общение с Зуркой, не только насытившее, но и развеявшее Темняка, к сожалению, продлилось недолго. Ссылаясь на страх перед Хозяйкой, девушка постаралась побыстрее выпроводить его и даже поцелуем на прощание не одарила – на верхотуре вольность нравов не поощрялась.
Вернувшись с помощью “букета” в спальню, Темняк, как мог, устранил следы своего недавнего буйства и даже собрался было почистить кормушку, но она уже сияла изнутри, словно стерилизатор для хирургических инструментов.
Больше заняться было абсолютно нечем, и вскоре выяснилось, что вынужденное безделье утомительней любой работы. Столб призрачного света продолжал мерцать в углу, но различить в нем что-либо было невозможно.
День между тем клонился к вечеру, и Темняк, плохо спавший прошлой ночью, начал клевать носом. Разбудил его карлик Цвира, выглядевший наподобие бультерьера, которому мешает вцепиться в горло врага только короткий поводок.
– Иди, тебя зовут, – прорычал он, буквально испепеляя Темняка взглядом.
– Куда? – преспокойно поинтересовался тот.
– Куда надо, туда и зовут!
– А если подробнее? – Темняк даже не сдвинулся с места.
– Гости у Хозяйки, – вынужден был объясниться Цвира. – Гулянка какая-то.
– А пожрать там можно будет?
– Смотри, как бы тебя самого там не сожрали!
– Пока мы с тобой не объяснимся, я никуда не пойду. Какие ко мне претензии? Драку ты начал первым, согласись. И зря. К Зурке я не питаю никаких чувств, можешь успокоиться. Попал я к ней совершенно случайно, разыскивая еду. Если всё дело только в Зурке, то обещаю, что даже пальцем к ней не притронусь. А я не из тех, кто бросает слова на ветер.
– Если бы я не знал эту потаскушку, то, возможно, и поверил бы тебе. Она любого мужика в два счета окрутит. Так и норовит на сторону гульнуть.
– Такое от безделья случается. Но если я тебе мешаю, есть верный способ избавиться от меня. Помоги мне сбежать отсюда.
– Ты хочешь вернуться вниз, на улицы? – Похоже, что это предложение сразу заинтересовало Цвиру.
– Нет, я вообще хочу покинуть Острог.
Видя, что эти слова ошарашили карлика, для которого мир вне Острога был чем-то вроде преисподней, Темняк добавил:
– Я не требую немедленного ответа. Сначала подумай, а потом скажешь… Куда идти-то?
– Иди за мной.
Цвира вел его долгим и запутанным путем, на котором невидимые преграды встречались даже чаще, чем решетки в тюрьме строгого режима, но все они, повинуясь чьей-то воле, беспрепятственно пропускали людей всё дальше и дальше.
– Хозяйка послала тебя за мной. А как ты понимаешь её распоряжения? – поинтересовался Темняк.
– Понимаю – и всё, – отрезал Цвира. – Ты ведь понимаешь, что пришла пора есть или спать. Меня с детства школили… Теперь иди один. Мне дальше нельзя.
Просторный круглый зал, в котором происходил банкет, делился как бы на отдельные секторы – по числу приглашенных гостей. Каждый Хозяин имел подле себя несколько кормушек и свиту, состоящую из людей.
Хозяева пребывали в самых разнообразных позах – кто-то просто лежал мешком, кто-то расплылся блином, а кто-то вытянулся в верёвку и завязался прихотливым узлом. То ли в их среде отсутствовали правила, регламентирующие приличествующие моменту форму тела, то ли атмосфера дружеской вечеринки располагала ко всяким вольностям.
Некоторые Хозяева свернулись в кульки, внутри которых находились их любимчики. Темняк успел заметить дивную красавицу метрового роста, сросшихся спинами детей-близнецов и мальчика, косматого, как медвежонок.
Позади Хозяев толпой держались приближенные – дюжие молодцы мрачного вида и разбитные девахи, так и стрелявшие глазами по сторонам. В общем всё это слегка напоминало загородный светский раут, на который леди явились с левретками на руках, а джентльмены с борзыми на поводках.
Неведомая сила потащила Темняка по залу и швырнула к одной из тварей, немедленно свернувшейся вокруг него клубком, словно огромная пестрая кошка. Вне всякого сомнения, это и была Стервоза, являвшаяся здесь Хозяйкой в прямом и переносном смысле.
Остальные Хозяева немедленно отреагировали на это в общем-то незначительное происшествие, о чём возвестило сияние, возникшее над ними. Бурное проявление чувств длилось довольно долго, и ничего не понимающий Темняк обратился к мохнатому мальчишке, находившемуся неподалеку:
– Эй, парень, объясни мне, что здесь такое происходит?
– А ты разве новенький? – поинтересовался мальчишка.
– Не новее тебя, но тут я в первый раз.
– Просто Хозяева развлекаются. Скоро они начнут жрать, и нас отпустят.
Так оно и случилось. Хозяева дружно забрались в кормушки и стали там энергично ёрзать и бултыхаться, словно свиньи, дорвавшиеся до грязи. Брызги съедобной жижи полетели во все стороны.
Темняк, оказавшийся без присмотра, уже хотел было познакомиться с кем-нибудь из присутствующих, но мальчик предупредил его:
– Стой спокойно и к другим людям даже не приближайся. Здесь это не принято.
– А разговаривать можно?
– Можно. Наши речи интересуют их меньше всего. Но старайся говорить вполголоса.
Однако звук цимбал, разнёсшийся по залу, помешал разговорам. В следующее мгновение грянул хор Верёвок, не сказать, чтобы особо мелодичный, но хватающий за душу. Скорее всего это была запись, поскольку сами певцы и музыканты отсутствовали.
Девицы, уже давно переминавшиеся без дела, пустились в пляску, больше похожую на акробатические упражнения – прыжки, кувырки, сальто, кульбиты. При этом плясуньи не стеснялись в крепких выражениях, толкались, ставили друг другу подножки и даже пытались сорвать с товарок одежки, и без того весьма легкие.
Длилось это разнузданное представление до тех пор, пока Хозяева не поменяли кормушки. Музыка смолкла. Раскрасневшиеся девицы вернулись в свои секторы и набросились на еду, оставшуюся в покинутых кормушках. Темняка от отвращения даже передернуло.
Теперь вперед выступили мужчины – по одному от каждого сектора. Началось безжалостное рукопашное побоище, имевшее, впрочем, одно обязательное правило – лежачих не били, а те, в свою очередь, старались отползти в сторонку, дабы не путаться у бойцов в ногах.
Вскоре в центре зала осталось только двое соперников. Один был массивный, как скала, заплывший жиром и заросший жесткой кабаньей шерстью. Другой, жилистый и мосластый, уступал противнику весом, но ростом даже превосходил.
Темняк, разбиравшийся в единоборствах ничуть не хуже, чем в женщинах, боевых животных и застольях, сразу сделал ставку на сухопарого. Зрители человеческой породы сохраняли гробовое молчание, а над кормушками просто Северное сияние стояло – чувства Хозяев пёрли наружу.
Всё случилось так, как и предполагал Темняк. Сухопарый позволил толстяку вдоволь помахать руками и подрыгать ногами, а затем, заманив в лужу разлитой на полу жратвы, подсечкой опрокинул на спину.
Толстяк ещё попытался рыпаться, но, получив ногой в пузо, окончательно капитулировал и пополз прочь, сопровождаемый ехидными репликами людей и световыми эффектами Хозяев.
Победитель остался на месте, видимо, дожидаясь очередного соперника. При этом он как бы невзначай пощипывал себя за ухо. Правой рукой за левое ухо! Причем с вполне определенной периодичностью. Благодаря последней встрече со Свистом Темняк прекрасно понимал, что означает собой этот не вполне обычный жест.
В других секторах ещё только подыскивали лучших бойцов, а он уже выскочил на середину зала, не спросясь ни у Стервозы, ни у людишек, околачивавшихся вокруг. Сухопарый, окинув его оценивающим взглядом, хмуро поинтересовался:
– Уши жмут? Или зубы лишние?
– Молчи и слушай, – Темняк, сжав кулак условленным образом, почесал нос. – Я от Свиста Свечи. Нуждаюсь в помощи.
– Больше ни звука. К тебе подойдут попозже, – без тени удивления ответил сухопарый. – Драться будешь?
– Буду.
– Всерьёз?
– Понарошку я только с девками перепихиваюсь.
– Тогда не взыщи!
Сухопарый размахнулся со всего плеча, как это было принято в Остроге, но, получив встречный удар под мышку, тут же уронил руку. Впрочем, это ничуть не охладило его боевой пыл, и они схватились в обнимку. Уж тут-то Темняку пришлось по-настоящему туго. Соперник был крепким, как дуб, а обильный пот не позволял провести надёжный захват.
Они несколько раз падали и, согласно местным правилам, вновь вставали. Сухопарый уже опять вовсю махал руками и даже успел подбить Темняку глаз. Дело могло окончиться плохо, и пришлось пойти на крайние меры. Темняк хорошо помнил борцовскую поговорку, гласившую: “Борьба без партнёра, как любовь без случки”. Поэтому во время очередного совместного падения он поймал соперника на удушающий приём, в лексиконе дзюдоистов называвшийся “хидари-асхи”, а попросту говоря, извернувшись особым образом, защемил его шею между своими предплечьями и голенью.
Сухопарый, даже лишенный воздуха, возил его по полу минуты три, но потом как-то сразу обмяк, посинел и затих. И хотя от правильно проведенного удушающего приема ещё никто не умирал, здесь, похоже, требовались экстренные реанимационные процедуры. Нашатыря под рукой, конечно же, не было, и Темняк, недолго думая, опрокинул на сухопарого ближайший котел со жратвой.
После сеанса искусственного дыхания и пары звонких пощёчин побеждённого удалось-таки поставить на ноги. Публика быстренько слизала пролитую на пол бурду – ну совсем как коты сметану. Темняк, отдуваясь, вернулся на свое место.
Пирушка между тем продолжалась. Опять забряцали цимбалы, и лужёные глотки затянули душераздирающий варварский напев. Девицы вновь дали волю своим страстям, но это был уже не танец, а какая-то вакханалия. Некоторые плясуньи, ничего не стесняясь, даже запрыгивали в кормушки к Хозяевам, которых это, похоже, весьма веселило.
Темняк уже давно подметил, что женщины, по природе своей более склонные к поддержанию внешних приличий, избавившись вдруг от оков общественной морали, способны выделывать такие фортели, до которых не додумается даже самый отмороженный шалопут мужского пола.
Хозяйская жратва явно содержала какое-то возбуждающее вещество, потому что все отведавшие её как бы тронулись умом.
Мохнатый мальчик, имея самые дурные намерения, подбирался к девочке-дюймовочке. Сиамские близнецы ползали по полу, причём каждый тянул в свою сторону. В толпе слуг происходили мимолетные акты так называемой “заячьей любви” – на открытую демонстрацию похоти никто из людей не решался, опасаясь неминуемой расправы.
Но едва только Темняк, порядком соскучившийся по всему, что имело отношение к дикой природе, попытался понюхать букет, как он отстранился, ответив на поползновение незнакомой твари серией весьма болезненных электрических разрядов.
Это были вовсе не цветы, а какое-то механическое устройство неизвестного назначения. Например, местный телефон. Или чесалка для хозяйской шкуры.
Ожидание между тем затягивалось, и Темняк, не имевший ни малейшего представления о здешнем этикете, решил немного соснуть. Благо, что даже пол под ногами был мягким, словно пух.
Последняя мысль, посетившая его уже за порогом яви, была такова: а ведь нары гораздо удобнее всех этих незримых тюфяков и полупрозрачных канапе. Хоть и жесткие, но свои, родные.
Хороших снов Темняк уже давно не видел, но на новом месте ему привиделось вообще черт знает что: будто бы Зурка затащила его к себе в постель, но, когда застилавшая рассудок страсть развеялась, постель на поверку оказалась гробом, а его обитательница хладным, давно окоченевшим трупом.
Темняк проснулся и с ужасом убедился, что сон, как говорится, был в руку. Вокруг царила непроницаемая могильная тьма, а к его правому боку прижималось холодное тело, не подававшее никаких признаков жизни.
Прошло немало времени – да ещё какого времени! – прежде чем Темняк сообразил, что ложе с ним делит вовсе не мертвец, а Хозяин. Сказывались, стало быть, привычки, приобретенные в изгнании. Если так, то Хозяин, наверное, не побрезгует сейчас и Годзиными какашками.
Вспомнив о звере, внешне страховидном, но привязчивым и забавном, Темняк загрустил. Жалко ящера. Звери, а равно и люди, должны жить среди себе подобных. Незавидна участь медведя, пляшущего на ярмарке, или кобры, мотающей беззубой головой на потеху праздной толпе. Да только Темняку проклинать свою участь не пристало – он сам избрал её.
Эту ночь он почти не спал, всё время отодвигаясь от Хозяина, упорно прижимавшегося к нему. Невольно напрашивался вопрос: неужели его взяли сюда вместо постельной грелки?
Надо было дождаться пробуждения Хозяина и попытаться как-то объясниться с ним.
И всё же под утро бдительность оставила Темняка (или просто кто-то навел на него колдовские чары). Проснувшись уже при свете дня, он не обнаружил того, с кем провел всю эту ночь.
Голод давал о себе знать с такой остротой и силой, словно бы Темняк не ел с тех самых пор, когда собственная опрометчивость подвигла его на штурм городской стены. Надо было срочно искать что-нибудь съедобное или хотя бы сообщить о своих потребностях слугам, однако призрачные стены не выпускали его из спальни.
Вот она, признательность Хозяина! Темняк-то в свое время его чуть ли не с ложечки кормил. Дерьма из-под любимой скотины не жалел. А его самого в благодарность за это морят голодом!
Призывы к Зурке, быстро прошедшие эволюцию от деликатных “ау!” до площадной брани, результата тоже не дали. Ещё спит, вертихвостка, или нежится с каким-нибудь сердечным дружком.
Окончательно выйдя из себя, Темняк принялся швырять в стену всё, что ни попадя – знай, мол, наших!
Его импровизированные снаряды отскакивали от непроницаемой пустоты точно мячики. Исключение составил лишь “букет”, на который Темняк накануне обратил внимание. Без всякой задержки преодолев невидимую стену, он встряхнулся, расправляя смявшиеся лепестки “цветов”, и уплыл куда-то, держась в строго вертикальном положении, словно морской конёк.
Именно это в общем-то потешное происшествие и возымело, наконец, желаемый результат. По ту сторону стены кто-то появился. Но это была не грациозная Зурка, а недомерок мужского пола с явными признаками олигофрении. Злобную гримасу на его лице несколько смягчала лишь заячья губа да постоянно подмигивающий левый глаз. В сравнении с этим уродцем любострастный горбун Куклим выглядел едва ли не Аполлоном.
Темняк, чуткий к любой опасности, сразу почуял в этом выродке недоброжелателя. Ясна была и причина, породившая его ненависть. Скорее всего она имела голубые кукольные глазки, точеную фигурку и дерзкий язычок.
– Чего тебе? – мрачно осведомился слуга (он хоть и был коротышкой, но плечи имел пошире, чем у Бадюга).
– Жрать хочу! – ответил Темняк в той же манере.
– Жри, – буркнул карлик, как бы даже и не уяснивший суть проблемы.
– Что? Воздух?
Никаких дополнительных объяснении не последовало, и Темняку пришлось действовать сообразно своим представлениям о кулинарных пристрастиях и застольных манерах Хозяев. В конце концов его внимание привлек довольно массивный предмет, похожий чем-то и на походную ванну, и на саркофаг, и на модерновую тахту без ножек.
Внутреннюю поверхность “саркофага” покрывала синеватая слизь, кое-где уже успевшая покрыться корочкой. Темняк поддел немного слизи на палец и осторожно попробовал языком. Вкушать дерьмо Годзи ему не приходилось, но это было нечто ещё более отвратительное.
Пока он дегустировал остатки хозяйской трапезы, слуга исчез, а “букет” сам собой вернулся на прежнее место.
– А здесь развесёлая житуха, – пробормотал Темняк, вытирая пальцы о что-то невидимое, но мягчайшее на ощупь. – Или я уже перестал разбираться в светской жизни.
Дальнейшее исследование спальни закончилось безрезультатно. Даже кусочка черствой “хозяйской жвачки” нигде не завалялось. Обыск, сопровождаемый погромом, привёл лишь к тому, что в дальнем конце комнаты возник столб мерцающего света. Наверное, включился здешний “телевизор”.
Дабы отвлечься от навязчивых мыслей о сладкой патоке и пышных лепешках, он занялся “букетом”. Со стороны это напоминало игру кошки с мышкой, хотя последующее желудочное удовлетворение “кошке” и не грозило.
“Букет” ловко уворачивался и по мере своих возможностей огрызался. Постепенно Темняк стал склоняться к мысли, что эта забавная штуковина приходится непосредственной родней грозному Смотрителю (примерно в том же плане, в каком газонокосилка приходится родней танку и паровозу).
Смотритель представлял интересы Хозяев за пределами Острога и на Бойле. Помимо того, он доставлял на верхотуру всё, в чем нуждались Хозяева – людей, зверей, экзотические дары внешнего мира.
“Букет” надзирал за порядком в доме, а в случае нужды наказывал провинившихся. В отличие от своего куда более могучего сородича, он служил не гонцом и добытчиком, а соглядатаем и стукачом.
Объединяло их ещё одно немаловажное обстоятельство – способность проходить сквозь преграды, непреодолимые для чужеродных существ и неодушевленных предметов.
– Не надо быть таким букой, – сказал Темняк, в очередной раз хватая “букет” за то, что можно было назвать пучком стеблей (здесь электрические укусы почти не ощущались). – Почему бы нам с тобой не подружиться? Поначалу послужи мне проводником… Только не надо демонстрировать мне свой крутой нрав! Расшибу, как орел черепаху!
Прикрываясь “букетом”, он смело ринулся на стену и в следующий момент оказался за пределами спальни, ощутив при этом лишь мимолетное сопротивление, как это бывает, когда с улицы входишь в помещение с избыточным давлением.
“Букет” настойчиво старался освободиться, но Темняк не выпускал его из рук, приговаривая:
– Только не надо брыкаться, а то ещё сломаешь себе что-нибудь! Можешь быть уверен, я и не таких строптивых усмирял.
Преодолев с помощью “букета” ещё несколько стен – одни были словно изумрудные кошачьи глаза, другие, как перья павлина, третьи напоминали шевелящиеся хвосты золотых рыбок – он окончательно заблудился в этом мире смутных теней и пастельных полутонов.
Голодный и замотанный Темняк уже собирался было отвести душу на “букете” – что с ним, механическим придурком станется – но тут его внимание привлекли человеческие голоса, раздававшиеся неподалеку. Голоса звучали на повышенных тонах, причем как мужской, так и женский.
Темняк, прикрываясь “букетом”, устремился на эти звуки и, пробив подряд три стены, казавшиеся текучим розовым туманом, вломился в комнатку, которая могла оказаться чем угодно, хоть женским дортуаром, хоть нужником (впрочем, сейчас ему было не до приличий). В комнатке находились двое – Зурка и карлик-олигофрен. Чисто условная одежда, служившая униформой для слуг, позволяла заподозрить интим в любой встрече особ разного пола, но здесь ласками и не пахло. Здесь шло выяснение отношений, причём каждая из сторон в выражениях не стеснялась.
– Посмей ему только улыбнуться! – орал карлик, ещё не разглядевший выступившую из тумана фигуру незваного гостя. – Вот этими руками растерзаю.
– Если захочу, сто раз улыбнусь! И не тебе, выродок, меня… – последнее слово застряло в горле Зурки, внезапно узревшей Темняка.
– Простите, если помешал вашей милой беседе, – сказал он, держа “букет” над головой, словно зонтик (тот почему-то рвался сейчас вверх). – В среде самых разных народов существует поговорка: помянешь беса, и он сразу явится. Стало быть, я из породы тех самых бесов. Не надо меня поминать всуе, а тем более недобрым словом.
Ошеломленная Зурка продолжала хлопать глазами, зато коротышка взорвался, словно горшок с перебродившим киселем.
– Ты зачем сюда пожаловал? На свидание? – возопил он, переводя взгляд с Темняка на Зурку и обратно. – Уже снюхались?
– Уймись, – Темняк похлопал ревнивого карлика “букетом” по лысой голове, отчего тот лязгнул зубами. – Не люблю, когда на меня повышают голос. А расправа, учти, у меня короткая. Растерзать руками не обещаю, но уж щелчком точно зашибу.
Карлик, внешне очень напоминавший злодея Черномора, но только безбородого, оказался не робкого десятка. Кое-что, конечно, значило и присутствие Зурки. Короче, от слов он перешел к делу, и если бы не “букет”, которым Темняк орудовал как шпагой, схватка вполне могла окончится в его пользу. Силы и свирепости этому недомерку было не занимать. Истинно говорится: если бог что-то одно отнимет, то другим наградит.
Когда отчаянные наскоки противника и жалобные вопли Зурки наскучили Темняку, он перевел поединок в эндшпиль. Для этого сначала пришлось схватиться с карликом врукопашную, а затем, пользуясь “букетом”, словно волшебной отмычкой, переместился вместе с ним в соседнее помещение.
Вполне возможно, что схватка продолжалась бы и здесь, но горячий пар, хлеставший со всех сторон сразу, заставил Темняка поспешно вернуться обратно.
– Горячевато там у вас, – пожаловался он. – Не прачечная случайно?
– Нет. Там хозяйская еда распаривается, – пояснила Зурка, сразу прекратившая визг.
– А твоему приятелю это не повредит?
– Если бы! Этот стервец даже мертвым из петли вывернется. Тем более что он знает здесь все ходы и выходы.
Как бы в подтверждение этих слов где-то совсем за другой стеной раздалась брань карлика, правда, весьма невнятная.
– Язык он себе всё же ошпарил, – сказала Зурка.
– Скорее всего, прикусил, – возразил Темняк, поглядывая на “букет”.
– А ты шустрый! Быстро здесь обжился.
– У меня такое правило – на новом месте первым делом бью морду хозяину, а потом насилую хозяйку, – пошутил Темняк, вкладывая в слово “хозяин” совсем другой смысл, чем это принято было в Остроге.
– Ну и как? – с ехидной улыбочкой поинтересовалась Зурка. – Изнасиловал?
– Пытался. Да не удалось, – развел руками Темняк. – Насиловать брадобреек – себе дороже.
– Да я не про себя спрашиваю, а про настоящую хозяйку. С которой ты спал этой ночью.
У Темняка сразу отвисла челюсть, – а Зурка со смехом поведала ему, что здешний Хозяин – на самом деле Хозяйка. Именно женские особи являются наиболее влиятельной и деятельной частью этой расы. В отличие от немногочисленных самцов, инертных и изнеженных, они обладали и хваткой, и предприимчивостью, и темпераментом.
Плачевное положение, в котором оказалась Стервоза (так слуги называли между собой Хозяйку), скорее всего, тоже стало результатом разборки из-за какого-то особо привлекательного самца.
– Мы-то, – Зурка с улыбочкой похлопала себя по ляжке, – почти всегда можем, но не всегда хочем. Ты понимаешь, о чем я говорю. А они совсем другой породы – хотят и могут только один раз в тридцать-сорок дней. Но уж тогда им просто удержу нет. Всякий стыд теряют. И если случается, что две охочие самки позарятся на одного и того же самца – жуткое дело. До смертоубийства доходит.
– Не зря, значит, говорят, что страсти правят миром, – многозначительно заметил Темняк. – Причем везде и всюду.
– А ты как думал! Возьми, к примеру, этого вшиваря, – она кивнула головой в ту сторону, откуда продолжали доноситься проклятия. – Противный, как кусок дерьма, а туда же… Прохода мне не дает.
– Ничего, я с ним как-нибудь разберусь, – пообещал Темняк.
– Я сама с ним разберусь. И с тобой заодно. Нечего на меня пялиться! Ступай к своей Стервозе. Она тебя приласкает.
Это уже напоминало вспышку ревности, что было хорошим знаком. Женская злость – залог любви. Хуже всего, если женщина к тебе равнодушна.
Впрочем, Темняк не имел на Зурку никаких матри-монтильных видов. Если сбежать на волю прямо из покоев Стервозы нельзя, значит, надо искать другую дорожку. А для этого пригодится любая помощь. И Стервозы, и Зурки, и даже злобного карлика, звавшегося, кстати говоря, Цвирой. Заводить в этих условиях шашни – то же самое, что вешать на себя лишние цепи.
– Я, собственно говоря, вот по какому поводу, – чувство голода, слегка притупившееся во время схватки, взыграло с новой силой. – Мне есть хочется. А то, что после Хозяйки осталось, просто в глотку не лезет.
– Ничего удивительного, – согласилась Зурка. – К их жратве ещё привыкнуть нужно. Такие привереды! Они любой продукт, прежде чем съесть, сначала пропарят, перетрут, пропустят через целую дюжину цедилок, а потом ещё дожидаются, пока эта бурда перебродит и дозреет. И всё потому, что собственного желудка нет. Подожди, я тебя сейчас очистками угощу. От вчерашнего ужина остались. Забыла их в мусоропровод сбросить.
“Очистки” на поверку оказались чем-то вроде фруктового салата, не слишком питательного, но способного заморить червячка.
– Благодарствую, – сказал Темняк, уплетая это угощение за обе щеки. – А сама почему не ешь?
– Опасаюсь. Я ведь к хозяйской пище привыкла. Как бы заворот кишок не заработать. Да и брезгую что-то… Это зверек? – Она подняла за хвостик огрызок груши.
– Нет, это фрукт. Такая же часть дерева, как листья или корни. Впрочем, ты, наверное, и дерева-то никогда не видела.
– А вот и видела! Правда, только одним глазком, когда меня Стервоза на крышу Острога брала.
– Большие там деревья?
– Приличные.
– И что же на них растет?
– На них Хозяева растут.
Темняк про себя подивился этим словам, но переспрашивать не стал, решив, что Зурка просто оговорилась. Сейчас его занимало совсем другое – как бы, не уронив достоинства, выпросить ещё одну порцию “очисток”.
Общение с Зуркой, не только насытившее, но и развеявшее Темняка, к сожалению, продлилось недолго. Ссылаясь на страх перед Хозяйкой, девушка постаралась побыстрее выпроводить его и даже поцелуем на прощание не одарила – на верхотуре вольность нравов не поощрялась.
Вернувшись с помощью “букета” в спальню, Темняк, как мог, устранил следы своего недавнего буйства и даже собрался было почистить кормушку, но она уже сияла изнутри, словно стерилизатор для хирургических инструментов.
Больше заняться было абсолютно нечем, и вскоре выяснилось, что вынужденное безделье утомительней любой работы. Столб призрачного света продолжал мерцать в углу, но различить в нем что-либо было невозможно.
День между тем клонился к вечеру, и Темняк, плохо спавший прошлой ночью, начал клевать носом. Разбудил его карлик Цвира, выглядевший наподобие бультерьера, которому мешает вцепиться в горло врага только короткий поводок.
– Иди, тебя зовут, – прорычал он, буквально испепеляя Темняка взглядом.
– Куда? – преспокойно поинтересовался тот.
– Куда надо, туда и зовут!
– А если подробнее? – Темняк даже не сдвинулся с места.
– Гости у Хозяйки, – вынужден был объясниться Цвира. – Гулянка какая-то.
– А пожрать там можно будет?
– Смотри, как бы тебя самого там не сожрали!
– Пока мы с тобой не объяснимся, я никуда не пойду. Какие ко мне претензии? Драку ты начал первым, согласись. И зря. К Зурке я не питаю никаких чувств, можешь успокоиться. Попал я к ней совершенно случайно, разыскивая еду. Если всё дело только в Зурке, то обещаю, что даже пальцем к ней не притронусь. А я не из тех, кто бросает слова на ветер.
– Если бы я не знал эту потаскушку, то, возможно, и поверил бы тебе. Она любого мужика в два счета окрутит. Так и норовит на сторону гульнуть.
– Такое от безделья случается. Но если я тебе мешаю, есть верный способ избавиться от меня. Помоги мне сбежать отсюда.
– Ты хочешь вернуться вниз, на улицы? – Похоже, что это предложение сразу заинтересовало Цвиру.
– Нет, я вообще хочу покинуть Острог.
Видя, что эти слова ошарашили карлика, для которого мир вне Острога был чем-то вроде преисподней, Темняк добавил:
– Я не требую немедленного ответа. Сначала подумай, а потом скажешь… Куда идти-то?
– Иди за мной.
Цвира вел его долгим и запутанным путем, на котором невидимые преграды встречались даже чаще, чем решетки в тюрьме строгого режима, но все они, повинуясь чьей-то воле, беспрепятственно пропускали людей всё дальше и дальше.
– Хозяйка послала тебя за мной. А как ты понимаешь её распоряжения? – поинтересовался Темняк.
– Понимаю – и всё, – отрезал Цвира. – Ты ведь понимаешь, что пришла пора есть или спать. Меня с детства школили… Теперь иди один. Мне дальше нельзя.
Просторный круглый зал, в котором происходил банкет, делился как бы на отдельные секторы – по числу приглашенных гостей. Каждый Хозяин имел подле себя несколько кормушек и свиту, состоящую из людей.
Хозяева пребывали в самых разнообразных позах – кто-то просто лежал мешком, кто-то расплылся блином, а кто-то вытянулся в верёвку и завязался прихотливым узлом. То ли в их среде отсутствовали правила, регламентирующие приличествующие моменту форму тела, то ли атмосфера дружеской вечеринки располагала ко всяким вольностям.
Некоторые Хозяева свернулись в кульки, внутри которых находились их любимчики. Темняк успел заметить дивную красавицу метрового роста, сросшихся спинами детей-близнецов и мальчика, косматого, как медвежонок.
Позади Хозяев толпой держались приближенные – дюжие молодцы мрачного вида и разбитные девахи, так и стрелявшие глазами по сторонам. В общем всё это слегка напоминало загородный светский раут, на который леди явились с левретками на руках, а джентльмены с борзыми на поводках.
Неведомая сила потащила Темняка по залу и швырнула к одной из тварей, немедленно свернувшейся вокруг него клубком, словно огромная пестрая кошка. Вне всякого сомнения, это и была Стервоза, являвшаяся здесь Хозяйкой в прямом и переносном смысле.
Остальные Хозяева немедленно отреагировали на это в общем-то незначительное происшествие, о чём возвестило сияние, возникшее над ними. Бурное проявление чувств длилось довольно долго, и ничего не понимающий Темняк обратился к мохнатому мальчишке, находившемуся неподалеку:
– Эй, парень, объясни мне, что здесь такое происходит?
– А ты разве новенький? – поинтересовался мальчишка.
– Не новее тебя, но тут я в первый раз.
– Просто Хозяева развлекаются. Скоро они начнут жрать, и нас отпустят.
Так оно и случилось. Хозяева дружно забрались в кормушки и стали там энергично ёрзать и бултыхаться, словно свиньи, дорвавшиеся до грязи. Брызги съедобной жижи полетели во все стороны.
Темняк, оказавшийся без присмотра, уже хотел было познакомиться с кем-нибудь из присутствующих, но мальчик предупредил его:
– Стой спокойно и к другим людям даже не приближайся. Здесь это не принято.
– А разговаривать можно?
– Можно. Наши речи интересуют их меньше всего. Но старайся говорить вполголоса.
Однако звук цимбал, разнёсшийся по залу, помешал разговорам. В следующее мгновение грянул хор Верёвок, не сказать, чтобы особо мелодичный, но хватающий за душу. Скорее всего это была запись, поскольку сами певцы и музыканты отсутствовали.
Девицы, уже давно переминавшиеся без дела, пустились в пляску, больше похожую на акробатические упражнения – прыжки, кувырки, сальто, кульбиты. При этом плясуньи не стеснялись в крепких выражениях, толкались, ставили друг другу подножки и даже пытались сорвать с товарок одежки, и без того весьма легкие.
Длилось это разнузданное представление до тех пор, пока Хозяева не поменяли кормушки. Музыка смолкла. Раскрасневшиеся девицы вернулись в свои секторы и набросились на еду, оставшуюся в покинутых кормушках. Темняка от отвращения даже передернуло.
Теперь вперед выступили мужчины – по одному от каждого сектора. Началось безжалостное рукопашное побоище, имевшее, впрочем, одно обязательное правило – лежачих не били, а те, в свою очередь, старались отползти в сторонку, дабы не путаться у бойцов в ногах.
Вскоре в центре зала осталось только двое соперников. Один был массивный, как скала, заплывший жиром и заросший жесткой кабаньей шерстью. Другой, жилистый и мосластый, уступал противнику весом, но ростом даже превосходил.
Темняк, разбиравшийся в единоборствах ничуть не хуже, чем в женщинах, боевых животных и застольях, сразу сделал ставку на сухопарого. Зрители человеческой породы сохраняли гробовое молчание, а над кормушками просто Северное сияние стояло – чувства Хозяев пёрли наружу.
Всё случилось так, как и предполагал Темняк. Сухопарый позволил толстяку вдоволь помахать руками и подрыгать ногами, а затем, заманив в лужу разлитой на полу жратвы, подсечкой опрокинул на спину.
Толстяк ещё попытался рыпаться, но, получив ногой в пузо, окончательно капитулировал и пополз прочь, сопровождаемый ехидными репликами людей и световыми эффектами Хозяев.
Победитель остался на месте, видимо, дожидаясь очередного соперника. При этом он как бы невзначай пощипывал себя за ухо. Правой рукой за левое ухо! Причем с вполне определенной периодичностью. Благодаря последней встрече со Свистом Темняк прекрасно понимал, что означает собой этот не вполне обычный жест.
В других секторах ещё только подыскивали лучших бойцов, а он уже выскочил на середину зала, не спросясь ни у Стервозы, ни у людишек, околачивавшихся вокруг. Сухопарый, окинув его оценивающим взглядом, хмуро поинтересовался:
– Уши жмут? Или зубы лишние?
– Молчи и слушай, – Темняк, сжав кулак условленным образом, почесал нос. – Я от Свиста Свечи. Нуждаюсь в помощи.
– Больше ни звука. К тебе подойдут попозже, – без тени удивления ответил сухопарый. – Драться будешь?
– Буду.
– Всерьёз?
– Понарошку я только с девками перепихиваюсь.
– Тогда не взыщи!
Сухопарый размахнулся со всего плеча, как это было принято в Остроге, но, получив встречный удар под мышку, тут же уронил руку. Впрочем, это ничуть не охладило его боевой пыл, и они схватились в обнимку. Уж тут-то Темняку пришлось по-настоящему туго. Соперник был крепким, как дуб, а обильный пот не позволял провести надёжный захват.
Они несколько раз падали и, согласно местным правилам, вновь вставали. Сухопарый уже опять вовсю махал руками и даже успел подбить Темняку глаз. Дело могло окончиться плохо, и пришлось пойти на крайние меры. Темняк хорошо помнил борцовскую поговорку, гласившую: “Борьба без партнёра, как любовь без случки”. Поэтому во время очередного совместного падения он поймал соперника на удушающий приём, в лексиконе дзюдоистов называвшийся “хидари-асхи”, а попросту говоря, извернувшись особым образом, защемил его шею между своими предплечьями и голенью.
Сухопарый, даже лишенный воздуха, возил его по полу минуты три, но потом как-то сразу обмяк, посинел и затих. И хотя от правильно проведенного удушающего приема ещё никто не умирал, здесь, похоже, требовались экстренные реанимационные процедуры. Нашатыря под рукой, конечно же, не было, и Темняк, недолго думая, опрокинул на сухопарого ближайший котел со жратвой.
После сеанса искусственного дыхания и пары звонких пощёчин побеждённого удалось-таки поставить на ноги. Публика быстренько слизала пролитую на пол бурду – ну совсем как коты сметану. Темняк, отдуваясь, вернулся на свое место.
Пирушка между тем продолжалась. Опять забряцали цимбалы, и лужёные глотки затянули душераздирающий варварский напев. Девицы вновь дали волю своим страстям, но это был уже не танец, а какая-то вакханалия. Некоторые плясуньи, ничего не стесняясь, даже запрыгивали в кормушки к Хозяевам, которых это, похоже, весьма веселило.
Темняк уже давно подметил, что женщины, по природе своей более склонные к поддержанию внешних приличий, избавившись вдруг от оков общественной морали, способны выделывать такие фортели, до которых не додумается даже самый отмороженный шалопут мужского пола.
Хозяйская жратва явно содержала какое-то возбуждающее вещество, потому что все отведавшие её как бы тронулись умом.
Мохнатый мальчик, имея самые дурные намерения, подбирался к девочке-дюймовочке. Сиамские близнецы ползали по полу, причём каждый тянул в свою сторону. В толпе слуг происходили мимолетные акты так называемой “заячьей любви” – на открытую демонстрацию похоти никто из людей не решался, опасаясь неминуемой расправы.