Страница:
– Похоже, что это птицы, – внятно произнес Темняк. – Вот уж кого не ожидал здесь увидеть!
Пёстрые крылатые твари носились уже повсюду, раз за разом предпринимая отчаянные попытки покинуть Бойло, которое, как предполагал Темняк, было прикрыто сверху невидимой крышей, проницаемой только для света и Смотрителей.
“Желтые” боешники растерялись, что было в общем-то вполне простительно для людей, до этого не видевших даже неба, а тем более птиц. Вместо того, чтобы сбиться в плотную толпу (а кто сказал, что три человека это ещё не толпа?) или спрятаться в ближайший норе, они принялись энергично размахивать всем, что имелось у них в руках: щитами, спиралями, “хозяйскими костылями” – то есть вели себя прямо противоположно здравому смыслу.
Одна из птиц, едва не свернувшая себе шею при очередной атаке на прозрачную крышу, приземлилась как раз между Бадюгом и Свистом. Только сейчас стало возможным по достоинству оценить и размах её крыльев, и могучую грудь, и громадные когти, и тяжелый, зловеще изогнутый клюв. Такая птичка, наверное, запросто могла бы охотиться на буйволов и бегемотов.
Воздушный переполох тем временем продолжался. Пух реял повсюду, словно снежинки во время метели, а перья падали вниз, как стрелы. На Бойле заметно потемнело, будто бы крылатые гости замутили воздух.
Убедившись, что путь к желанной свободе закрыт, птицы решили хотя бы перекусить с горя и всем скопом набросились на “желтых” боешников, делавших все возможное, чтобы привлечь к себе чужое внимание.
Какое-то время в мелькании огромных крыльев ничего нельзя было различить, и только отчаянные человеческие крики свидетельствовали о том, что дела у “желтых” обстоят из рук вон плохо. И не удивительно – ведь они собирались сразиться с врагами, о которых знали чуть ли не всю подноготную, а вместо этого нарвались на многочисленных и хорошо вооружённых летающих убийц.
Один из ветеранов, чудом отбившийся от окончательно обнаглевших птиц, попытался было юркнуть в спасительную нору (догадался, наконец). Но не тут то было! Пока одна тварь, раскинув крылья, преграждала человеку дорогу, вторая упала ему на спину и, вцепившись когтями в загривок, несколькими ударами клюва раскроила череп.
Вскоре ожесточенная схватка прекратилась, и птицы занялись кровавой трапезой, всё время вступая между собой в шумные ссоры. Конечно, клювы – это вам не челюсти, но победители расправлялись с мертвыми телами ещё быстрее, чем это делали бы гиены, заметившие приближающийся львиный прайд.
– Дело худо, – сказал Темняк, справедливо полагавший, что птицам сейчас не до подслушивания чужих разговоров. – Это те самые гигантские гарпии, которые гнездятся в Ледяных горах. А охотятся они чаше всего на обезьян, живущих в горных долинах.
– Нашел время вспоминать про каких-то обезьян! – в сердцах вымолвил Свист.
– Обезьяны очень похожи на людей, только мозгов имеют самую чуточку, – пояснил Темняк. – Они хоть и звери, но двуногие.
– Хочешь сказать, что мы для этих тварей – привычная добыча?
– Так оно и есть. Обычно гарпии падают на жертву с большой высоты, ломают ей хребет, а уж потом разбивают клювом череп. Что-то похожее мы видели совсем недавно. Но здесь таким крупным птицам не разгуляться. Им простор нужен.
– Тем не менее с тремя опытными боешниками они расправились в мгновение ока.
– Просто гарпии застали их врасплох. А с нами такой номер не пройдет… Тюха, посчитай, сколько здесь этих людоедов.
– Легко сказать, да трудно сделать, – буркнул Тюха, до сих пор не простивший командиру позорный случай с “хозяйским дерьмом”. – Они ведь на месте не сидят… Одна, две, три, четыре… Тьфу, начинай все сначала! Ну а если прикинуть на глазок, то штук восемь-десять наберётся. Было больше, но двух подранков свои же товарки добили и сожрали.
– Восемь-десять, – задумчиво повторил Темняк. – То есть по паре на человека. Расклад вполне приемлемый.
– Чем же ты предлагаешь с ними сражаться? – поинтересовался Свист. – Стрелами?
– Вообще-то мне приходилось сбивать летящих птиц, но тогда у меня был лук не чета этому и стрелы с нефритовыми наконечниками. Если я даже и задену гарпию, яд “вечной росы” останется на оперении и не попадет в кровь. Перья – тот же панцирь.
– Как нам тогда быть? Каждая схватка обязательно должна выявить победителей. Сейчас у нас только два пути – или птицам в клюв, или в объятия Смотрителя.
– Идей у меня предостаточно. Одна краше другой. Можно укрыться под сетью, сплетённой из “хозяйских жил”. Можно при помощи “хозяйской кочерги” устроить большой пожар. Подпалить, так сказать, пташкам крылышки. А можно подбросить им на обед тело Бадюга, нашпигованное ядом.
– Почему мое, а не твое? – немедленно отреагировал Бадюг.
– Ну ты и сравнил! Кто из нас двоих аппетитней? Уж если действовать, так наверняка… Но всё это требует много времени. А в случае с Бадюгом – ещё и изрядных хлопот.
– Не дамся я, даже не надейтесь! – решительно заявил Бадюг.
– Тем более… Придётся вернуться к давно позабытым методам охоты, посредством которой мои далекие предки добывали крупную и опасную дичь.
– Эти твари и вам когда-то досаждали?
– Нет. К счастью, наши птицы никогда не доставляли людям особых хлопот. Если только нагадят сверху или украдут какую-нибудь блестящую безделушку. Зато на земле хватало свирепых хищников, желавших отведать человечинки. Вкусное, говорят, у нас мясо, а особенно потроха… Кончилось это тем, что люди съели их самих. Только косточки остались. А погубило этих свирепых чудовищ то обстоятельство, что они нападали совершенно безоглядно, наскоком. В точности, как и наши милые пташки… Кому-нибудь попадались сегодня на глаза “хозяйские костыли”? – этот вопрос относился сразу ко всем боешникам
– Вон в сторонке лежат, – ответил Свист. – Сразу пять штук. Самочинно готовил. В любом бою не подведут.
– В любом, но не против птиц… Сейчас нужны другие “костыли”, которые удлиняются, когда их ставишь торчком.
– На такие никто никогда и не зарился. Кому придёт в голову блажь тыкать “костылем” в небо. Мы ведь врагов оттуда не ждали.
– Не ждали, а они, как назло, явились. Сделаем так. Потихоньку вылезайте из своих укрытий и ищите те “костыли”, о которых я только что говорил. И ползком, ползком! Будем надеяться, что гарпии ещё не скоро заинтересуются нами. Зрение у них отменное, зато слух слабый, а нюха вообще никакого нет. В высоком небе и холодных горах нюх и слух без надобности… Но если какая-нибудь пичуга всё же начнёт наглеть, громко зачирикает или, хуже того, пристально уставится на вас, немедленно бросайтесь в нору. Если вопросов нет, приступайте.
– Вопросы есть, как же без вопросов, – откликнулся Тюха. – Допустим, найду я подходящий “костыль”, а что с ним дальше делать?
– Затачивай один его конец о подходящий камень или даже о стену и бросай мне. Всё остальное увидишь сам. И учтите, этих штуковин нам понадобится немало. Десятка полтора, а то и два.
– Тут хотя бы парочку найти, – вздохнул Свист, не очень-то уверенный в успехе командирского замысла.
– Про такие дела нужно заранее думать, – буркнул Бадюг. – А то по нужде садимся, когда уже штаны поздно снимать…
Всем известно (патологические везунчики не в счёт), что нет более неблагодарного занятия, чем разыскивать какую-то срочно понадобившуюся тебе вещь, будь то очки, запонки, курительная трубка, записная книжка, иголка с ниткой, ключи от автомобиля, заначка или презерватив. В действие здесь неминуемо вступает печально знаменитый закон подлости, справедливый для всех уголков вселенной, но особенно актуальный в тех местах и в такие моменты, когда человеческое благополучие и даже сама жизнь зависит именно от этих мелочей…
Короче говоря, когда Бадюг (не кто-нибудь иной, а именно он – герой вчерашней схватки) отыскал-таки первый подходящий “костыль” и, даже не затачивая, перебросил его Темняку – кувыркаясь в полете, он раз пять менял свою длину – птицы, расположившиеся поблизости, уже весьма заинтересовались подозрительной сценой.
– Одного мало! Ещё ищите, ещё, – подгонял своих товарищей Темняк. – Ищите усердней, чем блоху в причинном месте своей невесты.
Тем временем птицы, словно бы понявшие, какая каверза для них готовится, стали проявлять угрожающую активность. Самая шустрая, а может быть, просто самая голодная из них, пронзительно чирикнув, перешла в решительное наступление – пока что пешее – надеясь, как говорится, поживиться на хапок.
Однако, получив от Темняка куском окаменевшей дряни по голове, птица немедленно взлетела и, подняв крыльями нешуточный ветер, стала выбирать удобный момент для атаки. Видя, какой тухлый оборот принимает дело, Темняк встал во весь рост, до времени держа укоротившийся “костыль” параллельно земле. За неимением подходящего точильного камня – до ближайшей стены было шагов двадцать и всё по открытому пространству – он просто расплющил его конец. Особой беды в этом не было – рогатины, с которыми мужики когда-то ходили на медведей, тоже, говорят, не отличались особой остротой. Для такого оружия главное не острота, а основательность.
– Зачем ты так рано встал! – Тюха издали упрекнул своего командира. – Подождал бы ещё чуток.
– В самый раз, – сдержанно ответил Темняк, не спуская глаз с гарпии, похоже, уже созревшей для боевого захода. – Птичке ведь тоже приготовиться надо. Уяснить, так сказать, ситуацию. А вы ищите, ищите…
Откинув назад крылья, птица ринулась на Темняка, нарочно повернувшегося к ней спиной. Засвистел вспарываемый воздух, боешники дружно ахнули, но в самый последний момент Темняк резко присел на колено, выставив навстречу птице “костыль”, из короткой палочки мгновенно превратившийся в трёхметровую пику.
Момент этот, судя по короткому чирикающему вскрику, гарпия угадала, но уклониться не успела – что позволено юркому стрижу, не позволено летающему волку. Со всего размаха птица нанизалась грудью на “костыль”, словно бы собираясь приготовить из самой себя жаркое на вертеле.
Но даже оказавшись в столь скверном положении, гарпия все ещё пыталась достать человека когтями, каждый из которых был пострашнее кабаньего клыка. Темняку пришлось поднатужиться и отшвырнуть от себя “костыль” вместе с шумно агонизирующей птицей.
– Одной меньше, – сказал он, еле переводя дух.
Как это часто бывает, искомое, прежде не дававшееся в руки, обнаружилось в самый последний момент, и на помощь командиру уже спешили остальные боешники, вооруженные двумя, а то и тремя “костылями”. Точили их в спешке, потому что большая часть птиц, встревоженных предсмертными криками товарки, уже взмыла в воздух.
По команде Темняка люди сбились в одну плотную кучу, готовую в любую секунду ощетиниться оружием, уже доказавшим свою эффективность.
– Не понимаю, зачем тебе нужны именно “костыли”, – вымолвил Свист, сердце которого сейчас с трудом помещалось в груди, – хватило бы и обыкновенной палки. Только длинной.
– Как бы не так! – возразил Темняк. – Они же не дуры, чтобы бросаться на опасный предмет. Длинная палка их сразу отпугнет. Вот и приходится до поры до времени таиться. Тут важно угадать момент, когда тебе ещё можно уцелеть, а птице уже пора погибать… Приготовьтесь ребята, сейчас нам придётся туго.
Птицы, сначала затеявшие вокруг боешников стремительный хоровод, теперь все разом, словно по команде, бросились на них.
– Внимание, – сказал Тюха. – Раз, два, три… Пора!
Одна стая, находившаяся на земле, нацелила разящие острия на другую стаю, нападавшую с воздуха. Три птицы, напоровшись на “костыли”, обрекли себя на мучительную смерть, одна сломала крыло, успев перед этим хорошенько задеть Тюху когтем, а остальные обратились в бегство (хотя этот термин и не очень-то подходит для летающих созданий) – видно, поняли своими куриными мозгами, что, окромя неприятностей, ловить здесь больше нечего.
Уцелевшие гарпии, словно сбесившись, метались по узкому и низкому загону, постоянно сталкиваясь между собой и роняя перья. Темняк уже стал подумывать, как бы получше организовать охоту на них, но тут вновь раздался знакомый хлопок, хотя уже не в сторонке, а над головой.
Прозрачная крыша на какое-то время исчезла, и птицы получили возможность вырваться на свободу. Это им только и надо было! Недолго думая, вся стая устремилась круто вверх и скоро пропала из поля зрения.
– Ну разве это справедливо! – возмутился Свист. – Побеждённых отпустили, а победителей оставили.
– Значит, побеждённые уже не нужны, – морщась от боли, пробормотал Тюха. – А победителям предстоят новые испытания.
Пока Бадюг добивал раненую гарпию, целясь спиралью в её не защищенную перьями шею, а Свист и Темняк занимались раной Тюхи, не такой уж и страшной, как это показалось вначале, по стене сверху вниз прошуршал Смотритель, словно паучок, визит которого предвещает какую-то новость.
Да только никто этому гостю не обрадовался.
– Явился, живодер! – пробурчал Бадюг, сам весь обагренный чужою кровью, пусть и птичьей.
Не обращая никакого внимания ни на победителей, ни на обглоданные кости, оставшиеся от несчастных ветеранов, Смотритель занялся птицами, ещё подававшими слабые признаки жизни.
Немного поиграв с одной из них, ну совсем как кот с мышкой, он собрал остальных в кучу и замер, будто бы в раздумье.
Оставив Тюху на попечение Свиста, Темняк неспешным шагом направился к Смотрителю.
– Эй, что ты задумал? – крикнул ему вслед Тюха. – Брось эти штучки!
– Хочу на него поближе посмотреть, да и себя заодно показать, – сказал Темняк, остановившись прямо напротив полупрозрачной громады. – Ведь если Хозяева наблюдают сейчас за Бойлом, они видят всё его глазами.
– С чего ты взял! Хозяева и без Смотрителя видят всё, что им надо. И в темноте, и на свету. И на улицах, и в норах. Так что зря стараешься.
– Ну а вдруг… Хотя, похоже, он увлекся птицами. Изучает, наверное.
– Может, и изучает, а может, удивляется, как это мы сумели одолеть таких чудищ.
– Да ладно вам! – вмешался в разговор Бадюг, у которого случались иногда приступы юмора, правда, весьма своеобразного. – Он просто прикидывает, как бы это сварить из птиц похлебку для Хозяев.
Однако до похлебки дело не дошло. И даже жаркое, на которое втайне рассчитывал Темняк, не состоялось. Смотритель всей своей массой прилег на ещё трепыхающихся гарпий, и от них не осталось ни пуха, ни пера, ни когтей, ни клювов. А уж окорочков и грудок – тем более.
Ну да ладно, недаром ведь поговаривают, что мясо хищных птиц несъедобно.
После того как Смотритель, завершивший процедуру кремации, убрался восвояси, всё вдруг пошло вразрез с заведенными правилами. Не дожидаясь, пока стая переберется на новый участок, разделительные стены встали на свои места, чего раньше никогда не случалось.
Вот так новость, подумали все. И вслед за этим невольно припомнили общеизвестную истину – хороших новостей на Бойле не бывает.
У боешников сразу испортилось настроение и опустились руки. Только Темняк от нечего делать подобрал оброненные гарпиями перья и переделал оснастку своих стрел, заодно обновив яд, покрывавший острия.
Поели без всякого аппетита. Даже непривередливому Бадюгу сегодня кусок в глотку не лез.
Общее мнение сформулировал Свист, как и все Свечи считавший себя чуть ли не выразителем чаяний народных.
– Завтра, а может, и сегодня ночью, нам следует ждать чего-то из ряда вон выходящего. На нас уже всё перепробовали – и новичков, и ветеранов, и две стаи сразу, и хищных птиц. Грядёт нечто особенное.
– Очень уж мы загордились первыми победами, – с мрачным видом изрёк Бадюг. – Вот и пришла пора расплачиваться.
– Эх, были бы сегодняшние птички чуть более покладистыми! – мечтательно произнес Тюха. – Вцепился бы в одну из них и улетел, куда-нибудь подальше от этого проклятого места.
– Мало ты, значит, от птичек пострадал, если такие разговоры заводишь, – сказал Темняк, по-прежнему не терявший присутствия духа или просто прикидывающийся бодрячком. – А вот носы вешать не стоит. Не вижу ничего плохого в том, что мы остались на прежнем месте. Это даже и к лучшему. Оружия под рукой хватает, да и все здешние особенности нами изучены.
– Ночью навалят мусора, и всё опять изменится, – высказался Тюха.
– Не страшно. Надо будет только заранее откопать все выходы из нор. Если с нами поступают бессовестно, то и мы ответим тем же. Будем воевать по собственным правилам. Если ладятся дела – значит, бьемся открыто, на улице. А прижмут нас, будем держать оборону в норах. Пусть только сунутся туда. Оборона – она всегда выгодней нападения. Кроме того, не забывайте, что на самый крайний случай у нас имеется “хозяйская кочерга”. При желании с её помощью можно взорвать любое чудище. Даже самое грозное…
– Есть ещё и мой “кишкоправ”, – добавил Тюха. – Уж лучше самому воспользоваться им, чем стать добычей отвратительных зверюг. Я не хочу повторить судьбу боешников, которых сегодня склевали птицы.
– Давайте не будем о грустном. – Темняк хлопком в ладоши попросил всеобщего внимания. – Лучше я расскажу вам забавную историю.
– Снова про Мулю, умевшего одурачивать людей и показывать фокусы? – осведомился Свист.
– Нет, про летающего змея, жившего в одной сказочной стране. Что такое змей, вы себе примерно представляете. Это ползучая тварь без лап, похожая на толстую извивающуюся верёвку. Приставьте ей птичьи крылья, и перед вашим мысленным взором явится этот самый змей, которого, кстати говоря, звали Горынычем. Наверное, потому, что большую часть своего времени он проводил в горах. Учтите, вдобавок ко всему крылатый змей умел разговаривать. Питался Горыныч в основном крупными травоядными тварями, но при удобном случае не отказывался и от людей, которые были для него чем-то вроде редкого лакомства. Ну, конечно, не все люди подряд, а хорошо упитанные, вроде нашего Бадюга.
– Я от такой жизни уже на щепку стал похож, а ты всё Бадюг да Бадюг, – огрызнулся большой специалист по плетению верёвок.
– Но был на Горыныча сверху наложен один обет, – продолжал Темняк. – Или, если хотите, обязательство. Дескать, людей ты себе кушай на здоровье, но и справедливость блюди. Если сожрал кого, то некоторое время исполняй его обязанности, пока другой мастер по этой части не объявится. Проглотил, допустим, сапожника – и сиди теперь на его месте – тачай обувь для всей округи. Лишил жизни рыбака – иди на речку и хоть крылья свои в воду засовывай, но чтоб к вечеру с уловом домой явился. Однажды Горыныч по недомыслию слопал девку. Молодую, дебелую, сладкую. Поимел, так сказать, удовольствие. А девка-то эта на поверку оказалась блудницей. И пришлось бедному Горынычу исполнять все её постыдные обязанности, пока по соседству другая потаскушка не подросла.
– А как, прости за любопытство, мужики этого змея использовали, если у него даже ног не имелось? – поинтересовался Тюха, слушавший Темняка внимательней всех. – Промежь крыльев, что ли?
– Уж если он на какой-то срок сапожником становился, то блудное дело тем более мог справлять, – пояснил Темняк. – Наверное, облик соответствующий принимал или как-то иначе кавалеров подманивал. Ведь на змея, даже крылатого, не всякий мужик польстится… Впрочем, это всего лишь сказка и искать в ней правдоподобия не следует… Понятное дело, постоянные перемены рода занятий Горынычу со временем изрядно надоели. Дай, думает, сожру какого-нибудь царя – а царь, для вашего сведения, это самый главный человек над целой страной – и получу тем самым Двойную выгоду. Буду страной править, что уже само по себе прибыльно и приятно, а заодно переем всех бездельников, которые вокруг царского трона увиваются. Ведь за них какой ответ? Да никакого! Тот сидел сложа руки и тешил себя всякими приятностями – и тебе то же самое предстоит. Занятие необременительное. Сказано – сделано. Подстерег он царя, когда тот в нужник направлялся, и слопал в один присест. Человек до нужника всегда вкуснее, чем после. Он тогда вроде как лепешка с начинкой. В тот же день Горыныч вселился в царские палаты. Хоть и не по праву, но по обязанности.
– Куда он вселился? – переспросил Тюха.
– В нору, где царям положено жить. В очень даже роскошную и светлую нору. Так и начал править. Работенка не пыльная. С утра столько-то человек казнишь, к вечеру примерно столько же помилуешь, а в промежутке – пей, гуляй и веселись. Иногда ещё какой-нибудь указ подмахнуть надо, так это он шутя делал. Куснёт кого-то из придворных, а потом свое окровавленное жало к указу прикладывает – и готово! Если со стороны посмотреть, всё у змея сладилось, как ему и мечталось. Только человечинки всё равно хочется. Зыркнет, бывало, по сторонам – аж невмоготу становится. Народ-то всё вокруг лощеный, кормленый, телеса так и трясутся. Одна лишь незадача – как среди них бездельников выявить. Сначала он на собственных жён глаз положил. Очень уж они смачно выглядели. Да вовремя опомнился. Если жену сожрать, то потом придётся ейные обязанности исполнять. Хотя бы основные. То есть самого себя услаждать в самой изощренной форме. А это будет похлеще, чем блудницу подменять. Кроме того, срам несмываемый на всё семейство. Он ведь не каракатица позорная, которая сама себя трахает, а почтенный змей. Пришлось, значит, про жен забыть. Беда невелика – иной публики вокруг предостаточно. Стал Горыныч к министрам присматриваться. Но тех лучше вообще не трогать – воруют денно и нощно. Туда же и воинские командиры. Мало что воруют, так ещё взяли моду солдат по мордасам бить. Кроме того, война намечается… Придворные ниже рангом в интригах погрязли. Стража ежедневно марширует, а хмельное употребляет так, что ни один змеиный организм с этим ядом не справится. О прислуге речи быть не может, поскольку доля у тех и без того незавидная. Тупик, значит! Ходит Горыныч, пригорюнившись, по царским палатам и во все углы заглядывает. Жертву себе присматривает. Глядь, однажды – сидит в маленькой каморке старик почтенного вида и молчит, в стену уставившись. Ничего себе старик, пухленький. Стал Горыныч справки наводить, что и как. Кто это, дескать, здесь дурью изо дня в день мается? Отвечают верные слуги, что это мудрец, ещё при папаше прежнего царя в палаты взятый. С тех пор и думает, а больше никаких дел. Жрёт, конечно, выпивает понемногу и даже иногда девку к себе требует. Это известие Горынычу понравилось. Добыча сама в руки идёт. Медлить с трапезой он не стал. Проглотил старика, вместе с бороденкой и всеми мыслями, которые он успел к тому времени надумать. Но вскоре сделалось Горынычу как-то не по себе. Слабость, головокружение, бессонница, жизнь не мила, аппетит пропал. Сначала даже отравление подозревали. Дескать, несвежий мудрец попался. Лежалый. Но потом разобрались. Оказывается, старик не просто так сидел, а важную думу думал. Даже не государственного, а всемирного значения. И надо же, какая оказия вышла! Теперь, значит, предстоит Горынычу это дело до конца довести. Согласно высшей воле. Жаловаться некому – сам виноват. Хочешь не хочешь, а мозгами пораскинь. Посидел змей в раздумье денька три да и помер от умственного истощения. Вот и выходит, что головой работать потруднее, чем, скажем, руками или тем самым местом, которым блудницы свой хлеб зарабатывают. Вы хоть поняли, куда я клоню?
– Поняли, – ответил Бадюг. – Не позавидуешь тому, кто в блудницу превратился, зато друзьям его весьма повезло.
– Власть чаще всего достается тому, кто собственных мозгов не имеет, – сообщил Свист.
– Не трогай умных людей, а иначе наживёшь крупные неприятности, – высказался Тюха.
Заключительное слово держал опять же Темняк.
– Точнее всего смысл моего рассказа уловил Тюха, – сказал он. – Сила человека в уме, и если правильно им воспользоваться, можно одолеть и любого зверя, и любую птицу, и даже, наверное, ваших Хозяев. Главное – сохранять спокойствие и рассудительность. Самые острые клыки и самые длинные когти ничто по сравнению с этим, – он постучал косточками пальцев по голове сидевшего рядом Бадюга.
– Ты так уверен в этом? – Свист искоса глянул на Темняка.
– Как и в том, что я сейчас разговариваю с тобой.
– Признаюсь, ты мне чем-то напоминаешь Мулю из вчерашнего рассказа. И даже не своими фокусами, а умением забалтывать людей.
– Но я ведь, согласись, прав!
– Завтра мы это узнаем…
Ночь прошла удивительно спокойно, а ранним утречком Темняк послал на разведку Бадюга – раненого Тюху тревожить не хотелось.
Тот вернулся довольно быстро, причем вид имел такой, словно где-то успел хлебнуть лишку. На то, чтобы собраться со словами, ему потребовалось больше времени, чем на весь свой недавний подвиг. Зато уж слова эти были как на подбор.
– Вот и вся недолга. Конец нам. Крышка. Гроб. Пиши пропало.
– Ты не причитай, – прервал его Темняк. – Толком рассказывай.
– Да что рассказывать… За ближайшей к нам стеной, – прежде чем указать нужное направление, он трижды менял его, – свирепствуют какие-то твари. Громадные. Пузатые. С длиннейшей шеей. Со страшной мордой.
Для большей убедительности Бадюг почему-то указал на свою физиономию, изрядно пострадавшую за последние дни.
– Сколько их? – уточнил Темняк.
– Двух видел.
– Хвосты есть?
– Преогромнейшие!
– А лапы какие?
– Преогромнейшие! – повторил Бадюг, но тут же поправился. – Хотя если брать в сравнении с остальным телом, то, конечно, коротенькие.
Пёстрые крылатые твари носились уже повсюду, раз за разом предпринимая отчаянные попытки покинуть Бойло, которое, как предполагал Темняк, было прикрыто сверху невидимой крышей, проницаемой только для света и Смотрителей.
“Желтые” боешники растерялись, что было в общем-то вполне простительно для людей, до этого не видевших даже неба, а тем более птиц. Вместо того, чтобы сбиться в плотную толпу (а кто сказал, что три человека это ещё не толпа?) или спрятаться в ближайший норе, они принялись энергично размахивать всем, что имелось у них в руках: щитами, спиралями, “хозяйскими костылями” – то есть вели себя прямо противоположно здравому смыслу.
Одна из птиц, едва не свернувшая себе шею при очередной атаке на прозрачную крышу, приземлилась как раз между Бадюгом и Свистом. Только сейчас стало возможным по достоинству оценить и размах её крыльев, и могучую грудь, и громадные когти, и тяжелый, зловеще изогнутый клюв. Такая птичка, наверное, запросто могла бы охотиться на буйволов и бегемотов.
Воздушный переполох тем временем продолжался. Пух реял повсюду, словно снежинки во время метели, а перья падали вниз, как стрелы. На Бойле заметно потемнело, будто бы крылатые гости замутили воздух.
Убедившись, что путь к желанной свободе закрыт, птицы решили хотя бы перекусить с горя и всем скопом набросились на “желтых” боешников, делавших все возможное, чтобы привлечь к себе чужое внимание.
Какое-то время в мелькании огромных крыльев ничего нельзя было различить, и только отчаянные человеческие крики свидетельствовали о том, что дела у “желтых” обстоят из рук вон плохо. И не удивительно – ведь они собирались сразиться с врагами, о которых знали чуть ли не всю подноготную, а вместо этого нарвались на многочисленных и хорошо вооружённых летающих убийц.
Один из ветеранов, чудом отбившийся от окончательно обнаглевших птиц, попытался было юркнуть в спасительную нору (догадался, наконец). Но не тут то было! Пока одна тварь, раскинув крылья, преграждала человеку дорогу, вторая упала ему на спину и, вцепившись когтями в загривок, несколькими ударами клюва раскроила череп.
Вскоре ожесточенная схватка прекратилась, и птицы занялись кровавой трапезой, всё время вступая между собой в шумные ссоры. Конечно, клювы – это вам не челюсти, но победители расправлялись с мертвыми телами ещё быстрее, чем это делали бы гиены, заметившие приближающийся львиный прайд.
– Дело худо, – сказал Темняк, справедливо полагавший, что птицам сейчас не до подслушивания чужих разговоров. – Это те самые гигантские гарпии, которые гнездятся в Ледяных горах. А охотятся они чаше всего на обезьян, живущих в горных долинах.
– Нашел время вспоминать про каких-то обезьян! – в сердцах вымолвил Свист.
– Обезьяны очень похожи на людей, только мозгов имеют самую чуточку, – пояснил Темняк. – Они хоть и звери, но двуногие.
– Хочешь сказать, что мы для этих тварей – привычная добыча?
– Так оно и есть. Обычно гарпии падают на жертву с большой высоты, ломают ей хребет, а уж потом разбивают клювом череп. Что-то похожее мы видели совсем недавно. Но здесь таким крупным птицам не разгуляться. Им простор нужен.
– Тем не менее с тремя опытными боешниками они расправились в мгновение ока.
– Просто гарпии застали их врасплох. А с нами такой номер не пройдет… Тюха, посчитай, сколько здесь этих людоедов.
– Легко сказать, да трудно сделать, – буркнул Тюха, до сих пор не простивший командиру позорный случай с “хозяйским дерьмом”. – Они ведь на месте не сидят… Одна, две, три, четыре… Тьфу, начинай все сначала! Ну а если прикинуть на глазок, то штук восемь-десять наберётся. Было больше, но двух подранков свои же товарки добили и сожрали.
– Восемь-десять, – задумчиво повторил Темняк. – То есть по паре на человека. Расклад вполне приемлемый.
– Чем же ты предлагаешь с ними сражаться? – поинтересовался Свист. – Стрелами?
– Вообще-то мне приходилось сбивать летящих птиц, но тогда у меня был лук не чета этому и стрелы с нефритовыми наконечниками. Если я даже и задену гарпию, яд “вечной росы” останется на оперении и не попадет в кровь. Перья – тот же панцирь.
– Как нам тогда быть? Каждая схватка обязательно должна выявить победителей. Сейчас у нас только два пути – или птицам в клюв, или в объятия Смотрителя.
– Идей у меня предостаточно. Одна краше другой. Можно укрыться под сетью, сплетённой из “хозяйских жил”. Можно при помощи “хозяйской кочерги” устроить большой пожар. Подпалить, так сказать, пташкам крылышки. А можно подбросить им на обед тело Бадюга, нашпигованное ядом.
– Почему мое, а не твое? – немедленно отреагировал Бадюг.
– Ну ты и сравнил! Кто из нас двоих аппетитней? Уж если действовать, так наверняка… Но всё это требует много времени. А в случае с Бадюгом – ещё и изрядных хлопот.
– Не дамся я, даже не надейтесь! – решительно заявил Бадюг.
– Тем более… Придётся вернуться к давно позабытым методам охоты, посредством которой мои далекие предки добывали крупную и опасную дичь.
– Эти твари и вам когда-то досаждали?
– Нет. К счастью, наши птицы никогда не доставляли людям особых хлопот. Если только нагадят сверху или украдут какую-нибудь блестящую безделушку. Зато на земле хватало свирепых хищников, желавших отведать человечинки. Вкусное, говорят, у нас мясо, а особенно потроха… Кончилось это тем, что люди съели их самих. Только косточки остались. А погубило этих свирепых чудовищ то обстоятельство, что они нападали совершенно безоглядно, наскоком. В точности, как и наши милые пташки… Кому-нибудь попадались сегодня на глаза “хозяйские костыли”? – этот вопрос относился сразу ко всем боешникам
– Вон в сторонке лежат, – ответил Свист. – Сразу пять штук. Самочинно готовил. В любом бою не подведут.
– В любом, но не против птиц… Сейчас нужны другие “костыли”, которые удлиняются, когда их ставишь торчком.
– На такие никто никогда и не зарился. Кому придёт в голову блажь тыкать “костылем” в небо. Мы ведь врагов оттуда не ждали.
– Не ждали, а они, как назло, явились. Сделаем так. Потихоньку вылезайте из своих укрытий и ищите те “костыли”, о которых я только что говорил. И ползком, ползком! Будем надеяться, что гарпии ещё не скоро заинтересуются нами. Зрение у них отменное, зато слух слабый, а нюха вообще никакого нет. В высоком небе и холодных горах нюх и слух без надобности… Но если какая-нибудь пичуга всё же начнёт наглеть, громко зачирикает или, хуже того, пристально уставится на вас, немедленно бросайтесь в нору. Если вопросов нет, приступайте.
– Вопросы есть, как же без вопросов, – откликнулся Тюха. – Допустим, найду я подходящий “костыль”, а что с ним дальше делать?
– Затачивай один его конец о подходящий камень или даже о стену и бросай мне. Всё остальное увидишь сам. И учтите, этих штуковин нам понадобится немало. Десятка полтора, а то и два.
– Тут хотя бы парочку найти, – вздохнул Свист, не очень-то уверенный в успехе командирского замысла.
– Про такие дела нужно заранее думать, – буркнул Бадюг. – А то по нужде садимся, когда уже штаны поздно снимать…
Всем известно (патологические везунчики не в счёт), что нет более неблагодарного занятия, чем разыскивать какую-то срочно понадобившуюся тебе вещь, будь то очки, запонки, курительная трубка, записная книжка, иголка с ниткой, ключи от автомобиля, заначка или презерватив. В действие здесь неминуемо вступает печально знаменитый закон подлости, справедливый для всех уголков вселенной, но особенно актуальный в тех местах и в такие моменты, когда человеческое благополучие и даже сама жизнь зависит именно от этих мелочей…
Короче говоря, когда Бадюг (не кто-нибудь иной, а именно он – герой вчерашней схватки) отыскал-таки первый подходящий “костыль” и, даже не затачивая, перебросил его Темняку – кувыркаясь в полете, он раз пять менял свою длину – птицы, расположившиеся поблизости, уже весьма заинтересовались подозрительной сценой.
– Одного мало! Ещё ищите, ещё, – подгонял своих товарищей Темняк. – Ищите усердней, чем блоху в причинном месте своей невесты.
Тем временем птицы, словно бы понявшие, какая каверза для них готовится, стали проявлять угрожающую активность. Самая шустрая, а может быть, просто самая голодная из них, пронзительно чирикнув, перешла в решительное наступление – пока что пешее – надеясь, как говорится, поживиться на хапок.
Однако, получив от Темняка куском окаменевшей дряни по голове, птица немедленно взлетела и, подняв крыльями нешуточный ветер, стала выбирать удобный момент для атаки. Видя, какой тухлый оборот принимает дело, Темняк встал во весь рост, до времени держа укоротившийся “костыль” параллельно земле. За неимением подходящего точильного камня – до ближайшей стены было шагов двадцать и всё по открытому пространству – он просто расплющил его конец. Особой беды в этом не было – рогатины, с которыми мужики когда-то ходили на медведей, тоже, говорят, не отличались особой остротой. Для такого оружия главное не острота, а основательность.
– Зачем ты так рано встал! – Тюха издали упрекнул своего командира. – Подождал бы ещё чуток.
– В самый раз, – сдержанно ответил Темняк, не спуская глаз с гарпии, похоже, уже созревшей для боевого захода. – Птичке ведь тоже приготовиться надо. Уяснить, так сказать, ситуацию. А вы ищите, ищите…
Откинув назад крылья, птица ринулась на Темняка, нарочно повернувшегося к ней спиной. Засвистел вспарываемый воздух, боешники дружно ахнули, но в самый последний момент Темняк резко присел на колено, выставив навстречу птице “костыль”, из короткой палочки мгновенно превратившийся в трёхметровую пику.
Момент этот, судя по короткому чирикающему вскрику, гарпия угадала, но уклониться не успела – что позволено юркому стрижу, не позволено летающему волку. Со всего размаха птица нанизалась грудью на “костыль”, словно бы собираясь приготовить из самой себя жаркое на вертеле.
Но даже оказавшись в столь скверном положении, гарпия все ещё пыталась достать человека когтями, каждый из которых был пострашнее кабаньего клыка. Темняку пришлось поднатужиться и отшвырнуть от себя “костыль” вместе с шумно агонизирующей птицей.
– Одной меньше, – сказал он, еле переводя дух.
Как это часто бывает, искомое, прежде не дававшееся в руки, обнаружилось в самый последний момент, и на помощь командиру уже спешили остальные боешники, вооруженные двумя, а то и тремя “костылями”. Точили их в спешке, потому что большая часть птиц, встревоженных предсмертными криками товарки, уже взмыла в воздух.
По команде Темняка люди сбились в одну плотную кучу, готовую в любую секунду ощетиниться оружием, уже доказавшим свою эффективность.
– Не понимаю, зачем тебе нужны именно “костыли”, – вымолвил Свист, сердце которого сейчас с трудом помещалось в груди, – хватило бы и обыкновенной палки. Только длинной.
– Как бы не так! – возразил Темняк. – Они же не дуры, чтобы бросаться на опасный предмет. Длинная палка их сразу отпугнет. Вот и приходится до поры до времени таиться. Тут важно угадать момент, когда тебе ещё можно уцелеть, а птице уже пора погибать… Приготовьтесь ребята, сейчас нам придётся туго.
Птицы, сначала затеявшие вокруг боешников стремительный хоровод, теперь все разом, словно по команде, бросились на них.
– Внимание, – сказал Тюха. – Раз, два, три… Пора!
Одна стая, находившаяся на земле, нацелила разящие острия на другую стаю, нападавшую с воздуха. Три птицы, напоровшись на “костыли”, обрекли себя на мучительную смерть, одна сломала крыло, успев перед этим хорошенько задеть Тюху когтем, а остальные обратились в бегство (хотя этот термин и не очень-то подходит для летающих созданий) – видно, поняли своими куриными мозгами, что, окромя неприятностей, ловить здесь больше нечего.
Уцелевшие гарпии, словно сбесившись, метались по узкому и низкому загону, постоянно сталкиваясь между собой и роняя перья. Темняк уже стал подумывать, как бы получше организовать охоту на них, но тут вновь раздался знакомый хлопок, хотя уже не в сторонке, а над головой.
Прозрачная крыша на какое-то время исчезла, и птицы получили возможность вырваться на свободу. Это им только и надо было! Недолго думая, вся стая устремилась круто вверх и скоро пропала из поля зрения.
– Ну разве это справедливо! – возмутился Свист. – Побеждённых отпустили, а победителей оставили.
– Значит, побеждённые уже не нужны, – морщась от боли, пробормотал Тюха. – А победителям предстоят новые испытания.
Пока Бадюг добивал раненую гарпию, целясь спиралью в её не защищенную перьями шею, а Свист и Темняк занимались раной Тюхи, не такой уж и страшной, как это показалось вначале, по стене сверху вниз прошуршал Смотритель, словно паучок, визит которого предвещает какую-то новость.
Да только никто этому гостю не обрадовался.
– Явился, живодер! – пробурчал Бадюг, сам весь обагренный чужою кровью, пусть и птичьей.
Не обращая никакого внимания ни на победителей, ни на обглоданные кости, оставшиеся от несчастных ветеранов, Смотритель занялся птицами, ещё подававшими слабые признаки жизни.
Немного поиграв с одной из них, ну совсем как кот с мышкой, он собрал остальных в кучу и замер, будто бы в раздумье.
Оставив Тюху на попечение Свиста, Темняк неспешным шагом направился к Смотрителю.
– Эй, что ты задумал? – крикнул ему вслед Тюха. – Брось эти штучки!
– Хочу на него поближе посмотреть, да и себя заодно показать, – сказал Темняк, остановившись прямо напротив полупрозрачной громады. – Ведь если Хозяева наблюдают сейчас за Бойлом, они видят всё его глазами.
– С чего ты взял! Хозяева и без Смотрителя видят всё, что им надо. И в темноте, и на свету. И на улицах, и в норах. Так что зря стараешься.
– Ну а вдруг… Хотя, похоже, он увлекся птицами. Изучает, наверное.
– Может, и изучает, а может, удивляется, как это мы сумели одолеть таких чудищ.
– Да ладно вам! – вмешался в разговор Бадюг, у которого случались иногда приступы юмора, правда, весьма своеобразного. – Он просто прикидывает, как бы это сварить из птиц похлебку для Хозяев.
Однако до похлебки дело не дошло. И даже жаркое, на которое втайне рассчитывал Темняк, не состоялось. Смотритель всей своей массой прилег на ещё трепыхающихся гарпий, и от них не осталось ни пуха, ни пера, ни когтей, ни клювов. А уж окорочков и грудок – тем более.
Ну да ладно, недаром ведь поговаривают, что мясо хищных птиц несъедобно.
После того как Смотритель, завершивший процедуру кремации, убрался восвояси, всё вдруг пошло вразрез с заведенными правилами. Не дожидаясь, пока стая переберется на новый участок, разделительные стены встали на свои места, чего раньше никогда не случалось.
Вот так новость, подумали все. И вслед за этим невольно припомнили общеизвестную истину – хороших новостей на Бойле не бывает.
У боешников сразу испортилось настроение и опустились руки. Только Темняк от нечего делать подобрал оброненные гарпиями перья и переделал оснастку своих стрел, заодно обновив яд, покрывавший острия.
Поели без всякого аппетита. Даже непривередливому Бадюгу сегодня кусок в глотку не лез.
Общее мнение сформулировал Свист, как и все Свечи считавший себя чуть ли не выразителем чаяний народных.
– Завтра, а может, и сегодня ночью, нам следует ждать чего-то из ряда вон выходящего. На нас уже всё перепробовали – и новичков, и ветеранов, и две стаи сразу, и хищных птиц. Грядёт нечто особенное.
– Очень уж мы загордились первыми победами, – с мрачным видом изрёк Бадюг. – Вот и пришла пора расплачиваться.
– Эх, были бы сегодняшние птички чуть более покладистыми! – мечтательно произнес Тюха. – Вцепился бы в одну из них и улетел, куда-нибудь подальше от этого проклятого места.
– Мало ты, значит, от птичек пострадал, если такие разговоры заводишь, – сказал Темняк, по-прежнему не терявший присутствия духа или просто прикидывающийся бодрячком. – А вот носы вешать не стоит. Не вижу ничего плохого в том, что мы остались на прежнем месте. Это даже и к лучшему. Оружия под рукой хватает, да и все здешние особенности нами изучены.
– Ночью навалят мусора, и всё опять изменится, – высказался Тюха.
– Не страшно. Надо будет только заранее откопать все выходы из нор. Если с нами поступают бессовестно, то и мы ответим тем же. Будем воевать по собственным правилам. Если ладятся дела – значит, бьемся открыто, на улице. А прижмут нас, будем держать оборону в норах. Пусть только сунутся туда. Оборона – она всегда выгодней нападения. Кроме того, не забывайте, что на самый крайний случай у нас имеется “хозяйская кочерга”. При желании с её помощью можно взорвать любое чудище. Даже самое грозное…
– Есть ещё и мой “кишкоправ”, – добавил Тюха. – Уж лучше самому воспользоваться им, чем стать добычей отвратительных зверюг. Я не хочу повторить судьбу боешников, которых сегодня склевали птицы.
– Давайте не будем о грустном. – Темняк хлопком в ладоши попросил всеобщего внимания. – Лучше я расскажу вам забавную историю.
– Снова про Мулю, умевшего одурачивать людей и показывать фокусы? – осведомился Свист.
– Нет, про летающего змея, жившего в одной сказочной стране. Что такое змей, вы себе примерно представляете. Это ползучая тварь без лап, похожая на толстую извивающуюся верёвку. Приставьте ей птичьи крылья, и перед вашим мысленным взором явится этот самый змей, которого, кстати говоря, звали Горынычем. Наверное, потому, что большую часть своего времени он проводил в горах. Учтите, вдобавок ко всему крылатый змей умел разговаривать. Питался Горыныч в основном крупными травоядными тварями, но при удобном случае не отказывался и от людей, которые были для него чем-то вроде редкого лакомства. Ну, конечно, не все люди подряд, а хорошо упитанные, вроде нашего Бадюга.
– Я от такой жизни уже на щепку стал похож, а ты всё Бадюг да Бадюг, – огрызнулся большой специалист по плетению верёвок.
– Но был на Горыныча сверху наложен один обет, – продолжал Темняк. – Или, если хотите, обязательство. Дескать, людей ты себе кушай на здоровье, но и справедливость блюди. Если сожрал кого, то некоторое время исполняй его обязанности, пока другой мастер по этой части не объявится. Проглотил, допустим, сапожника – и сиди теперь на его месте – тачай обувь для всей округи. Лишил жизни рыбака – иди на речку и хоть крылья свои в воду засовывай, но чтоб к вечеру с уловом домой явился. Однажды Горыныч по недомыслию слопал девку. Молодую, дебелую, сладкую. Поимел, так сказать, удовольствие. А девка-то эта на поверку оказалась блудницей. И пришлось бедному Горынычу исполнять все её постыдные обязанности, пока по соседству другая потаскушка не подросла.
– А как, прости за любопытство, мужики этого змея использовали, если у него даже ног не имелось? – поинтересовался Тюха, слушавший Темняка внимательней всех. – Промежь крыльев, что ли?
– Уж если он на какой-то срок сапожником становился, то блудное дело тем более мог справлять, – пояснил Темняк. – Наверное, облик соответствующий принимал или как-то иначе кавалеров подманивал. Ведь на змея, даже крылатого, не всякий мужик польстится… Впрочем, это всего лишь сказка и искать в ней правдоподобия не следует… Понятное дело, постоянные перемены рода занятий Горынычу со временем изрядно надоели. Дай, думает, сожру какого-нибудь царя – а царь, для вашего сведения, это самый главный человек над целой страной – и получу тем самым Двойную выгоду. Буду страной править, что уже само по себе прибыльно и приятно, а заодно переем всех бездельников, которые вокруг царского трона увиваются. Ведь за них какой ответ? Да никакого! Тот сидел сложа руки и тешил себя всякими приятностями – и тебе то же самое предстоит. Занятие необременительное. Сказано – сделано. Подстерег он царя, когда тот в нужник направлялся, и слопал в один присест. Человек до нужника всегда вкуснее, чем после. Он тогда вроде как лепешка с начинкой. В тот же день Горыныч вселился в царские палаты. Хоть и не по праву, но по обязанности.
– Куда он вселился? – переспросил Тюха.
– В нору, где царям положено жить. В очень даже роскошную и светлую нору. Так и начал править. Работенка не пыльная. С утра столько-то человек казнишь, к вечеру примерно столько же помилуешь, а в промежутке – пей, гуляй и веселись. Иногда ещё какой-нибудь указ подмахнуть надо, так это он шутя делал. Куснёт кого-то из придворных, а потом свое окровавленное жало к указу прикладывает – и готово! Если со стороны посмотреть, всё у змея сладилось, как ему и мечталось. Только человечинки всё равно хочется. Зыркнет, бывало, по сторонам – аж невмоготу становится. Народ-то всё вокруг лощеный, кормленый, телеса так и трясутся. Одна лишь незадача – как среди них бездельников выявить. Сначала он на собственных жён глаз положил. Очень уж они смачно выглядели. Да вовремя опомнился. Если жену сожрать, то потом придётся ейные обязанности исполнять. Хотя бы основные. То есть самого себя услаждать в самой изощренной форме. А это будет похлеще, чем блудницу подменять. Кроме того, срам несмываемый на всё семейство. Он ведь не каракатица позорная, которая сама себя трахает, а почтенный змей. Пришлось, значит, про жен забыть. Беда невелика – иной публики вокруг предостаточно. Стал Горыныч к министрам присматриваться. Но тех лучше вообще не трогать – воруют денно и нощно. Туда же и воинские командиры. Мало что воруют, так ещё взяли моду солдат по мордасам бить. Кроме того, война намечается… Придворные ниже рангом в интригах погрязли. Стража ежедневно марширует, а хмельное употребляет так, что ни один змеиный организм с этим ядом не справится. О прислуге речи быть не может, поскольку доля у тех и без того незавидная. Тупик, значит! Ходит Горыныч, пригорюнившись, по царским палатам и во все углы заглядывает. Жертву себе присматривает. Глядь, однажды – сидит в маленькой каморке старик почтенного вида и молчит, в стену уставившись. Ничего себе старик, пухленький. Стал Горыныч справки наводить, что и как. Кто это, дескать, здесь дурью изо дня в день мается? Отвечают верные слуги, что это мудрец, ещё при папаше прежнего царя в палаты взятый. С тех пор и думает, а больше никаких дел. Жрёт, конечно, выпивает понемногу и даже иногда девку к себе требует. Это известие Горынычу понравилось. Добыча сама в руки идёт. Медлить с трапезой он не стал. Проглотил старика, вместе с бороденкой и всеми мыслями, которые он успел к тому времени надумать. Но вскоре сделалось Горынычу как-то не по себе. Слабость, головокружение, бессонница, жизнь не мила, аппетит пропал. Сначала даже отравление подозревали. Дескать, несвежий мудрец попался. Лежалый. Но потом разобрались. Оказывается, старик не просто так сидел, а важную думу думал. Даже не государственного, а всемирного значения. И надо же, какая оказия вышла! Теперь, значит, предстоит Горынычу это дело до конца довести. Согласно высшей воле. Жаловаться некому – сам виноват. Хочешь не хочешь, а мозгами пораскинь. Посидел змей в раздумье денька три да и помер от умственного истощения. Вот и выходит, что головой работать потруднее, чем, скажем, руками или тем самым местом, которым блудницы свой хлеб зарабатывают. Вы хоть поняли, куда я клоню?
– Поняли, – ответил Бадюг. – Не позавидуешь тому, кто в блудницу превратился, зато друзьям его весьма повезло.
– Власть чаще всего достается тому, кто собственных мозгов не имеет, – сообщил Свист.
– Не трогай умных людей, а иначе наживёшь крупные неприятности, – высказался Тюха.
Заключительное слово держал опять же Темняк.
– Точнее всего смысл моего рассказа уловил Тюха, – сказал он. – Сила человека в уме, и если правильно им воспользоваться, можно одолеть и любого зверя, и любую птицу, и даже, наверное, ваших Хозяев. Главное – сохранять спокойствие и рассудительность. Самые острые клыки и самые длинные когти ничто по сравнению с этим, – он постучал косточками пальцев по голове сидевшего рядом Бадюга.
– Ты так уверен в этом? – Свист искоса глянул на Темняка.
– Как и в том, что я сейчас разговариваю с тобой.
– Признаюсь, ты мне чем-то напоминаешь Мулю из вчерашнего рассказа. И даже не своими фокусами, а умением забалтывать людей.
– Но я ведь, согласись, прав!
– Завтра мы это узнаем…
Ночь прошла удивительно спокойно, а ранним утречком Темняк послал на разведку Бадюга – раненого Тюху тревожить не хотелось.
Тот вернулся довольно быстро, причем вид имел такой, словно где-то успел хлебнуть лишку. На то, чтобы собраться со словами, ему потребовалось больше времени, чем на весь свой недавний подвиг. Зато уж слова эти были как на подбор.
– Вот и вся недолга. Конец нам. Крышка. Гроб. Пиши пропало.
– Ты не причитай, – прервал его Темняк. – Толком рассказывай.
– Да что рассказывать… За ближайшей к нам стеной, – прежде чем указать нужное направление, он трижды менял его, – свирепствуют какие-то твари. Громадные. Пузатые. С длиннейшей шеей. Со страшной мордой.
Для большей убедительности Бадюг почему-то указал на свою физиономию, изрядно пострадавшую за последние дни.
– Сколько их? – уточнил Темняк.
– Двух видел.
– Хвосты есть?
– Преогромнейшие!
– А лапы какие?
– Преогромнейшие! – повторил Бадюг, но тут же поправился. – Хотя если брать в сравнении с остальным телом, то, конечно, коротенькие.