Страница:
А Бальзам вообще отколол номер – наотрез отказался лезть вверх, мотивируя это тем, что у него редкая болезнь – страх высоты.
– Как же ты сюда вообще добрался? – удивился Темняк. – Мы ведь и по шатким мосткам пробирались, и в бездну заглядывали.
– Никуда я не заглядывал! Я в такие моменты закрывал глаза, а он, – последовал кивок в сторону Камая, – вёл меня за руку.
Камай незамедлительно подтвердил это ошеломляющее заявление. Уж тут-то Темняк растерялся по-настоящему. Ну куда, спрашивается, девать эту горемычную парочку? Не отправлять же их, в самом деле, обратно…
Тем временем к ним присоединился Тыр, опрометчиво посчитавший, что эпопея с трубой уже закончилась и все только его одного и дожидаются. Он внимательно выслушал Темняка, но ничего дельного посоветовать не смог. По его словам, в прошлом подобные проблемы решались без всяких сантиментов – слабаков просто оставляли умирать в трубе.
– Нет, это не выход, – покачал головой Темняк. – Мы и так уже потеряли половину людей. Я буду бороться за каждого оставшегося, как за самого себя.
– Ну как хочешь! – фыркнул Тыр и в мгновение ока выбрался из трубы, вызвав своей сноровкой зависть даже у Темняка, много лет прожившего жизнью Маугли.
– Ладно, поступим иначе, – сказал он рекрутам. – Если вы не можете вылезти сами, будем вас вытаскивать всем миром. Сейчас я выберусь наружу и всё организую. Тот, кого мы потащим первым, для страховки пусть обвяжется верёвкой.
– Значит, вы собираетесь вытаскивать нас поодиночке? – уточнил Бальзам.
– Конечно. Двух сразу нам не осилить.
– Тогда не стоит беспокоиться. Пока одного будут тащить вверх, второй просто утонет. Плавать мы не умеем, а зацепиться здесь не за что, – Бальзам чиркнул пальцем по абсолютно гладкой поверхности трубы.
– Как же я, болван, об этом сразу не подумал! – чертыхнулся Темняк. – Ничего, что-нибудь придумаем. Или вторую верёвку найдем, или вытащим вас совокупно.
События нескольких последних часов поколебали его веру в самого себя, а верёвка вообще вызывала какой-то суеверный трепет, но, тем не менее он выбрался из трубы без всяких затруднений. Ведь, в конце концов, это был не западный траверс Джомолунгмы и не стена неприступной крепости Кол-Янчар.
Не обращая внимания на протесты Тыра, утверждавшего, что экспедицию можно считать законченной, а про двух неудачников, застрявших в трубе, лучше забыть, Темняк обратился с просьбой к рекрутам, благополучно преодолевшим все преграды.
– Я понимаю, что сегодня вам досталось, как никогда. Но мы окажемся не людьми, а последними тварями, если не выручим товарищей, попавших в беду. Дружно возьмемся за верёвку и вытащим этих несчастных наверх! Уверен, что сей благородный поступок зачтётся вам и в нынешней жизни, и на небесах.
Сначала попробовали тянуть сразу двоих, но силы четверых рекрутов оказалось явно недостаточно (Тыр отказался участвовать в мероприятии, с его точки зрения бессмысленном, а Темняк вынужден был следить за верёвкой, то и дело цеплявшейся за край трубы).
– Не получается! – крикнул Темняк вниз. – Кто-то один должен пожертвовать собой. Наш проводник говорит, что другой верёвки мы здесь и за сутки не найдем.
– В свое время мы поклялись друг другу быть вместе до самого конца, – ответил Бальзам. – Будем считать, что этот конец пришел. Давайте прощаться. У нас уже нет сил нырять раз за разом.
– Не отчаивайтесь! – Темняк с ненавистью проводил взглядом очередной “пыж”, нырнувший в трубу. – Я вас не покину.
Взять бы сейчас “хозяйскую кочергу”, благо что все её составные части находятся под боком, да сжечь проклятые “пыжи” к чертовой матери! Хотя ешё неизвестно, чем такая самодеятельность может потом обернуться.
Памятуя о том, что счастливая идея лежит, как говорится, на поверхности, но доступна далеко не каждому, Темняк оглянулся по сторонам.
Хитросплетение труб, уходящих на все шесть сторон (считая верх и низ), живо напомнили ему о роковой прогулке с Цвирой. Чем они занимались в те последние минуты, когда ангел смерти уже витал над ними, выбирая себе жертву? Сначала разговаривали, вернее, обменивались всяческими недомолвками, потом снимали с трубы люк, лезли в эту самую трубу, пробирались по ней, заманивая друг друга в ловушку… О дальнейшем вспоминать не хотелось.
Смутно ощущая, что желанная отгадка уже где-то совсем рядом, Темняк представил себе совсем другую трубу, ту самую, в которой находились сейчас Бальзам и Камай.
Сверху в неё ничего не льётся (за исключением разве что его собственных слез). Наоборот, вода из трубы поступает в бассейн, что было хорошо заметно на примере кровавой мути. Значит, вода напирает снизу и её излишки сбрасываются в бассейн. Если лишить трубу стока, вода в ней неизбежно поднимется и сама вынесет обоих доходяг наверх. Если, конечно, этому не воспрепятствуют “пыжи” или какой-то иной, пока ещё не учтённый фактор.
Другой вопрос, как закрыть отводную трубу? А вернее, чем? Но ответ странным образом пришел Темняку на ум еще до того, как была поставлена конкретная задача.
Вокруг предостаточно самых разных люков – и дырчатых, и решетчатых, и сплошных. Да и подходящий размер, наверное, найдется. Темняк, прикидывая по памяти, развел в стороны руки. Вот так? Нет, кажется, чуть поуже.
Кликнув на помощь парочку наиболее дюжих рекрутов, Темняк занялся исследованием лабиринта, в самом сердце которого они сейчас находились, и без особых проблем отыскал сразу несколько подходящих люков.
– Утопиться решил? – ехидно поинтересовался Тыр, издали наблюдавший за хлопотами Темняка.
Спуститься вниз на “пыже” не составило особого труда, но вот с установкой люка пришлось повозиться. Хорошо ещё, что он не прогадал с размерами. Тяжелый блин тянул Темняка на дно, и ему всё время приходилось отталкиваться ногами от мертвецов, как будто бы явившихся на помощь.
Когда люк встал на предназначенное ему место (а всё сделанное Хозяевами или их машинами для совместного использования, подходило друг к другу с точностью до микрона) и Темняк наконец получил возможность отдышаться, в глазах у него роились черные мухи. За свое сердце он никогда прежде не опасался, но тут впору было готовиться к инфаркту.
Спустя пару минут петля, за которую продолжали держаться рекруты, скрылась под водой и им пришлось переменить захват.
– Всплываем, – прохрипел Темняк. – Значит, будем жить.
Вместе с ними из трубы выплеснулась добрая порция воды и стала растекаться повсюду. На медленное и неуклонное движение “пыжей” это никак не повлияло.
Пока Камая и Бальзама приводили в чувство действенными, хотя и суровыми методами, принятыми в этом мире, Темняк, прихватив для балласта другой люк, вновь нырнул в трубу. И не для того, чтобы остудить пыл, а для осуществления весьма достойного принципа: “Сделай всё, как было”.
А то ещё неизвестно, чем обернется вызванный им потоп. Да и зачем отрезать путь, по которому в самое ближайшее время придётся пройти опять. Ведь шесть человек, пусть даже таких, что прошли огонь и воду – это меньше армейского отделения. По меркам всех времён – сущая ерунда. Большие дела нужно начинать, имея при себе как минимум роту преданных людей, желательно вооружённых.
Нужен исторический пример? Пожалуйста. Царь Леонид и триста спартанцев. Александр Македонский и гетеры (не куртизанки, а лично ему преданные гвардейцы), Д'Артаньян и рота мушкетеров. Петр Первый и преображенцы.
Увидев прибывшее пополнение, Зурка всплеснула руками.
– И откуда только такие страшилища берутся?
На это дружок Бальзама, Камай Гроб, не без доли юмора ответил:
– А ты, милая девушка, у себя между ног поинтересуйся. Все люди оттуда берутся. И страшилища, и красавцы.
Темняк, в свою очередь, не преминул добавить:
– Ты из себя недотрогу-то не строй. Прими гостей по всем правилам. Отмой и побрей, как меня когда-то.
– Может, мне их ещё и спать с собой положить? Нет уж! – Она швырнула ему бритву. – Сам их привёл, сам и брей.
В отличие от чересчур вспыльчивой Зурки, Стервоза к появлению новых слуг отнеслась на редкость спокойно, можно даже сказать, индифферентно, хотя, конечно же, постоянно находилась в курсе всех событий, происходивших в её доме.
Не останавливаясь на достигнутом, Темняк предпринял ещё несколько рейдов в каторжную область Острога (на сей раз без участия Тыра) и вскоре довел количество слуг до тридцати. За всё время он потерял в пути только семь человек, причем в трубе со светящейся водой – ни единого.
Постепенно уладился и конфликт с Зуркой. Вымытые, выбритые и переодетые рекруты выглядели совсем по-другому. С некоторыми она даже позволяла себе кокетничать, особо выделяя Бальзама, который, как оказалось, в совершенстве владел приемами местного оздоровительного массажа, состоявшего не из разминания мышц, а из насильственного придания телу разнообразных статичных поз, похожих одновременно и на асаны индийских йогов, и на любовные позиции кама-сутры.
Беспределыцикам Темняк сообщал, что продолжает наводить мосты к Хозяйке и уже изрядно продвинулся по этой достаточно тернистой стезе, а лизоблюдов информировал об интенсивном внедрении своих людей во вражеские ряды. И то, и другое, мягко говоря, было ложью, но ложью, не поддающейся проверке. Исподволь он начал обрабатывать беспределыциков, с которыми поддерживал связь – рассказывая о том, как вольготно живётся за пределами Острога и какие перспективы открываются там для тех, кто стремится к самостоятельному существованию, не зависящему ни от жесткосердных высших существ, ни от закостенелых традиций своего собственного клана.
В пример приводились адаптированные для понимания острожан истории о покорении Ермаком Сибири и об освоении Дальнего Запада американскими пионерами. Про эпизоды с массовым избиением инородцев, захватом ясака, уничтожением бизонов и индийскими войнами Темняк, конечно же, умалчивал.
Для острожан, не избалованных свежей информацией из внешнего мира, такие рассказы звучали столь же завораживающе, как гомеровские поэмы для древних дорийцев, до поры до времени ничего не ведавших о великих подвигах своих предшественников-ахейцев.
Можно было не сомневаться, что эти легенды, переиначенные на местный лад, скоро распространятся по всему Острогу.
Что касается зёрен призрачной надежды или, если хотите, зачатков собственного культа, когда-то посеянных Темняком среди своих приверженцев, то, по сообщениям работяг, попавших на Бойло уже после его “вознесения”, они давали бурные всходы во всех слоях населения Острога.
Без веры в мессию людям не живётся, и тут уж, как говорится, ничего не попишешь.
В планах Темняка определенная роль отводилась и Зурке, оказавшейся не такой уж и дурочкой, как это ему почудилось вначале. Просто длительное общение с Цвирой, имевшим явные психопатические сдвиги, плохо повлияло на впечатлительную девушку. К тому же вынужденное одиночество обострило все углы её и без того сложного характера. Но если брать в общем и целом, то она оставалась человеком, для великих дел не потерянным.
Однажды Темняк, как бы между прочим, напомнил ей:
– Когда-то ты рассказывала мне о том, что была на крыше Острога. Это правда?
– Конечно, – девушка недоуменно передернула плечиками. – А что тут особенного?
– Ну, всё-таки… Не всякий удостаивается подобной чести. И что ты там видела?
– Да ничего я там не видела. Разве со Стервозой что-нибудь стоящее увидишь.
– А что она сама там делала? Свежим воздухом дышала? Или загорала?
– Скажешь тоже… – Зурка напустила на себя чопорный вид. – Она там делала то, что ты со мной делать не хочешь. Любилась она!
– С кем? – Темняк, как раз в этот момент облизывающий палец, измазанный какой-то съедобной дрянью, даже поперхнулся.
– Ну не со мной же!
Из дальнейших откровений Зурки, довольно путаных и невнятных, что объяснялось сильнейшим душевным потрясением, пережитым девушкой в момент исступленного совокупления двух, можно сказать, сверхъестественных существ, Темняку стало известно следующее.
Когда Стервозе приходило время, деликатно говоря, гульнуть, ею овладевало неистовое возбуждение, сопровождавшееся бурными выбросами разных видов энергии (отсюда и свечение!) и некоторыми другими эффектами, вроде бы и не свойственными приличным дамам.
Так, например, резко повышалась агрессивность, а осмотрительность и рассудительность, наоборот, просто улетучивались.
Поскольку страсть самок находила выход только в гетерогенном, а проще говоря, в разнополом соитии, у Стервозы возникала потребность в самце. Вот здесь и появлялись первые трудности, ибо эти трутни (другого слова не подберёшь), избалованные и ленивые, но всегда готовые исполнить свой незамысловатый кобелиный долг, составляли среди Хозяев меньшинство, причем меньшинство заметное. На одну особь мужского пола приходилось несколько сотен женских.
Понятное дело, что самцы шли нарасхват. Хорошо ещё, что для удобства воспроизведения рода все они были сосредоточены в одном строго определенном месте.
Здесь рассказ Зурки становился особенно невразумительным и туманным. Какой-то смысл он обретал только в соединении с предположениями и домыслами Темняка, в этой жизни, слава богу, повидавшего немало и знавшего не только почем фунт лиха, но и как заводятся дети у самых разных существ.
Для человека и почти для всех других живых созданий, за исключением, может быть, лишь некоторых пород рыб и рептилий, место удовлетворения похоти особого значения не имеет. Даже наоборот, чем экзотичней условия, тем жарче страсть.
Темняк встречал людей, которым, по их же собственным заявлениям, иногда шутливым, а иногда и вполне серьёзным, приходилось заниматься любовью в самых неординарных обстоятельствах – и в кинозале, и в бане, и в общественном туалете, и в театре на премьере оперы “Кармен”, и во время морского купания, и в кабинете стоматолога, и на церковном алтаре, и на заднем сиденье автомобиля, и в банковском хранилище на куче денег, и даже в альпинистской экспедиции на высоте шести тысяч метров над уровнем моря.
А вот для Хозяев место совокупления имело прямо-таки решающее значение. Более того, таким местом могло быть только особое Родительское дерево, связанное с Хозяевами столь же тесно, как Сарагассово море с угрями или песчаные пляжи Каймановых островов с зелеными черепахами.
Микроклимат Родительского дерева способствовал успешному отделению яйца у самки и обильному семяизвержению у самца. Затем оплодотворённое яйцо внедрялось в древесную плоть и питалось его соками, грубо говоря, до самого совершеннолетия. В свой срок с дерева слезал вполне созревший для самостоятельной жизни молоденький Хозяйчик.
Из слов Зурки следовало, что каждое Родительское дерево могло вскармливать сразу по нескольку подкидышей разного возраста. Тем не менее любая уважающая себя Хозяйка старалась занять совершенно свободное дерево. Это якобы как-то влияло на благорасположение самцов, находившихся в этом саду любви на положении главных действующих лиц.
Дальнейшая судьба каждого отдельного яйца не интересовала родителей, всякий раз составлявших новые пары, но всё общество в целом внимательно следило за безопасностью и благоденствием сада, обеспечивавшего постоянное воспроизводство нации.
Существовала, конечно, и суррогатная любовь, пример которой Темняку довелось наблюдать во время памятной вечеринки в покоях Стервозы. Для этого использовались фальшивые деревья и специально обученные самки, чаще всего бесплодные, имевшие в Остроге примерно такой же статус, как трансвеститы во вполне определенных заведениях некоторых городов Земли.
Всё дальнейшее было уже чисто умозрительной конструкцией, созданной воображением Темняка.
В мире, из которого явились Хозяева, Родительские деревья имелись в каждом мало-мальски приличном доме. Вполне возможно, что там даже существовал институт семьи, и мамы с папами регулярно вывешивали на своё дерево все новых и новых наследников. Вне всякого сомнения, Хозяева были истинными царями тамошней природы.
Катаклизм, вырвавший частицу этой благословенной страны из привычных пространственно-временных координат, едва не погубил Хозяев. Однако высочайший технологический уровень, присущий этой расе, позволил в сравнительно короткие сроки создать город Острог, ставший для его обитателей надёжной защитой от всех поползновений чужого, враждебного мира.
На крыше Острога Хозяева устроили сад, являвшийся для них одновременно прибежищем любви, родильным домом и яслями. Сиявшее в небе искусственное светило не только давало тепло и свет, но и обеспечивало привычные для Хозяев суточные ритмы.
Если всё было именно так, как это представлялось Темняку, один из вопросов, над которым ломали голову беспределыцики, сразу разрешался.
Самым уязвимым местом Хозяев был сад Родительских деревьев!
Ради того, чтобы сберечь его, они пойдут на любые жертвы. Кто же станет рисковать будущностью своего народа!
Но один-единственный ответ тянул за собой целый шлейф новых вопросов. Как проникнуть на крышу и уцелеть при этом? Где раздобыть оружие, способное уничтожить деревья?
И если решение первой головоломки пока оставалось в тумане, то оружие, можно сказать, само шло в руки. Сейчас для Темняка не составляло особого труда раздобыть достаточное количество “хозяйских кочерёг”, уже доказавших свою боевую мощь.
Дело, которое он задумал, мало-помалу сдвигалось с мертвой точки. Однако Темняк сразу дал себе зарок не делиться этими планами ни с беспределыциками, ни с лизоблюдами.
У первых от возможности схватить Хозяев за глотку сразу вскружится голова, а вторые, узнав об истинном значении сада, примут самые действенные меры к его охране.
Значит, всё опять придётся делать самому. Может, так оно и к лучшему. По крайней мере в случае неудачи не на кого будет пенять. Как говорил когда-то один великий европеец (азиатам, а тем более африканцам до такой мудрости никогда не додуматься): “Избавь меня, господи, от друзей, а уже с врагами я и сам справлюсь”.
Теперь Темняк внимательно присматривался к Стервозе, ожидая, когда та войдет в пору полового влечения. Упускать этот момент было никак нельзя. Зурка рассказала, что, отправляясь в сад любви, Хозяйка может прихватить с собой первого попавшегося слугу, дабы потом он помог ей, расслабленной и опустошенной, вернуться домой и вообще выполнял бы при ней роль дуэньи.
Хозяйка, как и прежде, большую часть времени проводила где-то на стороне, но, когда выпадала свободная минутка, она, забавы ради, заводила с Темняком безмолвные “беседы”, посредником в которых являлся световой столб, переводивший наиболее яркие человеческие воспоминания верительные образы.
Желая как-то склонить Стервозу на свою сторону, Темняк всеми силами пытался вызвать у неё сочувствие к печальной участи боешников и работяг, но эти потуги никаких последствий не возымели, чего, впрочем, и следовало ожидать.
Если, к примеру, корова, одарённая разумом, начнёт вдруг добиваться для своих товарок гражданских прав, это вряд ли вызовет понимание в человеческом обществе, выросшем на бифштексах и обутом в кожаные ботинки.
Не впечатляло Стервозу и всё то, что касалось похождений Темняка на Тропе. Похоже, что для Хозяев это была весьма болезненная тема. Оно и понятно – в доме повешенного не принято говорить о верёвке.
Зато её по-прежнему привлекали пейзажи Земли, на которых в обязательном порядке должны были присутствовать солнце или звездное небо. Этим самым она как бы демонстрировала свою приязнь к миру, не затронутому жерновами Тропы.
Надо полагать, что во время этих сеансов Стервоза пыталась внушить Темняку какие-то свои мысли, но они не оказывали никакого воздействия на его душу, защищённую от чужого вторжения не хуже, чем форт Баярд.
Тогда Стервоза слегка изменила тактику общения. Однажды, перебирая образы, возникавшие в сознании Темняка, она опять выбрала пейзаж Земли, на котором ясно просматривались люди, а затем, почти без промедления, наложила на него изображение улиц Острога.
Это можно было воспринимать как вопрос: “Зачем ты пришёл оттуда сюда?” – или что-то в том же роде.
Вместо ответа Темняк послал изображение Феникса и Незримого, взятых одним планом. Дескать, причина моих скитаний – они.
Завязалось нечто такое, что с известной натяжкой можно было назвать диалогом.
Вопрос Стервозы: Феникс, Незримый и человек стоят рядом. Причем все одного роста. “Неужели ты из их числа?”
Ответ Темняка: Феникс и Незримый прежние, но человек уменьшился раз в десять. “Увы, я не из этой компании”.
Вопрос Стервозы: некто, отдаленно напоминающий Темняка, и крошечный человечек с типичной для острожан внешностью. “Ты сверхчеловек?”
Ответ Темняка: два одинаковых человека. “Я как и все”-.
Для резюме Стервозе потребовались сразу две последовательные картинки. На первой – Феникс, Незримый и миниатюрный Хозяин. На второй – огромный Хозяин и малютка-человек. Она признавала могущество властелинов времени и пространства, но по-прежнему ни во что не ставила людей.
Темняк отреагировал следующим образом: Хозяин и человек, чем-то очень похожие друг на друга, стоят в обнимку – однако Стервоза даже не стала облекать эту мысль в зримые очертания.
Ну и ладно. Кто большой, а кто маленький – это мы ещё посмотрим. Как говорится, жизнь покажет. Но гордыня ещё никого не доводила до добра.
Очередное свидание с Тыром состоялось всё там же – среди переплетения разнокалиберных труб, над которыми незримо витали тени тех, кто не одолел дорогу из ада бесполезного труда в рай бессмысленной праздности. Более удобного места для конспиративных встреч нельзя было даже пожелать – в случае опасности сигай в любую трубу, и никто тебя там не найдет, кроме разве что строителей этого лабиринта.
Внимательно выслушав отчет Темняка, состоявший главным образом из пустопорожних обещаний и благих пожеланий, Тыр сказал:
– Привет тебе от Свиста Свечи.
Темняк, которого присутствие здесь Свиста никак не устраивало, для приличия осведомился:
– Где ты его видел? На верхотуре?
– Нет. Виделись мы внизу, на улице Иголок… Почему ты сразу переполошился?
– Я не переполошился, а обрадовался, – соврал Темняк. – Думал, свидимся… Мы ведь вместе с ним на Бойле изрядно горюшка хлебнули. Тебе этого не понять.
– Это почему же? Я, между прочим, на Бойле чуть ли не половину жизни провёл.
– Что толку… Ты ведь гибнешь в первой же схватке.
– Сам знаешь, для чего это нужно.
– Знаю, знаю… А ты, значит, опять вниз наведывался?
– Дела, понимаешь ли… Мне ведь это недолго. Как говорится, наловчился. За пару дней успел обернуться.
– Со Свистом ты встречался специально?
– Окстись! Будь на то моя воля, я бы его за тысячу шагов обходил. Случайно столкнулись. И прямо нос к носу.
– Он знает, кто ты такой?
– Конечно. Да он и раньше что-то подозревал.
– Неужели вы мирно разошлись? – Темняк недоверчиво покачал головой.
– Не забывай, что мы родом с одной улицы. Росли вместе. Разногласия разногласиями, а душевная приязнь остаётся.
– С какой стати Свист интересовался мной? Ты, случайно, ничего ему не ляпнул?
– Какой мне резон… А что касается тебя, тут дело деликатное. Весьма деликатное, – судя по всему, у Тыра была припасена какая-то важная новость, но вот какая – плохая или хорошая – угадать было невозможно.
– Может, хватит вокруг да около ходить? Выкладывай, что там у тебя…
– В том месте, где я побывал, – Тыр кивнул вниз, – тобою все интересуются. От мала до велика. От Киселей до Иголок. Когда, говорят, Темняк Опора исполнит своё святое обещание и вернется, чтобы навести в Остроге порядок?
– Как ты сказал? Темняк… Опора?
– Именно. Теперь тебя так зовут. Привыкай.
– Не понимаю, что произошло… Никому я ничего не обещал. Просто во время расставания сказал несколько прочувствованных слов. Без всякой задней мысли.
– Сказал ты, как выяснилось, не пару слов, а значительно больше, – возразил Тыр. – А те, кто тебя слушал, растрезвонили их по всему городу. Да ещё в собственном истолковании. Вот и запали эти слова людям в душу. Из обыкновенного чужака, проворачивавшего всякие рискованные делишки, ты превратился в Темняка Опору, защитника и благодетеля острожан. Удивительная штука – жизнь.
– Да, сюрпризик… Не думал даже… Чувствую, кто-то приложил к этому руку. И крепко приложил, – Темняк испытующе глянул на Тыра.
– На меня грешить не надо, – в знак своей непричастности Тыр даже руки вверх вскинул. – Тут твои бывшие дружки постарались. Особенно этот мужлан Бадюг Верёвка. Выдает себя за твоего наследника и правоприемника. Ну и другие, конечно, не отстают.
Что ни день – восхваления, толкования твоих речей, сбор пожертвований. В норе, где ты обитал вместе со своей скотиной, устроили настоящий храм. Воду из колодца втридорога продают. Свистопляска какая-то!
– Ну и что из того? Есть страны, где обожествляют ядовитых гадов, насекомых или, хуже того, орудия убийства. Ежедневно приносят кровавые жертвы ножам и дубинам.
– Ты дикарей-то нам в пример не ставь. Да и за кровавыми жертвами, чует мое сердце, задержки не будет. Но главная беда в том, что твоё обожествление взбудоражило людей. Одёжки гнут одно. Гробы совсем другое. Каждое твое слово трактуется и так и сяк. Люди живут в ожидании скорых перемен. Где уж тут думать о насущном… Ты разрушил всё, что мы с таким трудом только ещё начали создавать.
– Как же ты сюда вообще добрался? – удивился Темняк. – Мы ведь и по шатким мосткам пробирались, и в бездну заглядывали.
– Никуда я не заглядывал! Я в такие моменты закрывал глаза, а он, – последовал кивок в сторону Камая, – вёл меня за руку.
Камай незамедлительно подтвердил это ошеломляющее заявление. Уж тут-то Темняк растерялся по-настоящему. Ну куда, спрашивается, девать эту горемычную парочку? Не отправлять же их, в самом деле, обратно…
Тем временем к ним присоединился Тыр, опрометчиво посчитавший, что эпопея с трубой уже закончилась и все только его одного и дожидаются. Он внимательно выслушал Темняка, но ничего дельного посоветовать не смог. По его словам, в прошлом подобные проблемы решались без всяких сантиментов – слабаков просто оставляли умирать в трубе.
– Нет, это не выход, – покачал головой Темняк. – Мы и так уже потеряли половину людей. Я буду бороться за каждого оставшегося, как за самого себя.
– Ну как хочешь! – фыркнул Тыр и в мгновение ока выбрался из трубы, вызвав своей сноровкой зависть даже у Темняка, много лет прожившего жизнью Маугли.
– Ладно, поступим иначе, – сказал он рекрутам. – Если вы не можете вылезти сами, будем вас вытаскивать всем миром. Сейчас я выберусь наружу и всё организую. Тот, кого мы потащим первым, для страховки пусть обвяжется верёвкой.
– Значит, вы собираетесь вытаскивать нас поодиночке? – уточнил Бальзам.
– Конечно. Двух сразу нам не осилить.
– Тогда не стоит беспокоиться. Пока одного будут тащить вверх, второй просто утонет. Плавать мы не умеем, а зацепиться здесь не за что, – Бальзам чиркнул пальцем по абсолютно гладкой поверхности трубы.
– Как же я, болван, об этом сразу не подумал! – чертыхнулся Темняк. – Ничего, что-нибудь придумаем. Или вторую верёвку найдем, или вытащим вас совокупно.
События нескольких последних часов поколебали его веру в самого себя, а верёвка вообще вызывала какой-то суеверный трепет, но, тем не менее он выбрался из трубы без всяких затруднений. Ведь, в конце концов, это был не западный траверс Джомолунгмы и не стена неприступной крепости Кол-Янчар.
Не обращая внимания на протесты Тыра, утверждавшего, что экспедицию можно считать законченной, а про двух неудачников, застрявших в трубе, лучше забыть, Темняк обратился с просьбой к рекрутам, благополучно преодолевшим все преграды.
– Я понимаю, что сегодня вам досталось, как никогда. Но мы окажемся не людьми, а последними тварями, если не выручим товарищей, попавших в беду. Дружно возьмемся за верёвку и вытащим этих несчастных наверх! Уверен, что сей благородный поступок зачтётся вам и в нынешней жизни, и на небесах.
Сначала попробовали тянуть сразу двоих, но силы четверых рекрутов оказалось явно недостаточно (Тыр отказался участвовать в мероприятии, с его точки зрения бессмысленном, а Темняк вынужден был следить за верёвкой, то и дело цеплявшейся за край трубы).
– Не получается! – крикнул Темняк вниз. – Кто-то один должен пожертвовать собой. Наш проводник говорит, что другой верёвки мы здесь и за сутки не найдем.
– В свое время мы поклялись друг другу быть вместе до самого конца, – ответил Бальзам. – Будем считать, что этот конец пришел. Давайте прощаться. У нас уже нет сил нырять раз за разом.
– Не отчаивайтесь! – Темняк с ненавистью проводил взглядом очередной “пыж”, нырнувший в трубу. – Я вас не покину.
Взять бы сейчас “хозяйскую кочергу”, благо что все её составные части находятся под боком, да сжечь проклятые “пыжи” к чертовой матери! Хотя ешё неизвестно, чем такая самодеятельность может потом обернуться.
Памятуя о том, что счастливая идея лежит, как говорится, на поверхности, но доступна далеко не каждому, Темняк оглянулся по сторонам.
Хитросплетение труб, уходящих на все шесть сторон (считая верх и низ), живо напомнили ему о роковой прогулке с Цвирой. Чем они занимались в те последние минуты, когда ангел смерти уже витал над ними, выбирая себе жертву? Сначала разговаривали, вернее, обменивались всяческими недомолвками, потом снимали с трубы люк, лезли в эту самую трубу, пробирались по ней, заманивая друг друга в ловушку… О дальнейшем вспоминать не хотелось.
Смутно ощущая, что желанная отгадка уже где-то совсем рядом, Темняк представил себе совсем другую трубу, ту самую, в которой находились сейчас Бальзам и Камай.
Сверху в неё ничего не льётся (за исключением разве что его собственных слез). Наоборот, вода из трубы поступает в бассейн, что было хорошо заметно на примере кровавой мути. Значит, вода напирает снизу и её излишки сбрасываются в бассейн. Если лишить трубу стока, вода в ней неизбежно поднимется и сама вынесет обоих доходяг наверх. Если, конечно, этому не воспрепятствуют “пыжи” или какой-то иной, пока ещё не учтённый фактор.
Другой вопрос, как закрыть отводную трубу? А вернее, чем? Но ответ странным образом пришел Темняку на ум еще до того, как была поставлена конкретная задача.
Вокруг предостаточно самых разных люков – и дырчатых, и решетчатых, и сплошных. Да и подходящий размер, наверное, найдется. Темняк, прикидывая по памяти, развел в стороны руки. Вот так? Нет, кажется, чуть поуже.
Кликнув на помощь парочку наиболее дюжих рекрутов, Темняк занялся исследованием лабиринта, в самом сердце которого они сейчас находились, и без особых проблем отыскал сразу несколько подходящих люков.
– Утопиться решил? – ехидно поинтересовался Тыр, издали наблюдавший за хлопотами Темняка.
Спуститься вниз на “пыже” не составило особого труда, но вот с установкой люка пришлось повозиться. Хорошо ещё, что он не прогадал с размерами. Тяжелый блин тянул Темняка на дно, и ему всё время приходилось отталкиваться ногами от мертвецов, как будто бы явившихся на помощь.
Когда люк встал на предназначенное ему место (а всё сделанное Хозяевами или их машинами для совместного использования, подходило друг к другу с точностью до микрона) и Темняк наконец получил возможность отдышаться, в глазах у него роились черные мухи. За свое сердце он никогда прежде не опасался, но тут впору было готовиться к инфаркту.
Спустя пару минут петля, за которую продолжали держаться рекруты, скрылась под водой и им пришлось переменить захват.
– Всплываем, – прохрипел Темняк. – Значит, будем жить.
Вместе с ними из трубы выплеснулась добрая порция воды и стала растекаться повсюду. На медленное и неуклонное движение “пыжей” это никак не повлияло.
Пока Камая и Бальзама приводили в чувство действенными, хотя и суровыми методами, принятыми в этом мире, Темняк, прихватив для балласта другой люк, вновь нырнул в трубу. И не для того, чтобы остудить пыл, а для осуществления весьма достойного принципа: “Сделай всё, как было”.
А то ещё неизвестно, чем обернется вызванный им потоп. Да и зачем отрезать путь, по которому в самое ближайшее время придётся пройти опять. Ведь шесть человек, пусть даже таких, что прошли огонь и воду – это меньше армейского отделения. По меркам всех времён – сущая ерунда. Большие дела нужно начинать, имея при себе как минимум роту преданных людей, желательно вооружённых.
Нужен исторический пример? Пожалуйста. Царь Леонид и триста спартанцев. Александр Македонский и гетеры (не куртизанки, а лично ему преданные гвардейцы), Д'Артаньян и рота мушкетеров. Петр Первый и преображенцы.
Увидев прибывшее пополнение, Зурка всплеснула руками.
– И откуда только такие страшилища берутся?
На это дружок Бальзама, Камай Гроб, не без доли юмора ответил:
– А ты, милая девушка, у себя между ног поинтересуйся. Все люди оттуда берутся. И страшилища, и красавцы.
Темняк, в свою очередь, не преминул добавить:
– Ты из себя недотрогу-то не строй. Прими гостей по всем правилам. Отмой и побрей, как меня когда-то.
– Может, мне их ещё и спать с собой положить? Нет уж! – Она швырнула ему бритву. – Сам их привёл, сам и брей.
В отличие от чересчур вспыльчивой Зурки, Стервоза к появлению новых слуг отнеслась на редкость спокойно, можно даже сказать, индифферентно, хотя, конечно же, постоянно находилась в курсе всех событий, происходивших в её доме.
Не останавливаясь на достигнутом, Темняк предпринял ещё несколько рейдов в каторжную область Острога (на сей раз без участия Тыра) и вскоре довел количество слуг до тридцати. За всё время он потерял в пути только семь человек, причем в трубе со светящейся водой – ни единого.
Постепенно уладился и конфликт с Зуркой. Вымытые, выбритые и переодетые рекруты выглядели совсем по-другому. С некоторыми она даже позволяла себе кокетничать, особо выделяя Бальзама, который, как оказалось, в совершенстве владел приемами местного оздоровительного массажа, состоявшего не из разминания мышц, а из насильственного придания телу разнообразных статичных поз, похожих одновременно и на асаны индийских йогов, и на любовные позиции кама-сутры.
Беспределыцикам Темняк сообщал, что продолжает наводить мосты к Хозяйке и уже изрядно продвинулся по этой достаточно тернистой стезе, а лизоблюдов информировал об интенсивном внедрении своих людей во вражеские ряды. И то, и другое, мягко говоря, было ложью, но ложью, не поддающейся проверке. Исподволь он начал обрабатывать беспределыциков, с которыми поддерживал связь – рассказывая о том, как вольготно живётся за пределами Острога и какие перспективы открываются там для тех, кто стремится к самостоятельному существованию, не зависящему ни от жесткосердных высших существ, ни от закостенелых традиций своего собственного клана.
В пример приводились адаптированные для понимания острожан истории о покорении Ермаком Сибири и об освоении Дальнего Запада американскими пионерами. Про эпизоды с массовым избиением инородцев, захватом ясака, уничтожением бизонов и индийскими войнами Темняк, конечно же, умалчивал.
Для острожан, не избалованных свежей информацией из внешнего мира, такие рассказы звучали столь же завораживающе, как гомеровские поэмы для древних дорийцев, до поры до времени ничего не ведавших о великих подвигах своих предшественников-ахейцев.
Можно было не сомневаться, что эти легенды, переиначенные на местный лад, скоро распространятся по всему Острогу.
Что касается зёрен призрачной надежды или, если хотите, зачатков собственного культа, когда-то посеянных Темняком среди своих приверженцев, то, по сообщениям работяг, попавших на Бойло уже после его “вознесения”, они давали бурные всходы во всех слоях населения Острога.
Без веры в мессию людям не живётся, и тут уж, как говорится, ничего не попишешь.
В планах Темняка определенная роль отводилась и Зурке, оказавшейся не такой уж и дурочкой, как это ему почудилось вначале. Просто длительное общение с Цвирой, имевшим явные психопатические сдвиги, плохо повлияло на впечатлительную девушку. К тому же вынужденное одиночество обострило все углы её и без того сложного характера. Но если брать в общем и целом, то она оставалась человеком, для великих дел не потерянным.
Однажды Темняк, как бы между прочим, напомнил ей:
– Когда-то ты рассказывала мне о том, что была на крыше Острога. Это правда?
– Конечно, – девушка недоуменно передернула плечиками. – А что тут особенного?
– Ну, всё-таки… Не всякий удостаивается подобной чести. И что ты там видела?
– Да ничего я там не видела. Разве со Стервозой что-нибудь стоящее увидишь.
– А что она сама там делала? Свежим воздухом дышала? Или загорала?
– Скажешь тоже… – Зурка напустила на себя чопорный вид. – Она там делала то, что ты со мной делать не хочешь. Любилась она!
– С кем? – Темняк, как раз в этот момент облизывающий палец, измазанный какой-то съедобной дрянью, даже поперхнулся.
– Ну не со мной же!
Из дальнейших откровений Зурки, довольно путаных и невнятных, что объяснялось сильнейшим душевным потрясением, пережитым девушкой в момент исступленного совокупления двух, можно сказать, сверхъестественных существ, Темняку стало известно следующее.
Когда Стервозе приходило время, деликатно говоря, гульнуть, ею овладевало неистовое возбуждение, сопровождавшееся бурными выбросами разных видов энергии (отсюда и свечение!) и некоторыми другими эффектами, вроде бы и не свойственными приличным дамам.
Так, например, резко повышалась агрессивность, а осмотрительность и рассудительность, наоборот, просто улетучивались.
Поскольку страсть самок находила выход только в гетерогенном, а проще говоря, в разнополом соитии, у Стервозы возникала потребность в самце. Вот здесь и появлялись первые трудности, ибо эти трутни (другого слова не подберёшь), избалованные и ленивые, но всегда готовые исполнить свой незамысловатый кобелиный долг, составляли среди Хозяев меньшинство, причем меньшинство заметное. На одну особь мужского пола приходилось несколько сотен женских.
Понятное дело, что самцы шли нарасхват. Хорошо ещё, что для удобства воспроизведения рода все они были сосредоточены в одном строго определенном месте.
Здесь рассказ Зурки становился особенно невразумительным и туманным. Какой-то смысл он обретал только в соединении с предположениями и домыслами Темняка, в этой жизни, слава богу, повидавшего немало и знавшего не только почем фунт лиха, но и как заводятся дети у самых разных существ.
Для человека и почти для всех других живых созданий, за исключением, может быть, лишь некоторых пород рыб и рептилий, место удовлетворения похоти особого значения не имеет. Даже наоборот, чем экзотичней условия, тем жарче страсть.
Темняк встречал людей, которым, по их же собственным заявлениям, иногда шутливым, а иногда и вполне серьёзным, приходилось заниматься любовью в самых неординарных обстоятельствах – и в кинозале, и в бане, и в общественном туалете, и в театре на премьере оперы “Кармен”, и во время морского купания, и в кабинете стоматолога, и на церковном алтаре, и на заднем сиденье автомобиля, и в банковском хранилище на куче денег, и даже в альпинистской экспедиции на высоте шести тысяч метров над уровнем моря.
А вот для Хозяев место совокупления имело прямо-таки решающее значение. Более того, таким местом могло быть только особое Родительское дерево, связанное с Хозяевами столь же тесно, как Сарагассово море с угрями или песчаные пляжи Каймановых островов с зелеными черепахами.
Микроклимат Родительского дерева способствовал успешному отделению яйца у самки и обильному семяизвержению у самца. Затем оплодотворённое яйцо внедрялось в древесную плоть и питалось его соками, грубо говоря, до самого совершеннолетия. В свой срок с дерева слезал вполне созревший для самостоятельной жизни молоденький Хозяйчик.
Из слов Зурки следовало, что каждое Родительское дерево могло вскармливать сразу по нескольку подкидышей разного возраста. Тем не менее любая уважающая себя Хозяйка старалась занять совершенно свободное дерево. Это якобы как-то влияло на благорасположение самцов, находившихся в этом саду любви на положении главных действующих лиц.
Дальнейшая судьба каждого отдельного яйца не интересовала родителей, всякий раз составлявших новые пары, но всё общество в целом внимательно следило за безопасностью и благоденствием сада, обеспечивавшего постоянное воспроизводство нации.
Существовала, конечно, и суррогатная любовь, пример которой Темняку довелось наблюдать во время памятной вечеринки в покоях Стервозы. Для этого использовались фальшивые деревья и специально обученные самки, чаще всего бесплодные, имевшие в Остроге примерно такой же статус, как трансвеститы во вполне определенных заведениях некоторых городов Земли.
Всё дальнейшее было уже чисто умозрительной конструкцией, созданной воображением Темняка.
В мире, из которого явились Хозяева, Родительские деревья имелись в каждом мало-мальски приличном доме. Вполне возможно, что там даже существовал институт семьи, и мамы с папами регулярно вывешивали на своё дерево все новых и новых наследников. Вне всякого сомнения, Хозяева были истинными царями тамошней природы.
Катаклизм, вырвавший частицу этой благословенной страны из привычных пространственно-временных координат, едва не погубил Хозяев. Однако высочайший технологический уровень, присущий этой расе, позволил в сравнительно короткие сроки создать город Острог, ставший для его обитателей надёжной защитой от всех поползновений чужого, враждебного мира.
На крыше Острога Хозяева устроили сад, являвшийся для них одновременно прибежищем любви, родильным домом и яслями. Сиявшее в небе искусственное светило не только давало тепло и свет, но и обеспечивало привычные для Хозяев суточные ритмы.
Если всё было именно так, как это представлялось Темняку, один из вопросов, над которым ломали голову беспределыцики, сразу разрешался.
Самым уязвимым местом Хозяев был сад Родительских деревьев!
Ради того, чтобы сберечь его, они пойдут на любые жертвы. Кто же станет рисковать будущностью своего народа!
Но один-единственный ответ тянул за собой целый шлейф новых вопросов. Как проникнуть на крышу и уцелеть при этом? Где раздобыть оружие, способное уничтожить деревья?
И если решение первой головоломки пока оставалось в тумане, то оружие, можно сказать, само шло в руки. Сейчас для Темняка не составляло особого труда раздобыть достаточное количество “хозяйских кочерёг”, уже доказавших свою боевую мощь.
Дело, которое он задумал, мало-помалу сдвигалось с мертвой точки. Однако Темняк сразу дал себе зарок не делиться этими планами ни с беспределыциками, ни с лизоблюдами.
У первых от возможности схватить Хозяев за глотку сразу вскружится голова, а вторые, узнав об истинном значении сада, примут самые действенные меры к его охране.
Значит, всё опять придётся делать самому. Может, так оно и к лучшему. По крайней мере в случае неудачи не на кого будет пенять. Как говорил когда-то один великий европеец (азиатам, а тем более африканцам до такой мудрости никогда не додуматься): “Избавь меня, господи, от друзей, а уже с врагами я и сам справлюсь”.
Теперь Темняк внимательно присматривался к Стервозе, ожидая, когда та войдет в пору полового влечения. Упускать этот момент было никак нельзя. Зурка рассказала, что, отправляясь в сад любви, Хозяйка может прихватить с собой первого попавшегося слугу, дабы потом он помог ей, расслабленной и опустошенной, вернуться домой и вообще выполнял бы при ней роль дуэньи.
Хозяйка, как и прежде, большую часть времени проводила где-то на стороне, но, когда выпадала свободная минутка, она, забавы ради, заводила с Темняком безмолвные “беседы”, посредником в которых являлся световой столб, переводивший наиболее яркие человеческие воспоминания верительные образы.
Желая как-то склонить Стервозу на свою сторону, Темняк всеми силами пытался вызвать у неё сочувствие к печальной участи боешников и работяг, но эти потуги никаких последствий не возымели, чего, впрочем, и следовало ожидать.
Если, к примеру, корова, одарённая разумом, начнёт вдруг добиваться для своих товарок гражданских прав, это вряд ли вызовет понимание в человеческом обществе, выросшем на бифштексах и обутом в кожаные ботинки.
Не впечатляло Стервозу и всё то, что касалось похождений Темняка на Тропе. Похоже, что для Хозяев это была весьма болезненная тема. Оно и понятно – в доме повешенного не принято говорить о верёвке.
Зато её по-прежнему привлекали пейзажи Земли, на которых в обязательном порядке должны были присутствовать солнце или звездное небо. Этим самым она как бы демонстрировала свою приязнь к миру, не затронутому жерновами Тропы.
Надо полагать, что во время этих сеансов Стервоза пыталась внушить Темняку какие-то свои мысли, но они не оказывали никакого воздействия на его душу, защищённую от чужого вторжения не хуже, чем форт Баярд.
Тогда Стервоза слегка изменила тактику общения. Однажды, перебирая образы, возникавшие в сознании Темняка, она опять выбрала пейзаж Земли, на котором ясно просматривались люди, а затем, почти без промедления, наложила на него изображение улиц Острога.
Это можно было воспринимать как вопрос: “Зачем ты пришёл оттуда сюда?” – или что-то в том же роде.
Вместо ответа Темняк послал изображение Феникса и Незримого, взятых одним планом. Дескать, причина моих скитаний – они.
Завязалось нечто такое, что с известной натяжкой можно было назвать диалогом.
Вопрос Стервозы: Феникс, Незримый и человек стоят рядом. Причем все одного роста. “Неужели ты из их числа?”
Ответ Темняка: Феникс и Незримый прежние, но человек уменьшился раз в десять. “Увы, я не из этой компании”.
Вопрос Стервозы: некто, отдаленно напоминающий Темняка, и крошечный человечек с типичной для острожан внешностью. “Ты сверхчеловек?”
Ответ Темняка: два одинаковых человека. “Я как и все”-.
Для резюме Стервозе потребовались сразу две последовательные картинки. На первой – Феникс, Незримый и миниатюрный Хозяин. На второй – огромный Хозяин и малютка-человек. Она признавала могущество властелинов времени и пространства, но по-прежнему ни во что не ставила людей.
Темняк отреагировал следующим образом: Хозяин и человек, чем-то очень похожие друг на друга, стоят в обнимку – однако Стервоза даже не стала облекать эту мысль в зримые очертания.
Ну и ладно. Кто большой, а кто маленький – это мы ещё посмотрим. Как говорится, жизнь покажет. Но гордыня ещё никого не доводила до добра.
Очередное свидание с Тыром состоялось всё там же – среди переплетения разнокалиберных труб, над которыми незримо витали тени тех, кто не одолел дорогу из ада бесполезного труда в рай бессмысленной праздности. Более удобного места для конспиративных встреч нельзя было даже пожелать – в случае опасности сигай в любую трубу, и никто тебя там не найдет, кроме разве что строителей этого лабиринта.
Внимательно выслушав отчет Темняка, состоявший главным образом из пустопорожних обещаний и благих пожеланий, Тыр сказал:
– Привет тебе от Свиста Свечи.
Темняк, которого присутствие здесь Свиста никак не устраивало, для приличия осведомился:
– Где ты его видел? На верхотуре?
– Нет. Виделись мы внизу, на улице Иголок… Почему ты сразу переполошился?
– Я не переполошился, а обрадовался, – соврал Темняк. – Думал, свидимся… Мы ведь вместе с ним на Бойле изрядно горюшка хлебнули. Тебе этого не понять.
– Это почему же? Я, между прочим, на Бойле чуть ли не половину жизни провёл.
– Что толку… Ты ведь гибнешь в первой же схватке.
– Сам знаешь, для чего это нужно.
– Знаю, знаю… А ты, значит, опять вниз наведывался?
– Дела, понимаешь ли… Мне ведь это недолго. Как говорится, наловчился. За пару дней успел обернуться.
– Со Свистом ты встречался специально?
– Окстись! Будь на то моя воля, я бы его за тысячу шагов обходил. Случайно столкнулись. И прямо нос к носу.
– Он знает, кто ты такой?
– Конечно. Да он и раньше что-то подозревал.
– Неужели вы мирно разошлись? – Темняк недоверчиво покачал головой.
– Не забывай, что мы родом с одной улицы. Росли вместе. Разногласия разногласиями, а душевная приязнь остаётся.
– С какой стати Свист интересовался мной? Ты, случайно, ничего ему не ляпнул?
– Какой мне резон… А что касается тебя, тут дело деликатное. Весьма деликатное, – судя по всему, у Тыра была припасена какая-то важная новость, но вот какая – плохая или хорошая – угадать было невозможно.
– Может, хватит вокруг да около ходить? Выкладывай, что там у тебя…
– В том месте, где я побывал, – Тыр кивнул вниз, – тобою все интересуются. От мала до велика. От Киселей до Иголок. Когда, говорят, Темняк Опора исполнит своё святое обещание и вернется, чтобы навести в Остроге порядок?
– Как ты сказал? Темняк… Опора?
– Именно. Теперь тебя так зовут. Привыкай.
– Не понимаю, что произошло… Никому я ничего не обещал. Просто во время расставания сказал несколько прочувствованных слов. Без всякой задней мысли.
– Сказал ты, как выяснилось, не пару слов, а значительно больше, – возразил Тыр. – А те, кто тебя слушал, растрезвонили их по всему городу. Да ещё в собственном истолковании. Вот и запали эти слова людям в душу. Из обыкновенного чужака, проворачивавшего всякие рискованные делишки, ты превратился в Темняка Опору, защитника и благодетеля острожан. Удивительная штука – жизнь.
– Да, сюрпризик… Не думал даже… Чувствую, кто-то приложил к этому руку. И крепко приложил, – Темняк испытующе глянул на Тыра.
– На меня грешить не надо, – в знак своей непричастности Тыр даже руки вверх вскинул. – Тут твои бывшие дружки постарались. Особенно этот мужлан Бадюг Верёвка. Выдает себя за твоего наследника и правоприемника. Ну и другие, конечно, не отстают.
Что ни день – восхваления, толкования твоих речей, сбор пожертвований. В норе, где ты обитал вместе со своей скотиной, устроили настоящий храм. Воду из колодца втридорога продают. Свистопляска какая-то!
– Ну и что из того? Есть страны, где обожествляют ядовитых гадов, насекомых или, хуже того, орудия убийства. Ежедневно приносят кровавые жертвы ножам и дубинам.
– Ты дикарей-то нам в пример не ставь. Да и за кровавыми жертвами, чует мое сердце, задержки не будет. Но главная беда в том, что твоё обожествление взбудоражило людей. Одёжки гнут одно. Гробы совсем другое. Каждое твое слово трактуется и так и сяк. Люди живут в ожидании скорых перемен. Где уж тут думать о насущном… Ты разрушил всё, что мы с таким трудом только ещё начали создавать.